Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Поведение

ModernLib.Net / Крылов Константин / Поведение - Чтение (стр. 5)
Автор: Крылов Константин
Жанр:

 

 


      Рассмотрим все варианты антиморальных жизненных позиций:
      ^f(I, O) = f(O, I)
      f(I, O) = ^f(O, I)
      ^f(O, I) = f(I, O)
      f(O, I) = ^f(I, O)

Обман и паразитизм

      ^f(I, O) = f(O, I)
       Я не должен вести себя по отношению к другим так, как они ведут себя по отношению ко мне.
      Другими словами:
       Я не буду делать для других того, что они делают для меня.
      Это позиция обмана,которую еще можно назвать паразитической.Получая нечто, человек принимает это, не считая нужным за это чем-то заплатить.
      Реализовываться эта жизненная позиция может по-разному, и проявляться в разных действиях — начиная от тривиальных (типа невозвращения долгов) и кончая весьма изощренными.
       Эгоизми неблагодарность,характерные для такого субъекта, растут по мере удовлетворения его аппетитов. Поведение окружающих, работающих за него, дающих ему деньги и терпящих его капризы, он склонен объяснять их обязательствамипо отношению к нему (если это его родители, друзья, партнер по браку и т. п.), причем за собой он никаких обязательств не признает и даже стремится свести к минимуму то малое, что ему приходится исполнять. Людей, не позволяющих себя обманывать и паразитировать на себе, такой человек может уважать и даже побаиваться, но держится от них подальше.
      Как правило, такие люди в глубине души убеждены, что они выше окружающих, и уже тем самым имеют особые права. Интересно, что окружающие часто соглашаютсяс этим. Во-первых, чужая уверенность заразительна. Во-вторых, такие люди часто бывают обаятельными, привлекают и даже завораживают. Более того, иногда они кажутся болеесимпатичными и приятными (на первый взгляд), чем "просто хорошие люди". Это неудивительно: обаяниечаще всего сводится к тому, что человек "всем своим видом" возбуждает ожиданиячего-то приятного. (В этом смысле щедрость, веселость, искренность обаятельны.) Но человек может возбуждать и ложныеожидания, в том числе и принципиально неисполнимые.И это может казаться болеепривлекательным, чем обычно. Другое дело, что этичные люди так себя не ведут — не потому, что сознательно воздерживаются от такого поведения, но потому что чувствуют,что этого делать нельзя. Паразит и эгоист этого не чувствуют. Очаровательный мерзавец и хладнокровная кокетка "всем своим видом" показывают, что они могли бы дать другим людям нечто совершенно потрясающее. Такое поведение воспринимается всерьез, хотя по сути дела это просто утонченная ложь. Впрочем, такие люди лживыво всем, и обычно не брезгают прямым обманом, поскольку не чувствуют при этом ни малейшей неловкости.

Насилие

      Перейдем ко второму варианту антиморального поведения.
      f(I, O) = ^f (O, I)
       Я буду вести себя по отношению к другими так, как они неведут себя по отношению ко мне.
      Другими словами:
       Я буду делать с другими то, чего они со мной не делают(не могут или не хотят).
      Если предыдущее правило — это жизненная позиция паразита,то это — кредо насильника. Такой человек не ждет, что другие сделают ему что-то хорошее: он рассчитывает, что они не смогут ему помешать сделать с ними что-то плохое. Он вполне может быть честным, поскольку склонен не обманывать и выманивать, а отнимать то, что ему нравится.
      Он не считает себя лучшедругих. Скорее, он убежден, что другие хуженего — то есть слабее(во всех смыслах этого слова). Мораль его проста: если человек не может удержать то, что имеет, то он и недостоин это иметь. Если я могучто-то отнять у него, значит, я вправеэто сделать. Все решает сила(опять же в самом широком смысле слова).
      Такие люди обычно не пытаются внушить к себе симпатию — скорее, они хотят, чтобы их боялись(или, на худой конец, не связывалисьбы с ними). В отличие от первого случая, где основным инструментом вымогательства служит конфетка (внутри пустая), такие люди предпочитают политику кнута — начиная от демонстрации обычной бытовой наглости и кончая ломанием костей. Тем не менее слабые и завистливые иногда восхищаются подобными людьми, лебезят перед ними. Иногда возникает даже своеобразный культ бандита и насильника, прославляемого в качестве "сильной личности".
      Если говорить о массовомаморальном поведении, то это поведение оккупанта.Так ведут себя люди "со стороны", пришедшиев общество извне. В более мягком варианте это позиция "завоевателя высот", пытающегося таким образом пробиться наверх.
      Мы не рассматриваем остальных вариантов антиморального поведения. Антиморальные жизненные позиции связаны друг с другом гораздо теснее, нежели этические системы. По сути дела, они являются разновидностями всего двухосновных форм зла: насилияи паразитизма.Эти два явления, в свою очередь, поддерживают существование друг друга: систематическое насилие приводит к паразитизму, который, в свою очередь, порождает насилие как единственную доступную форму протеста.

Этика и понятие истины

      Этические системы имеют отношение не только к поведению человека в обществе. Они принимают участие в формировании ряда понятий, в том числе и самого важного из них — понятия истины.
      Глубокая связь понятий истиныи справедливостиощущалась людьми всегда. Лучше всего эта связь выражена в русском языке, где существует слово правда, имеющее одновременно гносеологический и этический смысл. Более того, гносеологическое значение (правда как «истина», "соответствующее действительности высказывание") само имеет этическую сторону: стремиться к правде хорошо, искажать ее — плохо. (Впрочем, русский язык в этом отношении не уникален: достаточно посмотреть на параллели в европейских языках, чтобы убедиться в этом.)
      "Истиной" мы называем всякое представление, мнение или высказывание, соответствующее чему-то во "внешнем мире". При этом предполагается, что в самом этом высказывании содержится исчерпывающая информация относительно того, чему оно соответствует. Короче говоря, истина — это «эквивалентность» каких-то явлений в реальном мире и какого-то содержания сознания.
      Однако, сознание и реальность — слишком разные вещи, чтобы говорить о каком-то соответствии между ними. Чем бы ни было сознание, оно устроено иначе, нежели реальность. Говорить о том, что "в уме" существуют какие-то «картинки», «отображающие» реальность (правильно или неправильно) — нельзя.
      В таком случае, представление о «соотвествии» приходится пересмотреть. Предположим, что содержание сознания ни в каком смысле не «эквивалентно» явлениям во внешнем мире. Достаточно предположить, что между ними есть какая-то связь, или какое-то соотношение. Так вот, эта связь может быть двусторонней: наши представления как-то соотносятся с реальностью, и реальность как-то соотносится с нашими представлениями.
      Эти два соотношения можно сравнивать. В частности, они могут быть эквивалентны: наши представления относятся к реальности так же, как реальность относится к нашим представлениям. Поскольку и то, и другое — отношения между одними и теми же объектами (сознанием и реальностью), их сравнение возможно.
      "Истина", в таком случае — это ситуация, при которой отношение сознания к миру и мира к сознанию одинаковы. Напротив, «ложным» можно назвать любое представление, для которого это условие не выполняется. Например, если мы считаем, что во внешнем мире нечто есть, а мир относится к нам так, будто этого нет, то из этого следует, что мы находимся в заблуждении.
      Это не значит, что все «ложное» обязательно ошибочно. В мире есть много непознанного, а в сознании есть много неистинного, но и не «ошибочного», а просто не соответствующего ничему в мире — например, наши цели и идеалы.
      Итак, истина — это соответствие иному, прежде всего — симметричное соответствие бытия и сознания.
      Как только мы заговорили о симметрии, мы обязаны ввести критериисимметричности, удостоверяющие ее наличие. Эти критерии, сформированные в рамках этики, переносятся в область познания. Остается рассмотреть, как это происходит.
      В процессе познанияречь идет не об отношении человека и общества, а об отношении человека и мира. Поэтому в дальнейшем изложении будет применяться константа M (лат. mundus ‘мир’) вместо O .
 
      Ниже мы изложим ряд соображений о понятии истины в рамках первой, второй и третьей этической систем.
       Понятие истины в рамках первой этической системы (Юг)
      f(I, M) = f(M, I)
       Я должен вести себя по отношению к миру так, как мир относится ко мне .
       Я должен уподобитьсяреальности.
      Это определение истины как точного подобиямира. Чем точнееэто подобие, тем лучше. В рамках подобного понимания мира нет места абстрактному знанию:общие утверждения не соответствуют ничему конкретному, а потому и не могут претендовать на истинность.
      В рамках подобного понимания истины самыми верными и надежными знаниями являются хорошие чувственные восприятия. Разумеется, чувства часто обманывают — поэтому их следует изощрять, усиливать и развивать. Это касается как ушей и глаз, так и интуиции.
      Знание такого рода слишком конкретно, чтобы быть выразимым и описуемым. Да оно и не нуждается в описании. Это знание охотника, чующего добычу, знание крестьянина, угадывающего завтрашнюю погоду. Поскольку обстоятельства меняются слишком часто, бессмысленно пытаться описыватьили передаватьэто знание кому-то еще. Можно только научить узнавать— что достигается прежде всего опытом.
      Если говорить об истине как о симметричном соответствии реальности и сознания, то данная формула утверждает, что наилучший способ достичь этого соответствия — совпадениесознания и реальности, их соединение. Если между человеком и окружающей реальностью ничего не стоит, а его сознание полностью открыто и познает действительность "как она есть", то такая ситуация наилучшим образом обеспечивает истинностьего мнений. Всякое несовпадениебытия и сознания оценивается сразу же негативно — как причина возможных ошибок при познании.
      Основным принципом познания в рамках Первой этической системы выступает, таким образом, принцип аналогии.Его некорректное использование приводит к тому, что мы называем "магическим мышлением", то есть к представлению о "всеобщей взаимосвязи" явлений.

Понятие истины в рамках Второй этической системы (Восток)

      ^f(I, M) = ^f(M, I)
       Я не должен вести себя по отношению к миру так, как мир не относится ко мне.
       Я не должен противоречитьреальности.
      В данном случае истиной является не только то, что точно соответствует фактам, но вообще все, что не противоречит фактам.Здесь уже возникает возможность появления теоретического знания.Общие положения не являются точным описанием конкретных фактов — но они (если только они истинны) не противоречат никаким фактам. Общие утверждения даже в чем-то предпочтительнее конкретных, поскольку уменьшают вероятность ошибки: существуют такие общие суждения, против которых не поспоришь.
      Появление второй этической системы сделало возможным философиюи теоретическуюнауку (например, языкознание). Однако она не дает возможности развиваться экспериментальному естествознанию, поскольку отказывает в истинности знаниям, добытым "противоестественным путем" (то есть, например, в ходе экспериментов, последовательно нарушающих"естественный ход вещей", а не воспроизводящих его). Не допускается и перенос принципов и методов одной науки на другую.
      Опыт как источник познания никоим образом не игнорируется, но имеет совершенно другой смысл, нежели в предыдущем случае. Опыт не рассматривается как нечто подтверждающеето или иное мнение: опыт может только опровергнутьего. В этом смысле мнение не должно противоречитьопыту — но не обязательно прямо ему соответствовать.
      Таким образом понятие истины отступаетот реальности, как бы делая шаг назад. Реальность и представление больше не совпадают.Приоритет, тем не менее, на стороне реальности — представление не имеет права противоречить ей ни в чем. Реальность, однако, оставляет место для того, чего в ней самой нет (например, для общих понятий или для богословия), и соответствующие познания тоже истинны (то есть, по крайней мере, не ложны).

Понятие истины в рамках третьей этической системы (Запад)

      f(M, I) = f(M, O)
       Мир должен вести себя по отношению ко мне так, как я веду себя по отношению к нему .
       Реальность должна уподобитьсямне.
      Здесь происходит гносеологический переворот: само понятие истины радикально меняется. Теперь «истинным» считается не только то, что соответствуетфактам (такого рода рабское подражание реальности становится малоинтересным) или не противоречитим (это важнее, но все-таки еще не все), но и то, что позволяет создавать новые факты(в том числе и никогда ранее не происходившие).
      Новые факты — это не более и не менее чем изменение мира.И западная цивилизация к этому действительно стремиться. Если цивилизации Юга пытались адаптироваться в рамках существующей природной среды, а цивилизации Востока — хотя бы не идти против природы, то Запад пытается покоритьприроду, переделатьее под собственные нужды. Рецепты этой переделки и являются научным знанием в западном смысле слова. Знание — это знание того, как вызвать некий эффект. Чем меньше шансов наблюдать этот эффект "просто так", в окружающем мире, тем ценнееэто знание.
      Сутью западной науки является не высокая теоретическая культура (хотя она, безусловно, имеет место), даже не математизация большинства наук (как бы ни был важен этот шаг), а экспериментальный метод.Эксперимент — отнюдь не воспроизведение природных явлений (в таком случае можно было бы ограничиться просто наблюдением таковых), но прежде всего попытка создать явления внеприродные,не встречающиеся в природе, проверить прочность"естественного порядка вещей" — с явным намерением взломать его хотя бы в одном месте, и получить знание о внеприродном.
      Когда экспериментальное знание называют опытным,это означает только одно: возможность проведения успешного эксперимента (чего бы этот эксперимент не стоил). Опыт здесь понимается не как созерцательныйопыт, но как опыт по преобразованиюреальности. Назвать это «практическим» опытом, пожалуй, нельзя — поскольку практика тоже бывает разная. Она может даже принципиально исключать всякое преобразование мира.
      В рамках данного подхода понятие истины еще больше отступает от реальности, делая второй шаг назад. Реальность и сознание здесь расходятся еще сильнее, поскольку приоритет на сей раз принадлежит сознанию:все, что оно способно непротиворечиво помыслить, может быть реализовано, даже если этого еще никогда не было в мире.
      В этом смысле не стоит заблуждаться в вопросе об аналогичности восточного и западного теоретического знания. Формулы и уравнения, "описывающие реальность", описывают на самом деле то, что можно и чего нельзя сделать с реальностью,границы нашей властинад ней.
      В этом смысле западная техникаявляется наиболее адекватным выражением этого понимания истины — в то время как западная наукаво многом сохраняет архаические черты. Разумеется, атомная физика, синтезирующая новые частицы, продвинулась дальше, чем, скажем, языкознание, не способное на синтез новых языков, или социология, не могущая ставить масштабные эксперименты на обществе. Тем не менее экспериментальная тенденция пробивается и в этих науках — хотя бы в форме "машинного моделирования" языка и общества.
      Можно даже представить себе "Абсолютный эксперимент" (то есть научный опыт, который дал бы максимумпознания о мире) как искусственно созданную ситуацию, не встречавщуюся доселе во Вселенной.Очевидно, это было бы равносильно творению нового мира— но именно таким путем можно было бы узнать о существующем мире все самое важное.

ЧАСТЬ IV. ПОЛЮДЬЕ

Проблематичность этического поведения

      Говоря об этических системах, необходимо учитывать, что ни одна из них не может быть реализована вполне. Одна из причин тому — чрезвычайная сложность и хрупкость баланса ценностей в рамках каждой конкретной культуры. В совершенстве уравновесить все четыре ценности, не поступаясь при этом справедливостью и пользой, и одновременно находя место для проявлений превосходства и удовлетворения потребности в свободе, пока еще не удавалось ни одному обществу.
      Причина тому не только аморальность или слабость отдельных людей (хотя таких более чем достаточно в любом обществе) и даже не так называемые "требования реальности" (которые и впрямь часто накладывают ограничения на возможность "поступать по совести"). Разумеется, в любом обществе хватает своих мерзавцев, не считающих нужным следовать какой бы то ни было этике. Еще больше встречается людей, которые признают этические правила, но время от времени отступают от них под влиянием соблазна или страха. Наконец, бывают ситуации, когда поступать нравственно оказывается не только сложным, но и опасным для общества делом. Но значимость всех этих причин на самом деле сильно преувеличена. Разговоры о всемогуществе злых людей, о человеческой слабости и греховности, равно как и о "общественной необходимости" (якобы все время толкающей только на дурные дела) ведутся отчасти потому, что люди склонны игнорировать некоторые скрытые, но очень значимые причины неэтичного поведения — особенно массового.
      Эти причины скрыты в самой же этике. Напомним, как «работает» этическая система. Человек ведет себя правильно не потому, что знает соответствующую формулу (как, скажем, можно знать математическое определение прямой линии). Как правило, он чувствует,как надо поступить, несмотря на то, что зачастую даже не может объяснить, почему, собственно, это так. "Он поступил правильно" — говорят о человеке, совершивший невыгодный для себя (иногда даже для всех остальных!), но справедливый поступок. Объяснить, "зачем это надо и кому от этого будет лучше" иногда невозможно — и, однако, всем понятно, что надо было поступить именно так, а не иначе.
      Однако, очень часто люди совершают явно плохие (и к тому же вредные даже для себя лично) действия, не испытывая при этом угрызений совести, более того — считают, что поступают правильно. История переполнена примерами такого поведения. Начиная от коллективной травли выдающихся людей и кончая массовым доносительством, от кухонных свар и до национальных конфликтов, люди не просто совершают множество гнусностей, но при этом еще и убеждены в своей правоте.Иногда даже имеет место своеобразный героизм, когда человек приносит вред ближним, не думая о последствиях для себя. Но самое замечательное, что при попытке выяснить, зачем он это делает, мы получаем неожиданный ответ: ради справедливости.Надо набить морду очкарику, потому что он отличник и получает пятерки. Это несправедливо. Надо плюнуть в суп соседке, потому что соседка шляется по мужикам и поздно приходит домой. Соседка никому не мешает, но надо "навести справедливость". И так далее — примеры можно умножать до бесконечности. При этом нельзя объяснить все обычной завистью. Завистник сам хочет обладать тем, что имеет другой. Но в некоторых случаях такое желание может отсутствовать. Например, женщина, плюющая в суп соседке, может и не завидовать ее образу жизни. Возможно, она ни за что не стала бы иметь дело с теми мужиками, с которыми та проводит время. Ее возмущает именно чужая "безнравственность".
      Важно отметить, что дело не сводится к обычным отношениям в рамках сферы коммунальных отношений. Подобное действия совершаются (или, по крайней мере, демонстрируются соответствующие эмоции) не только и не столько по отношению к тем, с кем человек связан двусторонними отношениями, но и к совершенно посторониимлюдям.
      Многие мыслители, замечавшие, что подобные чувства очень часто приводит ко взрыву ненависти и злобы, начинают сомневаться в пользе этики вообще. Время от времени возникают теории, гласящие, что моральные чувства — архаичные, племенные, подавляющие личность и бесполезные в современном мире. При этом, правда, оказывается, что любые попытки обойтись без этики кончаются завуалированной ссылкой на нее же. Например, многие верят, что общество может прожить без чести и достоинства, на одних "здоровых началах конкуренции". Но даже экономическая практика показывает, что обществу полезна не всякая, а только честнаяконкуренция. Субъективную честность пытаются, в свою очередь, заменить лояльностью, страхом перед законом. Но нарушать закон выгоднее, чем его соблюдать, а для защитников закона, лишенных совести, куда выгоднее просто захватить власть, поставив самих себя на место закона. Для того, чтобы защищать закон бескорыстно, необходимо по крайней мере желаниеего защищать, то есть (опять же) обостренное моральное чувство. И так далее — как ни пытайся избавиться от самого понятия этики, в конце концов она все равно оказывается необходимой, если мы только не хотим, чтобы все развалилось.
      И все-таки претензии в адрес моральных чувств обоснованы. Действительно, имеется сколько угодно примеров подавления личности, беспричинной злобы, жестокости и т. п., связанных с "чувством справедливости". Но все эти претензии обращены именно к чувству,а чувство может и обмануть. К сожалению, интуитивное владение этическими правилами не спасает от искажения формулировокэтих самых правил.
      Это искажение формулировок может идти только в одном направлении. Поскольку справедливость симметрична,и любой человек это чувствует,этические формулы не могут «перекоситься» в сознании (стать несимметричными) без того, чтобы человек этого не заметил. Невозможно незаметно для себяотказаться от самого понятия справедливости. Разумеется, его можно сознательно отвергнуть или проигнорировать, но это нужно сделать сознательно.
      Всем нам кажется, что перекос этических формул — это единственная опасность, подстерегающая человека в сфере морали. Конечно, соблазн чуть-чуть (или даже сильно) подправить весы справедливости в нужную сторону всегда есть. Эгоизм, жадность, лень и прочие общеизвестные пороки этому способствуют. Но тогда у человека имеется только один выбор — или быть сознательным эгоистом, отвергающим все моральные ценности как таковые, или непрерывно тратить усилия для убеждения самого себя в том, что его эгоизм или жадность обусловлены высшими соображениями или хотя бы имеют какое-то оправдание. И то, и другое довольно сложно. Мало кто решается стать "честным мерзавцем". Большинство предпочитает убаюкивать себя самообманом, проявляя иногда при этом чудеса изобретательности. Но, как бы ни было малопривлекательным подобное занятие, это все-таки еще не самое худшее. Этические формулы уязвимы не извне, а изнутри.

Полюдье

      Это значит, что, оставаясь симметричными (то есть с виду "справедливыми"), формулы могут исказиться. Это искажение кажется на первый взгляд вполне безобидным. На словах оно выглядит так: из формулировки этического правила (например, "не относитсь к другимтак, как они не относятся к тебе", убирается пара «лишних» слов. Остается: "не делай того, что другие не делают".Эта фраза кажется очень похожей на предыдущую. Более того, она не противоречит предыдущей. Она просто немножко шире по смыслу.
      На самом деле разница огромна. Человек, честно живущий по канонам второй этической системы, может вызывать уважение. Но человек, вообще не делающий ничего такого, чего не делают другие (не по отношению к ним, а вообще!), просто трус, или, в лучшем случае, ретроград. Ничего «морального» в таком поведении нет. Если же такой человек еще и насаждает подобные воззрения, он становится просто опасен.
      Картина становится еще более ясной, если мы перейдем от слов к формулам. Приведенный пример в таком случае выглядел бы как замена формулы ^ f(I, O) = ^f(O, I)на формулу  ^ f(I) = ^f(O).Первая формула читается как "Я не должен относиться к другим так, как они не относятся ко мне".Вторая — "Я не должен делать того, чего другие не делают".
      Замена двузначной функции на однозначную возможна для всех этических правил. При этом они (не теряя симметрии) превращаются во что-то другое, иногда очень далекое от идеалов справедливости. Самое же плохое то, что изменившиеся формулы по-прежнему кажутся выражением этических систем, поскольку они симметричны.
      Нормы поведения, соответствующие этим усеченным формулам, в дальнейшем будем называть полюдьем.
      Это старое русское слово первоначально означало дань,собираемую со всех. Если этичное поведение иногда называют долгом,то полюдье относится к этике как дань к долгу.

Отношение полюдья к этическим системам

      Первая этическая система f(I, O) = f(O, I) ("Поступай с другими так, как они поступают с тобой"), искажаясь, приводит к формуле f(I) = f(O) ("Делай то же, что и все"). Впрочем, это не сильно расходится с самой порождающей этической системой, требующей почти того же самого.
      Пример со второй этической системой мы уже рассмотрели. Заметим только, что различие здесь становится более значимым.
      Третья этическая система f(O, I) = f(I, O) ("Другие должны относиться ко мне так, как я отношусь к другим") дает правило f(O) = f(I) ("Все должны делать то, что делаю я"). Это уже совсем небезобидный вывод, весьма далекий от либеральной морали, его породившей.
      Наконец, четвертая этическая система ^ f(O, I) = ^f(I, O)("Другие не должны относиться ко мне так, как я не отношусь к другим") дает формулу  ^ f(O) = ^f(I)("Никто не должен делать того, чего не делаю я").
      Эти четыре идеи заражаютсознание, подменяя собой понятия о справедливости и чести.
      Достаточно очевидно, что в любом обществе имеются все четыре разновидности полюдья, но преобладает, как правило, та, которая является вырождением соответствующей этической системы.
      В случае двух первых этических систем его влияние очевидно и не требует особых комментариев. Но уже по отношению к третьей этической системе полюдье становится чем-то очень непохожим на саму этику, вступая с ней в очень сложные отношения.
      Напомним, что либеральная цивилизация основана на принципах невмешательства и свободы рук: f(O, I) = f(I, O) (нельзя мешать другим делать то, что ты делаешь сам по отношению к ним). Это кажется на первый взгляд очень достойной и гуманной позицией. Но третья этическая система вырождается в полюдье, действующее по принципу f(O) = f(I) , то есть "Пусть все делают то же самое, что и я", "Пусть все живут так, как живу я", короче — "пусть все и везде будет как у меня".
      Поведение, ориентированное на этот стандарт, широко распространено на Западе. Нет нужды говорить, что такая идея кажется весьма далекой от идеалов терпимости и гуманизма. Но либеральная мораль эту идею и не утверждает. Это ее тень, полюдье, порожденное ею и одновременно конфликтующее с ней.
      Нет ничего удивительного, что один и тот же человек исповедует идеалы свободной конкуренции (требующей разнообразия), и одновременно считает себя, свои занятия, интересы и образ жизни идеалом, и возмущается тем, что другие живут не так, как он. Более того, такие люди вполне готовы навязать себя, свои мнения, свои привычки всем окружающим и с удовольствием это делают.
      Именно полюдье Третьей этической системы сыграло роль морального обоснования западной экспансии. Оно вызвало к жизни агрессивность западной цивилизации по отношению к миру в целом. Либеральный Запад непрерывно и последовательно навязывает всему миру свой образ жизни, свои привычки, свои ценности (выдаваемые за "общечеловеческие"), свои гамбургеры и кока-колу, наконец. И большинство западных людей это одобряют.Им кажется, что они при этом поступают хорошо и правильно.
      Классическим примером сочетания крайнего либерализма и крайней навязчивости является Америка. Одна из самых либеральных культур одновременно является самой агрессивной и нетерпимой (как внутри общества, так и вовне). Известные и неприятные свойства этой культуры — такие, как наглость, напор, безудержная реклама и самореклама, вообще манера навязывать себявсем остальным — все это совмещается с искренней верой в либеральные ценности и следованием им.
      Все это можно было бы списать на «европоцентризм» или "западный шовинизм". Но шовинизм — явление временное, возникающее как реакция на национальные и социальные проблемы. Здесь же мы имеем дело с фундаментальнымсвойством данной цивилизации, с постоянно действующим фактором, принимающим разные формы, но неизменным по сути.
      Это не значит, что этика и полюдье друг другу не мешают. Даже в первых двух цивилизационных блоках (на Юге и на Востоке) имеют место ситуации, когда этика и полюдье конфликтуют. Сила цивилизации проявляется во всемерном ограниченииполюдья, пресечении соответствующего поведения. Нужно, однако, отметить, что систематические отступленияот этических принципов приводят к роступолюдья. Нереализованное желание справедливости ищет выхода, и находит его в извращенной форме.Это напоминает фрейдовскую сублимацию наоборот: как неудовлетворенные "низшие желания", подавляемые контролем сознания (то есть прежде всего этикой), выходят на свет в искаженном, причудливом (а иногда и облагороженном) виде, так и неудовлетворенные "высшие желания", не найдя реализации, как бы продавливаются в глубину сознания и начинают подпитывать низменные страсти.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11