– Можно мне заехать за тобой завтра утром в то же самое время? – спросил он. – Я хочу показать тебе нечто совершенно необычайное.
      – Звучит заманчиво.
      – Не слишком, но я все-таки убежден, что тебе это будет интересно.
      Что-то в его голосе подсказало ей, что на этот раз они не станут следовать традиционным туристическим маршрутам.
      – Что такое, Питер? Что-нибудь случилось?
      – Нет, ничего, – заверил он ее. Затем наклонился и легко провел губами по ее щеке. – Спасибо, ты была мне такой потрясающей спутницей.
      – Это мне нужно тебя благодарить, – ответила Кейт, поскорей проскользнув к себе в номер. Питер был чудесным другом, и ей не хотелось испортить их отношения.
      На следующее утро он заехал за ней после завтрака.
      – Я отвезу тебя в специальную школу, которая находится на другой стороне залива, – объяснил он. – Когда ты мне рассказала о своей работе в детском центре в Милуоки, я подумал, что тебе стоит там побывать. Школу для туземцев открыли совсем недавно. Своего постоянного врача там еще нет, педагогов тоже совсем немного, но весь персонал горит энтузиазмом и совершает настоящие чудеса.
      – Мне в самом деле это ужасно интересно, – ответила Кейт. – А вот как ты узнал об этом, Питер? Трудно заподозрить красивого и преуспевающего киноактера, что его могут интересовать такие вещи.
      Он помолчал.
      – У меня сестра тяжело больна с самого детства, – сказал наконец Питер. – А когда в твоей семье кто-то серьезно болен, ты невольно начинаешь смотреть на вещи по-другому. Я работал какое-то время добровольным помощником в школе для детей-инвалидов.
      – Питер, я так тебе сочувствую! – Кейт непроизвольно взяла его за руку. – Сестра намного моложе тебя?
      – Ей всего двенадцать лет, – ответил Питер. – У меня еще есть два брата, и мои родители страшно обрадовались, когда на свет появилась Синди. – Его красивое лицо исказила маска боли. – Самое печальное заключается в том, что они еще надеются на ее выздоровление. Родители выискивают разные чудодейственные лекарства и каждое утро начинают с надежды, что, быть может, именно в этот день с Синди произойдет чудо.
      Кейт, преисполненная сочувствия, еще крепче сжала его руку, но ничего не сказала, А что было говорить? Одной из утешительных вещей во время ее работы в Центре было то, что аутизм не угрожал жизни ребенка. И ее каждодневная работа была наполнена надеждой, поскольку каждый маленький шаг к улучшению означал реальный шанс на полноценную жизнь для детей, с которыми она так самозабвенно занималась.
      С явным усилием Питер стряхнул с себя грустное настроение.
      – Мы почти приехали, – сообщил он. – Уверен, школа тебе понравится. Она предназначена для детей-инвалидов, которым еще могут помочь специальные занятия. На островах это единственное подобное заведение, так что желающих попасть сюда очень много.
      Директор, худой пожилой мужчина, встретил их тепло и радушно. Питер достал с заднего сиденья машины большую коробку конфет и вопросительно посмотрел на директора. Тот засмеялся и махнул рукой.
      – Видимо, ты ждешь разрешения раздать их детям? Но я еще раз повторяю тебе, Питер, что на Фиджи найдется лишь дюжина приличных дантистов. А ты так щедро раздаешь конфеты, что скоро все двенадцать докторов будут заняты лечением зубов у наших подопечных!
      – В следующий раз я привезу что-нибудь другое – фрукты или игрушки.
      – Ты каждый раз это обещаешь, – покачал головой директор школы.
      – Это моя хорошая знакомая, Кейт Харрингтон, – представил ее Питер, вспомнив о правилах хорошего тона. – В Штатах она работала специальным детским педагогом-дефектологом в Центре для детей, страдающих аутизмом. Кейт, это Томас Блей, директор школы.
      Мистер Блей настоял на том, что он сам проведет Кейт по школе. По американским стандартам тут было бедновато: минимум терапевтического оборудования, а дорогостоящие диагностические аппараты и вовсе отсутствовали.
      – Большинство наших детей страдает от явных физических недостатков, – сказал мистер Блей. – Они слепые, глухие либо парализованы в результате несчастного случая. На Фиджи так мало врачей и квалифицированных сиделок, так не хватает инструкторов, прошедших специальную подготовку, что мы не можем себе позволить принимать сюда детей с неясным медицинским диагнозом. Наша цель сделать детей как можно более самостоятельными, приспособить к жизни, чтобы они могли хоть как-то сносно существовать, когда выйдут отсюда. – В улыбке директора сквозила грусть. – Наши питомцы очень быстро начинают понимать, что они смогли бы вести полноценную жизнь, несмотря на свои физические недостатки. Самая большая проблема состоит в том, чтобы убедить в этом всех остальных людей вокруг них.
      – В Штатах перед нами стоит такая же проблема, – согласилась Кейт. – Пожалуй, здоровому человеку всегда трудно осознать, что чье-то увечье – это всего лишь определенный физический изъян и это еще не говорит о том, что такой человек не способен делать что-то полезное.
      Питер и Кейт провели весь день с больными детьми, поражаясь энтузиазму и выдумке немногочисленного персонала. При школе имелся маленький сад, выходивший в мелкую лагуну, и дети проводили по меньшей мере один час в день, купаясь в теплой воде. Дети считали время, проведенное в море, приятным развлечением, но Кейт поразила самоотверженность трех педагогов, которым удавалось превратить игру в полезный для травмированных детских организмов процесс. А больше всего ее поразило то, что втроем учителя успевали справляться со всеми детьми. Привыкшая к узкой специализации терапевтов в Штатах, Кейт с восхищением смотрела на женщин, владеющих чтением по системе Брайля для слепых и разговаривавших знаками с глухонемыми детьми. Третья учительница, работавшая с группой детей на инвалидных колясках, сообщила, что училась в Австралии на физиотерапевта. И ей пришлось на ходу постигать основные педагогические методы и приемы обучения, когда она обнаружила, что без них ей здесь просто не обойтись.
      По дороге домой у них было столько тем для разговора, что Кейт едва замечала опустившуюся на остров тропическую темноту и не думала о том, сколько времени они с Питером пробыли вместе. Она с удовольствием вспоминала дружелюбную, непринужденную атмосферу, царившую в школе, и была благодарна Питеру за то, что он привез ее туда. В душе Кейт призналась себе, что ничто другое не могло бы так эффективно отвлечь ее на целый день от грустных мыслей о Блейке.
      На обратном пути они ненадолго остановились, чтобы перекусить, продолжая разговор о школе и ее воспитанниках, а затем отправились дальше. Кейт все еще рассказывала Питеру про успешные случаи лечения в их Центре, когда он остановил машину перед отелем.
      Ей показалось совершенно естественным пригласить его в свой люкс, чтобы показать снимки одного из своих любимых подопечных, Джоя, папка с которыми случайно оказалась в ее чемодане. Мальчик попал на лечение в Центр в возрасте трех лет, это был испуганный ребенок, часами он плакал и, казалось, совершенно не шел на контакт с окружающим его миром. Несколько месяцев назад его выписали домой вполне нормальным восьмилетним мальчуганом, способным поступить во вторую ступень обычной школы и жить с родителями.
      Кейт достала снимки из пластиковой папки и принялась показывать их Питеру, комментируя то, что он видел. Питер стоял возле нее, разглядывая фотографии, запечатлевшие превращение Джоя из худенького карапуза с затравленным взглядом в круглолицего восьмилетнего мальчика. На последнем снимке его улыбка была настолько ангельской, что впору записывать его в церковный хор.
      – Почему он такой грязный на первых фотографиях? – поинтересовался Питер. – Неужели родители совсем не заботились о нем?
      – Нет, все было не так, как ты думаешь. Просто мальчик буквально впадал в истерику, когда кто-то пытался усадить его в ванну или поставить под душ, и родители постепенно отступились, не в силах выносить его слезы. А таким худеньким он был из-за того, что мог есть одни лишь пирожки и пить только один сорт яблочного сока. Как-то раз случилось, что в городе закончился этот сок, так он вообще перестал пить. Он просуществовал на пирожках и соке три месяца, пока мы в конце концов не взяли его к себе на лечение.
      Они склонились над снимками, а когда Кейт распрямилась, собираясь убрать папку, то очутилась в объятиях Питера.
      Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее, но она уперлась в его грудь руками.
      – Пожалуйста, Питер, не нужно этого делать! – умоляюще произнесла она.
      – Кейт… – начал он и замолк, не зная, что сказать. – Прости, я сам не ведаю, что творю.
      Они и не заметили, как открылась дверь номера.
      – Очень мило! – с сарказмом воскликнул Блейк. – Извините, что помешал.
      Кейт вырвалась из рук Питера, и снимки разлетелись по полу. Питер медленно повернулся и открыто встретил гневный взгляд Блейка.
      – Я провел приятные минуты в компании Кейт, – спокойно произнес он. – Но думаю, что мы можем продолжить наш разговор в другой день.
      – Не сомневаюсь, что вы можете это сделать!
      Питер оставил без внимание слова, которые пробормотал Блейк, нагнулся и начал неторопливо подбирать рассыпавшиеся фото.
      – Вот, Кейт. Спасибо за замечательный день.
      Он сунул фотографии ей в руку, и она машинально их взяла.
      – Спасибо за интересную поездку, – сказала она на прощание и, не отрываясь, смотрела в спину Питера, пока он пересекал гостиную. Благодаря этому она могладе встречаться взглядом с Блейком.
      От стука захлопывающейся двери она вздрогнула и одна фотография снова выпала из ее рук. Кейт поспешно нагнулась, а выпрямившись, обнаружила, что Блейк по-прежнему смотрит на нее, скривив губы в холодной усмешке. Кейт резко спросила:
      – Почему ты так на меня смотришь?
      – Я твой муж, – ответил он, – и имею право смотреть так, как мне хочется. Я приобрел это право в тот день, когда женился на тебе.
      – В последний раз, когда мы были вместе, ты сказал, что мы не можем считать наш союз браком. Что это только деловая сделка.
      – Я провел два дня вдали от тебя, и они помогли мне переменить мнение. Какого черта! Почему я должен оплачивать твои счета, а затем отступать в сторону и наблюдать, как другие мужчины наслаждаются твоим телом!
      – Питер вовсе не наслаждался моим телом, – возразила она. – Он наслаждался моим обществом, а это разные вещи. По крайней мере, в отличие от тебя, Питер признает тот факт, что у меня есть разум и душа.
      – Совершенно верно, когда я неожиданно вошел в номер, то увидел, как он восхищался именно твоим разумом. Чем ты тут занималась с Питером Дрейком во время моего отсутствия?
      – Ничем, – ответила она. – Во всяком случае, не тем, что могло бы интересовать тебя. Он показывал мне местные достопримечательности.
      – Не сомневаюсь! А что ты показывала в ответ? Свое белье?
      Внезапно Кейт рассердилась, оскорбленная его словами и тоном, каким он говорил с нею.
      – А если даже и так, что из того? Ты ведь сказал, что не хочешь меня. Так почему я должна обрекать себя на целомудрие, если не интересую тебя?
      – Нет, – ответил Блейк и прерывисто вздохнул. – Я никогда не говорил, что не хочу тебя.
      Несколькими энергичными шагами он пересек комнату и схватил ее за плечи.
      – Да что там говорить, когда ты прекрасно знаешь, что я не могу находиться с тобой в одной комнате, потому что все время мне хочется обнять тебя, лечь с тобой в постель…
      – Два дня назад ты говорил, что у тебя нет никакого желания меня любить, – напомнила Кейт.
      Его темные глаза сверкнули, и он крепче сжал ее талию.
      – Я и сейчас не хочу любить тебя, Кейт. То, что я испытываю к тебе в настоящий момент, не имеет ничего общего с любовью.
      Она нахмурилась, уворачиваясь от его яростных поцелуев.
      – Я не бездушная кукла, которую можно доставать каждый раз из шкафа, когда тебе захочется заниматься сексом. И я не вещь, про которую можно забыть, когда она надоест. Я живая женщина, нравится тебе это или нет.
      В ответ Блейк зло рассмеялся.
      – Думаешь, я не заметил этого? – хриплым голосом спросил он. – Думаешь, нормальный мужчина способен находиться вместе с тобой в одной спальне, ночь за ночью, как я, и не сходить с ума от желания обладать тобой?
      – Все это еще не дает тебе право обращаться со мной… – Но Кейт не договорила, потому что он запрокинул ее голову и погрузил пальцы в длинные шелковистые волосы.
      Она попыталась сопротивляться, однако его губы впились в ее рот со смесью жадности и злости. Не обращая внимания на ее старания высвободиться, Блейк прижимал ее к себе все крепче, и она ощутила силу его мышц и горькую глубину его гнева.
      – Не надо, Блейк! – взмолилась она. – Ты ничего не понял. Питер мне только друг. И у тебя нет ни малейших причин для злости.
      – Если бы все дело было в Питере! – с горечью произнес Блейк.
      – Что ты имеешь в виду? – спросила она, не будучи уверена, что правильно расслышала его слова.
      Однако вместо ответа Блейк снова впился в ее губы жгучим поцелуем. Кейт вырывалась из его рук, отчаянно отбиваясь от его цепких сильных пальцев и еще более отчаянно сопротивляясь крошечному пламени страсти, уже разгоравшемуся в ней.
      Он почувствовал эту искорку желания, несмотря на все ее старания его скрыть. Прикосновения Блейка утратили агрессивность, а в поцелуях появился намек на нежность. Ее тело сразу же оттаяло, и вот она уже сделалась податливой в его руках.
      – Нет, Блейк… – прошептала она, когда его пальцы принялись ласкать ее грудь, но больше не пыталась вырваться, не в силах сопротивляться растущему в ней желанию.
      Кейт попробовала бороться с зовом плоти и сказать ему, чтобы он уходил и больше не возвращался, но его ласки переполняли ее желанием, заглушающим голос рассудка. Его прикосновения сулили ей райское блаженство, если она уступит. Его губы ласкали ее кожу, уговаривая сдаться, и вскоре все ее тело уже дрожало от желания. Его поцелуи делались все настойчивей, все чувственней, заволакивая туманом сознание. Теперь она ощущала жар собственного желания и находила ответный отклик в его теле.
      Кейт почувствовала странную смесь удивления и триумфа, когда увидела в его взгляде откровенную страсть.
      – Люби меня, Блейк, – прошептала она. – Я хочу, чтобы ты меня любил…
      Он тихо выругался и оттолкнул ее от себя, пригладил трясущимися пальцами растрепавшиеся волосы и отвернулся от нее с угрюмой решимостью, словно ее вид причинил ему боль.
      – О любви между нами не может быть и речи, – заявил он. – Я отказываюсь выслушивать из твоих уст новую ложь. Мне требуется сексуальное удовлетворение, тебе, как я вижу, тоже. Мы взрослые люди. И нет нужды отвергать наши естественные желания. Но любовь в наш контракт не входит.
      – Нет… – прошептала Кейт, готовая опровергнуть его слова, но все ее тело уже горело огнем, требуя удовлетворения. И когда Блейк поцеловал ее, когда вновь принялся ласкать ее грудь, она больше не пыталась его оттолкнуть.
      Его губы сделались более настойчивыми, он подхватил ее на руки, и весь окружающий мир перестал для них существовать. Как во сне она ощутила под собой прохладные простыни, коснувшиеся ее пылающей кожи, и поняла, что Блейк отнес ее на одну из кроватей. Она в последний раз попыталась отвернуться от него, заявить, что он не смеет обладать ею, раз в его глазах все еще пылают гнев и презрение, но у нее не было сил. Его руки торопливо сорвали с нее одежду, превращая ее тело в расплавленную лаву желания повсюду, где бы они ни прикасались. Его губы обжигали ее, и вскоре она взмолилась, чтобы он утолил ее страсть.
      – Я твоя жена, Блейк, – прошептала Кейт в отчаянии между поцелуями, терзавшими ее губы. – Так не должно быть между нами…
      На миг ей показалось, что прикосновения сделались более нежными, и она стала слепой ко всему, кроме неистового взаимного желания.
      Когда он, удовлетворенный и обессиленный бурной вспышкой страсти, откинулся от нее, Кейт отвернулась и спрятала лицо в подушку, чтобы Блейк не увидел текущих по ее щекам слез. Долгое время в темной спальне висело молчание, затем он наклонился над ней, повернул к себе ее лицо и дотронулся до мокрых щек неожиданно ласковыми пальцами.
      – Не плачь, Кейт, – тихо попросил он. – Я не переношу, когда ты плачешь.
      Она не открывала глаз, ощущая на лице его теплое дыхание. Затем он легонько коснулся губами ее ресниц.
      – Кейт, – произнес он и погладил ее дрожащей ладонью. – Кейт, я хочу любить тебя.
      Она открыла глаза, удивляясь, понимает ли он, что говорит. Она нерешительно прижалась к нему, и Блейк покрыл поцелуями ее глаза и щеки, осушая остатки слез.
      – Кейт, дорогая, – сказал он. – Прошу, люби меня.
 
      На следующее утро она проснулась очень рано, но Блейка уже не было. Смятые простыни напоминали ей о бурной ночи, и она поспешно поправила их. Потом с лихорадочной поспешностью приняла душ и оделась, горя нетерпением снова увидеть Блейка и жалея, что он не разбудил ее перед уходом. Ей хотелось удостовериться, что нежные слова, которые он шептал ей ночью, не окажутся обманом при ясном и безжалостном утреннем свете.
      Кейт взяла такси и отправилась на съемочную площадку, не утруждая себя раздумьями о том, что скажет ей Саша. На пляже было спокойней, чем во время ее предыдущего приезда. Не видно было ни каскадеров, ни вспомогательных рабочих. Технического персонала тоже было меньше. Саша беседовал о чем-то с Джони и Блейком. Насколько могла судить Кейт, ни Питер Дрейк, ни другие актеры на съемочной площадке не присутствовали.
      Ей не хотелось, чтобы Саша напоминал ей о своем запрете, не хотелось и отвлекать Блейка от работы, и она укрылась в тени деревьев, слишком далеко от актеров, чтобы слышать, что они говорят друг другу. То ли дело заключалось в ее излишне живом воображении, то ли это было на самом деле, но на всем лежал покров напряженности. Внезапно Кейт обратила внимание на то, что Саша не кричит и не бушует, как раньше, и его излишне спокойный вид лишь усилил ее впечатление.
      Закончив давать актерам свои наставления, Саша вернулся на свое место и подал сигнал операторам. Блейк и Джони стояли рядом у самой кромки моря, и Кейт почему-то показалось, что сейчас будет сниматься ях последняя встреча. Блейк пылко поцеловал Джони, она ответила ему с такой же страстью. Кейт не могла слышать их негромкий диалог, но начала догадываться, почему съемочная площадка на этот раз такая пустынная, когда Блейк заключил Джони в объятия и поцеловал с такой достоверностью. Лишним зрителям присутствовать при съемке этого эпизода было вовсе необязательно.
      Блейк стал раздевать Джони, каждый его жест был преисполнен чувственности, и Кейт невольно закрыла глаза, когда они опустились на песок, сжимая друг друга в объятиях.
      Когда она вновь открыла глаза, Блейк и Джони по-прежнему лежали у кромки прибоя, а камеры уже снимали любовников крупным планом на фоне тихих волн залива. Она смотрела, застыв, как изваяние, на своего мужа, ласкающего почти обнаженное тело Джони. А когда та томительным жестом взялась за пряжку ремня на его брюках, Кейт не выдержала и отвернулась, впившись зубами в кулак, чтобы сдержать готовый вырваться из ее горла протестующий крик.
      «Они актеры», – вновь и вновь твердила она себе, устремляясь прочь от уютной лагуны. Наконец она забрела достаточно далеко от места съемок, остановилась и перевела дух. Когда несколько дней назад Кейт наблюдала сцену драки, лившаяся кровь не была настоящей, да и лезвия ножей тоже только казались опасными, сверкая на солнце. Так зачем же терзать себя, думая, что ласки их всамделишные? Что тогда сказал ей Блейк? «Неужели ты думаешь, что все в кино по-настоящему?»
      А все ее сомнения вызваны тем, что у нее нет уверенности в себе. Когда-то Стивен раздавил ее гордость, и она до сих пор не способна поверить, что такой мужчина, как Блейк Хар-рингтон, и в самом деле ее любит.
      Гневным взором глядела она на тихую воду лагуны, бросила туда подвернувшуюся под руку раздавленную ракушку и, глядя на расходящиеся круги, подумала о том, хватит ли у нее смелости вновь вернуться на съемочную площадку и поговорить с Б лейком начистоту.
      Кейт медленно брела по полосе прибоя, подобрала какую-то полусгнившую деревяшку и стала нервно крошить ее, пытаясь собраться с духом. И когда ее окрикнул голос Джони, она повернулась с крайней неохотой.
      – Привет, Джони.
      Кейт пристально посмотрела на юную актрису, раздумывая о том, случайна ли их встреча или Джони намеренно разыскала ее.
      – Привет, Кейт.
      Джони, может быть, благодаря усилиям гримеров, выглядела еще привлекательней, чем прежде. Как и при съемке, ее одежда ограничивалась обтягивающими шортиками и топом без бретелек, однако вызывающему наряду противоречили ее по-детски пухлые губы, дрожавшие от огорчения, что было для Кейт новостью. От косметики глаза девушки казались еще более крупными и блестящими, они загадочно блестели в солнечных лучах.
      Джони долго смотрела на Кейт и молчала, пока ее взгляд не упал на кучку поломанных щепок у ног соперницы.
      – Я видела тебя утром на съемочной площадке, – сказала она наконец. – Как тебе понравилась эта сцена? Это кульминация фильма, как ты можешь догадаться.
      – Ты играла очень хорошо, – сдержанно ответила Кейт, а затем посыпала соль на рану, добавив: – Я видела тебя на съемочной площадке лишь дважды, но оба раза ты играла просто великолепно.
      – Спасибо. – Джони удержалась от очередного едкого замечания, которые Кейт ожидала от нее услышать. – Моя роль в фильме уже снята, но Блейк еще работает. Отец решил переснять ряд сцен с ним и Питером Дрейком. Ему хочется добиться большей напряженности и реализма, и он поэтому повез обоих на другую сторону острова. Там совсем другой пейзаж – суровый и пустынный.
      Сообщив эту информацию, Джони умолкла. Если бы перед Кейт стояла любая другая женщина, Кейт могла бы подумать, что ее нерешительность вызвана смущением. Но к Джони такое объяснение категорически не подходило.
      – Рано или поздно я стану лучшей из голливудских актрис, – неожиданно заявила Джони после многозначительной паузы.
      – Ты всегда казалась мне вполне профессиональной актрисой.
      Джони не отрывала глаз от груды накрошенных щепок.
      – Получив право исполнять эту роль, я решила доказать, что получила ее не оттого, что я дочь Саши Стейна. В Голливуде найдется много завистливых актрис, которые только и ждут, когда я сяду в лужу, и поэтому я с головой бросилась в эту роль. Я знала, что только так сумею оживить свою героиню. И в последние пару месяцев я была фактически не Джони Стейн, а Ангел, так зовут девушку из нашего фильма.
      – А тебе не трудно менять личность всякий раз, когда получаешь новую роль? – с любопытством посмотрела на нее Кейт.
      – Опытные актеры так не делают, – спокойно ответила Джони. – Они умеют отделять игру от настоящей жизни. Вот почему такие звезды, как Элен Хейес или Ванесса Редгрейв так бесподобны. Они не находятся в плену своей роли; они сами, сознательно лепят образы своих героинь.
      – Зачем ты все это мне рассказываешь, Джони?
      – Блейк от природы одаренный актер… как и я… но у него за спиной многолетний опыт. Он умеет отделять жизнь от иллюзии. Когда он играет какую-то сцену, на несколько минут он воплощается в своего героя, но стоит только выключить камеру, как он снова становится Блейком Харрингтоном.
      Неохотно, не совсем уверенная, что поступает разумно, посвящая Джони в свои потаенные страхи, Кейт все же поведала ей о своих сомнениях.
      – И все-таки финальная сцена получилась у вас слишком убедительной для актеров, изображающих свои чувства.
      – Блейк играл, – сказала Джони. – Я же вкладывала всю свою душу. – Она горько засмеялась. – Не знаю, зачем я говорю тебе все это. Как будто хочу исповедаться, излить свою душу. А когда начнешь, уже трудно остановиться.
      – Ты влюблена в Блейка?
      – Была. Это уже прошло, или, во всяком случае, скоро пройдет. Не слишком интересно сохнуть по мужику, который почти не замечает твое существование. – Она наконец подняла взгляд от щепок и с легким вызовом посмотрела на Кейт. – Пожалуй, я затеяла весь этот разговор из-за того, что у меня нечиста совесть, поскольку весь этот месяц я старалась разрушить ваш брак.
      – В чем бы ни состояли твои планы, ты не слишком в этом преуспела, – покачала головой Кейт и с легкой горечью добавила: – Наш брак разрушили мы сами.
      – Я содействовала этому, – заявила Джони. – Когда я приехала на ферму, вы с Блейком показались мне настоящей парой влюбленных голубков, и я едва не сошла с ума от ревности. Вам было достаточно взглянуть друг на друга, и воздух вокруг вас становился наэлектризованным. А всего хуже, с моей точки зрения, было то, что вы еще стали и друзьями. Страстная любовь со временем остывает, а вот с дружбой справиться трудней. Вы казались так близки, как бывают близки люди, прожившие в браке долгие годы. Я же всегда мечтала, что Блейк будет так близок только мне, а если не мне, то уж лучше тогда никому.
      – Джони, не нужно говорить мне все это, – Кейт попыталась прервать неожиданную исповедь девушки.
      – Завтра я буду ругать себя за глупость, но сейчас хочу признаться еще в одной вещи, раз уж на меня нашло такое настроение. Я хотела навредить вашему браку, пока он еще не окреп, и позвонила в самую большую телекомпанию в Милуоки, представившись главному режиссеру твоим именем. И пригласила его прислать съемочную группу на «мое» бракосочетание.
      – Так это сделала ты!
      – Я сообщила телевизионщикам, когда и где состоится ваша свадьба. Если помнишь, Блейк тогда сказал мне, на какой день назначена ваша церемония. Мне лишь оставалось выяснить точное время, а это было нетрудно. Я наняла человека, чтобы тот проверил график работы всех судей на ту пятницу.
      – Ради Бога, зачем ты все это затеяла? Чего ты хотела этим добиться?
      – Неприятностей для тебя, – правдиво ответила Джони. – Блейк сказал мне, что ты не узнала его, и заставил меня держать язык за зубами. – Она пожала плечами. – Я ничего не теряла, извещая телевидение, и рассчитывала, что ты страшно разозлишься на Блейка, узнав, как он тебя обманул. Я думала, что вы поругаетесь и ты откажешься лететь на Фиджи. – Джони снова пожала плечами. – Но я ошиблась. Ты собранная и уравновешенная. А я-то надеялась, что ты взорвешься прямо перед телекамерой, на виду у пятидесяти миллионов зрителей. Но ты, конечно же, ни на секунду не утратила самообладание. Ты просто улыбалась своей проклятой загадочной улыбкой, а Блейк с обожанием смотрел на тебя. И я возненавидела тебя еще сильней, когда увидела те кадры теленовостей.
      – Если бы ты могла проследовать за нами в гостиничный номер, ты бы успокоилась, – пробормотала Кейт. – Раз уж сегодня выдался день откровений, знай, что твой план удался на сто двадцать процентов. Ты ошеломила не только меня, но и Блейка. Он решил, что я узнала его с самого начала и нарочно заманила в свои сети. И что я вышла за него ради его богатства и славы.
      – Извини, – просто ответила Джони. – Я знаю, что сделала гадость. Теперь, закончив работу над фильмом, я могу признаться в этом честно и искренне. Впрочем, я не стала бы выдавать свои секреты, если бы знала, что у меня есть надежда прибрать Блейка к рукам. К несчастью, Блейк все еще тебя любит. И мне придется оставить вас в покое и позволить наслаждаться своим счастьем, поскольку у меня хватает ума понять, что моим он не будет никогда. И уж лучше с ним будешь ты, чем другая женщина.
      – Хотела бы я быть так же в этом уверена, как ты, – грустно ответила Кейт.
      – Кейт, завтра я улетаю с Фиджи. Я бы не сделала этого, если бы у меня был хоть один шанс заставить Блейка взглянуть в мою сторону.
      Вызывающе тряхнув кудряшками, Джони гордо вскинула голову.
      – За свою работу в этом фильме я рассчитываю получить «Оскара». И думаю, что мы увидимся с тобой на торжественной церемонии. А еще я молю Бога, чтобы ты была на девятом месяце беременности и выглядела несусветной страшилой.
      Кейт хотела что-то возразить на язвительные извинения Джони, но не смогла.
      – Я бы хотела быть беременной, – призналась она. – И еще я искренне надеюсь, что ты получишь свой «Оскар».
      – Да, как это ни невероятно, но я не сомневаюсь в твоей искренности. Как я уже говорила тебе в Висконсине, ты просто излучаешь благородство.
      – Я могу себе это позволить, ведь у меня есть Блейк. Прощай, Джони.
      – Прощай. Кстати, поразмыслив, я надеюсь, что не встречу тебя на церемонии. Я ведь невезучая, и поэтому ты непременно окажешься одной из женщин, которые выглядят во время беременности еще красивей, чем всегда.
      Джони резко повернулась и пошла прочь по пустынному берегу. Она ни разу не оглянулась.
      Кейт ушла из лагуны не так стремительно, как ее бывшая соперница. Блейк все еще работал, так что ей не было смысла околачиваться поблизости, в надежде поговорить с ним. Она двинулась по узкому, щербатому шоссе и увидела маленький бар с телефоном, вызвала оттуда такси и вернулась в гостиницу. Ее настроение то взлетало ввысь, то падало в черную бездну.
      Пока она возилась с замком, в номере надрывался телефон. Кейт торопливо вошла и сняла трубку. Может, это звонил Блейк.
      – Миссис Харрингтон? – спросила телефонистка. – Пожалуйста, не кладите трубку. Вам звонят из Соединенных Штатов.
      Треск на линии прекратился, когда ее соединили с номером.
      – Кейт, это ты?
      – Мама?
      – Ах, слава Богу! Наконец-то я тебя отыскала. Я уже обзвонила, наверное, все отели на Фиджи, пытаясь отыскать мистера и миссис Коулер. Вы нигде не числитесь. И даже в этом отеле нам сказали, что таковые у них не проживают.
      – Как хорошо, что телефонистка все-таки нашла меня. Мы тут зарегистрированы под другой фамилией. – Она не оставила матери времени на неудобные вопросы. – Что случилось, мама? Надеюсь, все у вас хорошо?
      – Ах, Кейт, отец очень болен! С ним случился удар, и он едва говорит, но все время спрашивает тебя.
      Кейт сжала трубку так сильно, что заболели пальцы. Но она не замечала боли.
      – Я немедленно вылетаю домой, – сказала она. – Мама, отсюда отправляется лишь один самолет в день, да и полет длится пятнадцать часов. Передай папе, что я постараюсь приехать как можно скорей.