Шеннон кашлянул. Объявившийся, к счастью, метрдотель провел их в зал, и уже через полминуты они сидели за своим столиком. Это был тот же столик, который в свое время обычно занимал Стах Валенский: он располагался в центре, но стоял как бы особняком.

Шеннон пристально поглядел на свою спутницу: по лицу Дэзи было ясно, что она делает отчаянные усилия, чтобы не расплакаться.

— Простите, — начал он, волнуясь. — Я не… у меня и в мыслях не было, что… Может быть, вам неприятно здесь оставаться? Не лучше ли пойти в какое-нибудь другое место?

Он накрыл ее руку своей, словно стремясь защитить от всех неприятностей, с которыми, очевидно, было связано для нее это заведение.

— Нет… — покачала головой Дэзи, попытавшись одарить его подобием улыбки. — Сейчас все пройдет. Это просто… воспоминания. Вообще-то, честно говоря, я даже рада снова вернуться сюда. За этим столиком, где мы сидим… с ним связаны, пожалуй, самые счастливые моменты моей жизни.

— Я же ничего про вас не знаю! — невольно вырвалось у Шеннона. — И…

В этот момент он почувствовал жгучую ревность к ее прошлому, о котором действительно ничего не знал. Ее таинственному прошлому. «До чего же нескладно начался этот вечер, — пронеслось у него в мозгу. — Ненужные встречи… эти слезы… воспоминания. Что ждет меня теперь?»

— Несправедливо по отношению к вам, да? — спросила Дэзи, читая его мысли.

— Да, несправедливо, — подтвердил он. — Всякий раз, когда я вас вижу, вы все время не такая, как в предыдущую нашу встречу. И, черт подери, я просто не знаю, что мне о вас думать! Кто же вы на самом деле?

— Что я слышу? И это спрашивает человек, который настолько хорошо меня знает, что решился растиражировать мое лицо по всему миру! Но если вы меня не знаете, то как же может существовать ваша «Княжна Дэзи»?

— Ну вот, опять вы надо мной смеетесь!

— А что, вам не нравится?

— Нет, я в восторге! И потом, вы правы. «Княжна Дэзи» имеет отношение к «Элстри», а не к вам. И я по-прежнему не знаю, кто вы такая в действительности.

— Сюда я ходила со своим отцом. На ленч. Каждое воскресенье. Или почти каждое. Много лет подряд. Когда я в первый раз появилась тут, мне было девять лет от роду. А когда я перестала бывать в «Конноте» — пятнадцать. Тогда погиб мой отец. Я перебралась в Штаты и поступила учиться в колледж в Санта-Крусе в Калифорнии. Потом работала на Норта в его студии.

— Если не считать уик-эндов, когда вы для собственного удовольствия рисовали картины?

— Для денег. Я делала это не для удовольствия, а для денег, — мягко возразила Дэзи. — Все мои картины создавались с этой целью. И у Норта я тоже работала ради денег. И рекламой согласилась заниматься из-за денег. Если уж вы хотите узнать меня, то вам следует знать и об этом.

Услышав собственные слова как бы со стороны, Дэзи вдруг поняла, что только что рассказала Шеннону о себе больше, чем кому-либо другому. Впрочем, это ее не удивило и не повергло в ужас. Может быть, решила она, это произошло под влиянием встречи с Даниэль? Как бы то ни было, но Дэзи была уверена — об этом ей говорила ее интуиция, — что ничем не рискует, рассказывая сейчас этому человеку о вещах, о которых до сих пор предпочитала молчать.

— А зачем вам, собственно, так нужны деньги?

— Чтобы помогать сестре.

Произнеся это признание, Дэзи испытала неимоверное облегчение: глубоко вздохнув, она откинулась на спинку стула, однако ее рука по-прежнему оставалась неподвижной под надежным прикрытием его ладони.

— Расскажите мне о ней, — тихо попросил Шеннон.

— О, она такая… такая милая и добрая. Ее зовут Даниэль. Сегодня, когда мы свиделись после нескольких лет моего отсутствия, она, я прямо поразилась, без труда вспомнила меня. Учителя в школе рассказали мне, что она часто говорит обо мне. «Где же Дэзи?» — задает она один и тот же вопрос и подолгу глядит на фотографии, на которых мы сняты вместе, — заключила Дэзи мечтательно и как бы в полузабытьи.

— Сколько же ей лет? — спросил Шеннон, совершенно сбитый с толку.

— Мы близнецы…

Прошло часа два, и ужин уже давно закончился. А они все еще сидели в уже полупустом зале ресторана и разговаривали.

— В моей жизни с самого начала что-то не задалось, — произнесла Дэзи. — И я никогда, в сущности, не знала, что я собой представляю.

— Это все, наверное, началось после смерти матери?

— Да, после ее кончины все на самом деле пошло кувырком. Но мне кажется, что неудачи стали преследовать меня еще задолго до этого. С той самой минуты, как я родилась… родилась первой.

— Да вы же не можете помнить момента, когда родились! — поразился Шеннон. — И потом, откуда вы взяли, что появились на свет первой?

Дэзи с изумлением посмотрела на него:

— Как, я разве сказала это?! Сказала, что родилась первой? Произнесла эти слова вслух?

— Не знаю, что бы это значило, но вы на самом деле так сказали.

— Я, правда, не отдавала себе отчета в том, что я такое говорю, — пробормотала Дэзи.

С того момента, как они начали разговор, ее преследовала мелодия вальса, звучавшая где-то вдалеке: душа Дэзи словно обрела крылья и парила на волнах этой негромкой музыки, позволившей ей наконец перестать ощущать тот тяжкий груз, который столько лет давил на нее.

— Ради бога, Дэзи, о чем вы говорите? До сих пор я как будто все понимал. Но теперь вы куда-то ушли от меня. Молю вас, вернитесь!

Шеннон растерянно поглядел на нее: казалось, она адресует свои слова не ему, а кому-то другому, пребывая не в реальности, а во сне. Во сне, еще более глубоком, чем тот, в котором она пребывала, заведя разговор о Даниэль.

— Всю свою жизнь я стремилась к тому, чтобы хоть как-то компенсировать тот урон, который нанесла сестре своим появлением на свет, сделать случившееся как бы неслучившимся, устранить все проблемы, заплатить за несправедливость любой, пусть несоответствующей ценой. И конечно, ничего из моих попыток не вышло.

— Дэзи, прошу вас, объясните мне, что вы имеете в виду?! Для меня все это по-прежнему сплошная головоломка.

Дэзи секунду колебалась: ведь она нарушила табу, наложенное в свое время отцом на все, что касалось Даниэль. Подумать только, она была готова рассказать Шеннону о своем детстве, о «Роллс-Ройсе», о причине, по которой у нее не было денег, об Анабель и ее лейкемии, о «Ла Марэ»… Обо всем, кроме Рэма. Но о нем она не расскажет никому. Никогда.

— Ну как же, ведь единственная причина, из-за которой Даниэль выросла неполноценной, — это я. Я родилась первой!.. — Дэзи набрала в легкие побольше воздуха и продолжала: — Ей попросту не хватило кислорода. Не хватило потому, что его забрала я. Так что, не будь меня, с ней все было бы в порядке.

— Господи Иисусе! И вы, значит, жили с этим всю свою жизнь! Какая нелепость! С ума сойти… Да никто в мире, никто — ни врач, ни просто здравомыслящий человек с вами не согласится. Слышите, Дэзи, никто! И вы не имеете права так думать и казнить себя за несуществующую вину.

— Логически рассуждая, да. Не имею. Но чувству не прикажешь… И я всю жизнь ощущаю свою вину. Лучше скажите мне, Пэт, как заставить себя не думать о том, что подсказывает тебе твое чувство? Как заставить себя забыть то, что ты услышал в детстве маленьким ребенком? То, что сразу объяснило тебе все, терзавшее твою душу. Все, чего ты не понимала, о чем боялась рассказать другим… Забыть то, с чем ты сжилась, потому что прожила с ним так долго, что уже не имеет значения, правда это или неправда… Да-да, не имеет, ибо правда, поселившаяся внутри твоего сердца, сильнее любой логики.

— Честно говоря, не знаю, — медленно произнес Шеннон. — И отдал бы все, чтобы узнать. — В его голосе прозвучала нотка смирения.

Дэзи тут же не преминула подбодрить его.

— Веселей смотрите на жизнь, Пэт, — заметила она со смешинкой в глазах, мгновенно преобразившей ее лицо. — Подумать только, что было бы, если бы такого босса увидели на заседании правления… Многих это сделало бы счастливее. Еще бы, Пэт Шеннон не имеет готового ответа! Да такое на их памяти ни разу не случалось.

— У меня такое предчувствие, что официанты, хотя они вас и обожают, не будут так уж опечалены, если мы встанем и уйдем. Кроме нас, по-моему, никого уже не осталось, — заметил он осторожно.

— Возможно, вам придется вынести меня на руках. Я правда очень устала, — ответила Дэзи и добавила: — Но чувствую я себя… о-о!

— Послушайте, Дэзи. Разрешите мне отвезти вас в вашу гостиницу, чтобы вы могли как следует выспаться? Завтра вы опять пойдете к Даниэль?

Дэзи кивнула.

— А в понедельник? Вы останетесь здесь до понедельника?

— Нет, в понедельник я должна быть в Онфлере у Анабель.

— А можно мне побыть с вами во Франции? — неожиданно для самого себя выпалил он.

— Но у вас же, по-моему, дела в Англии, — напомнила она ему.

— Вы что, правда в это поверили?

— Вопрос из тех, которые предполагают ответ, которого ждут.

— Хорошо, так я могу приехать? — снова вернулся он к своему вопросу.

Пожалуй, подумал он, ему еще ни разу не доводилось подвергать себя такому риску.

— Что ж, я думаю, что Анабель бы не возражала, — медленно произнесла Дэзи. — Мужчины ей всегда нравились. Да, прекрасная мысль. И потом, не побывав в «Ла Марэ», вы просто не сможете понять, что я имею в виду, когда завожу о нем речь. Но как же ваша корпорация? — спохватилась Дэзи. — Столько времени без вас!

— Кто-кто? — переспросил Шеннон.

В первые дни июля плющ, которым увиты стены «Ла Марэ», начинает краснеть — сперва это только полосы, но в конце месяца все здание кажется объятым полыхающим пожаром.

Анабель встречала их у парадного входа, когда Дэзи и Шеннон подъехали на машине. Целуя ее, Дэзи вглядывалась в дорогое лицо, ища в нем следы вызванных болезнью перемен. В милых чертах появилась несвойственная ее облику раньше твердость. Может быть, промелькнуло в голове у Дэзи, это та цена, которую Анабель должна заплатить за то, что узнала правду о своей болезни и приняла ее. Цвет ее глаз, как показалось Дэзи, вдруг поблек, они словно лишились глубины. Однако цепкий, оценивающий взгляд оставался прежним, как и сквозившее в нем вечное удивление перед таинством жизни.

— Ну, что мы имеем? — воскликнула она, оглядывая стоявшего рядом Шеннона. — Американец… безусловно высокого роста… и весьма импозантный… Хороший выбор, одобряю. Только вот отчего это волосы у нас такие черные, а глаза голубые? Конечно, тут не обошлось без ирландской крови, это ясно. Мне бы полагалось сразу заметить это — нет, видно, стара я стала. Стара. Что, Дэзи, не могла найти себе настоящего американца? Чтобы блондин и приятной внешности. Всю жизнь слышала, что все американцы именно таковы, но ни разу не встречала. Может быть, подобных экземпляров просто не существует? Ничего, придется примириться с этим неамериканцем — крупным, интересным, даже красивым. Заходите, дети, и попробуйте моего шерри.

— А вы опасная кокетка, — улыбнулся Шеннон.

— Чепуха. Никогда в своей жизни не кокетничала. Меня всегда неправильно понимали, — ответила Анабель со смехом, который в свое время вскружил голову не одному мужчине.

Рыжина ее волос потеряла былую огненность. Анабель сильно похудела, но, пока она вела их через гостиную на террасу, выходившую на море, Дэзи не могла не изумиться тому, с какой бережностью время обошлось с виллой «Ла Марэ» и с ее хозяйкой. Сердце Дэзи радостно подпрыгнуло при мысли, что эта безопасная гавань навсегда теперь будет принадлежать Анабель, и только ей.

Вечером, после ужина, Шеннон расположился почитать у балконной двери в комнате над гостиной, в то время как Дэзи и Анабель устроились в креслах столовой возле камина. В эту летнюю ночь камин не горел, но память Дэзи хранила множество вечеров из далекого детства, проведенных здесь в праздники у весело полыхавшего камина.

— Как ты себя чувствуешь на самом деле? — наконец спросила Дэзи.

— Сейчас? В общем, как обычно. Первые несколько месяцев было действительно немного противно. Химиотерапия — это небольшое удовольствие, скажу я тебе. Но сейчас я наведываюсь к врачу всего раз в месяц. Так что самое скверное у меня позади. Я потеряла в весе, что мне, надо сказать, очень даже нравится, но энергии у меня поубавилось… И все же, дорогая, мне грех жаловаться. Словом, все и вправду могло быть значительно хуже. Я говорю тебе, как есть, можешь не сомневаться.

— Я и не сомневаюсь, что это так…

Прежде чем продолжать, Дэзи изо всех сил прикусила губу: ей не хотелось произносить имя Рэма.

— Ты сообщила… ему, что больше не нуждаешься в нем? — спросила она в конце концов.

— Сразу же, как только получила твое письмо, и сказала, что отныне не буду его беспокоить. Никогда. И объяснила почему, а то бы он ни за что мне не поверил.

— Что именно ты объяснила? — встревожилась Дэзи.

— Я просто сказала ему, что тебя пригласили для рекламных съемок и дали тебе столько денег, что их должно хватить и на меня, и на Даниэль.

— И слава богу, что хватит! — ответила Дэзи, задумчиво глядя перед собой.

— Да, Рэм — это чудовище. Как жаль, что в свое время я не видела этого. А ведь когда я его узнала, ему исполнилось всего двенадцать.

— Кого тут можно винить? — пожала плечами Дэзи.

— Я над этим часто размышляла. Он всегда был таким несчастным, всегда завидовал другим. Вечный аутсайдер — типичный случай ребенка, растущего в семье после развода. Но все равно, только этим всего не объяснишь. Он был сыном своего отца, а твой отец отличался жесткостью и эгоизмом. А часто и жестокостью. Может быть, Стах был в состоянии помочь Рэму, но он никогда даже не пытался.

— Ты никогда раньше не говорила мне это, — произнесла Дэзи, пораженная услышанным.

— Просто ты тогда еще не созрела для таких разговоров… Не созрела, чтобы правильно понять и знать, что я все еще люблю твоего отца. Даже после таких слов. Сейчас настал момент, когда я считаю важным, чтобы ты знала все. В тот день, когда Стах оставил Даниэль в интернате, я сама чуть не оставила его.

— Почему же тогда ты не сделала этого?

— Потому что он нуждался во мне, чтобы оставаться человеком… А я, я… ведь ты уже знаешь, что я его любила… и еще, может быть, даже тогда, пусть только отчасти, я осталась из-за тебя. В шесть лет ты была абсолютно неотразима… пока не выросла и не стала такой старой и безобразной…

— Опять дурачишься, Анабель? Смотри, я все расскажу Шеннону.

— Ах, этот Шеннон! Раз уж ты заговорила о нем, я одобряю твой выбор. Я вижу, ты чуть-чуть поумнела. Честно говоря, ты меня тревожила все последние годы. Правда, у тебя редкий талант не попадать во всякие передряги. Но ведь всю жизнь это не могло продолжаться. Теперь, когда у тебя появился Шеннон… в общем, признаюсь, я просто завидую…

— Анабель! Я его почти не знаю!

— Да неужели?! Ах, была бы я лет на тридцать моложе… или даже на двадцать… я бы не оставила тебе никаких шансов! Увела бы его у тебя в ту же секунду.

— А ведь и правда увела бы, да, Анабель! На самом деле… — в восхищении констатировала Дэзи. — А как же игра по правилам?

— Когда речь идет о таком мужчине? Да ты шутишь! Какая тут может быть честная игра? Это все твое британское воспитание виновато. Неудивительно, что они с этими своими «правилами» потеряли Индию…

Вскоре после этого Анабель заявила, что устала и отправляется спать. Дэзи она поместила в ее старой комнате, стены которой все еще были обтянуты зеленым шелком, теперь уже поблекшим и даже кое-где посекшимся. Шеннону она выделила самую комфортабельную гостевую комнату, выдержанную в бело-коричневых тонах и находившуюся в дальнем конце коридора.

После того как все пожелали друг другу спокойной ночи, Дэзи некоторое время оставалась у себя в эркере: сидя у темного окна, она в задумчивости смотрела на устье Сены, испещренное огнями Гавра. Здесь наверняка должны водиться привидения, решила она, глядя на силуэты трех своих любимых, увенчанных густыми шапками сосен, слушая шелест длиннолистых эвкалиптов, вдыхая аромат плюща, обвивавшего стены дома, и слыша по временам доносившееся с молочной фермы у подножия холма мычание коров.

«Сегодня вечером мне ничто не грозит… Я даже могу прогуляться по лесу, и мне не будет страшно. — Неожиданно ей вспомнился Рэм, вытянувшийся в привычной позе на полосатом шезлонге. Он глядел на нее в упор, сощурив глаза, и манил ее небрежным жестом хозяина. — Нет, безумный призрак! Сегодня ты бессилен. У тебя нет надо мной власти, — подумала Дэзи. — Нет, и тебе это известно».

И все-таки, размышляла она, может быть, ей надо пройти в дальний конец дома и справиться, как там устроился Пэт Шеннон в своей комнате. Все еще сжимая в руке щетку для волос, Дэзи вдруг вспомнила, как выглядел Шеннон, спешивший по склону холма, на котором стоит замок Беркли. Интересно, какие такие срочные дела привели его туда? Вспомнилось Дэзи и то, как вчера вечером он поспешил доставить ее в «Клэридж», понимая: она настолько устала, что даже его рука на ее плече показалась бы тяжелой ношей. А как тактично он удалился, оставив ее беседовать наедине с Анабель. Между тем, сказала она себе, он, безусловно, находит ее привлекательной. Дэзи улыбнулась в темноте, вспомнив, как он молча нагнулся и поцеловал ее ладонь. Да, вне всяких сомнений, она ему нравится. Пожалуй, он даже слишком внимателен. Разве с ее стороны не будет естественным знаком гостеприимства поинтересоваться, удобно ли ему на новом месте? Ведь в этом ее желании нет ничего особенного…

В задумчивости Дэзи сняла пижаму и стала лихорадочно рыться в чемодане, ища подарок Кики, который та преподнесла подруге перед отъездом в Англию «на счастье». Из мягкого бумажного пакета Дэзи вытащила ночную рубашку, каких у нее никогда не водилось: два куска тончайшего батиста абрикосового оттенка, соединенные между собой по бокам несколькими изящными бантиками. Дэзи нырнула в мягкую ткань, и из ее груди вырвался невольный вздох блаженства, едва рубашка, падая, скользнула по обнаженной коже. Затем Дэзи накинула подходящий по тону халат, который наглухо перехватывался у горла пышным бантом. Она решила, что хорошо бы взглянуть на себя в зеркало, чтобы знать, как она смотрится, но передумала: не хотелось зажигать свет.

Бесшумно, словно лунатик, открыв дверь своей комнаты, Дэзи выскользнула в коридор. Она прошла весь дом до комнаты Пэта Шеннона. Однако тут вся ее храбрость куда-то улетучилась, и, постучав в дверь, она замерла в ожидании ответа, едва дыша от волнения. Но ответа не было. Она постучала снова — на этот раз гораздо громче.

Конечно, он мог заснуть, подумалось Дэзи. Но могло быть и так, что ему там не совсем комфортно. Словом, ей обязательно нужно самой во всем убедиться, и другого пути нет. Дэзи тихонько приоткрыла дверь и увидела Шеннона безмятежно спящим на широкой двойной кровати. Неслышными шагами она прошла по комнате и опустилась на колени перед спящим, сбросив с себя длинный халат.

В лунном свете ей хорошо было видно его лицо: во сне складки вокруг его рта разгладились, и обычное выражение деловой жесткости уступило место беззащитной мягкости, отчего казалось теперь мальчишеским, вызвав у Дэзи прилив нежности. Волосы, всегда приглаженные, сейчас были в полном беспорядке — в таком виде, проснувшись, он никогда не позволил бы себе появиться перед ней, и это добавило еще больше трепета к тому впечатлению незащищенности, которое Шеннон производил во сне. Интересно, подумала Дэзи, что за сон ему снится? Может, он именно так переживает свое одиночество… Шеннон, человек действия, стремительный, целеустремленный, не знающий сомнений и неудач, волевой дирижер огромного оркестра, где сходятся интересы целого конгломерата, спит сном ребенка! Крупный рот трогательно мягок, словно о чем-то молит; выражение лица как у потерявшего дорогу подростка.

Она прижалась ртом к его мягким губам. Шеннон продолжал спать. Она поцеловала его еще раз — он спал. Не очень-то любезно с его стороны, подумала Дэзи и поцеловала в третий раз. На сей раз он проснулся, изумленно выдохнув:

— О, что за поцелуй!.. — Голос у Шеннона был еще совсем сонный. Он проснулся только наполовину.

Дэзи поцеловала его опять, и стремительное прикосновение ее губ окончательно разбудило Шеннона.

— Самый сладкий поцелуй… Еще один!

— Но их было уже четыре.

— Нет, быть не может. Я не помню. Что было — не считается, — уже твердым голосом произнес он.

— Я ведь просто заглянула, чтобы проверить, удобно ли вам здесь. Но теперь, когда я вижу, что все в порядке, я могу возвратиться к себе. Простите, что разбудила, продолжайте спать.

— О господи, не уходите! Ничего не все в порядке. Здесь собачий холод и матрас жесткий. Кровать слишком короткая и узкая, и потом, мне нужна еще одна подушка, — заворчал он, словно не замечая роскоши, с которой у Анабель были обставлены комнаты для гостей.

Продолжая говорить, он сгреб все еще стоявшую на коленях Дэзи в охапку и уложил ее рядом с собой под одеяло.

Шеннон нежно, как любимого ребенка, покачивал Дэзи в своих объятиях. Прижавшись друг к другу, они как бы привыкали к теплу, исходившему от их тел; каждый из них прислушивался к дыханию другого, чувствуя биение пульса. То было общение без слов, исполненное такого глубочайшего смысла, что ни тот, ни другой не осмеливались нарушить молчание. Мало-помалу они словно растворились друг в друге, отдавая все, что имели, и каждый получал взамен сполна ту жизненную силу, которой был наделен другой. И вот уже, не произнеся ни единого слова, они стали одним существом. Их тела, как и души, обрели то взаимное доверие, которое, кажется, только и ждало момента, когда сможет появиться на свет.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Шеннон обрушил шквал поцелуев на тот маленький кусочек пространства, который являла щека Дэзи. Только теперь до его сознания дошло: именно этот восхитительной красоты изгиб ее длинной шеи и не давал ему покоя все эти недели. Сейчас она представлялась Шеннону диковинным зверем, попавшим в ловушку: одно неловкое движение — и зверь этот, странный и таинственный, может погибнуть. В полутьме комнаты серебряные волосы Дэзи, притягивавшие лунное сияние, светились так ярко, что он мог видеть и ее блиставшие, подобно двум звездочкам, глаза.

Ему показалось, что до этого времени они еще не целовались. Те поцелуи, которыми она разбудила его, были такими невинными, такими робкими, что их, в сущности, не полагалось считать настоящими — скорее простыми напоминаниями о поцелуях. Теперь же Шеннон покрывал ее губы поцелуями, горячими, словно раскаленные угли.

Да, думала она, приоткрыв губы, чтобы принять его ласку, эти поцелуи жгут, как угли. Дэзи жаждала их, полная смятения и одновременно пленительного ожидания. Она выгнула свое тело навстречу ему, тихонько подталкивая его руки к своей груди, пока наконец его пальцы не нашли соски и не сжали их, заставив ее задрожать. Именно она — а вовсе не он — сама сорвала с себя ночную рубашку и отбросила ее в сторону одним резким нетерпеливым движением. Именно она помогала его ладоням скользить по гладкой коже своего тела; она сама трогала его во всех местах, куда могла дотянуться, касаясь играючи, как делает это резвящийся в воде дельфин. И только тут Шеннон понял, что хрупкость и беззащитность на самом деле являются силой Дэзи, а не ее слабостью. И еще ему стало ясно: она его хочет!

И он покорился ее страсти. Это было волшебством. Никогда прежде, понял он, пребывая словно в каком-то тумане, не отдавался он этому мощному потоку жизни, не чувствуя преград, создаваемых мыслью и разумом; никогда прежде не пил он из кубка бытия, не задумываясь над возможными последствиями. Вино жизни было на ее сладких губах, на ее сосках, так же как и в мягкой впадине ее живота. Он словно впитывал это вино всей своей кожей, впитывал жадно, как истомившийся путник. В тот момент, когда Шеннон вошел в нее, он почувствовал: вот теперь он добрался до истоков, откуда можно будет пить и пить до бесконечности.

Дэзи лежала тихо, чувствуя его в себе и желая, чтобы это состояние наполненности длилось еще и еще. У нее было ощущение, будто она плывет, уносимая течением, вниз по чистой и прозрачной реке, а на берегу, в зеленеющих рощах, поют птицы. Но не только это — помимо чувства блаженного покоя было еще счастье взаимных поисков, когда они оба, словно два охотника, распаляясь все сильнее и сильнее, тяжело дыша, погнались за никак не дававшейся в руки добычей. А лес между тем становился все гуще и гуще, и все же каждый из них сумел найти в нем то, что искал! Из горла Дэзи при этом вырвался крик — одновременно удивленный и радостный. Никогда прежде не случалось ей получать удовлетворение с такой полнотой и с таким невыразимым блаженством.

Потом, когда оба они лежали в полудреме, но изо всех сил сопротивляясь сну, Дэзи неожиданно для самой себя несколько раз… пукнула. Она пыталась сдержаться, но не смогла — и так продолжалось, как ей показалось, по крайней мере, целую минуту.

— Лягушки квакают… — сонным голосом лениво протянул Шеннон.

Дэзи сбросила одеяло и почти спрыгнула с кровати, но в этот момент длинные руки Шеннона буквально припечатали ее к матрасу.

— Такие маленькие лягушата. Так что и звук у тебя на единицу с плюсом.

— Пусти меня! — сгорая со стыда, выкрикнула Дэзи.

— Не пущу, пока ты не поймешь, что стыдиться тут нечего. Ну пукнула — что тут особенного? Это же естественно. Все равно как дышать…

— Перестань, пожалуйста, говорить это мерзкое слово! — взмолилась Дэзи, которой при этих словах Шеннона сделалось еще более стыдно.

— Сдается мне, ты не жила с мужчиной, — произнес он скорее утвердительно, чем вопросительно.

— С чего это ты взял? — быстро обернулась она к Шеннону.

Ей стало обидно: она действительно не жила, но, когда тебе двадцать пять, не очень-то приятно в этом признаваться.

— А с того, как ты реагировала на… салют королеве… Ну как тебе такой оборот, лучше?

— Гораздо, — пробормотала она, уткнувшись лицом ему в плечо. — Это что, так ты себе представляешь романтическое объяснение в любви?

— Видишь ли, не я выбирал обстоятельства, а они меня. При другом раскладе я, наверно, придумал бы что-нибудь и получше.

— Ну давай, придумывай!

— Дорогая, любимая, обожаемая Дэзи! Как мне заставить тебя поверить в то, что я предан тебе с благородством и трепетом, как средневековый рыцарь своей даме?

— Ну да, ты уже доказал это, — расхохоталась она. — А сейчас тебе пора спать, Шеннон. Скоро утро! Я пойду к себе и тоже посплю. Так что тебе придется побыть тут без меня на своем ужасном матрасе.

— Но почему ты уходишь? Что, разве нельзя спать вместе? Ты просто не можешь вот так бросить меня одного! — запротестовал он.

— Еще как могу! И не спрашивай меня почему, пожалуйста. Я и сама не знаю этого.

Шеннон сел на кровати, следя за тем, как Дэзи завязывает бантики ночной рубашки.

— Спокойной ночи! — заключила она, переходя на шепот.

Поцеловав его в губы, она выпорхнула из комнаты.

За завтраком Анабель с торжественным видом предложила Шеннону на выбор пять сортов меда к сдобной булочке с маслом. Общаясь с гостем, она в то же время умудрялась краем глаза следить за Дэзи, буквально светившейся от радости. Однако от ее придирчивого взгляда не укрылось и то, что Дэзи явно не выспалась, а уж одета она была как последний сорванец.

— Так какие у вас ближайшие планы, дети мои? — обратилась к ним обоим Анабель.

— Дети! — осклабился Шеннон, подняв глаза на хозяйку.

— Это просто видовое обозначение всех, кто не принадлежит к моему поколению, — пояснила Анабель.

— Вы к нему тоже не принадлежите, — поспешил уверить ее Шеннон.

— А вы с каждым днем становитесь все более очаровательным, молодой человек, — любезностью на любезность ответила Анабель.

— Мы собирались прогуляться в Онфлер, чтобы Шеннон посмотрел порт. Но, может, мне лучше оставить вас одних? — предложила Дэзи. — Вы прекрасно проведете время вдвоем, обмениваясь комплиментами. У вас это так хорошо получается.

— Не выйдет, — спокойно возразила Анабель. — Хотя мне очень хотелось бы. Увы, к обеду надо купить кучу всего — на столе в кухне лежит целый список, которым вам двоим придется заняться. А я пока что пойду нарву в саду цветов.

— Ну что ж, тогда мы пошли! — заявила Дэзи.

— В таком виде? — поинтересовался Шеннон.

— Естественно!

И Дэзи с воинственным видом осмотрела свой костюм. Утром, проснувшись, она тут же «впрыгнула» в старые джинсы с продырявленными коленками: это были штаны, которые она носила еще на первом курсе колледжа в Санта-Крусе. Шерстяная безрукавка, дополнявшая гардероб, была по возрасту ничуть не моложе джинсов. Наряд довершала петхая тенниска, купленная лет десять тому назад. Сверху Дэзи накинула темно-синюю, но уже порядком выцветшую шерстяную курточку без воротника, которая была частью ненавистной школьной формы — обычно девочки надевали ее, отправляясь в парк поиграть с мячом. Волосы были заплетены у нее в две длинные косы, закинутые за спину. И никакой косметики.

— Что, недостаточно шикарно для тебя? — спросила Дэзи с вызывающей ухмылкой, которая должна была убедить его: она точно знает, что делает, и новая метаморфоза призвана очаровать и ошарашить его еще больше.

Однако в глубине души она сомневалась, что Патрик в состоянии понять ее уловки, ведь ее тактика совсем не походила на ту, с какой он привык иметь дело в своей корпорации.

— Ты мне нравишься такой, — ответил Шеннон. — Еще один образ «Княжны Дэзи» для моей коллекции. И совсем иной по сравнению с тем, что я видел так недавно. Да что там!.. Только сегодня ночью.

Дэзи ничего не ответила, но его слова тут же запали ей в память. «Еще один образ „Княжны Дэзи“… в моей коллекции»? Ее улыбка незаметно улетучилась, в то время как глаза Анабель, наблюдавшей за ними обоими, сверкнули. «Наверняка эти двое, — решила она, — считают, что я не могу читать между строк и не вижу, что между ними происходит». Как странно наблюдать эту старую игру, когда актерам кажется, будто это премьера и ничего подобного прежде не происходило. И все равно, никогда не знаешь, каков будет конец. Похожими бывают только начала…

— Я все стараюсь подсчитать, сколько людей поцеловали тебя в щеки сегодня утром, — произнес Шеннон, когда они наконец-то заполнили покупками все корзинки и уселись на свободные места за столиком кафе с видом на арку старого порта, где на фоне высоких узких домов, рассыпанных по противоположной стороне маленькой гавани, плясали на воде яркие пестрые яхты.