— Портной? За каким чертом они тебе понадобились? — не ожидая ответа, спросил Хэм, не заметив при этом взволнованного состояния жены.

— О, Хэм, прямо не знаю, как я тебя выношу, — запричитала Топси. — Ты просто позоришь меня. Валерианы — ах, я даже не знаю, как тебе это объяснить, чтобы ты понял, — одни из самых шикарных людей в Нью-Йорке. Они бывают абсолютно всюду и знают абсолютно всех! Мы с Ванессой немного знакомы по школе, она училась на три класса младше меня. В мой прошлый приезд в Нью-Йорк за покупками мы случайно встретились и зашли посидеть в ресторан, но я совершенно не была уверена, что они примут мое приглашение и приедут к нам.

— Почему? Мы что, недостаточно хороши для портного и его жены? — возмутился Хэм.

— Мы не из тех, кого можно считать шикарными, Хэм. Мы просто богатые люди, причем не так, как принято, то есть мы не те, какими должны быть истинно богатые люди, — ответила Топси, и в ее голосе проскользнула обвинительная нотка. — Можешь не фыркать! Для того чтобы считаться по-настоящему богатым, наше состояние должно оцениваться не меньше чем в двести миллионов. Я сама не раз читала списки самых богатых людей, и ты не хуже меня понимаешь, что мы просто мелочь по сравнению… впрочем, неважно с кем!

Топси вскочила с кресла и, подбежав к китайской вазе, которую она по настоянию своего декоратора и украдкой от мужа купила за 2800 долларов, принялась водить по ней пальцем.

— Недостаточно шикарны? А кто, черт побери, сказал, что мы обязаны быть «шикарными»? Кто, черт возьми, это решает? И вообще, что все это значит, кто уполномочивал Валерианов, черт их возьми, решать, шикарны мы или нет?

Хэм почувствовал себя глубоко оскорбленным. Он гордился своими деньгами и терпеть не мог, когда ему напоминали о том, что он при всем своем богатстве все еще не компания по-настоящему большим людям.

— О, Хэм, честное слово, это просто означает, что они, черт побери, вхожи туда, куда мы никогда не попадем. Их приглашают на все крупные приемы, они не сходят со страниц «Вог». Без Валерианов любой прием не имеет знака качества!

— Знак качества? Господи, Топси, ты совершенно одурела, вот и все. Вначале ты заставила меня купить этот «музей» и столько лошадей, что их хватило бы для бригады легкой кавалерии. Теперь ты в наилучших отношениях со всеми соседями, но тебе все равно нужны какие-то еще знаки от портного! Я не в силах больше понимать тебя!

Если бы Хэм Шорт не был настолько раздражен и раздосадован, то наверняка заметил бы некоторую наигранность в демонстративном восхищении Топси, в том, как она настаивала на особом шике Валерианов.

— Робин Валериан — один из самых известных в стране дизайнеров по костюмам, — гордо заявила Топси, — а что касается Ванессы, то она считается самой элегантной женщиной в Нью-Йорке.

— Мне достаточно было взглянуть на его фотографию, чтобы понять, что он собой представляет. Он выглядит законченным гомиком.

— Не говори глупостей, Хэм! Они с Ванессой женаты почти столько же, сколько мы с тобой. Мужчины вроде тебя непременно считают других мужчин, имеющих несчастье заниматься не просто деланием денег, геями.

— А, так теперь их называют геями? Полагаю, что можно пользоваться только этим названием и никаким иным?

— Да, это на самом деле так, — огрызнулась Топси тоном, не терпящим возражений. Последнее замечание мужа окончательно вывело ее из себя.

Пока Хэм остывал, Топси в тысячный раз прокручивала в голове ту встречу, что состоялась у них с Ванессой в Нью-Йорке несколько недель назад. Ванесса проводила ее в библиотеку, налила бокал «Дюбонне» и забросала Топси вопросами.

— Расскажи мне, как ты живешь, — с неподдельным интересом расспрашивала она. — Каково это, жить круглый год в Мидлбурге, божественно или тоскливо?

— Если бы я не ездила раз в неделю в Нью-Йорк, то не уверена, что смогла бы это выдержать, — призналась Топси. — Хотя я родилась в Виргинии, но мне кажется, что душой я принадлежу Нью-Йорку. Там просто слишком тихо, но Хэму нравится.

— А Хэм получает все, что ему нравится?

— Более или менее.

Ванесса встала и прикрыла дверь библиотеки.

— Мне кажется преступлением держать такую восхитительную красотку, как ты, в заточении в этой лошадиной стране, — сказала она Топси, подходя и устраиваясь с ней рядом на сдвоенном диванчике.

Топси вспыхнула от волнения и удивления. В школе Ванесса была признанным лидером, и в нее была влюблена половина девочек из класса. Ее еще тогда, в школьные годы, считали искушенной во всем и даже развращенной.

— Благодарю, — пролепетала Топси, отпив глоток «Дюбонне».

— Это чистая правда. Представляешь, я еще в школе обратила на тебя внимание. Я хорошо помню восхитительные рыжевато-каштановые волосы — они стали теперь чуточку темнее, — и даже эта ужасная школьная форма, которую нас заставляли носить, не могла скрыть того, что твоя фигура обещала стать превосходной. Я тебе завидую, ведь я сама такая тощая. Я бы многое отдала за такие округлости, как у тебя. Ты когда-нибудь замечала, что я наблюдала за тобой в юные годы, Топси?

Топси смогла только отрицательно покачать головой.

— Впрочем, у тебя тогда мысли были заняты совсем другим. Я исподтишка наблюдала за тобой во время завтраков.

Ванесса рассмеялась и как бы невзначай взяла руку Топси в свою и принялась внимательно, словно гадалка, рассматривать ее ладонь. Неожиданно она склонилась над ее рукой и поцеловала ладонь Топси своими теплыми раскрывшимися губами, рассмеялась и отпустила руку подруги, будто ничего не случилось. Больше ничего между ними не произошло, но с того дня Топси постоянно возвращалась мыслями к этой сцене, стараясь отгадать, что могло бы случиться дальше, и убеждая себя в том, что ничего дальше, вероятно, и не могло произойти. Просто ты глупышка, уговаривала она себя.

— Хэм, — сказала Топси, возвращаясь мыслями к настоящему, — давай не будем ссориться, пожалуйста. Я и так нервничаю сегодня из-за этого уик-энда.

— О'кей, дорогуша, может быть, я чего-то не понимаю, но если тебе это доставляет удовольствие, то прекрасно. Однако, коли хочешь знать мое мнение, на этих Валерианов гораздо большее впечатление произведут Хэммингсы, Стентоны, Демпси, Патрик Шеннон и эта, забыл как ее зовут, княжна. Так что кончай бредить и, Христа ради, оставь в покое эту вазу, пока ты ее не разбила. Конечно, она застрахована, но я ужас как не люблю собирать осколки.

Поздним субботним утром все гости Топси Шорт, ночевавшие в ее доме, собрались в конюшне. Топси руководила распределением лошадей, наделяя каждого всадника, и только многолетний опыт наездницы помог ей справиться с этой задачей так, чтобы не показать, насколько она взволнована. Она была охвачена эмоциями, которые не решалась даже проанализировать, ей было не по себе, она была наэлектризована нетерпеливыми ожиданиями, чего не испытывала уже много лет. Ей предстояло остаться дома, чтобы составить компанию Ванессе Валериан, поскольку та еще за завтраком с очаровательной усмешкой объявила, что всегда, со школьных лет, испытывает ужас перед лошадьми. Она сообщила об этом с таким видом, будто поведала о своем несомненном достоинстве.

Патрик Шеннон крепко сидел в седле на крупном вороном мерине, но был слишком поглощен непривычными ощущениями, чтобы замечать веселое деловое оживление, царившее вокруг. Ведь он впервые по-настоящему сел на лошадь в присутствии других всадников, а не только одного тренера.

Юная Синди Шорт восседала на прелестном пони, а Дэзи досталась рослая гнедая кобыла, приобретенная Шортами два года назад на всемирно известном июльском аукционе лошадей-однолеток в Кинленде за кругленькую сумму п сорок тысяч долларов. Позавтракав вместе с Синди рано утром и проведя с девочкой утренние часы в конюшне, Дэзи успела стать ее закадычной подружкой. Собираясь кататься верхом, Дэзи оделась со строгой элегантностью. Она собрала волосы в узел на затылке и заправила под обтянутый сверху черным бархатом защитный шлем, являвшийся столь же неотъемлемой частью костюма наездника, как каска у строительных рабочих. Концы своих туго заплетенных кос она связала лентой, чтобы выбивавшиеся пряди не цеплялись за ветви деревьев.

— Синди, — крикнул Хэм Шорт, которому не терпелось похвастаться перед гостями успехами своей дочери в верховой езде, — ты поезжай первой, а мы — за тобой.

Привыкшая к своей роли образцово-показательного ребенка, Синди тронула рысью, а потом перевела пони в галоп. Дэзи, которой хотелось понаблюдать за своей будущей моделью во время езды верхом, подождала, пока Синди успеет покрасоваться перед восхищенными зрителями, а потом последовала за пухленькой фигуркой девочки. В это свежее виргинское утро Дэзи сидела на лошади со столь благородным и непринужденным изяществом, что могла бы являть собой необыкновенно величественное и грациозное видение, если бы не Тезей, трусивший у самых копыт лошади своей характерной, раскачивающейся, словно у полупьяного, побежкой.

Патрик Шеннон, глядя вслед удалявшейся по некрутому подъему Дэзи, внезапно понял, что такое настоящая верховая езда. «Кем бы она ни была, — подумал он, — но дело свое знает». Шеннон, всю свою жизнь проведший в борьбе за место под солнцем, имел наметанный взгляд и сразу отличал людей, без видимых усилий выполнявших заведомо трудную для остальных работу. Глядя вслед удалявшейся Дэзи, он видел стройную, прямую спину, абсолютную неподвижность ее рук и плеч, легкую, уверенную посадку ее головки и переполнялся восхищением и горечью. Он остро завидовал ее рассчитанным движениям, над которыми сам, обливаясь потом, бился последний месяц. Для того чтобы так управлять лошадью едва заметными движениями рук, коленей и лодыжек, заставляя треклятое животное ровно идти вперед, причем ни шагом, ни рысью, ни легким галопом, а вот так, быстрым галопом, не прикладывая при этом ни малейших усилий, надо просто родиться в седле, думал Шеннон. Это — врожденное, данное от бога, в отличие от всех остальных людей, обычных, вроде меня, которым всему этому надо прилежно учиться.

В тот момент, когда он убеждал себя расслабиться, Хэм Шорт направил свою лошадь к нему.

— Как вы смотрите на то, чтобы нам отстать от остальных? — осведомился Шорт. — Я предпочитаю седла западного типа, в них удобно, как в кресле-качалке. Простите, но у меня было мало времени, чтобы освоить английское.

— Как пожелаете, — ответил Шеннон, а Хэм Шорт удивился про себя, почему гость выглядит столь ошеломленным.

Ванесса Валериан и Топси возвращались домой почти в полном молчании, изредка нарушаемом любезными замечаниями приехавшей относительно погоды, великолепия особняка и красоты окружающей местности. Но все ее реплики с трудом доходили до сознания Топси. Когда они вышли на подъездную дорожку к дому, Ванесса обняла Топси одной рукой за талию.

— Покажите мне дом, — приказала она своим низким, страстным голосом, придававшим ей большую долю очарования. Она была гибкой, как тростинка, такой тонкой и стройной, что платья, смоделированные ее супругом, всегда сидели на ней лучше, чем на любой из профессиональных манекенщиц. Она тщательно следила за своей внешностью, главную особенность которой составляла абсолютно белая кожа, резко контрастировавшая с черными, подстриженными под мальчика волосами и свисавшей на глаза челкой. Эта немодная уже прическа «Принц Валиант» считалась ее «фирменным знаком», как писали модные журналы, и наряду с другими отличительными особенностями Ванессы придавала ей облик, благодаря которому эту женщину невозможно было спутать ни с кем. У нее была несколько тяжеловатая, почти прямоугольная нижняя челюсть, густо обведенные тушью почти восточного типа глаза, ярко-красная помада на полных губах, смелая, широкая улыбка, не сходившая с ее лица и запечатленная на всех когда-либо публиковавшихся в прессе ее фотографиях. Руки ее были удивительно хороши: длинные, изящные, но одновременно округлые и сильные — руки скульптора или пианистки. Ногти она всегда подстригала коротко и не надевала никаких колец. Ванесса никогда не пыталась хоть как-то усовершенствовать и изменить свою внешность и несла свой длинный нос с такой гордостью, будто он был знаком ее принадлежности к королевскому роду. В это теплое виргинское утро Ванесса выбрала тонкое платье из черного кашемира, огромные золотые серьги и восемь браслетов работы Дэвида Вебба, нимало не позаботившись о том, подходит ли ее туалет к данному моменту или обстановке.

Трепещущая Топси провела гостью по анфиладе роскошных комнат.

— Все это восхитительно, — проговорила Ванесса, — и этот дом очень тебе идет. По сравнению с ним все в Нью-Йорке кажется таким грубым. А теперь, малышка Топси, не находишь ли ты, что настало время показать мне верхние помещения? Очень любопытно взглянуть на твою спальню. Парадные комнаты никогда так не раскрывают сущность человека, как личные апартаменты, ты не находишь? Или я слишком любопытна? Это потому, что я уже насмотрелась у тебя стольких замечательных вещей, что просто заболеваю от зависти. Когда ты в следующий раз заглянешь к нам в гости, будучи в городе, — а я надеюсь, что это будет скоро, — ты сама поймешь почему.

У Топси от радости дух перехватило, когда она услышала эти волшебные, столь многообещающие слова.

В спальне Ванесса присела на край широкой кровати под балдахином, который Топси сумела отстоять, споря с упрямым декоратором, и соорудила из почти двухсот семидесяти пяти метров отличного шелка персикового цвета.

— Это и есть супружеское ложе? — спросила Ванесса, указав вялым взмахом руки на кровать с четырьмя колонками, поддерживавшими балдахин по углам.

— Ложе? Ах да… Нет, Хэм спит в своей комнате. Он любит работать допоздна, а рано утром начинает звонить по телефону.

— И он приходит навестить свою женушку сюда, в ее постель, или она ходит к нему? — с невозмутимым видом поинтересовалась Ванесса.

— Зачем? Ах…

— Ох, Топси, до чего же ты мила. Ты снова покраснела, как тогда в Нью-Йорке. Я прекрасно знаю, что стоит покрасневшему человеку сказать об этом, так он тут же покраснеет еще сильнее, но я не могу удержаться… Иди, сядь рядом, я не могу разговаривать, когда ты чуть ли не в километре от меня.

Ванесса похлопала рукой по покрывалу рядом с собой, и Топси, сама того не желая, подчинилась, покорно присев на кровать. Ванесса взяла ее руки в свои и кругообразным движением провела одним из своих тонких пальцев по ладони Топси.

— Мне было интересно, пригласишь ли ты нас… после того, что случилось в Нью-Йорке, я боялась, что напугала тебя. Нет? Я рада, я так этому рада. Я каждый день вспоминала тебя, думала о том, что мы легко могли бы стать близкими, очень близкими друзьями. Тебе не хотелось бы этого, милая Топси?

С этими словами Ванесса облизнула подушечку указательного пальца и быстрым движением коснулась еще влажным кончиком пальца середины раскрытой ладони Топси. Убедившись в том, что Топси осознала столь недвусмысленное приглашение к действиям, но не отпрянула прочь, Ванесса поднесла ее руку к своим губам и вобрала один из пальцев Топси в рот, а затем принялась обсасывать его, начиная с основания до самого ногтя. Топси застонала.

— Тебе это нравится? Помнишь, когда я первый раз поцеловала тебе руку, вспомни, как ты удивилась тогда. А ты помнишь, что я тебе тогда сказала? Я сказала, что много лет назад положила на тебя глаз?

Топси молча кивнула.

Сильная и быстрая Ванесса обвила Топси одной рукой за талию, покрывая быстрыми поцелуями ее шею прямо над ключицей.

— Дорогая, я не сделаю тебе ничего, что тебе не понравилось бы. Не бойся меня. Ведь ты не боишься, правда? Ну и хорошо.

Неслышно ступая по полу в одних чулках, Ванесса подошла к двери и заперла ее. Она поспешила назад к кровати, на которой полулежала-полусидела Топси, глядевшая на нее широко раскрытыми глазами, выдававшими отчаянную борьбу их хозяйки с подступившим искушением.

— Как ты прелестна! Как?! У тебя еще туфли на ногах? — Ванесса издала хриплый смешок. — Позволь же мне снять их наконец…

Она нагнулась и сняла с Топси туфли.

— Закрой глаза, — шепнула Ванесса, — и позволь мне быть хорошей с тобой, тебе же необходим кто-то, кто был бы с тобою нежен, не правда ли, крошка… Кто-то, кто дал бы тебе почувствовать то, о чем ты всегда мечтала, но никогда не испытывала в жизни. О да, я думаю, что сумею. Стоило мне только взглянуть на тебя, как я поняла, что ты создана для меня.

Говоря так, Ванесса ловко расстегнула пуговицы на блузке Топси и застежку ее бюстгальтера, обнажив роскошные, круглые, мягкие груди с выпуклыми коричневыми сосками, казавшимися удивительно темными на фоне белого тела.

— О, да ты просто красавица! Ты великолепна, я всегда это знала, — шептала Ванесса, легонько касаясь полураскрытых губ Топси кончиком пальца с покрытым темно-красным лаком ногтем. Она склонилась над своей добычей, не желая вспугнуть ее каким-либо резким движением. Своими теплыми проворными пальцами она пробежала по телу Топси от самой шеи и круговыми движениями, едва касаясь, погладила ее груди, не дотрагиваясь пока до сосков, ставших, как она заметила, твердыми и напряженными. Утонченно сластолюбивая, она готова была выжидать и не спешила получить удовольствие немедленно. Сейчас ее заботило только одно: надо было как следует завести эту женщину, которая — Ванесса была уверена — никогда в жизни не испытывала того мучительного удовольствия, которое она собиралась ей доставить.

— Топси, это все ради тебя, я сама ничего не хочу. Тебе не стоит шевелиться, просто ляг на спину и позволь мне полюбоваться тобой.

Она расстегнула юбку Топси и осторожным движением стянула ее, одновременно продолжая обсасывать пальцы Топси, попарно беря их в рот и облизывая быстрыми касаниями своего искусного языка. Топси дрожала всем телом, будучи не в силах поверить, что пришла в такое возбуждение лишь от легких прикосновений к ее груди и манипуляций с ее пальцами. Когда Ванесса сказала, что от нее ничего не требуется, Топси расслабилась, поскольку не знала, что ей надо делать самой. Теперь Ванесса, сложив щепоткой пальцы обеих рук, ухватила и нежно сжала соски Топси. Она все делала умело и ласково. Только когда Топси начала громко вздыхать, не в состоянии больше сдерживаться, она накрыла губами один из ее сосков и кончиком языка коснулась его горячей твердой выпуклости, а потом то же самое проделала с другим. Еще несколько томительно долгих минут Ванесса не оставляла этих крупных коричневых сосков, попеременно покусывая и облизывая их языком, пока они не сделались почти болезненно твердыми. Только тогда она опустила руки и освободила Топси от еще остававшегося на ней белья.

Глаза ее подруги оставались плотно зажмуренными. Ванесса отметила это про себя, пока торопливо сбрасывала с себя одежду. Тем лучше, так даже проще, для первого раза. Она подхватила одной рукой голову Топси, заведя ладонь ей под затылок и нежно баюкая, а пальцами свободной руки легко, почти неощутимо, но от того еще более возбуждающе пробежала вниз по телу Топси вплоть до треугольника каштановых волос на лобке. Топси не сделала никакого протестующего движения, и тогда Ванесса со свойственной ей грацией оседлала тело лежавшей женщины, опершись на колени по обе стороны пышных бедер Топси. Она осмелилась пронести пальцами по восхитительно белым бедрам и ногам Топси сверху вниз до розовых ступней, а потом снова потянулась вверх, избегая касаться кудрявившихся на лобке волос. Она заметила, что руки Топси ожили и пришли в движение. Вот одна из них схватила руку Ванессы и потянула ее вниз. Ванесса высвободила руку и прошептала: «Нет-нет, не спеши…» Она принялась ласкать нежную кожу Топси на внутренних поверхностях ее бедер, постепенно продвигая все выше и выше. Топси застонала и раскинула ноги. Ванесса увидела блеск увлажнившегося лона Топси. Сама Ванесса с трудом сдерживала себя, чтобы немедленно не приникнуть к подруге. Вместо того она низко склонилась и нежно подула на густые волосы, росшие на лобке Топси, чтобы обнажить набухший клитор. Выждав немного, она припала к нему губами, попеременно целуя его долгими всасывающими поцелуями и лаская легкими прикосновениями свернутого в трубочку языка.

— Трахни меня, ради бога, трахни, — прохрипела Топси, не в состоянии терпеть дольше.

Прошло много времени, прежде чем Топси, потерявшая ему счет, с кружившейся головой поднялась и села на кровати.

— Через десять минут они все будут здесь, и Хэм, должно быть, уже меня ищет. На что я, должно быть, похожа?

— Ты выглядишь восхитительно, — ответила Ванесса, торопливо натягивая одежду. — У тебя есть поблизости пояс с чулками?

— Да, я когда-то покупала их, чтобы соблазнять Хэма, но они не произвели на него впечатления. А что?

— Не могла бы ты надеть их сейчас, для меня? И ходить без трусиков весь сегодняшний день, вечером и завтра? Я могла бы тогда, взглянув на тебя, мечтать о том, что ласкаю тебя там, под платьем, а ты, посмотрев на меня, видела бы, что я об этом думаю.

—Ох!

— Ты сделаешь это?

— Конечно, господи, конечно!

Пока гости Шортов собирались к аперитиву перед ленчем, Робин Валериан присоединился к жене и, подойдя, обнял ее за плечи.

— Ты хорошо покатался, мой ангел? — спросила Ванесса, подняв к нему лицо с крупным носом и широко распахнутыми восточными глазами.

— Чудесно. Как жаль, что ты вдруг стала бояться лошадей, моя бедная крошка. Прежде ты прекрасно ездила верхом. А как ты поохотилась?

— Прекрасно. Просто великолепно.

— Я в этом не сомневался. Порой я ненавижу тебя.

Дэзи позавтракала вместе с Синди и ее младшими сестрами в комнате для игр, а потом довольно долго рисовала, делая наброски с восседавшей на своем пони старшей дочери хозяев. Младшие девочки, одна семи, а вторая пяти лет, тоже сидя верхом, внимательно и с неподдельным интересом наблюдали за происходящим. Проработав до тех пор, пока Синди не устала позировать, Дэзи смогла наконец позволить себе насладиться главным удовольствием от своих уик-эндов в домах лошадников: она поехала кататься в одиночестве. Эти часы, когда она скакала на лошади одна, свободная, как ветер, переполненная бездумной радостью, были той роскошью, которую она больше нигде не могла себе позволить, и Дэзи при первой же возможности старалась не упустить верховую прогулку, но, разумеется, не в ущерб работе. С наступлением сумерек она нехотя, шагом подъехала к конюшне, чтобы поставить лошадь и, вернувшись к себе в комнату, принять ванну перед тем, как переодеться к ужину.

Начинается самое противное во всех уик-эндах, подумала Дэзи, снимая и тщательно складывая костюм для верховой езды. Этот обязательный ужин с приглашенными, эти обязательные светские беседы, необходимость разыгрывать роль, входя в обязательный образ княжны, которого ждет от нее хозяйка… да просто требует от нее. Кики часто удивлялась, почему Дэзи так не любит свой титул и пользуется им лишь для того, чтобы ее работы лучше продавались. Мне страшно понравилось бы быть княжной, часто говорила она, с суровым видом кивая в сторону Дэзи, которая никому, даже Кики, не сумела бы объяснить, почему она не в состоянии пересилить себя и признаться, что чувствует себя самозванкой под именем княжны Дэзи Валенской, а сама не имеет никаких прав на этот титул. Несомненно, любые титулы — вещь давно устаревшая в современном мире, если не считать нескольких стран, где еще сохранились монархии, но тем не менее очень многие люди в разных странах без смущения продолжают носить их, не испытывая никаких неудобств подобных тем, от которых страдала Дэзи.

Погрузившись в горячую ванну, Дэзи ощутила знакомый приступ беспричинной грусти, время от времени накатывавшей на нее. В прошлом она безуспешно пыталась сопротивляться ему, не понимая до конца причин своей печали. Бывали у нее и приступы депрессии, приближение которых она всегда угадывала. Когда подобное состояние настигало ее дома, Дэзи натягивала на ноги грубые шерстяные носки, забиралась под ворох одеял, собранных по всему дому, и часами лежала, дрожа всем телом и пытаясь разобраться, почему будущее представляется ей в таком мрачном свете, ища хоть какую-нибудь зацепку, некое событие, ситуацию или местечко, которые помогли бы ей справиться с собой и обрести чувство реальности.

Сколько бы раз Дэзи ни пыталась проанализировать причину этих отчаянных приступов грусти, она неизбежно сталкивалась с уймой неприятных вопросов, на которые никто не был в состоянии дать ей ответы. Например, что было бы с ней, будь у нее, как у большинства людей, живы оба родителя? Как бы сложилась ее жизнь, если бы все они жили вместе? Многие вопросы Дэзи так и остались без ответа — ведь, кроме матери и отца, никто не мог раскрыть ей их тайны.

Дэзи вышла из ванной комнаты и начала одеваться. Расчесывая волосы, она обратила внимание на лежавшие на туалетном столике поддельные изумруды, одолженные ею у Кики. Ожерелье и браслеты прекрасно подойдут к зеленому твидовому жакету с блестками на лацканах, но серьги надо бы замаскировать волосами. Сегодня вечером она решила оставить волосы распущенными. Целый день они были заплетены в косы, а сейчас струились роскошным серебряным водопадом. В зеленом брючном костюме она была похожа на юного Робин Гуда. Покончив с одеванием, Дэзи взглянула на себя в зеркало тем придирчивым взором, которым обычно смотрела на норовистую лошадь, и громко приказала себе: Дэзи Вален-ская, какой смысл думать о том, что могло бы быть, если… как есть, так тому и быть.

По тому, как Дэзи держит голову, Патрик Шеннон сразу узнал в ней ту девушку, которую видел сегодня утром. Он понял, что это та самая прекрасная наездница, как только она вошла в гостиную. Иначе он счел бы ее вновь прибывшей гостьей, поскольку не встречался с нею ни за завтраком, ни за ленчем. Когда Дэзи появилась в комнате, где уже собрались остальные гости, всем показалось, что время на секунду остановилось, — разговоры на какое-то мгновение стихли, а затем зазвучали с новой силой.

Дэзи ни с кем не была знакома, и Топси обошла вместе с ней гостиную, представив девушку собравшимся. Когда они приблизились к Патрику, тот как раз подумал, что мог бы и сам догадаться, кто она такая. Он не имел обыкновения тратить время на светские сплетни, но тем не менее, как и все, слышал о существовании княжны Валенской. Он живо припомнил детскую фотографию Дэзи, виденную им когда-то на обложке журнала «Лайф».

Они пожали друг другу руки, обменявшись небрежными улыбками. Дэзи была поглощена запоминанием новых имен, ведь эти люди могли бы стать ее заказчиками, а Шеннон попытался найти для нее место в своей классификации, поскольку был тем человеком, который любил немедленно определить нового знакомого на надлежащее место, чтобы знать впоследствии, как к нему относиться. Он уже вычеркнул лошадников как совершенно никчемных людей, не отвечавших его шкале достоинств, нацепил на Ванессу и Робина Валерианов ярлык типов, с которыми он ни в коем случае не станет вести никаких дел, и пришел к убеждению, что Хэм Шорт — тот человек, с которым можно выгодно и приятно поработать, ибо ему понравился стиль поведения Хэма. Когда Дэзи повернулась, чтобы быть представленной семейству Демпси, Шеннон подумал о ней как о поверхностной, изнеженной, избалованной, думающей только об удовольствиях пустой особе. Урок, преподанный ему бывшей женой, был хорошо усвоен, и он прекрасно знал подобный тип женщин.

Во время ужина его первоначальное мнение о Дэзи лишь упрочилось, особенно после того, как он услышал разговор сидевшей справа княжны с Дейвом Хеммингом и Чарли Демпси.

— Я никогда не забуду вашего отца, игравшего на большом турнире в Монтре в тридцатых годах, — сказал Чарли Демпси, обращаясь к Дэзи. — По-моему, никогда больше не удавалось собрать более сильную команду, чем та.

— Вздор, Чарли, — заявил сидевший через стол Дейв Хемминг, вмешиваясь в разговор. — При всем моем уважении к Стаху, самой сильной командой были Гест, Сесил Смит и Педли с Хичкоком на третьем номере.

— Думаю, что вы оба правы, — улыбнулась Дэзи, — ибо никто, даже Сесил Смит, не умел ездить на лошади лучше моего отца.

Дэзи уже привыкла к подобным разговорам за последние несколько лет. Почти каждый лошадник старше пятидесяти лет имел собственные воспоминания о ее отце, и ей нравилось их слушать. Благодаря этим разговорам отец оживал на короткое время, даже несмотря на то, что все воспоминания говоривших относились к очень далекому времени, то есть еще до ее рождения. Пока собеседники обменивались репликами, она обернулась к Шеннону.

— Вы увлекаетесь поло, мистер Шеннон? — вежливо поинтересовалась она.

— Не имею о нем представления, — ответил тот.

— Это нечто новенькое.

Ему показалось, что Дэзи насмехается над ним.

— А чем занимаетесь вы, княжна Валенская, когда не играете роль арбитра в дискуссиях об играх, состоявшихся сорок пять лет назад?

— Всем понемногу. В этот уик-энд я рисовала эскизы к портрету юной Синди верхом на ее пони.

— Развлечения ради?

— Более или менее.

Дэзи считала необходимым скрывать истинную коммерческую подоплеку своих появлений на подобных приемах. Маска дилетантки, под которой она имела обыкновение скрываться, как нельзя лучше позволяла завуалировать тот факт, что она находится здесь, чтобы заработать так необходимые деньги, и что весь вечер она, как правило, осторожно, но целенаправленно подыскивает среди гостей тех, у кого есть дети и кто может представлять для нее интерес как возможный клиент. Она не желала показать, что занимается не чем иным, как охотой за заказчиками.

— Вы охотитесь здесь по соседству, мистер Шеннон?

— Охочусь? Здесь? Нет.

«Господи, — подумал Шеннон, — разве можно ожидать от меня, что всего после месяца занятий в школе верховой езды я начну скакать через изгороди?»

— В таком случае, где же вы охотитесь? — продолжала свои расспросы Дэзи.

— Я вообще не охочусь, — коротко ответил Патрик.

— Ну конечно, разумеется, вы этим не занимаетесь. Тогда зачем же вы их нацепили?

Шеннон заглянул ей в глаза, но в черной бархатистой глубине ее зрачков он не увидел ничего, кроме отблеска свечей. Пламя свечей, букеты хризантем, блеск тяжелого серебра и сверкание ирландского хрусталя — все это лишь оттеняло красоту девушки, перед которой меркло все яркое убранство столовой. Но он ясно различил насмешливые нотки в ее настойчивых расспросах.