«В нашем японском офисе многие критикуют меня за непонимание того, что могло произойти. Но я говорю им, что этого невозможно было предсказать. У Вашингтона нет твердой политики. Она меняется каждый день, в зависимости от сиюминутных настроений.» Он улыбнулся и добавил: «Лучше сказать, что так на это смотрим мы.»

«Но вы все-таки ожидаете, что сделка состоится?» «Этого я не могу сказать. Наверное, критика Вашингтона – это для нас чересчур много. Вы знаете, что правительство в Токио хочет быть другом Америки. Она оказывает давление на наш бизнес, чтобы не совершались сделки, которые раздражают Америку. Рокфеллер Сеттер и Юниверсал Студиос – за эти сделки нас сильно критиковали. Нам сказали быть еджинбукай, что значит…» «Осмотрительнее», сказал Коннор.

«Осторожнее. Да. Благоразумнее.» Он взглянул на Коннора: «Вы говорите по-японски?»

«Немного.»

Йошида кивнул. Секунду он, похоже, раздумывал, не переключиться ли на японский, но не сделал этого. «Мы хотим иметь дружеские отношения», сказал он. «Мы чувствуем, что эта критика не совсем честная. У компании Дарли-Хиггинс большие финансовые трудности. Наверное, плохой менеджмент, наверное, какие-то другие причины. Я не могу сказать. Но это не наша ошибка. Мы за это не ответственны. Мы не искали МайкроКон. Его нам предложили. А сегодня нас же критикуют за попытку оказать помощь.» Он вздохнул. Снаружи в аэропорту взлетел большой лайнер. Стекла задребезжали.

Коннор спросил: «А другие заявители на МайкроКон? Когда они отпали?» Господин Йошида нахмурился: «Других заявителей не бело. Компания была предложена приватно. Дарли-Хиггинс не хотела, чтобы все знали о ее финансовых затруднениях. Поэтому мы пошли им навстречу. Но теперь… пресса сильно искажает нашу позицию. Мы чувствуем себя… кидзу цуита. Ранеными?» «Да.»

Он пожал плечами. «Вот так мы себя чувствуем. Надеюсь вы не осуждаете мой бедный английский.»

Наступила пауза. Долгую минуту никто ничего не говорил. Коннор сидел и смотрел на Йошиду. Я молча сидел рядом с Коннором. Еще один лайнер взлетел и стекла снова завибрировали. Все молчали. Йошида глубоко вздохнул. Коннор кивнул. Йошида шевельнулся в кресле с сложил руки на животе. Коннор вздохнул и как-то хрюкнул. Йошида снова вздохнул. Оба казались полностью сосредоточенными. Что-то имело место быть, однако я не понимал что именно. Я решил, что это, должно быть и есть бессловесная интуиция. Наконец, Йошида сказал: «Капитан, я не хочу недопонимания. Акаи Керамикс – честная компания. Мы не имеем отношения ни к одному из случившихся… осложнений. Наша позиция трудная. Но я хочу помочь вам всем, чем смогу.»

Коннор сказал: «Я вам признателен.»

«Не за что.»

Потом Йошида встал. Коннор встал. Я тоже встал. Мы все перекланялись и обменялись рукопожатиями.

«Если я смогу оказать вам помощь, пожалуйста, не раздумывайте и снова свяжитесь со мной.»

«Благодарю вас», ответил Коннор.

Йошида довел нас до двери офиса. Мы снова поклонились и он открыл дверь.

Снаружи стоял бодрый американец лет сорока. Я сразу узнал его – блондин, который прошлой ночью был в машине с сенатором Роу. Человек, который не представился.

«О, Ричмонд-сан», сказал Йошида. «Очень кстати, что вы здесь. Эти джентльмены только что интересовались МайкроКон байшу.» Он повернулся к нам:

«Наверное, вы захотите поговорить с мистером Ричмондом. Его английский гораздо лучше моего. Он может рассказать вам гораздо больше подробностей.»

«Боб Ричмонд, компания Майерс, Лоусон и Ричмонд.» Рукопожатие было крепким. Он был загорелым и выглядел так, словно много играл в теннис. Он радостно улыбнулся: «Мир тесен, не так ли?»

Коннор и я представились. Я спросил: «Сенатор Роу добрался нормально?»

«О, да», сказал Ричмонд. «Благодарю вас за помощь.» Он улыбнулся. «Страшно представить, как он чувствовал себя утром. Но предполагаю, что это не впервые.» Он покачивался вперед-назад на пятках, словно игрок на корте, ожидающий подачу, и казался слегка встревоженным. «Должен признаться, что совсем не ожидал вас здесь увидеть. Есть что-то такое, о чем мне необходимо знать? На переговорах о МайкроКон я представляю фирму Акаи.» «Нет», мягко ответил Коннор. «Мы просто интересовались общей подоплекой.»

«Ваш интерес связан с тем, что произошло прошлой ночью в Накамото?»

Коннор сказал: «Не совсем. Просто общая обстановка.»

«Если хотите, мы можем поговорить в конференц-зале.» «К несчастью», сказал Коннор, «мы опаздываем на встречу. Но, может быть, мы поговорим позже.»

«Обязательно», сказал Ричмонд. «Был счастлив познакомиться. Я вернусь в свой офис примерно через час.» Он вручил нам свою карточку. «Прекрасно», сказал Коннор.

Но Ричмонд все еще не успокоился и пошел вместе с нами к лифту. «Господи Йошида – человек старой школы», сказал он. «Уверен, что он проявил вежливость, но могу также с уверенностью сказать, что он находится в ярости из-за того, что случилось с делом МайкроКон. Его сильно поджаривают из Акаи-Токио. Все это весьма нечестно. Его действительно огорошил Вашингтон. Он получил там заверения, что продаже не будет возражений, а потом Мортон выдернул из-под него ковер.»

Коннор спросил: «Только в этом и дело?»

«Никаких сомнений», сказал Ричмонд. «Я не знаю, в чем проблема у Джонни Мортона, но он свернул на нас прямо из левого ряда. Мы правильно оформили все бумаги. КИИСШ не регистрировал никаких возражений, пока переговоры не были завершены. Так бизнес не делается. Я просто надеюсь, что Джон, наконец, увидит свет и позволит делу пройти. Потому что в данный момент все выглядит весьма расистским.»

«Расистским? Вы так думаете?»

«Конечно. В точности, как дело Фэрчайлд, помните его? Фудзицу в восемьдесят шестом пыталась купить Фэрчайлд Семикондактор, но конгресс блокировал продажу, сказав, что нарушается национальная безопасность. Конгресс на хотел, чтобы Фэрчайлд было продана иностранной компании. Через пару лет Фэрчайлд все таки продали французской компании, и на сей раз свистка из конгресса не последовало. Очевидно, с продажей иностранной компании было все окей – просто не японской компании. Я бы назвал это расистской политикой – простой и чистой.» Мы подошли к лифту. «В любом случае звоните мне, я буду свободен.»

«Благодарю вас», сказал Коннор.

Мы вошли в лифт. Двери закрылись.

«Задница», сказал Коннор.

Я ехал на север к выезду Уилшир на встречу с сенатором Мортоном. Я спросил: «Почему задница?»

«До прошлого года Боб Ричмонд был ассистентом в группе Аманды Мардер торговых переговоров с Японией. Он присутствовал на всех стратегических встречах американского правительства. А год назад он перевернулся и начал работать на японцев, которые теперь платят ему по пятьсот тысяч в год плюс бонусы за улаживание сделок. И он стоит того, потому что знает все, что следует знать.»

«Это законно?»

«Вполне. Это обычная процедура. Они все так делают. Если Ричмонд работал бы теперь на высокотехнологичную компанию, вроде МайкроКон, то он подписал бы соглашение, что не станет работать на конкурирующую компанию в течении пяти лет, чтобы он не смог торговать навынос коммерческими секретами с оппонентами. Но у нашего правительства правила полегче.» «Почему же он задница?»

«Чепуха о расизме», фыркнул Коннор. «Он знает правду. Ричмонд точно знает, что происходило про продаже Фэрчайлд. Это не имеет никакого отношения к расизму.»

«Да?»

«И еще одно: Ричмонду точно известно, что самые расистские люди на земле – это японцы.»

«Правда?»

«Абсолютная. На самом деле, когда японские дипломаты…»

В машине зазвонил телефон. Я нажал кнопку и сказал: «Лейтенант Смит.» Мужской голос произнес: «Боже мой, наконец-то. Где вы шатаетесь, ребята, черт побери? Я хочу отправиться спать.» Я узнал голос: Фред Хофман, начальник смены прошлой ночью.

Коннор сказал: «Спасибо, что связался с нами, Фред.»

«Что ты хочешь узнать?»

«Ну, я любопытствую», сказал Коннор, «что там со звонком от Накамото прошлой ночью?»

«Любопытно не только тебе, но и всем остальным в городе», сказал Хофман. «В мою задницу вцепилось полдепартамента. Джим Олсон практически разлегся на моем столе и листает бумаги. Наплевав на всю обычную текучку.» «Ты бы просто пересказал, что происходило…» «Хорошо. Во-первых, я получил транзит от метрополиса. Первоначальный звонок попал туда. Метро не поняло, что это такое, потому что у звонившего был азиатский акцент и говорил он путано. Может, был под наркотиками. Все толковал о „проблемах с расположением тела“. Они не соображали, о чем он говорит. Во всяком случае, около восьми тридцати я выслал черно-белую. Потом, когда они подтвердили смертный случай, я назначил Тома Грэма и Родди Мерино, за что потом получил кучу дерьма.»

«У-гу.»

«Какого черта, они просто были следующие в расписании. Ты же знаешь, нам предписано придерживаться строгой ротации при назначении детективов, для избежания появления особых отношений. Такова политики и я просто ей следовал.»

«У-гу.»

«Ну, вот. Потом Грэм звонит в девять часов и рапортует, что на сцене трудности и есть запрос на связного Специальной Службы. И опять, я просто сверился со списком. От СС на дежурстве был Пит Смит. Поэтому я дал Грэму его домашний номер, и догадываюсь, что он тебе позвонил, Пит.» «Да», ответил я, «он позвонил.»

«Олл райт», сказал Коннор. «Что произошло потом?» «Через пару минут после звонка Грэма, наверное в девять ноль пять, я получил звонок от кого-то с акцентом. Можно сказать, что акцент был похож на азиатский, но я не могу утверждать наверняка. И этот тип сказал, что от имени Накамото он просит, чтобы на дело был назначен капитан Коннор.» «Звонивший не назвался?»

«Конечно, назвался. Я попросил его назваться и записал имя. Конги Ниши.»

«И он был от Накамото?»

«Так он сказал», сказал Хофман. «Я просто сидел здесь и отвечал на звонки, это все, что я знаю, черт возьми. Я хочу сказать, что сегодня утром Накамото заявила формальный протест, что Коннор был назначен на дело; они говорят, что никто по имени Конги Ниши у них не работает. Они заявляют, что это все фабрикация. Но я тебе говорю, кто-то позвонил мне. Я это не придумал.»

«Я убежден, что не придумал», сказал Коннор. «Ты говоришь, что у звонившего был акцент?»

«Ага. Его английский был весьма хорош, понимаешь, почти класс, но был явственный акцент. Я только подумал, забавно, что он, похоже, знает такую прорву всего о тебе.»

«Да?»

«Ага. Во-первых, он спросил у меня, знаю ли я твой номер, или он должен дать его. Я сказал, что знаю номер. Я подумал, что не нуждаюсь, чтобы какие-то японцы говорили мне телефонные номера людей из полиции. Тогда он сказал, веришь ли, что капитан Коннор не всегда отвечает на звонок. Для надежности пошлите кого-нибудь подвести его.» «Интересно», сказал Коннор.

«Тогда я позвонил Питу Смиту и попросил завернуть и подобрать тебя. И это все, что я знаю. То есть, все это в контексте какой-то политической проблемы, которая имеется у Накамото. Я знаю, что Грэм был недоволен. Я понимаю, что и другие люди тоже были недовольны. Но все знают, что у Коннора особые связи с общиной, поэтому я согласился. А теперь все дерьмо упало на меня. И крепко меня трахнуло.»

«Расскажи мне о дерьме», сказал Коннор.

«Началось, наверное, в одиннадцать прошлой ночью, когда шеф позвонил мне по поводу Грэма. Почему я назначил Грэма. Я сказал ему почему. Но он продолжал злиться. Потом как раз под конец моей вахты, наверное в пять утра, возникла проблема, как вмешался Коннор. Как это случилось, почему это случилось. А потом была заметка в „Таймс“ и все штучки о расизме в полиции. Я не знаю, как здесь повернется. И продолжаю объяснять, что делал обычные вещи. По правилам. Никто на это не покупается. Но это правда.» «Уверен, что так», сказал Коннор. «Еще одна вещь, Фред. Ты слышал оригинальный звонок в метрополис?»

«Черт побери, да. Я слышал его примерно час назад. А что?»

«Голос звонившего был похож на Ниши?»

Хофман засмеялся. «Боже. Кто знает, капитан. Наверное. Ты спрашиваешь, похож ли один азиатский голос на другой азиатский голос, который я слышал раньше. Честно, я не знаю. Первоначальный голос звучал весьма путано. Может, в шоке. Может на наркотиках. Я не уверен. Я только знаю, кем бы ни был господин Ниши на самом деле, он знает о тебе чертовски много.» «Что ж, это было очень полезно. Иди отдыхать.» Ко поблагодарил его и положил трубку. Я съехал со фривея и направился к Уилширу на встречу с сенатором Мортоном.

«Окей, сенатор, теперь посмотрите сюда, пожалуйста… еще чуть-чуть… вот так, это очень сильно, очень мужественно, мне это страшно нравится. Да, отпадно хорошо. Теперь мне нужны три минуты, пожалуйста.» Директор, затянутый в летнюю куртку, в бейсбольной шапочке, спустился с камеры и залаял приказы с британским акцентом. «Джерри, поставь здесь экран, солнце слишком яркое. И можем мы сделать что-нибудь с его глазами? Надо чуть наполнить глаза, пожалуйста. Элен? Ты видишь сияние на его правом плече? Ослабь его , милая. Расслабь воротничок. Микрофон виден на галстуке. И я не вижу седины в его волосах. Усиль ее. Мы упускаем самый красивый свет.»

Коннор и я стояли с привлекательной помощницей по имени Дебби, которая прижала к груди свою папку и сказала со значением: «Директор – Эдгар Линн.» «Мы должны знать это имя?», спросил Коннор.

«Это самый дорогой и самый удачливый рекламный директор в мире. Он – великий артист. Эдгар сделал фантастический рекламный клип компании Эппл в 1984, и… о-о, целую массу других! Он работает и в знаменитых фильмах тоже. Эдгар просто самый лучший!» Она помолчала. «И не слишком сдвинутый, точно.» Сенатор Джон Мортон терпеливо стоял напротив камеры, пока четыре человека суетились с его галстуком, пиджаком, волосами и гримом. Мортон был в костюме. Он стоял под деревом, на фоне волнистой площадки для гольфа и небоскребов Беверли-Хиллс. Для подхода к камере съемочная команда разложила для него полоску ковра.

Я спросил: «А как сенатор?»

Дебби кивнула: «Весьма прилично. Мне кажется, у него будет шанс.»

Коннор спросил: «Имеете в виду – на президентство?» «Ага. Особенно, если Эдгар применит свою магию. Я хочу сказать, что если посмотреть правде в глаза, то сенатор Мортон не совсем Мел Гибсон, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? У него большой нос, он слегка лысоват, а эти веснушки – целая проблема, потому что слишком заметны на фотографиях и отвлекают от его глаз. А именно глаза – главное у кандидата.» «Глаза?», спросил Коннор.

«О, да. Людей выбирают за их глаза.» Она пожала плечами, словно говорила общеизвестные вещи. «Но если сенатор доверится рукам Эдгара… Эдгар – великий артист. Он сможет это сделать.» Эдгар Линн прошел мимо нас к толпящимся операторам. «Боже, уберите же мешки у него под глазами», сказал Линн. «И займитесь подбородком. Оформите крепкий подбородок.»

«Окей», сказал оператор.

Помощница извинилась и отошла, а мы ждали и наблюдали. Сенатора Мортона все еще окружали гримеры и гардеробщики.

«Мистер Коннор? Мистер Смит?» Я обернулся. Позади нас стоял молодой человек в голубом костюме в полосочку. Он напоминал типичного сенаторского помощника: весь приглаженный, внимательный, вежливый. «Меня зовут Боб Вудсон, я из офиса сенатора. Благодарю, что вы пришли.» «Пожалуйста», ответил Коннор.

«Знаю, что сенатор сильно желает поговорить с вами», сказал Вудсон. «Извините, кажется, что мы немного запаздываем. Предполагалось, что мы закончим к часу.» Он посмотрел на часы. «Кажется, осталось совсем немного. Но я знаю, что сенатору очень хотелось с вами поговорить.»

Коннор спросил: «Вы знаете, о чем?»

Кто-то прокричал: «Просмотр! Просмотр на звук и камеру, пожалуйста!» Кучка вокруг сенатора рассыпалась и Вудсон перевел свое внимание на камеру.

Эдгар Линн снова смотрел сквозь свои линзы. «Все еще недостаточно седины. Элен, надо добавить ему седины. Сейчас не читается.» Вудсон сказал: «Надеюсь, она не слишком его состарит.» Дебби-помощница сказала: «Это только для съемок. Элен чуть-чуть добавит седины на виски. Это сделает его более представительным.» «Я не хочу, чтобы его сильно старило. Он иногда кажется старым, особенно когда устает.»

«Не беспокойтесь», сказала помощница.

«Теперь все хорошо», сказал Линн. «Теперь достаточно. Сенатор, попробуем просмотр?»

Сенатор Мортон спросил: «Откуда начать?»

«Строка?»

Девушка со сценарием подсказала: «Наверное, как и я,…»

Мортон спросил: «Значит, мы уже закончили первую часть?» Эдгар Линн ответил: «Верно, дружок. Начинаем с вашего поворота к камере и вы даете нам очень сильный, очень прямой, мужественный взгляд и продолжаете со слов „наверное, как и я,…“ Хорошо?» «Окей», сказал Мортон.

«Помните: вы думаете мужественно, думаете сильно, думаете сдержанно.»

Мортон спросил: «А нельзя это сразу снять?»

Вудсон прокомментировал: «Линн его допек.»

Эдгар Линн сказал: «Олл райт. Снимаем прослушивание. Начали.»

Сенатор Мортон неторопливо пошел в сторону камеры. «Наверное, как и я», сказал он, "вы встревожены эрозией нашей национальной позиции в последние годы. Америка остается величайшей военной державой, однако наша безопасность зависит не только от нашей способности оборонять себя военной силой, но и от силы экономической. Но именно экономически Америка отстает. Насколько отстает? Что ж, при последних двух администрациях Америка из величайшей мировой нации-кредитора превратилась в величайшую мировую нацию-должника.

Наши промышленность плетется в хвосте за остальным миром. Наши рабочие хуже образованы, чем рабочие других стран. Наши инвесторы гонятся за краткосрочной прибылью и калечат способность нашей промышленности планировать будущее. И как результат наши жизненные стандарты быстро понижаются. Перспективы наших детей становятся унылыми." Коннор пробормотал: «Кто-то это уже говорил…» «И в этот момент национального кризиса», продолжал Мортон, «у многих американцев есть и другая тревога. Пока наша экономическая мощь слабеет, мы становимся уязвимыми для нового вида вторжения противника. Многие американцы страшатся, что мы можем оказаться экономической колонией Японии или Европы. Особенно Японии. Многие американцы чувствуют, что японцы прибирают к рукам нашу промышленность, наши земли и даже наши города.» Он жестом показал на лужайку для гольфа с небоскребами на заднем плане. «И многие страшатся, что, поступая так, Япония уже теперь имеет силу оформлять и определять будущее Америки.»

Стоя под деревом, Мортон сделал паузу. Он делал вид, что размышляет. «Насколько обоснованы эти страхи за американское будущее? Насколько мы должны беспокоится? Есть некоторые, которые будут говорить вам, что иностранные инвестиции являются благословением, что они помогают нашей стране. У других противоположная точка зрения, они чувствуют, что мы продаем наши права первородства. Какой взгляд верен? Что должно быть … что есть… о, твою мать! Какая следующая строчка?»

«Стоп, стоп», воззвал Эдгар Линн. «Всем пять минут. Мне надо вычислить несколько вещей, а потом снимем по-настоящему. Очень хорошо, сенатор, мне понравилось.»

Сценарная девушка сказала: «Должны ли мы верить в будущее Америки, сенатор.»

Он повторил: «Должны ли мы верить в будущее…» Он покачал головой. «Не удивительно, что я не могу ее вспомнить. Давайте изменим эту строку, Марджи. Давайте изменим эту строку, пожалуйста. Не беспокойтесь, принесите мне сценарий. Я изменю ее сам.»

И толпа гримеров и гардеробщиков снова поспешила к нему, трогая его и сдувая с него пылинки.

Вудсон сказал: «Подождите здесь, я попробую получить его для вас на несколько минут.»

Мы стояли рядом с жужжащим трейлером с подходящими и уходящими силовыми кабелями. Как только Мортон подошел к нам, подбежали два помощника, размахивая толстыми книгами компьютерных распечаток. «Джон, взгляните-ка на это.»

«Джон, рассмотрите вот это.»

Мортон спросил: «Что это?»

«Джон, это последние Гэллап и Филдинг.»

«Джон, это перекрестный анализ избирателей по возрастам.»

«И?»

«Хуже всего, Джон, что президент прав.»

«Не надо говорить мне такое. На выборах я выступаю против президента.» «Но, Джон, он прав по поводу К-слова. Нельзя произносить К-слово в телевизионном клипе.»

«Я не могу произнести слово консерватизм?»

«Нет, Джон, его нельзя говорить.»

«Это смерть, Джон.»

«Цифры это подтверждают.»

«Хотите пробежаться по цифрам, Джон?»

«Нет», сказал Мортон. Он взглянул на Коннора и меня. «Сейчас я буду говорить с вами», сказал он с улыбкой.

«Все же взгляните сюда, Джон.»

«Все весьма ясно, Джон. Консерватизм символизирует ухудшение уровня жизни. А люди уже испытывают ухудшение уровня жизни и не хотят этого больше.»

«Но это же неверное понимание», сказал Мортон. «Все совершенно не так.»

«Джон, но избиратели думают именно так.»

«Но в этом они не правы.»

«Джон, вы хотите научить избирателей думать?» «Да, я хочу научить избирателей думать. Консерватизм – это не синоним ухудшения уровня жизни, это синоним большего богатства, большей мощи и свободы. Идея не в том, чтобы все сократить. Идея в том, чтобы все, что делается сейчас – отапливать дом, водить машину – делать, тратя меньше нефти и бензина. В наших домах надо поставить более эффективные нагреватели, на наших улицах должны ездить более эффективные машины. Сделаем воздух более чистым, более здоровым. Все это можно сделать. Это уже сделали другие страны. Это сделала Япония.»

«Джон, пожалуйста.»

«Только не Япония.»

«За последние двадцать лет», сказал Мортон, «Япония сократила стоимость энергии в конечных продуктах на шестьдесят процентов. Америка не сделала ничего. Япония теперь может делать товары дешевле наших, потому что Япония продолжает инвестировать в энергосберегающие технологии. Консерватизм – это конкуренция. А мы не становимся конкурентоспособнее…» «Прекрасно, Джон. Консерватизм и статистика. Настоящая скучища.»

«Всем же наплевать, Джон.»

«Американскому народу – нет», сказал Мортон.

«Джон, им наплевать абсолютно.»

«Они не хотят слушать, Джон. Смотрите, вот здесь возрастная регрессия. А вот отдельно у тех, кому за пятьдесят пять, то есть в наиболее солидном блоке избирателей, и по этому вопросу они прямо стоят на ушах. Они не хотят никаких сокращений. Никакого консерватизма. Старики Америки этого не хотят.» «Но у стариков есть дети и внуки. Они должны заботиться о будущем.» «Старикам на это начихать, Джон. Вот здесь все черным по белому. Они считают, что дети должны позаботиться о них, и они правы. Поэтому они не заботятся о своих детях. Все очень просто.»

«Но, все-таки, дети…»

«Дети не голосуют, Джон.»

«Пожалуйста, Джон, прислушайся к нам.»

«Не надо консерватизма, Джон. Конкуренция – да. Взгляд в будущее – да. Смотреть в лицо нашим проблемам – да. Новый дух – да. Но только не консерватизм. Просто посмотрите на цифры и не делайте этого.» «Пожалуйста.»

Мортон сказал: «Ребята, я над этим подумаю.»

Оба помощника, похоже, поняли, что большего они не добьются, и с треском захлопнули свои распечатки.

«Хочешь, мы пришлем Марджи, чтобы переписала?»

«Нет, я сам подумаю.»

«Может, Марджи просто начерно напишет несколько строк?»

«Нет.»

«Окей, Джон, окей.»

«Знаете», сказал Мортон, глядя им в спину, «в один прекрасный день американский политик захочет сделать то, что считает правильным он, а не то, что говорят ему опросы, и это покажется революцией.» Оба помощника разом обернулись. «Джон, не заводись, ты просто устал.»

«Очень долгий перелет, мы понимаем.»

«Джон, верь нам, у нас все цифры в руках. С девяносто пяти процентным доверительным интервалом мы предсказываем, что именно это чувствуют люди.» «Я сам чертовски хорошо знаю, что они чувствуют – они чувствуют полное расстройство. И я знаю почему. Потому что пятнадцать лет подряд у них не было никакого лидерства.»

«Джон, давай не будем снова спорить. Сейчас – двадцатый век. Лидерство – это способность говорить людям то, что они хотят услышать.» И они ушли.

К сенатору немедленно подошел Вудсон с портативным телефоном. Он что-то начал говорить, но Мортон отмахнулся: «Не сейчас, Боб.» «Сенатор, мне кажется, на этот звонок надо ответить…»

«Не сейчас.»

Вудсон удалился. Мортон взглянул на часы. «Вы – мистер Коннор и мистер Смит?»

«Да», ответил Коннор.

«Походим немного», сказал Мортон и пошел прочь от команды киношников в сторону холмов, нависших над площадкой для гольфа. Была пятница и народу играло мало. Мы остановились примерно в пятидесяти метрах от группы. «Я попросил вас прийти», сказал Мортон, «потому что узнал, что вы назначены на дело Накамото.»

Я хотел было возразить, что это не совсем так, что на дело назначен Грэм, но Коннор меня опередил: «Да, это так.» «У меня несколько вопросов по поводу дела. Мне сообщили, что оно уже завершено?»

«Похоже, что так.»

«Значит, ваше расследование закончено?»

«Практически, да», сказал Коннор. «Расследование завершено.» Мортон кивнул. «Мне сказали, что вы хорошо знакомы с японской общиной, это правда? Один из вас даже жил в Японии?»

Коннор слегка поклонился.

«Вы тот, кто сегодня играл в гольф с Ханада и Асака?», спросил Мортон.

«Вы хорошо информированы.»

«Сегодня утром я говорил с господином Ханада. В прошлом мы имели контакты по другим вопросам.» Мортон резко повернулся и сказал: «Мой вопрос таков: связано ли дело Накамото с МайкроКон?» «Что вы имеете в виду?», спросил Коннор.

«Продажа МайкроКон японцам предстала перед сенатским финансовым комитетом, где я председатель. Мы запросили рекомендаций по сути дела у комитета по науке и технологии, который фактически должен подтвердить продажу. Как вы знаете, дело это противоречиво. В прошлом я был на стороне противников продажи – по множеству причин. Вы знакомы со всем этим?» «Да», сказал Коннор.

«Я все еще сомневаюсь по этому поводу», сказал Мортон. «Передовая технология МайкроКон была развита на деньги американского налогоплательщика. Я оскорблен, что наши налогоплательщики должны платить за исследования, которые продадут японцам, а они воспользуются ими, чтобы конкурировать с нашими же собственными компаниями. У меня сильное ощущение, что мы должна защищать американские достижения в области высоких технологий. Я чувствую, что мы должны защищать наши интеллектуальные ресурсы. Я убежден, что мы должны ограничивать иностранные инвестиции в наши корпорации и наши университеты. Но мне кажется, в этом я одинок. Я не нахожу поддержки ни в сенате, ни в промышленности. Торговля тоже не хочет помогать мне. Торговые представители тревожатся, что я затрудню переговоры по рису. Рису. Даже Пентагон против меня. И, так как Накамото является дочерней компанией Акаи Керамикс, я просто хочу знать, имеют ли события прошлой ночи какую-нибудь связь с предполагаемой продажей?»

Он сделал паузу и пристально смотрел на нас. Словно ожидал, что мы должны чего-то знать.

Коннор сказал: «Я не убежден ни в каких связях.» «Сделала ли Накамото что-нибудь нечестное или неправильное, чтобы обеспечить продажу?»

«Насколько мне известно, нет.»

«И ваше расследование формально завершено?»

«Да.»

«Я просто хочу ясности. Потому что если я откажусь противостоять этой продаже, я не хочу обнаружить, что засунул руку в коробку со змеями. Могут сказать, что прием у Накамото был попыткой преодолеть оппозицию продаже. Изменение моей позиции может поэтому вызвать беспокойство. Знаете, за подобные штуки можно вылететь из сената.»

Коннор спросил: «Вы отступили от своей оппозиции продаже?»

Через лужайку помощник прокричал: «Сенатор? Все готово, сэр.» Мортон пожал плечами: «Что ж, в этом деле я выбивался из общего ряда. С моей позицией по МайкроКон никто не соглашался. Лично мне кажется, что это очередное дело Фэрчайлд. Но если эту битву нельзя выиграть, сказал я себе, тогда не стоит и драться. Впереди еще множество других битв.» Он приосанился, разглаживая костюм.

«Сенатор? Вы готовы, сэр?» И добавил: «Они озабочены светом…»

«Они озабочены светом», повторил Мортон, качая головой.

«Мы не хотим вас задерживать», сказал Коннор. «В любом случае», сказал Мортон, «мне нужна ваша информация. Я понял так, что вы утверждаете, что прошлая ночь не имеет отношения к МайкроКон. Вовлеченные люди ничего общего с этим не имеют. Мне не хотелось бы в следующем месяце прочитать, что кто-то работал за сценой, пытаясь обеспечить или заблокировать продажу. Ничего похожего?»

«Насколько мне известно, нет», сказал Коннор. «Джентльмены, благодарю, что вы пришли», сказал Мортон. Он пожал нам руки и пошел прочь. Потом вернулся. «Я ценю ваш конфиденциальный подход к этим вопросам. Потому что, как вы понимаете, нам надо быть осторожным. Мы воюем с Японией.» Он криво улыбнулся: «Болтовня топит корабли.» «Да», сказал Коннор, «вспоминается Пирл-Харбор.» «Бог ты мой, и это тоже.» Он покачал головой и заговорщически понизил голос. «Знаете, у меня есть коллеги, которые говорят, что придется бросить еще одну бомбу. Они думают, что все идет к этому.» Он улыбнулся. «Но я так не чувствую. Обычно.»

Продолжая улыбаться, он направился к команде киношников. Пока он шел, вокруг собирались люди: сначала женщина с исправленным сценарием, потом подошел гардеробщик, потом акустик, прикрепивший микрофон и приладивший батарею к поясу, потом гримерша, и в конце концов сенатор совсем исчез из вида за толпой людей, неуклюже топчущихся на лужайке.

Я сказал: «Он мне понравился.»

Я возвращался в Голливуд. Здания тонули в смоге.

«Почему он не должен тебе нравиться?», спросил Коннор. "Он политик.

Нравиться – его работа."

«Тогда он подходит для своей работы.»

«Мне кажется, очень подходит.»

Мы ехали, Коннор молча смотрел в стекло. Я чувствовал, что его что-то тревожит.

Я спросил: «Вам понравилось, что он говорил в клипе: сильно походит на то, что вы сами говорите.»