«Вам повезло», сказал Рон, попыхивая сигарой. «Если вы участвуете в какой-нибудь продаже японцам, это все равно что наткнуться на нефть. Все участники станут богачами. Предполагаю, обоим предлагают большие подарки?» Коннор кивнул: «Очень большие.»

«Не сомневаюсь», сказал Рон. «О вас позаботятся: купят дом или машину, откроют льготное финансирование, что-нибудь в таком роде.» Я спросил: «Почему они так поступают?»

Рон засмеялся: «Почему они жрут суши? Да так они ведут бизнес.»

Коннор сказал: «Но ведь МайкроКон – мелкая сделка.» «Ага, очень мелкая. Компания стоит всего сотню миллионов. Акаи покупает ее за сто пятьдесят. И, вероятно, сверху они дадут еще миллионов двадцать отступного для нынешних чиновников корпорации, еще десять на гонорары юристам, десять – на гонорары консультантам по всему Вашингтону, и десять на разные подарки людям, вроде вас. В общем, набежит миллионов на двести.» Я спросил: «Двести миллионов за стомиллионную компанию? Почему они вообще платят больше реальной стоимости?»

«Больше стоимости они не платят», сказал Рон. «С их точки зрения они заключают выгодную сделку.»

«Почему?»

«Потому что, если вы владеете машинами, которые делают что-то вроде компьютерных чипов, вы владеете нижележащей промышленностью, которая зависит от ваших машин. МайкроКон даст им контроль над американской компьютерной индустрией. И мы, как обычно, позволяем, чтобы такое произошло. Именно так мы потеряли нашу телевизионную промышленность и нашу индустрию машинного оборудования.»

«А что случилось с TV-индустрией?», спросил я. Он взглянул на часы. «После второй мировой Америка была ведущим производителем телевизоров в мире. Двадцать семь американских компаний, таких как Зенит, RCA, GE и Эмерсон обладали солидным технологическим заделом над иностранными производителями. Американские компании добились успеха во всем мире, кроме Японии. На закрытый японский рынок они пробиться на смогли. Им говорили, что если они хотят продавать в Японии, то надо выдать лицензии японским компаниям. С большой неохотой они это сделали под давлением американского правительства, которое хотело удержать Японию в качестве дружественно настроенного союзника против России. Окей?» «Окей.»

«Выяснилось, что рассекречивание патентов – плохая идея. Это значило, что Япония получила нашу технологию для собственного использования, а мы потеряли Японию как экспортный рынок. Очень скоро японцы начали производить дешевые черно-белые телевизоры и экспортировать их в Америку – то, что мы не смогли сделать в Японии, правда? К 1972 году шестьдесят процентов проданных в Америке черно-белых телевизоров были импортированными из Японии. К 1976 импортными были все сто процентов. Американские рабочие таких телевизоров больше не делали. Эти рабочие места из Америки ушли. Мы сказали, что это значения не имеет: наши компании перешли на телевизоры цветные. Однако, японское правительство начало интенсивную программу развития промышленности цветных телевизоров. В очередной раз Япония лицензировала американскую технологию, вылизало ее на своих защищенных от конкуренции рынках и наводнила нас экспортом. В очередной раз дешевый экспорт вытеснил с рынка американские компании. Точно такая же история. К 1980 году только три американские компании продолжали делать цветные TV. К 1987 осталась только одна – Зенит.» «Но японские телевизоры лучше и дешевле», сказал я. «Они могли бы быть лучше», сказал Рон, «но были всего лишь дешевле, потому что продавались ниже себестоимости производства, чтобы стереть в порошок американских конкурентов. Это называется демпингом и незаконно, как по американским, так и по международным законам.» «Тогда почему мы их не остановили?»

"Хороший вопрос. Особенно если демпинг – только одна из многих незаконных японских рыночных технологий. Они еще и фиксируют цены: у них имеется так называемая «группа десятого дня», это японские менеджеры, которые каждые десять дней встречаются в токийском отеле, чтобы установить цены в Америке. Мы протестовали, но встречи продолжаются. Они так же проталкивали распространение своей продукции с помощью тайных соглашений. Японцы платили миллионы в качестве взяток американским распространителям, вроде компании Сиэрс. Они замешаны в массовом мошенничестве на таможне. И так они разрушили ту американскую промышленность, с которой не смогли конкурировать по честному.

Конечно, наши компании протестовали и обращались в суд – в федеральных судах против японских компаний рассматривались десятки случаев демпинга, мошенничества и нарушения антитрестовского законодательства. Дела по демпингу обычно разрешаются в течении года. Однако, наше правительство не обеспечивало американским компаниям эффективной защиты, а японцы являются искусными затягивателями процессов. Они платили миллионы долларов американским лоббистам за поддержку. Когда через двенадцать лет эти дела дошли до суда, битва на рынке давно завершилась. И конечно, все это время американские компании не могли отплатить в Японии той же монетой. Они не смогли хотя бы поставить ногу на порог Японии." «Хотите сказать, что японцы захватили телевизорную промышленность незаконно?»

Рон пожал плечами: "Они не смогли бы этого сделать без нашей помощи.

Наше правительство нянчилось с Японией, которую рассматривало, как крошечную растущую страну. И сама американская промышленность не чувствовала необходимости в правительственной помощи. В Америке всегда ощущается склонность к антибизнесовским сантиментам. Но, похоже, наше правительство никогда не понимало, что здесь просто не тот случай. Когда Сони изобрела уокмэн, мы не сказали: «Хороший продукт. Теперь вам надо его лицензировать в Дженерал Электрик и продавать через американскую компанию.» Если они ищут распространения, мы не говорим им: «Извините, но все американские магазины имеют предварительные соглашения с американскими поставщиками. И вам тоже придется распространять через американскую компанию.» Если они ищут наши патенты, мы не говорим: «Для выдачи патентов требуется восемь лет и все это время ваша заявка будет доступна публике, так что наши компании могут читать, что вы там изобрели и копировать без зазрения совести, так что к моменту, когда мы выдадим патент, наши компании уже заимеют собственную версию вашей технологии.»

Ничего такого мы не делали. А японцы все это делают. Их рынки закрыты. Наши – широко распахнуты. Тут не игровое поле, совсем не игровое поле. Это, скорее, улица с односторонним движением.

И к сегодняшнему дню у нас самый дефицитный бизнес-климат за всю историю страны. В черно-белом телевидении американские компании просто отдали им свои задницы. Они отдали им свои задницы в цветном телевидении. Правительство США отказалось помогать нашим компаниям бороться с незаконной японской торговой практикой. Поэтому, когда Ампекс изобрела VCR, они даже не стали пробовать сделать из этого коммерческий продукт. Они сразу же лицензировали технологию в Японию и пошли дальше. И весьма скоро мы обнаружим, что американские компании не в состоянии проводить исследования. Зачем развивать новую технологию, если собственное правительство так враждебно к вашим усилиям, что вы не способны вынести ее на рынок?" «Но, может, дело в том, что американский бизнес слаб и плохо управляется?»

«Так обычно все и считают», сказал Рон. «И такой взгляд на вещи проводят японцы и их американские защитники. Только в нескольких эпизодах люди мельком бросали взгляд на то, какими возмутительными на самом деле бывают японцы. Как в деле Худейл. Знаете такое? Худейл – это машиностроительная компания, которая заявила, что ее патенты и лицензии нарушаются компаниями в Японии. Федеральный судья послал адвоката Худейл в Японию для сбора доказательств. Но японцы отказались выдать ему визу.» «Вы шутите.»

«А чего им беспокоиться?», сказал Рон. «Они знают, что им никогда не отплатят. Когда дело Худейл поставили перед администрацией Рейгана, она не сделала ничего. Поэтому Худейл ушла из машиностроения. Потому что никто не может конкурировать с демпинговой продукцией – в том то все и дело.» «Разве не теряешь деньги на демпинге?»

"Некоторое время, да. Но вы продаете миллионы единиц, поэтому можете улучшить свои конвейеры и скостить расходы. Через пару лет вы реально сможете производить продукт по более низкой стоимости. Кроме того, вы стираете конкуренцию и контролируете рынок. Понимаете., японцы мыслят стратегически – они вступают в длительную гонку; смотрят, как будут выглядеть вещи через пятьдесят лет. Американской компании надо демонстрировать доход каждые три месяца иначе руководство и клерки окажутся на улице. Но японцы вообще не заботятся о краткосрочных доходах. Они хотят долю рынка. Бизнес для них вроде войны. Захватить плацдарм. Подавить конкуренцию. Установить контроль над рынком. Вот что они делают последние тридцать лет.

Поэтому японцы устраивают демпинг стали, телевизоров, потребительской электроники, компьютерных чипов, частей машин и никто их не останавливает. Мы потеряли эти индустрии. Японские компании и японское правительство нацеливаются на специфические отрасли и захватывают их. Индустрию за индустрией, год за годом. Пока мы рассиживаем и разглагольствуем о свободной торговле. Однако свободная торговля не имеет смысла, если она не является честной торговлей. А японцы вообще не верят в честную торговлю. Знаете, есть резоны в любви японцев к Рейгану. Они прибарахлились во время его президентства. Во имя свободной торговли он весьма широко расставил наши ноги."

«Почему американцы этого не понимают?», спросил я. Коннор засмеялся: «Почему они едят гамбургеры? Такие уж они есть, кохай.»

Женский голос послышался из редакции: «Какой-то Коннор здесь? Вам звонят из отеля „Четыре Сезона“.»

Коннор посмотрел на часы и поднялся. «Извините.» Он вышел в редакцию.

Через стекло я видел, как он говорил по телефону и что-то записывал. «Понимаете», сказал Рон, «все это продолжается. Почему японская фотокамера в Нью-Йорке дешевле, чем в Токио? Везешь ее полмира, платишь импортные пошлины и стоимость распространения – и она все-таки дешевле? Как такое возможно? Японские туристы покупают собственные продукты здесь, потому что здесь они дешевле. И одновременно американские товары в Японии стоят на семьдесят процентов дороже, чем здесь. Почему американское правительство не станет жестче? Я не знаю. Часть ответа находится там.» Он указал на монитор: благообразный мужчина говорил на фоне бегущей строки. Звук был приглушен. «Видите типа? Это Дэвид Роулингс, профессор бизнеса в Стэнфорде, специалист по тихоокеанским проблемам. Он типичен. Сделай-ка погромче: он как раз может говорить о МайкроКон.» Я повернул ручку громкости и услышал, как Роулингс говорит: «…мне кажется, что американский подход совершенно иррационален. Кроме всего прочего, японские компании обеспечивают американцев рабочими местами, в то время как американские компании перемещают рабочие места за границу, лишая их собственного народа. Японцы не могут понять, чем, собственно, мы недовольны?»

Рон вздохнул: «Типичное дерьмо.»

На экране профессор Роулингс продолжал: «Мне кажется, что американский народ весьма неблагодарен за помощь, полученную от иностранных инвесторов.»

Рон засмеялся: «Роулингс входит в группу, которую мы называем „Целователи хризантем“. Эксперты-академики, которые проводят японскую пропагандистскую линию. На самом деле, у них нет большого выбора, потому что для работы им нужен доступ в Японию, а если они начнут ее критиковать, их контакты с Японией немедленно засохнут и двери для них закроются. И даже в Америке японцы пошепчут в некоторые уши, что обидевшей их личности нельзя доверять и что их взгляды устарели. Или хуже – что они расисты. Любой, кто критикует Японию – расист. Весьма быстро академики начнут терять возможности выступлений и свою работу консультантами. И они хорошо знают, что происходило с их коллегами, которые выбивались из ряда, и поэтому не станут совершать такую ошибку.»

Коннор вернулся в комнату и спросил: «В продаже МайкроКон есть что-нибудь незаконное?»

«Конечно», сказал Рон. «Но все зависит от того, что решит делать Вашингтон. Акаи Керамикс уже завоевала шестьдесят процентов американского рынка. МайкроКон даст ей фактическую монополию. Если бы Акаи была американской компанией, то правительство блокировало бы продажу на основе антитрестовского законодательства. Но так как Акаи не американская компания, то продажу не исследовали тщательно. В конце концов, продать ее, вероятно, позволят.»

«Вы хотите сказать, что японская компания может обладать монополией в Америке, а американская компания нет?»

«В наши дни таков обычный результат», сказал Рон. «Американские законы часто способствуют продаже наших компаний иностранцам. Так Мацушита купила Юниверсал Студиос. Юниверсал выставлялась на продажу много лет подряд. Несколько американских компаний пытались купить ее, но не смогли. В 1980 ее пыталась купить компания Вестингауз. Не прошло: нарушено антитрестовское. RCA пыталась – не прошло: конфликт интересов. Но когда выступила Мацушита, против вообще не нашлось законов. Недавно наши законы изменились. По нынешнему закону RCA могла бы купить Юниверсал, но назад не отмотаешь. Просто, МайкроКон – это самый последний пример сумасшествия американских правил.»

Я спросил: «Но что скажут о продаже МайкроКон американские компьютерные компании?»

Рон ответил: «Американским компаниям эта продажа не нравится. Однако, они совсем не против.»

«Почему?»

«Потому что американские компании уже ощущают слишком большую зарегулированность со стороны правительства. Сорок процентов американского экспорта перекрывается правилами безопасности. Правительство не позволяет компьютерным компаниям продавать в Восточной Европе. Холодная война закончилась, однако правила еще существуют. А японцы и немцы продают такие продукты, как бешеные. Поэтому американцы хотят меньшей зарегулированности и рассматривают любую попытку блокировать продажу МайкроКон как вмешательство правительства.»

Я сказал: «Все-таки по мне в этом мало смысла.» «Согласен», сказал Рон. «Похоже, американские компании в течении нескольких лет будут прикончены. Потому что, если Япония станет единственным источником машин, производящих чипы, то они окажутся способными удержать эти машины от американских компаний.»

«И они это сделают?»

«Они делали такое прежде», сказал Рон. "Ионные излучатели и другие машины. Но американским компаниям не удается собраться вместе. Они мелочно ссорятся между собой. А японцы покупают компании высокой технологии со скоростью примерно одну в десять дней. И так все последние шесть лет. Нас просто обезглавливают. Но правительство не обращает внимания, потому что есть нечто, называемое КИИСШ – Комитет по иностранным инвестициям в Соединенные Штаты – и он следит за продажей ВТ-компаний. Если не считать, что реально КИИСШ не делает ровно ничего. Из последних пятисот продаж только одна была заблокирована. Компания за компанией идет на продажу и никто в Вашингтоне не говорит «бу». В конце концов сенатор Мортон понял и сказал:

«Остановитесь на минутку». Но никто его не послушал."

«Продажа состоится в любом случае?»

«Так говорят сегодня. Японская пропагандистская машина работает мощно, вырабатывая благоприятное паблисити. Они прилипчивы. Они на верхушке всего. Именно всего…»

В дверь постучали, потом голову просунула блондинка. «Извини, что мешаю, Рон», сказала она, «но Кей только что получил звонок от лос-анджелесовского представителя ЭнЭйчКей, японского национального телевидения. Он хочет знать, почему наш репортер оскорбляет Японию.»

Рон нахмурился: «Оскорбляет Японию? О чем он толкует?» «Он заявляет, что наш репортер сказал в эфир: „Проклятые японцы забирают нашу страну“.»

«Ну, не надо», сказал Рон. «Никто не мог такого сказать – в эфире. И кого они обвиняют?»

«Ленни. В Нью-Йорке. На бэкхоуле», сказала женщина.

Рон поерзал в кресле. «О-хо-хо», сказал он. «Ты проверила ленты?»

«Ага», сказала она. "Сейчас проверяют загрузку в главной операторской.

Но я уверена, что это правда."

«Черт.»

Я спросил: «Что такое бэкхоул?»

«Наш корм со спутника. Мы каждый день подбираем отрывки из Нью-Йорка и Вашингтона и повторяем их. Всегда есть примерно по минутке до и после, которые в эфир не идут. Мы их вырезаем, но сырые передачи сможет принять любой с частной тарелкой, кто охотится за нашим сигналом. И кое-кто этим занят. Мы предупреждаем таланты быть поосторожнее перед камерой. Но в прошлом году Луиза расстегнула блузку и прикрепила микрофон – и нас затрахали звонками со всей страны.»

Зазвонил телефон на столе Рона. Он послушал немного и сказал: «Окей. Я понимаю», и положил трубку. «Проверили ленту. Ленни говорил в камеру перед началом и сказал Луизе: „Если мы не поумнеем, чертовы японцы завладеют страной“. В эфир не пошло, но он это сказал.» Рон уныло покачал головой. «Парень из ЭнЭйчКей знает, что мы это не выпустили?» «Ага. Но он говорит, что передачу могли поймать и протестует на этом основании.»

«Черт», сказал Рон. «Значит они следят даже за нашим бэкхоулом. О, боже. Что хочет делать Кейт?»

«Кейт сказал, что устал предостерегать нью-йоркские таланты. Он хочет, что бы это уладил ты.»

«Хочет, чтобы я позвонил этому типу из ЭнЭйчКей?» «Говорит, решай, как знаешь, но у нас соглашение с ЭнЭйчКей на получасовое ежедневное шоу и он не хочет рисковать. Он думает, что ты должен извиниться.»

Рон вздохнул. «Теперь мне надо извиняться за то, чего вообще не выпущено в эфир. Черт побери все это!» Он взглянул на нас. «Парни, мне надо работать. Что-нибудь еще?»

«Нет», сказал я. «Удачи.»

«Да, парни», сказал Рон, «нам всем нужна удача. Знаешь, ЭнЭйчКей стартовала Глобальную Сеть Новостей с начальным капиталов в миллиард долларов. Они наступают на СиЭнЭн Теда Тернера по всему миру. И если история чему-нибудь учит…» Он пожал плечами. «Поцелуйте на прощение американское медиа.»

Уходя, я услышал, как Рон говорит по телефону: «Господин Акасака? Здесь Рон Левин из ЭйЭфЭн. Да, сэр. Да, господин Акасака. Сэр, я хочу выразить мое глубокое сожаление за то, что наш репортер сказал через спутник…» Мы закрыли за собой дверь и вышли.

«Куда теперь?», спросил я.

Отель «Четыре Времени Года» предпочитали звезды и политики и у него был изящный вход, однако мы поставили машину за углом у служебного входа. У грузового люка стоял громадный грузовик и работники кухни выгружали картонки с молоком. Мы ждали здесь минут пять, Коннор поглядывал на часы. Я спросил: «Зачем мы здесь?»

«Исполняем решение Верховного Суда, кохай.»

Из грузового люка вышла женщина в служебном костюме, огляделась и помахала. Коннор помахал в ответ. Она снова исчезла. Коннор достал бумажник и вытащил пару двадцаток.

«Одна из первых истин, чему я научился как детектив», сказал Коннор, «то, что персонал отеля чрезвычайно полезен. Особенно когда в наши дни полиция имеет так много ограничений. Мы не можем войти в номер отеля без ордера. А если войдем, то все, что найдем при обыске, будет неприемлемо для суда, верно?»

«Верно.»

«Однако, горничные входить имеют право. Носильщики, уборщицы, комнатный сервис – все могут входить.»

«У-гу.»

«Поэтому, я поддерживаю контакты во всех больших отелях.» Он открыл дверцу. «Я только на секунду.»

Он подошел к грузовому люку и ждал. Я стучал пальцами по рулевому колесу. Мне вспомнились слова песни:

I changed my mind, this love is fine.

Goodness, gracious, greet balls of fire.

Из грузового люка вышла горничная в форме и быстро переговорила с Коннором. Он достал деньги. Она держала что-то золотистое в ладони. Он не притронулся, только взглянул на это и кивнул. Она сунула это в свой карман. Тогда он отдал ей деньги. Она ушла.

You shake my nerves and you rattle my brain.

Too much love drives a man insane.

You broke my will, but what a thrill…

Из грузового люка вышел носильщик, держа на вешалке голубой мужской костюм. Коннор задал вопрос и носильщик, прежде чем ответить, взглянул на часы. Потом Коннор согнулся и на близком расстоянии уставился на нижние края пиджака. Он расстегнул на вешалке жилет и изучил брюки. Носильщик унес первый костюм и вынес на грузовую платформу второй – голубой в полосочку. Коннор повторил инспекцию. Казалось, он что-то нашел на пиджаке и аккуратно соскреб это в небольшой прозрачный пакет. Потом он заплатил носильщику и вернулся в машину.

Я спросил: «Проверяем сенатора Роу?»

«Проверяем сразу несколько вещей», сказал он, «и да, сенатора Роу тоже…»

«У помощника Роу вчера в кармане были белые трусики, однако Черил носила черные.»

«Это верно», сказал Коннор. «Но мне кажется, у нас прогресс.»

«Что вы заполучили в пакет?»

Он вынул маленький прозрачный пакет и поднес к свету. Сквозь пластик я увидел темные нити. «Я думаю, это ковровые волокна. Темные, как у ковра в конференц-зале Накамото. Надо для верности отнести в лабораторию. Кроме того, нам надо решить еще одну проблему. Заводи машину.» «Куда поедем?»

«В Дарли-Хиггинс, компанию, которая владеет МайкроКон.»

В вестибюле рядом с местом секретаря рабочий монтировал на стене громадные золотые буквы: «ДАРЛИ-ХИГГИНС Инк». Под ними шла надпись помельче:

«Лучшие в менеджменте». Другие рабочие укладывали ковер в коридоре. Мы показали значки и спросили, как найти главу Дарли-Хиггинс, Артура Греймана.

У секретаря был южный акцент и вздернутый нос. «Мистер Грейман весь день проводит на совещаниях. Он вас ожидает?» «Мы здесь по поводу продажи МайкроКон.»

«Тогда вам нужен мистер Эндерс, наш вице-президент по связям с общественностью. По поводу МайкроКон именно он разговаривает с людьми.» «Олл райт», ответил Коннор.

Мы присели на диван. Напротив на другом диване сидела красивая женщина в тесной юбке. Под мышкой она держала рулон чертежей. Рабочие продолжали стучать молотками. Я сказал: «Мне казалось, что у компании финансовые затруднения. Почему они тратятся на смену отделки?» Коннор пожал плечами.

Секретарь отвечал на телефонные звонки, переключая звонивших:

«Дарли-Хиггинс, одну секунду, пожалуйста. Дарли-Хиггинс… О, пожалуйста, не отключайтесь, сенатор… Дарли-Хиггинс, да, благодарю вас…» Я взял брошюру с кофейного столика. Это был годовой отчет Дарли-Хиггинс Менеджмент Груп, с офисами в Атланте, Далласе, Сиэтле, Сан-Франциско и Лос-Анджелесе. Я нашел снимок Артура Греймана. Он выглядел счастливым и самодовольным. Отчет включал подписанное им эссе, озаглавленное:

«Обязательство на Совершенство.»

Секретарь сказал нам: «Мистер Эндерс сейчас примет вас.»

«Благодарю», сказал Коннор.

Через секунду в холл вышли два человека в костюмах. Женщина с чертежами поднялась и сказала: «Здравствуйте, мистер Грейман.» «Привет, Беверли», ответил тот, что постарше. «Я приму тебя через минуту.»

Коннор тоже встал и секретарь немедленно отреагировал, сказав: «Мистер Грейман, эти люди…»

«Минуточку», сказал Грейман. Он повернулся к другому человеку, помоложе, чуть за тридцать: «Просто убедитесь, что с Роджером все пройдет, как по маслу», сказал Грейман.

Молодой покачал головой: «Ему это не понравится.» «Знаю, что не понравится. Но в любом случае, поговорите с ним. Шесть миллионов точка четыре прямой компенсации для боссов – это минимум.» «Но, Артур…»

«Просто скажи ему…»

«Скажу, Артур», согласился молодой, ослабляя галстук. Он понизил голос:

«Но совет директоров может заартачиться на сумму больше шести, когда доходы компании так упали…»

«Мы не говорим о доходах», сказал Грейман. «Мы говорим о компенсации, а это к доходам отношения не имеет. Совету следует сравнить с текущим уровнем компенсаций для директоров компаний. Если Роджер не сможет подравнять совет по этому вопросу, то соберу встречу в марте и потребую его замены. Передай ему и это тоже.»

«Ладно, Артур, я скажу, но только…»

«Просто сделай, как я говорю, а вечером мне позвонишь.»

«Хорошо, Артур.»

Они обменялись быстрым рукопожатием. Молодой ушел с несчастным видом.

Секретарь сказал: «Мистер Грейман, эти джентльмены…» Грейман повернулся к нам. Коннор сказал: «Мистер Грейман, мы бы хотели поговорить с вами минуту о МайкроКон.» Он повернулся немного боком и показал свой значок.

Грейман взорвался в ярости. «О, ради бога, не надо все сначала. Это уже просто изматывание.»

«Изматывание?»

«А как это еще назвать? Здесь у меня были помощники сенаторов, здесь у меня были ФБРовцы. Теперь у меня полиция ЛА? Мы – не преступники. Мы – владельцы компании и имеем полное право продать ее. Где Луис?» Секретарь сказал: «Мистер Эндерс уже идет.»

Коннор спокойно сказал: «Мистер Грейман, извините, что беспокою вас. У нас всего один вопрос. Это отнимет лишь минуту.» Грейман сердито уставился на него: «И каков ваш вопрос?»

«Сколько заявок имеется на МайкроКон?»

«Это не ваше дело», сказал он. «В любом случае, наше соглашение с Акаи обязывает нас ни в коем разе не обсуждать продажу публично.» Коннор спросил: «Заявок больше одной?»

«Слушайте, если у вас есть вопросы, вам надо говорить с Эндерсом. Я занят.» Он повернулся к женщине с чертежами: «Беверли, что у вас для меня?» «Я принесла пересмотренное оформление зала совета, мистер Грейман, и образцы кафеля для ванной. Серый очень красив и, думаю, вам понравится.» «Хорошо, хорошо.» Он повел ее по коридору.

Коннор посмотрел вслед и резко повернулся к лифту. «Пошли, кохай, подышим свежим воздухом.»

«Почему так важно знать, есть ли другие заявки?», спросил я, когда мы вернулись в машину.

«Это возвращает нас к первоначальному вопросу», сказал Коннор. «Кто хотел навредить Накамото? Мы знаем, что продажа МайкроКон имеет стратегическое значение, вот почему конгресс стоит на ушах. Но почти наверняка это значит, что и другие партии тоже стоят на ушах.» «В Японии?»

«Точно.»

«Кто же это может знать точно?»

«Акаи.»

Японская секретарша захихикала, увидев значок Коннора. Коннор сказал:

«Мы хотели бы увидеть господина Йошида.» Он был главой компании. «Подождите минуточку, пожалуйста.» Она встала и куда-то заспешила почти бегом.

Акаи Керамикс располагалась на пятом этаже изящного здания в Эль-Сегундо. Декор был экономным и каким-то индустриальным. Из приемной зоны было видно громадное пространство, никак не разделенное на части: множество металлических столов и люди за телефонами. Тихое пощелкивание ворд-процессоров.

Я осмотрелся: «Весьма голо.»

«Только бизнес», кивнув, согласился Коннор. «В Японии показуха осуждается – это знак, что ты не серьезен. Когда старик Мацушита стал главой третьей по величине компании во всей Японии, то между своими головными офисами в Осаке и Токио он все еще летал обычными коммерческими рейсами. Он был главой компании в пятьдесят миллиардов долларов, но личный самолет был не для него.»

Пока мы ждали, я разглядывал людей, работающих за столами. Лишь немногие были японцами, большинство – европейцы. Все – в голубых костюмах. Почти не было женщин.

«В Японии», сказал Коннор, «если дела компании идут плохо, первое, что происходит – работники срезают собственные зарплаты. Они чувствуют ответственность за успех компании и ожидают, что их состояние будет расти и падать в зависимости от успехов или неудач компании.» Женщина вернулась и не говоря ни слова села за стол. Немедленно в нашу сторону пошел японец в голубом костюме. У него были седые волосы, роговые очки и торжественные манеры. Он сказал: «Добрый день. Я – господин Йошида.» Коннор представился. Мы все перекланялись и обменялись карточками. Господин Йошида каждую карточку брал обеими руками, каждый раз церемонно кланяясь. Мы делали так же. Я обратил внимание, что Коннор не говорил с ним по-японски.

Йошида провел нас в свой офис. Его окна выходили на аэропорт.

Обстановка была простой.

«Не желаете ли кофе или чаю?»

«Нет, благодарю вас», ответил Коннор. «Мы пришли по официальному делу.»

«Понимаю.» Он жестом пригласил нас сесть.

«Мы хотим поговорить с вами о покупке МайкроКон.»

«А, да. Хлопотное дело. Но я не уверен, что здесь вовлечена полиция.» «Может быть, и нет», сказал Коннор. «Вы сможете рассказать нам о сделке, или соглашение закрытое?»

Казалось, господин Йошида удивился: «Закрытое? Совсем нет. Все предельно открыто и было таким с самого начала. В сентябре прошлого года к нам обратился господин Кобаяши, представитель Дарли-Хиггинс в Токио. Тогда мы впервые узнали, что компания продается. Откровенно говоря, мы удивились такому предложению. В начале октября мы начали переговоры. К середине ноября переговаривающиеся компании выработали черновик соглашения и перешли к финальной стадии переговоров. Однако потом, шестнадцатого ноября, конгресс выдвинул возражения.»

Коннор сказал: «Вы говорите, что были удивлены тем, что компанию выставили на продажу?»

«Да, конечно.»

«Почему же?»

Господин Йошида положил руки на стол и заговорил медленно, выбирая выражения: «Мы поняли, что компания МайкроКон является собственностью государства. Она частично финансировалась фондами американского правительства. Тринадцать процентов капитала, насколько помнится. В Японии это сделало бы ее собственностью государства. Поэтому, естественно, начиная переговоры, мы были очень осторожны. Мы не хотели никаких нарушений. И мы получили заверения от наших представителей в Вашингтоне, что для сделки не возникнет никаких возражений.»

«Понимаю.»

«Однако трудности все-таки возникли и мы теперь побаиваемся. Мне кажется, мы теперь стали каким-то пунктиком для американцев. В Вашингтоне некоторые рассердились. А мы этого не хотели.» «Вы не ожидали, что Вашингтон выдвинет возражения?» Господин Йошида застенчиво пожал плечами. «Наши страны отличаются друг от друга. В Японии мы знаем, чего ожидать. Здесь же всегда существуют люди, у которые свое мнение, и они его высказывают. Однако Акаи Керамикс не хотела бы оказаться на виду. И теперь все как-то очень неловко.» Коннор сочувственно кивнул: «Звучит так, словно вы хотите отойти в сторону.»