Стрела времени

– Но откуда вам известны все эти подробности? – спросил Марек. – Я считал, что в этот мир еще никто не углублялся.

– Правильно. Никто там и не был. Но наблюдатели, находившиеся возле аппаратов, видели довольно много, так что нам кое-что известно о том времени. Еще вопросы?

Археологи снова помотали головами.

– Хорошо. Очень важно, чтобы мы успели обнаружить Профессора, пока он еще находится в монастыре. Если он переедет – или его перевезут – в Кастельгард или Ла-Рок, дело станет намного сложнее. Нам предстоит очень трудная миссия. Я рассчитываю, что она займет от двух до трех часов. При любых обстоятельствах мы будем держаться вместе. Если кто-то из нас отобьется от остальных, нужно будет собраться вместе при помощи наушников Мы найдем Профессора и сразу же вернемся назад. Идет?

– Идет.

– С вами будут двое сопровождающих: я и Виктор Баретто; вон он, в углу. Поздоровайся, Вик.

Вторым сопровождающим оказался крепкий и тренированный, неприветливый с виду человек, похожий на отставного моряка. Его сшитое из грубой ткани средневековое облачение больше смахивало на крестьянское и было просторнее, чем одежды археологов. Баретто наклонил голову и помахал рукой в знак приветствия. Было заметно, что у него плохое настроение.

– Прекрасно, – бодро заметила Гомес. – Еще вопросы?

– Профессор Джонстон находится там три дня? – спросил Крис.

– Правильно.

– Кем его могут считать местные жители?

– Нам это неизвестно, – ответила Гомес. – И самое главное – нам неизвестно, почему он покинул аппарат. У него, вероятно, была для этого причина. Но раз уж он оказался в мире, ему было бы проще всего выдать себя за писаря или ученого из Лондона, отправившегося в паломничество к Сантьяго-де-Компостела, в Испанию. Сен-Мер находится рядом с обычным маршрутом паломников, и поэтому ни у кого не вызовет удивления пилигрим, решивший остаться здесь на денек-другой, а то и на неделю Особенно если он завяжет дружбу со здешним аббатом – это настоящая личность. Возможно, Профессор так и сделал. А может быть, и нет. Мы просто ничего не знаем.

– Но подождите минуточку, – сказал Крис Хьюджес. – Разве его присутствие там не изменит местную историю? Разве он не окажет влияния на ход событий?

– Нет. Этого не будет.

– Но откуда вы знаете?

– Потому что этого не может быть.

– Но как же насчет парадоксов времени?

– Парадоксов времени? – чуть растерянно переспросила женщина.

– Ну конечно, – вмешался Стерн. – Ну, знаете, человек возвращается назад во времени и убивает там собственного дедушку и поэтому не может родиться на свет и снова вернуться и убить дедушку…

– Ах это! – Она нетерпеливо взмахнула рукой. – Никаких парадоксов времени не существует.

– То есть как не существует? Бесспорно, они должны быть…

– Нет, их не существует, – произнес уверенный голос у них за спинами. Обернувшись, археологи увидели Дониджера. – Парадоксов времени не может быть.

* * *

– То есть как? – повторил Стерн. Он почувствовал себя задетым той резкостью, с которой был отметен в сторону его вопрос.

– Так называемые «парадоксы времени», – сказал Дониджер, – на самом деле не касаются времени. Они касаются представлений об истории, представлений привлекательных, но неверных. Привлекательных тем, что они могут польстить вашему мнению о себе: якобы вы в состоянии повлиять на ход событий. И неверных, так как вы ни в коем случае не можете совершить этого.

– Вы хотите сказать, что оказать влияние на ход событий невозможно?

– Нет.

– Но ведь это не так. Человек может .

– Нет. Человек не может. Легче всего рассмотреть это на примере из современной жизни. Ну, скажем, вы идете на бейсбольный матч. Встречаются «Янки» и «Метрополитене». «Янки» наверняка должны победить. Вы хотите изменить результат, чтобы выиграли «Мете». Что вы можете сделать? Вы всего лишь один человек в огромной толпе. Если вы попытаетесь пролезть в раздевалку игроков, то вас остановят. Если вы станете прорываться на поле, вас выгонят со стадиона. Любые из обычных действий, доступных вам, закончатся безрезультатно и не окажут влияния на исход игры.

Но, допустим, вы решили прибегнуть к более решительным действиям: застрелить питчера «Янки». Но в то же мгновение, когда вы достанете оружие, вас, вне всякого сомнения, скрутят окружающие болельщики. Если вам все же удастся произвести выстрел, вы почти наверняка промажете И даже если вы попадете в питчера, то что из того? На его место встанет другой игрок, не хуже, а то и лучше, и «Янки» все равно выиграют матч.

Вы можете пойти по совсем уж экстремальному пути. Выпустить нервно-паралитический газ и убить всех находящихся на стадионе. И снова вы вряд ли преуспеете – по тем же самым причинам, из-за которых не смогли как следует выстрелить. Но даже если вам удастся убить всех присутствовавших на матче, вы все равно не измените этим результат игры. Вы можете доказывать, что направили ход истории по другому руслу – и, возможно, так оно и будет, – но вы не смогли обеспечить «Мете» победу. На самом деле не существует никаких путей для того, чтобы изменить ход игры. Вы всегда останетесь тем, кем были прежде: зрителем.

И этот же самый принцип применим к подавляющему большинству исторических обстоятельств. Отдельно взятый человек способен сделать слишком мало для того, чтобы оказать хоть какое-то заметное воздействие на ход событий. Конечно, большие массы людей могут изменить историю. Но один человек? Ни в коем случае.

– Возможно, так, – не уступал Стерн, – но я могу убить моего дедушку. И если он мертв, то я не могу родиться, не могу существовать и во второй раз убить его А это и есть парадокс.

– Да, это верно, если допустить, что вы на самом деле убьете своего дедушку. Но на практике может оказаться, что сделать это очень трудно. В жизни многое идет не так, как хотелось бы. Вы можете не встретиться с ним в нужное время. Вас по дороге может сбить автобус. Вы можете влюбиться. Или оказаться в полицейском участке. Вы можете убить его слишком поздно, после того, как ваш родитель уже был зачат Вы можете даже встретиться с ним лицом к лицу и обнаружить, что не способны нажать на спусковой крючок.

– Но в теории.. – попробовал прервать Дониджера Стерн.

– Когда мы имеем дело с историей, теории ничего не стоят, – Дониджер высокомерно взмахнул рукой. – Теория ценна только в том случае, если дает возможность предсказывать будущие результаты. Но история – это свод сведений о человеческих поступках, а человеческие поступки не может предсказать никакая теория.

Он с довольным видом потер руки.

– А теперь, может быть, покончим с рассуждениями и возьмемся за дело?

Раздались невнятные возгласы, выражающие не то согласие, не то сомнение.

Стерн громко откашлялся.

– Вообще-то, – сказал он, – не думаю, что я отправлюсь туда.

* * *

Марек был готов к этому. Он наблюдал за Стерном на протяжении всей беседы и заметил, что тот все больше ерзал в кресле по мере того, как его волнение усиливалось. Тревога Стерна неуклонно возрастала начиная с первых же минут их поездки.

У самого Марека не было никаких сомнений по поводу путешествия в иное время. С юности он мечтал о средневековом мире, ощущал, как дышит воздухом того времени, видел себя в Варбурге и Каркассонне, Авиньоне и Милане. Он представлял себя среди уэльских воинов под предводительством Эдуарда I. Он в подробностях знал, словно видел это воочию, как жители Кале сдают свой город, он не растерялся бы на ярмарке в Шампани. Он в своих мечтах жил в роскошных дворцах Элеоноры Аквитанской и герцога Беррийского. Марек намеревался совершить эту поездку, невзирая ни на что. Что же касается Стерна ..

– Прошу прощения, – говорил тем временем Стерн, – это не мое дело. Я присоединился к команде Профессора только потому, что моя знакомая поехала с летней школой в Тулузу и я хотел быть поближе к ней. Я не историк, а физик, техник. И, так или иначе, я не считаю это мероприятие безопасным.

– Вы не верите в наши аппараты? – с оттенком удивления спросил Дониджер.

– Нет, я не доверяю этому месту и этому времени. 1357 год. После поражения при Пуатье во Франции началась гражданская война. Повсюду бродят шайки беглых ратников, они грабят всех и каждого. Повсюду бандиты, головорезы, никто и не помнит слово «закон».

Марек кивнул. Вообще-то Стерн даже преуменьшал опасность ситуации. Четырнадцатое столетие стало временем агонии отживающего мира, и эта агония была очень болезненной и опасной. Это был религиозный мир; большинство людей посещали церковь по меньшей мере один раз в день Но этот мир находился в непререкаемой власти насилия; вторгшиеся войска стремились прикончить всех обитателей завоеванной местности, женщин и детей, как правило, рубили насмерть, беременных женщин потрошили ради развлечения Это был мир, в котором родились лицемерные идеалы рыцарства, но те же самые рыцари бессовестно разбойничали и убивали всех направо и налево, мир, в котором женщинам полагалось быть слабыми и хрупкими, но они тем не менее создавали и преумножали состояния, командовали замками, по прихоти выбирали себе любовников и меняли их, замышляли и осуществляли убийства и мятежи. Это был мир, в котором границы и отношения между вассалами и сюзеренами, союзниками, просто соседями менялись ежедневно, где клятвы в вечной и нерушимой верности не стоили вовсе ничего, и все об этом знали, Это был мир смерти, повальных эпидемий, непрерывных войн.

– Я, конечно, ни в малейшей степени не хотел бы принуждать вас. – заговорил Гордон, обращаясь к Стерну.

– И не забывайте, – вмешался Дониджер, – вы будете не одни Мы посылаем с вами охранников.

– Прошу прощения, – повторял Стерн, – прошу прощения.

Наконец в разговор вмешался Марек:

– Пусть он остается. Он прав. Это не его время и не его дело.

– Ну, раз уж ты заговорил об этом, – вступил в разговор Крис, – я подумал: это ведь и не мое время. Я больше специализируюсь по второй половине тринадцатого века, чем по середине четырнадцатого. Может быть, мне лучше остаться с Дэвидом..

– Забудь об этом, – ответил Марек, громко хлопнув Криса по плечу. – Ты наверняка что-нибудь знаешь и об этом времени. – Марек отреагировал на слова Криса легко и весело, хотя и знал, что это была не только шутка.

Не только.

* * *

В просторном зале-пещере было прохладно. Ноги людей почти по колено скрывались в холодном тумане. Подходя к аппаратам, они оставили в тумане дорожки за собой.

Четыре клетки стояли рядом друг с другом, их станины были соединены проводами. Пятая находилась чуть поодаль.

– Это моя, – сказал Баретто. Он вошел в отдельно стоявшую клетку и замер там, выпрямившись, глядя вперед, в ожидании.

Сьюзен Гомес вошла в одну из четырех клеток.

– Все остальные идут со мной, – сказала она.

Марек, Кейт и Крис забрались в клетки рядом с ней. Аппараты, похоже, стояли на каких-то амортизаторах, и, когда люди заходили в них, клетки слегка покачивались.

– Все на месте?

Археологи закивали, забормотали что-то в знак своей готовности.

– Леди первая, – объявил Баретто.

– Ты тоже имеешь на это право, – ответила Гомес. Было ничуть не похоже, что между этими людьми когда-то могла существовать любовь и этот краткий диалог является отголоском давно утраченного чувства – Отлично, – сказала она археологам, – мы отправляемся.

Сердце Криса вдруг заколотилось. Он почувствовал, что из его головы куда-то улетучились все мысли, а на их место начала проникать паника Он крепко сжал кулаки.

– Расслабьтесь, – посоветовала (а может быть, приказала) Гомес. – Мне кажется, что в результате вам это покажется приятным. – Она, изящно пригнувшись, вставила керамическую пластинку в щель под ногами и выпрямилась.

– Ну вот, сейчас поедем. Помните: ни в коем случае не шевелитесь.

Аппараты зажужжали. Крис почувствовал под ногами в станине легкую вибрацию. Жужжание становилось громче. Слой тумана, расходившегося от станин, становился все толще и гуще. В жужжание врезался скрип и взвизгивания, как будто металл кто-то скручивал и рвал. Звуки следовали один за другим все быстрее, пока не слились в один, устойчивый и громкий, как крик.

– Это от жидкого гелия, – объяснила Гомес. – Металл охлаждается до температур сверхпроводимости.

Вдруг крик резко оборвался, и началось торопливое потрескивание.

– Инфракрасный контроль площадки, – сказала Гомес. – Вот и все.

Крис почувствовал, что задрожал всем телом и не в состоянии справиться с этим. Ноги подкашивались. На мгновение его охватила паника: может быть, ему нужно крикнуть, остановить все? Но тут же до него донесся уже знакомый механический голос:

– Стойте неподвижно… глаза открыты…

«Слишком поздно, – подумал он. – Слишком поздно».

– …Глубокий вдох… не дышать… время!

Вдоль его застывшего в неподвижности тела промчалось кольцо; когда оно коснулось станины, раздался четкий щелчок. И мгновением позже явилась вспышка ослепляющего света – более яркого, чем солнце, – нахлынувшего на него со всех сторон, но он не почувствовал вообще ничего. Нет, не совсем так: он внезапно испытал странное ощущение холодной отстраненности, словно наблюдал за происходившим со стороны.

Мир вокруг него был полностью, абсолютно безмолвным.

Он видел, как находившийся прямо перед ним аппарат Баретто становился все больше, начиная нависать над ним. Баретто превратился в гиганта, его огромное лицо с чудовищными порами плавало в вышине, следя за ним колоссальными глазами.

Еще серия вспышек.

Аппарат Баретто продолжал увеличиваться и в то же время отодвигался в сторону. В поле зрения Криса попадало все больше пространства пола: обширная равнина темной резины, простирающаяся далеко в стороны.

Вспышки.

На резиновом полу появился узор в виде рельефных окружностей. «Молекулы каучука», – сообразил Крис. Затем эти узоры стали расти, вздымаясь вокруг аппаратов, как черные утесы. Вскоре эти утесы стали настолько большими, что уже походили на черные небоскребы, соприкасающиеся в высоте крышами, закрывая свет. Наконец крыши небоскребов плотно слились между собой, и мир стал темным.

Вспышки.

Они еще мгновение погружались в непроглядную черноту, а потом Крис различил точки мерцающего света, расположенные на каких-то решетках, простиравшихся во всех направлениях. Казалось, что он находится внутри какой-то огромной светящейся прозрачной конструкции. Крис смотрел, а светящиеся точки становились все больше и ярче, их резкие поначалу контуры размывались, пока каждая из них не превратилась в нечеткий огненный шар. «Может быть, это атомы?» – подумал он.

Он больше не видел решеток, только несколько близлежащих шаров. Его клетка двигалась в направлении одного из них. Шар пульсировал, по нему пробегали мерцающие узоры.

А затем все они очутились внутри шара, погруженные в яркий светящийся туман, который, казалось, был переполнен энергией.

Потом сияние померкло, угасло…

Они висели в абсолютной черноте. В ничто.

Чернота.

Но потом Крис увидел, что они продолжают снижаться и приближаются к волнующейся в черной ночи поверхности черного океана. Океан бурлил, кипел, образуя пену синеватого оттенка. По мере того как странники спускались к поверхности, пена становилась все крупнее. Крис заметил, что один пузырь был больше остальных и светился особенно ярким голубым блеском.

Его аппарат мчался к этому блеску, все увеличивая скорость, быстрее, еще быстрее, и у Криса возникло странное предчувствие, что они сейчас разобьются о пену, но в этот момент они оказались внутри пузыря, и он услышал громкий короткий вопль, сопровождавший проникновение.

А затем тишина.

Темнота.

Ничто.

* * *

Стоя в диспетчерской, Дэвид Стерн наблюдал, как вспышки, учащавшиеся на резиновом полу, становились все бледнее, пока наконец не исчезли полностью. Аппараты исчезли. Операторы немедленно переключились к Баретто и начали предстартовый отсчет.

Но Стерн все так же не отрывал взгляда от того участка резинового пола, где только что были Крис и остальные путешественники.

– И где они теперь? – спросил он Гордона.

– О, они уже на месте, – ответил тот. – Они там.

– Они восстановлены?

– Да.

– Хотя на том конце нет факсового приемника?

– Совершенно верно.

– Расскажите мне, – потребовал Стерн, – расскажите мне те подробности, которые, по вашему мнению, не должны были оказаться интересными для остальных.

– Хорошо, – согласился Гордон. – В них нет ничего нехорошего Я просто подумал, что ваши товарищи могли бы найти в них, ну, скажем, основания для тревоги.

– Ну-ну…

– Давайте вернемся, – сказал Гордон, – к тем интерференционным картинам, глядя на которые мы, как вы помните, заключили, что другие вселенные могут оказывать влияние на нашу собственную Вселенную. Для того чтобы такая картина возникла, мы не должны ничего делать. Она просто возникает сама по себе.

– Да.

– И это взаимодействие чрезвычайно стабильно; оно будет осуществляться всякий раз, когда вы сделаете пару прорезей.

Стерн кивнул. Он попытался понять, в какую область направляется разговор, но так и не смог определить, куда же клонит Гордон.

– Таким образом, мы знаем, что в определенных ситуациях можем рассчитывать на некоторое взаимодействие с другими вселенными. Мы делаем прорези в экране, а другие вселенные каждый раз будут создавать нам одну и ту же картину.

– Допустим…

– И если мы передадим через разрыв человека, то он всегда окажется воспроизведенным на другой стороне. На это мы тоже можем рассчитывать с полной определенностью.

Пауза.

Стерн нахмурился.

– Постойте, постойте, – сказал он. – Вы говорите, что в результате передачи человека воссоздается другая вселенная?

– По сути, да. Я хочу сказать, что так должно быть. Мы не можем успешно воссоздавать их, потому что мы находимся не там. Мы находимся в этой вселенной.

– Значит, вы их не воссоздаете…

– Нет.

– Потому что не знаете, как это сделать, – утвердительно заметил Стерн.

– Потому что мы не считаем нужным это делать, – возразил Гордон – Точно так же, как мы не считаем нужным приклеивать тарелки к столу, чтобы они не падали с него Мы расставляем тарелки, используя свойства вселенной, силы , гравитации. А в данном случае мы используем свойства мультимира.

Стерн нахмурился еще сильнее. Он сразу отказался принять эту аналогию: она была слишком бойкой, слишком простой.

– Вот смотрите, – продолжал Гордон. – Главный постулат квантовой технологии заключается в том, что она проницает вселенные. Когда квантовый компьютер осуществляет вычисления, используя при этом все тридцать два квантовых состояния электрона, то технически компьютер производит вычисления в других вселенных, не так ли?

– Да, технически, но…

– Нет. Не технически, а фактически.

Наступила еще одна пауза.

– Может быть, – нарушил молчание Гордон, – понять все это будет легче, если попытаться посмотреть с точки зрения другой вселенной. Та вселенная видит, что неожиданно, появляется человек. Человек из другой вселенной.

– Да.

– И что же происходит? Человек прибыл из другой вселенной. Только не из нашей.

– Повторите, пожалуйста.

– Человек прибыл не из нашей Вселенной, – повторил Гордон.

Стерн глядел на него, моргая.

– Тогда откуда же?

– Человек прибыл из вселенной, которая почти полностью идентична нашей; идентична во всех отношениях, за исключением того, что они знают, как воссоздать человека на другой стороне.

– Вы шутите.

– Нет.

– И, значит, Кейт, которая сейчас прибыла туда, это не та Кейт, которая отправилась отсюда? Она – Кейт из другой вселенной?

– Да.

– То есть она почти Кейт? Разновидность Кейт? Квази-Кейт?

– Нет. Она Кейт. Насколько мы могли выяснить при помощи экспериментов, она абсолютно идентична нашей Кейт. Поскольку наша Вселенная и их вселенная почти идентичны.

– Но тем не менее она не та же самая Кейт, которая отправилась отсюда.

– Ну, а как могло быть иначе? Ее разрушили здесь и восстановили там.

– А разве вы не видите, что между этими событиями имеется временной разрыв? – с ядом в голосе спросил Стерн.

– Ну, всего-то секунда-другая, – спокойно возразил Гордон.

* * *

Тишина.

Чернота, а затем в отдалении мелькнула вспышка белого света.

Вот она быстро приближается.

Крис содрогнулся, словно от сильного удара тока; его пальцы задрожали. На какое-то мгновение он внезапно ощутил Свое тело, примерно так же, как ощущается одежда, когда ее надеваешь: он почувствовал, что на нем появляется плоть, почувствовал ее вес, почувствовал, как сила тяжести притягивает его к земле, как подошвы ног привычно напрягаются под Тяжестью тела. Затем его поразил мгновенный приступ сильнейшей головной боли, один-единственный приступ, а потом все прошло, и его окружило ярчайшее фиолетовое сияние. Он вздрогнул и моргнул.

Он стоял, освещенный солнцем. Воздух был прохладным И влажным. В густых кронах огромных деревьев над его головой щебетали многочисленные птицы. Сквозь разрывы в листве на землю падали столбы солнечного света. В одном таком столбе он и находился. Аппарат стоял рядом с узкой грязной тропинкой, прорезавшей лес Прямо перед собой сквозь прогал в деревьях он увидел средневековую деревню.

На первом плане находились земельные участки и хижины, над соломенными крышами которых в безветрии вздымались к небесам плюмажи серого дыма. Дальше возвышалась каменная стена, из-за которой виднелись темные крыши каменных городских домов, и, наконец, в отдалении – замок с круглыми башнями.

Он сразу узнал город и крепость Кастельгард. И они не были разрушенными. Стены были новыми и прочными.

Он был здесь.

КАСТЕЛЬГАРД

Нет в мире ничего столь же определенного, как смерть.

Жан Фруассар, 1359 г.

37:00:00

Гомес легко выпрыгнула из аппарата Марек и Кейт медленно покинули свои клетки. Судя по тому, как новоприбывшие озирались вокруг, они, по-видимому, были ошеломлены. Крис тоже выбрался наружу, на поросшую мхом землю, которая эластично пружинила под ногами.

– Фантастически! – воскликнул Марек и немедленно отправился прочь от машины, через тропинку, откуда открывался лучший вид на город. Кейт следовала за ним. Казалось, что она все еще пребывает в шоке.

Но Крису не хотелось удаляться от доставившей его сюда клетки. Он медленно повернулся, осматривая лес. Его поразило, насколько он был темным и густым – первобытным. Деревья, как он сразу заметил, были огромными У некоторых из них были настолько толстые стволы, что за ними вполне могли спрятаться три-четыре человека Они поднимались высоко в небо, раскидывая лиственный навес, который почти полностью закрывал землю от солнечных лучей.

– Красиво, правда? – обратилась к нему Гомес.

Сьюзен, похоже, хорошо понимала, насколько он потрясен.

– Да, красиво, – ответил Крис.

Но на самом деле ему так не казалось, что-то в облике этого леса казалось ему зловещим. Он еще раз повернулся кругом, пытаясь понять, откуда возникло это отчетливое ощущение, что в окружающем его мире что-то сильно не так. Но он не мог уловить, что порождало это ощущение. Наконец, не выдержав, он обратился к Гомес.

– Что-то здесь не так?

Женщина рассмеялась.

– Ах, вот оно что. Прислушайтесь.

Крис на мгновение замер, прислушался. Он уловил щебет птиц, мягкий шелест слабого ветерка в кронах деревьях. Но это было все.

– Я ничего не слышу.

– Совершенно верно, – ответила Гомес. – Это производит колоссальное впечатление на некоторых людей, когда они впервые попадают сюда. Здесь нет никаких посторонних шумов ни радио с телевидением, ни самолетов, ни тракторов, ни катающихся взад-вперед автомобилей. В двадцатом веке мы настолько привыкли непрерывно слышать отовсюду различные звуки, что тишина кажется нам неестественной.

– Надеюсь, что вы правы. – По крайней мере, ощущение, которое он испытывал, было как раз таким. Он отвернулся от деревьев и посмотрел на тропинку: то тут, то там проглядывал освещенный пятнами солнечного света шрам, разрубавший лес. Во многих местах в раскисшей от воды земле зияли глубокие, фута на два, вмятины – следы множества лошадиных копыт.

«Это мир лошадей», – подумал Крис.

Ни одного механического звука, зато множество следов копыт.

Он набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Даже воздух казался другим. Он кружил голову, разливался по организму яркой волной, как будто в нем было гораздо больше кислорода, чем в привычной для Криса атмосфере.

Еще раз обернувшись, он обнаружил, что аппаратов не оказалось на месте. Гомес, похоже, это нисколько не тревожило.

– Где наши машины? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно.

– Уплыли.

– Уплыли?

– Когда машины полностью заряжены, они приобретают некоторую нестабильность. И стараются при первой возможности ускользнуть из реального момента. Поэтому мы их не видим.

– Но где же они? – продолжал расспрашивать Крис.

Женщина пожала плечами.

– Этого никто точно не знает. Может быть, они еще в какой-нибудь вселенной. Но, где бы они ни были, с ними все в порядке. Они всегда возвращаются.

Чтобы подкрепить свои слова, она извлекла свой керамический маячок и нажала кнопку ногтем большого пальца. Замелькали вспышки, и аппарат вновь оказался перед ними, все четыре клетки стояли точно так же, как несколько минут назад.

– Теперь эта штука будет здесь еще минуту, возможно, две, – пояснила Гомес. – Но в конечном счете она снова уплывет. И пусть себе. Лучше, если она не будет здесь торчать на дороге.

Крис кивнул Сьюзен, казалось, знала, о чем говорила. Но мысль о том, что аппараты плавают где-то во времени и пространстве, все равно вызывала у него определенное беспокойство. Эти машины были его обратным билетом домой, и ему совершенно не нравилось думать, что они существуют по каким-то собственным правилам и могут непредсказуемо исчезать. Он подумал: «А стал бы хоть кто-нибудь летать на самолете, пилот которого предупреждает, что его машина „нестабильна“?» Крис почувствовал прохладу на лбу и понял, что через мгновение весь покроется холодным потом.

Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, Крис, стараясь не провалиться в грязь, перебрался через тропинку. Оказавшись вновь на твердой почве, он попал в густые заросли каких-то растений, похожих на рододендрон. Они достигали ему до талии. Тут он снова оглянулся на Гомес.

– А есть в этом лесу что-нибудь такое, чего стоило бы опасаться?

– Только гадюк, – ответила она. – Они обычно сидят на нижних ветках деревьев, могут свалиться на плечи и укусить.

– Великолепно! – поразился он. – А они ядовитые?

– Очень.

– Смертельно?

– Не переживайте, они очень редки, – утешила Гомес.

Крис решил не задавать больше вопросов. Тем более что к тому времени он добрался до освещенного солнцем разрыва в листве. Посмотрев вниз, он увидел в двухстах футах под собою реку Дордонь, петлявшую по просторной долине. «Этот вид, – подумал он, – почти не отличается от того, к которому я привык за лето».

Но если река была той же самой, то все остальное в пейзаже было иным. Замок и город Кастельгард были совершенно целехонькими. Невдалеке от стен раскинулись возделанные поля; на некоторых из них прямо сейчас возились пахари.

Но тут его взгляд скользнул направо. Он рассматривал сверху обширный прямоугольник монастыря. И укрепленного мельничного моста. «Моего моста», – подумал он. Этот мост Крис изучал все лето…

И, к сожалению, мост очень сильно отличался от реконструкции, которую он сделал на компьютере.

Крис сразу же увидел, что в стремнине под мостом крутятся не три, а четыре водяных колеса. Да и сам мост не был единой конструкцией, как представлялось ему. Похоже, что он состоял по крайней мере из двух независимых одна от другой частей, напоминавших небольшие дома. Больший был каменным, а меньший – деревянным, и они явно были возведены в разное время. От каменного здания длинной непрерывной серой лентой поднимался дым. «Может быть, там действительно плавили сталь, – подумал он. – Если там есть мехи, приводимые в движение водой, то вполне может быть и настоящая доменная печь». Это объясняло и различный тип зданий. Ведь на мельницах никогда не разрешалось пользоваться открытым огнем – даже зажигать свечу. Именно поэтому мельницы работали только в дневные часы.

Он продолжал присматриваться к деталям и почувствовал, что ему становится легче.

* * *

Марек, стоя на той же самой тропинке, рассматривал деревню Кастельгард, и в нем продолжало постепенно нарастать удивление.

Он находился здесь.

От волнения у него чуть ли не кружилась голова, но он продолжал жадно всматриваться в окружающее, всем своим существом впитывая детали. Крестьяне, трудившиеся внизу, были одеты в залатанные шоссы и разноцветные – красные, синие, оранжевые и розовые – туники. Яркие одежды резко бросались в глаза на фоне темной земли. Большая часть полей была засеяна, ведь уже наступил апрель, и весенний сев ячменя, гороха, овса и бобов – так называемых «постных культур» – близился к завершению.

Марек внимательно смотрел, как распахивали новое поле; два вола тащили плуг с черным железным лемехом. За плугом возникала аккуратная борозда с двумя горками земли по сторонам. Присмотревшись, он с удовольствием разглядел над лемехом невысокий деревянный отвал. Такая конструкция была характерна именно для этого времени.