Подходя к НПИО, Дженет увидела у дверей толпу репортеров, окруживших Эллиса. Он отвечал на вопросы с явной злостью. Несколько раз раздались слова «контроль над сознанием».
      Чувствуя себя немножко виноватой, Дженет свернула к боковой двери и поднялась на лифте на четвертый этаж. «Контроль над сознанием, — думала она. — Желтая пресса извлечет из этого все, что возможно. Затем последуют внушительные редакционные статьи в солидных газетах и еще более внушительные редакционные статьи в медицинских журналах, рассматривающих рискованные последствия бесконтрольных и безответственных исследований. Можно себе представить!»
      Контроль над сознанием!
      Да ведь сознание каждого человека находится под контролем, и все этому только рады. Наиболее властный контроль над ним осуществляют родители. И они же причиняют самый большой вред. Теоретики обычно забывают, что никто не рождается с предрассудками, неврозами, обманутыми надеждами. Все это развивается благодаря чьей-то помощи. Конечно, родители вредят своим детям бессознательно. Они просто прививают своему ребенку отношение к окружающему миру, которое им кажется правильным.
      Новорожденные дети — это маленькие компьютеры, ожидающие программирования. И они научатся тому, чему их будут учить, — начиная от скверной грамматики и кончая скверным мироощущением. Подобно компьютерам, они не способны отличить плохие идеи от хороших. Аналогия достаточно точная: очень многие указывали на «инфантилизм» и буквальность восприятия у компьютеров. Так, если отдать компьютеру распоряжение: «Надень ботинки и носки», он непременно ответит, что надеть на ботинки носки невозможно.
      Основное программирование заканчивается к семи годам. Отношение к вопросам этики, пола, расы, религии, национальности выработано. Гироскоп запущен, и детям остается только следовать по предначертанному пути.
      Контроль над сознанием…
      А такой простой момент, как социальные условности? Рукопожатие при встрече? Проходить слева? Рюмку ставить справа? Поворачиваться лицом к соседям в лифте. Сотни мельчайших условностей, которые необходимы для стереотипизации социального взаимодействия. Стоит отнять любую из них, и человек теряется.
      Контроль над сознанием необходим людям. Они рады ему. Без него им не на что было бы опереться.
      Но пусть несколько человек попытаются решить одну из важнейших проблем современности — помешать разнузданной агрессивности — и тут же со всех сторон последуют вопли: «Контроль над сознанием! Контроль над сознанием!»
      Что же лучше — контроль или отсутствие контроля?
      На четвертом этаже Дженет прошла между полицейскими, толпившимися в коридоре, к себе в кабинет. Андерс, хмурясь, положил трубку.
      — Мы кое-что узнали, — сказал он.
      — Да? — Дженет сразу забыла о своем раздражении.
      — Но только я не совсем понял, что бы это значило.
      — А именно?
      — Мы разослали по городу описание Бенсона и его фотографии. И один человек его опознал.
      — Кто?
      — Служащий отдела строительства и планировки в муниципалитете. Он сказал, что Бенсон заходил к ним десять дней назад. В этом отделе, в частности, хранятся планы всех общественных зданий в черте города.
      Дженет кивнула.
      — Ну, так Бенсона интересовала схема электросети в одном здании. Для какой-то проверки. Он сказал, что он инженер-электрик, и предъявил какое-то удостоверение.
      — Девушка у него в доме упомянула, что он забрал оттуда какие-то чертежи, — сказала Дженет.
      — Вероятно, те самые!
      — Но какого здания?
      — Университетской клиники, — ответил Андерс, — У него есть полный план электросети клиники. Зачем он ему, как по-вашему?
      Они молча смотрели друг на друга.
      К восьми часам Дженет засыпала на ходу. У нее ныла шея, голова раскалывалась. Она понимала, что больше не выдержит: если сейчас же не лечь спать, дело неминуемо кончится плохо.
      — Если я вам понадоблюсь, я буду где-нибудь на этаже, — сказала она Андерсу.
      Она шла по коридору мимо полицейских в форме и не замечала их, как будто полицейские были обязательной принадлежностью больничных коридоров.
      Она заглянула в кабинет Макферсона. Макферсон сидел за столом, склонив голову на плечо, и спал. Он дышал часто и прерывисто, словно его мучил кошмар. Дженет тихонько притворила дверь.
      Мимо прошел санитар. Он нес полные пепельницы и стопку бумажных стаканчиков из-под кофе. Ей показалось странным, что санитар выполняет обязанности уборщицы. У нее в сознании всплыла неясная мысль, какой-то вопрос, который она не могла никак сформулировать.
      Эта мысль продолжала ее преследовать, но в конце концов она убедилась, что ей в ней не разобраться. Она слишком устала и плохо соображала. Заглянув в одну из процедурных и убедившись, что там никого нет, она закрыла за собой дверь и повалилась на кушетку.
      Секунду спустя она уже спала.

      Сидя в комнате отдыха Эллис смотрел на самого себя. Было одиннадцать часов вечера, и по телевизору передавали последние известия. Эллиса привело сюда отчасти тщеславие, а отчасти болезненное любопытство. Перед телевизором сидели еще Герхард, Ричардс и Андерс.
      На экране Эллис, чуть-чуть скашивая глаза в сторону телекамеры, отвечал на вопросы репортеров, которые подносили микрофоны к самому его лицу. Однако, решил Эллис, держался он спокойно. Это было приятно. Да и отвечал он вовсе не плохо.
      Репортеры спросили его об операции, и он коротко, но ясно изложил им ее суть.
      Один из них спросил:
      «С какой целью была сделана операция?»
      «Больной, — сказал Эллис, — периодически начинает вести себя агрессивно. У него органическое заболевание мозга — его мозг поврежден. Мы стараемся починить его. Мы стараемся предотвратить агрессивность».
      «Против этого не может быть никаких возражений, — подумал Эллис. — Даже Макферсон будет доволен».
      «А повреждение мозга часто ведет к агрессивности?»
      «Насколько часто, мы не знаем, — сказал Эллис на экране. — Более того, нам не известно, как часто встречается подобное повреждение. Однако, согласно нашим оценкам, явные повреждения мозга наблюдаются у десяти миллионов американцев, а еще у пяти миллионов — не столь явные».
      «Значит, у пятнадцати миллионов? — сказал какой-то репортер. — То есть у одного человека из тринадцати?»
      «Быстро высчитал!» — подумал Эллис. Сам он позже получил соотношение один к четырнадцати.
      «Что-то около этого, — ответил Эллис на экране. — Два с половиной миллиона человек страдают церебральной недостаточностью. Два миллиона — органическими заболеваниями с судорожной готовностью, включая эпилепсию. Шесть миллионов — умственной отсталостью. И почти два с половиной миллиона имеют поведенческие нарушения, сопровождающиеся двигательным возбуждением».
      «И все эти люди агрессивны?»
      «Отнюдь нет. Но при проверке людей, склонных к агрессивным вспышкам, выясняется, что процент с повреждениями мозга среди них очень высок. Я говорю о физических повреждениях. Этот фактор, несомненно, занимает значительное место наряду с такими общепризнанными причинами, ведущими к насилию, как бедность, дискриминация, социальная несправедливость и прочее. Причем следует учитывать, что физический дефект исправить только социальными мерами невозможно».
      В потоке вопросов наступила пауза. Эллис помнил ее, помнил, как он ей обрадовался. Значит, он побеждает, он подчиняет себе ситуацию!
      «Говоря о насилии, вы…»
      «Я имею в виду вспышки агрессивного поведения, направленные против отдельных людей. Это самая большая проблема современности — насилие. И особенно в нашей стране. В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году в Соединенных Штатах Америки было убито и искалечено больше американцев, чем за все годы вьетнамской войны. А точнее (репортеры замерди) — четырнадцать с половиной тысяч убийств, тридцать шесть с половиной тысяч изнасилований, триста шесть тысяч пятьсот случаев нанесения тяжких телесных повреждений. Итого свыше трети миллиона случаев применения физического насилия. А ведь эти цифры не включают автомобильных катастроф и дорожных происшествий, которые дали за тот же год пятьдесят шесть тысяч убитых и три миллиона раненых».
      — Вы лихо оперируете цифрами, — пробормотал Герхард, не отводя взгляда от экрана.
      — Но ведь это произвело нужное впечатление.
      — Да, пыль в глаза. — Герхард вздохнул. — Но вы что-то подозрительно коситесь.
      — Как всегда.
      Герхард засмеялся.
      На экране репортер спрашивал:
      «И вы считаете, что эти цифры отражают частоту физического повреждения мозга?»
      «В значительной мере, — ответил Эллис. — В значительной мере. Одним из симптомов физической болезни мозга можно считать стремление личности к насильственным действиям. Об этом свидетельствуют многие примеры. У Чарльза Уитмена, который убил семнадцать человек в Техасе, была злокачественная опухоль мозга. Примечательно, что он за несколько недель до этого жаловался своему психиатру на упорное желание влезть повыше и стрелять в людей. Ричард Спек до того, как убил восемь медицинских сестер, несколько раз зверски избивал ничем его не задевших людей. Ли Гарвей Освальд неоднократно кидался с кулаками на собственную жену и на посторонних. Все эти случаи получили широчайшую известность, но ведь ежегодно случается около трехсот шестидесяти тысяч таких же происшествий, которые не привлекают к себе внимания. Мы стремимся хирургическим путем устранить агрессивное поведение. Я не вижу в этом ничего сомнительного. Наоборот, по моему мнению, это благородная и важная задача». «Но ведь это же контроль над сознанием?» «А как вы называете обязательное среднее образование?» — спросил Эллис.
      «Образованием», — ответил репортер.
      На этом интервью закончилось. Эллис вскочил со стула.
      — В результате я выгляжу дураком! — воскликнул он.
      — Вовсе нет, — сказал Андерс.

1

       Суббота
       13 марта 1971 года
 
      Ее били, били больно, безжалостно. Она перевернулась на бок и застонала.
      — Джен! — Герхард тряс ее за плечо. — Проснитесь, Джен.
      Она открыла глаза. В комнате было темно. Кто-то наклонился над ней.
      — Джен, да проснитесь же, Джен!
      Она зевнула, и шею закололо тысячью иголок.
      — Что случилось?
      — Вам звонят. Бенсон!
      Дженет сразу очнулась. Герхард помог ей встать, и она помотала головой, стараясь обрести ясность мысли. Шея отчаянно болела, ныли затекшие руки и ноги, но она ничего не замечала.
      — По какому телефону?
      — В «Телекомпе».
      Они вышли в коридор, и Дженет зажмурилась от яркого света. Полицейские все еще были там, но они явно устали — глаза у них потускнели, щеки обвисли. Вслед за Герхардом она вошла в «Телекомп».
      Ричардс протянул ей трубку со словами:
      — Вот и доктор Росс.
      — Алло? Гарри?
      Андерс сидел в углу напротив у параллельного телефона.
      — Мне нехорошо, — сказал Гарри Бенсон. — Я хочу, чтобы это кончилось, доктор Росс.
      — Что случилось, Гарри?
      Она уловила в его голосе усталость и почти детскую неуверенность. А что сказала бы крыса после двадцати четырех часов непрерывных стимуляций?
      — Ничего не ладится. Я устал.
      — Мы можем вам помочь, — сказала Дженет.
      — Это ощущение, — продолжал Бенсон. — Я от него устаю и только. Просто устаю. Я хочу, чтобы оно прекратилось.
      — Вы должны позволить, Гарри, чтобы мы вам помогли.
      — Я не верю в вашу помощь.
      — Вы должны довериться нам, Гарри.
      Наступило долгое молчание. Андерс вопросительно посмотрел на Дженет. Она пожала плечами.
      — Гарри?
      — Зачем только вы со мной это сделали! — сказал Бенсон.
      Андерс посмотрел на часы.
      — Что сделали?
      — Операцию.
      — Мы можем все исправить, Гарри.
      — Я сам хотел исправить, — сказал Бенсон. Голос у него звучал капризно, как у обиженного ребенка. — Я хотел выдернуть провода.
      Дженет нахмурилась:
      — И вы пытались это сделать?
      — Нет. Я попробовал отодрать бинты, но было слишком больно. Я не люблю, когда мне больно.
      И это были слова маленького ребенка. Дженет не могла решить, носила ли эта регрессия специфический характер или ее породили страх и усталость.
      — Я рада, что вы не выдернули…
      — Но мне надо что-то сделать, — сказал Бенсон. — Я должен уничтожить это ощущение. Я налажу компьютер.
      — Гарри, вы этого не можете сделать. Предоставьте все нам.
      — Нет. Я сам его налажу.
      — Гарри, — сказала Дженет тихим, ласковым, материнским голосом. — Гарри, пожалуйста, доверьтесь нам.
      Он ничего не ответил. Она услышала его тяжелое дыхание. Дженет скользнула взглядом по напряженным замершим в ожидании лицам вокруг.
      — Гарри, пожалуйста, доверьтесь нам. В последний раз. И все будет хорошо.
      — Меня ищет полиция.
      — Здесь нет полицейских. Они все ушли. Вы можете смело прийти сюда. Все будет хорошо.
      — Вы мне и раньше лгали. — Его голос вновь стал капризным.
      — Нет, Гарри. Произошла ошибка. Если вы придете сюда, все будет хорошо.
      Наступила долгая пауза, затем в трубке послышался вздох.
      — Мне очень жаль, — сказал Бенсон. — Я знаю, чем это кончится. Но я должен сам наладить компьютер.
      — Гарри…
      Раздался щелчок, а затем частые гудки отбоя. Дженет положила трубку. Андерс тут же позвонил на телефонную станцию узнать, проследили ли они вызов. И Дженет поняла, почему он все время смотрел на часы.
      — Черт! — Андерс бросил трубку на рычаг. — Они так и не смогли установить, откуда звонили! Идиоты!
      — Он говорил совсем как ребенок, — сказала Дженет, покачивая головой.
      — А что он имел в виду, когда заявил, что хочет наладить компьютер?
      — Наверное, собирается вырвать провода из плеча.
      — Но он сказал, что уже пробовал это.
      — Может быть, пробовал, а может быть, и нет. В результате всех этих стимуляций и припадков он полностью утратил ясность мыслей.
      — А вообще возможно вырвать провода и компьютер?
      — Да, — ответила Дженет. — Во всяком случае, животным это удавалось. Обезьянам. — Она протерла глаза. — У вас есть кофе?
      Герхард налил ей чашку.
      — Бедный Гарри, — сказала Дженет. — Ему, должно быть, сейчас очень страшно.
      Из своего угла Андерс спросил:
      — Но в какой мере он утратил ясность мысли?
      — В очень значительной. — Дженет отпила глоток. — А сахара у вас нет?
      — Настолько, что он способен перепутать компьютеры?
      — Сахар кончился, — объяснил Герхард.
      — Не понимаю, — сказала Дженет.
      — У него ведь есть план электросети клиники, — продолжал Андерс. — А главный компьютер — компьютер, с помощью которого его оперировали, — находится в подвале клиники.
      Дженет поставила чашку и с недоумением посмотрела на Андерса. Потом нахмурилась, еще раз протерла глаза, взяла чашку и опять поставила ее на столик.
      — Не знаю, — произнесла она наконец.
      — Пока вы спали, мне сообщили результаты вскрытия. Установлено, что Бенсон нанес эти раны отверткой. Он напал на механика и на Морриса. Машины и люди, имеющие к ним отношение. Моррис участвовал в механизировании его самого.
      Дженет слегка улыбнулась.
      — Простите, кто здесь психиатр?
      — Я просто спрашиваю, это возможно?
      — Да, конечно, это возможно…
      Снова зазвонил телефон. Дженет взяла трубку:
      — НПИО.
      — Тихоокеанский телефонный узел. Мы еще раз проверили этот звонок по поручению капитана Андерса. Он тут?
      — Одну минутку. — Она кивнула Андерсу, и он взял трубку.
      — Андерс слушает. — Наступила продолжительная пауза, потом Андерс сказал: — Повторите, пожалуйста. — Андерс слушал и кивал. — А когда именно вы проверяли? Ах, так! Спасибо.
      Он повесил трубку и тут же снова снял ее.
      — Расскажите-ка про эту атомную батарейку, — сказал он, набирая номер.
      — Что именно?
      — Меня интересует, что произойдет, если она будет повреждена, — ответил Андерс и повернулся к телефону.
      — Команду противорадиапионной защиты. Говорит Андерс из уголовной полиции.
      Дженет сказала:
      — В батарейке находится тридцать семь граммов радиоактивного плутония двести тридцать девять. В случае ее повреждения может возникнуть опасность облучения.
      — Какие частицы излучаются?
      Она посмотрела на него с удивлением.
      — Я окончил колледж, — сказал он. — И даже умею читать и писать.
      — Альфа-частицы, — ответила Дженет.
      Андерс сказал в трубку:
      — Говорит Андерс из уголовной полиции. Срочно пришлите машину к университетской клинике. Возможно радиоактивное заражение. Плутоний двести тридцать девять. — Он умолк, некоторое время слушал, а потом посмотрел на Дженет:
      — Возможен взрыв?
      — Нет.
      — Нет, — повторил Андерс в трубку и снова начал слушать. — Хорошо. Я понимаю. Присылайте как можно скорее.
      Андерс повесил трубку.
      — Может быть, вы все-таки объясните мне, что происходит? — сказала Дженет.
      — На телефонной станции установили, что в тот период, когда Бенсон позвонил к вам, ни одного звонка извне в клинику не было. Ни одного.
      Дженет растерянно замигала.
      — Вот именно, — сказал Андерс. — Бенсон звонил откуда-то из клиники.

2

      Из окна четвертого этажа Дженет смотрела на автостоянку, наблюдая, как Андерс отдает распоряжения двадцати полицейским. Половина из них вошла в главный корпус, остальные остались на улице и, разбившись на маленькие группки, тихо переговаривались и курили. Затем подъехал белый фургон, из него вылезли три неуклюжие фигуры в серых защитных костюмах с металлическим отливом. Андерс подошел к ним и после короткого разговора кивнул и начал помогать выгружать из фургона какую-то странную аппаратуру.
      Потом направился в сторону НПИО.
      Герхард следил за всеми этими приготовлениями вместе с ней.
      — Ну, теперь Бенсону не уйти, — сказал он.
      — Я знаю. Я все думаю, нельзя ли каким-либо образом обезоружить его или парализовать? Не могли бы вы сделать портативный микроволновый излучатель?
      — Я думал об этом, — сказал Герхард. — Но это опасно. Предугадать, как именно он подействует на компьютер Бенсона, невозможно. И вы сами понимаете, какая свистопляска начнется со всеми водителями ритма сердца в клинике.
      — Неужели мы ничего не можем сделать?
      Герхард покачал головой.
      — Но ведь, наверное, все-таки есть какой-то выход, — настаивала Дженет.
      Герхард снова покачал головой:
      — К тому же очень скоро внедренная внешняя среда подчинит себе все остальное.
      — Теоретически!
      Герхард пожал плечами.
      Термин «внедренная внешняя среда» был в большом ходу среди сотрудников научного сектора НПИО. Идея казалась очень простой, но за ней стояло многое. Опиралась она на общеизвестный факт: внешняя среда воздействует на мозг. Она создает ситуации, которые превращаются в воспоминания, оценки, навыки — все то, что воплощается в связях между клетками мозга. Как руки землекопа меняются под воздействием его работы, так и человеческий мозг претерпевает изменения под воздействием пережитого. И, подобно мозолям на ладонях землекопа, эти изменения сохраняются и после того, как ситуация, вызвавшая их, сама уйдет в прошлое.
      В этом смысле прошлое и пережитое внедрялось в мозг, и мозг любого из нас представляет собой итог всего нашего прошлого опыта. Отсюда следовало, что причина заболевания и его лечение лежали в разных плоскостях. Причиной нарушения поведения могло быть что-то пережитое в раннем детстве, и было невозможно вылечить нарушение, устранив причину, так как причина осталась в прошлом, исчезла, когда больной стал взрослым. Лечение приходилось искать еще где-то. Как говорили «научники»: «Спичка может вызвать пожар, но, когда огонь уже полыхает, его нельзя потушить, погасив спичку. Дело уже не в спичке. Надо тушить пожар».
      Целые сутки Бенсон получал интенсивные стимуляции от вживленного компьютера. Эти стимуляции породили новый опыт, новые ожидания. В мозг внедрялась новая среда, и очень скоро они более не смогут предсказать реакцию мозга, потому что старого мозга Бенсона уже не существовало. Теперь у Бенсона был новый мозг, продукт нового опыта.
      Вошел Андерс.
      — Мы готовы, — сказал он.
      — Я вижу.
      — У каждого входа в подвал дежурят двое. Еще двое — у главного входа, двое — в отделении скорой помощи и двое — у каждого из трех лифтов. На этажах, где находятся больные, постов нет. Мы не хотим, чтобы там возникли какие-нибудь неприятности.
      Дженет оценила его деликатность, но вслух не сказала ничего.
      Андерс посмотрел на свои часы.
      — Без двадцати час, — сказал он. — Надо бы, чтобы кто-нибудь показал мне главный компьютер.
      — Он в подвале, — объяснила Дженет, указывая на главный корпус. — Вон там.
      — Вы меня проводите?
      — Конечно.
      Ей было уже все равно. Она больше не питала иллюзий, что сумеет повлиять на ход событий. Она отдавала себе отчет, что вовлечена в неумолимый процесс, охватывающий множество людей и множество прошлых решений. То, что должно случиться, случится.
      Когда Дженет шла по коридору рядом с Андерсом, ей вдруг вспомнилась миссис Крейл. Странно, она, казалось, забыла о ней много лет назад. Эмили Крейл была ее первым пациентом. Ей было пятьдесят лет. Ее дети выросли, мужу она надоела. У миссис Крейл была затяжная депрессия, постоянно толкавшая ее на попытки самоубийства. Дженет Росс чувствовала себя лично за нее ответственной и вкладывала в лечение миссис Крейл весь пыл юности. Как полководец, ведущий войну, она продумывала общую стратегию, воплощала ее в конкретные действия, пересматривала и уточняла планы сражений. Она выходила миссис Крейл после двух неудачных попыток.
      А потом ей постепенно стало ясно, что у ее энергии, умения и знаний есть пределы. Состояние миссис Крейл не улучшалось, она только стала хитрее и в конце концов ей удалось осуществить свое намерение. Но, к счастью для себя, Дженет тогда уже не ощущала, что судьба больной зависит только от нее. Теперь то же повторилось и с Бенсоном. Они были уже возле лифта, но тут из «Телекомпа» донесся громкий голос Герхарда:
      — Дженет! Дженет, вы еще здесь?
      Она вернулась в «Телекомп», Андерс настороженно последовал за ней,
      — Посмотрите-ка! — Герхард указал на печатное устройство компьютера:
      ТЕКУЩАЯ ПРОГРАММА ЗАКОНЧЕНА.
      СМЕНА ПРОГРАММЫ ЧЕРЕЗ 05 04 02 01 00.
      СМЕНА ПРОГРАММЫ.
      — Главный компьютер переходит на новую программу, — сказал Герхард.
      — Ну и что?
      — Мм не меняли программу.
      — Так какая же это программа?
      — Не знаю. Мы программу не меняли.
      Дженет и Андерс смотрели на экран.
      НОВАЯ ПРОГРАММА ЧИТАЕТСЯ КАК…
      Продолжения не последовало. Экран был пуст.
      — Что это значит? — спросил Андерс.
      — Не знаю, — сказал Герхард. — Может быть, вмешался кто-то другой, хотя не представляю как. Последние двенадцать часов наша программа идет под грифом первостепенной важности и изменить что-нибудь можно только с нашего пульта.
      На экране снова загорелись буквы:
      НОВАЯ ПРОГРАММА ЧИТАЕТСЯ КАК ВЫХОД МАШИНЫ ИЗ СТРОЯ, ВСЯКОЕ ПРОГРАММИРОВАНИЕ ЗАКОНЧЕНО ЗАКОНЧЕНО ЗАКОНЧЕНО ЗАКОНЧЕНО ЗАКОНЧЕНО ЗАКОНЧЕНО ЗАКОНЧЕНО ЗАКОНЧЕНО ЗАКОНЧЕНО
      — Что? — воскликнул Герхард. Он начал нажимать на кнопки на пульте управления, потом перестал. — Бесполезно. Компьютер отказывается принимать программу.
      — Почему?
      — Очевидно, что-то случилось с главным компьютером.
      Дженет посмотрела на Андерса.
      — Проводите-ка меня туда, — сказал он.
      В этот момент перестал работать первый пульт управления. Погасли все лампочки, изображение на экране сузилось в маленькую светящуюся точку и исчезло. Перестал работать второй пульт, потом третий. Тепепринтеры замолкли.
      — Компьютер выключил себя, — сказал Герхард.
      — Вероятно, не без помощи со стороны, — заметил Андерс и направился к лифту в сопровождении Дженет.
 
      В сырой холодной полумгле они торопливо шли к главному корпусу. Андерс на ходу проверял пистолет, поворачивая его к свету фонарей, горящих на автостоянке.
      — Поймите одно, — сказала Дженет. — Угрожать Бенсону бесполезно. Это на него не подействует.
      Андерс улыбнулся.
      — Потому что он машина?
      — Нет. Он просто не прореагирует. Если у него припадок, он не увидит пистолета, не поймет, что это такое.
      Они вошли в ярко освещенный главный подъезд и направились к центральному лифту.
      — Где находится атомная батарейка? — спросил Андерс.
      — Под кожей правого плеча.
      — А точнее?
      — Вот здесь. — Дженет начертила прямоугольник у себя на плече.
      — Это ее размеры?
      — Да. Как пачка сигарет.
      — Спасибо, — сказал Андерс.
      Они спустились в подвал. Два полицейских в лифте напряженно и нервно поглаживали пистолеты. В лифте Андерс спросил:
      — Вы когда-нибудь стреляли из пистолета?
      — Нет.
      — Ни разу?
      — Нет.
      Андерс умолк. Двери лифта раздвинулись. В лицо им повеяло прохладой подвального помещения. Они оглядели коридор — голые бетонные стены, трубы под потолком, резкий, ничем не смягченный свет. Они вышли из лифта. Двери за их спиной сомкнулись.
      Они постояли, прислушиваясь. Ничего, кроме глухого машинного гула.
      Андерс прошептал:
      — В это время здесь кто-нибудь бывает?
      Дженет кивнула.
      — Обслуживающий персонал. Прозекторы, если они еще не кончили.
      — Патологоанатомическая лаборатория здесь, в подвале?
      — Да.
      — А где компьютер?
      — Вон там.
      Дженет повела его по коридору. Прямо находилась прачечная. Она была уже закрыта на ночь, но перед дверью стояли тележки с узлами грязного белья. Андерс внимательно осмотрел узлы и только тогда пошел дальше к кухне.
      Там тоже никого не было, но свет горел, отражаясь на белом кафеле стен и длинных рядах мармитов из нержавеющей стали.
      — Так короче, — объяснила Дженет, входя в кухню. Их шаги звонко отдавались на плитках пола. Андерс шел неторопливо, чуть-чуть выдвинув вперед руку с пистолетом, отвернутым немного в сторону.
      За кухней начинался другой коридор, почти такой же, как первый. Андерс вопросительно посмотрел на Дженет. Она знала, что он уже потерял представление о том, где находится: ведь она сама научилась ориентироваться тут только через несколько месяцев.
      — Направо, — сказала она.
      Они прошли мимо плаката с надписью: О ЛЮБОМ ПРОИСШЕСТВИИ СООБЩАЙТЕ СВОЕМУ НАЧАЛЬНИКУ. Рисунок изображал человека с царапиной на пальце. Дальше висел другой плакат:. ВАМ НУЖЕН ЗАЕМ? ОБРАЩАЙТЕСЬ В СВОЮ ССУДНУЮ КАССУ.
      Они свернули в поперечный коридор, где в углублении стояли автоматы с горячим кофе, плюшками, бутербродами, шоколадными батончиками. Дженет вспомнила, как во время суточных дежурств забегагала сюда ночью перекусить. Давным-давно, когда медицина представлялась ей высоким, благородным и перспективным призванием: в самое ближайшее время предстояли великие открытия и она будет их свидетельницей и участницей.
      Андерс заглянул в углубление и прошептал;
      — Посмотрите!
      Дженет, удивленная его тоном, поглядела на автоматы. Они все были разбиты. На полу валялись шоколадки и завернутые в целлофан бутерброды. Из автомата с кофе, точно кровь из артерии, била прерывистая струйка. Андерс перешагнул через кофейную лужу и потрогал вмятины на металлическом корпусе автомата.
      — Похоже на топор, — сказал он. — Где он мог достать топор?
      — С противопожарного стенда.
      — Но топора здесь нет, — сказал Андерс и поглядел на Дженет.
      Она промолчала, и они пошли дальше по коридору. У следующего пересечения Андерс спросил:
      — Куда идти?
      — Налево, — ответила Дженет и прибавила: — Теперь недалеко.
      Впереди был еще один поворот, Дженет знала, что за этим поворотом находится архив. А рядом — компьютер. Это было сделано специально, так как в дальнейшем предполагалось перевести архив на компьютерное обслуживание.