Зарубежная фантастика (изд-во Мир) - Штамм «Андромеда». Человек-компьютер

      03.22 — ЭЭГ сна
      03.32 — ЭЭГ сна
      03.42 — Стимуляция
      03.52 — ЭЭГ нормальная
      04.02 — ЭЭГ сна
      04.12 — ЭЭГ нормальная
      04.22 — ЭЭГ нормальная
      04.32 — ЭЭГ нормальная
      04.42 — ЭЭГ сна
      04.52 — ЭЭГ нормальная
      05.02 — ЭЭГ нормальная
      05.12 — ЭЭГ сна
      05.22 — ЭЭГ нормальная
      05.32 — ЭЭГ нормальная
      05.42 — ЭЭГ сна
      05.52 — ЭЭГ нормальная
      06.02 — ЭЭГ нормальная
      06.12 — ЭЭГ нормальная
      06.22 — ЭЭГ нормальная
      06.32 — ЭЭГ нормальная
      06.42 — ЭЭГ нормальная
      06.52 — ЭЭГ нормальная
      07.02 — Стимуляция
      07.12 — ЭЭГ нормальная
      07.22 — ЭЭГ нормальная
      07.32 — ЭЭГ сна
      07.42 — ЭЭГ сна
      07.52 — ЭЭГ сна
      08.02 — ЭЭГ нормальная
      08.12 — ЭЭГ нормальная
      08.22 — ЭЭГ нормальная
      08.32 — ЭЭГ сна
      08.42 — ЭЭГ нормальная
      08.52 — ЭЭГ нормальная
      09.02 — ЭЭГ нормальная
      09.12 — Стимуляция
      09.22 — ЭЭГ сна
      09.32 — ЭЭГ нормальная
      09.42 — ЭЭГ нормальная
      09.52 — ЭЭГ нормальная
      10.02 — ЭЭГ нормальная
      10.12 — ЭЭГ нормальная
      10.22 — ЭЭГ нормальная
      10.32 — Стимуляция
      10.42 — ЭЭГ сна
      10.52 — ЭЭГ нормальная
      11.02 — ЭЭГ нормальная
      — Я не совсем понимаю, — сказала Дженет, сдвигая брови. — Он, очевидно, то дремлет, то просыпается, а кроме того, он получил несколько стимуляций, но… — она покачала головой. — Вы не могли бы показать это иначе?
      Пока она говорила, компьютер добавил в колонке цифр еще одно сообщение:
      11.12 — ЭЭГ нормальная.
      — Уж эти мне люди! — с притворной досадой буркнул Герхард. — Не умеют воспринимать машинную информацию, и все тут.
      Эта была правда. Машины молниеносно справлялись с длиннейшими колонками чисел. Людям же требовалось распознавать системы. Попытка научить машину отличать букву «Б» от буквы «В» превратилась в классическую задачу. Четырехлетний ребенок решал ее без всякого труда, но машина никак не могла уловить разницу между ними.
      — Я вам дам график, — сказал Герхард. Он нажал кнопки, и колонки исчезли с экрана. Через секунду на нем появилась сетка, по которой побежали точки.
      — Ах, черт, — сказала Дженет, глядя на график.
      — В чем дело? — спросил Герхард.
      — Он получает стимуляции все чаще. Вначале был долгий промежуток, затем они пошли через каждые два часа, а теперь этот интервал сократился до часа.
      — Ну и что?
      — Вам это ни о чем не говорит?
      — Да нет.
      — А должно бы! Мы знаем, что мозг Бенсона будет взаимодействовать с компьютером, правильно?
      — Да…
      — Это взаимодействие в определенном смысле будет процессом обучения. Так сказать, ребенок перед вазой с пирожками. Если хлопать его по руке всякий раз, как он потянется к вазе, ребенок вскоре прекратит свои попытки. Вот посмотрите. — Дженет быстро набросала график.
      — Это — отрицательное подкрепление. Ребенок протягивает руку и испытывает боль. В результате он перестает тянуться к вазе. Понятно?
      — Конечно, — ответил Герхард. — Но ведь…
      — Дайте мне закончить. Так будет, если ребенок нормален. Если же он склонен упиваться своими страданиями, произойдет вот что.
      Она начертила еще одну кривую.
      — В этом случае ребенок все чаще и чаще протягивает руку к пирожкам, потому что ему нравится, когда его бьют по руке. И вместо отрицательного подкрепления мы получаем положительное. Вы помните Сесиля?
      — Нет, — сказал Герхард.
      Компьютер сообщил:
      11.22 — Стимуляция.
      — А, черт! Так и есть! — воскликнула Дженет.
      — Что?
      — У Бенсона начинается положительный прогрессирующий цикл.
      — Я не понимаю.
      — Как у Сесиля. Сесиль был первым макаком, у которого электроды были подсоединены к компьютеру. Это было еще в шестьдесят пятом году. Компьютеры тогда еще не научились делать компактными — он был большим и громоздким, а обезьяну соединяли с ним вполне реальные провода. Ну, так у Сесиля была эпилепсия. Компьютер улавливал начало припадка и передавал контршок, чтобы его прекратить. Очень хорошо. Казалось, припадки должны были случаться все реже и реже, точно так же как рука ребенка должна все реже и реже тянуться к вазе. Но произошло обратное. Сесилю понравились электрические токи. И он начал старательно вызывать припадки, для того чтобы лишний раз испытать приятное ощущение.
      — И, по-вашему, с Бенсоном происходит то же?
      — По-моему, да.
      Герхард покачал головой.
      — Послушайте, Джен, все это, конечно, очень интересно. Но человек не может вызывать или прекращать эпилептические припадки по своему желанию. Он не в состоянии их контролировать. Эти припадки…
      — …непроизвольны… Совершенно верно. Человек не может их контролировать, так же как он не может контролировать ритм сердца, кровяное давление, потоотделение и тому подобное.
      После продолжительной паузы Герхард сказал:
      — Вы ведь хотите сказать, что я ошибаюсь. На экране компьютера замерцало:
      11.32 —
      — Я хочу сказать, что вы слишком редко бываете на конференциях. Вы что-нибудь слышали об аутогенной тренировке?
      После паузы последовало смущенное «нет».
      — Долгое время это оставалось загадкой. Считалось, что человек может научиться контролировать лишь сознательные действия. Можно научиться водить машину, но нельзя научиться снижать свое кровяное давление. Ну, конечно, были йоги, которые якобы снижали потребность своего организма в кислороде и замедляли биение сердца почти до летального предела. Как говорят, они способны придать кишечной перистальтике обратное направление и пить через задний проход. Но все это было не доказано и казалось теоретически невозможным.
      Герхард осторожно кивнул.
      — Так вот, по-видимому, это вполне возможно. Можно научить крысу краснеть одним ухом. Правым или левым, как вам будет угодно. Можно научить ее снижать кровяное давление или частоту биения сердца. То же самое можно сделать и с человеком. Можно!
      — Но как? — Герхард спросил это с любопытством. Его недавнее смущение уже прошло.
      — Ну, человека с высоким кровяным давлением, например, достаточно поместить в отдельную комнату и надеть ему на руку манжет аппарата, измеряющего кровяное давление. Как только давление понижается, начинает звонить звонок. Вы просите пациента постараться, чтобы звонок звонил как можно больше. Звонок становится положительным подкреплением. Вначале понижение давления носит случайный характер. Но очень скоро субъект находит способ, как его снизить сознательно, и звонок раздается все чаще. А через несколько часов он уже звонит почти не переставая.
      Герхард спросил;
      — И вы считаете, что Бенсон искусственно вызывает припадки, чтобы получать стимуляцию?
      — Да.
      — Ну и что? Ведь припадков у него все равно не будет. Компьютер этого не допустит.
      — Вы ошибаетесь. Года два назад одному норвежцу, страдавшему шизофренией, вживили электроды так, что он мог раздражать центры удовольствия по желанию. Он проделывал это непрерывно, пока у него не начались судороги.
      Герхард поморщился.
      Ричардс, который следил за экраном, вдруг сказал:
      — Что-то не так!
      — В чем дело?
      — Данные перестали поступать.
      На экране они увидели:
      11.32 —
      11.42 —
      Дженет вздохнула.
      — Попробуйте экстраполировать эту кривую, — сказала она. — Проверьте, действительно ли у него начался цикл аутогенной тренировки и как быстро развивается этот процесс. А я пойду посмотрю, что случилось с Бенсоном.
      Дверь за ней захлопнулась. Герхард повернулся к компьютеру.

КРИЗИС

1

       Пятница
       12 марта 1971 года
 
      На седьмом этаже царила тишина. За столом сидели две дежурные сестры. Одна писала что-то в истории болезни, другая ела плитку шоколада и читала «Хронику кино». Дженет взяла с полки историю болезни Бенсона и раскрыла ее. Сестры не обращали на нее никакого внимания.
      Дженет хотела убедиться, что Бенсон получил все назначенные ему препараты. Но, к своему удивлению, обнаружила, что это было не так.
      — Почему Бенсон не получает торазина? — спросила она.
      Сестры с недоумением посмотрели на нее:
      — Бенсон?
      — Больной в семьсот десятой палате, — Дженет посмотрела на часы: был первый час ночи. — Ему должны были начать давать торазин еще в двенадцать часов дня. Двенадцать часов назад.
      — Разрешите? — одна из сестер протянула руку за историей болезни и открыла ее на странице с назначениями. Запись Макферсона о торазине была обведена красным карандашом. Рядом стояла загадочная пометка: «Позвонить».
      Дженет знала, что без больших доз торазина бредовые представления Бенсона активизируются и могут стать опасными.
      — Ах да! — сказала сестра. — Я помню. Доктор Моррис сказал, чтобы мы исполняли только его предписания и доктора Росс. Доктора Макфи мы не знаем и хотели позвонить ему, чтобы он подтвердил назначение. Ведь…
      — Это доктор Макферсон, — жестко сказала Дженет, — глава НПИО.
      Сестра хмурилась, рассматривая подпись.
      — Но мы-то откуда могли это знать? Подпись неразборчивая. Вот посмотрите, — она вернула Дженет историю болезни. — Мы решили, что это «Макфи», а в телефонном справочнике клиники с таким именем есть только один — гинеколог. Ну, нам и показалось, что тут должна быть какая-то ошибка. Ведь бывает, что врачи берут не ту карту, так что мы…
      — Ну хорошо, — перебила Дженет. — Это неважно. Просто дайте ему торазин и немедленно.
      — Сейчас, доктор, — сестра сердито посмотрела на Дженет и направилась к шкафу с медикаментами. Дженет пошла по коридору к палате № 710.
      У двери палаты, откинувшись на стуле, сидел полицейский и читал «Любовные истории» с таким увлечением, что Дженет даже удивилась. Ей не нужно было спрашивать, откуда он взял журнал — попросил у кого-нибудь из сестер, чтобы скоротать время. Он читал и курил сигарету, стряхивая пепел в направлении стоящей на полу пепельницы.
      Когда Дженет подошла к двери, он оторвался от журнала.
      — Добрый вечер, доктор.
      — Добрый вечер. — Она с трудом удержалась, чтобы не отчитать его за неряшливость. Но полицейские находились вне ее юрисдикции, а кроме того, она просто сорвала бы на нем раздражение против дежурных сестер.
      — Все спокойно? — спросила Дженет.
      — Вполне.
      В палате № 710 работал телевизор: из-за двери доносились голоса и смех. Кто-то сказал: «Ну и что же вы сделали?» Снова смех. Дженет открыла дверь.
      Все лампы в палате были погашены, и ее освещал только экран телевизора. Бенсон лежал, отвернувшись к стене и укрывшись с головой. Он, по-видимому, спал. Дженет выключила телевизор и подошла к кровати. Она осторожно коснулась его ноги.
      — Гарри, — негромко сказала она. — Гарри…
      И умолкла.
      Нога под ее рукой была мягкой и бесформенной. Дженет нажала посильнее и почувствовала, как что-то вздулось по сторонам ее ладони. Нащупав выключатель, она зажгла лампочку на тумбочке у кровати и сдернула одеяло.
      На кровати вместо Бенсона лежали три пластиковых мешка, которыми в клинике выстилали мусорные корзинки. Мешки были надуты, а отверстия завязаны крепким узлом. Свернутое полотенце заменяло голову, а еще одно полотенце, скрученное в жгут, служило «рукой».
      Дженет вполголоса позвала полицейского:
      — Идите-ка сюда, черт бы вас побрал!
      Полицейский вбежал в палату, вытаскивая на ходу пистолет. Дженет указала на кровать. Он выругался.
      — Что тут произошло?
      — Это я вас хотела спросить.
      Полицейский ничего не ответил. Он заглянул в ванную — никого, затем открыл стенной шкаф:
      — Костюм тут…
      — Когда вы в последний раз заглядывали в палату?
      — …а вот ботинок нет, — продолжал полицейский, все еще изучая содержимое стенного шкафа. — Его ботинки пропали. — Он обернулся к Дженет и с отчаянием в голосе спросил. — Да где же он?
      — Когда вы в последний раз заглядывали в палату? — повторила она и нажала кнопку, вызывая дежурную сестру.
      — Минут двадцать назад.
      Дженет подошла к открытому окну и выглянула. Далеко внизу она увидела стоянку для машин, но даже самый ловкий акробат не сумел бы спуститься по этой отвесной стене с седьмого этажа.
      — На какое время вы отлучались?
      — Послушайте, доктор, я только на несколько минут…
      — На какое время?
      — У меня кончились сигареты. У вас в клинике нет автоматов. Мне пришлось зайти в кафе напротив. Я отсутствовал три минуты. Около половины двенадцатого. Сестры обещали приглядеть за ним.
      — Великолепно, — сказала Дженет.
      Она заглянула в тумбочку — бритвенный прибор Бенсона, его бумажник, ключи от машины… все было на месте.
      В дверь просунула голову дежурная сестра:
      — Что еще такое?
      — По-видимому, пропал больной, — сказала Дженет.
      — Простите, но…
      Дженет махнула рукой в сторону пластиковых мешков на кровати. Сестра не сразу сообразила, в чем дело, но потом побелела.
      — Позвоните доктору Эллису, — распорядилась Дженет. — А также доктору Макферсону и доктору Моррису. Они сейчас дома. Пусть диспетчер вас соединит. Объясните, что дело не терпит отлагательств. А им скажите, что Бенсон исчез. Потом позвоните в отдел охраны клиники. Вы все поняли?
      — Да, доктор, — ответила дежурная сестра и выбежала из палаты.
      Дженет села на кровать и посмотрела на полицейского.
      — Откуда у него были мешки? — спросил он.
      Дженет уже знала ответ на этот вопрос.
      — Один он взял из мусорной корзины, другой — из корзины у двери, а третий из ванной. И два полотенца из ванной.
      — Ловко! — сказал полицейский и указал на стенной шкаф. — Далеко он уйти не мог. Вот же его одежда.
      — Но ведь ботинки он взял!
      — Человек с забинтованной головой и в халате далеко не уйдет, даже и в ботинках. — Полицейский покачал головой. — Надо позвонить в участок.
      — Бенсон звонил кому-нибудь?
      — Сегодня вечером?
      — Нет, в прошлом месяце.
      — Послушайте, я как-нибудь обойдусь сейчас без ваших острот!
      Только тут Дженет заметила, что полицейский еще совсем молод — ему не могло быть больше двадцати трех — двадцати пяти лет — и очень испуган. Он допустил непростительный промах и не знал, чем это для него кончится.
      — Извините, — сказала она. — Да, сегодня вечером.
      — Один раз. Около одиннадцати.
      — Вы слышали, что он говорил?
      — Нет, — полицейский пожал плечами. — Мне и в голову не приходило… — он умолк.
      — Значит, в одиннадцать он кому-то позвонил, а в половине двенадцатого скрылся.
      Дженет вышла из палаты и оглядела коридор. По дороге к лифту Бенсон должен был пройти мимо столика дежурной сестры, и его бы остановили.
      Что еще он мог предпринять? Она посмотрела в другой конец коридора. Там была лестница. Может быть, он спустился по ней? С седьмого этажа? На это у Бенсона вряд ли хватило бы сил. Да и на первом этаже его сразу бы задержал дежурный. На что он мог рассчитывать — в халате, с забинтованной головой…
      — Не понимаю, — сказал полицейский, выходя в коридор, — куда он девался?
      — Он ведь очень умен, — сказала Дженет.
      Да, именно об этом все они были склонны забывать. Для полицейских Бенсон был преступником, обвиняющимся в нанесении тяжких телесных повреждений, то есть одним из тех сотен любителей кулачных расправ, с которыми им приходится сталкиваться каждый день. Сотрудники клиники видели в нем больного — человека несчастного, опасного, находящегося на грани психоза, и все они забывали, что Бенсон, кроме того, обладал блестящим интеллектом. В своей области он был выдающимся специалистом. На предварительном психологическом обследовании в НПИО проверка его интеллектуальных способностей дала коэффициент сто сорок четыре. Он был вполне способен подготовить побег из клиники, а затем, подслушав у двери разговор полицейского с дежурной сестрой, мгновенно осуществить свой замысел. Но как?
      Он, несомненно, понимал, что в халате выйти из клиники ему не удастся. Свою одежду он оставил в палате, значит, и в ней он не рассчитывал выбраться на улицу незамеченным. Во всяком случае, ночью. Его задержали бы в вестибюле. После девяти часов посторонние в клинику не допускались. Так что же он придумал?
      Полицейский направился к кабинке дежурной сестры, чтобы позвонить в участок. Дженет пошла за ним, осматривая двери соседних палат. В палате № 709 лежал больной с ожогами, но она приоткрыла дверь и заглянула внутрь, проверяя, не там ли Бенсон. Палата № 708 была пуста: больной, которому сделали пересадку почки, еще днем выписался. На всякий случай Дженет проверила и эту палату.
      На следующей двери висела табличка БЕЛЬЕВАЯ. На каждом этаже хирургического отделения имелось такое помещение, где хранились бинты, шовный материал, белье. Дженет открыла дверь и вошла. Она оглядела ряды бутылей с растворами для внутривенных вливаний, подносы с наборами различных медицинских инструментов, стерильные маски, запасные халаты, форменную одежду сестер и санитаров…
      Дженет вздрогнула. В глубине полки лежал свернутый в бесформенный комок синий халат. Он был засунут между аккуратными стопками белых брюк, рубашек и курток, которые носят санитары.
      Дженет позвала сестру.
 
      — Это невозможно, — говорил Эллис, расхаживая по кабине дежурной сестры. — Абсолютно невозможно. Он перенес операцию всего два… нет, полтора дня назад. Он просто не мог уйти.
      — Но ушел, — сказала Дженет. — И выбрал для этого единственно возможный способ, переодевшись в костюм санитара. По-видимому, он спустился по лестнице на шестой этаж и там сел в лифт. В вестибюле никто не обратил на него внимания: ведь санитары приходят и уходят в любое время суток.
      На Эллисе был темный костюм и белая плиссированная рубашка. Он развязал галстук и нервно курил сигарету. Дженет впервые видела, как он курит.
      — И все-таки этого быть не может, — сказал Эллис. — После торазина…
      — Он его так и не получил.
      — Как не получил?
      — Что такое торазин? — спросил полицейский, делая пометку в своем блокноте.
      — Сестры решили, что произошла ошибка, и ничего ему не давали. Бенсон не получал ни снотворного, ни транквилизаторов ровно сутки.
      — А, черт! — сказал Эллис и бросил на сестер свирепый взгляд. — Но ведь у него была забинтована голова, — добавил он после секунды молчания. — Кто-нибудь да заметил бы это.
      Моррис, который тихо сидел в углу, сказал:
      — У него был парик.
      — Вы шутите!
      — Я сам видел.
      — Какого цвета парик? — осведомился полицейский.
      — Черный, — ответил Моррис.
      — А, черт, — повторил Эллис.
      — Откуда у него парик? — спросила Дженет.
      — Принесла какая-то его знакомая. Накануне операции.
      — Но послушайте, — не отступал Эллис. — Даже в парике он не мог уйти далеко. Бумажник и деньги он оставил здесь. А в такое время поймать такси практически невозможно.
      Дженет смотрела на Эллиса, удивляясь его способности закрывать глаза на реальное положение вещей. Он просто не хотел поверить, что Бенсон скрылся, и отрицал факты с упрямым ожесточением.
      — В одиннадцать часов, — сказала она, — Бенсон кому-то позвонил. — Она посмотрела на Морриса. — Вы помните, кто принес ему парик?
      — Хорошенькая девушка.
      — Вы не запомнили, как ее зовут? — спросила Дженет с легким сарказмом.
      — Анджела Блэк, — тотчас ответил Моррис.
      — Попробуйте найти ее в телефонной книге, — сказала Дженет.
      Моррис начал пролистывать книгу. Зазвонил телефон. Эллис снял трубку. Несколько секунд он молча слушал, затем, так ничего и не сказав, передал трубку Дженет.
      — Слушаю, — сказала она.
      — Я только что получил результат экстраполяции, — произнес голос Герхарда. — Вы были правы. Это действительно цикл аутогенной тренировки. Точки стимуляций точно соответствуют точкам экстраполируемой кривой.
      — Чудесно, — сказала Дженет и покосилась на Эллиса, Морриса и полицейского, которые с надеждой смотрели на нее.
      — Все так, как вы говорили, — продолжал Герхард. — Бенсону, очевидно, нравятся стимуляции. Он все чаще и чаще провоцирует припадок. Кривая резко идет вверх.
      — Когда наступит кризис?
      — Скоро, — сказал Герхард. — Если он не нарушит цикла — а это маловероятно, — то в шесть утра стимуляции будут следовать одна за другой почти без перерыва.
      — Вы проверили? — спросила Дженет, нахмурившись, и посмотрела на свои часы. Они показывали половину первого.
      — Да. Непрерывные стимуляции начнутся в шесть часов четыре минуты сегодня утром.
      — Спасибо, — сказала Дженет и быстро повесила трубку.
      — У Бенсона начался цикл аутогенной тренировки, — объяснила она, обернувшись к остальным. — Кризис наступит в шесть утра.
      — Черт! — сказал Эллис, взглянув на стенные часы. — Осталось меньше шести часов.
      В углу Моррис, отложив телефонную книжку, говорил со справочной:
      — В таком случае попробуйте западный Лос-Анджелес… Попробуйте списки новых номеров.
      Полицейский перестал делать пометки и с недоумением спросил:
      — В шесть часов что-то должно произойти?
      — Да, по-видимому, — ответила Дженет.
      Эллис затянулся сигаретой.
      — Два года, — сказал он, — и все впустую. — Он старательно погасил сигарету. — А Макферсона известили?
      — Ему позвонили по телефону.
      — Попробуйте незарегистрированные номера, — попросил Моррис. Несколько секунд он слушал, затем сказал: — Говорит доктор Моррис из университетской клиники. Это экстренный случай. Нам необходимо найти Анджелу Блэк. Если… — Он сердито бросил трубку. — Стерва, — сказал он.
      — Ну как?
      Моррис покачал головой.
      — Мы ведь даже не знаем, ей ли звонил Бенсон, — сказал Эллис. — Он мог позвонить еще кому-нибудь.
      — Кому бы Бенсон ни звонил, через несколько часов с этим человеком может случиться непоправимое, — сказала Дженет. Она раскрыла историю болезни Бенсона. — Ну, думаю, ночь нам предстоит длинная. Пора приниматься за дело.

2

      На автостраде было много машин. На автостраде всегда много машин, даже в пятницу в час ночи. Сквозь ветровое стекло Дженет смотрела на красные пятна габаритных огней, которые сливались в единый узор, растянувшийся на несколько миль. Столько людей! Куда они едут в такое позднее время?
      Дженет обычно нравилось мчаться по автостраде. Когда ей случалось возвращаться домой из клиники поздно ночью, мелькание зеленоватых дорожных указателей, сложная паутина развязок и эстакад, бодрящее стремительное движение вперед опьяняли ее и она чувствовала себя счастливой, веселой, свободной. Дженет выросла в Калифорнии и смутно помнила первые автострады. Их сеть росла вместе с ней, и она не считала их ни опасностью, ни злом. Они составляли неотъемлемую часть ландшафта, дарили скорость и хмельную радость.
      Автомобиль играл крайне важную роль в жизни Лос-Анджелеса, города, который больше любого другого зависел от техники. Без автомобилей Лос-Анджелес погиб бы, как погиб бы без воды, которая текла к нему по трубам сотни миль, как погиб бы без некоторых методов жилищного строительства. Так жил Лос-Анджелес, и корни этого восходили к началу века.
      Но в последнее время Дженет яснее начала распознавать тонкие психологические следствия этой жизни внутри автомобиля. В Лос-Анджелесе не было кафе на тротуарах, где можно посидеть и поглазеть на прохожих — ведь по тротуарам никто не ходил. Зато пока горел красный сигнал светофора, люди в течение нескольких секунд смотрели друг на друга, а затем ехали дальше. Однако в этой изолированной жизни внутри кокона из тонированного стекла и нержавеющей стали, с коврами, кондиционированным воздухом, стереомагнитофоном и холодильником было нечто противоестественное. Глубокая человеческая потребность в прямом общении с себе подобными, потребность людей посмотреть и себя показать не находила удовлетворения.
      Местные психиатры все чаще сталкивались с деперсонализационным синдромом. Лос-Анджелес был городом приезжих, которые еще не успели пустить тут корни. Автомобили мешали им узнать друг друга ближе, а общественных учреждений, которые могли бы способствовать их сближению, было слишком мало. В церковь практически не ходил никто, совместные работы не удовлетворяли тяги к общению. Люди страдали от одиночества, они жаловались на свою изолированность в этом городе, где у них нет друзей, вдали от родных, от своего прежнего дома. Они утрачивали желание жить, а автомобиль оказывался весьма удобным средством для самоубийства. Полицейские даже придумали термин «единичный несчастный случай». Вы выбирали эстакаду и влетали на нее со скоростью 80–90 миль в час, вжимая педаль газа в пол… Иногда требовалось несколько часов, чтобы извлечь мертвое тело из искореженной груды металла.
      На скорости 65 миль в час Дженет, перестраиваясь из ряда в ряд, свернула с автострады у Сансета и помчалась через Голливуд-Хилз, не притормаживая на поворотах — покрышки взвизгивали, лучи фар прорезали мрак. Движение тут было небольшое, и Дженет рассчитывала через несколько минут добраться до дома Бенсона.
      Теоретически задача, стоявшая перед ней и остальным штатом НПИО, была простой: вернуть Бенсона в клинику до шести утра. В этом случае они отключили бы вживленный компьютер, оборвав учащающиеся стимуляции. Затем, продержав Бенсона несколько дней на транквилизаторах, они подключили бы компьютер к другим электродам. Теперь уже ясно, что первые электроды были выбраны неправильно. Но они сознательно шли на этот риск, полагая, что у них всегда остается возможность исправить ошибку. И вот этой-то возможности они и лишились.
      Вернуть Бенсона в клинику было необходимо. Простая задача, и относительно простое решение: проверить все места, где Бенсон бывал особенно часто. Просмотрев историю его болезни, все они отправились по разным адресам. Дженет к нему домой, Эллис в ночной «Клуб кроликов», где Бенсон бывал довольно часто, а Моррис — в Санта-Монику, «Аутотроникс инкорпорейтед», где работал Бенсон. Моррис дозвонился до директора фирмы, и тот обещал сам его встретить, чтобы он мог без помех осмотреть здание.
      Через час им предстояло связаться друг с другом и обменяться новостями. Очень простой план, хотя, по ее глубокому убеждению, бесполезный. Но что им оставалось делать?
 
      Дженет оставила машину у дома Бенсона и по выложенной плитками дорожке направилась к входной двери. Она была приоткрыта, и откуда-то изнутри доносились взрывы смеха и веселый визг. Дженет постучалась и распахнула дверь.
      — Можно?
      Ей никто не ответил. Смех раздавался где-то в глубине дома. Дженет вошла. Она ни разу не была у Бенсона дома и теперь не без интереса огляделась по сторонам. Ну конечно, этого и следовало ожидать!
      Снаружи дом Бенсона был совершенно таким же, как сотни и тысячи деревянных бунгало, — скромный и незаметный, точно сам Бенсон. Однако внутри вы словно попадали в гостиную эпохи Людовика XVI: изящные старинные стулья и козетки, гобелены на стенах, паркет из красного дерева.
      — Кто-нибудь дома? — спросила Дженет.
      В тишине ее голос прозвучал особенно громко, но опять ее никто не услышал: смех раздавался попрежнему. Дженет пошла на звук и оказалась в кухне. Плита была старомодная, ни электрической духовки, ни посудомойки, ни электрического миксера, ни тостера. «Никаких машин», — подумала Дженет. Бенсон создал для себя мирок, в который современная техника не допускалась.
      За окном виднелась полоска газона и плавательный бассейн — стандартная принадлежность такого рода жилищ, все та же внешняя заурядность, которую культивировал Бенсон. Подводное освещение бассейна было включено. В прорезанной зеленоватым светом воде весело плескались две молоденькие девушки. Дженет открыла дверь черного хода и вышла.
      Девушки ее не заметили. Они продолжали брызгаться, визжать и смеяться. Остановившись у самого края, Дженет спросила:
      — Кто-нибудь дома?
      Девушки обернулись к ней. Одна спросила:
      — Вы ищете Гарри?
      — Да.
      — Вы из полиции?
      — Я врач.
      Девушка ловко выбралась из бассейна и начала вытираться. Она была в красном бикини.
      — Он только что ушел, — сказала она. — Только он просил, чтобы мы ничего не говорили полицейским.
      — А когда он ушел?
      — Несколько минут назад.
      — Вы давно здесь?
      — Неделю, — ответила вторая девушка из бассейна. — Гарри пригласил нас погостить. Сказал, что мы очень симпатичные.
      Первая девушка накинула полотенце на плечи и сказала:
      — Мы познакомились с ним у «Кроликов». Он там часто бывает.
      Дженет кивнула.
      — С ним не соскучишься, — сказала девушка. — Всегда что-нибудь придумает. Вы знаете, кем он сегодня оделся?
      — Кем же?
      — Больничным санитаром. Все белое. — Она покачала головой. — Умереть можно!
      — Вы с ним говорили?
      — А как же!
      — Что он вам сказал?
      Девушка в красном бикини пошла к дому. Дженет последовала за ней.
      — Он сказал, чтобы мы ничего не говорили полицейским. Пожелал нам повеселиться.
      — Зачем он приезжал?
      — Ему надо было взять вещи.
      — Какие?
      — Что-то из его кабинета.
      — Где его кабинет?
      — Пойдемте, я вам покажу.
      Они вошли в дом. Ноги девушки оставляли на паркете мокрые следы.
      — Ну и местечко! Гарри просто псих. Вы слышали, как он рассуждает?
      — Да.
      — Ну, так вы знаете. Совсем свихнутый. — Она обвела комнату рукой. — Такое старье! Зачем он вам понадобился?
      — Он болен, — сказала Дженет.
      — Понятно. То-то он был весь в бинтах. Попал в автомобильную катастрофу?
      — Ему сделали операцию.
      — Серьезно? В больнице?
      — Да.
      — Серьезно?
      Они вышли в коридор, в конце которого находились спальни. Девушка толкнула одну из дверей, и они оказались в кабинете — старинный письменный стол, старинные лампы, набитая волосом кушетка.