Четверг
       11 марта 1971 года
 
      Дженет Росс сидела в пустом кабинете. Она взглянула на стенные часы. Девять часов. Она посмотрела на письменный стол, на котором ничего не было, если не считать блокнота и вазы с цветами. Она посмотрела на стул напротив. И наконец громко спросила:
      — Ну, как дела?
      Раздался щелчок, и из вмонтированного в потолок динамика послышался голос Герхарда:
      — Нам надо еще несколько минут, чтобы отрегулировать звук. Освещение нормальное. Давайте-ка поговорим?
      Дженет кивнула и посмотрела через плечо на полупрозрачное стекло у себя за спиной. Она увидела свое отражение, но знала, что Герхард в соседней комнате наблюдает за ней.
      — У вас усталый голос, — сказала Дженет.
      — Неприятности со «Святым Джорджем». Провозился до поздней ночи, — ответил Герхард.
      — Я тоже устала, — сказала она. — Только неприятность у меня с тем, кого святым никак не назовешь. — Она засмеялась.
      Говорила она только для того, чтобы в соседней комнате могли отрегулировать звук, почти не думая. Но это было правдой: Артур меньше всего был святым. И даже впечатление, что перед ней незаурядная личность, успело совсем стереться за несколько недель их знакомства. Собственно говоря, она немножко им увлеклась. («Увлеклась? Гм. Вы это так называете?» — словно услышала она голос доктора Рэмоса.) Артур родился красивым и богатым. У него был желтый «феррари», много энергии и обаяния. С ним она чувствовала себя женственной и легкомысленной. Артур был способен на веселые сумасбродства, например слетать с ней на самолете в Мехико только для того, чтобы пообедать в маленьком ресторанчике, где, по его мнению, готовили неподражаемо. Она понимала, что это глупо, и все-таки подобные выходки ей очень нравились. И еще ей было с ним легко — никаких разговоров о медицине, о клинике, о психиатрии. Артура это нисколько не интересовало, и в ней он видел только женщину. («Объект желаний»? Черт бы побрал доктора Рэмоса.)
      Затем, когда она узнала его ближе, ей захотелось говорить с ним о своей работе. Но, к ее удивлению, выяснилось, что Артуру претят такие разговоры. Ее работа была для него как бы обличением его собственной внутренней слабости. Сам он номинально был биржевым маклером — сыну богатого человека не требовалось для этого больших усилий — и авторитетно рассуждал о деньгах, капиталовложениях, процентных ставках и ценных бумагах. Однако в его манере сквозила агрессивность, словно он искал самоутверждения и не находил его.
      Затем Дженет поняла то, что ей следовало бы понять с самого начала: Артура в ней привлекала ее уверенность в себе. Ее (во всяком случае, теоретически) было труднее ошеломить и покорить, чем какую-нибудь юную актрису на выходные роли, а потому победа над ней была особенно приятной.
      В конце концов Дженет устала от всего этого. Веселые сумасбродства перестали доставлять ей удовольствие и начали вызывать неясное гнетущее чувство. Она правильно истолковала эти признаки — и все чаще оказывалась слишком занятой, чтобы встретиться с ним. А когда они все-таки встречались, веселая развязность Артура, его постоянные выдумки, его костюм, его машины не вызывали в ней ничего, кроме раздражения. Она поглядывала на него через ресторанный столик и не могла найти того, что видела прежде. Ни следа. И вчера вечером она окончательно порвала с Артуром. Они оба давно знали, что дело шло к этому.
      Так почему же гнетущее ощущение не проходит?
      — Вы что-то замолчали, — сказал Герхард.
      — Я не знаю, что говорить… Настало время всем людям доброй воли прийти на помощь пациенту. Юркая рыжая лиса вытащила рыбку из ручья. Все мы идем к последнему общему пути на небеса. — Она замолчала. — Этого хватит?
      — Еще немного.
      — Мэри, Мэри, все не так; Расцветает ли твой сад? Извините, дальше я не помню. Про гвоздики и табак. — Она засмеялась.
      — Очень хорошо. Мы кончили настройку.
      Дженет посмотрела на динамик.
      — После проверки электродов вы сразу подключите компьютер?
      — Не исключено, — ответил Герхард. — Если все будет в порядке. Рог торопится посадить его на транквилизаторы.
      Дженет кивнула. Это была заключительная стадия лечения Бенсона, и курс транквилизаторов можно было начать не раньше ее завершения. До вчерашней ночи Бенсону давали люминал, но уже с утра он будет в полном сознании, как это требуется для интерфейсинга.
      Термин «интерфейсинг» придумал Макферсон. Ему нравилась терминология, которой пользовались специалисты по вычислительным машинам. Интерфейс — это связующее звено между двумя системами. Или между компьютером и эффекторным устройством. В данном случае речь шла практически о связи между двумя компьютерами: мозгом Бенсона и компьютером, вживленным в его плечо. Электроды были подсоединены к компьютеру, но не включены. С их включением должна была возникнуть петля обратной связи Бенсон — компьютер.
      Макферсон считал эту операцию первой из целой серии. Он предполагал от эпилептиков перейти к шизофреникам, а затем к умственно отсталым и слепым. У него в кабинете уже висели соответствующие графики. И он намеревался использовать все более сложную электронную технику. В конце концов дело должно было дойти и до проектов вроде «Формы Кью», которую даже Дженет считала не слишком осуществимой.
      Но пока нужно было дать ответ на чисто практический вопрос: какой из сорока электродов способен предотвратить припадок? Установить это можно было только экспериментальным путем.
      Электроды были вживлены в заданный участок с точностью до одного миллиметра. Хирургически рассчитывать на большее не мог никто, и все же из-за плотности мозга даже такая точность оказывалась далеко не достаточной. Диаметр нервной клетки мозга не превышает одного микрона, то есть в одном квадратном миллиметре мозговой ткани находится около тысячи нервных клеток.
      И по отношению к этим клеткам электроды были вживлены весьма приблизительно. Вот почему их и требовалось столько. Ведь хотя бы один должен попасть в нужную точку, а метод проб и ошибок позволял установить, какой именно электрод следует включать для предотвращения припадка.
      — Больного сейчас привезут, — сказал Герхард.
      Секунду спустя в кабинет вкатили Бенсона, одетого в синий халат с белыми полосками. Выражение его лица было бодрым, и он приветственно помахал Дженет — жест этот получился неуклюжим, так как плечо у него было все еще забинтовано.
      — Как вы себя чувствуете? — спросил Бенсон и улыбнулся.
      — Задавать вопросы тут — это моя обязанность.
      — Вопросы буду задавать я, — сказал Бенсон, все еще улыбаясь, но со скрытым напряжением в голосе.
      Дженет с некоторым удивлением поняла, что он испытывает страх. И удивилась собственному удивлению. Его страх был вполне естественным. Любой человек на его месте тоже боялся бы. Ведь и она сама вовсе не была так уж спокойна.
      Сестра погладила Бенсона по плечу, кивнула Дженет и вышла. Они остались вдвоем.
      Некоторое время оба хранили молчание. Бенсон смотрел на Дженет, а она — на него, давая время Герхарду сфокусировать спрятанную в потолке телекамеру и подготовить стимулирующую аппаратуру.
      — Так что же будет сегодня? — спросил Бенсон.
      — Мы по очереди попробуем каждый электрод и посмотрим, что из этого получится.
      Бенсон кивнул. Он казался спокойным, но Дженет давно научилась не доверять его спокойствию. Помолчав, Бенсон спросил:
      — Это больно?
      — Нет.
      — Ну, хорошо, — сказал Бенсон. — Валяйте.
      В соседней комнате Герхард, сидя в темноте на высоком табурете среди светящихся циферблатов многочисленных приборов, смотрел через полупрозрачное стекло на Дженет и Бенсона, которые начали разговор. Сидящий рядом с ним Ричардс взял в руки микрофон магнитофона и сказал вполголоса:
      — Серия стимуляций номер один, пациент Гарольд Бенсон, 11 марта 1971 года.
      Герхард перевел взгляд на четыре телевизионных экрана, расположенных прямо перед ним. Первый из них показывал Бенсона крупным планом — это изображение записывалось на пленку видеомагнитофона. На второй экран компьютер проецировал изображение сорока электродов, расположенных двумя параллельными рядами в мозговом веществе. В момент стимуляции над соответствующим электродом вспыхивала яркая точка.
      Третий экран показывал осциллографическую кривую электрического стимула. На четвертом экране светилась схема маленького компьютера, вживленного в плечо Бенсона.
      Дженет Росс говорила в соседней комнате.
      — Вы будете испытывать самые разные ощущения, в том числе и очень приятные. Мы хотим, чтобы вы нам рассказывали о том, что чувствуете. Хорошо?
      Бенсон кивнул.
      Ричардс сказал:
      — Первый электрод, пять милливольт в течение пяти секунд.
      Герхард нажал несколько кнопок. На одном из экранов появилась схема замкнутой цепи, ток зазмеился по сложному электронному лабиринту вживленного компьютера. Операторы следили за Бенсоном сквозь полупрозрачное стекло.
      — Забавно, — сказал Бенсон.
      — Что именно? — спросила Дженет.
      — Это ощущение.
      — Вы можете его описать?
      — Как будто я ем бутерброд с ветчиной.
      — Вы любите бутерброд с ветчиной?
      Бенсон пожал плечами:
      — Не так чтоб очень.
      — Вы чувствуете голод?
      — Не так чтоб очень.
      — Вы чувствуете что-нибудь еще?
      — Нет. Только вкус хлеба и ветчины. — Он улыбнулся. — Черного хлеба.
      Герхард кивнул. Первый электрод стимулировал какое-то давнее воспоминание.
      Ричардс:
      — Второй электрод, пять милливольт, пять секунд.
      Бенсон:
      — Мне нужно в туалет.
      — Это пройдет, — сказала Дженет.
      Герхард отодвинулся от приборной панели и, прихлебывая кофе, следил за происходящим.
      — Третий электрод, пять милливольт, пять секунд.
      Этот электрод не оказал никакого воздействия.
      Бенсон продолжал спокойно обсуждать с Дженет туалетные комнаты в ресторанах, отелях, аэропортах…
      — Попробуй еще раз, — сказал Герхард. — Добавь пять милливольт.
      — Повторение третьего электрода, десять милливольт, пять секунд.
      На телевизионном экране цепь замкнулась через третий электрод. Снова безрезультатно.
      — Переходи к четвертому, — сказал Герхард и сделал несколько пометок. N 1 — воспоминание (бутерброд с ветчиной), № 2 — переполнение мочевого пузыря, № 3 — никаких субъективных изменений, № 4 -
      Герхард поставил тире и стал ждать. Для того чтобы испробовать все сорок электродов, требовалось немало времени, но это было дьявольски интересно. Воздействие, электродов оказывалось удивительно разным, хотя располагались они совсем рядом. Еще одно неопровержимое доказательство плотности мозга, который кто-то назвал самой сложной структурой нашей Вселенной. И совершенно справедливо: количество клеток в мозгу одного человека втрое превышает численность населения всего земного шара. Воображение было бессильно представить подобную плотность. Едва начав работать в НПИО, Герхард решил изучать мозг в натуре. Он занимался препарированием несколько дней, обложившись десятком учебников. С помощью тупой деревянной палочки, обычного инструмента для препарирования мозга, он осторожно и терпеливо соскребал сыроподобное серое вещество — соскребал и в конце концов остался ни с чем. Мозг не похож на печень или легкие. Невооруженному глазу он представлялся абсолютно единообразным, и ничто не говорило о его функциях. Мозг был слишком сложным, слишком тонким механизмом. И слишком плотным.
      — Четвертый электрод, — сказал Ричардс в микрофон. — Пять милливольт, пять секунд.
      Странным, почти детским голосом Бенсон произнес:
      — Можно мне пирожка с молочком?
      — Интересно, — заметил Герхард, следя за ним.
      Ричардс кивнул.
      — Как по-твоему, сколько ему сейчас лет?
      — Пять-шесть, не больше.
      Бенсон болтал с Дженет о пирожках, о своем трехколесном велосипеде. В течение следующих нескольких минут он медленно, точно путешественник во времени, возвращался из прошлого в настоящее.
      Наконец он снова стал взрослым и уже рассказывал о своем детстве, а не жил в нем.
      — Я постоянно клянчил пирожки, а она мне их не давала. Говорила, что от них у меня могут испортиться зубы.
      — Продолжим, — сказал Герхард.
      — Пятый электрод, пять милливольт, пять секунд, — сказал Ричардс.
      В соседней комнате Бенсон заерзал в кресле. Дженет спросила, что с ним.
      — Очень странное ощущение, — сказал Бенсон.
      — А именно?
      — Трудно описать. Как наждачной бумагой… раздражает…
      Герхард кивнул и сделал пометку: № 5 — «потенциальный припадок». Это иногда случалось. Вдруг оказывалось, что вживленный электрод стимулировал припадок. Никто не знал почему. Герхард считал, что на этот вопрос найти ответ не удастся. Он был убежден, что мозг вообще непостижим.
      Работа с программами типа «Джордж» и «Марта» убедила Герхарда, что относительно простая программа может вызвать сложное и непредсказуемое поведение компьютера. Бывает также, что запрограммированная машина далеко обходит своего программиста: так, в 1963 году Артур Сэмюэль «научил» машину играть в шашки и она в конце концов начала выигрывать у своего учителя.
      А ведь все эти исследования проводились на машинах, чей электронный мозг не превосходил по сложности муравьиный. Мозг человека был куда сложнее, а его программирование длилось десятки лет. Так как же можно было надеяться постичь механизмы его работы?
      В какой-то мере это оборачивалось философской проблемой. Согласно теореме Геделя, ни одна система не может объяснить саму себя и ни одна машина не может понять свое внутреннее устройство. В лучшем случае, считал Герхард, человеческий мозг после долгих лет работы сможет расшифровать мозг лягушки. Но он никогда не сможет в равной мере постичь себя. Для этого требуется сверхчеловеческий мозг.
      Когда-нибудь, полагал Герхард, будет сконструирован компьютер, который сможет разобраться в мириадах нервных клеток и в сотнях миллиардов внутренних связей в человеческом мозгу. Тогда наконец человек получит искомые сведения — но добудет их для него другой разум. И человек, конечно, не будет знать, как работает этот компьютер.
      В комнату вошел Моррис с чашкой кофе. Он отхлебнул глоток и посмотрел на Бенсона.
      — Ну, как он держится?
      — Хорошо, — ответил Герхард.
      — Шестой электрод, пять и пять, — сказал Ричардс.
      Бенсон никак не прореагировал. Он говорил с Дженет об операции, о том, что у него все еще болит голова. Повторная стимуляция также ничего не дала.
      — Седьмой электрод, пять и пять, — сказал Ричардс.
      Бенсон внезапно выпрямился.
      — Это было приятно, — сказал он.
      — Что? — спросила Дженет.
      — Повторите, если вам нужно.
      — Какое у вас возникло ощущение?
      — Очень приятное, — сказал Бенсон. Он словно весь преобразился. — А знаете, доктор Росс, — добавил он, — вы замечательный человек.
      — Благодарю вас.
      — И очень привлекательны. Не помню, говорил я вам об этом раньше?
      — Как вы себя сейчас чувствуете?
      — Вы мне очень нравитесь. Не знаю, говорил я вам раньше?
      — Мило, — проговорил Герхард, — наблюдая за Бенсоном. — Очень мило.
      Моррис кивнул:
      — Сильный центр удовольствия.
      Герхард сделал пометку в своем блокноте. Моррис отхлебнул кофе. Они подождали, пока Бенсон успокоится. Потом Ричардс невозмутимо сказал:
      — Восьмой электрод, пять милливольт, пять секунд.
      Пробы продолжались.

      В полдень на интерфейсинг пришел Макферсон. Это никого не удивило. В известном смысле исход операции решался только теперь. Электроды, компьютер и батарейка были вживлены и подсоединены друг к другу, но они бездействовали, дожидаясь включения. Так новый автомобиль ждет, чтобы кто-нибудь повернул ключ зажигания. Герхард показал Макферсону свои записи.
      — При раздражении мозга импульсами по пять милливольт три точки дали положительные результаты, а две — отрицательные. Положительный результат получен с седьмым, девятым и тридцать первым электродами. Отрицательный — с пятым и тридцать вторым.
      Макферсон взглянул на записи, потом посмотрел на Бенсона через полупрозрачное стекло.
      — Среди положительных есть подход к центру удовольствия?
      — По-видимому, седьмой.
      — Сильный?
      — Вполне. Когда мы его стимулировали, он сказал, что это ему нравится, и проявил большой интерес к Джен.
      — Может быть, слишком сильный? С вредными последствиями?
      Герхард покачал головой.
      — Нет, не сказал бы. Если, конечно, стимуляции не будут следовать друг за другом через короткие интервалы. Как было с тем норвежцем…
      — Нам вряд ли следует этого опасаться, — перебил Макферсон. — Бенсон останется в клинике еще несколько дней. Если что-нибудь пойдет не так, мы всегда сможем переключить электроды. Нужно просто держать его под наблюдением. А девятый как?
      — Слабоват и даже не очень четок.
      — Как он реагировал?
      — Повеселел, начал чаще улыбаться, рассказывать забавные анекдоты.
      Макферсона это не заинтересовало.
      — А как тридцать первый?
      — Четкое успокаивающее действие. Безмятежность, расслабление, радость.
      Макферсон потер руки.
      — Ну, мне кажется, можно остановиться на этом, — сказал он, еще раз взглянул через стекло на Бенсона и распорядился: — Включите седьмой и тридцать первый электроды.
      Макферсон, несомненно, ощущал весь драматизм этого момента, его будущее место в истории медицины. Но сказать то же про Герхарда было никак нельзя. Он встал с табурета и равнодушно, словно ничего, кроме скуки, не испытывал, подошел к пульту управления компьютера в углу под телевизионным экраном. Он нажал на кнопки, экран засветился, и секунду спустя на нем возникла надпись:
      БЕНСОН Г. Ф.
      ИНТЕРФЕЙСИНГ.
      ЭЛЕКТРОДЫ: 40, обозначение по номерам.
      НАПРЯЖЕНИЕ: постоянное.
      ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ: постоянная.
      ФОРМЫ ВОЛН: импульсы.
      Герхард нажал кнопку, и надпись исчезла, сменившись вопросами, на которые Герхард печатал ответы.
      ИНТЕРФЕЙСИНГ, БЕНСОН Г. Ф.
      1. КАКИЕ ЭЛЕКТРОДЫ БУДУТ ВКЛЮЧАТЬСЯ?
      Только 7, 31.
      2. НАПРЯЖЕНИЕ НА СЕДЬМОМ ЭЛЕКТРОДЕ?
      5 милливольт.
      3. ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ СТИМУЛЯЦИИ СЕДЬМЫМ ЭЛЕКТРОДОМ?
      5 секунд.
      После краткого перерыва те же вопросы были повторены для тридцать первого электрода. Глядя на Герхарда, Макферсон сказал Моррису:
      — Забавно, не правда ли? Мы даем указания маленькому компьютеру. Маленький компьютер получает инструкции от большого компьютера, а тот получает их от Герхарда, самого большого компьютера.
      — Может быть, — сказал Герхард и засмеялся.
      На экране появилось:
      ПАРАМЕТРЫ ИНТЕРФЕЙСИНГА ЗАФИКСИРОВАНЫ.
      ГОТОВ К ПРОГРАММИРОВАНИЮ ВСПОМОГАТЕЛЬНОГО БЛОКА.
      Моррис вздохнул. Нет, ему явно не хотелось попасть в положение, когда какой-нибудь компьютер назвал бы и его «вспомогательным блоком».
      Герхард продолжал невозмутимо печатать, и в комнате было слышно только это негромкое пощелкивание. Остальные телевизионные экраны показывали схему маленького компьютера. Включение закончилось, и она замерцала:
      БЕНСОН Г. Ф. ПОДКЛЮЧЕН К КОМПЬЮТЕРУ.
      ВЖИВЛЕННЫЙ ПРИБОР ЧИТАЕТ ЭЭГ И ОСУЩЕСТВЛЯЕТ НЕОБХОДИМУЮ ОБРАТНУЮ СВЯЗЬ.
      И это было все. Моррис испытал легкое разочарование. Конечно, он заранее знал, что ничего другого не будет, но все-таки ждал чего-то более торжественного и теперь чувствовал себя так, словно обманулся в своих ожиданиях. Герхард произвел последнюю проверку. Все было в порядке, и на экране вспыхнула заключительная надпись:
      КОМПЬЮТЕР УНИВЕРСИТЕТСКОЙ КЛИНИКИ (СИСТЕМА 360) БЛАГОДАРИТ ВАС ЗА ИНТЕРЕСНОГО ПАЦИЕНТА.
      Герхард улыбнулся. В соседней комнате Бенсон все еще тихо беседовал с Дженет. Они ничего не заметили.

      На Дженет Росс процедура стимуляции произвела самое гнетущее впечатление. Она стояла в коридоре и смотрела вслед Бенсону, которого увозили. Сестра повернула кресло к лифту, мелькнула белая повязка на шее Бенсона, и они скрылись из виду.
      Дженет пошла в противоположную сторону мимо разноцветных дверей НПИО. Ей почему-то вдруг вспомнился желтый «феррари» Артура. Воплощение элегантной беспечности. Идеальная игрушка. Ей очень захотелось оказаться сейчас в Монте-Карло: она выходит из машины Артура в своем лучшем вечернем платье и поднимается по лестнице в казино, чтобы поставить на карту всего лишь деньги, а не чью-то судьбу.
      Она взглянула на часы. Черт, всего лишь четверть первого. Впереди добрая половина рабочего дня. Интересно, как живется педиатрам? Наверное, хорошо. Щекотать младенцев, делать уколы, наставлять юных матерей, как приучить ребенка проситься на горшочек. Чем не жизнь?
      Перед ее глазами вновь возникло забинтованное плечо Бенсона, и она свернула в «Телекомп». Ей хотелось поговорить с Герхардом наедине, но в комнате было полно народу: Макферсон, Моррис, Эллис — короче говоря, все. Они весело переговаривались и пили кофе за здоровье друг друга.
      Кто-то сунул ей в руку чашку, а Макферсон отечески положил руку ей на плечо,
      — Насколько я понимаю, мы сегодня пробудили у Бенсона нежные чувства к вам.
      — Как будто, — она заставила себя улыбнуться.
      — Ну, я полагаю, это вам не в новинку.
      — Как сказать!
      В комнате стало тише, праздничное настроение угасло. Дженет почти не пожалела об этом. Вызвать у человека искусственное возбуждение — что тут смешного? Это представляет определенный научный интерес, но в эмоциональном плане вызывает скорее страх и жалость. С какой же стати так веселиться?
      Эллис достал фляжку и влил ей в кофе прозрачную жидкость.
      — По-ирландски, — сказал он, подмигнув. — Так будет вкуснее.
      Дженет кивнула и посмотрела в глубину комнаты на Герхарда.
      — Пейте же, пейте! — настаивал Эллис.
      Герхард стоял рядом с Моррисом и, казалось, напряженно его слушал. Потом Дженет услышала, как Моррис сказал:
      — …кошками не торгуем.
      Герхард засмеялся, Моррис засмеялся. Моррис рассказывал анекдоты.
      — А ведь неплохо? — сказал Эллис. — Как по-вашему?
      — Очень вкусно, — сказала Дженет, отпив глоток.
      Заметив, что Моррис отошел налить себе еще кофе и Герхард остался один, она воспользовалась паузой и ускользнула от Эллиса и Макферсона.
      — Послушайте, можно вас на два слова? — спросила она Герхарда.
      — Конечно, — ответил Герхард, наклоняя к ней голову. — Что случилось?
      — Скажите, можете вы последить за Бенсоном с помощью главного компьютера?
      — За работой вживленного компьютера?
      — Да.
      Герхард пожал плечами.
      — Могу, разумеется. Но зачем? Мы ведь знаем, что маленький компьютер в полном порядке.
      — Да-да, — перебила Дженет. — Конечно. Но все-таки сделайте это. Для гарантии.
      Герхард ничего не ответил, но его взгляд был достаточно выразителен. «Для гарантии против чего?» — яснее всяких слов спрашивал он.
      — Ну, пожалуйста.
      — Ладно, — сказал Герхард. — Я налажу контроль, как только они уйдут. Компьютер будет проверять его дважды в час.
      Дженет сдвинула брови.
      — Четыре раза в час?
      — Лучше бы каждые десять минут.
      — Договорились, — сказал Герхард. — Каждые десять минут.
      — Спасибо.
      Дженет залпом допила кофе и, чувствуя, как внутри нее разливается приятное тепло, вышла из комнаты.

      Эллис сидел в углу палаты № 710 и наблюдал за суетой вокруг кровати Бенсона, Два сотрудника радиационной лаборатории проверяли уровень радиации, сестра брала кровь для исследования содержания стероидов, техник по ЭЭГ настраивал свою аппаратуру, и, наконец, Герхард и Ричардс в последний раз проверяли электроды и вживленный компьютер.
      Сам Бенсон словно ничего не замечал: он неподвижно лежал на спине, глубоко дышал и смотрел в потолок. Казалось, он не обращал ни малейшего внимания на людей, которые ощупывали его, поднимали и опускали его руки, поправляли простыни. Он лежал и смотрел в потолок.
      У одного из техников были на редкость волосатые руки, которые по контрасту с белоснежными рукавами его халата казались очень темными, и, когда эта рука задержалась на забинтованном плече Бенсона, Эллису вдруг вспомнились обезьяны, которых он оперировал. Операции на животных — это всего лишь способ отработки методики, и как бы хирург ни убеждал себя, он ни на секунду не забывает, что перед ним обезьяна, а не человек, и можно ошибиться, можно располосовать обезьяну от уха до уха — это не страшно. Не будет ничего — ни скользких вопросов, ни родственников, ни адвокатов, ни репортеров. Даже хозяйственный отдел не станет предъявлять претензий по поводу судьбы обезьян, хотя каждая из них стоила не меньше восьмидесяти долларов. Обезьяны никого не интересуют. В том числе и его самого. Ведь свою цель он видел не в том, чтобы помогать обезьянам, а в том, чтобы помогать людям. Бенсон пошевелился.
      — Я устал, — сказал он и посмотрел на Эллиса.
      — Не пора ли закругляться, ребята? — сказал Эллис.
      Один за другим техники, кивнув, отходили от кровати и собирали инструменты. Последними ушли Герхард с Ричардсом. Эллис и Бенсон остались одни.
      — Чувствуете сонливость? — спросил Эллис.
      — Я чувствую себя чертовой машиной. Я чувствую себя, как автомобиль, проходящий техобслуживание. Я чувствую себя так, словно меня ремонтируют!
      Бенсон сердился все больше. Эллис заметил, что и сам волнуется. Он испытывал большой соблазн вызвать сестер и санитаров, чтобы было кому удерживать Бенсона, когда начнется припадок. Но он даже не встал со стула и только сказал:
      — Это все глупости!
      Бенсон, тяжело дыша, свирепо уставился на него.
      Эллис взглянул на экран ЭЭГ. Волны там приобрели неправильную форму, образуя характерную для припадка конфигурацию.
      Бенсон наморщил нос:
      — Какой это запах? — вскрикнул он. — Отвратительный…
      Над кроватью замигал красный сигнал: СТИМУЛЯЦИЯ. На пять секунд волны сплелись в бесформенный клубок белых линий. Зрачки Бенсона расширились. Затем линии выровнялись, а зрачки сузились до обычных размеров.
      Бенсон отвернулся от Эллиса и посмотрел в окно на заходящее солнце.
      — А знаете, — сказал он, — сегодня на редкость приятный день, вы не находите?

      В 11 часов вечера Дженет Росс снова зашла в клинику. Просто так. После конца рабочего дня прозектор, который уже несколько недель настойчиво приглашал ее в кино, повторил свое приглашение, и на этот раз она наконец согласилась. Они смотрели детективный фильм — прозектор объяснил, что ходит только на детективы. Дженет насчитала пять убийств, а потом бросила считать. В темноте она покосилась на соседа: он улыбался. Его реакция на фильм была настолько стереотипной — прозектор, смакующий насилие и смерть, — что ей припомнились и другие стереотипы врачебного мира: садист-хирург, ребячливый педиатр, гинеколог-женоненавистник и, конечно, сумасшедший психиатр.
      Когда они вышли из кино, прозектор подвез ее до клиники, где она оставила свою машину, но вместо того, чтобы поехать домой, она поднялась в НПИО. Просто так.
      На этаже царила глубокая тишина, но Дженет рассчитывала, что Герхард и Ричардс еще не ушли. Она не ошиблась. Они сидели в «Телекомпе», склонившись над печатным устройством компьютера. Ее появление они даже не заметили. Дженет налила себе кофе и спросила.
      — Что-нибудь заело?
      Герхард почесал затылок:
      — Теперь «Марта», — сказал он, — сначала «Джордж» отказывался быть святым. Теперь «Марта» становится милой. Все идет к чертям.
      Ричардс улыбнулся:
      — У вас свои пациенты, Джен. У нас — свои.
      — Кстати, о моем пациенте…
      — Ну конечно! — сказал Герхард, вставая. Он подошел к пульту управления. — А я-то гадал, зачем вы пришли! — Он улыбнулся. — Или неудачное свидание?
      — Неудачный фильм, — ответила Дженет.
      Герхард нажал несколько кнопок. Машина начала печатать цифры и буквы.
      — Вот сводка всех проверок начиная с тринадцати часов двенадцати минут.
      01.12 — ЭЭГ нормальная
      01.22 — ЭЭГ нормальная
      01.32 — ЭЭГ нормальная
      01.42 — ЭЭГ нормальная
      01.52 — ЭЭГ сна
      02.02 — ЭЭГ сна
      02.12 — ЭЭГ нормальная
      02.22 — ЭЭГ нормальная
      02.32 — ЭЭГ нормальная
      02.42 — ЭЭГ сна
      02.52 — ЭЭГ нормальная
      03.02 — ЭЭГ нормальная
      03.12 — ЭЭГ нормальная