Издалека-издалека донеслись слова:
      — Он приходит в себя…
      — Неужели?
      — Смотрите сами….
      Спустя мгновение Холл закашлялся — что-то вытащили у него из горла; он еще раз кашлянул, задышал, ловя воздух ртом, и открыл глаза.
      На него тревожно смотрела женщина.
      — Как вам теперь? Это проходит быстро…
      Холл попытался ответить, но не смог. Он лежал неподвижно на спине и радовался тому, что дышит. Сначала дышать было трудно, но постепенно стало легче, легче, ребра вздымались и опускались уже без усилий. Он повернул голову и спросил:
      — И долго я?..
      — Секунд сорок, — ответила женщина. — Или около того. Сорок секунд без дыхания. Вы уже немного посинели, когда мы вас подняли, но мы вам тут же ввели трубку — и к респиратору…
      — Когда это было?
      — Минут двенадцать-пятнадцать назад. Лигамин — препарат кратковременного действия, но мы за вас очень беспокоились. Как вы теперь?
      — Вполне.
      Он оглядел комнату — это был лазарет четвертого уровня. На дальней стене засветился экран, и на нем показалось лицо Стоуна.
      — Привет, — сказал Холл.
      Стоун улыбнулся:
      — Поздравляю!
      — Значит, бомба не того?..
      — Бомба не того, — ответил Стоун.
      — Это хорошо, — сказал Холл и снова закрыл глаза.
      Проспал он больше часа, а когда проснулся, телеэкран был пуст. Сестра сказала, что Стоун разговаривает с базой Ванденберг.
      — Случилось еще что-нибудь?
      — По прогнозам «Андромеда» сейчас должна быть над Лос-Анджелесом.
      — И?..
      Сестра передернула плечиками.
      — И ничего. Похоже, что она теперь вообще никак и ни на что не действует…

* * *

      — Именно ни на что, — подтвердил Стоун позже. — По-видимому, очередная мутация породила стойкую доброкачественную форму. Мы, правда, все еще ждем сообщения о чьей-нибудь странной смерти или болезни, но прошло уже шесть часов, и с каждой минутой вероятность такого сообщения уменьшается. Мы надеемся, что в конце концов «Андромеда» вообще покинет пределы атмосферы — здесь для нее слишком много кислорода. Но, конечно, если бы в «Лесном пожаре» взорвалась бомба…
      — А много тогда оставалось времени? — поинтересовался Холл.
      — Когда вы повернули ключ? Около тридцати четырех секунд.
      — Целая вечность, — пошутил Холл, — И волноваться не стоило.
      — Ну, вам-то, может, и не стоило. А мы на пятом уровне, признаться, поволновались изрядно. Я ведь забыл вам сказать, что для улучшения взрывной характеристики за тридцать секунд до взрыва с пятого уровня откачивается весь воздух…
      — Вот как, — откликнулся Холл.
      — А теперь мы с вами хозяева положения. «Андромеда» у нас осталась, и мы продолжаем ее изучать. Уже начали описывать ряд мутантных форм. Довольно занятный организм, поразительно многосторонний… — Стоун улыбнулся. — Полагаю, можно с уверенностью сказать, что «Андромеда» уйдет в верхнюю атмосферу, не причинив нам больше никаких неприятностей. Там, на поверхности, опасность миновала. Что же касается нас тут, под землей, то мы уже поняли, что происходит с этой козявкой в смысле мутаций. Это важнее всего. Что мы хоть что-то поняли…
      — Поняли? — переспросил Холл.
      — О да, — сказал Стоун. — Пришлось понять.

      Читателям, которых пугает или возмущает то, о чем повествует эта книга, не следует обманываться мыслью, будто речь идет о чем-то совершенно новом. Физиологическое изучение мозга продолжается более ста лет, и более пятидесяти лет развиваются методы управления поведением. Проблема стояла уже десятилетия — ее надо было только увидеть, и никому не возбранялось обсуждать ее, высказываться «за» или «против».
      Достаточно широко она освещалась и в печати. Исследования в области нейробиологии — весьма эффектный материал, и они постоянно фигурировали на страницах воскресных газет. Однако широкая публика никогда не принимала их всерьез. В течение многих лет изрекалось столько мрачных пророчеств, строилось столько нелепых предположений, что «контроль над мозгом» теперь считается делом далекого будущего — когда-нибудь он и осуществится, но так нескоро, что никого из ныне живущих это никак коснуться не может.
      Ученые, посвятившие себя таким исследованиям, старались привлечь к ним внимание общественности. Несколько лет назад Джеймс Макконнелл из Мичиганского университета сказал своим студентам: «Послушайте, мы можем это сделать. Мы можем установить контроль над поведением. Но кто будет решать, что следует делать? Если вы не поторопитесь и не скажете мне, как я должен поступить, я отвечу за вас. И тогда будет поздно».
      В настоящее время многим людям кажется, что они живут в мире, который предопределен и идет по заранее установленному пути. Прошлым решениям мы обязаны загрязнением среды обитания, проблемам утраты личности, язвам урбанизации; кто-то другой принял за нас решение, а нам приходится расхлебывать его последствия. Подобная позиция представляет собой по-детски решенный и опасный уход от ответственности. И каждому следует это понять.
      Вот почему тут дается следующая таблица:

       ИСТОРИЯ ЛЕЧЕНИЯ ПСИХОМОТОРНОЙ ЭПИЛЕПСИИ
       1864Морель, Фере и ряд других французских невропатологов описывают некоторые симптомы психомоторной эпилепсии.
       1888Хьюлингз Джексон (Англия) создает классическое описание психомоторной эпилепсии и предшествующей ауры.
       1898Джексон и Колмен (Англия) устанавливают, что нарушения происходят в височной доле мозга.
       1908Хорсли и Кларк (Англия) описывают методику стереотаксической хирургии в применении к животным.
       1941Джеспер и Кершмен (США и Канада) демонстрируют, что электроэнцефалограмма больных психомоторной эпилепсией характеризуется электрическими разрядами в области височной доли.
       1947Спигель и сотрудники (США) сообщают о первой стереотаксической операции на человеке.
       1950Пенфилд и Фленеген (Канада) делают больному психомоторной эпилепсией операцию, которая дает хорошие результаты.
       1958Талерак и сотрудники (Франция) начинают практиковать стереотаксическое вживление глубинных электродов.
       1963Хит и сотрудники (США) разрешают пациентам самим стимулировать свой мозг через вживленные электроды.
       1965Нарабаяши (Япония) сообщает о применении стереотаксической хирургии для лечения 98 больных с агрессивным поведением.
       1965Во всем мире сделано свыше 24000 стереотаксических операций на человеке.
       1968Дельгадо и сотрудники (США) вживляют «стимосивер» (радиостимулятор и радиоприемник) амбулаторным больным, страдающим психомоторной эпилепсией.
       1969В Аламогордо (штат Нью-Мексико) шимпанзе посредством радио соединяется с компьютером, который программирует раздражения мозга обезьяны.
       1971В Лос-Анджелесе оперируют больного Гарольда Бенсона.
М. К.

       Лос-Анджелес, 23 октября 1971 года
       Вторник
       9 марта 1971 года
 
      В полдень они спустились в приемный покой и сели на скамью у дверей, выходящих на пандус для машин скорой помощи. Эллис явно нервничал и думал о чем-то своем. Моррис спокойно ел шоколадку и комкал обертку в кармане своей белой куртки.
      За стеклами двери солнечные лучи падали на большую вывеску с надписью: ОТДЕЛЕНИЕ СКОРОЙ ПОМОЩИ и вывеску поменьше: ТОЛЬКО ДЛЯ МАШИН СКОРОЙ ПОМОЩИ. Издалека донесся звук сирены.
      — Это он? — спросил Моррис.
      Эллис посмотрел на свои часы:
      — Не думаю. Еще рано.
      Они сидели на скамье и вслушивались в приближающийся звук сирены. Эллис снял очки и протер их концом галстука. К ним подошла одна из сестер отделения скорой помощи — Моррис не знал, как ее зовут, — и сказала весело:
      — Приветственный комитет весь в сборе?
      Эллис скосил на нее глаза, а Моррис сказал:
      — Мы сразу возьмем его наверх. У вас здесь есть история его болезни?
      — Да, конечно, доктор, — сказала сестра сердито и ушла.
      Эллис вздохнул. Он надел очки и хмуро посмотрел вслед сестре.
      — Она просто шутила, — сказал Моррис.
      — Наверное, вся больница уже знает, — проворчал Эдлис.
      — Такой секрет сохранить трудно.
      Сирена раздалась совсем близко. В окно они увидели, как машина скорой помощи задним ходом въехала на пандус. Два санитара открыли дверцы и вытащили носилки. На них лежала худенькая старушка. Она задыхалась, и в груди у нее булькало. «Тяжелый отек легких», — подумал Моррис, провожая взглядом носилки, исчезающие в дверях приемного покоя.
      — Надеюсь, он в хорошей форме, — сказал Эллис.
      — Кто?
      — Бенсон.
      — А что с ним могло случиться?
      — Они могли его обработать, — Эллис угрюмо уставился в окно.
      «Он явно в плохом настроении», — подумал Моррис. А это означало, что Эллис волнуется, — Моррис достаточно часто оперировал вместе с Эллисом, и все это было ему хорошо знакомо. Раздражительность, еле подавляемое возбуждение до первого надреза и полное, даже ленивое спокойствие, когда начиналась операция.
      — Ну где же он, черт побери! — воскликнул Эллис, снова посмотрев на часы.
      Чтобы переменить тему, Моррис спросил:
      — На три тридцать все готово?
      В три тридцать Бенсона должны были представить врачебному персоналу больницы в особом нейрохирургическом амфитеатре.
      — Насколько мне известно, — сказал Эллис, — демонстрацию больного будет вести Росс. Только бы Бенсон был в приличной форме.
      Мягкий женский голос произнес по внутреннему радио:
      — Доктор Эллис. Доктор Эллис. Двадцать два — тридцать четыре. Доктор Эллис, двадцать два — тридцать четыре.
      Эллис поднялся.
      — А, черт! — буркнул он.
      Моррис понимал, что это означает. Эллису звонили из экспериментальной лаборатории. Вероятно, что-то стряслось с подопытными обезьянами. Весь прошлый месяц Эллис каждую неделю делал по три операции на обезьянах, просто чтобы держать себя и персонал в форме.
      Эллис направился к вмонтированному в стену телефону. Он прихрамывал — в детстве сильно поранил правую ногу и перерезал боковой малоберцовый нерв. Моррису всегда казалось, что это увечье сыграло определенную роль в решении Эллиса стать нейрохирургом. Во всяком случае, Эллис словно бы поставил себе задачу устранять всяческие изъяны, чинить неисправное. Он так и говорил своим пациентам: «Ничего, мы вас починим». У него же самого изъянов хватало: хромота, ранняя лысина, подслеповатые глаза за толстыми стеклами очков. Поэтому он казался незащищенным, и было легче прощать ему постоянную раздражительность.
      А может быть, эта раздражительность была порождена долгими годами хирургической практики? Моррис не знал — слишком недолго сам он был хирургом. Он смотрел в окно на стоянку. Начались часы, когда разрешалось навещать больных, и многочисленные родственники въезжали на автостоянку и вылезали из машин, обводя взглядом высокие корпуса. В их глазах читалась робость: люди боятся больниц.
      Моррис заметил, что многие лица уже загорели. В Лос-Анджелесе стояла теплая, солнечная весна, но сам он оставался таким же белым, как его куртка и брюки, в которые он каждый день облачался в больнице. «Надо чаще бывать на воздухе, — сказал он себе. — Например, выходить с завтраком в сад». Конечно, он играет в теннис, но, к сожалению, только по вечерам.
      Вернулся Эллис.
      — Черт, — выругался он. — Этель разорвала швы.
      — Как это случилось?
      Этель, молодую самку макака-резуса, оперировали накануне. Операция прошла безупречно, и Этель вела себя удивительно тихо — для макака.
      — Не знаю, — сказал Эллис. — По-видимому, как-то высвободила лапу. Так или иначе, она визжит, и кость с одной стороны оголена.
      — Она вырвала электроды?
      — Не знаю. Но мне надо идти туда снова все зашивать. Вы один справитесь?
      — Наверное.
      — Вы умеете обращаться с полицейскими? — спросил Эллис. — Думаю, они не доставят вам особых хлопот.
      — Да, конечно.
      — Побыстрее поднимите Бенсона на седьмой этаж и вызовите Росс. Я приду, как только смогу. — Он посмотрел на часы. — Уложусь минут за сорок, если Этель будет вести себя прилично.
      — Желаю удачи, — сказал Моррис и улыбнулся.
      Эллис нахмурился и ушел.
      Не успел он скрыться из виду, как снова появилась сестра отделения скорой помощи.
      — Что это с ним? — спросила она.
      — Просто нервничает, — сказал Моррис.
      — Оно и видно, — протянула сестра и посмотрела в окно, явно не торопясь уходить.
      Моррис задумчиво глядел на нее. Он достаточно долго работал в клинике и умел распознавать мельчайшие оттенки, связанные со статусом ее персонала. Начинал он стажером без всякого статуса. Сестры в подавляющем большинстве разбирались в медицине лучше, чем он тогда, и, уставая, даже не пытались скрывать свое превосходство. («По-моему, доктор, лучше бы этого не делать.»)
      Со временем он стал штатным хирургом, и с той поры сестры начали относиться к нему с несколько большим почтением. Когда он занял должность старшего ассистента, то работал уже с такой уверенностью, что некоторые сестры называли его по имени. И вот теперь, когда его перевели в отделение нейропсихиатрических исследований, его снова называли строго официально, но сейчас это означало новый, более высокий статус.
      Только на этот раз дело было в другом: сестра не уходила, потому что его окружал ореол особенной важности — ведь все в клинике знали, что должно произойти.
      Глядя в окно, сестра сказала:
      — Вот он!
      Моррис встал и тоже посмотрел в окно. Голубой полицейский фургон развернулся на стоянке и задним ходом подъехал к приемному покою.
      — Ну, ладно, — проговорил Моррис, — сообщите на седьмой этаж, что мы сейчас поднимемся.
      — Хорошо, доктор, — и она исчезла.
      Два санитара открыли двери. Они ничего не знали о Бенсоне. Один из них спросил Морриса:
      — Вы этого ждете?
      — Да.
      — В палату скорой помощи?
      — Нет, мы его госпитализируем.
      Санитары кивнули, следя взглядом за полицейским, который сидел за рулем. Он вылез, обошел фургон, открыл заднюю дверцу. Два полицейских, сидевших сзади, спрыгнули на землю, щурясь от яркого света. За ними вылез Бенсон.
      И, как всегда, Морриса поразила его внешность. Бенсон, несколько полный для своих тридцати четырех лет, выглядел удивительно кротким. Его лицо выражало растерянность и навеки застывшее недоумение. Он стоял у фургона и озирался по сторонам, держа перед собой руки, скованные наручниками. Увидев Морриса, он сказал «Здравствуйте» и смущенно уставился в землю.
      — Вы тут главный? — спросил один из полицейских.
      — Да. Я доктор Моррис.
      Полицейский указал на внутренние двери;
      — Показывайте дорогу, доктор.
      — Вы не могли бы снять с него наручники?
      Бенсон поднял глаза на Морриса и тут же снова отвел их.
      — Нам об этом ничего сказано не было. — Полицейские переглянулись. — Ну да, наверное, можно.
      Пока они снимали наручники, шофер протянул Моррису заполненный бланк: «Передача подозреваемого под надзор специального учреждения (медицинского)». Моррис расписался.
      — И еще вот тут, — указал шофер.
      Расписываясь, Моррис посмотрел на Бенсона. Тот спокойно растирал запястья, глядя прямо перед собой. Обезличенность и казенность этой процедуры вызвали у Морриса такое ощущение, словно он расписался в получении посылки. «Интересно, не чувствует ли и Бенсон себя посылкой?» — подумал он.
      — Ну вce, — сказал шофер. — Спасибо, доктор. Моррис провел Бенсона и двух полицейских в приемный покой. Санитары закрыли двери. Сестра подкатила кресло на колесиках, и Бенсон сел в него. Полицейские удивленно переглянулись.
      — У нас такой порядок, — пояснил Моррис.
      Они направились к лифту.
      Лифт остановился на втором этаже. Там, в вестибюле, его ждали посетители, чьи родственники находились в палатах на верхних этажах. Увидев сидящего в кресле Бенсона, Морриса и двух полицейских, они в нерешительности остановились.
      — Пожалуйста, подождите следующего лифта, — вежливо сказал Моррис.
      Двери закрылись. Лифт пошел вверх.
      — А где доктор Эллис? — спросил Бенсон. — Я думал, он будет здесь.
      — Он в операционной. Скоро придет.
      — А доктор Росс?
      — Вы увидите ее на демонстрации.
      — Ах, да! — Бенсон улыбнулся. — Демонстрация!
      Полицейские обменялись подозрительными взглядами, но промолчали. Лифт остановился на седьмом этаже, и они все вышли.
      На седьмом этаже находились специальные хирургические палаты, где лежали больные с самыми тяжелыми и сложными формами заболеваний. В сущности это было экспериментальное отделение. Сюда помещали пациентов, страдающих острой формой сердечных, почечных и эндокринных заболеваний. Моррис подкатил Бенсона к столику дежурной сестры в стеклянной кабинке на пересечении двух коридоров.
      Сестра посмотрела на них. Увидев полицейских, она как будто удивилась, но ничего не сказала.
      — Это мистер Бенсон, — объяснил Моррис. — Семьсот десятая готова?
      — Ну конечно, — ответила сестра и ободряюще улыбнулась Бенсону. Он уныло улыбнулся в ответ и покосился на пульт управления компьютером в углу кабинки дежурной сестры.
      — Автоматический дежурный? — спросил он.
      — Да, — ответил Моррис.
      — А где находится главный компьютер?
      — В подвале.
      — В этом здании?
      — Да. Он требует много энергии, а кабели подведены к этому зданию.
      Бенсон кивнул. Морриса его вопросы не удивили. Просто Бенсон старается не думать об операции, а к тому же он специалист по электронным вычислительным машинам.
      Сестра протянула Моррису историю болезни Бенсона. Стандартная голубая пластиковая обложка со штампом университетской клиники. На ней были наклеены ярлычки: красный — «нейрохирургическое отделение», желтый — «тщательный уход» и белый, который Моррис еще никогда не встречал на картах своих пациентов. Он означал «меры предосторожности».
      — Мое досье? — спросил Бенсон, когда Моррис покатил его по коридору к палате номер 710. Полицейские шли сзади.
      — Угу.
      — Интересно, что там внутри. Я об этом давно думаю.
      — В основном неудобочитаемые пометки.
      В действительности же история болезни Бенсона была толстой, вполне удобочитаемой и содержала все заключения, выданные компьютером.
      Они остановились у двери с номером 710. Один из полицейских вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
      Второй остался стоять в коридоре.
      — Так положено, — объяснил он.
      Бенсон посмотрел на Морриса.
      — Они очень меня оберегают, — сказал он. — Это даже лестно.
      Первый полицейский вышел в коридор.
      — Все в порядке.
      Моррис вкатил Бенсона в палату. Она была большая и выходила окнами на юг. Бенсон окинул ее взглядом и одобрительно кивнул.
      — Это одна из лучших палат во всей клинике, — сказал Моррис.
      — Можно мне теперь встать? — спросил Бенсон.
      — Да, конечно.
      Бенсон встал, подошел к кровати и сел. Он несколько раз подпрыгнул, проверяя, мягок ли матрац, а потом начал нажимать кнопки, поднимая и опуская кровать. Он нагнулся и принялся рассматривать механизм снизу. Моррис подошел к окну и задернул занавески, умеряя яркость света.
      — Ничего сложного, — сказал Бенсон.
      — О чем вы?
      — Да этот механизм. Очень простой. Вам следовало бы установить здесь устройство обратной связи, чтобы движения лежащего компенсировались… — Бенсон умолк.
      Он открыл дверцу стенного шкафа, посмотрел внутрь, потом заглянул в ванную и вернулся назад. Моррис подумал, что Бенсон держится не как обычный больной. Чаще всего люди в его положении робеют, но он вел себя так, словно снимал номер в отеле.
      — Ну что ж, подходит, — сказал Бенсон и засмеялся. Он сел на кровать и посмотрел на Морриса, потом перевел взгляд на полицейских.
      — А им обязательно оставаться здесь?
      — Наверное, они могут подождать и в коридоре, — сказал Моррис.
      Полицейские молча кивнули и вышли, закрыв за собой дверь.
      — Я, собственно, спросил, должны ли они вообще оставаться в клинике?
      — Да, — сказал Моррис.
      — Все время?
      — Да. Если только мы не сможем добиться, чтобы ваше дело было прекращено.
      Бенсон нахмурился:
      — Это было… то есть я… Так плохо?
      — Вы подбили ему глаз и сломали одно ребро.
      — Но опасности нет никакой?
      — Ни малейшей.
      — Я ничего не помню, — сказал Бенсон. — Все блоки памяти у меня стерты.
      — Я знаю.
      — Но я рад, что он серьезно не пострадал.
      Моррис кивнул.
      — Вы привезли свои вещи? Пижаму и прочее?
      — Нет, но это можно устроить.
      — Хорошо. Я скажу, чтобы до тех пор вам выдали казенное белье. Больше ничего не нужно?
      — Ничего. — Бенсон улыбнулся. — Разве что укол-другой?
      — Вот без этого, — Моррис улыбнулся в ответ, — вам придется обойтись.
      Бенсон вздохнул.
      Моррис вышел из палаты.
      Полицейские поставили у двери стул. Один сидел, а другой прислонился к стене. Моррис открыл записную книжку.
      — Вам, конечно, нужно знать расписание, — сказал он. — Через полчаса сюда зайдет администратор с документами, которые Бенсон должен подписать. Отказ от денежного возмещения и прочее. Затем, в три тридцать, Бенсона отвезут вниз, в главный амфитеатр на демонстрацию. Минут через двадцать он вернется. Вечером ему обреют голову. Операция назначена на завтра, на шесть часов утра. У вас есть ко мне вопросы?
      — Можно, чтобы доставляли еду сюда? — спросил один из полицейских.
      — Я скажу, чтобы сестра заказала лишние порции. Вы будете дежурить вместе?
      — Нет, по одному. По восемь часов каждый.
      — Я скажу сестрам, — сказал Моррис. — Когда будете уходить и приходить, отмечайтесь у них. Они любят знать, кто находится на этаже.
      Полицейские кивнули. Наступило молчание. Потом один из полицейских спросил:
      — А все-таки что с ним?
      — У него одна из форм эпилепсии.
      — Я видел парня, которого он избил, — сказал полицейский. — Большой, сильный парень. Похож на шофера грузовика. И в голову бы не пришло, что такой хиляк, — он ткнул пальцем в сторону двери, — способен так его отделать.
      — Во время эпилептического припадка он буйствует.
      — А что это за операция?
      — Это операция мозга, которую мы называем процедурой третьей степени, — сказал Моррис и не стал больше ничего объяснять. Полицейские все равно не поймут. А поймут, так не поверят.
 
      Большая нейрохирургическая конференция, на которой присутствовали все хирурги клиники и докладывались наиболее сложные случаи, обычно проходила в девять часов утра по четвергам. Экстренно она назначалась очень редко — слишком трудно было собрать весь персонал. Но на этот раз амфитеатр был заполнен до отказа. Эллис видел перед собой уходящие вверх ярусы белых халатов и бледных, повернутых к нему лиц. Он поправил очки и сказал:
      — Как многим из вас уже, наверное, известно, завтра утром нейропсихиатрическое исследовательское отделение проведет операцию, которую мы называем процедурой третьей степени, на лимбической системе мозга человека.
      Аудитория безмолвствовала. Дженет Росс, стоявшую в углу рядом с входной дверью, удивило отсутствие какой бы то ни было реакции на эти слова. «Хотя, — подумала она затем, — удивляться, собственно, было нечему: вся клиника знала, что НПИО давно уже ждало подходящего больного для осуществления процедуры третьей степени».
      — Должен просить вас, — продолжал Эллис, — осторожней формулировать вопросы, когда введут пациента. Он очень впечатлителен, и его душевное равновесие в сильнейшей степени нарушено. Мы решили сначала познакомить вас с историей его болезни, а уж потом представить его вам. Доктор Росс, работающий с ним психиатр, сообщит вам вкратце все необходимое.
      Эллис кивнул, и Дженет Росс вышла на середину зала.
      Она посмотрела на уходящие к потолку ряды лиц и вдруг на мгновение оробела. Дженет, высокая худощавая блондинка с пепельными волосами, стройная и загорелая, была очень красива, но себе она казалась слишком костлявой и угловатой, лишенной мягкой женственности, что ее нередко огорчало. Однако она знала, что производит впечатление, и к тридцати годам, после десяти с лишним лет, отданных преимущественно мужской профессии, научилась пользоваться этим впечатлением.
      Теперь она заложила руки за спину, глубоко вздохнула и начала говорить быстро и сжато, как было принято на больших конференциях.
      — Гарольд Франклин Бенсон — специалист по электронным вычислительным машинам. Тридцать четыре года. Был женат, но развелся. Два года назад попал в автомобильную катастрофу на автостраде Лос-Анджелес — Санта-Моника. До этого был совершенно здоров. После катастрофы какое-то время находился в бессознательном состоянии. Был доставлен в местную больницу, где провел под наблюдением ночь, а утром был признан здоровым и выписан. В течение следующих шести месяцев он чувствовал себя нормально, а затем у него начались явления, которые сам он называет «затемнением».
      Аудитория молчала. Со всех сторон на Дженет Росс смотрели внимательные глаза.
      — Эти «затемнения» длились несколько минут и случались примерно раз в месяц. Нередко им предшествовало ощущение странных, неприятных запахов. «Затемнения» часто наступали после употребления алкогольных напитков. Больной обратился к своему врачу, который констатировал переутомление и рекомендовал воздерживаться от спиртного. Бенсон выполнил совет врача, но «затемнения» не прекратились. Через год после катастрофы больной заметил, что «затемнения» становятся более частыми и длительными. Порой, приходя в сознание, он обнаруживал, что находится в незнакомом месте. Несколько раз он замечал на своем теле синяки и царапины, его одежда была разорвана, словно после драки. Но он никогда не помнил, что с ним происходило в период «затемнения».
      Ее слушатели закивали. Пока все было ясно — обычный случай височной эпилепсии. Но это было только начало.
      — Друзья больного, — продолжала Дженет, — говорили ему, что он изменился, но он не придавал значения их словам. Постепенно Бенсон полностью разошепся с большинством из своих прежних друзей. Примерно тогда же — год назад — он, по его словам, сделал важнейшее открытие в своей области. Бенсон специализируется на изучении «механической жизни», машинного интеллекта. По его утверждению, в ходе своей работы он установил, что машины конкурируют с человеком и в конце концов подчинят себе мир.
      По аудитории прокатились шепотки. Это было интересно, особенно для психиатров. Дженет увидела в одном из верхних рядов Мэнона, своего учителя. Он сидел, зажав виски ладонями.
      — Бенсон рассказал об этом открытии тем немногим друзьям, которые у него еще оставались. Они посоветовали ему обратиться к психиатру, но это только рассердило его. За последние месяцы он окончательно уверился, что машины готовятся захватить мир.
      Затем, шесть месяцев назад, он был арестован по подозрению в избиении авиационного механика, но вскоре отпущен за недоказанностью обвинения. Однако это подействовало на Бенсона крайне угнетающим образом, и он обратился к психиатру. Его мучило подозрение, что зверски избил механика именно он. Это казалось ему невозможным, но тягостные сомнения не рассеивались. В нейропсихиатрическое исследовательское отделение университетской клиники больной был направлен четыре месяца назад, в ноябре 1970 года. На основании истории его болезни — повреждение головы, эпизодическая агрессивность, которой предшествует ощущение странных запахов, — был поставлен предварительный диагноз: психомоторная эпилепсия. Как вам известно, НПИО в настоящий момент принимает только больных с нарушениями в поведении, поддающимися соматическим мерам воздействия.
      Неврологический статус оказался полностью нормальным. Отсутствовали изменения и в электроэнцефалограмме: электрическая активность мозга не свидетельствовала о патологии. На ЭЭГ, записанной после того, как в организм больного был введен алкоголь, удалось обнаружить судорожную активность в правой височной доле мозга. Таким образом, Бенсон был признан пациентом первой степени — твердый диагноз психомоторной эпилепсии.
      Дженет умолкла, чтобы передохнуть и дать аудитории время обдумать услышанное.
      — Больной вполне интеллигентный, — продолжала она, — и ему объяснили суть его заболевания. Ему сказали, что во время автомобильной катастрофы он перенес мозговую травму, которая вылилась в форму эпилепсии, характеризующуюся «судорогами мысли» — пароксизмами сознания, а не тела, которые проявляются в агрессивных поступках. Ему также было сказано, что это вполне обычное заболевание, которое поддается лечению. Больному был назначен медикаментозный курс.
      Три месяца назад Бенсон был арестован за нанесение телесных повреждений. Жертвой была двадцатичетырехлетняя танцовщица, выступающая в ночных клубах, которая затем отказалась от обвинения. Известную роль тут сыграло вмешательство клиники.
      Месяц назад был завершен курс лечения противосудорожными препаратами. Улучшения в состоянии больного не произошло, что делает его пациентом второй степени: психомоторный эпилептик, не поддающийся медикаментозной терапии. И тогда решили прибегнуть к операции, которую мы будем обсуждать сегодня.
      Дженет помолчала.
      — Прежде чем пригласить больного, — сказала она затем, — я должна добавить следующее: вчера он избил заправщика на бензоколонке. Операция назначена на завтра, и нам удалось уговорить полицию разрешить госпитализацию больного. Но формально Бенсон находится под арестом по обвинению в нанесении телесных повреждений.