 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Горький Максим :: Раззаков Федор :: Азимов Айзек :: Толстой Лев Николаевич :: Чехов Антон Павлович :: Ламур Луис :: Кларк Артур Чарльз :: Станюкович Константин Михайлович Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Влюбленный опекун :: Чумные псы :: Повесть об отплате за добро :: Тайна неудачного выстрела :: Полюбить никогда не поздно :: Господство женщин :: Безрассудство :: Хопалонг приходит на помощь |
Экстренный случайModernLib.Net / Триллеры / Крайтон Майкл / Экстренный случай - Чтение (стр. 17)
– Вы таскали зелье из хирургического отделения? – Немножко.., только-только, чтобы… – Как долго? – Три года. Может, четыре. – Что произошло потом? – Роман ограбил клинику. Роман Джонс. – Когда? – На той неделе. – И? – Они начали искать. Проверяли всех. – И вы больше не могли воровать? – Да. – Что вы сделали? – Попыталась купить у Романа. – Так… – Он заломил слишком высокую цену. – Кто предложил сделать аборт? – Роман. – Чтобы раздобыть деньги на дурь? – Да. – Сколько он хотел? – спросил я, хотя уже знал ответ. – Триста долларов. – И вы выскоблили Карен? – Да…да…да… – Кто давал наркоз? – Роман. Это не сложно. Тиопентал. – И Карен умерла. – Она ушла на своих двоих… Мы сделали все на моей кровати… Все было в порядке… – Тем не менее вскоре она умерла. – Да… Господи, да вколите же мне хоть чуток… – Вколем, вколем, – заверил я ее. Наполнив шприц водой, я выдавил воздух, пустил к потолку маленький фонтанчик и ввел содержимое в вену Анджелы. Девушка мгновенно успокоилась, дыхание ее сделалось ровным и свободным. – Вы сами делали аборт? – спросил я. – Да. – И он привел к гибели Карен? – Да, – вполголоса ответила она. – Ну, что ж, – я похлопал ее по плечу. – Теперь просто расслабьтесь. Хардинги ждали нас в коридоре. Том вышагивал взад и вперед, попыхивая сигаретой. – Ну, как она, доктор? Что показали анализы? – Все хорошо, – ответил я. – Непременно поправится. – Какое облегчение, – молвил Том, и его плечи расслабились. – И не говорите, – согласился я. Нортон Хэммонд метнул на меня быстрый взгляд, но я отвернулся. Головная боль усилилась, временами у меня даже мутилось в глазах, причем правый видел гораздо хуже, чем левый. Но кто-то должен был сообщить родителям дурную весть. – Мистер Хардинг, боюсь, что ваша дочь имеет отношение к делу, которое будет расследовать полиция. Он ошарашенно уставился на меня. Мгновение спустя черты его странным образом разгладились. Он понял. Как будто узнал то, что подозревал уже давно. – Наркотики, – глухо проговорил он. – Да, – ответил я, чувствуя, что мне становится все хуже и хуже. – Мы ничего не знали, – поспешно сказал Хардинг. – Иначе мы бы… – Но подозревали, – подала голос миссис Хардинг. – Мы не могли с ней совладать. Она слишком своенравная и независимая, самоуверенная и самостоятельная. С младых ногтей все решала сама. *** Хэммонд вытер потное лицо рукавом и сказал: – Ну, вот и все. – Да, – ответил я. Он стоял рядом, но голос его звучал глухо и будто издалека. Все окружающее вдруг показалось мне какой-то бессмыслицей, утратило всякое значение. Люди вдруг сделались маленькими и бледными. Боль накатывала резкими волнами. Один раз я даже был вынужден остановиться и отдохнуть. – В чем дело? – спросил Хэммонд. – Ничего, просто устал. Он кивнул: – Ну вот, все позади. Ты должен быть доволен. – А ты? Мы вошли в «конференц-зал» – тесную каморку, где стояли стол и два стула, а на стенах висели памятки, что делать в экстренных случаях – при геморрагическом шоке, отеке легких, ожогах, переломах. Мы сели, и я закурил сигарету; моя левая рука совсем ослабла, я едва сумел чиркнуть зажигалкой. Несколько минут Хэммонд разглядывал памятки. Наконец, после долгого молчания, он спросил: – Выпить хочешь? – Да. Меня тошнило, я был зол и чувствовал омерзение. Вероятно, глоток спиртного поможет избавиться от этих ощущений. Или, наоборот, усугубит их. Хэммонд открыл шкафчик и достал из его недр плоскую флягу. – Водка, – сказал он. – Для экстренных медицинских надобностей. Никакого запаха. Отвернув крышку, он припал к горлышку, затем протянул флягу мне. – Господи, – сказал он, пока я пил. – Ширнулся, словил кейф, упал замертво. Вот и вся жизнь. Господи. – Да, нечто в этом роде, – согласился я, возвращая ему флягу. – И ведь славная девчонка. – Да. – И еще это плацебо. Устроил ей «ломку» при помощи воды, водой же и снял. – Ты знаешь, как это бывает. – Да, она просто поверила тебе. – Вот именно, – ответил я. – Поверила. Я посмотрел на памятки, иллюстрирующие схему обработки порезов и диагностики внематочной беременности. Когда мой взгляд наткнулся на строки, повествующие о нарушениях менструального цикла и пульсирующей боли в правой нижней четверти живота, буквы начали расплываться. – Джон. Я не сразу сообразил, что Хэммонд обращается ко мне. Я даже услышал его не сразу. Хотелось спать. Я едва соображал и двигался, как муха в патоке. – Джон! – Что? – Мой голос звучал глухо, как в склепе. Я слышал эхо. – Ты как? – Нормально. «Нормально.., нормально.., нормально…» – повторило эхо. Я был как во сне. – У тебя ужасный вид. – Все хорошо… «Хорошо.., хорошо.., хорошо…» – Джон, не сходи с ума. – Я не схожу, – ответил я и смежил тяжелые веки; они тотчас слиплись. – Я радуюсь. – Радуешься? – Что? – Ты радуешься? – Нет, – ответил я. Хэммонд нес какую-то околесицу. Голос его звучал истошно и пискливо, как у младенца. – Нет, – повторил я. – Не схожу я с ума. – Джон… – Перестань называть меня Джоном. – Но это твое имя, – напомнил мне Нортон. Он встал. Наблюдая его замедленные, как у лунатика, движения, я почувствовал дикую усталость. Хэммонд сунул руку в карман, достал фонарик и осветил мое лицо. Я отвернулся. Яркий луч резанул глаза. Правый даже заболел. – Посмотри на меня! – Голос прозвучал громко и властно. Так злобно и раздраженно обычно орут сержанты на плацу. – Отстань, – сказал я. Чьи-то сильные пальцы. Крепко держат голову. Свет бьет в глаза. – Кончай, Нортон. – Не шевелись, Джон. – Кончай. – Я закрыл глаза. Ну и усталость. Какая же усталость. Вот бы уснуть и не просыпаться миллион лет. И видеть дивный сон про прибой и песчаный пляж, про медленные волны и их мягкий протяжный шелест. Как они накатывают, унося прочь всю грязь. – Все в порядке, Нортон. Я просто… – Не шевелись, Джон. «Не шевелись, Джон. Не шевелись, Джон. Не шевелись, Джон». – Ради бога, Нортон… – Замолчи. «Замолчи. Замолчи. Замолчи». Он достал свой резиновый молоточек и принялся постукивать меня по коленям. Мои ноги задергались, и я почувствовал раздражение, мне сделалось щекотно. Хотелось спать. Крепко-крепко спать. – Нортон, сукин ты сын… – Замолчи. Ты не лучше любого из них. «Любого из них. Любого из них. Любого из них». Любого из кого? Интересный вопрос. Сон медленно наползал на сознание. Какие-то гибкие, будто резиновые пальцы коснулись век, заставили их сомкнуться… – Я устал. – Знаю. Вижу. – Зато я.., ничего не вижу. «Ничего. Не вижу». Я попытался открыть глаза. – Кофе.., надо выпить кофе. – Нельзя, – ответил Хэммонд. – Дай мне плод, – попросил я и тотчас удивился. С чего бы вдруг? Что за несусветная чушь? Или не чушь? Или чушь? Поди разбери. Ничего не поймешь. Правый глаз разболелся. И головная боль стекала туда, к этому чертову правому глазу. Как будто в череп забрался лилипут и бил молоточком по глазному дну. – Маленький человечек, – сказал я. – Что? – Ну, человечек. Маленький, – объяснил я. Неужто непонятно? Неужто Нортон – такой тупица? Все же ясно. Разумное высказывание разумного человека. И Нортон просто разыгрывает меня. Дурачком прикидывается. – Джон, – сказал он, – ну-ка, сосчитай от ста до единицы. Можешь? А вычти из ста семь. Получается? Я призадумался. Задачка была не из легких. Я представил себе лист бумаги, белый и глянцевый, и лежащий на нем карандаш. Сто минус семь. Так, теперь проведем черту, чтобы сподручнее было вычитать… – Девяносто три. – Молодец. Продолжай. Это было еще сложнее Понадобился чистый лист, и исписанный пришлось вырвать. Так я и сделал. И тотчас забыл, что там написано. Уф, хитрая задачка. С подвохом. – Давай, Джон. Девяносто три. – Девяносто три минус семь… – Я помолчал. – Восемьдесят пять. Нет, восемьдесят шесть. – Продолжай. – Семьдесят девять. – Правильно. – Семьдесят три. Нет, семьдесят четыре… Нет-нет, погоди-ка. Я отрывал листки и не мог остановиться. Ну и задание! Труднее не бывает. Я совсем растерялся. До чего же трудно сосредоточиться. – Восемьдесят семь. – Нет, не правильно. – Восемьдесят пять. – Джон, какой нынче день? – День? Что за глупый вопрос! Видать, Нортону пришла охота подурачиться. Какой нынче день? – Нынче у нас – сегодня, – ответил я. – Число? – Число? – Да, число. – Май, – сообщил я ему. – Вот какое теперь число. – Джон, где ты находишься? – В больнице, – ответил я, взглянув на свой белый халат. Я лишь чуть-чуть разомкнул веки, потому что они сделались очень тяжелыми. Голова шла кругом, и свет резал глаза. Хоть бы этот Нортон заткнулся и не мешал мне спать. Как я жаждал сна. Как нуждался в нем. Как я устал. – В какой больнице? – В больнице. – В какой? – Э… – я забыл, что хотел сказать. Боль пульсировала в правом глазу, захлестывала лоб, всю правую сторону головы. Жуткая, лютая боль. Бум-бум-бум. – Подними левую руку, Джон. – Что? – Подними левую руку, Джон. Я слышал его голос, понимал слова, но они казались мне сущим бредом, не стоящим внимания. Какой дурак станет слушать эту белиберду? – Что? А потом я почувствовал какую-то дрожь над правым ухом. Странную и смешную дрожь. Я открыл глаза и увидел девушку. Она была очень мила, вот только вытворяла со мной нечто непонятное. С моей головы падали какие-то бурые пушистые штуковины. Падали медленно и плавно. Нортон смотрел на них и что-то громко говорил, но я не разбирал слов. Я почти спал. Однако все это было так странно… Потом я почувствовал мыльную пену. Потом – бритву. Я посмотрел на нее, и меня вдруг начало мутить. Блевотина хлынула фонтаном прямо на белый халат, и я услышал, как Нортон говорит: – Заканчивайте. Быстрее. Пора! А потом они притащили какое-то сверло. Я видел его лишь мельком, потому что у меня слипались глаза, и снова затошнило. Помню только, как успел произнести: – Чур, никаких дырок в голове… Я выговорил эти слова медленно, важно и очень отчетливо. Или мне так показалось? ПЯТНИЦА, СУББОТА И ВОСКРЕСЕНЬЕ. 14,15,16 ОКТЯБРЯ 1 Я чувствовал себя так, словно кто-то хотел оттяпать мне голову, но не сумел довести дело до конца. Очнувшись, я тотчас вызвал медсестру и потребовал еще морфия. Она улыбнулась мне как слишком привередливому пациенту и сказала, что больше нельзя. Тогда я предложил ей катиться к чертям собачьим. Это ей не очень понравилось. Впрочем, и я не был в восторге от нее. Подняв руку, я нащупал повязку на голове и отпустил по этому поводу несколько замечаний, которые тоже не понравились медсестре, и она убралась восвояси. А вскоре пришел Нортон Хэммонд. – Парикмахер ты никудышный, – заметил я, продолжая ощупывать голову. – А по-моему, неплохая стрижка. – Сколько дыр просверлили? – Три. Все на темени, с правой стороны. Крови было прилично. Ты что-нибудь помнишь? – Нет, – ответил я. – Ты клевал носом, блевал; один зрачок расширился. Мы не стали дожидаться рентгена. – Ладно. Когда я отсюда выберусь? – Дня через три. Самое большее – четыре. – Ты что, издеваешься? – Гематома чревата, – напомнил он мне. – Ты должен отлежаться. – У меня есть выбор? – Господи, не зря же говорят: нет пациента хуже, чем врач. – Дай еще морфию, – попросил я. – Нельзя. – А дарвона можно? – Нет. – Аспирин? – Ладно, – уступил Хэммонд. – Этой дряни не жалко. – А ты не подсунешь мне прессованную сахарную пудру? – Думай, что говоришь, не то позову консультанта из психиатрии. – Не посмеешь. Хэммонд только усмехнулся и был таков. Я немного подремал, а потом пришла Джудит. Какое-то время она делала вид, будто сердится на меня, но надолго ее не хватило. Я объяснил жене, что в случившемся нет моей вины, и она назвала меня чертовым дурнем, а потом поцеловала. Чуть позже нагрянули легавые, и мне пришлось притвориться спящим. Вечером сиделка принесла газеты, и я стал искать заметку об Арте. Увы, таковой не нашлось. Только несколько бульварных статеек об Анджеле Хардинг и Романе Джонсе, и больше ничего. Потом снова пришла Джудит и сообщила, что у Бетти и детей все хорошо, а Арта освободят завтра. Я сказал, что это очень добрая весть, и Джудит улыбнулась. 2 В больнице у человека исчезает чувство времени. Дни сливаются в один. Вам измеряют температуру, вас кормят, вас осматривает врач, потом снова появляется градусник… Вот, собственно, и все. Меня навестили Сандерсон, Фриц, еще несколько человек. В том числе и полицейские. На сей раз мне не удалось прикинуться спящим, и я рассказал им все, что знал. Полицейские внимательно слушали и даже делали какие-то записи. К вечеру второго дня мне стало получше. В голове прояснилось, слабость начала проходить. О чем и сообщил Хэммонду. Но он лишь хмыкнул и посоветовал мне полежать еще сутки. После обеда меня навестил Арт Ли. По своему обыкновению, он криво ухмылялся, но выглядел очень усталым. И постаревшим. – Привет, – сказал я. – Ну что, приятно снова почувствовать себя свободным человеком? – Приятно, – согласился он, стоя в изножье кровати и покачивая головой. – Тебе очень больно? – Теперь уже нет. – Жаль, что так вышло. – Все в порядке. Это даже было занятно. Первая эпидуральная гематома в моей жизни. Я умолк. Мне хотелось задать ему один вопрос. Я успел многое обдумать, выругать себя за уйму дурацких ошибок, допущенных по ходу дела. Я знал, что самая большая моя оплошность – вызов репортера из «Глоб». Не стоило мне тащить его в дом Ли. Это была огромная глупость. Но не единственная. Вот почему меня так и подмывало задать Арту один вопрос. Но я не стал этого делать. А лишь сказал: – Надо полагать, полиция разложила все по полочкам. Арт кивнул. – Роман Джонс заставил Анджелу сделать аборт Карен. Когда ты заинтересовался им, он отправился домой к Анджеле, вероятно, чтобы убить ее. Решив, что за ним следят, Джонс затаился и устроил тебе западню, после чего пошел к девушке и принялся гоняться за ней с бритвой. Бритвой же он и полоснул тебя по лбу. – Очень мило. – Анджела схватила кухонный нож и начала сопротивляться. Даже поцарапала Джонса. Представляю себе эту захватывающую сцену. Парень с бритвой и девка с тесаком. В конце концов Анджела изловчилась огреть его стулом и выпихнуть из окна. – Это она так сказала? – Похоже, что да. Я кивнул. Мы молча переглянулись. – Спасибо тебе за помощь, – сказал наконец Арт. – Всегда к твоим услугам. Но уверен ли ты, что я и впрямь помог? Арт улыбнулся: – Я же на свободе. – Я не то имел в виду. Он передернул плечами и присел на край кровати. – Огласка – не твоя вина. Кроме того, Бостон уже начал мне надоедать. Я созрел для переезда. – Куда подашься? – Я думаю, обратно в Калифорнию. Пришла охота пожить в Лос-Анджелесе. Может, приму роды у какой-нибудь кинозвезды. – У кинозвезд не бывает детей, – сказал я. – У них все больше агенты. Арт рассмеялся. Какое-то мгновение это был так хорошо знакомый мне смех человека, услышавшего забавную шутку и уже успевшего придумать достойный ответ, а оттого очень довольного собой. Но лишь мгновение. Арт хотел что-то сказать, но быстро закрыл рот и уставился в пол. Смех оборвался. – Ты побывал на работе? – спросил я. – Забежал, чтобы прикрыть лавочку. Я уже готовлюсь к переезду. – Когда отбываете? – На следующей неделе. – Так скоро? Арт передернул плечами: – Не имею ни малейшего желания задерживаться здесь. – Да, могу себе представить, – согласился я. 3 Полагаю, что все последующие события – результат охватившей меня злости. Дело было препоганое, смрадное и мерзкое, и мне следовало попросту отойти в сторону, оставить людей в покое и все забыть. Не было никакой нужды продолжать это бессмысленное расследование. Но когда Джудит сказала, что хочет устроить Ли прощальную вечеринку, я ответил: нет, Арту это не понравится. После чего моя злость сделалась еще сильнее. На третий день я принялся канючить, да так, что Хэммонд в конце концов согласился выписать меня. Подозреваю, что моему освобождению способствовали и жалобы медсестер. В общем, в три часа десять минут пополудни меня спровадили. Джудит привезла мне кое-какую одежду, и мы поехали домой. По пути я сказал жене: – Сверни направо, когда доедешь до угла. – Зачем? – Я должен заглянуть в одно место. – Джон… – Не надо, Джудит. Всего на несколько минут. Она нахмурилась, но свернула направо, как я и просил, а затем, руководствуясь моими указаниями, проехала через Маячный холм к улице, где жила Анджела Хардинг. Перед домом стояла патрульная машина, на втором этаже у двери квартиры топтался полицейский. – Я доктор Берри из лаборатории Мэллори, – представился я. – Вы уже взяли образцы крови? Полицейский растерялся. – Какие образцы? – Соскобы с кровавых пятен в комнате. Сухие образцы. Для анализа на двадцать шесть различных факторов. Полицейский недоуменно покачал головой. – Доктор Лазар просил меня проверить, – сказал я. – Я об этом ничего не знаю, – ответил полицейский. – Вчера приходили какие-то медэксперты, может, они и проверили. – Нет, – сказал я. – Вчера были дерматологи. – А.., ну что ж, тогда смотрите. – Он открыл дверь. – Только ничего не трогайте, они еще не сняли отпечатки пальцев. Я вошел в квартиру. Тут царил кавардак, мебель была перевернута, на кушетках и столах виднелись пятна крови. Трое криминалистов снимали отпечатки пальцев. Один из них посмотрел на меня. – Нужна помощь? – Да, – ответил я. – Стул… – Вон он, – криминалист указал большим пальцем на стул в углу. – Только не прикасайтесь. Я подошел и осмотрел дешевый деревянный кухонный стул непонятного цвета. Он был не очень тяжелый, но довольно прочный. На одной из ножек запеклась кровь. Я взглянул на криминалистов. – Вы его уже проверили? – Да. Странное дело: в этой комнате сотни отпечатков. Тут побывали десятки людей. Нам и за год не разобраться, где чьи пальчики. Но на этом стуле и на ручке двери снаружи не было ни одного отпечатка. – Как это? Криминалист пожал плечами: – Все стерто. – Стерто? – Да. Кто-то прошелся тряпкой по стулу и наружной ручке. Все остальное не протерто. Даже нож, которым она пилила запястья. Я кивнул. – Кровь уже брали? – Да, приехали и уехали. – Хорошо, – сказал я. – Можно позвонить? Надо связаться с лабораторией. Он снова пожал плечами: – Звоните. Я снял трубку и набрал номер метеостанции. Услышав голос, я сказал: – Доктора Лазара, пожалуйста. – ..прохладно и солнечно, пятьдесят пять градусов, к вечеру возможна переменная облачность… – Фред? Это Джон Берри, я звоню из ее квартиры. – ..вероятность ливневых дождей – пятьдесят процентов… – Да, говорят, образцы взяли. Ты уверен, что их еще не привезли? – ..завтра – ясно, понижение температуры до сорока… – Ага, понятно. Хорошо, хорошо. Ладно. До встречи. – ..ветер восточный, пятнадцать миль в час… Я положил трубку и повернулся к криминалистам. – Спасибо. – Не за что. Никто из них даже не заметил, как я ушел. Впрочем, им было все равно. Они просто исполняли свои служебные обязанности. Не исключено, что уже в сотый раз. Обычная работа. ЭПИЛОГ ПОНЕДЕЛЬНИК, 17 ОКТЯБРЯ В понедельник я пребывал в дурном расположении духа и почти все утро дул кофе, курил сигареты и морщился от мерзкой горечи во рту, непрерывно повторяя себе, что можно все бросить, забыть, и никому от этого не будет ни холодно ни жарко. Дело закрыто. Я не мог помочь Арту, не мог ничего исправить. Единственное, что я мог, так это нагадить еще больше. Кроме того, Уэстон ни в чем не виноват. Ну, скажем, почти не виноват. Во всяком случае, он – последний человек, на которого я мог пенять. К тому же Уэстон уже старик. И нечего зря тратить время. Попивая кофе, я все время повторял про себя эту фразу: нечего зря тратить время. И все-таки ничего не мог с собой поделать. Незадолго до полудня я подкатил к корпусу Мэллори и отправился в кабинет Уэстона. Он рассматривал в микроскоп какие-то образцы и сообщал о своих находках маленькому диктофону, стоявшему на столе. Когда я вошел в кабинет, Уэстон умолк. – Привет, Джон. Зачем пожаловали? – Как самочувствие? – спросил я. – Мое? – Он усмехнулся. – Прекрасно. А вы как? – Уэстон взглянул на мою перебинтованную голову. – Наслышан о ваших похождениях. – Я здоров, – ответил я. Входя в кабинет, я заметил, как Уэстон поспешно спрятал руки под стол. Теперь я не мог видеть их. – Болят? – спросил я. – Что? – Руки болят? Он недоуменно уставился на меня. Во всяком случае, попытался, но ничего не вышло. Я кивнул, и Уэстон положил руки на столешницу. Два пальца на левой кисти были перевязаны. – Порезались? – Да. Совсем неуклюжий стал. Шинковал луковицу.., помогал на кухне… Царапина. Но все равно неприятно. И неловко. При моем стаже я просто обязан уметь пользоваться ножом. – Повязку сами накладывали? – Да. Порез-то пустячный. Я устроился в кресле напротив и закурил, чувствуя кожей пытливый взгляд Уэстона. Затянулся, выдул струю дыма в потолок. Уэстон оставался невозмутимым, и это усложняло мою задачу. Впрочем, он действовал сообразно обстоятельствам. Вероятно, на его месте я поступил бы так же. – У вас ко мне какое-то дело? – осведомился Уэстон. – Да. Мы немного посидели, разглядывая друг дружку. Наконец Уэстон отодвинул микроскоп и выключил диктофон. – Это как-то связано с диагнозом Карен Рэнделл? – спросил он. – Я слышал, вы интересовались. – Да, – ответил я. – Вы успокоитесь, если образцы посмотрит еще кто-нибудь? Скажем, Сандерсон? – Сейчас это не имеет большого значения, – ответил я. – Во всяком случае, с точки зрения закона. – Наверное, вы правы, – согласился Уэстон. Снова воцарилось молчание. Мы долго разглядывали друг друга. Я никак не мог придумать, с чего начать разговор. Но безмолвие было невыносимо. – Стул вытерли, – сказал я. – Вы знали об этом? Уэстон на миг свел брови, и я испугался, что он прикинется дурачком. Но нет. Мой старый друг кивнул. – Да. Она обещала вытереть его. – И дверную ручку тоже. – Да. И дверную ручку. – Когда вы пришли к ней? Уэстон вздохнул: – Было уже поздно. Я засиделся в лаборатории и возвращался домой. По дороге решил проведать Анджелу. Я делал это довольно часто. Заезжал на несколько минут, чтобы посмотреть, как она там. – Вы лечили ее от наркомании? – То есть поставлял ли я ей зелье? – То есть лечили вы ее или нет? – Нет. Я знал, что не справлюсь. Конечно, я подумывал об этом, но в конце концов решил, что только испорчу дело. Я уговаривал Анджелу полечиться, но… – Он пожал плечами. – Итак, вы навещали ее, когда была возможность. – В самые трудные времена. Это все, что я мог сделать. – А что было в четверг вечером? – Когда я пришел, он уже был там. Я слышал возню и крики, поэтому открыл дверь. И увидел, как он гоняется за Анджелой с бритвой в руке. Она отбивалась длинным ножом для резки хлеба. Джонс хотел убрать Анджелу, потому что она была свидетелем. Он все время повторял вполголоса: «Ты свидетель, крошка». Я точно не помню, что произошло потом. Я любил Анджелу. Он что-то сказал мне и полез на меня с бритвой. У него был ужасный вид, потому что Анджела уже успела порезать его. Во всяком случае, одежду. – И вы схватили стул. – Нет, я отступил. Тогда он снова бросился на Анджелу, повернувшись ко мне спиной. В этот миг я и схватил стул. Я указал на его руку: – А порезы? – Не помню. Наверное, он меня достал. Когда я вернулся домой, то увидел маленькую прореху на рукаве пальто. Но не помню, как она появилась. – После удара стулом… – Он рухнул. Потерял сознание. – И что вы сделали? – Анджела испугалась за меня, велела уходить и обещала обо всем позаботиться. Она очень боялась, что я окажусь замешанным. И я… – И вы ушли, – закончил я за него. – Да, – ответил Уэстон, глядя на свои руки. – Роман был мертв? – Я толком не понял. Он упал возле окна. Наверное, Анджела просто вытолкала его, а потом стерла отпечатки. Но точно не знаю. Я смотрел на его морщинистое лицо, белые седые волосы и вспоминал, как он учил меня, как немилосердно гонял на занятиях, как нахваливал. Как я уважал его. Как по четвергам он водил стажеров в бар возле больницы, угощал выпивкой и увлекательной беседой, как в свой день рождения непременно приносил в больницу большущий торт и оделял всех, кто работал на нашем этаже. Я вспоминал его шутки, радости и горести, пережитые вместе, вопросы и ответы, долгие часы в анатомичке, открытия и сомнения… – Ну вот, собственно, и все, – с грустной улыбкой сказал Уэстон. Я закурил новую сигарету. При этом я сложил ладони лодочкой и низко склонил голову, хотя воздух в комнате был совершенно неподвижен. Духота стояла, как в оранжерее, где растут особенно нежные цветы. Уэстон не стал ни о чем спрашивать. В этом не было нужды. – Вы могли бы заявить, что защищались, – сказал я. – Да, – медленно и очень тихо ответил он. – Мог бы. *** Осеннее солнышко озаряло голые ветви деревьев на Массачусетс-авеню. Когда я спускался по ступеням крыльца, мимо проехала карета «Скорой помощи». Я успел заметить, что на носилках лежит человек, и санитар прижимает к его лицу кислородную маску. Черт, я не разглядел, даже не понял, мужчина это или женщина. Несколько прохожих остановились и посмотрели вслед машине. На их лицах читалась тревога, смешанная с любопытством и состраданием. Постояв несколько секунд в глубоком раздумье, люди шли дальше своей дорогой. Наверняка они гадали, кого привезли в отделение неотложной помощи, чем болен этот человек, выйдет ли из больницы на своих двоих. Разумеется, они не знали ответов на эти вопросы. Зато я знал. На крыше «Скорой помощи» мерцал маячок, но сирена молчала. Машина ехала медленно, почти лениво. Значит, состояние пациента, которого она везла, не вызывало опасений. Или он уже мертв. На какое-то мгновение меня охватило странное любопытство. Я почувствовал себя едва ли не обязанным тотчас отправиться в приемный покой и выяснить, кого туда привезли и каковы виды на будущее этого человека. Но я не пошел туда. Я сел в машину и поехал домой; мне очень хотелось изгнать из памяти эту картину – медленно ползущую по улице карету «Скорой помощи». Ведь таких машин миллионы. И пациентов тоже миллионы. И больниц на свете черт-те сколько. В конце концов образ потускнел и исчез. И мне сразу стало легче. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17 |
|||||||