Если принять на веру, что крепкий сон является маленьким подобием смерти, то выходит, что все мы преспокойно умираем каждый вечер сладкой смертью, а утром вновь рождаемся, с той только разницей, что помним до мелочей прошлую жизнь – то есть вчерашний день. Не исключено, что наша подлинная смерть также чередуется с жизнью, но только с большей амплитудой: мы просыпаемся к ней вновь и вновь, и каждое рождение равносильно пробуждению в новом теле, с абсолютно, ну просто вчистую стертой памятью. Словом – засыпай ли ты, умирай ли, но, пока вертится мир, тебя рано или поздно неизбежно настигнет новое утро. Говорят, что некоторые счастливчики даже припоминают кое-что из предыдущей фазы бытия – вплоть до своего тогдашнего имени, а порой телефона и места жительства, то есть в буквальном смысле – паспортных данных! И, представьте себе, возвращаются иногда в прежнюю семью! Бросая, естественно, новую, уже порядком поднадоевшую и нищую к тому же. Но это уже тема для отдельного исследования, а может, и диссертации – не нам, увы, не нам!
      А все к тому, что для Степана Ладынина, вроде как безвременно усопшего среди развалин чужой, совершенно не пригодной для его жизни планеты, через какое-то время вновь наступило утро. То есть пора просыпаться, что он и сделал – открыл глаза и протер их, с трудом соображая, где находится.
      Кругом было зелено – куда ни глянь, взгляд натыкался на буйную растительность, прущую из каждой щели. «Где я?» – была первая мысль, а вторая: «Что-то с памятью моей стало?..» Да нет, с памятью у Степана был полный порядок: он хорошо помнил, в каком неприглядном месте они с драконицей «отбросили коньки», и все предыдущие события, вплоть до последних слов дракони-цы: «Это конец…» Ну, насчет конца это было спорно, а вот голова малость побаливала. Мозги, как пассажиры, колыхались в ней при каждом движении, больно ударяясь там о стенки, мешая обдумывать ситуацию. Но еще больше мешал сотрясавший окрестности рев чего-то похожего на вгрызающийся в породу экскаватор. Как и следовало ожидать, это оказался не экскаватор.
      Источник звука – драконья туша – лежала у Степана под боком и спала, как дитя на пикнике, утопая в зелени и сладко всхрапывая. Никаким «концом» тут и не пахло, одно удивило Степана – он-то полагал, что драконы должны спать стоя, а эта вела себя запросто – где упала, там лежу. Зато согревала она знатно: исходившего от нее тепла хватило бы, наверное, на отопление гаража в зимний период. Для нее же гаража – если бы они все-таки попали на Землю и возникла бы проблема с ее размещением.
      Степан решил драконицу не будить, да и мудрено ему б было ее растолкать. Поднявшись и набрав полную грудь свежего воздуха, он отправился по окрестностям – следовало осмотреться здесь в поисках какой ни на есть разумной жизни, ну и вообще для приблизительного уяснения обстановки.
      Место, как он скоро понял, было то же самое, куда они вчера попали и где рухнули в беспамятстве, неясным только оставалось происхождение зеленых растений, обнаруживших вдруг феноменальный рост, совпавший с прибытием гостей на планету. Вероятно, их появление действительно с чем-то совпало – например со здешним восходом. Теперь в самом деле было куда светлее, хотя солнце совершенно не проглядывало сквозь застилающую небеса плотную дымку. По той же причине не просматривался горизонт. Надеясь все же обозреть близлежащие просторы, Степан стал взбираться на торчавший почти вертикально бетонный блок, цепляясь за лианы и оскальзываясь; с набором высоты он начал чувствовать боль в легких, словно покорял не руину, а Эверест. «Черт возьми, да на горном плато было легче дышать!» – подумал он, вскарабкиваясь наконец на вершину. Огляделся и тихо присвистнул.
      Вокруг того места, где они с рептилией устроили спонтанный бивуак, развалины были сплошь покрыты зеленью (абсолютно сплошь), образуя почти правильный «садовый круг» диаметром метров в сто. А со всех сторон этот оазис окружала, насколько хватало глаз, унылая помойка без малейших признаков растительной и какой-либо иной жизни, подернутая клочьями ядовитого, в чем не приходилось сомневаться, тумана.
      Тут Степан почувствовал слабость – вроде той, что накатила сразу по прибытии, и побыстрее спустился вниз. Здесь дышалось, словно в оранжерее, и со всех сторон тихо шелестела листва, хотя ветра не было ни дуновения – просто она все еще перла. А он глядел и удивлялся: ну не «зверь» же в самом деле ее из земли вытягивает! И потом – выделенный растениями кислород должен был рассасываться, теряться в атмосфере. Так нет – в одном месте плотно держится. Загадок было предостаточно, но общий вывод напрашивался следующий: тут проснулась какая-то природная аномалия – сразу после того, как Степа с бргрдлом сюда угодили. Такие чудеса «зверю» по силам, хотя кто знает границы его возможностей? А может, так сказалось воздействие трансверсионного канала на участок здешней почвы? «Что толку гадать, – решил он, – от добра добра не ищут». Теперь главное было выяснить, имеется ли хоть какая-то возможность отсюда выбраться. «А то как бы не пришлось коротать век в этом садике, жуя травку», – думал Степан, направляясь обратно к драконице, чей храп незадолго перед тем прервался.
      К великому изумлению и даже ужасу Степана, драконица тем временем предавалась тому самому занятию, которому он не хотел бы посвятить всю оставшуюся жизнь, то есть – с превеликим аппетитом паслась.
      – С добрым утром! – сказал он, на время оторвав ее от дела: повернув шею, она уставилась на него левым глазом, рыкнула приветственно с набитой пастью и вновь зарылась мордой – то есть, пардон, своим миловидным личиком в недоеденный куст.
      – Вы бы поосторожнее, вдруг они ядовитые! – предупредил Степа, подумав про себя, что все равно поздно: если так, то отравление ей уже обеспечено, судя по обглоданной площади.
      – Грум, чавк, хр-руп-руп! – донеслось из куста нечленораздельное возражение.
      – А-а, – сказал он, якобы понимающе, – ну тогда приятного аппетита!
      – Хрям-ням!
      Степан понял, что разговора не получится: следовало дождаться окончания трапезы, способной утолить, наверное, заодно и жажду: в листьях должно содержаться достаточно влаги. А ему-то, тоже проголодавшемуся и желающему пить, что делать? Оставалось только с завистью наблюдать, как дра-коница завтракает. Все же Степан не настолько еще оголодал, чтобы пускать слюнки при виде пасущегося травоядного, но очень опасался, что наступит вскорости и такой момент. И мог ли он предположить, что она в своем гастрономическом раже не забудет и о товарище по несчастью? Оторвавшись через какое-то время от процесса, эта бронированная лакомка – ах, сорри – эта красна девица в броне – подошла и высыпала ему на колени горсть плодов, выглядевших, как красные стручковые перцы, и скромно предложила:
      – Вот, поешьте тоже.
      – Это вы такая смелая, – сделал ей Степан комплимент, – а у меня, может быть, метаболизм неподходящий. – На самом деле плевал он на метаболизм, просто, чтобы страстно пожелать съесть перцу, ему надо было не один день поститься. Но потом он подумал о том, какое усилие, должно быть, надо было совершить над собой звероящерице, мало того феминистке, чтобы оказать ему такую любезность. Это заслуживало с его стороны жертв, и Степан махнул рукой: – А, ладно! – Взял один перец. – За прекрасных дам! Как, кстати, вас зовут, уважаемая?
      – Ар-р-рл, – то ли прорычала, то ли произнесла она, насколько он понял, свое имя.
      – А я Степан. Будем знакомы! – и за неимением жидкости тяпнул стручок, оказавшийся неожиданно сочным. Сразу удивило отсутствие горечи, а наличие, наоборот, приятной кислинки – как часто все-таки форма заслоняет для нас содержание! Вот взять, к примеру, Леночку – его прекрасный мираж, с которой он на самом деле и пары слов-то не сказал. Фея, Пери, и цвета носит все больше персиковые, нежные, а внутри-то, если «на вкус», может оказаться какая-нибудь брюква. А что ж, и очень даже возможно.
      Пока Степан поедал в задумчивости дары природной аномалии, Арл, шуршавшая где-то по окрестностям, обнаружила неподалеку источник. Когда он усомнился в безвредности данной прозрачной с виду жидкости – в первую очередь для нежного женского организма, – она сообщила, что успела уже из него напиться. Глядя на ее све жеумытое «лицо», Степан вспомнил старый анекдот, объясняющий, почему женщин с древних времен принято было пропускать вперед, но рассказывать не стал. Заметил только:
      – Вы бы поостереглись пробовать тут все подряд. Когда дело не касается травы, лучше меня зовите.
      – Это уже не имеет значения, – отмахнулась она. – Хоть мы и остались тут живы каким-то чудом, но, вероятно, ненадолго: эта планета гибнет, причем с потрясающей, катастрофической скоростью. Потому-то вас сюда и забросили: вы слишком опасны для обычного смертника, вы способны внушить благоговейный ужас. Даже здесь, на практически уже мертвой планете, вокруг вас продолжают твориться чудеса.
      – Но я же вам, дамы, кажется, оказал услугу, – сказал он. – И чем вы со мною расплатились? Отправили, выходит, на погибель вместо родного дома?
      – Невзирая на вашу помощь, вы все равно принадлежите к противоположному лагерю. Нельзя оставлять за спиной такого врага. А отсюда вам уже не выбраться, ведь всему живому здесь суждено погибнуть – вместе с планетой.
      – Спасибо за откровенность, – сказал Степан, подумав, что женщины иногда могут быть чертовски умны, но, что называется, задним умом, совсем иначе, чем мужчины. С ними все было бы проще – уж если задумали бы предательски от него избавиться, то для верности решили бы кинуть на планету, где вообще невозможна белковая жизнь, или, чего уж надежнее – в открытый космос! Вот-вот, примерно туда все они, предатели, дружной толпой бы и отправились, разделив участь Экса – честного, в общем-то, и неплохого парня, спасателя, запросто способного убить ни в чем не повинного человека, если того требует инструкция. Женщины поступили мудрее: понятия не имея о природе охраняющих его сил, лишь убедившись, что ракетами, лазерами и Митлами его не взять, они не пошли вразнос, а умыли руки, запулив его туда, где, по слухам, еще можно жить, но уже очень скоро будет нельзя. Пусть, мол, поборется с целой планетой, если сможет, главное – мы-то уже будем ни при чем.
      – Ваша подруга угадала, – сказал он. – Я действительно смертник и ищу гибели. Но понимаете, Арл, в чем дело – обреченная планета может совершенно неожиданно стабилизироваться. Тогда мы не умрем, нам просто придется на ней жить. До старости. Если, конечно, не найдется способа ее покинуть.
      Она посмотрела на него долго и без выражения – ну не способно было ее «лицо» отражать эмоции! – чуть склонив голову, как лошадь, лучше видящая объект одним глазом. Потом произнесла своим настоящим, низким голосом-рыком:
      – Опусти гребень, человек! И ты станешь когда-нибудь горстью пепла.
      – Стану, – согласился Степан. И опять вспомнил Верлрока. Вот кто мог, ничтоже сумняшеся, равнять себя с богом. – Но допустим все-таки, – упрямо сказал он, – что она стабилизируется. Тогда мы сможем отсюда выбраться?
      – Нет, – припечатала она.
      Железобетонная женщина. Мечта поэта. А еще больше – скульптора.
      На этой оптимистичной ноте разговор завершился, и они, не глядя друг на друга, разбрелись по участку, ставшему теперь, хочешь не хочешь, их местом жительства, до поры до времени полным открытий. Но когда-нибудь им все тут осточертеет – особенно физиономия товарища по несчастью. Они еще разделят свой участок на два враждующих лагеря, и Арл станет его доставать, разнообразя серые будни составлением коварных планов и многочисленными увечьями, из них проистекающими. А потом они создадут семью и попробуют скреститься. Смеетесь? А зря. То ли еще бывает, когда годами толчешься с кем-то один на один в тесном пространстве.
      Но пока еще хватало других занятий – исследовать жизненный пятачок, пробовать все на вкус и удивляться чему ни попадя.
      Степан держал в руках какую-то штуку, похожую на затвердевшие мозги – прежде оно торчало из земли, и он об это только что споткнулся, – как вдруг взгляд его зацепил что-то, движущееся за пределами оазиса.
      Пробираясь меж обломками, к ним, не таясь, шло существо с телом человека и с головой свиньи, обладавшей только вместо поросячьих глазок большими выпуклыми глазищами. Степан повидал уже немало рас, знал, что у людей со свиньями много общего, и сказку о трех поросятах в детстве обожал, но именно такой гибрид явился для него, как ни странно, весьма неприятным сюрпризом. Вот с кем он уже точно не станет создавать семью, даже при условии, что представительница этого племени останется последней женщиной во вселенной.
      Когда прямоходящая хавронья приблизилась, Степан с облегчением понял, что это не мутант, а просто у человека на голове такая своеобразная маска. Очутившись в пределах зеленой зоны, тот ее сорвал и оказался седеньким стариком – очень симпатичным, да просто красавцем по сравнению с собою же замаскированным.
      – Приветствую! – дружелюбно начал он, борясь с одышкой, оставшейся после свиной головы. – Я Склайс.
      – Степан, – представился и Степан.
      – Оттуда? – спросил Склайс, коротко указав глазами вверх.
      – Да, – правильно понял его Степан. Выходит, что гости из других миров были здесь обычным явлением? Это внушало надежду. Однако он предчувствовал, что сейчас начнутся вопросы и ему придется объяснять причину своего прибытия. Но Склайс только деликатно спросил:
      – Надолго к нам?
      – Боюсь, что надолго. Мы здесь попали в переплет. – Чтобы не вдаваться в объяснения, он спросил: – А вы-то сами откуда взялись?
      – Здешний я, коренной, – с готовностью ответил Склайс. – Шел по городу, гляжу – новый остров. Для выжимателей слишком маленький, бегунцов тут нет, значит – оттуда. Дай, думаю, зайду. Это фрюп, – он показывал на предмет в руках у Степана. – Можно есть, очень, между прочим, вкусная штука. – Огляделся и спросил: – Вас тут, я думаю, трое?
      – Почему вы так решили? – удивился Степан.
      – По вашему острову, – Склайс развел руками. – По площади как раз на троих будет. У меня глаз наметанный.
      – Вообще-то нас двое, – сказал Степан, размышляя над словами гостя. И одновременно заметил, как у того удлиняется лицо, а глаза удивленно лезут на лоб. Обернулся – драконица, как видно, заслышав разговор, подошла полюбопытствовать, с кем это Степан ведет беседу.
      – Никогда не видели бргдрла? Не волнуйтесь, она вас не обидит, она травоядная, – поспешно сказал Степан, прекрасно понимая, насколько можно испугаться такого вот мини-динозавра, если не знать, что он – разумное существо.
      – К нам такие никогда не залета… – От испуга старик проглотил окончание, но хорошо хоть, что не бросился наутек. Молодцом держался.
      – Вообще-то мы в космос не летали, – рассказывал он спустя некоторое время, уже сидя с ними в центре островка и угощаясь тем самым фрюпом. – Даже не знали, есть ли у нас там братья по разуму. Мечтали, конечно. – Он вздохнул. – Книжки писали. А когда Остров начал умирать, и совсем уже было не до того, тут они и стали появляться. Спасатели ваши. Хотели помочь, из сил выбивались, спасибо им, конечно, хоть ничего и не вышло. Но только они люди были, такие же, как мы. А вот грл… брл… – Он покосился на драконицу. Она не понимала из речи старика ни слова и время от времени просила Степана повторить для нее услышанное. – В общем, брыдлов у нас еще не было, – заключил Склайс, доставая из-за пазухи мешковатого балахона плоскую флягу. Снял крышку, приложился, крякнул и предложил Степану: – Попробуйте-ка нашего жима! На соке авохи, не какая-нибудь химическая дрянь!
      – Спасибо. – Степан принял флягу, поднес к носу – спирт. Глотнул – по крепости действительно приближается, но проходит легко, оставляя во рту терпковатый привкус. Грудь обдало приятным жаром, и он с удовольствием закусил протянутым стариком куском фрюпа – хрустким и кисловатым, как раз на закусь. Первая неловкость окончательно развеялась, атмосфера приобрела оттенок дружеского застолья, весьма, кстати, способствующего обсуждению глобальных вопросов.
      – Скажите, а эти острова, они что же, сами собой возникают?
      – Ну как же, сами. Планета у нас такая, редкая. Мы-то раньше этого не знали, думали, везде так – раз планета, то непременно должна быть живая, заботиться о каждой твари, ею порожденной, создавать ей условия, еду для нее растить, мусор за ней подчищать. Так вот, она всегда наш мусор заглатывала, и чисто раньше было, сколько ни бросай, куда ни сваливай. Не ценили!.. – Тут Степан поскорее отдал старику флягу, настолько последнего расстроил собственный рассказ. Щедро хлебнув, тот продолжил свое повествование: – Потом стали появляться плеши. Планета вроде как перестала справляться с переработкой, и вся дрянь из нее поперла обратно на поверхность. Но не повсюду, а только в определенных местах. Поэтому мы не слишком беспокоились – ну не приучены мы были за нее радеть! Всегда она о нас, детях своих, заботилась, с самого, почитай, начала времен, с первой живой бактерии! А когда надорвалась, то мы и в ус не дунули – жили себе, как привыкли, гадили повсюду – авось уберет за нас. Ну и разрослись эти плеши до такой степени, что уже живое пространство поделилось на острова, и те становились все меньше. Тут только мы спохватились, испугались за нее и за себя, конечно, комиссию создали всемирную по борьбе с загрязнением. Да поздно – неизлечимая стадия. И уже больно быстро все покатилось, пока дерьмо все сплошняком не покрыло. Народу погибло неисчислимо, большая часть населения: планета тогда каждого не могла беречь, лихорадило ее, что ли, и нас уж очень много было. Потом уж она на нас, оставшихся, все последние силы бросила. Теперь где островок зеленый увидишь – значит, обретается там живой человек либо какая тварь уцелевшая.
      – Скажите, – произнесла Арл своим «человечьим» голосом. Склайс, как раз приложившийся к фляге, поперхнулся и пролил часть содержимого на одежду, хоть сказанного и не понял. Степан стал переводить, и она продолжала: – Сколько еще протянет ваша планета? Вы, как местный житель, можете дать прогноз?
      – Я нет, – ответил Склайс, заметно борясь с волнением. – Я по прогнозам не мастер. Одним днем теперь живу. Это вам надо к Грумпелю – он точно скажет. Специалист! И жим, между прочим, он самый лучший гонит. Может, попробуете?.. – он робко, без особой надежды качнул флягой в ее направлении.
      Того, что произошло потом, не ожидал даже Степан: наклонившись, Арл сначала, как и Степан, понюхала горлышко, потом приоткрыла пасть, осторожно взяла флягу зубами и вскинула голову резким движением заправского алканавта. Двое мужчин, повидавшие всякого и с кем только не пившие, завороженно наблюдали за процессом вливания жидкости в драконьи недра. Затем Арл опустила голову, сунув флягу прямо в руки слегка оторопевшего и восхищенного Склайса. Там, как ни странно, что-то еще плескалось: дама оставалась дамой, деликатной и заботливой, хоть и дула спирт прямо из горла.
      – Кхм-кхм, – напомнил старику, пребывающему в эйфории, о своем присутствии Степан. – А как бы нам добраться к этому, ну, как вы там его назвали…
      – К Грумпелю? – очнулся впечатлительный Склайс. – Пешком вы к нему не дойдете, маски нужны.
      – Как же быть?
      – Я его сам приведу. Сегодня он уже, наверное, не соберется, с авохом возится – сок жмет. – Склайс горестно вздохнул: – Спивается. Завтра нас ждите, с утра. – Он поднялся. – Да, кстати, – опасайтесь выжимателей. Оружие у вас есть? Нет? Значит, если что, бросайте Остров и прячьтесь в плеши. Там поначалу, может, и загнетесь, но Остров уж выручит, умереть не даст.
      – Я не понял, – сказал Степан, – чего мы должны бояться?
      – Когда нагрянут, сразу поймете. А подробно вам уж Грумпель обо всем расскажет.
      «Что это еще за выжиматели – гроза местных полей и огородов?» – вздохнул про себя Степан: ему-то было ни к чему убегать и прятаться, но ведь была еще Арл, а он не очень представлял себе, как в случае чего следует защищать ее, бедняжку. Старик тем временем уже напялил маску и бодренько почапал к границе участка. Степан хотел было спросить у него напоследок, чего здесь еще произрастает съедобного, но вряд ли тот в своем свиноподобном респираторе его бы услышал. «Ладно, сами разберемся, делать-то все равно больше нечего. Маловероятно, чтобы тут росло что-то ядовитое, разве что лекарственное. Но лекарства, как правило, на вкус не очень».
      После ухода Склайса Степа с драконицей вновь разбрелись в разные стороны и, за неимением другого приложения сил, занялись исследовательской деятельностью. Арл поперла в самую гущу растительности и стала дегустировать зеленые насаждения, вгрызаясь в них все глубже. Ей, с ее габаритами и высокой температурой тела, требовалось очень много «топлива». Острову придется постараться, чтобы прокормить этакую «коровку», не являвшуюся к тому же его порождением, а числившуюся, видимо, в статусе гостьи. Планета не делала разницы, отдавая себя до последнего ползающим по ней живым тварям, ввергшим ее в столь плачевное состояние, какого не пожелаешь и врагу, а не то что родине – быть загаженной и погибнуть, захлебнувшись в дерьме.
      «Вот так чаще всего и бывает», – размышлял Степан, не слишком рьяно занимавшийся поисками еды, скорее просто гулявший по своим владениям, чтобы не скучать, сидя на месте. «Выкладывайся ради кого-то, если не можешь иначе, но не удивляйся, когда в качестве благодарности тебя окунут в выгребную яму: так уж, видимо, устроен мир». Потому Степан и не хотел иметь с ним ничего общего: люди широкой души в нем становятся редкостью и вымирают, вот теперь выяснилось, что и планеты тоже – их попросту отсекает эволюцией. Однако Ладынин ее законам больше не подчинялся. Он являлся неучтенным дистаби-лизирующим фактором – занозой, которую невозможно изъять. И, может быть, чем черт не шутит, в его силах было поспособствовать спасению этой удивительной планеты? Сейчас, правда, на горизонте маячил только один способ, и он его не устраивал: остаться здесь и самим фактом своего присутствия задержать процесс. Ну, с этим все было понятно – к тому, собственно, и шло.
      Вот можно ли так сделать, чтобы не только остановить регресс, а подтолкнуть Остров к возрождению, а потом успешно его покинуть? Замысел представлялся совершенно утопическим: просто убраться, оставив все как есть, и то пока не имелось возможности. «Опусти гребень, человек!» – сказала бы Арл, что, без сомнения, означало «смири гордыню», однако Степана упорно не оставляла мысль о помощи. Самоуверенный, что и говорить, вызов мирозданию, обрекшему живую планету на гибель, более того – сверхнаглый со стороны такой букашки, как Степан. Но хотел же он испытать, на что способен его дар в планетарных масштабах?
      Одна беда – к решению грандиозного замысла не имелось ни единого ключа. Степан так и пробродил до конца дня, ломая голову над двумя непосильными, противоречащими друг другу задачами: как бы повернуть вспять необратимые процессы на планете и как дать знать о себе в большой мир, пусть даже и самому Экселенцу, лишь бы не остаться тут прозябать на пару с драконицей до седых волос. Кхм-кхм.
      День прошел без происшествий, уже под вечер они с Арл вновь сбрелись к центру и вывалили там свои находки: она – целую кучу всякой съедобной всячины, он – что-то одинокое и круглое со вкусом, похоже, ореха.
      – Тут такое изобилие, – заметил Степан, усаживаясь возле импровизированного стола, – прям как у нас на рынке – ходишь, пробуешь все подряд и обедать не обязательно. А твой мир, Арл, на что он похож? – ему почему-то представился парк Юрского периода, и он спросил: – Наверное, весь покрыт лесами?
      Она промолчала – то ли воспоминания о родной планете были для нее болезненны, а может быть, считались у них стратегически важной информацией. Тогда он осторожно спросил:
      – Почему ты его покинула? Подалась на Морру?
      – Несчастная любовь, – лаконично обронила Арл. Непонятно – то ли всерьез, то ли в шутку. Вообще-то женщины редко склонны шутить, когда речь идет о любви, тем более несчастной. Но то земные женщины, а что он знал о наличии чувства юмора у дракониц? Опыт общения с ними был у Степана слишком невелик, чтобы судить о таких серьезных вещах, как умение правильно и к месту сострить. Он попытался представить себе возлюбленного Арл и сразу понял, что не станет расспрашивать дальше: трагическая история, заставившая Арл бросить родину и примкнуть к мужененавистницам, промышляющим разбоем, в человеческом представлении выглядела комичной, как мультсериал про какую-нибудь Табалугу, где вполне себе жизненные коллизии показаны в исполнении гротескных героев.
      – Значит, мы с тобой в какой-то мере друзья по несчастью, – только и сказал он, ожидая в лучшем случае узнать, как хохочет звероящерица, представив себе подобную же драму, только с участием людей. Но Арл промолчала, словно бы понимающе – возможно, ей было не привыкать к подобного рода откровениям от представителей (а скорее, от представительниц) иных видов. И родилось между ними некоторое… взаимопонимание, что ли.
      С приходом темноты легли спать, практически на том же месте, где отключились прошлой ночью. То есть это Степан лег, не раздеваясь, на мягкий растительный ковер, Арл на сей раз предпочла спать «сидя», все ж таки подтвердив его догадки на сей счет. Может, потому и обошлось без ожидаемого им храпа. Не очень вразумительное предупреждение Склайса о возможной опасности не стало помехой здоровому сну: Степан рассудил, что вряд ли кто-то станет шляться в темноте по руинам, да в обязательных респираторах. Поэтому всю ночь он проспал как убитый, а наутро был разбужен звуками вполне человеческой беседы.
      – Да не буди ты его, – гудел сочный баритон, способный, наверное, вырвать из сна и поднять на ноги целую роту, – пускай себе спит. А мы пока примем. За плодотворный контакт с братьями по разуму!
      – Все-таки я считаю, что надо бы его разбудить, – отвечал знакомый стариковский голос. – Поскольку не выйдет без него никакого контакта, эти брыдлы по-нашему не говорят.
      – А вот погоди: мы сейчас выпьем и найдем с брыдлом общий язык. Не веришь? Гарантирую. Что брыдлы – всякую тварь живую начинаешь понимать, будь она хоть червем древесным, хоть самим деревом!
      Степан, уже открывший к тому времени глаза, имел счастье лицезреть следующую картину: неподвижная, словно монумент, Арл пребывала в компании двух человек – их вчерашнего знакомца Склайса и неизвестного, отличавшегося крупным телосложением, слегка опухшим лицом и длинными русыми волосами. В центре композиции помещался стол, щедро заваленный дарами природы, сбоку у ног светловолосого возвышалось что-то вроде пластиковой канистры емкостью литров на шесть.