Однако святой инквизиции они боялись еще больше. Максимум на что способен дон Педро при всем его фехтовальном искусстве и бойцовских инстинктах – так это проткнуть шпагой, как поросенка вертелом. Отцы-инквизиторы из ордена Святого Доминика такими полумерами не ограничиваются: обычно они упомянутого поросенка сразу и поджаривают. А перед этим оторвут ушки и копытца, пятачок порубят на монетки, а потом тщательно выпотрошат… Душевные люди духовные лица!

И, дружно выдохнув, альгвасилы бросились в атаку.

Дон Педро встретил их насмешливым хохотом и ударом шпаги, который нанес глубокую, но несерьезную рану в предплечье одного из стражников. Этим он только разозлил их. Альгвасилы, образно говоря, засучили рукава и принялись за клиента всерьез. Дон Педро, будучи немного под хмельком, хотел не только оборонить симпатичную девицу от неприятностей, но и порисоваться перед ней своей удалью. Для того он и устроил всю эту браваду с выкрикиванием воинственных фраз и подзадориванием альгвасилов. Как истый дворянин, испанский гранд и пуп земли, он на полном серьезе полагал, что четверо мужланов, даже вооруженных, не могут представлять угрозы для настоящего сеньора, прекрасно владеющего любым оружием – от кинжала и шпаги до высокомерных гримас и верткого языка.

– Ну-с, любезные сеньоры! – выговорил он, отскакивая и молниеносно отражая удары двух альгвасилов.

Шпага замелькала в его руках со скоростью вязальной спицы в пальцах опытной мастерицы. Дон Педро обучался искусству фехтования в Италии, у самого синьора Джакомо Синдирелли, чем был весьма горд. Один из альгвасилов вскрикнул и отскочил, схватившись рукой за бок, и между пальцев тотчас же проступила кровь. Трио оставшихся отступило для короткой передышки, а дон Педро, сделав два длинных шага назад, оказался возле своей дамы. Он одарил ее очаровательной улыбкой и, взяв лежащую у ее ног серебряную флягу с тонкой инкрустацией, отпил из нее солидный глоток.

– Прекрасное вино! – рисуясь заметил он. – Не желаете ли, прелестная донна Инезилья?

Дама с классическим испанским именем, о котором сложено столько душещипательных серенад, пугливо взмахнула умопомрачительными ресницами, и вдохновленный дон Педро вновь ринулся в бой.

Но тут ему пришлось туго. Альгвасилы избрали более прагматичную тактику. Они не лезли в ближний бой, в котором противник был явно искуснее, а теснили вздорного испанского гранда шаг за шагом, надеясь таким образом взять числом, а не умением. Тем самым они выиграли время: четвертый боец очухался и с удвоенной яростью бросился в бой. А если следовать той нехитрой арифметике, что за одного битого дают двух небитых, то количество соперников дона Педро де Сааведры только увеличилось.

Несколько осмелев и возомнив себя силой, стражники полезли более откровенно, и тут же дон Педро лягнул одного под коленную чашечку, а второму засадил в бок кинжал. Правда, он на мгновение утерял из виду свою правую руку, вооруженную шпагой, и один из альгвасилов, со звоном скрестив клинки, своей ручищей, затянутой в кожаную перчатку, ухватил родовую шпагу гранда за эфес и вырвал ее у противника.

Дон Педро оказался безоружен. У него оставался один кинжал, который на фоне шпаг стражников казался не опаснее зубочистки. Педро оглянулся, скаля зубы под лихо закрученными усами, и вдруг бросился на альгвасилов практически с голыми руками. Он ловко пронырнул под шпагой стражника, обеими руками ухватился за запястье соперника и ловко пнул того в живот, а когда несчастный согнулся в три погибели, еще и наподдал коленом в подбородок. Жалобно клацнули зубы.

В те времена было и без того плохо со стоматологией, а после эскапад дона Педро несчастный альгвасил и вовсе практически терял шансы жевать в старости самостоятельно. Босая донна Инезилья вдруг взвизгнула, внезапно уловив своим коротким девичьим мозгом, что ее возлюбленный (или кто он там ей?) сейчас получит по полной программе, несмотря на все свои титулы. Она схватила с земли какую-то дубинку и со всего маху опустила ее на затылок одного из стражников. Этим маневром она достигла того, что у альгвасила лопнули завязки шлема, и он скатился с совершенно не поврежденной ударом головы.

Альгвасил бросил на горе-воительницу свирепый взгляд и прорычал:

– А-а, ведьма!!! Мало того, что наводишь порчу на людей, так еще увлекла в свои дьявольские сети благородного гранда, дона Педро де Сааведру, графа Вальдеса!

Надо сказать, что во время перечисления каждого титула дона Педро двое коллег альгвасила крепко держали брыкающегося гранда под руки, а третий, уже получивший кинжалом в брюхо, с силой колотил кулаком по загривку благородного графа. Дон Педро пытался вырваться, извивался и жалобно мычал, как не желавшая доиться корова.

Четвертый стражник, почуяв, что он вырвался на оперативный простор, бросился на босоногую даму:

– У-у, ведьма!!!

Колотящий гранда по его светлейшей башке стражник меж тем приговаривал с укоризной:

– Окститесь, ваша светлость! Вернитесь в лоно церкви! Кайтесь, и да будете прошены! Кайтесь, ваша светлость!..

Участь дона Педро и донны Инезильи, без сомнения, в свете финальной диспозиции представлялась весьма плачевной. Но ни мычащий под ударами дон Педро, ни его подзащитная, атакованная четвертым альгвасилом, не заметили, как в некотором отдалении от них на берегу реки Тахо, задумчиво несущей свои воды в самом сердце Испании, появились совершенно непредвиденные свидетели поединка. Это были четверо мужчин, ни своим видом, ни выражением и чертами отнюдь не испанских лиц совершенно не гармонировавших с окружающей средой. Наверно, впервые на окраине Толедо, за стенами города на берегу Тахо появилась такая странная четверка, хотя Тахо много повидал на своем веку. Достаточно сказать, что на берегу этой реки милостивые дядюшки инквизиторы сжигали еретиков. И всё же… Двое из этой четверки находились примерно в том задумчивом виде, в каком ведомство сержанта Васягина забирает в вытрезвитель разных граждан: блуждающий взгляд, неверные движения, слипшиеся волосы, глаза в разные стороны. Не пройдя по зеленому берегу Тахо и трех шагов, оба повалились на траву и даже не попытались подняться. Нечего и говорить, что это были Эллер и Поджо, потратившие громадные запасы сил на перемещение. «Чем дальше продвигается поиск „отмычек“, – думал Афанасьев, – глядя на них, тем во всё более непотребном виде прибывают на место дионы… Наверно, из-за Всевластия Лориера они становятся всё слабее и слабее…»

Сам Женя был в порядке, если не считать того, что по прибытии он тотчас же вляпался в массивную коровью лепешку. По всей видимости, в то темное время животные питались хорошо. Его компаньон, товарищ Ульянов, и вовсе пребывал в прекрасном расположении духа. Оказавшись на месте, он попрыгал по берегу Тахо сначала на двух, потом на одной ножке, а затем ткнул пальцем куда-то в сторону и высыпал:

– А вот посмотгите, товагищ Афанасьев, какая там завагушка! Четвего на одного и еще на одну девушку!

Женя глянул в направлении, указанном человеколюбивым Ильичом, и проговорил:

– Да, в самом деле черт знает что! А вы, как странствующий рыцарь, намерены пойти на помощь даме?

– Йыцагь – это пгедставитель феодального эксплуататогского сословия, – обиделся Ильич. – А я с моей коммунистической могалью не могу бгосить в беде… К тому же у меня вот наганчик имеется, – заявил он и вынул из кармана пистолет. Надо признаться, что в средневековую Испанию Владимир Ильич отправился в своем костюмчике прямо со съезда, не потрудившись переодеться. Только скинул пиджачок в расчете на пиренейскую жару, оставшись в жилетке. Вот из-под жилетки он и извлек пистолет – исправный, в смазке, с полной обоймой.

– Это меня товагищ Дзегжинский снабдил, – словоохотливо сообщил он.

– Так во всех ваших биографиях написано, что вы ездили безоружный и в сопровождении одного лишь шофера Степана Гниля! – подозрительно заметил Афанасьев.

– Не Гниля, а Гиля. И в каких это еще биоггафиях? Навегно, опять меньшевики клевету написали!

– Ладно, – сказал Афанасьев, – я тоже предусмотрительный. Всё-таки не на Гавайи прибыли. Позаимствовал пистолет у Коляна. Правда – газовый. Но и так сойдет. Пойдемте, Владимир Ильич.

– А эти товагищи?

Женя оглянулся на растянувшихся на траве дионов, вовсю сопящих носом. Здоровенные грудные клетки ходили, как кузнечные мехи. Афанасьев махнул рукой и сказал:

– Да ну их! Они тут на травке храпеть будут еще часа три! Не растормошишь! Уж я знаю. Не первый день знакомы!

Про себя же Афанасьев подумал: «Вот уж не ожидал, что Владимир Ильич у нас такой альтруист и донкихот! По его деятельности в нашей стране этого и не скажешь! Впрочем, вряд ли он сильно сможет расположить меня к себе этими штучками!.. Да и зачем ему это?»

Тем временем Владимир Ильич первым приблизился к трем альгвасилам, которые колотили дона Педро и уже принимались вязать его прочными кожаными ремнями, и к четвертому стражнику, крепко ухватившему девушку за волосы:

– Эй, товагищи! Постойте! Что это за безобгазие?

Надо отметить, что обратился он к ним на чистом испанском. Хотя, конечно, образца двадцатого века. Полиглот был вождь. Впрочем, те поняли и современный испанский. Но от своего увлекательного занятия оторвались не сразу, очевидно приняв Ильича в его диковинном одеянии за какого-то чудака, которого тоже не грех поместить в застенок. До выяснения, как говорится. Женя Афанасьев был меньше расположен к расточению сентенций. Быть может потому, что не знал испанского – ни современного, ни тем паче средневекового. Он подскочил к альгвасилу, который в поте лица тащил донну Инезилью за волосы, и врезал тому так, что испанец повалился как подкошенный, широко раскинув ноги. Только тут трое других стражников соблаговолили обратить свое внимание на вновь прибывших. Они отпустили дона Педро, который в полубессознательном состоянии упал на траву, чрезвычайно напомнив этим Поджо и Эллера, отдыхающих на берегу Тахо в нескольких десятках метров поодаль. Двое бросились на Афанасьева, а третий проявил хищнические феодальные инстинкты и устремился на вождя мировой революции, который с чрезвычайно нахальным видом смотрел на всю группу стражей святой инквизиции. Очевидно, всем своим пролетарским видом давая понять, во что он ставит эту организацию в частности и всю религию как опиум для испанского народа – в целом.

Ильич ловко отступил в сторону, проведя довольно неуклюжему альгвасилу нехитрую подножку, отчего тот ткнулся носом в траву, а потом, не прибегая к пистолету, обезоружил испанца, подобрав выпавшую шпагу. «Вечно живой Ильич», – невольно поймав себя на малой толике восхищения, подумал Афанасьев, в свою очередь выстрелив из газового пистолета в другого альгвасила. Еще один захотел пропороть его шпагой. Конечно, Женя не пришел в восторг от такого намерения, потому не без труда уклонился и в свою очередь запустил в него окровавленным кинжалом, которым еще недавно орудовал дон Педро. Кинжал полетел не так, как хотелось бы выходцу из другого мира, но всё-таки угодил стражнику по лбу и на время оглушил. Женя споро подскочил к нему и несколько раз (в лучшем духе Коляна Ковалева, который примерно такими же методами окучивал лохов в начале девяностых годов двадцатого века) пнул несчастного служителя законности.

– Вот тебе, урод! Не будешь девушек за волосы таскать! Вот тебе!

Альгвасилы, обезоруженные, потрепанные и окровавленные, в разной степени вменяемости, расположились на траве. Один откровенно валялся, второй, постанывая, держался за окровавленный бок, третий и не знал, за что хвататься, так сурово его отделали. Четвертый держался за голову и круглыми глазами смотрел на заступничков. Дон Педро тоже не отличался интеллектуальной миной на лице. Приоткрыв рот, он рассматривал невесть откуда подоспевшую подмогу, а потом выдавил:

– С кем имею честь, сеньоры?

– Мы по делам пгибыли в Толедо, – затараторил Владимир Ильич, раскачиваясь на месте взад-вперед. – Ведь, если мне не изменяет память, во вгемена Тогквемады именно Толедо являлся столицей Испании, не так ли, батенька? Очень, очень йад! Мы вот тут пгоходили мимо и увидели, что с вами и вашей дамой йазпгавляются, пгямо скажем, пещегными методами! Нам нужен товагищ Тогквемада! Где его кабинет, не подскажете? Агхисгочно! – прибавил он уже по-русски и, лукаво щурясь, глянул на Женю, а потом засмеялся мелким, дребезжащим бисерным смехом. И перевел взгляд на испанского гранда.

Реакция дона Педро была совершенно непредсказуемой. Он так и подскочил на месте, а потом, схватив шпагу прямо за гибкую часть клинка, размахнулся… Дон Педро был так взвинчен, что не заметил, как порезал себе пальцы. Эфес клинка описал в воздухе незамысловатую кривую и опустился точно… на голову улыбающегося товарища Ульянова! Дон Педро ударил его раз и другой… Владимир Ильич, не успев понять, вследствие чего случился такой поворот событий, осел вниз, потерянно взмахнув руками.

– Колдовство! – завопил дон Педро, тыча пальцем в своего недавнего спасителя, который получил от неблагодарного гранда такой фунт изюму. – Колдовство… это… это она!! Больше некому, это она, а я неповинен!

И он принялся читать молитву «Pater noster» («Отче наш»), перемежая ее нехитрыми испанскими ругательствами и отчаянной божбой.

– Колдуны и бесы! А она колдунья! Славься в веках, великий Торквемада! О, как зорок твой взор!

Альгвасилы поднялись и, хромая кто на левую, кто на правую, кто на обе ноги, направились к Афанасьеву и Владимиру Ильичу. Женя выстрелил повторно, но это уже не могло остановить вошедших в раж служителей славной католической церкви. Стражники оперативно сбили его с ног и в лучших традициях российского ОМОНа немного попинали ногами; причем Афанасьев, который на своем веку претерпел подобное отношение и со стороны отечественных органов, был вынужден признать, что в средневековой Испании «обслуживание» не менее качественное, чем в России-матушке образца конца двадцатого – начала двадцать первого века. Неблагодарная скотина, испанский гранд дон Педро де Сааведра, между тем продолжал орать:

– Каюсь, отцы мои!! Верю, что сам Сатана шептал мне обольстительные слова нежными девичьими губами! А ее отец хром, как сам Люцифер, сброшенный в преисподнюю за гордыню! Видели бы вы его, этого старого скупого мориска8! Эта черномазая мавританка – ведьма, ведьма, ибо помощь приспела к ней из самой геенны огненной!

Женя Афанасьев, экзекуцию которого уже закончили и теперь вязали теми самыми кожаными ремнями, что были предназначены для дона Педро, начал смутно осознавать, в чем дело. Испанский храбрец, по-видимому, в самом деле истово защищал свою даму, но что-то в облике его спасителей напугало храброго сына Кастилии. Впрочем, немудрено, зло подумал Женя. Владимир Ильич с его костюмчиком и узкими глазками мало походил на того, с кем хотя бы теоретически мог общаться дон Педро… Но всё-таки тут что-то не то.

– Разберутся, – громко и сквозь зубы сказал Афанасьев. – Отцы-инквизиторы непременно разберутся, они люди душевные!

Товарищей Ульянова-Ленина и Афанасьева скрутили и усадили спина к спине, девушке просто стянули руки за спиной и прислонили к скале. Дон Педро стоял на коленях и тонким голоском выл какую-то тоскливую католическую молитву. С его лица стекали струйки. Альгвасилы, утомленные баталией и начавшейся жарой, расселись рядом, как воробышки, и тяжело дышали, смахивая с усталых смуглых лиц пот и кровь. Умаялись, сердешные. Впрочем, один альгвасил, самый молодой, самый неповрежденный или же самый тренированный, прошелся до берега Тахо, и там, если судить по его воплям, наткнулся на спящих дионов. Впрочем, позднейшая судьба Эллера и Поджо осталась для Афанасьева и Владимира Ильича неясной, потому что как раз в этот момент к месту инцидента подкатил местный аналог ППС (патрульно-постовой службы) – повозка, запряженная двумя низкорослыми мулами. В ней сидел толстый возница. Владимир Ильич попытался унять жужжание в поврежденной голове и сказал:

– Странно, батенька. Очень странно! Такая большая повозка, такой крупный, знаете ли, водитель, этакий человечище… нас семь человек, если считать за человеческую единицу этого проклятого феодального кровососа дона Педро, черти б его драли, – и такие маленькие мулы! Архималенькие! Как они все это потащат, батенька?

– А мне другое странно, – немедленно ответил Женя. – Что вы, товарищ Ульянов, после этого злополучного удара по башке, кажется, перестали картавить. Утеряли свой фирменный речевой знак, так сказать!

– В самом деле? – спросил Владимир Ильич, в то время как альгвасилы, подняв его над землей, потащили в повозку. – Да что вы такое говорите? Постойте… Ну-ка… Рррррыба! Рррррак! Крррррасная аррррмия! На горрррре Арарат зреет крррасный виногрррад! Ара-ара-ара-рат, зреет кррррасный виноград! Ай, вот оно что! Вот видите, батенька, во всем нужно находить свои положительные стороны – даже в том, что вас схапала проклятая инквизиция! Впрочем, мне не впервой по тюрьмам!

И Владимир Ильич, задрыгав ногами, запел дрянным дребезжащим голоском, рождающим устойчивые ассоциации с жестяным тазом, в который льется струйка бог весть чего:

Мулы тронули, согласно покачивая головами в такт песне.