6. ДОГОВОР

Очевидно, Бела совершенно изменил свои взгляды на Добрыню.

Вскоре вместе с ним он удалился из зала, оставив Владимира пировать со своими воинами. Сын Святослава между тем скоро развеселился. Обещание арконского жреца ободрило его. Он сильно побаивался, что им с Добрыней не удастся добыть на Рюгене дружины, теперь эти опасения рассеялись. С уходом Белы все вдруг повеселели. Завязался разговор, воины уже не только что непринужденно разговаривали, но и смеялись. Забыта была даже выходка Добрыни Марковича, тем более, что все видели, как жрец оказал ему внимание.

К Владимиру относились все с большим почтением.

После того как Бела открыто пообещал ему помощь, в нем видели вождя предстоящего похода в новые, не истощенные еще предшествовавшими грабежами земли, а поэтому теперь уже многие старались обратить на себя его внимание.

В то же самое время Бела и Добрыня в отдаленном покое вели между собою вполне откровенный разговор.

– Помощь-то ты обещал нам, отец Бела, – говорил Добрыня Малкович, непринужденно рассевшись пред жрецом на дубовой скамье, – а вот не сказал одного, что ты получить с нас пожелаешь?

– А то, что вы исполнить можете, – был ответ.

– Еще бы ты запросил, чего сделать нельзя, – усмехнулся Добрыня. – Да ты обиняками-то не говори. Условимся сразу – и конец всему!

– Помогу я вам, – вдруг пылко и страстно заговорил арконский жрец, – помогу так, что и теперь уже за ваш успех поручусь, а вы пообещайте мне лишь одно: что не заведете на вашей Руси христианство и всех христиан изгоните из вашей земли.

– Только-то?

– Если и это исполните, хорошо будет!

– А и не любишь ты, Бела, христиан!

Жрец злобно рассмеялся.

– Мне полюбить их?! – воскликнул он. – Рюген и все морское побережье, где живут мои венды, было подвластно Святовиту. В землях наших не было никого, кто осмелился бы усомниться в могуществе Святовита, и вот я вижу, что везде стала слабеть вера в богов, что люди перестают бояться их кары, не прибегают к нам, служителям божества. Я уже теперь не имею той силы и власти, какая была у меня недавно. Все рушится, все отпадает от старины, и виною этому христиане. Они везде заводят свои новые порядки. В землях франков, аллеманов, на острове саксов и пиктов исчезли совсем друиды, и только случайно уцелевшие руны кое-где еще свидетельствуют об их недавнем могуществе. О древних богах и говорить нечего. Тверд был среди народов славянских Святовит, но теперь, слышно, и они отказываются от старых богов. Ляхи уже становятся христианами; осталась Русь ваша, но и в нее вошло христианство. Правда, оно идет к вам с Востока, из Византии, но это все равно. Если оно укрепится на вашем Днепре, то оттуда разольется везде по землям, где живете вы, славяне, и тогда пропадет Святовит, а с ним и Аркона, и мой Рюген потеряют все, всю власть, какую имели до сих пор. Я уже знаю, Олав, конунг Норвежский, подчиняясь христианским жрецам, задумывает поход на Аркону. Он разрушит храм Святовита, убьет его белого коня, подчинит весь Рюген своей власти. Тогда всюду здесь появятся храмы христианского Бога, и у меня не будет силы защитить мое божество, которому я служу всю мою долгую жизнь. Вот почему я хочу, чтобы твой Владимир стал киевским князем. Он будет в Киеве и не пропустит христианских жрецов на Русь. Тогда Рюген будет спасен.

– А если пропустит? Если и сам станет христианином? – сказал Добрыня.

– Этого не будет!

– Как знать будущее.

– Не будет! Я поставлю его киевским князем, я же и уничтожу его, если он или ты осмелитесь изменить своему обещанию. Разве не мои дружины пойдут с вами? Разве не будет у меня могучих приверженцев в нашем Киеве? Я даю, я могу взять и назад данное.

«Ого, вот ты как, – подумал Добрыня, – я бы на твоем месте так говорить не стал! А еще считаешься мудрецом!»

Бела не заметил его насмешливого взгляда.

– Итак, – с прежним увлечением продолжал он, – я помогу вам, я отдам вам голову Ярополка, потому что он никогда не будет служить нам. Вы же всегда будете моими союзниками. С помощью вас я изгоню христиан со всей Славянщины и всюду восстановлю старых богов, и опять народы будут счастливы по-прежнему. Когда же исполнится это, я соединю всех славян под властью киевского князя; всех славян, слышишь ли, витязь? И славяне пойдут повсюду, где умами и сердцами людей овладели христианские жрецы, и станут изгонять их, разрушать храмы их Бога, и будет тогда мой Святовит царить повсюду!

– Это не худо! – согласился Малкович.

– И ты с племянником будете служить мне.

– Коли только в том дело, чтобы христиан не пустить да вашей Арконе помощь подать, тогда и говорить нечего: конечно, будем! Сказать по правде, нам что Перун, что Святовит – все равно.

– Нет, Перун у вас был, пусть и останется.

– И то ладно! А христиане… Да пусть они пропадут!

Добрыня становился с каждой минутой все веселее.

Он даже и помыслить не смел, чтобы Бела поставил такие легкие условия своей помощи. Теперь его интересовал вопрос, сколько даст дружинников ему арконский жрец.

– Отдам хоть всю норвежскую дружину! – ответил Бела, когда Малкович спросил его об этом.

Тут Добрыня несколько стал в тупик. Он прекрасно знал, что варяги служат у арконского жреца по найму.

«Видно, их срок близок к концу, – вдруг сообразил он. – Да это все равно, лишь бы в Новгород придти, а там и мы найдем, чем варягам платить! Полоцкая земля недалеко. Рогвольдовой казной все заплатим».

Однако он и виду не подал, что догадывается о близости срока окончания службы наемных войск Арконы.

– Так по рукам тогда, отец Бела? – сказал он.

– А будет ли твой Владимир согласен на мои условия? – спросил осторожный Бела.

– Ну, еще бы. Он хоть так про христиан говорил, а сам их не любит.

– Тогда пусть он даст клятву, а ты будь за него поручителем.

– Чем угодно, поклянемся оба, – немедленно согласился Добрыня, – хоть Перуном самим, все равно. Только ты не держи нас.

– Не буду держать. Ярополк усиливается.

Малкович лукаво посмотрел на жреца.

– А как же ты хотел выдать нам его с головой?

– И выдам. Он сам придет к вам.

– Ой ли, отец! Ярополка-то я с детства знаю, простоват он, что и говорить, а все-таки кто же сам на свою погибель пойдет.

– Увидите! – коротко сказал Бела и устало закрыл глаза. Добрыня встал со скамьи.

– Притомился ты, отец, – сказал он, – да и я тоже. Пусть племянник веселится, а меня на покой отпусти. Обо всем, кажись, мы с тобой переговорили.

Не открывая глаз, Бела кивнул головою и хлопнул в ладоши. Появившемуся на зов служителю он приказал проводить витязя в приготовленный для него покой; но лишь только он остался один, выражение усталости исчезло с его лица, и он громко закричал:

– Нонне, Нонне!

Нонне ждал этого зова где-то совсем близко. Он явился мгновенно.

– Ты был здесь, Нонне? – с живостью спросил его Бела. – Ты слышал наш разговор?

– Слышал, великий отец.

– Что ты скажешь?

– Прости, великий, я не понимаю, зачем ты говорил этому варвару, почему тебе нужно, чтобы Владимир сел в Киеве? Не может ли он подумать, что мы нуждаемся в их помощи, а не они в нашей? Не вообразят ли они, что мы погибаем и не можем найти нигде себе союзников, кроме них, потому и беремся помогать им?

Бела грустно покачал головою.

– Нонне, ты думаешь, что этот варвар глуп?

– Думаю так, великий отец.

– Тогда я скажу, что ты ошибаешься. Он княжий советник, и князь Святослав поручал ему и управление государством, и переговоры с неприятелем. Знаешь ли ты, вот этот Добрыня не раз обходил хитрецов-византийцев, а о других и говорить нечего.

– Но ты принял его неласково и сначала совсем не говорил с ним.

– Я должен был приглядеться к нему, понять, каков он с Владимиром. Недаром я живу столько лет на свете. Когда этот юноша сказал, что Добрыня ему вместо отца, я понял, что он действительно находится под его влиянием. И вот теперь нам нужно перехитрить его. Необходимо, чтобы около Владимира, когда он станет киевским князем, был у нас свой человек, который стал бы его ближайшим советником. Ты знаешь ли воеводу Блуда?

– Воеводу Ярополка?

– Да. Вот я хочу, чтобы он занял при Владимире место Добрыни. Блуд давно уже там. Он ненавидит христиан, ненавидит и Ярополка. Если он будет при Владимире, вся Русь будет покорна нам и поможет отстоять Рюген от Олава.

– Великий отец, – воскликнул Нонне, – разве так грозна опасность?

– Нонне, Нонне! Или ты не знаешь, что Олав – владыка, каких еще не бывало на свете? Он храбрее всех конунгов, даже храбрее великого Кнута. И он, как донесли мне преданные люди, даже во сне грезит, как бы низвергнуть Святовита. Вся наша надежда на русских славян. Вот почему я и принял этих двух изгнанников так, как никогда еще не принимал конунгов и герцогов. Но не хитро взять, нужно еще и удержать взятое. Вот это труднее всего. Настало, Нонне, время послужить тебе!

– Приказывай, великий отец, – склонился старик, – тебе известна моя преданность Святовиту и тебе! Все будет исполнено, что бы ни повелел ты, разве смерть остановит мои дни.

– Я потому-то так и надеюсь на тебя, Нонне. Я скоро пошлю тебя на Днепр, в Киев. Жрецы Перуна – наши друзья и слуги. Я укажу тебе, как ты должен действовать и на что направлять воеводу Блуда. Ярополк должен погибнуть, но виновником его гибели должен стать Владимир. Это необходимо. Ты пойдешь отдельно от Владимира, так, чтобы он даже не знал о твоем появлении на Днепре. Иди под видом купца. Жрецы Перуна примут тебя, как родного.

– Когда прикажешь мне приготовиться в путь, великий отец? – спросил Нонне.

– Сперва отпустим их. Завтра выведу коня Святовита и покажу рюгенскому народу его знамя. Немедленно отпущу чужестранцев. Они пойдут морским путем, ты же проберешься по суше. Теперь иди. Нет, постой. Что эти христиане?

– Я показывал их пришельцам.

– А что они?

– Они не обратили даже внимания и поспешили пройти мимо. Добрыня даже обличал меня в том, что я хочу поразить их ужасом.

– Видишь, как проницателен этот славянин. Иди же, мой Нонне, мне нужно остаться одному. Многое нужно обдумать, многое подготовить в путь; да хранят тебя Святовит и все подвластные ему боги.

Нонне низко поклонился Беле и исчез за звериными шкурами, покрывавшими стены. Старый жрец остался один. Глубокая задумчивость овладела им. Губы тихо шептали какие-то слова.

Наконец Бела глубоко вздохнул и громко заговорил сам с собою:

– Да, настало время последней борьбы. Кто одолеет: Святовит или Бог христиан? Я буду бороться до последнего своего издыхания. Пусть только Владимир сядет в Киеве! Я окружу его своими слугами, моя дружина будет всегда около него, и горе ему, если только он осмелится ослушаться моих повелений, выйти из моей воли! Я сумею уничтожить его и поставлю киевским князем кого захочу. Христиане никогда не одолеют славянского Перуна, и Русь будет моей защитницей. Тогда берегись, Олав! Тебе не одолеть этого народа, он сам одолеет тебя и твоих. Только бы удалось все так, как задумано мною.

Старик заметно волновался. Он поднялся со своего кресла-трона и большими шагами прошел по покою. Тревога овладела его душой, думы, одна мрачнее другой, волновали его, но он не поддавался тяжелым мыслям.

– Нет, Святовит должен победить всех своих врагов, иначе погибнем и мы! – восклицал старик, и глаза его светились ненавистью.

7. КОНЬ СВЯТОВИТА

Громкие звуки рогов заставили на следующее утро Владимира открыть глаза и стряхнуть дремоту. В эту ночь он спал крепко. Усталость после пути, веселый пир, закончившийся поздно ночью, множество новых впечатлений усыпили молодого славянского князя так, что, проснувшись, он даже забыл, как лег в постель.

Молодость сказалась. Сейчас же Владимир поднялся на ноги и огляделся вокруг. У противоположной стены на составленных вместе широких скамьях спал, сладко похрапывая во сне, Добрыня. Племянник поспешил разбудить его. Теперь он припомнил, что, возвратившись с пиру, он уже застал его здесь крепко спавшим. Он еще тогда хотел разбудить его, но сон старого богатыря был так крепок, что, повозившись около него, Владимир сам поспешил улечься в постель.

«Если так, – подумал он, – Добрыня сделал все, и старый Бела несомненно на нашей стороне».

Звуки рогов между тем не смолкали. Шум все возрастал. В спальном покое появился жрец.

– Великий Бела, любимый слуга Святовита, – произнес он, кланяясь Владимиру, – просил своих гостей сойти к нему для последней беседы.

Добрыня, спавший до того, как убитый, услыхав голос чужого человека, сразу поднялся со своего ложа.

– Скажи отцу Беле, – обратился он к жрецу, – что мы сейчас будем.

Богатырь встал, потянулся, зевнул и, повернувшись к племяннику, произнес:

– Мы уже покончили с Белой. Он дает нам свои варяжские дружины и за это требует лишь одного, чтобы ты, когда станешь киевским князем, не принимал христиан, а тех, которые уже живут на Руси, прогнал бы.

– Только-то и всего, – вскричал Владимир, – не верится мне что-то!

– А ты поверь, – отвечал Малкович, делая в то же время племяннику знаки глазами, – старый Бела полюбил тебя, как сына, вот и хочет тебе помочь. Я уже сказал, что его условие я принимаю. Пойдем скорее к нему, и подтверди сам мое обещание.

Владимир понял, что Добрыня не хочет вести подробного разговора, и молча кивнул ему головою в знак своего согласия.

Между тем у ворот жреческого города собралось чуть ли не все окрестное население. Рюгенцы сходились толпами. На острове было уже известно, что в это утро будет вынесено из храма знамя Святовита. Давно не появлялось оно перед толпою, и островитяне радовались, так как этот ритуал свидетельствовал о скорой войне с врагами их бога, а такие войны, в сущности сводившейся к разбойничьим набегам на соседние страны, всегда обогащали жителей Рюгена, ибо отправлявшиеся в походы воины возвращались не иначе, как с хорошей добычей.

– На кого пошлет Святовит свои дружины? – слышались в толпах вопросы.

– Говорят, что воины пойдут в славянские земли. Там много скопилось богатств.

– Неужели на Новгород?

– Кто знает это? Может быть, на Киев.

– В Киеве богатства больше. Туда идти бы.

В это время растворились ворота жреческого города, и толпы волнами хлынули в них. На площади перед храмом нестройными рядами стояли варяжские дружины. Тут были и рюгенские варяги, и варяги, прибывшие с гостями Белы. Эрик, Ингелот, Руар и Оскар стояли в первых рядах. Все эти воины, обыкновенно шумливые, теперь сохраняли тишину и спокойствие. Их лица были как никогда серьезны и важны. Они все ожидали решительного мгновения. Когда будет вынесено знамя Святовита, его жрец должен был объявить имя главного вождя похода, а вслед за тем белый конь рюгенского божества покажет, что ждет воинов на полях битвы.

От храма вплоть до подножия холма стояли шпалерами пешие и конные дружинники Святовита. Пешие разместились между всадниками и образовали блестящую красивую группу. У закрытых дверей храма полукругом расположились жрецы в своих белых одеяниях. День на этот раз выдался светлый и даже солнечный. Обычный на Рюгене туман рассеялся, и даже видно было небо, покрытое быстро плывущими сероватыми облаками, море шумело без обычного своего рокота; звуки труб и рогов жрецов далеко разносились над Рюгеном.

Так прошло некоторое время. Вдруг послышалось громкое пение. Попарно, длинною вереницею вышли мальчики, певшие хвалу Святовиту. Дети были одеты в такие же длинные белые одеяния, как и остальные жрецы. За ними с длинными трубами в руках шли жрецы-юноши, дальше уже – престарелые жрецы. В конце шествия одиноко шел Нонне. Толпа приветствовала его громким приветственным кличем. Варяги ударяли мечами о щиты. Эти звуки, пение, трубы и рога – все перемешалось в один гул.

За Нонне легко выступал Владимир, с любопытством смотревший вокруг . Позади него шли Добрыня и Освальд. Их со всех сторон окружали вожди Святовитовой дружины. Блиставшие в солнечных лучах их медные нагрудники, казавшиеся золотыми шлемы, отливавшие холодным блеском стали мечи и секиры производили сильное впечатление на собравшиеся толпы рюгенского народа.

Громкие крики восторга раздавались отовсюду. В них слышались удовольствие и чувство гордости.

Как и всегда, внешняя красота увлекающе действовала на толпу, и в сравнении с вождями Святовита, совсем остались незамеченными скромные, просто одетые славянские и норманнские витязи.

Шествие растянулось так, что, когда дети поднялись на холм и занимали места рядом со стоявшими перед храмом жрецами, гости Святовита и окружавшие их дружинники только-только подходили к подножию холма.

Наконец, и они, провожаемые ни на мгновение не смолкавшими криками, поднялись на площадку перед храмом и заняли места во главе дружинников, стоявших шпалерами.

Пред закрытыми дверями остался один Нонне. Он поднял руки над головой и громко воскликнул:

– Святовит, Святовит, Святовит!

В насупившей сразу тишине эхом перекатился этот призыв. Ответа на него не было.

– Святовит, – взывал Нонне, – явись!

– Святовит, Святовит! – воскликнуло сразу несколько тысяч голосов. – Явись, явись!

Вдруг что-то блеснуло над холмом. Сотни труб, рогов загудели все в одно мгновенье. Ворота храма распахнулись. Все, кто стоял у подножия холма, как подкошенные, пали ниц.

В открывшихся воротах ясно был виден блиставший на солнце уродливый истукан. Он представлял собой грубо сделанную гигантскую фигуру человека с одной поднятою, а другой опущенной рукой. Венок из длинных игл, изображавших молнии, окружал голову идола. В поднятой руке он держал огромных размеров рог, в опущенной – исполинский меч.

Это был Святовит, божество славян-вендов.

У подножия истукана стоял старый Бела, казавшийся маленьким в сравнении с гигантским идолом. Левой рукой Бела указывал на Святовита, правая простерта была по направлению к народу.

– Вот Святовит! – воскликнул он.

– Вот Святовит! – эхом повторил стоявший перед храмом Нонне.

– Вот Святовит, вот бог! – крикнули разом дружинники.

Крик их подхватила толпа. Неистовый восторг объял рюгенцев; они кричали, шумели, даже рыдали. Слышалось безумие в этой массе звуков. Варяги и те были увлечены общим порывом.

– Святовит, Святовит! – неистово кричали они, колотя мечами по щитам.

Бела вышел на площадку пред храмом, и едва он переступил через через его порог, невидимые руки задернули истукан темною, непроницаемою для глаз завесою. В то же время в храм вошел Нонне с двумя вождями святовитовых дружин.

– Народ рюгенский, варяги, гости и служители Святовита! – отчетливо, громко заговорил Бела с высоты холма. – Настал великий час. В ночь на сегодняшний день я, как и всегда, молился и приносил священные жертвы грозному Святовиту. Громко выл ветер, и рокотало неспокойное море. И вот я видел, как ожил Святовит. Он был страшен. Молнии сверкали из его очей, клубы огня и дыма вырывались из его уст. Меч в его руке звенел, и заржал белый конь, чуя приближение своего господина. Я в страхе пал ниц на землю. В это время Святовит воссел на своего коня. Сами собою отворились двери храма, и грозный бог помчался по воздуху, рассекая его своим мечом. Я же лежал, не смея шевельнуться, и пробыл я словно в забытьи, пока не вернулся Святовит в свое жилище. Я услышал его тяжелое дыхание, храп его утомленного коня. «Бела, любимый слуга мой! – сказал мне подобным грому голосом Святовит. – Не страшись, ибо я люблю тебя. Когда настанет день, возвести народу моему, что пришло время поднять меч на врагов моих. Я уже был среди них и обрек их на жертву моему воинству. Пусть дружины мои идут смело, их ждет победа, ибо я буду с ними». «Куда же повелишь идти дружинам твоим, о грозный?» – осмелился спросить я. «Пусть идут в славянские земли, на Русь, – отвечал мне Святовит. – Там города полны бранной добычей, которая будет наградою моим воинам за их труды. Там укрепляются мои враги-христиане, и пусть мои воины уничтожат их. Так я хочу, и да будет так. В знак же того, что такова моя воля, покажи народу моему мое знамя. Кто же ослушается, страшную смерть на того пошлю я». Так говорил мне Святовит. Голос его был подобен то реву ветра, то дыханию легкого утреннего ветерка. Лишь когда стихли божеские слова, осмелился я поднять с земли голову. Все было по-прежнему. По-прежнему был неподвижен бог, и лишь глаза его сверкали тысячами молний. И вот я спешу исполнить волю Святовита и объявляю вам ее. Вот знамя Святовита. Смотрите!

Трубы и рога возвестили появление этой реликвии. Снова пали на колени все стоявшие пред холмом рюгенцы, и даже варяги преклонили до земли свои головы. В это мгновение из храма выдвинулся старый Нонне. Два вождя несли за ним огромное разноцветное знамя-хоругвь, прикрепленное к длинному древку. Знамя состояло из длинных полотнищ, сшитых между собой. Сверху древко кончалось грубым изображением рюгенского божества.

– Смотрите, смотрите, – кричал Нонне, – вот знамя Святовита, грозного повелителя Рюгена!

Опять раздались трубные звуки. Теперь и дружинники Святовита ударили мечами по своим щитам. Слышались звон, стук, громкие крики. Толпа так и ревела от восторга. Завеса, скрывавшая истукана, была отдернута опять, и Святовит во всем своем блеске появился пред народом.

– Послужим великому Святовиту! – гремели голоса.

– Покорим под его властью славянские земли!

– Да здравствует Бела, любимый слуга Святовита!

Старый жрец стоял под самым знаменем, придерживаясь за его полотнище. Он молчал, выжидая, пока пройдут первые восторги толпы.

– Народ рюгенский! – громко возгласил он, когда водворилась некоторая тишина. – Настало время. Сообщу вам еще одну волю нашего властелина.

– Слушаем, слушаем! – раздались крики.

– Когда я приносил Святовиту последние утренние жертвы, дух познавания грядущего снизошел на меня. И увидел я в жертвенном дыму всякие земли, покоренные во славу Святовита его воинами. Всюду в этих новых странах, ставших подвластными нам, восхвалялось имя нашего повелителя; обитатели этих стран несли свою дань в нашу казну и ставили могучих воинов в дружины Рюгена. И вопросил я в недоумении: «О, великий Святовит! Открой мне, кто должен все это сделать, кто покорит новые земли под твою священную власть, кто поведет твои дружины по твоим следам?» И мне было видение. В жертвенном дыму увидел я молодого и могучего вождя. Он не был из рюгенского народа, но славянин и могуществен. И я узнал его, этого вождя-чужеземца. Он – в числе гостей, прибывших на Рюген. И смутился я духом моим и вопрошал божество: «О всемогущий владыка Святовит, как может случиться, что чужой вождь станет во главе твоих дружин?» И слышал я голос божества: «Неразумный и маловерный! Не я ли привел к Рюгену драккары этого вождя, плывшие по бурному морю? Не я ли по вступлении его на мою землю показал тебе в дыму моих жертв, что угоден он мне, этот вождь? Ты же усомнился теперь. Горе, горе тебе, горе всему рюгенскому народу, если не будет исполнена моя воля. Пусть дружины изберут пришельца вождем своим, и ты выведи пред ними моего белого коня. Проведи его по копьям, и дам я знаменье, что успех ждет моих воинов под его начальством». Голос смолк, и я пал ниц, умоляя властелина помиловать и меня, и рюгенский народ, если согрешил я своими сомнениями. Такова воля божества, а вот и вождь-пришелец, которого Святовит желает поставить во главе своих дружин.

По знаку Белы Нонне взял за руку Владимира и вывел его пред народом. Несколько мгновений прошло в гробовом молчании. Тысячи пар глаз с любопытством устремились на молодого славянского князя.

Владимир стоял перед народом, гордо откинув назад голову и осматривая все вокруг властным взором. Наконец, среди толпы пронесся сперва чуть слышный шепот, вскоре разросшийся в громкий гул голосов.

Первыми заговорили варяги.

– Лучшего вождя и не надобно! – воскликнул Эрик. – Клянусь Тором, с ним нас ждет победа. Он в славянских землях свой и поведет нас знакомыми путями.

– Пусть я не буду сыном своей матери, – отозвался Икмор, – если наш Эрик не прав! Взгляните на него: таких воинов мало и у Олава. Как он горд, как он могуществен!

– Да здравствует Владимир, конунг славянский! – вторя своим вождям, воскликнула варяжская дружина.

– На щит его! Поднимите его на щит!

– На щит его! Да будет он вождем нашим!

– Слышишь, Владимир? – положил Бела руку на плечо славянского князя. – Тебя варяжские дружины избирают своим вождем. Я сделаю все. Исполнишь ли ты свои обещания?

– Исполню, – ответил тот, – лишь бы мне отомстить за кровь брата и сесть в Киеве.

– Помни только, я тебе даю, я и возьму!

Пока они говорили, словно живая волна всплеснулась на вершину холма. Это с громкими кличами взобрались среди рядов дружинников и жрецов беспорядочною толпою рюгенские варяги и прибывшие накануне скандинавы. Разом Владимир был приподнят с земли десятками дюжих рук. Еще мгновение и, поднятый на щит, он возвысился и над жрецами, и над толпами народа. Опять смешались в один нестройный хаос звуков звон мечей, щитов, громкий клич, и лишь по знаку Белы на мгновение водворилась тишина.

– Народ рюгенский и вы, варяги и норманны, – воскликнул Бела, – взгляните, вот вождь Святовита!

– Да здравствует вождь! – как один человек ответила толпа. – Да здравствует!

С торжественными криками спустили Владимира варяги на щите с выси храма и понесли его между волнами народа, громко восклицая:

– Кто против избранного вождя, пусть выйдет!

Никто не выступил.

Слово Белы было для рюгенцев священно.

– Друзья, товарищи, воины, – воскликнул Владимир, когда варяги, все еще держа его на щите, стали так, что он очутился в живом кольце своих воинов, – клянусь, что поведу вас к великим победам! Клянусь делить с вами все труды, лишения и опасности походов и битв и свою долю добычи ратной теперь же отдаю вам всю целиком!

Варяги закричали от восторга.

– Да здравствует наш конунг! Да здравствует, – гремели они, – веди нас на врагов! Победим, победим!

– Коня! Пусть Бела выведет коня Святовита! – кричали другие голоса.

– Бросайте копья, посмотрим, что ждет нового вождя: успех или поражение.

В храме Святовита, вблизи его истукана, всегда содержался жрецами белый, без малейшей отметины, конь. Около него всегда наготове висело седло, но его никогда не седлали. По уверениям жрецов, на этом коне разъезжал в бурные ночи по воздуху их Святовит, поражая своих врагов и намечая пути, по которому должны были идти отправлявшиеся в набеги дружины.

Этот же конь являлся предвестником воинских успехов или неуспехов во время таких набегов. Пред отправлением в поход дружинники сооружали помост из копий, укладывая их в ряд древко к древку. Потом заставляли коня Святовита ступать по ним и замечали, какою ногою он прежде вступит на копья: если правой, воинов ждет полный успех, если же левой – неудача. И теперь народ рюгенский требовал, чтобы жрецы вывели им коня и путем гадания предсказали, что ждет дружины в этом походе в страны, где никогда не были еще воины Святовита.

Дружинники Святовита поспешно бросали по скату холма свои копья. Жрецы укладывали их поплотнее, одно к другому. Бела и Нонне удалились в храм, завеса внутри которого скрывала уже истукана. Варяги и народ с напряженным вниманием следили за укладкой копий, сама собою воцарилась мертвая тишина. Слышались только звяканье железа да изредка похожий на шелест ветра шепот.

Прошло некоторое время.

Вдруг из глубины храма донеслось громкое конское ржание. Воины и народ, стоящие вокруг холма, встрепенулись и опять затихли. Ржание раздавалось все ближе и ближе. Опять распахнулась завеса, скрывавшая истукана, и в дверях Святовитова храма показался белый конь.