Главный редактор ходил по просторному кабинету, заложив маленькие руки за спину. У него было мальчишеское розовое лицо почти без морщин, черные усы и белые как снег волосы на маленькой голове. Главный редактор старался не смотреть на стоявшего перед ним Андрея Абросимова. Тот был на две головы выше. Главный редактор привык смотреть на авторов снизу вверх – за его письменным столом находилось специальное кресло с высокой поролоновой подушкой. Сидя в кресле, он хоть немного, но возвышался над автором. Но этот парень почему-то не сел на предложенный стул, пододвинутый к огромному письменному столу с зеленым сукном, а предпочитал стоять у окна.

– Поймите наконец, молодой человек, – говорил главный редактор, не глядя на него и все больше раздражаясь. – Ваша повесть и так растянута, зачем вам еще понадобился американский шпион? Этакий Джеймс Бонд? Пусть ваш герой честно сражается с душманами, а в детектив не стоит лезть… Детективщиков у нас и так хватает. Если вы выкинете линию со шпионом, сократите любовную коллизию, уберете описания природы…

– А что же останется? – не совсем вежливо перебил Андрей.

Главный редактор резко остановился, будто налетел на стену. Снизу вверх глянул на автора и тут же опустил глаза. Обычно с авторами разговаривали его заместители или заведующий отделом прозы, но ему доложили, что Абросимов был в Афганистане, имеет награды, да и повесть написана талантливо. У главного редактора своих дел было по горло, и рукописи он редко читал, разве что секретарей Союза писателей и лауреатов, но тут сделал исключение. И этот верзила еще дерзит ему!

– Останется самоотверженный труд советских людей, оказывающих помощь братскому Афганистану, подвиг наших солдат, выполняющих свой интернациональный долг… – Тут главный редактор дал волю своей фантазии – он сам писал на военные темы. Правда, война в Афганистане была совсем другой, чем Великая Отечественная, но, сев на своего конька, он уже не мог остановиться. Тонким голосом рассказывал, как красноармейцы сражались на фронтах и закончили войну в Берлине.

– Я все это знаю, – снова перебил его Андрей.

– Вы читали мои книги? – живо обернулся к нему главный редактор.

– О Великой Отечественной войне я много прочел, – ответил Андрей. Он чуть было не ляпнул, что книга главного редактора, которую он пытался осилить, ему не понравилась.

– Будете вы дорабатывать повесть? – взглянув на часы, нетерпеливо спросил главный редактор. – Если вы ее сократите на треть, она от этого лишь выиграет.

– Неужели для того, чтобы напечататься в вашем журнале, нужно обязательно испортить повесть? – задал ему вопрос Андрей.

Главный редактор опешил. Какое-то время пристально смотрел строптивому автору в глаза, потом ринулся к письменному столу, привычно уселся в кресло и сразу обрел внушительность и еще большую уверенность в себе. Что ни говори, кресло для руководителя – очень важная вещь! Оно не только отделяет чиновника от обыкновенного смертного, но и возвышает над ним. Постукивая шариковой ручкой по хрустальной пепельнице, сказал:

– Другой бы на вашем месте плясал от радости, что мы готовы его напечатать…

– Давайте я лучше спою, – улыбнулся Андрей.

Он уже понял, что никто его повесть печатать не собирается, а весь этот разговор забавлял его: главный редактор нес чепуху; если выбросить то, что он предлагает, повести не будет. Получится серая, конъюнктурная вещичка, которая никого не взволнует, не заденет. Проскочит, и все. Если кто и прочтет, она в памяти не останется. Почему ему нужно обязательно изуродовать повесть? Андрей долго работал над ней, как говорится, выложился полностью и был убежден, что повесть получилась, потому и предложил ее в московский журнал, а теперь не кто-нибудь, а сам главный редактор предлагает ее кастрировать…

– Я слышал, вы отличились в Афганистане? – подавив раздражение, перевел разговор на другое главный редактор.

– Я там работал шофером на строительстве.

– Вот про это и напишите! – оживился главный редактор. – А то полезли в детектив… Напишите о строительстве, о героизме советских людей…

– А разве моя повесть не про это? – сказал Андрей. – Там все правда. И шпион был, и изменник Родины.

– Так это вы написали про себя?

– Это же повесть, а не автобиография…

– Хорошо, – вдруг сдался главный редактор. – Уберите шпиона, а любовь, черт с ней, пусть остается… И сократите хотя бы страниц на тридцать…

– Я ничего не буду сокращать и убирать, – сказал Андрей.

– Больше мне вам нечего сказать, молодой человек, – развел руками главный редактор. – Вы – начинающий литератор, а разговариваете со мной, как признанный классик…

– Я могу повесть забрать?

Главный редактор взял с письменного стола синюю папку с белыми тесемками и протянул Абросимову. На тонких губах его промелькнула улыбка.

– Молодой человек, вам очень трудно будет входить в литературу, – с ноткой сожаления произнес он.

Андрей вдруг рассмеялся, вспомнив, как выходил из кабинета главного редактора какой-то московский писатель, – Абросимов сидел напротив секретарши в приемной, – тот, кланяясь, как китайский болванчик, вышел из обитой коричневым дерматином двери на полусогнутых… Может, для того чтобы легче войти в литературу, как сказал главный редактор, нужно научиться выходить из кабинетов литературного начальства задом?..

Когда Абросимов ушел, главный редактор, вертя в пальцах блестящую металлическую ручку, подумал, что не так уж часто ему приходилось встречать таких строптивых парней! У него писатели с именами искали покровительства, счастливы были напечатать рассказ… А ведь главный редактор сидел в своем кресле почти двадцать лет. Раньше много людей приходили в литературу через этот кабинет… Это последние пять лет он старается поменьше встречаться с начинающими авторами, у него куча всяких общественных нагрузок. Ведь если когда-нибудь будут принимать в Союз писателей этого Абросимова, то на секретариате будет присутствовать и он, главный редактор…

Андрей держал баранку в своих больших ладонях, из приемника лилась знакомая мелодия – передавали концерт для воинов Советской Армии. Некоторые песни он в годы службы распевал в строю, проходя по пыльным дорогам… Армию он всегда вспоминал с удовольствием, лишь там он почувствовал себя настоящим мужчиной, завоевал спортивные разряды, стал закаленным, выносливым. И эта армейская закваска ощущается до сих пор. Ему не нужно просить Марию пришить пуговицу к рубашке или отгладить брюки – все делает сам. С армии осталась привычка делать каждое утро зарядку.

Солнце клонилось к закату, и на шоссе Москва – Ленинград опрокинулись длинные тени от придорожных деревьев. Там, где асфальт сливается с голубым небом, на горизонте набухает широкая багровая полоса. Будто разваренные пельмени, разбросаны над вершинами деревьев бесформенные серые облака. Встречные машины неожиданно появлялись из-за уклона и с шумом проносились мимо. На каждом лобовом стекле – багровый отсвет. На обочинах уже зеленела весенняя трава, но деревья еще стояли голые, с растопыренными, узловатыми от надувшихся почек ветвями. Белоклювые грачи таскали сухие ветки, смело разгуливали у самой кромки асфальта, не обращая внимания на транспорт.

«Жигули» рвались вперед, нехотя теряли скорость перед населенными пунктами: Андрей после двух бесед с автоинспекторами и одного прокола в талоне предупреждения предпочитал соблюдать правила езды. Пусть и близко не было инспектора, он все равно перед каждым поселком снижал скорость до шестидесяти километров в час.

В Москве он пробыл всего два дня. Специально для встречи с главным редактором журнала он не поехал бы, но тут в издательстве подвернулась командировка. Две ночи он переночевал у Павла Дмитриевича Абросимова. Дядя жил в трехкомнатной квартире на Университетском проспекте, неподалеку от киностудии «Мосфильм». Встретил он племянника радушно, внимательной была и его жена – Елена Викторовна, а дочь Ира даже уговорила его сходить с ней в цирк.

Павел Дмитриевич выглядел усталым, постаревшим по сравнению с тем, каким его видел Андрей последний раз в Андреевке. Седые волосы отступили от выпуклого лба, серые абросимовские глаза малость потускнели, заметен стал живот. Правда, дядя и раньше был грузным. Много расспрашивал про отца, Андреевку – он там не был давно, от Вадима Федоровича слышал, что Александров покончил с собой, а его сын Иван женился на внучке Волоковой, матери Павла Дмитриевича. Андрей рассказал, что Жанна Найденова – дочь того самого Игоря Шмелева, который исчез во время войны, он сменил фамилию на Найденова, потом сбежал за границу… Поведал Андрей и о встрече с ним в Афганистане и его смерти от пули контрреволюционеров.

– Неужели даже такого отпетого… типа потянуло на Родину? – удивлялся Павел Дмитриевич.

– Честно говоря, если бы не он, мне бы не удалось удрать к своим, – сказал Андрей.

– Жил братец в Москве, а я и не знал! – продолжал удивляться Павел Дмитриевич. – А впрочем, я его вряд ли и узнал бы. Столько лет прошло, я ведь помню его мальчишкой.

– Отец тоже его не узнал в Казахстане, когда там был в командировке, – вспомнил Андрей. – Он встретился с ним в целинном совхозе. Найденов не признался, он ведь уже тогда готовился к побегу.

– Выходит, верна пословица: яблоко от яблони… – усмехнулся Павел Дмитриевич. – Поехал за океан, думал, там ему манна небесная на голову посыплется! А окончил жизнь, как и его папаша – Карнаков! Тот служил фашистам, а этот – иностранным разведкам. Вот зачем они нужны нашим врагам – совершать диверсии, убийства, быть наемниками! И могилы их сровняются с землей…

Павел Дмитриевич показал альбом с цветными фотографиями птиц и разных зверюшек, посетовал, что теперь совершенно нет времени заниматься любимым делом, вот выйдет на пенсию, тогда поедет в Андреевку и сделает с натуры массу снимков…

– Остались в Андреевке хоть зайцы-то? – поинтересовался он. Когда заговорил о поселке, лицо просветлело, морщины на лбу разгладились.

– Я не охотник, – улыбнулся Андрей. – Стрижи над водонапорной башней летают, черные дрозды каждую осень совершают налет на наши вишни. Дерюгин метлой их отгоняет… Зато дятел зимой живет в скворечнике.

Абросимовы оставляли Андрея ночевать: мол, какой смысл ехать на ночь глядя? Выспится, а утром рано выедет. Но Андрей любил вечернюю езду, пустынное шоссе – вечером машин всегда меньше, чем днем, – а потом, утром ему надо быть на работе. Когда устанет, можно свернуть на проселок и немного поспать в машине. Ему не привыкать.

Диктор сообщил, что в Москве ночью будет легкий мороз, а днем температура повысится до шести градусов тепла, осадков не будет, видимость на дорогах хорошая. Багровая полоса на горизонте стала разжижаться. В ней появились зеленоватые прожилки, вершины деревьев купались в золоте, накатанное шоссе розово заблестело. Миновав деревушку, Андрей прибавил газ, как вдруг пришлось затормозить: шоссе переходили домашние утки. На обочине холодно блеснуло озеро, это они оттуда возвращались в поселок. Утки шли не спеша, вразвалку, одна за другой. Эти не станут всполошно разбегаться, как куры, при виде машины, спокойно перейдут шоссе и даже не оглянутся.

Когда уже стало смеркаться, а на небе чуть вправо от шоссе засияла одинокая яркая звезда, Андрей увидел на обочине человека с поднятой рукой. Никаких вещей у его ног он не заметил. За спиной человека виднелся железный прицеп с опущенным передком. На прицепе громоздились железобетонные кольца для колодцев. Андрей притормозил, человек торопливо подошел, подергал за ручку двери, потом приблизил улыбающееся лицо к стеклу.

Андрей открыл дверь, хотел спросить, куда ему, но человек уже уселся рядом на переднее сиденье, передернул плечами.

– Наверное, ночью будет мороз!

– Куда вам? – спросил Андрей.

Тот не успел ответить, потому что к машине подошел еще один человек. Заглянув в окно, сделал движение пальцами – мол, откройте дверь. Прежде чем Андрей сообразил, откуда тот взялся, человек, только что севший в машину, перегнулся и открыл дверь в салон.

– Салют! – поприветствовал человек, усаживаясь на заднее сиденье. В руках у него был свернутый пиджак или куртка. Он бережно положил сверток на колени. В нем угадывался продолговатый предмет.

Андрей почувствовал какой-то странный специфический запах, но времени на то, чтобы разобраться, что это такое, не было. Парень, севший первым, повернул к нему плохо выбритое лицо – светлые кустики торчали у носа и на подбородке, – широко улыбнулся и сказал.

– Вот суки, эти частники, прут мимо, и никто не остановится, а ты молоток! Пожалел нас, бродяг!

– Вы довольно бесцеремонные ребята, – заметил Андрей.

– Жизнь всему научит, – улыбнулся сосед. – Верно, Гена?

Второй парень пошевелился сзади, но ничего не сказал. Первому можно было на вид дать лет двадцать пять, второй был немного старше. И тут Андрей наконец сообразил, что это за запах, – так пахло у них в солдатской казарме после генеральной уборки и дезинфекции Запах неприятный, тревожный…

– Далеко вам? – спросил он.

Он уже понял, что второй мужчина прятался за прицепом. Бывает, девушка на шоссе поднимает руку, водитель останавливается, а потом откуда-то появляется парень или два и тоже просят подвезти. Известный прием!

– Куда нам, кореш? – повернул к приятелю голову в серой, низко надвинутой на лоб кепке первый парень.

– Подальше отсюда, – буркнул тот.

– Пока прямо, – распорядился парень в кепке. У второго на голове была шапочка-«петушок» с надписью «Спорт».

– Пока… – покачал головой Андрей.

Надо сказать, его пассажиры ведут себя не очень-то тактично. Мелькнула было мысль предложить им выйти, но он отогнал ее: оба одеты легко, ночь на носу. Может, им нужно-то всего до первого населенного пункта. Только зачем надо было хитрить, прятаться? Раз остановился, и двоих бы подвез…

Он тронул машину с места, постепенно набрал скорость до девяноста километров.

– Не нарушаешь? – с ухмылкой кивнул на спидометр парень в кепке.

– С этими гадами лучше не связываться, – вставил второй.

В зеркале заднего обзора Андрей заметил, что худое, заостренное книзу лицо его скривилось. Руки крепко сжимали сверток. «Что он там прячет? – подумал Андрей. – Бутылку водки, что ли?»

– Куда сам-то едешь? – поинтересовался парень помоложе.

Андрей не любил, когда незнакомые обращались к нему на «ты», но не каждого же встречного будешь ставить на место.

– В Ленинград, – коротко ответил он.

– Есть там у меня в Купчине зазноба… – ухмыльнулся парень в кепке. – А что, Гена, может, в Питер махнем? – Он оглянулся через плечо на приятеля. – Тепло, не дует, и компания хорошая.

– Лопух, – добродушно заметил тот и отвернулся к окну, за которым проплывали распаханные поля.

Андрей вспомнил, что парни сели к нему между Торжком и Вышним Волочком. Это довольно большой перегон, крупных населенных пунктов вроде не будет до самого Вышнего Волочка. Все меньше попадается встречных машин, солнце давно скрылось, асфальт на холмистом шоссе потемнел, в придорожных кюветах серебристо взблескивает талая вода. На обочине белыми свечами тянулись в небо огромные березы. На некоторых чернели грачи, устроившиеся на ночевку.

Гена за спиной Андрея закурил, потянулся за папиросой и его сосед.

– Ребята, вы уж потерпите, – попросил Андрей: он не любил табачного дыма.

Бесцеремонность пассажиров все больше раздражала. Кстати, они так и не сказали, куда им ехать. До Ленинграда находиться в их обществе было бы не очень-то приятно.

– Уж лучше ты, кореш, потерпи, – нагло ответил парень в кепке. – Нас двое, а ты один.

– Ты же не красная девица, – вставил Гена.

– Девицы теперь смолят почище нас, мужиков, – хохотнул парень в кепке.

Андрей поймал на себе его косой холодный взгляд, бросились в глаза неестественная бледность, выпирающий кадык на худой шее. Синеватые губы то и дело кривились в недоброй усмешке. Повнимательнее разглядел в заднее зеркало и Гену. Тот тоже был бледнолицый, с цепким взглядом серых глаз. Заостренное, с длинным носом лицо было мрачным. Заметив, что водитель за ним наблюдает, заворочался на сиденье, недовольно хмыкнул:

– Не бойсь, не спалю твои сиденья…

– Я не боюсь, – коротко ответил Андрей.

– Чего же тогда зыркаешь?

– Понравился ты ему, Гена… – хохотнул парень в кепке.

Андрей стал понимать, что попутчиков он прихватил на пустынной дороге, пожалуй, далеко не обычных. Да и запах… Такой запах исходит от людей, проведших долгое время в тюремной камере. Конечно, их могли освободить, но тогда почему оба без вещей? Если не считать свертка на коленях у Гены. Остановиться и предложить им выйти? Гена больше помалкивает, а этот, в кепке, все наглеет. Андрею пришлось рукой отвести от себя крепкий папиросный дым, который сосед нахально пускал.

Андрей еще ниже опустил боковое стекло, в салон ворвался холодный воздух, засвистело в ветровом стекле. Идущий навстречу грузовик помигал фарами, что означало: где-то впереди укрылась машина ГАИ. Инспектора часто выбирают такое укромное местечко на обочине, где их не сразу заметишь. А у них в машине установлен радар. Превысил скорость – тебя тут же засекут!

– Видишь впереди пересечение дорог? – заговорил Гена. – Сверни на проселок.

Произнес он эти слова спокойно, но в них Андрею почудилась скрытая угроза.

– Это еще зачем? – не сбавляя скорости, спросил он.

– Приперло, понимаешь? – хихикнул парень в кепке.

Может, они тоже заметили, как посигналил водитель? И не хотят встречаться с ГАИ? Не успели сесть в машину, и приперло…

Что же делать? Подчиняться им не хотелось, этому противилось все нутро Андрея. Пассажиры все больше и больше ему не нравились. Дурацкая натура – никогда не может проехать мимо, видя впереди человека с поднятой рукой…

– Ты что же, кореш, не хочешь уважить нас? – ближе придвинулся к нему парень в кепке. Сейчас он не улыбался, синеватые губы его сжались в полоску, правая рука плавно нырнула в карман брюк.

– Тормози! – повелительно крикнул за спиной Гена.

И в то же мгновение что-то холодное и твердое уперлось Андрею в шею. Машинально скосив глаза, он увидел дуло автомата, а чуть выше заостренное лицо Гены с бешено округлившимися глазами.

Андрей немного тормознул, затем снова дал газ, машина дернулась вперед, короткое дуло, оцарапав шею, на мгновение исчезло. Парень в кепке, приоткрыв рот, смотрел на него, в руке у него блестел самодельный нож с деревянной рукояткой. И тогда Андрей резко нажал на педаль тормоза, отчего Гена, утробно крякнув, ударился о подголовник сиденья, а парень в кепке плотно припечатался к приборной «торпеде». Как Андрей и ожидал, «Жигули» занесло, сосед, оторвавшись от «торпеды», навалился плечом на него. Гена по-прежнему нависал над передним сиденьем. Автомата в его руках не было, зато парень в кепке сжимал деревянную рукоятку ножа. На бледных лицах одного и другого менялись, как кадры при ускоренной съемке, растерянность, страх, злоба.

Направив машину в кювет, так, что она чуть ли не легла набок, Андрей первым выскочил наружу, рванул дверцу салона и вытащил оттуда Гену. Ошалело хлопая глазами и шмыгая разбитым носом, тот упирался, стараясь нащупать выпавший из рук автомат.

– Ах ты сука! – шипел он, сверля Андрея злыми глазами. – Гвоздь, чего бельма вылупил?! Достань его перышком!

Андрей стукнул Гену головой о стойку двери, потом добавил кулаком. Тот, обмякнув, сунулся лицом в кучу сырого валежника, правая рука его уцепилась за травянистую кочку. Гвоздь перевесился через переднее сиденье, стараясь достать автомат.

Андрей сгреб его за пояс, вытащил из машины и сильным ударом в подбородок опрокинул на землю. Пока тот считал мельтешащие перед глазами зеленые звезды, подобрал с переднего сиденья нож, сунул его рукояткой вниз в карман куртки, достал с резинового коврика автомат. Передернув затвор, убедился, что он заряжен.

Первым очухался Гена, он встал на колени, снизу вверх уставился на Андрея сузившимися глазами, из носа текла тоненькая струйка крови.

– Надо было тебя, суку, в машине пришить… – сквозь стиснутые зубы выдавил он.

– За то, что я вас подвез? – усмехнулся Андрей.

Только сейчас он освободился от напряженности, которую всегда ощущал при реальной опасности. Это чувство знакомо ему еще по Афганистану… Удивительно, как живучи военные привычки! Мозг работал спокойно, правильно оценивал обстановку – оправдался расчет с торможением и заносом на обочину машины. Все-таки у него первый класс… Гену с автоматом он меньше опасался, потому что был уверен, что при резком торможении тот, схватившись за сиденье, выронит оружие, а вот от Гвоздя можно было ожидать сбоку удара ножом. Во время манипуляций на шоссе он краем глаза следил за бандитом. Был момент, когда тот мог воспользоваться финкой, но, по-видимому, страх за свою жизнь помешал ему.

– Не нужно было нам вылезать на шоссе, – лежа на мокрой траве и моргая слезящимся глазом, пробурчал Гвоздь.

– Заткнись, падла! – сказал Гена. – Ты же заныл, что сдохнем ночью от холода.

– Автомат надо было крепче держать в руках, – огрызнулся Гвоздь.

Тишину нарушало негромкое шипение под капотом, потрескивал остывающий мотор. Наверняка из аккумулятора выплеснулся гидролит. Попадет на окрашенные места или на пластик – оставит свои следы. Передний бампер был погнут от удара о кромку кювета, крыло помялось. Теперь набегаешься по станциям техобслуживания…

Андрей поднял автомат, оба его попутчика переглянулись, Гвоздь облизал губы, а Гена сделал движение, будто хотел спрятаться в валежник.

– Заряжен, – предупредил он.

Андрей поднял ствол выше и дал длинную раскатистую очередь. С ближайших берез с гомоном взлетели грачи, эхо покатилось к кромке леса, вернулось и пошло гулять по шоссе. Небо в той стороне, где скрылось солнце, было нежно-розовым с сине-зеленым оттенком. Рядом с яркой звездой появились еще несколько, заостренное облако нацелилось на деревянную тригонометрическую вышку, возвышающуюся на холме.

Скоро послышался шум приближающейся машины с синей мигалкой. «Волга» с надписью «ГАИ» резко затормозила рядом, из нее выскочили сержант и лейтенант. У обоих в руках пистолеты.

– Брось автомат! – приказал лейтенант, бесстрашно приближаясь к Андрею.

– Зачем бросать? – улыбнулся тот. – Отличное оружие… С ним надо бережно обращаться.

– Что тут произошло? – озирался молоденький сержант. Пистолет в его руке подрагивал, расширенные глаза перебегали с Андрея на мужчин, останавливались на сильно накренившейся в кювете машине.

– Попросили подвезти, – пояснил Андрей. – А потом решили поиграть со мной… Сунули под нос эту штучку… – Он подбросил в руке автомат. – Где они такой достали?

Лейтенант теперь без опаски подошел к нему, взял автомат, повесил на плечо.

– Гриша, вызови по рации ребят из райотдела, – распорядился он.

Сержант бросился к «Волге». Гена хотел было встать, но офицер велел сидеть на месте.

– Вот схвачу радикулит… – проворчал Гена. – На руках понесете… – Пододвинул валежник и уселся на него.

Гвоздь стащил с себя куртку и расположился на ней.

– Да, вот еще подарок… – протянул Андрей лейтенанту нож.

– Как вам это… одному удалось? – посмотрел тот с нескрываемым уважением на Андрея.

– Не люблю хамов, – сказал тот.

– Хамы… – усмехнулся лейтенант. – Мягко сказано… Это бандиты с большой дороги! – Он поочередно взглянул на сидевших на земле мужчин. – Геннадий Гришаев, тридцати восьми лет, дважды судим, и Леонид Гвоздев, двадцати шести лет, судим, прозвище – Гвоздь… Два дня назад сбежали из колонии, оглушив железной трубой конвоира…

– Значит, живой? – поинтересовался Геннадий Гришаев. – А я думал, его башка, как гнилой арбуз, лопнула.

– Слава богу, вышки не будет, – мрачно отозвался Гвоздь.

Вскоре подъехала крытая машина с синей полосой.

– Наш «воронок» подан, – сказал Гришаев. – Недолго же мы, Гвоздь, погуляли… – Он бросил неприязненный взгляд на Андрея. – Выжидали, выжидали и налетели на оперативника!

– У него же на морде не написано, – вяло возразил Гвоздев.

Молодые люди в гражданском быстро надели обоим наручники, отвели в машину с зарешеченным небольшим окном над задней дверцей. Высокий широкоплечий человек в синей куртке с капюшоном, негромко переговорив с лейтенантом, подошел к Андрею.

– Майор Никифоров, – представился он. – Спасибо за помощь, товарищ…

– Андрей Вадимович Абросимрв, – подсказал Андрей.

– Очень опасные бандиты. Совершили нападение на конвоира, завладели автоматом… Сколько они могли бы беды наделать! Терять им нечего. За ними водятся такие грешки…

– Я все не могу взять в толк, – вмешался в разговор лейтенант ГАИ. – У вас же обе руки были заняты баранкой, как вы смогли с ними справиться? У одного взведенный автомат, у другого бандитский нож… Наверное, в армии служили в парашютно-десантных войсках? – допытывался лейтенант.

– Было дело, – улыбнулся Андрей.

Лейтенант с чувством пожал ему руку:

– Я прямо из десантников в милицию!

Майор Никифоров записал данные паспорта, адрес, место работы, сказал, что, возможно, потребуется еще встретиться с Андреем. Еще раз поблагодарил за честный гражданский поступок, как он выразился, и уехал со своими оперативниками и задержанными бандитами в Торжок.

С помощью инспекторов Андрей выбрался из кювета, лейтенант осмотрел машину.

– Пустяки! – пощупав вмятину на крыле, сказал он. – На станции вам все выправят за час-два.

Андрей подумал, что, может, работы и немного, но попасть в ремонтную зону станции будет не так-то просто! Будто угадав его мысли, лейтенант предложил:

– Переночуйте в Вышнем Волочке, а утром вам на нашей станции все сделают в самом лучшем виде.

– Утром я должен быть на работе, – с сожалением отказался Андрей.

– Мы вам справку дадим, – уговаривал лейтенант. – Гостиница у нас хорошая, отдохнете. Чего вам на ночь глядя ехать?

Андрей поблагодарил любезного лейтенанта, – признаться, среди работников ГАИ не так-то уж часто встретишь такого, – сел в «Жигули» и тронулся с места. Машина пошла довольно плавно, горохом просыпалась на асфальт засохшая на крыльях грязь; вроде бы не ведет, значит, передние тяги не повреждены. В зеркало заднего обзора он видел лейтенанта и сержанта, стоявших у «Волги» и смотревших ему вслед. Андрей посигналил им, в ответ оба помахали руками.