ГЛАВА ПЕРВАЯ. НА СВОЕЙ ЗЕМЛЕ.

Командир авиационного полка и начальник разведки склонились над картой.

— Шершнево… — сказал разведчик. — Здесь сосновый бор. А вот речка… Говоришь, недалеко от речки? На правом берегу?

Витька заглянул в карту, но разобраться во всех условных обозначениях ему трудно.

— Я лучше нарисую, — предложил он.

Командир полка дал лист бумаги, красный карандаш и освободил свое место. Витька, покусывая карандаш, задумчиво взглянул в маленькое окошко бревенчатого домика, где расположился летный командный пункт. Прямо перед окошком неторопливо ходил часовой.

До мельчайших подробностей припомнил Витька свой путь от хутора до села Шершнево. Вот здесь, перейдя мост через небольшую, грязноватую речушку, он увидел первый грузовик со снарядами. Вот тут машина свернула в ельник и остановилась на опушке. А в ельнике громоздились тысячи деревянных каркасов с бомбами и ящики со снарядами. Из-за кустарника и налетел на него, как коршун, этот верзила часовой…

Набросав чертеж, Витька положил листок на карту. Разведчик задал еще несколько вопросов, высчитал координаты и поставил на карте красный кружочек.

— Вот здесь, в селе, большой дом, — сказал Витька, ткнув в карту пальцем. — В этом доме комендатура, там живет один гад — полицай Семенов… Бросьте туда хотя бы маленькую бомбу!

— Это он тебя так разукрасил? — спросил начальник разведки.

— Даже не верится, что они русские… Звери какие-то!

— Ладно, — сказал командир полка, — учтем твою просьбу.

Витькино место за столом заняла Верочка. Она уверенно набросала на бумаге станцию, железнодорожный путь, водокачку и лес, в котором стояли танковые части. Танки она обозначила крестиками.

— Вы, пожалуйста, не жалейте бомб, — сказала она, — там танков много.

— За этим дело не станет…

Оба немолодых усталых человека разговаривали с ребятами, как со взрослыми. Командир полка записал в блокнот Витькину и Верочкину фамилии и сказал:

— Вы очень нам помогли, и я считаю…

И тут зазудел полевой телефон. Командир полка взял трубку, и лицо его стало хмурым. «Зуев, Петров, Скобелев… Ну и дела! На парашюте? Пускай немедленно вылетает Соснин. Сейчас же! Хорошо, я выезжаю».

— Вот что, ребятки, — сказал командир полка, пряча блокнот в планшет. — Вас накормят и с первым же транспортом отправят в тыл.

— Мне, например, не к спеху, — сказал Витька. Командир полка, ничего не ответив, вышел из домика, за ним начальник разведки и последними — Витька с Верочкой. Под сосной стоял зеленый мотоцикл с коляской.

Черноволосый, с пухлыми розовыми щеками лейтенант отдал честь усаживавшимся на мотоцикл командирам и, выслушав приказание накормить ребят, повернулся к ним.

— Что же это такое получается? Дети разгуливают на фронте, как в березовой роще? Здесь ведь не соловьи поют, а пули.

— Красиво сказано, — усмехнулся Витька. — Вы романтик.

— Какие мы дети? — взглянула на него Верочка. — Мне уже тысяча лет.

— Как там насчет обеда, отец? — насмешливо спросил Витька.

Молоденький лейтенант поправил широкий ремень с тяжелым пистолетом, взглянул на часового, который прогуливался возле КП, и сказал первое, что пришло в голову:

— Бить вас некому.

— Это верно, — согласился Витька. — Некому.

— Скажите, пожалуйста, — вежливо спросила Верочка. — Вы много фашистов убили из этого большого револьвера?

— Возись тут с вами! — буркнул лейтенант.

— Вы покажите, где столовая, мы сами дойдем, — сказал Витька.

— Я и говорю, для них фронт — это забава! Кто же вас пустит на территорию аэродрома?

Отношения были испорчены. Лейтенант шагал впереди, гимнастерка его под ремнем топорщилась наподобие петушиного хвоста. Тропинка скоро вывела к аэродрому. Это было длинное зеленое поле, примыкавшее к лесу. Через дорогу небольшая деревушка. Там, у длинного дощатого дома, их ждали Коля Бэс, Алла, Сашка и Люся. По их довольному виду можно было догадаться, что они уже пообедали.

Увидев Витьку и Верочку в сопровождении лейтенанта, Сашка оживился и заявил:

— Я, пожалуй, еще разок пошамаю… Можно?

— Ну и обжора! — сказала Алла.

Лейтенант, увидев ее, сразу подобрел, заулыбался:

— Заходи!

Когда они сели за стол, лейтенант, сбросив с себя всю важность, совсем по-мальчишески спросил:

— Ну, как там, ребята, в оккупации? И как вам удалось перейти линию фронта?

Через линию фронта ребят переправлял дядя Кондрат. Он, как и обещал, появился на хуторе перед заходом солнца. Вместе с ним пришел раненный в голову летчик. Его подбили над лесом, и партизан привел его к Кондрату. Летчик отлежался над чердаке, а когда рана затянулась, старик согласился перевести его через линию фронта.

Всю ночь шли они один за другим по хлюпающим кочкам. Удивительно было, как Кондрат мог ориентироваться в кромешной тьме. Облака закрыли небо. В черных ямах притаилась под ногами вода. Нужно было ступать след в след. С кочки на кочку. Стоило промахнуться, и нога податливо уходила в густую вязкую жижу. И эта жижа очень неохотно отпускала ногу назад. Если кто-нибудь проваливался, то идущий за ним помогал выбраться. А за ночь в вонючей ржавой жиже побывали все, кроме Кондрата. Старик шел уверенно, будто по тротуару.

Последними брели Сашка и Верочка Королева. Неповоротливый Ладонщиков то и дело попадал ногой в воду. Верочка толкала его в спину и выговаривала. Она с первой же минуты, едва увидев Сашку, взяла над ним шефство.

Там, на хуторе, Верочка сразу узнала грозного «разбойника» и обрадовалась, будто родному. Даже обняла и поцеловала в щеку.

— Ура, я снова попала к своим милым бандитам! — воскликнула она.

— К бандитам? — удивилась Алла, которая ничего не знала о славных делах свирепой шайки «Черный крест».

— Надо же встретиться где-то в глуши со знакомыми из одного города! — удивлялась разговорчивая Верочка. — В войну люди чаще теряют друг друга. В деревне жила женщина, так она во время бомбежки потеряла семилетнюю дочь. Как она убивалась, бедная… А мы с Таней только слезли с машины и сразу потерялись… Я бы ее нашла, но тут немцы стали всех в вагоны заталкивать…

Сашка не очень-то приветливо встретил девчонку. Ведь это из-за нее он попал в милицию и был жестоко выдран отцом. Конечно все, что произошло тогда в городе, сейчас казалось далеким детским сном. И эта шайка, «Черный крест», и «Раковая шейка», и девчонка… Не потому Сашка злился на Верочку, что ремнем из-за нее выдрали, а оттого, что прибавился лишний рот. Надо теперь и на нее еду раздобывать, а это сейчас очень непростое дело…

Поразмыслив, Сашка отвел Грохотова в сторону и спросил:

— И она с нами?

— Ну да.

— И я должен обеспечивать ее продуктами?

— Этим самым ты искупишь свою вину перед ней, людьми и богом, — торжественно изрек Грохотов.

— Я отказываюсь, — заявил Сашка.

— И ты можешь бросить на произвол судьбы бедную маленькую женщину, причем в свое время безжалостно ограбленную тобой? Как у тебя язык поворачивается говорить такое? Какой же ты после этого джентльмен!

— Джентльмен? — переспросил озадаченный Сашка. — А кто это такой?

— Спроси у нее, — посоветовал Витька. — Она знает.

…Сашка снова провалился в болотную воду и негромко выругался. Верочка подала ему руку и, когда он выбрался на кочку, сказала:

— Если война, так думаешь, все тебе позволено? Человек в любых условиях должен оставаться человеком. А ты посмотри на себя. На кого ты похож? Грязный, оборванный, в ушах сера и еще ругается!

— Какая еще сера? — дрожащим от бешенства голосом спросил Сашка.

— Мыть надо уши, вот что, грязнуля несчастный!

— Вить! — крикнул Сашка. — Я ей в морду дам!

— Это мне? — удивилась Верочка. — И ты сможешь на женщину руку поднять? Ну-ка, попробуй!

— И попробую! — Сашка, забыв про осторожность, рванулся к ней и обеими ногами угодил в «окно».

— Ты конечно пошутил, — улыбнулась Верочка, глядя, как он барахтается в жиже. — Должна признаться, что это твоя самая неудачная шутка.

Сашка уже увяз по колена. Ему никак было не вытащить ноги. Он хватался руками за высокую болотную траву, но выбраться сам все равно не мог.

— Помоги же! — попросил он.

— Настоящий мужчина никогда не оскорбит женщину. А ты не настоящий мужчина. А раз так, то погибай в болоте!

— Очумела?! — испугался Сашка. — Я ведь погружаюсь.

— Это была шутка — то, что ты сказал?

— Шутка, шутка, — пробормотал Сашка. — Давай руку!

— И больше ты никогда так неудачно не будешь шутить?

— О черт!.. Не буду!

Верочка ухватилась одной рукой за тщедушную березу, а вторую протянула Сашке. С трудом выбравшись из трясины и тяжело дыша, Ладонщиков уставился на девчонку.

— Умойся, поросенок, — сказала Верочка. Сашка смыл грязь ржавой водой.

— Что бы вы делали без нас, женщин?

— Помолчи, пожалуйста, слышишь?! — свистящим шепотом сказал Сашка.

— Уже прогресс… Научился говорить «пожалуйста»!

— Лучше бы я утонул в болоте, чем снова видеть тебя, — проникновенно заявил Сашка.

— Хорошо, — сказала Верочка, — тебе еще представится такая возможность… Иди за мной и, когда попадешь в трясину, не кричи, как сумасшедший, а тихо, без всякой паники увязай. Я тебе больше руки не подам.

Прыгнула на соседнюю кочку и быстро пошла вперед, оставив Сашку позади, — Уж и пошутить нельзя, — пробормотал он, торопливо шагая за ней. — Эй, погоди!

В эту ночь пушки не стреляли. Изредка раздавались пулеметные очереди. Будто простуженные, хрипло кашляли минометы. Над головой возникали и исчезали огненные нити трассирующих пуль. И часто взлетали в мутное небо ракеты. И тогда кусты и кочки оживали, начинали двигаться, вытягиваться, трепетать. Ракета угасала, рассыпавшись на мелкие искры, и становилось еще темнее.

Дядя Кондрат вывел их на твердую почву и показал на шумевший неподалеку березняк.

— Там наши, — сказал он. — Идите прямо, не ошибетесь. А мне — назад. До свету должен поспеть, а то старуха по мне поминки начнет справлять.

— Все, как есть, расскажи нашим про склад и танки, — напутствовал старик Витьку. — Эшелон за эшелоном везут и везут… Знать, чевой-то затевают.

— Дедушка, вы скажите населению, чтобы в лес уходили, — попросила Верочка. — Взорвут наши летчики склад — и мирные жители погибнут… Пусть они спрячутся. — Золотое сердце у тебя, дочка, — погладил ее по голове Кондрат.

Кондрат всем по очереди пожал руки. Вернее, не пожал, а осторожно подержал в своей огромной руке ребячьи ладошки. Летчик — худощавый обросший мужчина лет тридцати — обнялся с Кондратом и расцеловался.

— Век буду помнить, отец, — сказал он.

— Не падай с неба больше, — усмехнулся старик. — Могло ить и по-другому обернуться, гроб с музыкой!

Старик сделал несколько шагов и исчез в темноте. Еще с минуту слышалось чавканье сапог, жалобный писк кочек, а потом стало тихо. Справа от них постреливали пулеметы, взлетали ракеты, убегали к звездам трассирующие пули. Над негустым березняком, подступившим к самому болоту, небо стало желтеть.

Часа полтора пробирались они по березовой роще, пока не вышли к нашим окопам.

Бойцы заметили их и вышли навстречу, с автоматами в руках. И были удивлены, увидев вместе с летчиком мальчишек и девчонок. Впрочем, бойцам долго не пришлось разговаривать с обрадованными ребятами, появился сержант и спросил:

— От партизан?

Летчик кивнул и, отойдя в сторону, стал что-то объяснять сержанту. Тот внимательно слушал и изредка бросал на компанию любопытные взгляды.

Сержант и летчик ушли в лес, где виднелись землянки с накатом, а ребята расположились на зеленой полянке.

Скоро сержант и летчик снова появились. С ними был пожилой лейтенант. Голова у него перевязана. Грязноватый бинт побурел.

— Кто тут у вас за старшего? — спросил лейтенант. Все молча посмотрели на Витьку.

— Вас этот человек сюда привел? — кивнул на летчика лейтенант.

— Дядя Кондрат нас провел через болото, — ответил Витька — Вы этого человека знаете? — снова спросил лейтенант, глядя сверлящими глазами на Витьку.

— Нет, — ответил Витька. — Мы его впервые увидели, когда он пришел с дядей Кондратом.

— Дядя Кондрат ничего вам не передавал?

— Нет, — коротко ответил Витька. Ему не понравился этот допрос. И сверлящий взгляд лейтенанта.

Тут подошла к ним медсестра в военной форме и с санитарной сумкой через плечо. Взглянув на замусоленный бинт с засохшей коркой крови на голове летчика, сказала:

— Я вам сделаю перевязку.

Летчик мотнул головой — мол, не до этого, но сестра с мягкой улыбкой взяла его за руку и, как малолетку, повела за собой. Летчик обернулся, хотел что-то сказать ребятам, но только махнул рукой и улыбнулся. Сестра усадила его на пень и стала разматывать грязный бинт. Голова летчика моталась из стороны в сторону.

Всю ночь шли ребята с этим молчаливым человеком, а как зовут его, так и не узнали.

На попутной машине, доставившей на передовую боеприпасы и порожняком возвращавшейся обратно, они доехали до роты связи, а оттуда их доставили сначала на командный пункт, потом на аэродром.

Лейтенанта звали Юрой. Месяц назад он закончил военное училище и рвался на фронт, а его определили к командиру авиационного полка адъютантом. Юра сразу оговорился, что эта должность временная, он уже написал по начальству два рапорта — и вот-вот его пошлют на фронт командиром взвода. Уж там, на передовой, он покажет, на что он способен!

Рассказывая о себе, Юра все время поглядывал на Аллу.

Там, на хуторе, тетя Катя подровняла девчонке ножницами волосы, отдала, ей совсем новое платье своей дочери Наточки, которая ушла с партизанами в лес. Платье пришлось Алле впору, только в талии немного ушили. Пышноволосая, синеглазая, в нарядном платье — она уже успела очистить бо-лотную грязь, — Алла выглядела, вполне взрослой девушкой. Но глаза у нее были грустные.

— Моя мать очень добрая и хорошая, — говорил розовощекий Юра, глядя на Аллу. — Я дам вам адрес и письмо. Она будет страшно рада, если вы приедете к ней.

Мама… Она была для Аллы не только матерью, но и подругой. Вместе с матерью они ходили в театр, кино. Ростом Алла была почти с мать. Если мама сердилась на дочь — это случалось редко, — то просто не разговаривала с ней, и Алла чувствовала себя тогда маленькой и несчастной. Мать умела заразительно смеяться… Вот и сейчас она слышит этот звонкий смех… У мамы была родинка на щеке. Как-то раз Алла подошла к зеркалу и стала смотреть на себя. Ей захотелось быть такой же красивой, как мать, И она черным карандашом нарисовала на щеке точно такую же родинку… Алла уже видела много смертей, но смерть матери не укладывалась в голове. Обнимая и целуя мать перед этим походом, Алла сказала, что через неделю — две она вернется… И вот теперь некуда возвращаться. Нет дома, матери. И неизвестно, где отец. Об отце Алла меньше думала — смерть матери как-то заслонила собой отца. Где он сейчас, отец? На фронте конечно. Может быть, ранен или… Нет, такого не может случиться: мать и отец! Жив отец. Кончится война, и они найдут друг друга. Алла вернется в родной город и будет ждать отца. И он обязательно придет… Иначе и быть не может — Вы никогда не были в Ярославле? — спрашивал Юра. В Ярославле она никогда не была. Слышала, что там делают автомобили. От отца слышала.

— У нас дома сад… Там много вишен и яблок.

Однажды они с мамой купили много-много вишни и, усевшись в парке на скамейке, стали есть. Рядом плескалась о берег Синяя. У матери красивые волосы. Они закручены на затылке в тугой блестящий узел.

Разглядывая на ладони красную косточку, мама сказала:

«Поразительно: из крошечной косточки может вырасти большое дерево и принести массу плодов… Откуда в этой косточке такая сила? И в одной ли косточке? Ведь без земли эта косточка ничего не стоит. Только в земле ее сила пробуждается. Хорошо, когда в землю попадают добрые семена, а если злые? Что бы тогда человек делал, как бы он жил?..» И вот, видно, все-таки упало в землю злое семя — фашизм — и проросло, пустив ядовитые корни. Вместо плодов на дереве выросли бомбы. В самых страшных сказках черная сила — ведьмы, великаны, людоеды, Кощей Бессмертный — не принесла столько горя и несчастья людям, сколько фашисты.

Во всех хороших книгах и сказках добро всегда побеждает зло. Добрых людей на земле всегда больше, чем недобрых.

Огромное злое дерево упирается вершиной в облако. Вокруг него, будто майские жуки, вьются, жужжат нагруженные бомбами самолеты. Железные корни кромсают землю, разрушая города и села… Но придет день — и рухнет это гигантское дерево, рассыплется в прах! Скорее бы наступил этот день!

— Вы меня слышите, Алла? — спрашивал Юра. — Я напишу маме письмо…

— Какое письмо? — взглянула на него Алла. Встала и, не оглядываясь, пошла по тропинке. Высокие рыжие стебли хлестали ее по загорелым ногам.

— Рассердилась, — потерянным голосом сказал Юра. — Ушла.

— На нее иногда находит, — успокоил Сашка.

— Вы тут все про маму да про маму — объяснил лейтенанту Витька. — А у нее мать погибла.

— Догоню! — вскочил с травы Юра. — Я ведь не знал.

— Не надо, — сказал Витька.

— А письмишко напишите, — напомнил Сашка. — Будем в Ярославле — зайдем к вашей мамочке.

— Да-да, зайдите, — без всякого энтузиазма сказал лейтенант и полез в полевую сумку, где у него лежали бумага, карандаш и письма от матери.

Вечером строгий и озабоченный лейтенант снова разыскал ребят. Впрочем, их долго не пришлось искать: они околачивались неподалеку от столовой. Время шло к ужину. Над аэродромом стонало небо. То и дело взлетали и садились самолеты, напоминающие истребители, только гораздо больше. Сашка уже разузнал, что эти самолеты называются штурмовиками, ИЛ-2. Скорость у них не ахти какая, но зато они могут бомбить окопы. Летают низко над землей, и немцам их никак не нащупать. Даже «мессеры» ничего не могут с ними поделать. Когда над окопами внезапно появляются штурмовики, немцы в панике разбегаются кто куда. Они прозвали наши ИЛы черной смертью.

Летчики в кожаных куртках и шлемах тянулись с аэродрома в столовую, а техники приступали к осмотру и ремонту самолетов.

— Через пятнадцать минут улетает транспортный, — сообщил Юра. — Прошу всех за мной!

— А как же ужин? — вытянулось лицо у Ладонщикова.

Юра посмотрел на Аллу — она стояла под березой с букетом ромашек и васильков — и сказал:

— Ладно, получите сухим пайком! Лейтенант подошел к девушке и, достав из кармана гали-фе плитку шоколада, завернутую в газету, протянул:

— Это вам, Алла.

— Спасибо, товарищ лейтенант, — сказала Алла.

— Меня зовут Юра.

— Вы очень добрый, Юра.

Лейтенант растерянно смотрел на нее, и щеки его стали не розовыми, а красными.

— Саша! — позвала Алла. — Товарищ лейтенант дал нам на дорогу что-то сладкое… Положи в свой рюкзак. Сашка охотно выполнил ее просьбу.

— Можем опоздать! — спохватился Юра и зашагал к аэродрому.

Большой зеленый самолет стоял на взлетной дорожке. В его обширную утробу грузили лежачих раненых. Санитары подхватывали с земли носилки и, поднявшись по трапу, исчезали в самолете.

Летчики стояли у винта и курили.

День угасал. Над освещенной красным солнцем березовой рощей низко прошел истребитель и исчез за вершинами. Ребята так и не поняли: наш это или нет. Днем, когда ревели моторы, канонады не было слышно, а сейчас, вечером, будто гигантские дятлы задолбили железными клювами по желтому небу.

— Можно я вам напишу? — спросил Юра и, набравшись смелости, посмотрел девушке в глаза.

— Мне? — удивилась Алла. — Куда вы мне напишете, товарищ лейтенант?

— Зачем вы так? — тихо сказал Юра.

— Мне некуда писать. Понимаете, некуда.