Безусловно, права человека - это право и на нетипичность, но личную, а не ту, которая может быть навязана всему обществу, стать основанием социальной нетипичности. Личность не имеет прав на то, чтобы свою нетипичность сделать основанием нетипичности всего социума. На все это у прав человека нет никаких прав.
      Но все это, увы, стало реальностью в России и именно в связи с реализацией прав человека и не потому, что они права человека, а потому, что превратились в средство слома основ идентичности страны и нации, во что никак не могли и не должны были превращаться. Но они все-таки стали всем этим и только постольку, поскольку именно правам человека попытались придать в России несвойственный им статус - статус основ цивилизационной идентичности России и в ней национальной русской нации. Все в России должно было идентифицировать себя только с правами человека, они были призваны заменить собой основы и ценности национальной идентичности России. Идея прав человека должна была заменить и преодолеть собой идею России. Но в России все идеи рушатся, если рушится идея самой России. Она неуничтожима и не заменима ни на какую другую, есть самоцель всякого бытия в России, ибо все, что есть в России, есть лишь только постольку, поскольку есть сама Россия. Всякое бытие рождается и умирает в ней как бытие России и становится истинным бытием только как бытие России и во имя Великой России. Все остальное относится к частностям ее бытия.
      Итак, вопрос о русском вопросе не только есть, но и претендует на то, чтобы стать главным вопросом России. И в этой связи далеко не безразлично то, чем он должен стать в России.
      Во-первых, он должен стать вопросом восстановления базовых структур идентичности России и в ней русской нации. Ситуация безосновного бытия, всякий раз обостряющая в России, как только она входит в очередной модернизационный этап своего исторического развития, становится далее нетерпимой. Страна и нация больше не могут основывать свое бытие в истории на логике слома основ своей цивилизационной, исторической, геополитической и национальной идентичности, с повторяющейся необходимостью их последующего восстановления. Страна и нация, наконец, должны успокоиться на адекватном осознании себя как России и как русской нации - русско-российских основ локальности своей цивилизации, культуры, духовности, на их самодостаточности, самоценности и незаменимости в истории в качестве ценностей идентичности, а значит, и в качестве единственно возможных основ бытия. Пора не только осознать, но и с этим примириться, что конечные основы бытия в истории могут быть либо национальными, либо никакими.
      Во-вторых, вопрос о русском вопросе в России должен стать вопросом о преодолении цивилизационного раскола России и русской нации на национальную и вненациональную Россию. Этот раскол является субъектным источником, постоянно подпитывающим слом базовых структур идентичности России и русской нации. Россия должна стать единой и неделимой Россией и в качестве таковой она может стать только как национальная и историческая Россия. Другой не может быть по определению того, что есть Россия, ибо другое уже будет НЕ-Россией. Любовь к вненациональному впредь нельзя доводить до потери основ национальной идентичности. Вненациональное должно входить в Россию, но оно не должно разрушать Россию. Вопрос о преодолении цивилизационного раскола России на национальную и вненациональную Россию - это вопрос о национальном единстве России и главном субъектном условии ее выживания в истории в качестве России. Она может выжить только в качестве национальной и исторической России или перестать просто быть, не говоря уж о том, чтобы быть Россией. В России пришло время России и ничего более.
      В-третьих, вопрос о русском вопросе в России должен стать вопросом о восстановлении национальной субъектности России. Нельзя далее мириться с практикой придания национальной анонимности всему совершающемуся в геополитических и исторических пределах России, с попытками вытравить из России россияобразующий субъект в качестве национального. Это неизбежно оставляет Россию без исторического субъекта. Пространство без национального субъекта, организующего это пространство в качестве исторического и геополитического,- вот чем может завершиться национальная невменяемость в вопросах национальной субъектности России, которая не только есть, но и является подчеркнуто русской. Русская нация в России является не просто государствообразующей, но и цивилизационнообразующей нацией, образующей русско-российские основы локальности России-цивилизации.
      При этом важно преодолеть смысловую аберрацию в специфических ментальных условиях, навязанных России за ХХ столетие, сопутствующую всякой попытке осмыслить и отстоять ценности национальной русско-российской идентичности в России: будто это обязательно против кого-то или чего-то направлено и уж точно против ценностей, выработанных западной цивилизацией. Нет ничего более далекого от истины, хотя всякий акт бытия на что-то направлен и, следовательно, против чего-то. Такова объективная диалектика бытия. В данном случае всякий акт сохранения основ идентичности в истории объективно направлен против того, что их разрушает.
      И вместе с тем, быть кем-то и сохранять свою идентичность - это не значит одновременно с этим быть и против кого-то; это значит, прежде всего, просто быть, быть тем, чем ты являешься по своей действительной исторической, культурной и духовной сущности. А потому стремление оставаться в мире Россией и в ней русской нацией никому и ничему не может угрожать в принципе, не может быть направлено против..., разве что против угроз основам своей национальной идентичности в истории. Но это абсолютно оправданная направленность, ибо она сопряжена с естественной заботой о сохранении основ самого бытия в истории. И в этой связи неважно, против кого центрирована эта направленность, главное, что она центрирована на самосохранение - на сохранение основ локальности России-цивилизации.
      В-четвертых, вопрос о русском вопросе в России - это вопрос о русской диаспоре, о судьбах миллионов русских и этнических россиян за пределами России. Это часть России, неотделимая от России, и до тех пор, пока будет воспроизводить в себе базовые структуры русско-российской национальной идентичности. Это неотъемлемая часть России, за которую Россия несет историческую ответственность, и она становится исторической в той самой мере, в какой становится национальной. Россия не может впредь игнорировать национальную составляющую в своей исторической ответственности за судьбы русской и союзных ей российских наций без того, чтобы в итоге не перестать быть Россией. Это значит, что одной гражданской ответственности России за своих граждан уже недостаточно, тем более, что она не может быть реализована как гражданская по отношению к тем, кто, не переставая быть русским и россиянином, не является гражданином России. Эта ответственность может быть реализована уже на другой, национальной основе, так, как она реализуется, к примеру, Израилем по отношению ко всем евреям - на основе осознания национальной ответственности за судьбы всех и каждого, кто идентифицирует себя с данной историей, культурой и духовностью. Россия обречена на такую ответственность хотя бы потому, что умудрилась оставить за пределами России более чем четвертую часть своего народа.
      Не менее важно осознать и другое: Россия - не эмигрантская страна, а потому к той ответственности, которую она обязана нести за каждого своего гражданина, независимо от его национальной принадлежности, она должна добавить национальную составляющую - особую национальную ответственность за каждого, кто идентифицирует себя с Россией именно как с исторической и национальной Россией и в этом смысле особую национальную ответственность за себя как за Россию, а не как за нечто другое. Национальная и историческая судьба России неотделима от судьбы каждого, кто идентифицирует себя с национальной и исторической Россией - это одна и та же историческая и национальная судьба. По этой причине национальная безответственность России в вопросах своей национальной ответственности за судьбы россияобразующей и союзных ей наций есть безответственность по отношению к собственной исторической судьбе, которая, как ее ни трактовать, остается российской лишь до тех пор, пока остается национальной.
      В-пятых, вопрос о русском вопросе в России есть вопрос об отношении русской нации с нерусскими и об их отношении к России. В такой своей постановке он предстает прежде всего как вопрос о крайне бережном отношении всех и каждого в России к основам национального бытия и национального самочувствования всех и каждого. Все в России, независимо от его национальной принадлежности, принадлежит России, правда, при одном обязательном условии: если оно идентифицирует себя с Россией, то есть не только живет в России, но еще и живет Россией. В России места хватит всем, кто идентифицирует себя с Россией. Но вопрос о признании своей идентичности России становится идентификационным, вопросом о том, что принадлежит или не принадлежит России, что является или не является ею. В этой связи вопрос о русском вопросе в России становится еще и вопросом об основном условии национальной комфортности в России, так как все, что разрушает Россию, впредь становится нетерпимым в России.
      Это актуализирует и другой аспект межнациональных отношений в России: крайне бережного отношению всех и каждого к самой России, отношение к которой должно быть поднято до уровня отношения к ней, как к единой и единственной Матери-России. Она должна стать тем историческим максимумом бытия, который стягивает к себе все основные смыслы бытия в истории. Россия приглашает всех и каждого к братству, на пир братской любви и справедливости, но несокрушимой базой и конечной целью которого является идея Великой России. Русский народ еще у истоков своей истории нашел свою правду, свое откровение в истории. То была Великая и Святая Россия. Но последнее столетие стало временем не только больших потрясений и испытаний, обретением нового и иного, но и больших, а в ряде принципиальных моментов уже, похоже, и невосполнимых потерь. Мы потеряли в себе великую идею, потому что потеряли в себе Россию, ибо эта идея и есть идея Великой России и ничего более. И более ничего!
      Все эти вопросы далее недопустимо замалчивать, ибо уже одним умолчанием здесь предается Россия. Равным образом, чем бы ни был еще вопрос о русском вопросе в России, должно быть ясно и другое - чем он никогда не должен стать: взрывом иррациональной и агрессивной стихии национального. Это должно стать определяющим принципом бытия национальной и исторической России: не допустить во имя России, ее национального возрождения, какого угодно обращения с человеком. Ни развитые национальные чувства и национальное самосознание, ни их объективированное воплощение в развитых, а потому и адекватных национальных интересах не могут и не должны заменить нам совесть.
      И дело в данном случае не только в том, что человек не заслуживает произвольного, а, тем более, национально агрессивного отношения к себе, но и в том, что такого обращения с человеком в России не заслуживает и сама Россия. Ибо впредь и далее вопрос о том, как относиться к человеку в России, становится вопросом еще и о том, как относиться к самой России, так как это уже не просто связанные вопросы, а две стороны одного вопроса и одного отношения - к человеку в России, к России в человеке и просто к России. И подобно тому, как нельзя как угодно обращаться с Россией, недопустимо как угодно обращаться и с человеком в России.
      Любовь к человеку не может быть побеждена любовью к нации, как и любовь к человеку не должна стать основанием для пренебрежения к нации. Любовь к человеческому в человеке и человеческая любовь к национальному в нем - вот путь к гармонизации национального в человеке и человеческого в нации. Ценность нации не должна отвлекаться от человеческого существования, а ценность человека от национального, несущего самые фундаментальные ценности идентичности, связывающие человека через архетипы социальности, культуры, духовности, способ их объективации в истории и самой истории с самыми глубокими и сакраментальными основами бытия общества и истории. Без них человек ничто, а с ними в любом случае уже нечто. В этом суть еще одного измерения вопроса о русском вопросе в России.
      8. ИМПЕРАТИВЫ НАЦИОНАЛЬНОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ РОССИИ
      Вопрос действительно стоит в специфически возрожденческой плоскости не просто о развитии налично данной ткани социальности, не только о придании новых стимулов развитию уже имеющихся культурных и духовных ценностей. Все это само по себе значимо и необходимо, особенно, если будет сопровождаться преодолением псевдоценностей масскультуры и духовного примитивизма. Именно они под видом идейного плюрализма и духовной толерантности, а в ряде случаев, просто под маской псевдоновизны в первую очередь и внедрялись в культурное и духовное пространство России, разрушая его и как культурное, и как духовное и, следовательно, как русско-российское цивилизационное пространство, обезличивая и обездушивая его русско-российскую суть. Вопрос стоит о нечто большем, если не сказать о принципиально ином - о восстановлении основ локальности собственной цивилизации в одних измерениях порушенных, а в других радикально деформированных и хаотизированных цивилизационной катастрофой Октября 1917-го и попыткой цивилизационного переворота Августа 1991-го.
      Те исторические задачи, перед которыми стоит современная Россия в их цивилизационном измерении, определяются итогами ее исторического развития за ХХ столетие. Оно стало столетием бегства России от основ локальности своей цивилизации, от своей российскости, а русских от своей русскости бегства, сформировавшего специфический цивилизационный субъект вненациональную Россию, способную жить в режиме только исторических потрясений, только навязывая свою неидентичность исторической и национальной России всей России, только преодолевая ее как Россию, совмещая или даже замещая решение задач формационного прогресса России целями и задачами цивилизационного переворота.
      Логика поведения вненациональной России в истории России ХХ века разрушительна до безумия: в начале века была поставлена задача преодоления основ локальности русско-российской цивилизации за счет ее тотальной коммунизации - превращения в средство для становления новой, общечеловеческой, построенной не на национальных, а вненациональных принципах, на принципах классовой идентичности и исключительности. Основы национальной идентичности подлежали преодолению. Впредь и далее Россия и в ней русская нация должны были идентифицировать себя не со своими национальными основами бытия в истории, а вненациональными, общечеловеческими - такими, как их понимала вненациональная Россия в начале ХХ века - коммунистическими.
      Именно в этой связи и на этой основе задачи формационного прогресса социализации капитализма, обретения новых формационных качеств были не просто совмещены, но и подменены задачами цивилизационного переворота. При этом историческая миссия России была отождествлена с миссией социального освобождения всего человечества, она была центрирована не только и не столько на Россию и уж точно не на ее преобразование из глубин ее исторического, национального, цивилизационного бытия на основе саморазвития генетического кода собственной истории, а вовне - на тотальную коммунизацию всего человечества. Задача формационного прогресса России, социального освобождения самой России была увязана с социальным освобождением всего человечества, подчинена целям и задачам вхождения всего человечества в коммунистическую цивилизацию. И десятилетия после Октября 1917-го Россия упорно идентифицировала себя именно с этой миссией.
      Естественно, все это не могло не закончиться тем, чем оно и закончилось - историческим истощением России, сломом базовых структур идентичности русской нации и России, полной хаотизацией исторического и национального сознания и самосознания, колоссальной дезориентацией России в истории. И все это в катастрофических масштабах сказалось в конце ХХ столетия, когда окончательно исчерпал себя тот вариант формационного и, главное, цивилизационного развития, который стал доминирующим в стране после Октября 1917-го. Вопрос встал об очередной исторической модернизации России с очень сложным сочетанием формационных и цивилизационных задач и целей. Три из них заслуживают особого выделения.
      Первое - отказ от коммунистического преобразования России и человечества как цивилизационного, преодоление самой идеи становления единой общечеловеческой цивилизации, построенной на формационных принципах коммунизма, игнорирующих локально цивилизационное многообразие человечества, его несводимость к одной-единственной, общечеловеческой.
      Второе - восстановление основ локальности русско-российской цивилизации и базовых структур национальной идентичности в их полном объеме и на всю историческую глубину, восстановление самой исторической преемственности. Это изначально предполагало тип гармоничной исторической модернизации России без противопоставления досоветского периода истории России советскому, постсоветского советскому, без очередного отрицания собственной истории, без попыток начать историю как бы с чистого листа, без учета сложившихся исторических реальностей и сложившихся, прежде всего, за советский период ее истории.
      Третье - освоение новых формационных качеств общества, преимущественно либерально-демократических, их синтеза с наличными формационными реальностями России ХХ столетия. Отрицание мертвого, отжившего в собственной истории не должно было быть перенесено на отрицание живого, выстраданного в ней всей историей России за ХХ столетие. Оно должно было стать исходной точкой роста, а не местом главного отрицания в национальной истории, как не подлежало отрицанию само национальное в истории - то, с отрицания чего всякий раз начинает свое бытие в истории вненациональная Россия.
      Страна нуждалась в новых исторических синтезах для того, чтобы оседлать общественный прогресс, его цели, задачи и смыслы, его новые формационные свойства и качества в формах своего национального бытия, посредством возвышения и утверждения его в истории как национального.
      Однако Август 1991-го пошел не по пути исторических синтезов, а по пути преимущественно исторических отрицаний и противопоставлений и при этом как в формационных, так и цивилизационных основах бытия в истории. Так второй раз за одно столетие в России осуществление целей и задач формационного прогресса было совмещено с изменением типа локальности России-цивилизации, еще точнее - цели и задачи формационных изменений в России были вновь подчинены целям и задачам цивилизационного переворота самой России. На этот раз вместо того, чтобы приступить к освоению новых либерально-демократических формационных свойств и качеств в их неизбежной связи со сложившимися социально-экономическими реальностями и на этой основе стать саморазвитием их лучших тенденций развития, Август 1991-го стал тотальным отрицанием, точкой преодоления сложившейся исторической реальности как реальности, безумным стремлением начать историю чуть ли не заново, без всякой оглядки на то, чем была и чем стала Россия за советский период своего развития, чем может и чем должна стать после него. И этот формационной нигилизм был порожден и развит на основе цивилизационного. На этот раз в цивилизационном отношении вненациональная Россия решала принципиально иную задачу.
      В связи с тем, что либерально-демократические ценности наибольшее развитие получили в западной цивилизации, их освоение было отождествлено с решением задач цивилизационного преобразования России: превращения России в элемент локальности западной цивилизации. Ради освоения новых либерально-демократических формационных свойств и качеств Россию начали втягивать в новый цивилизационный переворот, связанный со сломом базовых структур исторической, цивилизационной и национальной идентичности, с радикальным изменением самого типа цивилизационного бытия в истории, в любом случае связанного с отказом от базовых основ национальной идентичности.
      Так, в очередной раз России и в ней русской нации взамен национальных основ идентичности в истории, культуре, духовности навязывались вненациональные. На этот раз не коммунистического, но вновь общечеловеческого разлива, которые, однако, в действительности всякий раз оказываются ценностями идентичности иной локальной цивилизации. Но нация, которая идентифицирует себя не с базовыми структурами своей национальной идентичности, не с ценностями идентичности локальности своей цивилизации, а с общечеловеческими, перестает быть нацией, субъектом локальности своей цивилизации, цивилизационной исторической реальности и логики истории вообще. Она просто перестает быть, существовать.
      И что поражает, никто не задумался над естественным и простейшим вопросом: как это так, идентифицировать себя с тем, что принадлежит всем в ущерб основам собственной идентичности, ценностям собственной национальной и цивилизационной идентификации. Как это так, втягивать страну и нацию в кризис идентичности - исторический, цивилизационный, национальный, лишать и страну, и нацию основ их бытия в истории, только им присущего места в мировой истории. Как это так, решение задач исторической модернизации России превращать в решение задач цивилизационного переворота - превращение России в НЕ Россию, в элемент локальности иной цивилизации.
      И это в то время, когда истинные цели всякой исторической модернизации подпитываются корнями и соками идентичности, усилением свойств идентичности, а не их сломом. В истории нельзя обрести новых качеств, не обретая их на основе сохранения и саморазвития основ собственной идентичности в истории. Иное будет уже иным в истории - разрушением истории. Подтверждением сказанного и стали события конца ХХ века в России. Так и непонятно, чем занималась страна - освоением новых формационных свойств и качеств или разрушением формационной исторической реальности России на основе разрушения основ локальности России-цивилизации.
      В итоге вместо того, чтобы завершить процесс обретения основ подлинной цивилизационной идентичности, порушенных Октябрем 1917-го, Август 1991-го процессам цивилизационного разрушения и хаотизации России придал новое направление и новую глубину, связав их уже с процессами не коммунизации, а радикальной западнизации России, превращения ее в элемент локальности западной цивилизации. Вместо обретения подлинных основ национальной идентичности, потерянных или хаотизированных в результате трагических, почти столетних блужданий по лабиринтам пролетарского интернационализма, были предложены новые и вновь вненациональные основы идентичности, но на этот раз детерминированные принципами персоналистического интернационализма.
      Такой интернационализм все основы общности и идентичности человека пытается свести к тому, что разрушает естественноисторическую общность и идентичность людей в языке, территории, культуре, духовности, истории, в их архетипах, в самом способе их объективации в истории и самой истории. Персоналистический интернационализм пытается заменить национальные основы идентичности на вненациональные, разъять то, что объединяет людей логикой самой истории в любую общность, и прежде всего в национальную, преодолеть саму нацию, до предела социально атомизировать общество до ничем и никак не связанных индивидов и, если связанных, то только голым экономическим интересом или тем абстрактно-всеобщим, которое есть у каждого человека, но чем реально в реальной истории люди не живут. Он хочет жить поверх конкретности истории, абстракциями от реальностей истории и, следовательно, вне истории, загоняя в эту историческую пустоту и Россию.
      И как результат всего этого, в России в конце ХХ столетия формационные изменения в ее истории вновь совпали с цивилизационными изменениями самой истории России: системные изменения в экономике, политике, социальности были доведены до попыток изменения основ идентичности - исторической, цивилизационной, культурной, духовной. Историческое пространство России вновь стало пространством экспансии вненациональной России. Мы вновь бросились в пучину слома генетического кода собственной истории, архетипов социальности, культуры, духовности, ценностей национальной и цивилизационной идентичности. И как следствие всего этого, для нас вновь стали актуальными вопросы нашей исторической, национальной и цивилизационной идентичности: в какой истории мы живем - русской, российской, европейской, азиатской, евразийской; по логике мировой, заимствованной или собственной истории; кто мы, русские, в собственной истории; в чем сущность русскости и российскости; что такое Россия в мировой истории и есть ли этот феномен вообще ...?
      Произошло чудовищное смешение понятий, ценностей и смыслов, в итоге которого мы оказались в извращенной исторической и духовной реальности - на историческом и духовном пепелище собственной страны и нации. Овладение либерально-демократическими ценностями в России превратилось в разрушение самой России и в ней русской нации и отнюдь не потому, что они псевдоценности или не подходят для России, не могут быть ассимилированны ею, а потому, что им пытались придать не свойственный им статус, а именно ценностей национальной и цивилизационной идентичности России - заменить ими ценности цивилизационной идентичности России и национальной русской нации. Это и предопределило кризис идентичности России и в ней русской нации. Это предопределило историческое падение России и русской нации и только потому, что они вновь попытались связать свое бытие в истории с вненациональными ценностями, целями и смыслами бытия в истории. И в этом виновата не Россия, не вся Россия, а только та ее часть, которая не хочет оставаться Россией вненациональная Россия.
      Таким образом, современная Россия и как социум, и как суперэтнос оказалась втянута в весьма противоречивую историческую ситуацию, близко стоящей к катастрофической и образованной действием двух тенденций развития, в равной мере разрушительных по отношению к основам национальной и исторической идентичности.
      Первая связана с кризисом влияния вненациональной идеологии марксизма. По-своему объясняя и упорядочивая мир, и в ряде случаев достаточно адекватно, марксизм представляет собой одно из учений, и не самых последних по своему фактическому влиянию на ход мировой истории. С позиций здравого смысла, а не ангажированности очередной политической конъюнктуры, в нем нет ничего сверхпредосудительного, никаких особых оснований для особого отношения к нему, будь то со знаком плюс или со знаком минус. В марксизме вызывает законное возражение не только и не столько сам марксизм, сколько маниакальное стремление на протяжении почти всего XX столетия придать ему статус и масштаб идеологии, претендующей на выражение базовых ценностей идентичности исторической и национальной России, чуть ли не их сакральных смыслов и значений.
      Вторая тенденция неглубокого, новейшего исторического залегания, но оказавшаяся под стать первой. В новых исторических условиях, отягощенных полномасштабным системным кризисом, поразившим основные жизнеопределяющие стороны бытия российского общества, начиная от экономики и кончая ментальными структурами, были предприняты отчаянные попытки навязать стране и нации в качестве новых ценностей национальной и исторической идентичности вновь вненациональные - ценности либерализма. Никто не будет спорить с тем, что для страны выходящей из тоталитарных тупиков исторического бытия и развития, именно либеральные ценности в их классическом наборе - от принципа разделения властей и кончая правами человека - являются наиболее адекватным социально-экономическим и политическим инструментарием для реформирования общества. Но не для изменения же типа его цивилизации, культуры, духовности - национального в истории и исторического в нации.
      Ведь ни социалистические, ни либеральные ценности, строго говоря, не являются цивилизационными и поэтому не могут принять статус этнокультурных и, соответственно, национально идентификационных. Одна нация отличается от другой и утверждает себя в качестве определенной нации не благодаря социалистическим или либеральным ценностям. Они принадлежат к формационной, а не цивилизационной исторической реальности и, следовательно, выступают стадиальными ценностями, которые появляются на определенной ступени социально-экономического развития общества и на определенной ступени исчезают. В отличие от них, собственно, национальные - никогда и никуда не исчезают, ибо с их исчезновением как национальных исчезает сама нация, а вслед за ней и сама история как определенный исторический тип развития определенной локальной цивилизациии.
      В итоге современная Россия оказалась в своеобразной цивилизационной ловушке истории, образованной столетней практикой навязывания стране и нации вненациональных принципов национальной и исторической идентичности и основанного на них исторического развития. Итог у всех перед глазами: колоссальная дезориентация в основополагающих принципах национального и исторического бытия, далеко зашедший процесс денационализации нации и, как ее неизбежное следствие - превращение русской нации в потерянную нацию и не где-нибудь, а в своей собственной истории и в той самой мере, в какой оказались разрушенными основы исторической преемственности в ее развитии как нации.
      Речь идет о периодически повторяющемся сбросе страны и нации - России с ее исторических рубежей, рубежей достигнутого в истории ценой беспримерного труда, неимоверных лишений и неисчислимых жертв. О странной, если не сказать точнее - патологической практике отказа от необходимости считаться со сложившимися историческими реальностями, продолжения заложенных в них лучших тенденций развития, от исторической преемственности как таковой. И поскольку речь идет именно об отказе продолжить историю России как России, то постольку речь идет о предательстве в истории и самой истории, всякий раз начинающемся с предательства национального в истории и исторического в нации. И в этих явно затянувшихся процессах мы рискуем уже самими основами существования нации в истории, и не только демографическими, угрозы которым только сейчас по-настоящему начинают осознаваться. Под угрозой хаотизации и преодоления в истории оказались ментальные структуры нации, базовые ценности идентичности, отвечающие за духовные основы нации и истории в основах человеческой души. Вопрос приобрел статус экзистенциального - о бытии и небытии России и в ней русской нации и как нации, и как русской.