В исторических условиях России все это усугубляется еще и наличием в ней массового вненационального субъекта, не укорененного в основах исторической и национальной России. И именно поэтому способного пойти дальше целей и задач самой социальной революции, на ее плечах, с помощью средств социальной революции прорваться в пространство цивилизационного переворота, к решению задач по изменению основ локальности русско-российской цивилизации, самого типа цивилизационного бытия и развития в истории.
      Всему этому способствует еще одна и весьма жесткая, но уже ментальная особенность вненациональной России: в себе, как правило, совершенно не жалко то, с чем себя не идентифицируешь, напротив, как раз именно оно превращается в главного "внутреннего врага", в главное препятствие для реализации иных ценностей идентичности собственного существования в истории. Это еще одна причина, много объясняющая в том, почему в России все возможно. Просто многое в России и для многих является чужим и даже враждебным. А с этим не существуют в истории, это преодолевают в истории. Так кризис идентичности в России - цивилизационный и национальный становится вечно подпитывающим началом практики преодоления России в истории.
      И последнее, но не по значению. Наша неукорененность в цивилизационной исторической реальности России завершается еще одним проявлением нигилизма по отношению к самим основам собственного бытия в истории. В своем стремлении не считаться со сложившимися социально-экономическими реальностями, перепрыгнуть через этапы исторического развития, подчинив цели и задачи формационной модернизации России целям и задачам цивилизационного переворота, мы застреваем на исторических переходах. Мы вечно переходное общество. И то, к чему и от чего мы переходили за это столетие - от капитализма к военному коммунизму, НЭПу, социализму, коммунизму, гуманному социализму, вновь к капитализму, первоначальному накоплению, то ли к рынку, то ли к базару, регулируемому, не регулируемому, просто в никуда и в ничто... - все это само по себе может послужить хорошим пособием для изучения человеческого безумия в истории.
      Мы вечно переходное общество потому, что являемся цивилизационно не закрепленным обществом, а потому вечно переходим к нечто иному, до конца не реализовав потенциал развития наличной социально-экономической реальности.
      В итоге мы не развиваемся на своей собственной исторической основе, стремимся преодолеть ее, войти в принципиально иную. Резко обрываем связь-преемственность со сложившимися социально-экономическими реальностями, от них резко хотим перейти к новым, условия для которых, как правило, еще не успевают сложиться. И как закономерный результат всего этого - мы начинаем жить не в самой исторической реальности, а в исторических переходах от одной ее исторической формы к другой. В своем историческом бытии мы застреваем на исторических переходах. Мы застреваем не на бытии в истории, а на исторических потрясениях в ней, мы не живем, а выживаем в истории, не существуем в ней, а боремся с ней. И что самое печальное и трагическое во всем этом: в итоге оказывается, что мы боремся не за себя, а против, боремся с основами собственной реальности и идентичности в истории.
      Все это позволяет более глубоко, а потому и более адекватно понять глубину и истинные причины нашего кризиса, исторического падения России в самом конце ХХ столетия: почему выход из коммунизма оказался входом в новые формы отчуждения русских от своей русскости и, следовательно, от России, не стал возвращением к исторической и национальной России. В конце концов, понять и то, почему в очередной раз реформы в России не состоялись, став источником крупномасштабной хаотизации основ ее существования в истории.
      Причины этого заключаются не только в ошибках модернизационного проекта младореформаторов, в его неадекватности России, по отношению к сложившимся в ней к концу ХХ столетия формационным историческим реальностям и перспективам их развития. Но он потому и оказался неадекватен России, что России в очередной раз, наряду с формационной модернизацией, был навязан цивилизационный переворот, изменение типа ее цивилизации. Все реформы были подчинены не только, да и не столько формационной модернизации России, исходя из тех реальных возможностей, которыми она обладала в начале 90-х годов, сколько целям и задачам цивилизационного переворота. Нас хотели сделать не лучше, а иными, а это разные задачи исторического развития. Россию начали реформировать исходя из цивилизационного идеала, который на этот раз нашли в цивилизационных основах иной страны и иной цивилизации.
      В итоге совмещения в одном историческом пространстве и времени формационной модернизации с цивилизационным переворотом мы вновь получили полномасштабный системный кризис, в основе которого оказался кризис идентичности - исторический, цивилизационный, национальный. У нашего кризиса глубокие цивилизационные корни, которые из архетипических глубин истории подпитывают очередную хаотизацию России и в ней русской нации, до предела обостряя всякое противоречие в России, придавая ему дополнительное и самое болезненное измерение - цивилизационное.
      В этой связи Август 1991-го занимает совершенно особое место в истории России ХХ века с точки зрения понимания самого феномена России в мировой истории и того, что же с ней произошло за ХХ столетие. Именно теория, практика и итоги реформирования России последнего десятилетия ХХ века позволили окончательно получить тот недостающий исторический опыт, с позиций которого, наконец-таки, становится ясно: почему именно в ХХ столетии мы оказались столь безжалостны к собственной исторической судьбе; в силу каких причин оказались на целое столетие повязаны с абсолютным максимализмом в своем историческом творчестве; почему позволили второй раз на протяжении одного столетия втянуть себя в системный исторический кризис, при этом придав ему масштаб и направленность на саморазрушение основ национального бытия в истории?
      Ответ очевиден: потому что ХХ столетие стало для России историческим временем, в течение которого Россия накрепко была повязана с национальным нигилизмом, идеологией бегства от России. Именно эта идеология, духовно развратив наше сознание, делала нас сверх всякой меры безжалостными друг к другу, к России, к собственной исторической судьбе. Именно она навязала нам абсолютный максимализм в наших исторических действиях, ибо для того, чтобы преодолеть России самою себя, российскую сущность своей цивилизации, потребовалось тотальное насилие над ней. И даже его все равно не хватило для того, чтобы Россия перестала быть Россией, но оказалось достаточным для того, чтобы втянуть ее в исторический режим развития, основанного на великих исторических потрясениях. Мы второй раз оказались втянутыми в системный исторический кризис, придав ему масштаб саморазрушения основ национального бытия и истории, поскольку так и не смогли к концу ХХ столетия преодолеть раскол России на национальную и вненациональную, обуздать разрушительную деятельность последней, предотвратить навязывание России нового цивилизационного переворота: превращение ее в средство для становления новой эпигонской цивилизации, идеал которой вненациональная Россия на этот раз нашла в основах цивилизации другой страны.
      Что же еще должно произойти в нашей истории, какие исторические потрясения и человеческие трагедии для того, чтобы, наконец, понять, что бегство русских от России и своей русскости, России от русско-российской сущности своей цивилизации - это бегство от самих себя, в никуда, в историческую и духовную пустоту, в небытие. Нельзя быть правее или левее своего Отечества, но еще хуже, глупее, подлее, наконец, преступнее оказаться вообще вне своего Отечества, основ локальности своей цивилизации, способа проживания своей истории, культуры, социальности, духовности, вне выстраданной всей своей национальной историей системы ценностей, символов веры, целей и смыслов пребывания в жизни и истории. Нельзя быть чем бы то ни было в России, и тем более русским, не будучи Россией.
      Это исходная, а потому и последняя опора русско-российской идентичности в истории. Поэтому тот, кто разрушает ее, разрушает все в истории, саму Россию, последний оплот России в душе каждого россиянина. Основы идентичности - исторической, цивилизационной, национальной - это святая святых любой истории, любой цивилизации, любой нации и именно поэтому они больше, чем одно из оснований истории, они есть то, что отвечает за воспроизводство самих оснований истории в качестве оснований данной, а не какой-то другой истории - они идентификационные основы истории. А это конечная причина всякого бытия в истории, с потерей или хаотизацией которой подрубаются самые глубокие, духовные корни, питающие самодетерминацию всякого бытия в истории, саму историю.
      С позиций исторического опыта, приобретенного за ХХ столетие истории России и особенно за последнее его десятилетие, становится ясно и другое в чем сущность цивилизационного феномена России, истинные основы цивилизационной идентичности России-цивилизации. Именно теория, практика и итоги реформирования России после Августа 1991-го позволили окончательно осознать неадекватность всех проектов цивилизационной идентичности России, которые не считаются с ее руско-российской сущностью. Оказалось, что Россию нельзя идентифицировать с локальной основой и спецификой ни одной из существующих цивилизаций, в частности, европейской. Входя в состав христианского цивилизационного универсума, Россия вместе с тем образует особый локальный тип цивилизационного бытия и развития в истории, который не может быть до конца идентифицирован с европейским.
      Вот почему на протяжении всей истории отношений России с Европой всякое сближение с ней становилось прологом к осознанию своей цивилизационной специфики и самодостаточности в их новых проявлениях, в тех, которые вскрывались как раз посредством новых сближений с Европой. Так новое сближение с Европой становилось причиной нового дистанцирования от нее и в той самой мере, в какой это сближение происходило за счет слома основ идентичности в истории - цивилизационной и национальной. Дистанцирование от Европы было естественной защитной реакцией на попытку слома основ собственной национальной идентичности в истории и исторической в нации. Поэтому пора остановить бессмысленное раскачивание качелей в истории, пора по-настоящему сблизиться с Европой, но без слома основ своей цивилизационной, исторической и национальной идентичности.
      Основы цивилизационной идентичности России следует искать не в Европе, не в Азии и не между ними, в некой евразийской сущности России, не, тем более, в некой универсальной общечеловеческой цивилизации. Основы цивилизационной идентичности России следует искать в самой России, ибо суть той же евразийской сущности России в самой России, в ее русско-российской сущности, так как в России нет особой евразийской сущности помимо той, которая представлена ее русскостью и российскостью. В этом смысле евразийская сущность России-цивилизации - это превращенная форма ее русско-российской сущности.
      Вот почему в итоге ни один из проектов понимания основ цивилизационной идентичности России - евразийский, евроцентристский, универсалистский не смог стать адекватным истинной сущности и специфике России-цивилизации. И это закономерно, так как Россия - это самобытный и самодостаточный цивилизационный феномен, который может быть идентифицирован только с собственными национальными и цивилизационными основами. Попытка не считаться с ними, а тем более преодолеть их в истории после всего, что пришлось пережить России за ХХ столетие своей истории, станет ничем иным, как новой агрессией против России и в ней против русской нации, очередным попранием базовых ценностей их идентичности в истории.
      Россия - это целый и уникальный мир со своим генетическим кодом истории, системой архетипов социальности, культуры, духовности, особым способом их проживания в истории и самой истории, со своим типом цивилизационного бытия и развития. Это особый союз наций и культур, завершившийся органичным цивилизационным синтезом на русско-российской основе, глубоко связанным и в своей русской и в своей российской ипостасях и настолько, что всякая попытка оторвать российскость от ее русскости, а русскость от ее российскости неизбежно завершится распадом и гибелью России.
      Пора осознать и с этим примириться: Россия в потоке мировой истории может быть либо локальной цивилизацией на русско-российской идентификационной основе и, следовательно, Великой Россией, либо не быть вовсе. Воистину, другого не дано, ибо нам дана Великая Россия. У России свое сердце, своя воля, свой характер, свое сознание, свои цели, ценности и смыслы, а в итоге - и своя судьба в мировой истории.
      7. ВОПРОС О РУССКОМ ВОПРОСЕ В РОССИИ
      Этот вопрос, пожалуй, составляет главную часть той проблемы, которая стала центральной для всего настоящего исследования: что такое Россия, что с ней произошло за ХХ столетие и куда она идет? Ибо не подлежит никакому сомнению, что нельзя до конца понять цивилизационный феномен России, не поняв самого главного в нем - что такое русская нация, что же с ней произошло как с нацией за ХХ столетие, куда она идет, к каким формам исторического творчества и исторического бытия. В той или иной связи и, соответственно, в той или иной мере эти вопросы уже были предметом анализа, так как нельзя говорить о судьбах России, не говоря о судьбах определяющего цивилизационную, историческую и национальную суть России субъекта и определяющего отнюдь не только своей численностью, хотя и этим тоже, но и местом в россияобразующих процессах.
      Русская нация - это россияобразующая нация в прямом и наиболее адекватном смысле этого слова. Она есть то, благодаря чему есть Россия, тот субъект, без которого не будет и самой России. Вот почему судьба России это прежде всего судьба русской нации.
      В конце концов, кризис современной России - это кризис русской нации и в ней основ ее идентичности - исторической, цивилизационной, национальной. Это кризис субъекта, который после цивилизационной катастрофы Октября 1917-го и цивилизационного переворота Августа 1991-го, в итоге в своей основной массе не знает, субъектом чего, какой страны, какой цивилизации, культуры и духовности, какой истории он является. Главное, наиболее существенное в вопросе о русском вопросе в России - это вопрос об основах национальной идентичности и самоопределении русской нации в современной истории в качестве русской. Мы все еще не знаем, что значит быть русским и как быть русским в современном мире. Мы не самодостаточны именно потому, что вненациональны в масштабах, противоречащих основам национальной, а потому и исторической самодостаточности в истории.
      Русская нация находится в состоянии глубокой исторической депрессии болезненное состояние, в которое она была втянута безудержным столетним экспериментированием над основами своего национального бытия в истории. В отличие от всех цивилизованных наций мира, она оказалась нацией с радикально деформированными основами национальной идентичности, со сломанным духовным кодом истории. Она допустила раскол в святая святых всякого национального бытия - в основах национального духа. Раскол в душе, в духовных основах истории в основах души нации - вот где эпицентр цивилизационного раскола современной России, и как его результат: колоссальное отчуждение русской нации от России, от основ национального бытия в истории в масштабах, смертельно опасных для основ исторического бытия России и, следовательно, самой русской нации.
      Все это многое объясняет в том, почему именно национальный вопрос и именно как русский приобретает в России первостепенное значение. Помимо того, что этот вопрос ставится не где-нибудь, а все-таки в России, где любой национальный вопрос так или иначе становится русским или имеет отношение к нему - вообще не может быть конституирован как национальный вне своего отношения к русскому, есть и другие причины, объясняющие необходимость особого внимания именно к русскому вопросу в России и именно как к национальному. Это долговременное, почти столетнее забвение русского вопроса как национального, попытка вообще преодолеть его и как вопрос, и, тем более, как национальный. За все ХХ столетие много, слишком много было сказано против России и мало, слишком мало за нее. Мы столкнулись с радикальной патологией в собственном историческом развитии, когда сама постановка национального вопроса как русского стала квалифицироваться, если не как преступление, то уж точно как признак нехорошего тона.
      Именно эта тональность постоянно подпитывает процессы слома национальной идентичности русских в России, стремление лишить Россию ее российскости, а русских их истинной русскости и на этой основе превратить историческое и геополитическое пространство России во вненациональное, в пространство для действий случайных или даже враждебных по отношению к исторической и национальной России субъектных сил истории, ставящих своей целью лишить Россию национально обусловленных форм бытия в истории. Именно они, их формы активности, если не все, то многое объясняют в истории современной России и в данном случае главное - почему именно национальный вопрос и именно как русский приобретает особое значение.
      Потому что именно национальные и исторические устои России оказались в наибольшей степени либо разрушенными, либо хаотизированными, потому что Россия дважды за ХХ столетие оказалась в ситуации цивилизационно преданной страны, в исторической ситуации, которую не преодолеть без полномасштабного цивилизационного и, следовательно, национального самоопределения в истории. Эти процессы абсолютно неизбежны и именно поэтому абсолютно продуктивны в России. Другое дело, они протекают в специфической исторической обстановке, в пространстве смыслов, созданных советизацией и западнизацией России, ее тотальной денационализацией. И это многое и самым радикальным образом определяет в самой постановке национального вопроса в России.
      1. Прежде всего, на специфике его постановки сказывается то, что Россия, в отличие от Запада, благодаря Октябрю 1917-го не прошла в полном объеме, не пережила в полной мере эпоху национального развития, развития национального начала истории, связанного с развитием капитализма. Мы занялись формированием принципиально новых цивилизационных основ бытия единых для всего человечества, построенных на принципах классовой, а не национальной идентичности в истории, вместо того, чтобы центром основных исторических усилий сделать решение задач собственного саморазвития, собственного бытия и его человеческого возвышения в истории. Но мир отказался сплачиваться и саморазвиваться только по классовому признаку. Оказалось, что в истории есть факторы более глубокого этнокультурного происхождения, которые имеют для людей куда большее значение, чем все остальные.
      В итоге Октябрь 1917-го прервал естественный ход исторического развития России в ее национальном и цивилизационном измерении: русская нация не прошла полностью буржуазный этап своего исторического развития. И оказалось, что это не только нельзя ничем компенсировать, но и нельзя не пережить, чтобы это не сказалось отрицательно на самих устоях национального бытия в истории. Справедливость сказанного стоит иметь в виду для того, чтобы лучше понимать то, в какой истории и на каком этапе исторического развития мы находимся, какие проблемы и почему имеют для нас первостепенное значение, почему национальный вопрос вообще и в русском его измерении, в частности, приобретает такое значение. Значение в истории приобретает только то, что его не потеряло, что не пережило себя в истории.
      2. Вопрос о русском вопросе ставится в условиях небывалой геополитической катастрофы России, организованной простым росчерком пера, хотя за ним и стояли реальные и очень сложные цивилизационные противоречия, подпитывавшие развал России-СССР. Дело в том, что, чем больше расширялась Россия, тем больше втягивала в пространство своего исторического развития такие этносы и культуры, которые были неидентичны России. Мало этого, в своем стремлении объединить в себе все, но не преодолевая его самобытности и архетипов, не ассимилируя в себе это все как в России, Россия сохранила и то, что в условиях исторического кризиса стало источником кризиса ее идентичности. Исторический код поведения в истории с сохранением самобытности этнокультурного многообразия российской Евразии вошел в противоречие с кодом сохранения самой России.
      Период СССР лишь отсрочил решение вопроса о цивилизационной и геополитической идентичности России, который давал знать о себе еще и до Октября 1917-го. А потому в геополитическом распаде и историческом падении Российской империи и СССР задействованы одни и те же закономерности истории, связанные не просто с их многонациональностью, а с наличием в России-СССР этносов, не идентифицирующих себя с Россией, находящихся в национальной оппозиции к ней как к России и только в силу того, что они не принадлежат к локальности ее цивилизации. Вот почему историческая ситуация Августа 1991-го вновь воспроизвела ситуацию Февраля 1917-го. СССР был обречен: не все в Союзе идентифицировали себя с Россией, а кто не идентифицировал себя с Россией, в конечном счете, не мог сохранить себя в составе СССР.
      Развал СССР стал реальностью во многом благодаря тому, что был феноменом радикально отчужденным от подлинной цивилизационной и национальной реальности истории, представлял собой попытку строительства новой цивилизационной исторической реальности вне подлинных закономерностей самой этой реальности. В Августе 1991-го окончательно потерпел фиаско взращиваемый на протяжении почти всего ХХ столетия коммунистический интернационализм, непомерный глобализм и революционизм мышления, забота больше о других, чем о самих себе, в частности, об основах своей подлинно объединяющей русско-российской цивилизационной и культурной идентичности. Она не всех может объединить, но зато она действительно не на словах, а на деле может объединить то и тех, что и кто объединяемо Россией.
      СССР удалось развалить, прежде всего, потому, что в нем не сложилась национально ориентированная элита, центрированная не на абстрактные вненациональные, а на глубоко национальные - русско-российские ценности, цели и смыслы исторического творчества. Вненациональное, особенно на крутых поворотах истории, легко предаваемо. И это понятно, с национальным, в отличие от вненационального, не просто сосуществуют, за него умирают в истории и, не в последнюю очередь, потому, что очень трудно быть счастливым вне подлинных ценностей и смыслов своей национальной культуры. Национальность - это вообще не то, что выгодно, а то, без чего ты не можешь жить, ибо это не то, что навязывается тебе обществом, а то, что ты находишь в его основах в качестве исходных, базовых структур своей идентичности святынь своей души.
      Вот почему, как только СССР вошел в пространство свободы воли и исторического выбора, он начал расползаться в полном соответствии со структурой цивилизационной исторической реальности и цивилизационной логики истории: начались процессы поиска основ идентичности в национальной реальности и тяготение к центрам исторической и духовной идентичности, с которыми цивилизационно наиболее тесно была связана данная нация. Правда, в итоге обнаружилось, что не для всех, но для большинства бывших республик СССР эта процедура оказалась более проблематичной и болезненной, чем предполагалось в самом начале развала евразийского союза наций.
      Проявилось закономерное: трудно идентифицировать себя полностью и до конца геополитически и цивилизационно, пусть с культурно и духовно близкими этносами, но исторически находившимися вне России-СССР, этого уникального евразийского союза наций. Он доказал свою историческую небезосновность и продуктивность в том числе и тем, что в итоге оказалось легче выйти из СССР, но значительно сложнее уйти от России, от того, что не только экономически, но и геополитически, культурно, духовно связывает с ней, с великой идеей общности евразийской исторической судьбы, наиболее адекватным геополитическим и цивилизационным воплощением которой и является идея Великой России.
      3. Русская нация оказалась в ситуации, переполненной чудовищной несправедливостью и от этого с еще большим историческим трагизмом - в ситуации разделенной нации. И это не может не сказываться на особенностях постановки русского вопроса как национального. 25 289,5 тыс. только этнически русских (17,4% от их общей численности в СССР в 1989 г.) и 4 096,1 тыс. коренных россиян оказались за пределами современной России. Россия оставила без малого 30 млн. россиян вне России на геополитическом пепелище бывшего СССР. И это не последние цифры, к ним следует добавить еще не этнических русских и россиян, тех, кого называют русскоязычными, людей глубоко укорененных в русской истории, культуре и духовности и именно поэтому не мыслящих себя вне России. Однако вернемся к русским.
      По переписи конца 80-х годов русские составляли: 40% населения Казахстана; 32% - Латвии; 27% - Эстонии; 25% - Киргизии; 21% - Украины; 12% - Туркмении; 12% - Белоруссии; 12% - Молдавии; 10% - Узбекистана; 10% Таджикистана; 8% - Литвы; 7% - Азербайджана; 7% - Грузии; 2% - Армении. В одночасье образовалась диаспора, превышающая мировую еврейскую, складывавшуюся естественным путем в течение тысячелетий, и, самое главное, в отличие от еврейской, сброшенной в диаспору частью собственной политической и интеллектуальной элиты, дорвавшейся до рычагов государственного управления. Это абсолютно уникальная, в том числе и по своей патологии историческая ситуация - когда собственное государство и собственная властная элита участвует в разделении собственной нации.
      На эту сторону проблемы стоит обратить особое внимание, и не только на то, является ли такая элита и такое государство национальными, но и на то, что русские за долгие века своей истории не выработали иных форм национальной самоорганизации, помимо тех, которые определяются идеей государственности и практикой государственного строительства. Государство стало одним из главных результатов их исторического творчества и основным средством национального существования и борьбы за выживание в истории. В таких условиях вполне закономерно, что они оказались не подготовленными к тому, чтобы их собственное государство превратилось в главного хаотизатора национальных устоев бытия в истории, в средство превращения русских в разделенную нацию.
      Раздел СССР проходил без какого-либо учета национальных интересов русских, их реального расселения, особенно в ближайшем пограничье России. От самого акта раздела СССР русская нация была отлучена, в результате чего он превратился в акт национального предательства. Только так можно квалифицировать превращение административных границ в СССР в государственные. Тем самым неуправляемым и антинациональным развалом СССР актуализируется вопрос о национальном самоопределении русских в истории на евразийских просторах бывшего СССР. До последнего времени проблема национального самоопределения в истории была более актуальной для нерусских этносов. После Августа 1991-го она стала актуальной и для русской нации.
      При этом напрашивается естественное сравнение: если Октябрь 1917-го подменил право наций на самоопределение на право власти определять, кому, как и на какой территории самоопределяться, и в этом процессе во многом пренебрегал реальным расселением русской нации, то Август 1991-го вообще лишил русских права на самоопределение. Хуже того, отказавшись от процедуры референдумов по вопросу о том, в составе какого государства хотели бы жить те или иные территории СССР, Август 1991-го создал идеальные условия для самоопределения других за счет геополитических и национальных интересов русской и союзных ей наций. При этом, если Октябрь 1917-го исходил из иллюзий близкого экстаза коммунистического слияния наций, то Август 1991-го должен был понимать, что экстаза не будет. И это усугубляет историческую ответственность Августа 1991 и стоявших за ним политических сил перед русской и союзными ей нациями - национальную ответственность.
      4. Вопрос о русском вопросе в России стоит совершенно иначе, чем он стоял в СССР, хотя бы потому, что русские в России составляют не менее 83-85% от общей численности населения. Тем самым в России, по сравнению с СССР, изменилась сама постановка национального вопроса и как национального вообще, и как русского, в частности. Изменились сами условия для поиска и реализации основ своей национальной идентичности. В СССР они неизбежно приобретали наднациональный характер, стремление выйти не только за русско-российские границы, но и за национальные границы вообще. И это было одним из базовых противоречий, в итоге разорвавшим СССР: противоречие между объективно русско-российской цивилизационной, геополитической и национальной основой России-СССР и тем, что себя не идентифицировало с этой основой - противоречие между Россией и НЕ-Россией в СССР. В новых изменившихся условиях русская нация впредь не может и не должна базировать свое бытие в истории на преодолении своего национального начала в истории, на растворении базовых основ своей национальной идентичности. Это стало бы уже больше чем контрпродуктивно, это стало бы уже национальным предательством.
      В конце концов, следует учитывать условия, в которых ставится вопрос о восстановлении основ национальной идентичности России и русских в истории. Это условия кризиса русско-российской идентичности в современной истории, базовой составляющей которого стала постановка большей частью наций бывшего СССР вопроса о своем национальном самоопределении по отношению к русской нации и России в целом. А в ряде отдельных случаев был поставлен даже вопрос и о национально-освободительном движении (надо полагать, "освободительного" от "русского гегемонизма и имперской России"), которое у чеченцев вообще приняло характер вооруженного мятежа. Но дорога не может и не должна быть с односторонним движением. Пора и русским самоопределиться по отношению к тем, кто самоопределился и самоопределяется по отношению к ним, как к русским.