А позже вновь возникнут представления о неисправимо тоталитарной сути русской национальной души и истории, их архетипов. Хотя в действительности дело не в архетипах, не в их национальной составляющей, а как раз в обратном - в попытках лишить их этой национальной составляющей, навязать России не цели и смыслы исторической модернизации, а цели и смыслы цивилизационного переворота.
      Таким образом, эволюция вненациональной, а в итоге, как мы видим, антинациональной сущности большевизма начала века в конце столетия логически завершает его политический антипод - либерализм, который в политическом отношении, быть может и скорее всего, действительно является его антиподом, но в цивилизационном - это близнецы и братья, два крыла русского западничества - левое, большевистское и правое, либеральное, умудрившиеся за одно столетие дважды втянуть Россию в цивилизационный переворот, дважды навязать всеразрушающий системный кризис, дважды развести Россию и русскую нацию с основами ее существования в истории, лишить их плодов предшествующего исторического развития и исторических завоеваний, дважды поставить на грань существования в истории.
      Россия и в ней русская нация до основания деморализованы русским западничеством, который, способствуя потере Россией своей цивилизационной и национальной идентичности, способствовал потере ею своей пассионарности, прозябанию в истории вне ценностных смыслов истории, идентичных генетическому коду истории России. Духовный и конечный источник такого прозябания - национальный нигилизм русского западничества. Нельзя быть западнее или восточнее, правее или левее своего Отечества-России, чтобы рано или поздно не стать предателем своего Отечества - Великой России.
      Тем самым знаменитый спор русского западничества с русским почвенничеством, славянофилами разрешила сама история. К исторической истине ближе оказался тот, кто оказался ближе к самой истории, ее реальностям, к реальностям исторической и национальной России. А это, как его ни трактовать, русское почвенничество. Но путь к этой очевидности оказался не просто извилист, а усеян десятками миллионов человеческих жизней. Какие же еще жертвы необходимо принести для того, чтобы прийти к пониманию истин этой очевидности: России больше там, где ее больше как России и, соответственно, где ее развитие становится саморазвитием ее как исторической и национальной России, ее внутренних архетипических основ генетического кода ее истории.
      Россия как локальная цивилизация не может быть самоорганизована без цивилизационных синтезов, и прежде всего связей-заимствований со стороны западной цивилизации. Но столь же очевидно и другое: Россия именно потому, что она локальная цивилизация, не может быть самоорганизована только на принципах западнического эпигонства, за счет забвения собственного цивилизационного, культурного и духовного своеобразия и, главное, потенциала развития - за счет России и на обломках России. Пора остановить бегство русских от своей русскости и от России, а России - от российской сущности своей цивилизации. Пора стать хозяевами в своем собственном историческом доме как национальном, пока в нем не стал хозяином кто-то другой, пока Россия еще является Россией, вообще существует как Россия.
      Итак, при всех формационных различиях Октября 1917-го и Августа 1991-го между ними существует глубокое цивилизационное родство. Хотя не стоит преувеличивать и формационных различий. С точки зрения идентичности целям и задачам формационной модернизации России Август оказался чрезвычайно близко стоящим к Октябрю, несмотря на диаметральную противоположность прокламируемых экономических, социальных и политических целей и ценностей. Он, подобно Октябрю, предложил наиболее затратный, наиболее разрушительный, наиболее не аутентичный формационным реальностям России курс ее реформирования. Наш выход из коммунизма, из коммунистического проекта исторического развития по своему характеру и разрушительным последствиям оказался под стать вхождению в него.
      Август, как и Октябрь, попытался просто не заметить сложившихся формационных реальностей России как реальностей, попытался свести суть реформ просто к тому, чтобы сбросить их со своих плеч, руководствуясь при этом не столько реальными интересами реальной модернизации России, сколько новыми концепциями, новыми ценностями, новыми архетипами социальности, культуры, духовности, заимствованными из природы локальности иной цивилизации и включенными в контекст нового цивилизационного переворота России.
      Именно здесь, в пространстве нового цивилизационного переворота, второй раз за одно столетие навязанного России, истоки и сущность исторической трагедии России, ее Августа 1991-го, того, что он не стал тем, чем мог и обязан был стать в современной истории России: подлинным возвращением к истинным истокам исторической и национальной России и на этой основе полномасштабной формационной модернизацией России, считающейся не только со сложившимися социально-экономическими реальностями и тенденциями их развития, но и с цивилизационной спецификой России, с тем, что всякий формационный прогресс должен стать прогрессом в России и для России, составной частью цивилизационного прогресса локальности ее цивилизации.
      Именно здесь, в пространстве нового цивилизационного переворота находятся конечные истоки и действующие причины, сближающие Октябрь 1917-го и Август 1991-го не по их акциденциальным свойствам и формам проявления в истории, а по их глубинной субстанциальной сути, превращающей Август в историческое продолжение Октября - в продолжение процесса бегства России от русско-российских основ своей цивилизации, а русских - от своей русскости и России, в продолжение слома всех базовых структур идентичности в истории, вплоть до преодоления самого генетического кода истории России, а значит, и самой России.
      Именно здесь, в пространстве цивилизационного переворота скрыты главные причины, приводящие в действие трагический механизм великих исторических потрясений России в XX столетии. Они имеют не столько формационное, сколько цивилизационное происхождение, не столько в логике формационного перехода, сколько в логике цивилизационного переворота. Они суть цивилизационные потрясения, которые сопровождаются формационными лишь только постольку, поскольку становятся цивилизационными, в той связи и мере, в какой формационные изменения в России и в начале и в конце столетия были подчинены цивилизационным изменениям самой России. Поэтому вне цивилизационной логики истории нельзя понять ничего более или менее существенного и значимого в истории современной России, ни того, чем она была, ни того, чем она стала, ни того, чем она должна быть. Нельзя понять сам цивилизационный феномен России, стягивающий к себе большее из того, в понимании чего нуждается Россия начала третьего тысячелетия от рождества Христова.
      А она нуждается прежде всего в цивилизационном историческом самосознании, в адекватном понимании того, что есть Россия в цивилизационных потоках современной истории и в цивилизационном многообразии мира. Она нуждается в восстановлении основ своей истинной цивилизационной и национальной идентичности, безжалостное разрушение которых начатое еще в Октябре 1917-го было продолжено в Августе 1991-го. Россия нуждается не в преодолении, а в понимании себя как России и на этой основе в утверждении себя в мировой истории в качестве Великой России.
      6. ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ФЕНОМЕН РОССИИ
      Итак, что же есть Россия? Не с точки зрения исторически относительных формационных противопоставлений, будь то капитализм - социализм, традиционное - индустриальное - постиндустриальное общество, а исторически абсолютным образом, как цивилизационный феномен. С этой точки зрения можно констатировать несколько сложившихся подходов к пониманию сущности и специфики цивилизационного феномена России - что есть Россия в своей действительной и глубинной цивилизационной сущности, лежащей в основе основ исторической идентичности России, всякого акта идентификации в России, в основе исторического, цивилизационного и национального самосознания России.
      Сущность первого легко специфицируется тем, что в его пределах фактически отрицается цивилизационная самодостаточность России, больше и хуже того, сам факт реальности России в цивилизационном пространстве истории. Тем самым снимается сама проблема цивилизационного самоопределения России в истории в качестве России.
      В самом деле, если есть Россия-цивилизация - есть проблема, нет России-цивилизации - нет проблемы. А проблемы действительно нет, если "Россия не является самостоятельной цивилизацией и не относится ни к одному из типов цивилизаций", так как народы, населяющие Россию, "проповедуют ценности, которые не способны к сращиванию, синтезу, интеграции... Татаро-мусульманские, монголо-ламаистские, православные, католические, протестантские, языческие и другие ценности нельзя свести воедино"55. А раз так, раз Россия существует в пространстве цивилизационного хаоса, оказалась вне основных цивилизационных потоков истории, не принадлежит ни к одному из типов цивилизаций, то нет никаких оснований говорить и о реальности России-цивилизации, о цивилизационных проблемах России вообще.
      Точнее, они есть, но лишают Россию именно в качестве России всякой выраженной цивилизационной перспективы на внятную цивилизационную идентичнсть. Это полностью хаотизированная в цивилизационном отношении страна, пытающаяся соединить в себе несоединимые цивилизационные начала истории и именно поэтому лишенная основ цивилизационного бытия в истории, основ самой цивилизационной идентичности. Этнокультурное многообразие России - это неразрешимая для нее проблема, что-то вроде цивилизационной квадратуры круга, не позволяющая ей решать проблемы цивилизационной идентичности и интеграции цивилизационными средствами, что в итоге выталкивает Россию из цивилизации и цивилизационных потоков истории и в лучшем случае к чисто эпигонским формам бытия в истории.
      Данным подходом констатируется действительная цивилизационная специфика России и ее действительные цивилизационные проблемы, обусловленные задачами исторического синтеза принципиально различных цивилизационных блоков, из которых складывается Россия. Но, думается, этой специфике и этим проблемам дается несколько упрощенная интерпретация. Во-первых, нельзя быть в истории и одновременно с этим быть вне цивилизационных потоков истории. Одно абсолютно предполагает другое и неотделимо от него. Нельзя отрицать цивилизационной исторической реальности, не отрицая историческую реальность вообще, в основе которой, как исторической, лежит не формационная, а именно цивилизационная историческая реальность. Она есть абсолютный максимум истории, с исчезновением которого исчезает сама история.
      Во-вторых, из того факта, что цивилизационное пространство России складывается из разных цивилизационных блоков, еще не следует, что оно не является цивилизационным, а Россия не есть самостоятельная цивилизация. В первом случае, если цивилизационное пространство России складывается из разных цивилизационных блоков, то оно уже является цивилизационным, хотя бы в том смысле, что складывается из этих блоков. Во втором не учитывается реальное процентное соотношение между нациями России, исповедующими разные ценности идентичности, образующие основу локальности разных цивилизаций. Странным образом не учитывается как раз самое очевидное, что в России пока что все еще живут русские и не просто живут: от 82,5% до 85% населения составляют именно этнически русские, то есть именно те, кто по факту уже своего этнического происхождения являются русскими и, соответственно, неизбежно оказываются укорененными в системе православных культурных и духовных архетипов, даже в том случае, когда эта укорененность не сопряжена с верой в реальность Абсолюта-Бога. Даже в этом случае они в своем бытии все равно оказываются центрированными на православную систему ценностей, целей и смыслов существования, как на определяющую истоки всякого духовного бытия в России в качестве русского.
      К собственно русским следует присовокупить и иные народы России, идентифицирующие себя с православными архетипами, просто с русским языком, культурой и историей, и не только славянские. Итоговая цифра становится достаточно внушительной для этнической, цивилизационной, культурной и духовной самодостаточности России. В этом смысле цивилизационное многообразие России, как это ни странно звучит, базируется на колоссальном цивилизационном однообразии и единстве России, на русско-российских и, в частности, православных цивилизационных архетипах.
      В-третьих, совершенно недопустимо цивилизационные основы локальности цивилизации сводить только к религиозным и связанным с ними ценностям. Безусловно, они составляют самый глубокий и самый фундаментальный пласт цивилизационной идентичности любой локальной цивилизации, любого этноса. Они образуют своеобразное затравочное ядро, духовный керн любого генетического кода истории любой цивилизации. Но ими не исчерпываются все духовные пласты генетического кода истории, содержание всей системы архетипов социальности, духовности, культуры, сам способ проживания их в истории и самой истории. Поскольку люди не живут одними религиозными ценностями и не объединяются друг с другом только на основе религии, постольку проблему цивилизационной идентичности и цивилизационной интеграции нельзя свести только к религиозной идентичности, религиозной совместимости и интеграции. Хотя, повторяем, в цивилизационных основах истории и в процессах цивилизационной интеграции они играют совершенно особую роль, образуя исходный пункт цивилизационной идентичности и на этой основе цивилизационной интеграции, так как человек объединяет себя в первую очередь с тем, с чем себя идентифицирует, а религия - исходный пласт такой идентификации.
      В-четвертых, к интеграции способно не только то, что едино суть, не только подобное, но и различное. Более того, подлинное единство - это как раз такое, которое достигается не в единстве подобного, а в единстве многообразного и многоразличного. Сама проблема единства - это все-таки проблема единства не подобного, а многообразного, поиск сущностных оснований единства многообразного. И в данном случае, несмотря на различия в религиозно-духовных архетипах и связанных с ними ценностях, разные этносы с разными исповедальными ценностями могут и обнаруживают много общего в самом способе их проживания в истории и, соответственно, в единстве с той и в той истории, которую они проживают.
      Сказанное ставит под сомнение справедливость тезиса о принципиальной несовместимости на евразийских просторах России многообразия существующих исповедальных ценностей. Помимо того, что есть немало ценностей и факторов с выраженным объединительным характером и потенциалом, к примеру, всех и все объединяющий русский язык; помимо того, что социокультурное пространство России есть пространство, в котором все-таки доминируют архетипы русской культуры и русской духовности, превращающие евразийское пространство России в русско-российское цивилизационное пространство, есть единство, обусловленное общностью в самом способе проживания разных архетипов социальности, культуры, духовности - в способе их объективации в истории. На эту сторону проблемы цивилизационной идентичности стоит обратить особое внимание. Есть цивилизационное единство, достигаемое через единство в самом способе проживания своей истории и в нем и через него в самых различных исповедальных ценностях и связанных с ними различиях в архетипах социальности, культуры, духовности. В России этот способ проживания истории - истории в человеке и человека в истории - является русско-российским. Именно он втягивает в процессы интеграции социокультурное и духовное многообразие российской Евразии, превращая его в многообразие одной истории, одного способа бытия в истории - в российское многообразие и в русско-российский способ бытия в истории. И эта проблема проблема интеграции русско-российской цивилизации, обретения своей русско-российской идентичности, намного упростилась после распада СССР, в условиях исторического одиночества России.
      Есть другой проект цивилизационной идентичности для России, другой подход к осмыслению ее цивилизационных основ - евразийский, вновь необычайно актуализированный процессами распада российского социума в конце ХХ века, имеющего слишком много общих аналогов с той цивилизационной катастрофой, которая постигла Россию в Октябре 1917-го. Евразийство, возникшее в 20-х годах ХХ столетия, стало одним из ответов русской интеллигенции на исторические потрясения начала столетия, на необходимость поиска подлинной исторической и цивилизационной идентичности России, национальным ответом на большевистский слом этой идентичности, попыткой обрести для России внятные и исторически вменяемые цивилизационные перспективы.
      Была поставлена задача создать новую русскую, а в итоге российскую идеологию с адекватным этнокультурным, цивилизационным потенциалом, центрированным не только на осмысление всего происшедшего в России и с Россией, но и на этой основе способной сформулировать новые ценности идентичности, цели и смыслы бытия, новые методы, новый образ действия в истории. Все это с необходимостью определяется тем, как понимается цивилизационный феномен России, с какими цивилизационными основами он идентифицируется и в чем их суть. В истории объективируется только то, что есть в цивилизационном сознании и самосознании нации, только то, чем она действительно является в истории.
      Евразийство исходит из евразийского положения и происхождения России как бесспорного факта. И география здесь уже много объясняет в специфике цивилизационного феномена России. Природа не разделила Европу и Азию океанами, она расположила их на одном суперматерике - Евразии. На нем Россия - единственное государство, почти равномерно распределенное между Европой и Азией, тем самым занимающее на этом суперконтиненте совершенно уникальное место, как бы определяющее ее роль в общецивилизационных процессах мировой истории в качестве связующего Запад и Восток цивилизационного начала. Место России уникально и по другим географическим составляющим - климату, по преимуществу резко континентальному с большими сезонными перепадами температур и очень коротким периодом вегетации у растений, ландшафту, по преимуществу равнинному, биоэнергетике, богатству минеральных ресурсов, необычайной свободе пространства, бесконечно уходящего за горизонт... Все это и многое другое через природное наполнение человеческого бытия не могло не сказаться на его истории, этничности, культуре, духовности.
      Так, евразийское расположение России определило специфику российской этничности, не только ее состав, но и те этнические синтезы, которые лежат в основе главных направлений этнических процессов на евразийских просторах России, в основах бытия самой русской нации. Она русская, конечно же, прежде всего потому, что славянская, но она впитала в себя как раз в силу своего евразийского расположения и другие этнические потоки, типичные для российской Евразии, по преимуществу финно-угорские и тюркские. Но в ней присутствуют и другие этнические субстраты, наслоившиеся на первичную славянскую основу - и балтийский, и германский, и кавказский, и монгольский. Все эти этнические синтезы не могли не привести к взаимодействию и взаимовлиянию и в других сферах человеческого бытия культуре, духовности, экономике, политике. Итогом стали широкие и глубокие исторические синтезы, приведшие к мощным объединительным процессам на евразийских просторах России, базой которых стало евразийское положение России.
      Таким образом, с Евразией-Россией необходимо считаться как с фактом, с ее своеобразием как России, которое во многом имеет евразийское происхождение, а потому и евразийское объяснение. И евразийский проект цивилизационной идентичной России отражает это евразийское своеобразие России и евразийские корни этого своеобразия. А посему нет ничего предосудительного в евразийском проекте цивилизационной идентичности России. В частности, и в том, что "мы должны осознать себя евразийцами, чтобы осознать себя русскими", что "Евразия предстает перед нами как возглавляемый Россией особый культурный мир", а нация не должна желать быть и жить как другие, а должна быть сама собой, не должна желать себе иной исторической судьбы, чем та, которая определяется ее историей и ее местом в цивилизационных потоках мировой историей. А в них евразийская составляющая - геополитическая, историческая, культурная и духовная занимает вполне определенное и многое объясняющее место, но отнюдь не все объясняющее. И в этой связи Евразию-Россию-факта следует отделять от Евразии-России-мифа и не только дефисом. И даже не только тем, что поставить в начале словосочетания, Евразию или Россию. Проблема имеет более глубокие пласты залегания, чем те, которые определяются очевидностями евразийских корней России.
      Прежде всего, нет и не было никакого евразийского субъекта истории, некоего евразийского славяно-тюркского суперэтноса со своим евразийским самосознанием. Да, есть далеко зашедшие межэтнические связи, которые, однако, не привели к формированию единого евразийского этноса. Иначе не было бы распада СССР, который распадался как раз по этнонациональным признакам, похоронив под своими обломками идею единого евразийского славяно-тюркского суперэтноса. Большая часть этносов, населявших Советский Союз, предпочла идентифицировать себя не с наднациональными, евразийскими этнокультурными структурами, а с глубоко национальными формами бытия в истории. России не удалось до конца объединить даже восточное славянство, то, что, собственно, и делало ее Россией и что после распада СССР наиболее болезненно ударило по самой идее Великой России, по самому объединительному потенциалу России и русской нации.
      Что же в этой связи говорить о суперэтносе? Эта тенденция к единению, которая не стала фактом, привела к множеству переходных славяно-тюркских форм, но не завершилась в реальностях евразийского суперэтноса и, думается, как раз потому, что была связана с наднациональными формами интеграции в истории, в пространстве которой доминируют национальные формы идентичности и интеграции. Не случайно поэтому, что наиболее существенные результаты интеграционные процессы приносили там и тогда, где и когда их основу составляли русско-российские этнокультурные структуры. Они и сохранили себя после распада СССР.
      Соответственно, нет никаких серьезных оснований говорить и о реальности особой евразийской суперкультуры. Термин "евразийская", отражая факт взаимодействия и взаимовлияния культур на просторах российской Евразии, вместе с тем не выражает ее подлинной национальной специфики, ничего не говорит о доминирующем языке и культурных формах, определяющих суть евразийской культуры. А они при любом рассмотрении оказываются русско-российскими. Несмотря на свое евразийское положение, несмотря на евразийские этнокультурные синтезы на протяжении всей истории России, результатами этих синтезов стал русский этнос и российская культура, локальность русско-российской, а не евразийской цивилизации. Справедливость сказанного находит свое подтверждение в тех очевидных для всех и каждого фактах, что связующим этническим началом на просторах не только российской Евразии, но и бывшего СССР был и пока остается русский этнос, культурным была и остается русская культура.
      Нравится это кому-то или нет, но цивилизационная инфраструктура СНГ еще долго будет оставаться русско-российской, хотя исход русского этноса из ряда республик бывшего СССР предопределяет и исход из них и русской культуры, и русско-российской цивилизационной инфраструктуры. Россия уходит из СНГ как Россия, как русско-российская, а не евразийская цивилизация, как русская, а не евразийская культура. Россия-СССР обламывается с тех своих краев, которые не являются русско-российскими, которые не идентифицируют себя с русско-российской цивилизацией, ее русско-российским ядром.
      Все это ставит под сомнение истинность основополагающего тезиса евразийства: "Россия будет спасена как евразийская держава и только через евразийство". Он размывает и без того основательно разрушенное после всех цивилизационных экспериментов ХХ века русско-российское этнокультурное ядро России-цивилизации, навязывая в очередной раз русским и России наднациональные формы идентичности и на этой основе наднациональные формы исторической интеграции. Россия исторически основательно истощена и дезориентирована наднациональными проектами идентичности и интеграции. Истощена потому, что дезориентирована и дезорганизована теми формами исторического бытия, которые не идентичны ее русско-российской национальной, культурной и цивилизационной сущности. Россия больше не может объединять то, что не является Россией, что разрушает ее русско-российскую суть. Россия объединяет Евразию, но только собой, Россией, а не Евразией, которая в этой связи и на этой основе превращается из просто Евразии в российскую Евразию.
      Все это - серьезные основания для того, чтобы считать больше соответствующей исторической истине другую историческую перспективу России: Россия будет спасена собой, только Россией, только изнутри, из глубин своего национального духа, только тем, что будет утверждать себя в качестве России и только через свою русско-российскую суть. Она, как Россия, сильна настолько, насколько велика ее решимость быть Россией. А потому все, что не является в России Россией, потенциально представляет угрозу для России, ценностям ее цивилизационной идентичности.
      Бесспорно, евразийские мотивы присутствуют в процессах и национальной, и культурной, и цивилизационной идентификации как русских, так и России, но не они определяют их русско-российскую суть и, соответственно, природу русско-российской цивилизации. Подобно тому, как нет азиатской цивилизации вообще, а есть исламская, индуистская, буддистская, конфуцианско-китайская, японская - воплощающиеся в конкретных этнокультурных формах с конкретным генетическим кодом истории, так нет и евразийской цивилизации вообще, а есть конкретная этнокультурная форма ее бытия - русско-российская с конкретным русско-российским генетическим кодом истории.
      У евразийского проекта цивилизационной идентичности России есть еще один принципиальный изъян - придание непомерного значения в исторических, культурных и духовных синтезах на евразийских просторах России азиатским компонентам, естественно, в ущерб европейским. Отдаление России от Запада и приближение к Востоку, преувеличенное представление о роли Востока в исторических, культурных и духовных судьбах России вытекало из общих историософских установок евразийства, в которых не последнюю роль играли взгляды на исчерпание Западом своих духовно-исторических потенций. Такие представления об исторических перспективах Запада, навеянные сложностями его исторического развития в 20-30-х годах ХХ столетия, в дальнейшем, однако, не нашли своего подтверждения в практике исторического творчества. Запад как был, так и остается одним из цивилизационных лидеров современной истории и в научно обозримой перспективе ее развития. Нет никаких оснований, обоснованных практикой современного исторического творчества, ожидать каких-то особых "исторических откровений" с Востока, способных перевернуть весь ход современной истории, соотношение и роль действующих в ней локально цивилизационных сил.
      Запад остается Западом, предельно самодостаточной цивилизацией, настолько, что нет никаких оснований говорить о том, что ему на смену идет какой-то новый азиатский или евразийский цивилизационный проект бытия человечества в истории, более предпочтительный, чем, собственно, сам европейский. Тем более что с последовательно цивилизационной точки зрения, нет единого, имеющего одинаковое значение для всех, цивилизационного проекта в истории, нет более или менее предпочтительных цивилизационных способов бытия в истории. Все локальные цивилизации принципиально равны и равноценны, каждая из них предпочтительнее всякой иной, но только для себя самой.
      О цивилизационных преимуществах или недостатках можно говорить лишь в одном, строго определенном смысле - в связи с теми цивилизационными ограничениями или преимуществами в системе архетипов социальности, культуры, духовности, в самом способе их проживания в истории, которые создает та или иная локальная цивилизация для продолжения формационного прогресса истории. При этом эти преимущества или ограничения носят не вечный, а временный характер. Они определяются процессами и результатами цивилизационной модернизации локальной цивилизации, решением задач ее адаптации к целям и задачам формационного прогресса. В этом смысле европейская цивилизация давала и дает образцы цивилизационной модернизации, отвечающей основным целям и задачам переживаемого этапа формационного прогресса. Она - не завершение всемирной истории, она все еще общепризнанный лидер и цивилизационного, и формационного бытия человечества.
      Таким образом, с одной стороны, исторические, культурные и духовные корни, связывающие Россию с Европой, не следует абсолютизировать, превращать в очередное иго, на этот раз европейское. Как иго, оно должно быть сброшено точно так же, как и монголо-татарское, ибо в человеческой истории нет ничего разрушительнее того, что разрушает основы цивилизационной идентичности в истории. Именно поэтому Россия не может сблизиться с Европой настолько, чтобы раствориться в ней, перестать быть Россией. Именно поэтому она - Россия. Но, с другой стороны, это еще не основание для другой крайности, для того, чтобы рушить все связи, связывающие Россию с Европой и вне которых она также не может быть Россией. Мы не можем уйти от своей христианской судьбы, от общехристианских культурных и духовных архетипов, от общехристианского цивилизационного универсума. Но это не значит, что мы составная часть локальности европейской цивилизации, ибо общехристианский цивилизационный универсум не исчерпывается ею, у него есть и другие локальные воплощения.
      В наших отношениях с Европой нам всегда дано нечто иное для того, чтобы быть нечто иным, чем Европа, уготована иная историческая, культурная и духовная судьба - быть Россией, центром русско-российского локального воплощения общехристианской исторической судьбы.