Наконец, как утверждал М. И. Артамонов, "вполне вероятно, что поход Руси на Константинополь в 941 г. был организован с ведома и при сочувствии хазар"5', правда, здесь явно слишком "мягкая" формулировка ("сочувствие"). По основательному мнению С. А. Плетневой, еще в IX веке "самые неприязненные отношения... установились у Хазарии с Византией"52.
      Что же касается отношений Руси и Византии, они приобретают самый дружелюбный характер со времени княжения Ольги, которая прибыла с посольством в Царьград, захватив с собой, по-видимому, и юного Святослава; он путешествовал инкогнито, как некий "близкий родственник" (в византийском обозначении - "анепсий"53). Небеспочвенно и мнение, что Ольга пыталась женить Святослава на дочери императора Константина; это в искаженном виде отразила "Повесть временных лет", где рассказано о невероятном намерении женатого императора вступить в брак с самой Ольгой54.
      Тесный союз с Византией был, в частности, вызван необходимостью противостоять Хазарскому каганату. И нужно прямо сказать, что продолжающиеся до сего времени попытки истолкования "Слова о законе и Благодати" Илариона как некоего выступления против Византии не выдерживают проверки историческими фактами. В частности, явно неубедительно давнее стремление как-то связать "Слово" Илариона с походом сына Ярослава Мудрого Владимира в Царьград в 1043 году.
      Польский византолог и русист А.В. Поппэ с предельной убедительностью доказал, что все русские походы второй половины Х - XI веков в византийские владения были совершены по просьбе тех или иных властителей самой Византии (поход Святослава в 968 году - по просьбе посла Калокира, а через него самого императора Никифора II Фоки; поход Владимира в 988 - 989 годах - по личной просьбе императора Василия II; поход Сфенга, которого называли братом Владимира, в 1016 году - по просьбе того же Василия II и т.д.).
      Другой вопрос - что по мере развития событий (как, например, в случае со Святославом) обстановка могла осложниться и русские войска вступали в конфликт с пригласившей их Византией. Однако заранее целенаправленных действий против Царьграда Русь, начиная со времени Ольги, не предпринимала. И это вполне понятно: ведь Византия никогда ничем не угрожала Руси (уже хотя бы потому, что границы ее собственной территории проходили за тысячу километров от Киева) и была, так сказать, необходимой для Руси и в экономическом, и в культурном отношении.
      Все это, повторяю, хорошо раскрыто в ряде работ А. В. Поппэ - прежде всего, в его книге "Государство и церковь на Руси в XI веке"55, а также в изданных у нас статьях "Русские митрополии Константинопольской патриархии в XI столетии"56 и "О причине похода Владимира Святославича на Корсунь 988 989 гг."57.
      Трудно сомневаться в том, что поход Владимира Ярославича в 1043 году был вызван теми или иными деятелями самой Византии. А.В. Поппэ полагает, что русское войско пригласил в 1043 году претендент на византийский престол полководец Георгий Маниак. Г.Г. Литаврин подверг этот вывод весьма основательным сомнениям и обратил внимание на другое, гораздо более существенное обстоятельство58. Дело в том, что с 1028 года византийской императрицей была двоюродная сестра Ярослава Мудрого Зоя (дочь императора Константина VIII, сестра которого Анна стала супругой Владимира Святого). У Зои была вообще нелегкая судьба, а в 1042 году она была свергнута и пострижена в монахини (ранее была пострижена и ее сестра Феодора), и только народные волнения заставили вернуть ее на престол. Затем она вышла замуж, и новый император Константин IX Мономах подвергал ее унижениям, в частности пытался заменить ее на троне своей любовницей Склиреной.
      Г.Г. Литаврин пишет: "Вполне вероятно, что при русском дворе с некоторой тревогой и неудовольствием следили за развитием событий... Идея наследственности высшей власти пустила на Руси в это время гораздо более глубокие корни, чем в Византии (это ясно видно, между прочим, и в "Слове о законе и Благодати", возводящем власть к "к старому Игорю".- В.К.). Последние представительницы Македонской династии, Зоя и Феодора, были связаны... узами родства с русским двором... Не могло не беспокоить русский двор и известие о смутах и унижающей скипетр империи неразберихе при дворе на Босфоре"59. Не исключено, что Зоя, оказавшись в тяжком положении, в конце концов тайно обратилась за помощью к двоюродному брату, Ярославу Мудрому.
      И поход Владимира Ярославича в Царьград не был направлен против Византии как таковой, а явился попыткой поддержать те или иные силы при византийском дворе. Как подчеркивает Г. Г. Литаврин, накануне 1043 года "постоянные дружеские связи Руси и Византии непрерывно углублялись и крепли... Мало того, в то самое время, когда русская рать отправлялась в поход... в Киеве византийские мастера трудились над украшением интерьера св. Софии, а в столице империи пребывали во множестве русские купцы и воины, несшие здесь союзническую службу"60.
      Стоит добавить, что в 1046 году либо, может быть, несколько позже, но, так или иначе, всего лишь через несколько лет после похода Владимира Ярославича, его младший брат Всеволод вступил в брак с дочерью Константина IX Мономаха61; в 1053 году у них родился сын - Владимир Мономах.
      Словом, "враждебные отношения" Руси и Византии, в свете которых ряд исследователей пытается истолковывать и "Слово о законе и Благодати", и деятельность Илариона в целом,- это историографический миф. Поход 1043 года был вызван не враждебностью к Византии, а, напротив,- озабоченностью судьбой правящей династии или даже судьбой империи в целом.
      Без вышеизложенных фактов, обрисовывающих историческую реальность IX XI веков, невозможно понять истинный смысл творчества Илариона. В новейшей работе по истории Древней Руси справедливо сказано: "Государство "Русская земля" развивалось и крепло в борьбе с хазарской экспансией"62. Это, в сущности, и воплощено в основном содержании "Слова о законе и Благодати".
      Но, разумеется, не менее существенны для истории становления Руси были и ее взаимоотношения с Византией - в особенности со времен княгини Ольги, то есть с 945 года, за сто лет до "Слова о законе и Благодати". Как справедливо писал А. П. Новосельцев, Ольга "проводила политику сближения с Византией... В период ее правления по просьбе византийского правительства в различных районах Средиземноморья на стороне византийцев действовали русские вспомогательные войска (русские дружины воевали тогда в Малой Азии, Сирии, на островах Средиземного моря)"63. Это тем более относится к последующему времени - к эпохам Владимира Святого и Ярослава Мудрого.
      Подводя итоги осмысления "Слова о законе и Благодати" Илариона, М. Н. Тихомиров, который умел, как, пожалуй, никто из историков, сочетать точнейшее следование фактам с самыми широкими обобщениями, писал: "Под видом церковной проповеди Иларион, в сущности, поднял крупнейшие политические вопросы своего времени, связанные со сношениями Киевской Руси с остатками Хазарского каганата и с Византийской империей"64.
      Конечно, это только, так сказать, земной "фундамент", "исходная ситуация" творения Илариона. Он возводит над ней "здание" многостороннего и исключительно весомого духовного смысла - и смысла всецело позитивного, утверждающего. И все же историческая реальность эпохи сыграла, несомненно, громадную роль в творчестве Илариона.
      "Политические вопросы" становятся в "Слове о законе и Благодати" подосновой глубокой, полной значения историософской концепции, а "решение" этих вопросов совершается на пути утверждения высших нравственных идеалов, которые обобщены в понятии Благодати. В самое последнее время началось все расширяющееся изучение этого конкретного духовного содержания творчества Илариона65.
      Вполне закономерно, что "Слово о законе и Благодати" - это первое творение русской литературы - имеет последовательно синкретический характер. Элементы повествования сливаются в нем с обнаженным движением мысли, пластичная образность - с полными значения риторическими формулами. И столь же естественно, что сегодня "Слово" изучают не только литературоведы, но в равной мере и философы, политологи, правоведы и т. д. Это наша первая великая книга важна и необходима для всех. Можно с полным правом сказать, что из нее, как из семени, выросло гигантское древо и литературы, и мысли России (стоит напомнить, что в течение последующих пяти столетий, до XVIII века, "Слово о законе и Благодати" было в центре внимания просвещенных людей).
      Для меня нет сомнения, что глубокое изучение "Слова о законе и Благодати" способно доказать, что в нем уже начинало складываться то целостное понимание России и мира, человека и истории, истины и добра, которое гораздо позднее, в XIX - XX веках, воплотилось с наибольшей мощью и открытостью в русской классической литературе и мысли - в творчестве Пушкина и Достоевского66, Гоголя и Ивана Киреевского, Александра Блока и Павла Флоренского, Михаила Булгакова и Бахтина.
      И освоение наследия Илариона должно стать основополагающим, исходным пунктом изучения отечественной литературы и мысли. Нынешние публикации этого наследия и выходящие одна за другой работы о нем - по моему убеждению, одно из самых важных для развития культуры явлений нашего переломного времени.
      ? ? ?
      Данное сочинение первоначально публиковалось в журнале "Вопросы литературы", где вслед за ним была напечатана полемическая статья М. Робинсона и Л. Сазоновой. Основная их полемика направлена против цитируемой мной работы М.Н.Тихомирова. М. Робинсон и Л. Сазонова, как это ни странно, сочли возможным предъявить крупнейшему историку обвинения в полной необоснованности концепции и, более того, в невежестве... При этом вся их аргументация, по сути дела, сводится к многочисленным ссылкам (их около 20) на трактат М. И. Артамонова "История хазар", который они рассматривают как некое абсолютно бесспорное и "последнее" слово о хазарах. Полемисты внушают читателю, что М.Н. Тихомиров не смог или не сумел освоить это последнее слово и потому впал в грубейшие "ошибки".
      Между тем на деле М. Н. Тихомиров самым внимательным образом следил за ходом исследования хазарской проблемы и в нашей стране, и за рубежом67 и, конечно, был хорошо знаком с трактатом М.И. Артамонова. Моим оппонентам следовало бы знать, что трактат этот был в основном написан и отчасти даже опубликован68 еще в 1930-х годах (о чем, кстати, сам автор сообщает в предисловии) и не раз являлся предметом обсуждения. Все дело в том, что острые, но нередко малоплодотворные споры вокруг хазарской проблемы надолго задержали выход в свет книги М. И. Артамонова.
      Несомненно, что книга эта - очень ценный и серьезный труд, но все же те или иные ее положения - и в частности характеристика взаимоотношений Хазарского каганата и Руси - давно устарели. Собственно говоря, это неизбежно должно было произойти за целых пятьдесят лет, которые отделяют нас от того времени, когда сложилась историческая концепция М. И. Артамонова.
      Многие детали статьи М. Робинсона и Л. Сазоновой ясно свидетельствуют о том, что в процессе ее написания авторы впервые стали знакомиться с обширной литературой о Хазарском каганате. Это явствует, например, из того, что они пишут о взглядах выдающегося ученого Л. Н. Гумилева. В моей статье названа только его книга "Открытие Хазарии" (1966), и М. Робинсон и Л. Сазонова, понятно, ограничились знакомством лишь с нею. Между тем, называя книгу Л. Н. Гумилева в числе нескольких книг других авторов, я - и это было необходимо - добавил: "...а также многочисленные статьи этих и десятков других исследователей". В названной книге Л. Н. Гумилев почти не касался проблемы взаимоотношений Хазарского каганата и Руси. Но М. Робинсон и Л. Сазонова совершенно опрометчиво зачислили его в число единомышленников М. И. Артамонова и самих себя. Если бы они познакомились не только с названной мной ранней книгой Л. Н. Гумилева "Открытие Хазарии", а и с рядом написанных им позже статей, и особенно с его неопубликованными, но депонированными в ВИНИТИ работами, они увидели бы, что им ни в коем случае не следовало бы ссылаться на авторитет Л. Н. Гумилева.
      Ибо в работах Л.Н. Гумилева те представления об отношениях Хазарского каганата и Руси, которые изложены в моей статье, предстают в гораздо более резком, так сказать, крайнем выражении. Например, в своей статье "Сказание о хазарской дани" (1974) Л. Н. Гумилев, в сущности, начисто отвергает концепцию М.И. Артамонова, который в свое время был его учителем, и доказывает, что уже при Олеге Вещем, то есть в конце IX - начале Х века, Русь потерпела сокрушительное поражение от хазар, и Олег "в наследство Игорю... оставил не могучее государство, а зону влияния Хазарского каганата"69, который в конечном счете "сумел подчинить себе русских князей до такой степени, что они превратились в его подручников и слуг, отдававших жизнь за чуждые им интересы"70. Далее говорится, что Олег и Игорь "потерпели от Хазарии поражение, чуть было не приведшее Русь к гибели. Летописец Нестор об этой странице истории умолчал"71.
      Словом, предпринятая М.Робинсоном и Л.Сазоновой попытка опереться на Л. Н. Гумилева свидетельствует об их, если угодно, крайне непродуманном отношении к делу.
      Не буду опровергать других несообразностей статьи М.Робинсона и Л.Сазоновой, так как "случай с Гумилевым" вполне очевидно свидетельствует об их неподготовленности к обсуждению вопроса о взаимоотношениях Руси с Хазарским каганатом.
      Скажу лишь еще раз в заключение о том, что в высшей степени прискорбна та попытка третировать суждения М.Н. Тихомирова, которая, по сути дела, легла в основу статьи М.Робинсона и Л.Сазоновой (они назойливо пишут о "незнании", "ошибках", "неточностях", "грехах", "упрощениях", "незнакомстве" и т. п., будто бы характерных для этого ученого). Не боясь высоких слов, можно с полным правом назвать М. Н. Тихомирова одним из главных творцов отечественной исторической науки. И не может не восхищать тот факт, что ученый уже четверть века назад, в начале 1960-х годов, прозорливо видел грядущий путь решения "хазарской проблемы", как, впрочем, и многих других проблем истории Древней Руси.
      ПРИМЕЧАНИЯ
      1 Древнерусские княжеские уставы Х - XV веков. М., 1976. С. 86.
      2 См.: Щапов Я. Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси. XI - XIV вв. М., 1972. С. 227.
      3 Памятники литературы Древней Руси: Начало русской литературы XI начала XII века. М., 1978. С. 167.
      4 Перевод Д. С. Лихачева.
      5 Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. Спб., 1908. С. 417 - 419.
      6 См.: Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 66 - 71.
      7 Сапунов Б. В. Книга в России в XI - XIII вв. Л., 1978. С. 82.
      8 Греков Б. Д. Культура Киевской Руси. М.- Л., 1944. С. 66.
      9 Новый мир. 1987. № 10. С. 248 - 249.
      10 Жуковская Л. П. Сколько книг было в Древней Руси?//Рус. речь. 1971. № 1. С. 73 - 80.
      11 См.: Никольская А. Б. Слово митрополита Киевского Илариона о позднейшей литературной традиции // Slavia, 1928 - 1929. Rоc. 7. Seл. 3, 4.
      12 Помимо того, в 1906 году опубликован небольшой фрагмент "Слова" по древнейшей из сохранившихся рукописей XIII века.
      13 Если не считать "обязательных" параграфов об Иларионе в различных курсах истории древнерусской литературы и культуры.
      14 О причинах этого похода еще будет идти речь.
      16 Тихомиров М. Н. Русская культура X - XVIII веков. М., 1968. С. 130-131.
      16 Тихомиров М. Н. Указ. соч. С. 132.
      17 См., напр., книги: Плетнева С. А. От кочевий к городам. М., 1967; Она же. Хазары. М., 1976. 2-е изд., 1986; Она же. Кочевники Средневековья. М., 1982; Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. М., 1966; Гадло А. В. Эпическая история Северного Кавказа. Л., 1979; Магомедов М. Г. Образование Хазарского каганата. М., 1983; Маяцкое городище: Тр. сов.-болг.-венг. экспедиции. М., 1984; Михеев В. К. Подонье в составе Хазарского каганата. Харьков, 1985, а также многочисленные статьи этих и десятков других исследователей.
      18 Рыбаков Б. А. Русь и Хазария // Академику Б. Д. Грекову ко дню семидесятилетия: Сб. ст. М., 1982. С. 76, 88. Выделено мною.- В. К.
      19 Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М., 1982. С. 377. Выделено мною.- В. К.
      20 Плетнева С. А. От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура. М., 1967. С. 190.
      21 Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу/Пер. и коммент. А. П. Ковалевского. М.- Л., 1939. С. 86.
      22 Имеются в виду, по всей вероятности, поляне и радимичи, территории которых были отделены от центра Хазарского каганата территориями северян и вятичей, в силу чего племена эти были не так хорошо известны хазарам и вместо конкретных племенных имен в письме дано "родовое" имя - славяне.
      23 Коковцов П.Н. Еврейско-хазарская переписка в Х веке. Л., 1932. С. 98-99.
      24 Формирование раннефеодальных славянских народностей. М., 1981. С. 48.
      25 Yеrnаodsку О. V. Аnсiеnt Russia. Nеw Haven. 1943. Р. 331-332.
      26 См. уже ставший классическим двухтомный труд: Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе: Горган и Поволжье в IX - Х вв. М., 1962. С. 224.
      27 Плетнева С. А. Кочевники средневековья. М., 1982. С. 117.
      28 Там же. С. 117 - 120.
      29 Там же. С. 120.
      30 Сахаров А. Н. Мы от рода русского...: Рождение русской дипломатии. Л., 1986. С. 263.
      31 Память и похвала Иакова Мниха и житие князя Владимира по древнейшему списку // Крат. сообщ. Ин-та славяноведения АН СССР. 1963. № 37. С. 71.
      32 См.: Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962. С. 435.
      33 Тихомиров М. Н. Указ. соч. С. 131.
      34 См. подробнее изложение этих событий в новейшей работе: Гадло А. В. К истории Тмутараканского княжества во второй половине XI в.//Славяно-русские древности. Л., 1988. Вып. 1. Историко-археологическое изучение Древней Руси: Итоги и основные проблемы. С. 194-213.
      35 См. об этом: Тихомиров М. Н. Русское летописание. М., 1979. С. 52 53 (работа 1960 года); Шаскольский И. П. Когда же возник город Киев? // Культура средневековой Руси. Л., 1974. С. 70 - 73.
      36 Архипов А. А. Об одном древнем названии Киева // История русского языка в древнейший период. М., 1984. С. 224 - 240.
      37 См.: Кирпичников А. И. Ладога и Ладожская земля VIII-Х вв. // Славяно-русские древности. Л., 1988. Вып. 1. С. 55.
      38 Коковцов П. К. Указ. изд. С. 122 - 123.
      39 Предыдущие - это, по-видимому, узы (гузы), жители Дербента, зихи (ср. джихеты - черкесское племя), мадьяры.
      40 В исследовании Н. А. Баскакова "Тюркская лексика в "Слове о полку Игореве"" (М., 1985), начальная часть которого (С. 5 - 48) посвящена эпохе хазарского ига, отмечено хазарское - "тот, кто господствует" (С. 44).
      41 Holb G., Pritsak O., Khasarian Hebrew Documents of the Tenth Century. Jthaka - London, 1982. Р. 57-58.
      42 См., напр.: Каргер М. К. Древний Киев: Очерки по истории материальной культуры Древнерус. государства. М.; Л., 1958. Т. 1. С. 136-137.
      43 Памятники истории Русского государства IX-XII вв. Л., 1936. С. 23.
      44 Культура Русского Севера. Л., 1988. С. 47 и далее.
      45 Это убедительно обосновал М. Н. Тихомиров в работе "Начало русской историографии" (1960); см. его книгу: Русское летописание. М., 1979. С. 52-53.
      46 В историографии немало говорится о более ранних походах Руси на византийские владения (Сурож и Амастриду), но достоверность этих сведений серьезно оспаривается.
      47 Реки в лесной Руси издавна были главными или даже единственными путями сообщения.
      48 Левченко М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956. С. 43.
      49 См. об этом: Сказания о начале славянской письменности. М., 1981. С. 115.
      50 Коковцов П. К. Указ. соч. С. 120.
      51 Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962. С. 375.
      52 Плетнева С. А. Хазары. М., 1986. С. 68.
      53 См.: Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 67. Эта догадка была подтверждена другими историками.
      54 См.: Ариньон Ж. П. Международные отношения Киевской Руси в середине Х в. и крещение Ольги//Визант. временник. 1980. Т. 41. С. 119-120.
      55 Poppe A. Paсstwo i Kosciol na Rusi w XI weku. Warszawa, 1968.
      66 Визант. временник. Т. 28. 1968. С. 85 - 108 и Т. 29. 1968. С. 95-104.
      57 Вести. Моск. ун-та. Сер. История. 1978. № 2. С. 45 - 58.
      58 Литаврин Г. Г. Борьба Руси против Византии в 1043 году // Исследования по истории славянских и балканских народов: Киевская Русь и ее славянские соседи. М., 1972. С. 178 - 222.
      59 Там же. С. 218.
      60 Там же. С. 178.
      61 Ее звали, по некоторым сведениям, Марией.
      62 Толочко П. П. Древняя Русь. Киев, 1987. С. 28.
      63 Новосельцев А. П. Киевская Русь и страны Востока // Вопр. истории, 1983. № 5. С. 25.
      64 Тихомиров М. Н. Указ. соч. С. 133. Выделено мною.- В. К.
      65 См., напр., новейшие работы: Горский В. С. Образ истории в памятниках общественной мысли Киевской Руси (на основе анализа "Слова о законе и Благодати" Илариона) // Историко-философский ежегодник. М., 1987. С. 119 - 138; Мильчаков В. В. "Слово о законе и Благодати" Илариона и теория казней божиих // Человек и история в средневековой философской мысли русского, украинского и белорусского народов. Киев, 1987. С. 50-55; Кармин В. А., Любимова Т. Б., Пилюгина Н. Б. Характер философского мышления Илариона в "Слове о законе и Благодати" // Там же. С. 58 - 68; Поляков А. И. Метод символической экзегезы в историософской теологии Илариона Киевского // Идейно-философское наследие Илариона Киевского. М., 1986. Ч. II. С. 56-81; Макаров А. И. Нравственные воззрения Илариона Киевского // Там же. С. 96-111; а также ряд других исследований.
      66 О внутренней связи творческого мира этих художников и Илариона я писал в статье "И назовет меня всяк сущий в ней язык...": Заметки о своеобразии русской литературы" (Наш современник. 1981. № 11. С. 158-160).
      67 См., напр., книгу: Рукописное наследие академика М. Н. Тихомирова... Научное описание. М., 1974; из нее ясно, что ученый поддерживал контакты и с отечественными (Б. Н. Заходер, Н. Я. Половой, С. М. Шапшал и др.), и с зарубежными (А. Н. Поляк, В. А. Мошин и др.) "хазароведами".
      68 Основное содержание трактата М. И. Артамонова изложено (в чем нетрудно убедиться) в посвященных хазарам разделах изданной в 1939 году на правах рукописи (тираж - 250 экз.) "Истории СССР с древнейших времен до образования Русского государства".
      69 Рус. лит. 1974. № 3. С. 167.
      70 Там же. С. 168.
      71 Там же. С. 172.
      О РЕВОЛЮЦИИ И СОЦИАЛИЗМЕ - ВСЕРЬЕЗ136
      (1990)
      Один из старейших и, замечу, наиболее достойных уважения руководителей редакции "Литературной газеты" в недавнем разговоре напомнил мне о том, как двадцать с лишним лет назад он категорически настаивал, чтобы я так или иначе ввел в свою публикуемую газетой статью слово "социализм", а я столь же категорически отказывался (пытаясь, в частности, отговориться тем, что я не член партии, а потому и не должен и даже, так сказать, не вправе рассуждать о социализме).
      Отказывался я вовсе не потому, что не желал говорить о социализме, но потому, что никто не стал бы тогда публиковать мое действительное мнение об этом общественном строе - статья даже не дошла бы до цензуры...
      Характернейшее явление сегодняшнего дня: авторы и ораторы, называющие себя "демократами", "радикалами" и т. п. (Ю.Афанасьев, Н.Травкин, Г.Попов и т. д.), в подавляющем своем большинстве всего несколько лет назад без всяких колебаний восхваляли революцию и социализм; теперь они же, не опираясь на какие-либо серьезные размышления, проклинают ту же самую революцию и социализм.
      Подчас в их адрес раздаются упреки "нравственного" порядка: негоже, мол, так "радикально" изменять за короткий срок свою "позицию". Но гораздо, даже неизмеримо печальнее другое: ведь совершенно ясно, что невозможно столь быстро выработать серьезное и основательное понимание истории и современности. Почти все те, кто сегодня проклинает революцию и социализм, попросту поменяли прежний, так сказать, плюс на нынешний минус, в чем и выразилась вся их "мыслительная работа"...
      Революция - это всегда своего рода геологический катаклизм, который так или иначе связан с бытием всего человечества и мировой историей в целом. И действительно, осмыслить его возможно лишь в этом глобальном контексте. Между тем взгляд многочисленных "толкователей", за редчайшими исключениями, словно бы приклеен к нескольким десятилетиям истории России в XX веке. Правда, не так уж редки попытки "прояснить" проблему с помощью легковесных экскурсов в более ранние эпохи русской же истории - в эпохи Ивана IV, Петра I или Николая I. Но этого рода аналогии, имеющие, в сущности, отнюдь не познавательный, а чисто спекулятивный характер, конечно же, не могут хоть что-нибудь прояснить (все сводится в конечном счете к воплям о "проклятой России", где, мол, только и возможны такая революция и такой социализм).
      Сейчас все озабочены тем, насколько малы или же откровенно ложны наши знания о своей истории 1910-1950 годов, которая и замалчивалась, и фальсифицировалась; однако только очень немногие задумываются над тем, что столь же затемнены и искажены в наших глазах и другие существеннейшие эпохи мировой истории - хотя бы, скажем, эпоха Великой Французской революции конца XVIII века - начала XIX века.
      Конечно, широко известно, что эта революция сбросила и затем казнила короля и королеву (чем "предвосхитила" 1918 год), вешала на фонарях аристократов, а позднее привела к взаимоуничтожению своих главных вождей ("предваряя" 1937 год) и завершилась диктатурой Наполеона (что заставляет вспомнить о Сталине). Однако в общем и целом та революция предстает в глазах множества людей, ужасающихся тем, что совершалось в их стране, как явление гораздо более или даже неизмеримо более благообразное (ведь это же все-таки Франция, а не Россия!) и даже по-своему "романтическое".
      На деле эта уже далекая (и потому, в частности, затянутая примиряющей дымкой истории) эпоха была вовсе не менее страшной, а во многих своих проявлениях даже более жестокой (или, скажем так, более откровенно жестокой), чем наше не столь давнее и еще кровоточащее прошлое.
      Чтобы всецело убедиться в этом, пришлось бы проштудировать давно не переиздававшиеся книги (скажем, Т. Карлейля и И.Тэна). Но, думаю, достаточно информативны будут и краткие выдержки из только что изданной (к сожалению, мизерным тиражом) книги В.Г.Ревуненкова "Очерки по истории Великой Французской революции" (Л., 1989), над которой автор работал тридцать с лишним лет и сумел создать более объективную картину, чем это характерно для книг, изданных в 1920 - 1970 годах.
      Задачей революции было уничтожение прежнего общественного строя ради нового, представлявшегося идеальным воплощением свободы, равенства и братства людей. 26 июля 1790 года один из главных вождей революции, Марат, обратился к народу с таким "конкретным" предложением: "Пять или шесть сотен отрубленных голов обеспечили бы вам спокойствие, свободу и счастье". Правда, всего через полгода Марат уже пришел к выводу, что для обеспечения всеобщей свободы и счастья этого слишком мало; в декабре 1790 года он писал, что, "возможно, потребуется отрубить пять-шесть тысяч голов, но если бы даже пришлось отрубить двадцать тысяч, нельзя колебаться ни одной минуты".
      Да, вначале могло казаться, что, за исключением сравнительно немногих (20 тысяч из 20 миллионов) людей, обладающих властью и привилегиями, весь народ должен радостно принять новый порядок. Но довольно скоро выяснилось, что это не так. И всего через полтора года пришлось создавать целую систему "революционного правосудия" или, вернее, массового террора, а Марат в издававшейся им газете "Друг народа" стал требовать уже "200 тысяч голов".
      "Система революционного правосудия,- показывает В.Г.Ревуненков,исходила, во-первых, из того, что наказывать следует не только активных врагов революции, но и тех, кто в силу своей темноты и несознательности проявлял безразличие к республиканскому делу (между прочим, до прямых "правовых" формулировок этого рода в революционной России не додумались.В.К.)... Во-вторых, эта система предполагала, что аресту подлежат не только лица, совершившие определенное преступление, но и лица, которые не совершали никаких преступлений, но представлялись "подозрительными" соответствующим властям (это уже вполне похоже на 1918-й и последующие годы.- В.К.)... В-третьих, эта система сначала ограничивала, а затем и вовсе отвергла (в законе от 22 прериаля) применение к тем, кого считали врагами революции, обычных форм судопроизводства; в процессах по этим делам не нужно было ни вызывать свидетелей, ни предъявлять уличающих документов, ни назначать защитников, ни даже подвергать подсудимых предварительному допросу (в этом наши "законники" 1920-1930 годов явно уступают французским, ибо хотя бы "видимость" допросов существовала.- В. К.)... Столь нигилистическая позиция в вопросах обеспечения революционной законности, которую занимали и правительственные комитеты, и революционные комитеты на местах, открывала простор для произвольных и необоснованных арестов, для всякого рода злоупотреблений, для проведения скандальных процессов расправ".
      И поскольку наказывать следовало и тех, кто "проявлял безразличие к республиканскому делу, ...карать не только предателей, но и равнодушных... тюрьмы эпохи,- заключает В.Г.Ревуненков,- оказались забитыми не столько дворянами и священниками, сколько людьми из народа".
      Самой "престижной", если можно так выразиться, была тогда казнь посредством выдающегося революционного изобретения - гильотины. Она, как и другие тогдашние казни (в отличие от казней в СССР), совершалась публично, при большом стечении зрителей, что уже само по себе было жестокой терроризирующей мерой. И только посредством гильотины было публично обезглавлено не менее 17 тысяч человек, среди которых оказались, в частности, величайший ученый той эпохи Антуан Лавуазье и наиболее выдающийся тогдашний французский поэт Андрэ Шенье... Но подавляющее большинство репрессированных (и в том числе казненных) были люди из народа. Так, из числа гильотинированных дворяне составили 6,25 процента, священники - 6,5 процента, а представители "третьего сословия" - то есть прежде всего крестьяне, рабочие, ремесленники - 85 процентов! Среди гильотинированных были и мальчики 13 - 14 лет, "которым, вследствие малорослости, нож гильотины приходился не на горло, а должен был размозжить череп".