20

— Где мальчики?

— Они внизу, Тед.

Дженет лежала рядом с бывшим супругом на гостиничной кровати.

— Это ты их выпроводила?

— Да, хотела немного отдохнуть.

— Хорошо, — Тед повернул голову к зашторенному окну. — Сколько времени?

— Еще рано.

— Я ужасно себя чувствую.

— Представляю.

— Почему занавески задернуты?

— Ты действительно хочешь это знать, Тед?

— Да.

— Потому что я боюсь смерти, — не сразу ответила Дженет, — Я выглянула и увидела большое пустое небо и большой пустой океан, даже не похожий на настоящий, — так, большой бассейн с дистиллированной водой, чистой, но стерильной... мертвой. Поэтому я задернула занавески.

Оба замолчали, и Дженет почувствовала, как прохладный воздух комнаты детской присыпкой ложится на ее руки и лицо.

— Я сам до чертиков боюсь смерти, — сказал Тед.

— Да, в конце все всегда сводится к этому, правда?

— Я скоро умру.

— Только не думай, что я буду плакать в три ручья, Тед.

— Хм. Да уж вряд ли.

— Ты как, протрезвел? — спросила Дженет.

— Пока я не шевелю головой, все в порядке. Меня больше развезло от солнца, чем от выпивки. Я и джина-то выпил всего ничего. — Он помолчал, — Ты сказала Ники? То есть я имею в виду — она знает, что я знаю?

— Нет, зачем?

— Просто так. Ты решила, что я на нее разозлюсь, верно? Что я ее брошу или выгоню из дома?

— Мелькнула такая мысль.

— И не собираюсь. Зол-то я, это точно. Но я ее не брошу.

— Вот это удивил.

— Дело не в том, о чем ты подумала, — сказал Тед.

— Дело всегда не в этом.

— У меня рак печени.

— Понятно.

Дженет потерла руки. В соседнем номере зазвонил телефон.

— Жарко здесь.

— По мне, так хорошо.

— И давно это у тебя?

— Осталось недолго.

— А поконкретнее?

— Месяцев девять.

Телефон за дверью перестал звонить.

— Да, ты умеешь удивлять, Тед Драммонд.

— Не хотелось бы, — он закрыл глаза. — Не говори Ники.

— Ничего не могу обещать, Тед. Слишком много тайн я уже знаю. Что-нибудь да всплывет.

— Как хочешь. Мне, собственно, все равно. Просто перед концом хотелось расплатиться по всем счетам. А эта вичинфекция, как теперь подумаю, просто облегчение — как будто мы оба члены одного большого клуба смертников.

— Должна отметить, что в проекте один или двое детишек.

— Да. Что-то мальчики припозднились.

Внизу, в холле, ожил, зашипел пылесос.

— Мне так спокойно здесь, Тед, — сказала Дженет. — А тебе?

— Да.

— Мне кажется, что мы в конце пьесы «Наш городок», где люди переговариваются между собой из своих могил.

— Хм.

— Именно такой мне всегда представлялась смерть, — сказала Дженет. — Будто мы лежим рядышком и мирно разговариваем. Может быть, целую вечность.

— От этой пьесы меня всегда мороз продирал.

— Знаю. Меня тоже. К таким пьесам должны прилагаться специальные предостережения. Но одно дело она сделала: мне стало ясно, на что может быть похожа смерть. И в то же время она избавила меня от мыслей о смерти.

— Я стараюсь не слишком много думать о смерти, — сказал Тед. — Но не могу остановиться. И никак не могу собраться и сказать Ники про свою печень.

— Но почему?

— Она помогала мне доказывать самому себе, что я все еще жив, молод и непотопляем. Как только она поймет, что мне крышка, я и сам начну думать, что крышка.

Дженет хихикнула.

— Что смешного? — спросил Тед.

— Ирония судьбы. Совсем как в рассказе О'Ген-ри. Она думает, что это ты ее бросишь.

Тед улыбнулся. Опять эти лошадиные американские зубы. Он протянул руку, Дженет дала ему свою, и так они и застыли, лежа рядом и глядя в потолок. По коридору ходили люди. Где-то хлопнула дверь.

— Уэйду с Брайаном уже давно следовало связать меня, но ты, негодница, все равно могла бы их остановить.

— Какая есть.

— Нет, на самом деле это я — дерьмо.

— Спорить не стану.

— Когда я стал плохим, Джен? Скажи, потому что ведь не всегда же я был таким плохим. Я был мужик что надо, когда у нас с тобой все только началось. Джен? Ты слушаешь?

— Да. Нет. Я в шоке. Никогда не думала, что услышу этот вопрос от тебя.

— Представь, что мы умерли. И можем говорить друг другу все, что захотим. Разве бы это не было лучше всего?

— Мы умерли, оба, мне это нравится, — ответила Дженет, помолчав.

— Да.

Несколько «харлеев» промчались, стреляя выхлопными трубами, далеко внизу.

— Мне кажется, ты стал плохим с тех пор, как начал изменять мне, — сказала Дженет. — По-моему, это началось через несколько лет после рождения Сары, вскоре после того, как мы переехали на Запад; с Вайолет, твоей секретаршей, которая так старалась быть со мной любезной.

— Молодец, — сказал Тед. — Раз — и прямо в точку!

— Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Она была первой?

— Да. Но это длилось недолго. Я охладел к ней, она стала распускать обо мне слухи, так что я пообещал послать ее папаше моментальные снимки, на которых я снимал ее голой. С тех пор ничего о ней не слышал.

— Моментальные снимки?

— Да — чувствуешь, как давно это было, — но именно с тех пор я стал баловаться порнухой. Ты ведь ничего про это не знала, верно? В моем офисе стоял здоровенный сейф с черт-те чем.

— Тебе бы покопаться в интернете, Тед.

— Да. Но я как-то перегорел и решил отделаться от этого дерьма году в семьдесят пятом. Помню, я допоздна оставался в офисе — тогда он был на Данс-мюир-стрит — и осторожно, ящик за ящиком, выбрасывал все на свалку. Но стоило мне от этого отделаться, я почувствовал себя еще грязнее и еще более опустошенным, чем когда это было заперто у меня в офисе. Наверно, именно тогда я понял, что пути назад нет. Тогда-то я и стал портиться.

— В семьдесят пятом. Пожалуй, что и так. Я не понимала, что творится в твоей половой жизни. Думала, это работа так тебя угнетает, — я имею в виду, что ты бросил аэронавтику ради нефтепроводов. Мне казалось, у тебя такое ощущение, будто тебе подрезали крылья. Словно у тебя земля ушла из-под ног.

— А ты когда-нибудь изменяла мне?

— Нет. Но могла бы. С Бобом Лейном, твоим приятелем-бухгалтером, на той вечеринке, когда вы с Уэйдом подняли шумиху на лужайке. Я подошла к самому краю.

— Тот вечер был просто кошмар.

— Я проплакала весь следующий день на скамейке возле корта.

— Черт. Прости. Надо было тебе согласиться.

— Ты что — серьезно?

— Серьезно. Легкая интрижка тебя бы развлекла.

— Ты прав. Она бы меня развлекла.

— А ты знала про мои проблемы с наркотиками?

— Твои проблемы с наркотиками?

— Кокаин, в начале восьмидесятых. До упаду.

— Я такая дурочка в том, что касается этих штук, — вздохнула Дженет. — Именно поэтому ты и выходил сухим из воды.

— Да, поэтому.

— Так вот на что пошли наши сбережения, — смекнула наконец Дженет, — и обвал цен на рынке в восемьдесят седьмом тут ни при чем.

— В точку, дорогая. Прости.

— Дело прошлое, — вздохнула Дженет.

— Сейчас я еще не такое дерьмо, каким мог бы стать, не завяжи я с наркотиками. Но, во-первых, мне не хватает на них денег, а во-вторых, хотелось умереть чистеньким. Понятно объясняю.

Мало-помалу все становилось для Дженет на свои места.

— Так, значит, ты обанкротился, потому что ухлопал все деньги на наркотики?

— Ну да, раз — и нету.

— Хм.

В коридоре прислуга переругивалась из-за того, кто положил или не положил полотенца того или не того типа, который нужно.

— Можно тебя обнять? — спросил Тед.

— Прямо сейчас?

— Да, прямо сейчас.

Дженет взвесила все плюсы и минусы этого предложения.

— Я когда-то очень тебя любила, Тед Драммонд.

— Я тоже очень тебя любил, дорогая.

— Ты хочешь обнять меня?

— Да, я хочу тебя обнять.

— Наша дочурка летит в космос, Тед.

— Наша дочурка.

Немного погодя оба уже спали рядышком, как близнецы в утробе, рука об руку.

21

Из телефонной будки на главном бульваре Дайтоны Уэйд набрал личный номер Сары. Брайан отправился в близлежащий магазинчик, торговавший безделушками с космической символикой.

— Сара?

— А, это ты?

— Хм. Что значит: «А, это ты?»

— Что значит, то и значит.

— Ты в порядке?

— Да, я в порядке.

Творится что-то неладное.

— Что случилось, сестричка?

— Уэйд, ты правда меня отрываешь, когда звонишь так.

— А что такого — у тебя опять тренировки? Может, мне лучше позвонить в четыре утра?

— Я совсем не то имела в виду.

— Сара, что случилось?

— «Сара, что случилось», — передразнила его сестра.

У Уэйда закружилась голова, как будто он только что сошел с карусели.

— Послушай, Сара, так нечестно. Я понятия не имею, что случилось.

— Наконец-то я все узнала о Хауи и Аланне.

— Ох.

— То-то и дело, что ох.

— Откуда? Кто тебе сказал?

— Какая разница?

— Большая.

На другом конце Сара притихла. Она шмыгнула носом и, казалось, вот-вот расплачется.

— Черт, Сара, прости, — сказал Уэйд. — Я так тебе сочувствую, что мне просто плохо, действительно плохо.

Сара снова шмыгнула носом. На заднем плане слышались вопли громкоговорителя.

— Кто тебе сказал? — спросил Уэйд.

— Гордон.

— Гордон Брунсвик?

— Да, командир экипажа и муж Аланны — Гордон Брунсвик.

Только не уходи в защиту.

— Как? Почему?

Уэйд почувствовал, как Сара собирается с мыслями.

— Аланна проболталась. Потому что ты застал ее — их. Потому что она чувствует себя виноватой. Потому что она глупая корова.

— Понятно.

Звуки на заднем фоне стали громче — опять какая-то учебная тревога, орут по громкой связи. Уэйд постарался представить, что бы почувствовал он, если бы Бет ему изменила.

— Боже, я тебе правда сочувствую, Сара, — сказал он.

— Ничего-то ты не понимаешь.

— Не понимаю? Чего не понимаю?

— Меня беспокоит совсем не Хауи.

— Ты меня с ума сведешь, Сара. Как это тебя не беспокоит Хауи?

Сара вздохнула; в ее голосе теперь не слышалось и следа слез.

— Уэйд, ты ведь считаешь меня безупречной, правда?

— Ну... да. И всегда считал.

— Я больше не могу этого терпеть.

— Ну, совсем безупречных не быва...

— Заткнись, Уэйд.

— Сара?

— У меня был роман с Гордоном. Я никогда не чувствовала себя такой свободной.

Так, так. Все постепенно проясняется.

— Не мне кого-то судить, Сара.

— Мы собирались заняться любовью в невесомости.

— Вот это да...

— Но Гордон решил все порвать и совсем от меня отгородился. Он ведет себя со мной, как учитель со старшеклассницей.

— Сара.

— Я любила его, Уэйд. Черт, я до сих пор его люблю. Мои чувства к Гордону абсолютно не похожи на все, что я чувствовала к Хауи. Хауи был славным парнем, но я не обожаю его. И никогда не обожала. Скажи, ты обожаешь Бет?

— Я никогда так об этом не думал. Наверное, да.

— В гробу я теперь видела этот полет.

— Сара, пожалуйста, не говори так. Ты не должна так говорить.

— Правда?

Это я во всем виноват. Я и только я. Мне надо было переодеться в гостинице.

— Сара, ради этого полета ты трудилась всю жизнь.

— Позволь тебя поправить: это все вокруг толкали меня к этому всю мою жизнь. Особенно папа.

— Ты не можешь просто так все бросить. В НАСА ведь нет дублеров. Это тебе не школьная постановка «Пока, птичка, пока».

— Да не волнуйся, полечу я. И, так уж и быть, сделаю свое дело. Но это — все, больше от меня не ждите. С таким же успехом я могла бы проводить диагностический тест на «ауди». Это всего лишь работа.

— Сара, можно я к тебе заеду? Могут они предоставить тебе свободный час? Можем мы просто поговорить?

— Уэйд, — вздохнула Сара, — я такого раньше не проходила.

— Так вот почему вчера ночью тебе моча в голову ударила? Прошу прощения за свой французский.

— Ну да. Иначе я не стала бы на нее орать. Она в этом меньше всего нуждается.

Хорошо. Значит, ее все еще волнуют чужие чувства.

Где-то на заднем плане прозвучал звонок.

— Мне пора, Уэйд.

— Когда можно перезвонить?

— Я сама тебе позвоню. Обещаю. У вас у кого-нибудь есть мобильник?

Уэйд дал ей номер Теда.

— Перезарядить эту чертову штуку не проще, чем разобраться в ближневосточной политике. Я позвоню вечерком. — Тут Уэйд вспомнил о Хауи. — Да, кстати, насчет Хауи. Это ваши два парня забрали его вчера?

— Да. Наверное. Все может быть. Вероятно, он готовит очередной сюрприз: пикник на морском берегу с печеными моллюсками, или совместный полет на воздушном шаре, или еще какой-нибудь маразм.

— Я люблю тебя, сестричка.

— Спасибо, Уэйд. Пока.

Щелк.

Черт.

Вышедший из магазина Брайан стоял рядом с Уэйдом в будке.

— Пошли разбудим маму с папой — пора ехать искать Пшш.

Брайан лоснился от цинковой мази; на голове у него была намотана тенниска, которую придерживала бейсболка с надписью «Майами Долфинз». Остальная часть его неясно-розового торса была прикрыта уцененными пляжными принадлежностями, купленными на деньги, пожертвованные Дженет. Он был похож на кучу обносков, не сгодившихся даже Армии спасения.

— Погоди, — сказал Уэйд.

Мысли бешено крутились у него в голове.

— Как Сара? — спросил Брайан.

— Хорошо. Хорошо. Отлично.

— Ты в порядке, Уэйд? -Да.

— Позвони этому немцу.

Точно. Хоть отвлекусь!

— Хорошая мысль. Позвоним-ка Флориану. Машины с ревом проносились мимо, в основном по главному бульвару туристического района Дайтоны-Бич. Это как в Рино — нет, в Лохлине — Лохлине на море.

Уэйд со звоном высыпал пригоршню четвертаков на телефонный аппарат и набрал номер Бэкингемской станции по контролю за сельскохозяйственными вредителями. И снова ему ответил полный неизбывной скуки женский голос с Багамов:

— Бэкингемский пост по контролю за сельскохозяйственными вредителями.

— Привет. Это Уэйд, я звоню Флориану по поводу письма от его... матушки. Мы говорили с вами вчера.

Этот факт, казалось, вызвал проблеск энтузиазма на Багамах.

— Сейчас я вас соединю. Минуточку.

Уэйд был рад, что ему удалось миновать привратника.

Пройдя через бесчисленное количество телефонных станций, спутников, оптических волокон и медных проводов, в трубке прорезался голос с язвительным немецким акцентом:

— Приффэт! Это юный Уэйд?

— Привет, Флориан.

— Ууф! Отшень рад. Какого черта такая букашка, comme toi[4], доставляет мою корреспонденцию?

— Ближе к делу, какого черта такой кусок евро-дерьма, как ты, обыскивает номера моих родственников?

— Поумерь свой пыл, Уэйд. Как ты мог заметить, я дождался, пока в номере никого не будет. Кого-нибудь покалечили? Нет. Что-то украли? Нет.

— Только потому, что ты не мог его найти.

— Зачем платить за вещь, которую я могу получить бесплатно?

— Ты, безнравственный ублюдок...

— Заткнись. Я не безнравственный, я всего лишь очень-очень богат, а поскольку я очень-очень богат, то и живу по своим правилам. Так устроен мир.

Держи себя в руках. Держи себя в руках.

— Поговори со мной, Уэйд, потому что я практически слышу голос твоего психотерапевта, который советует тебе быть сдержанней.

Вот дерьмо европейское. На него и времени жалко.

— Ты все молчишь, — продолжал Флориан, — так что я, видимо, угадал. Ты по какой программе лечишься — «Обуздание гнева»? Полагаю, там у вас все герои. Кстати, на Багамах по тебе соскучились. Тамтамы донесли мне, что ты окончил свои дни в Канзас-Сити. Извини, что я слишком много острю. Милый мальчик, тебе следовало бы позвонить мне или написать электронное письмо и сообщить о своих затруднениях. Я мог бы послать тебе бандероль с какой-нибудь культурной программой: билеты в местное кабаре, рисунки плачущих клоунов, принадлежащие знаменитому весельчаку мистеру Реду Скелтону.

— Заткнись, Флориан. Ты хочешь получить свое херово письмо или нет?

— Какой невежа!

— Ну и?

Флориан решил изменить ход беседы:

— Мне донесли, что в твоей ванной комнате в гостинице, Уэйд, нашли пузырек с диданозином. Малопохоже на общеукрепляющее средство.

Я забыл там свой диданозин. Черт, черт, черт.

— Твоя няня по-прежнему шлепает тебя перед сном?

— Какой ты негодник, Уэйд, всегда норовишь ударять побольнее. Так что насчет диданозина, хм?

— А тебе как кажется?

— Свинка? Круп? Тонзиллит?

— В остроумии тебе не откажешь, Флориан.

Фыркая, мимо проехал трактор с прицепом.

— Это что там у тебя такое — грузовик? — спросил Флориан.

— Да.

— Уэйд, ты случайно не в Зимбабве? Трахаешься до седьмого пота, без презервативов, с центрально-африканскими шоферюгами?

— Флориан, говори по делу.

— Как по-мужски!

Лучше не говорить ему, что Норм умер. Лучше вообще не упоминать про Норма.

— Прежде чем проезжаться на мой счет, Флориан учти, что я в этом деле всего лишь курьер. Просто посланник.

— Ты хочешь сказать, что утенок Дональд воскресил нашего общего друга, буйного Нормана, из мертвых?

Черт.

— Видишь ли, Уэйд, все эти танцоры, выкидывающие свои па по городам и весям Соединенных Штатов, — молодые цыганки с песней в сердце и мобильником в гримерке, — разумеется, я все узнал. Даже если бы ты покакал не тем цветом на толчке в Диснейуорлде, любая первоклашка в костюме Микки Мауса знала бы об этом еще до того, как ты спустил воду. Да, и вот что еще скажи мне, Уэйд: поведал ли тебе Норман, что есть и другие люди, которым до зарезу нужно это письмо?

Уэйд промолчал.

— Молчание — знак согласия, — продолжал Флориан. — И обмолвился ли он хоть словом, что бумага в королевской канцелярии изготовляется из титана и переработанных в макулатуру трусиков ее величества?

— Ладно...

— Какая же ты все-таки дубина, Уэйди.

— В Диснейуорлде вырубили свет, а потом вдруг оказалось, что он... мертв.

— Уэйд, мне и так приходилось в жизни заниматься разными сомнительными делами, не хватало только еще внедряться в осветительную систему Диснейуорлда или забрасывать отравленными дротиками тупиц, у которых денег куры не клюют. А единственная причина, по которой бедняга Норм сам не мог приехать на Багамы, состоит в том, что в прошлом году его засекли, когда он из-под полы продавал краденые наброски Сезанна, что, само собой, на Багамах так же естественно, как нарушение правил уличного движения, но только не тогда, когда покупатель — лучший кореш губернатора и играет с ним в крекет.

— Речь о наличных, Флориан.

— Уэйд, ты начинаешь меня утомлять.

— Мне пора идти, Флориан. Пока.

Щелк.

— Ну что, порядок? — Брайан старался спрятаться в узкой ленивой тени телефонного столба. — Можем идти?

— Да, пошли.

Уэйд вспомнил, что забыл спросить про Хауи.

— Надо купить маме вкладыш под пятки. Она жалуется, что у нее болят пятки.

— Знаю, знаю.

— Этот немец здорово тебя разозлил. Сдается мне, вы друг друга хорошо знаете. А что за дело? Ты на него работал?

..введение дефибрилляторов дельфинам, для доставки их контрабандой в Северную Каролину...

— Уэйд?

...Уэйд, самое тяжелое в шлюпке, чтобы тело пошло ко дну, это якорь...

— Меня не проведешь — ты действительно его знаешь.

...Да, ей шестьдесят, Уэйд. Так что закрой глаза и подумай о Форт-Ноксе...

— Ладно, сдаюсь. Я когда-то работал на этого парня. Так, по мелочам.

— Что делал?

...Кит пролил этот чертов жидкий азот себе на руку. Выкинь его из грузовика, прежде чем Джентльмены Удачи нападут на наш след...

— Ничего не делал. Тебе-то что до этого, Брайан?

...Оставалось только проглотить пакеты или провести следующие тридцать лет в исправительном заведении в Монтегю-Бэй. Поэтому мы схавали пакеты...

— Это что-то очень нехорошее, иначе бы ты мне сказал.

— Брайан, я должен...

— Ничего ты не должен, Уэйд. Пойдем лучше поищем маме стельки и забудем про этот разговор.

Братья направились в аптеку, находившуюся дальше, чем они предполагали. Уэйд был озабочен мыслями о Саре, терзался тревогой о том, что забыл в гостинице свое лекарство, и гадал, насколько пропущенная доза ускорит медленный, но верный распад его тела. Он вспомнил, как в детстве сдирал с мячей для гольфа гладкую белую кожуру, чтобы посмотреть, как, нервно дергаясь, будут разматываться резиновые ленточки под ней. Дурак, дурак, дурак. Как я мог забыть его.

Поднявшись на двенадцатый этаж, они вошли в номер, и Уэйд начал было: «Мы купили тебе твои...» — и тут заметил родителей, спавших рядышком, как две пожилые овчарки.

Дженет открыла глаза.

— Привет, милые.

Уэйд понял, что не в состоянии подобрать подходящие слова для сложившейся ситуации.

— А ты чего ждал, Уэйд, — спросила его мать, — что мы будем лупить друг друга по голове дверцей от шкафчика в ванной? Мы люди, а не персонажи из мультика.

Тед все еще спал, похрапывая в такт сокращениям и расслаблениям влажных тканей в груди.

— Но...

— После всего, что ты повидал в жизни, тебе это кажется удивительным?

— Уэйд звонил тому немецкому пижону, — сказал Брайан, — и оказывается, Уэйд делал для него всякие гадости.

— Я от своего не отступлюсь, — сказала Дженет. — Значит, можно годами вытворять невесть что, а когда мать с отцом лежат в одной постели, его это, видите ли, шокирует.

Резко дернувшись, Тед проснулся.

— Он что, опять тебе покоя не дает? — По выражению его лица Уэйд почувствовал, что драки, скорей всего, не избежать.

— Отвяжитесь вы все от меня. Черт побери, я словно на суде.

— Скажи, какую самую большую пакость ты сделал в жизни? — спросил Брайан.

— Заткнись, Брайан.

— Нет уж, почему ты не хочешь отвечать, дорогой, — сказала Дженет. — Давай, смелее — последние двадцать лет нас всех одолевает любопытство.

— Я женатый человек! У меня жена, и скоро будет ребенок, а с прошлым я покончил!

— Ха! — сказал Тед, и Дженет ему подхихикнула.

— Что? Что тут такого смешного?

— Дорогой мой, — сказала Дженет, — от прошлого так легко не уйти. Твое прошлое становится тобой.

Родители приподнялись на подушках. Брайан удобно расположился в кресле.

— Ты по-настоящему кого-нибудь убивал? — спросил он.

— Да что вы тут затеяли?

— Итак? — спросила Дженет.

— Ладно. Да, убивал, но непреднамеренно. Это был несчастный случай, к тому же в нейтральных водах, так что я чист пред Богом и людьми.

— А что случилось? — спросила Дженет.

— Этому тупице Рону проломило башку стеньгой, когда мы плавали на Кубу.

— Плавали на Кубу? — спросила Дженет.

— Ну да. У нас было около пяти тысяч лифчиков «уондербра», которые мы обменивали на сигары. Это было еще до падения Берлинской стены, и Советы были начеку во всем, что касалось контрабанды дамских принадлежностей, потому что их очень трудно отслеживать. Дружок Флориана купил набросок да Винчи с прибыли от греческого траулера, груженного «котексом». А другой парень, Райнер, вообще отошел от дел, после того как доставил судно с диетическим рапсовым маслом в частную резиденцию к югу от Гаваны. С этих денег он купил себе «корд» тридцать шестого года. — Больше Уэйду не захотелось углубляться в свое прошлое. — Не пора ли нам ехать за Пшш?

— Думаю, да, — сказала Дженет. — Давай-ка вставай, Тед, оп-па!

Тед распрямился и неверной походкой отправился в ванную блевать.

Дженет надела туфли и размяла запястья.

— Хочу позвонить Саре.

— Думаю, лучше не надо, — пробурчал Уэйд. — Сейчас неподходящее время.

— Разве? Почему?

— Я только что говорил с ней снизу, из автомата. Она, хм, хм, — ну, соображай скорее, — загружает головастиков в специальный контейнер. — А неплохо придумал.

Дженет не стала настаивать.

— Ах так? Ну, тогда ладно. Тед, вылезай, поехали искать мать твоего внука.

Усевшиеся в оранжевый фургон Драммонды выглядели как сонные мухи, разморенные, придавленные прессом послеполуденного солнца. Все птицы попрятались, и движение на дороге приближалось к нулевой отметке. Гостиницы выглядели потусторонне, не гостиницами, а какими-то мумиями. Уэйд не уставал дивиться тому, как люди вообще поселились во Флориде с ее колючими зарослями, ядовитыми насекомыми и топями; с ее прогорклой водой; ее хищниками, — без кондиционеров и автострад, — Флориде мачете и Библий. Флорида представлялась ему не столько местом, где человек может заново возродиться, сколько местом, куда человек отправляется, чтобы его больше никогда и никто не увидел.

— Поверни вон там, — Дженет указала на улицу впереди. — Это должно быть налево, посередине. Да, вот он — 1650.

— Это машина Пшш! — Брайан на ходу выпрыгнул из раздвижной двери фургона.

— Брайан, идиот чертов!.. — рявкнул уже окончательно оживший Тед.

Уэйд выскочил из машины, догнал Брайана на подъездной дорожке и сцепился с ним.

22

Жизнь куда как проще, если мы проживаем ее экспромтом. И может быть, если экспромт удачный, мы можем исхитриться и экспромтом пережить и смерть тоже? Или это слишком простая тактика?

Из окна фургона Дженет следила за тем, как Уэйд сцепился с Брайаном на мощенной терракотового цвета кирпичом дорожке у дома флоридского короля глушителей. Дженет подумала о короле глушителей и о том, что она прочла о нем по интернету в библиотеке. Не стоит считать его королем глушителей per se[5]. С гораздо большим основанием можно считать его королем одноразовых зажигалок, или королем винилово-оконных-рам-и-прочих-причиндалов-самых-разнообразных-расцветок, или королем стандартизированных самодвижущихся таратаек, которые производят в одной из крохотных экваториальных стран, где не признаются права человека и не существует отчетливо выраженной национальной кухни. Глушители? Но производить исключительно такую однообразную продукцию, как глушители? Как это архаично. Как сентиментально. Готовый рецепт — как потерпеть неудачу.