Нормальных семей не бывает

На крохоткой кухоньке трейлера Тед и Ники сидели на полу, прислонившись к шкафчику под раковиной, держась за руки и почти ничего не говоря. Ники уже знала о том, что у Теда рак; медицинские эпопеи каждого, которыми они успели поделиться, связали их куда теснее, чем любое радостное воспоминание. Напротив них на холодильнике стояло фото Кевина на какой-то гулянке диснеевских персонажей. Он вызывающе курил «Вирджинию слим» и снизу до пояса был облачен в костюм Скруджа, голову которого презрительно вертел в руках, словно то был браслет, подаренный нежеланным поклонником. Рядом с фотографией лежало письмо из управления Диснейуорлдом, уведомлявшее Кевина о его увольнении за нарушение правил обращения с эмблемами и символами.

Когда Уэйд заранее представлял себе эту неделю во Флориде, которая должна была увенчаться запуском шаттла, этот трейлер определенно не входил в сценарий. Что же ему виделось? По большей части чинные ужины в ангарах для реактивных лайнеров, где еду подавали бы на алюминиевых тарелках, снятые на шестнадцатимиллиметровой пленке фильмы о прошлых запусках, которые бы крутили для него и его сотрапезников, седовласые астронавты былых времен, которые появлялись бы из-за занавеса, делясь историями об аварийных ситуациях на борту и ужинах после полетов — со старлетками в умопомрачительно коротких платьях на тонких, как спагетти, бретельках. Ребятишки (мальчики, девочки — не разберешь) в костюмах парашютистов сопровождали бы его в экскурсиях по сложным подземным сооружениям, где в слепящем белом свете прожекторов он казался бы сам себе красивей, сильнее и добрее. После этого Брюс Спрингстин и Памела Андерсон ждали бы его на взлетной полосе, чтобы вместе отправиться на роскошный ужин во французском ресторане, где Уэйд непринужденно болтал бы по-французски и его рассказы забавляли и услаждали бы публику.

— Это что, таракан? — спросил Тед с пола. — Что это, черт возьми?

— Пальмовый жучок, — ответил Уэйд.

— Тебе его оттуда даже не видно. Откуда ты знаешь?

— Все спрашивают одно и то же, когда их видят.

— Ладно, нечего косить под местного. Ники, прихлопни эту пакость туфлей.

— Сейчас, дорогой.

Шлеп.

Что это такое? Новое падение или новая вершина? И снова Уэйду оставалось только теряться в догадках, куда это его на сей раз занесло вместе с его семьей.

— Долго нам еще тут торчать? — спросила Пшш.

— Недолго, — ответил Уэйд.

— А сколько это — недолго?

— Пока мама не позвонит.

Сославшись на то, что хочет прогуляться, Уэйд вышел, прихватив мобильник. Повинуясь мгновенному импульсу, он позвонил Саре, и надо же, ему повезло.

— Сестричка?

— Уэйд.

— Привет.

— Взаимно. Тебе получше?

— Немного. Готовлюсь к циклу сна. Гордон только что погладил меня по попке, но тут появились киношники, и на этом все закончилось. Наш биологический эксперимент в условиях невесомости, может, еще и состоится, но, честно говоря, я устала от самой себя дальше некуда. Расскажи что-нибудь новенькое, чтобы мне хоть на время почувствовать себя вне этого металлического отстойника. Где ты сейчас? Что происходит? Я же тебя знаю, Уэйд. Там у вас заварилась какая-то каша. Давай, признавайся. Перед моей силой воли тебе не устоять.

Почему бы и нет?

— Все верно. Я стою рядом с трейлером в самом гнусном пригороде Орландо. Трейлер принадлежит парню по имени Кевин, которому вчера прострелили руку во время налета на ресторан. Кстати, мама и Ники теперь — лучшие подруги. Что еще... — Пожалуй, лучше не говорить ей, что мы прячемся здесь от бандитов, которые похитили ее мужа. Стоит ли продолжать? А почему бы и нет? — А еще несколько часов назад папа, мама, Брайан и я спасли Пшш от двух богатых уродов из Дайтоны-Бич, которые хотели запереть Пшш в своем подвале, украсть ее ребенка, а ее саму, скорей всего, убить, так что Пшш у нас теперь цветет и пахнет, а у Брайана вид как у козла в огороде. Да, кстати, оказалось, что на самом деле Пшш зовут Эмили.

Молчание — и негромкие механические звуки на Сарином конце провода.

— И еще кое-что. Прямо сейчас мама ужинает с этим свихнувшимся германско-багамским фармацевтом-миллиардером, на которого я когда-то работал. Она хочет продать ему, хм, один исторически важный документ, который достался мне в наследство от моего приятеля Норма, скончавшегося вчера в Диснейуорлде от сердечного приступа. Прямо на мостовой.

На Сарином конце провода — только новые механические звуки.

Почему не сказать ей о папе? Ну, давай же... нет, не могу.

— Сара?

— Я слушаю, Уэйд. Точнее, перевариваю услышанное.

— Я так и думал. Где Хауи? — Хорошо — никакой неуверенности в голосе.

— Не знаю. Если бы ты был Хауи, что бы ты сейчас делал?

— Рыл бы перед тобой землю носом.

— Я тоже так думала. Но он ведет себя как-то странно. И я до сих пор не знаю, зачем НАСА забрала его от Брунсвиков. Обычно я знаю все его поступки на два хода вперед. Меня это просто бесит.

— Только не разгони себе из-за этого сон.

— А почему бы нет?

— В Хауи на дух нет ничего таинственного. Он к тебе скоро вернется.

— Я не могу на этом слишком сосредоточиваться, Уэйд. Я должна пройти полный цикл сна, мне завтра работать с лазерами. Всем от меня привет.

Она как-то слишком быстро попыталась прервать разговор.

— Эй? Эй! Ты что, на нас злишься? Ты злишься на нас, потому что мы не маршируем вдоль полосы двадцать четыре часа в сутки с воздушными шарами и листами картона двадцать четыре на тридцать шесть с цитатами из Библии? Как это делают другие семьи?

— О Господи, нет. Просто здесь за тобой постоянно следят. Даже пописать нельзя, чтобы Том Хэнкс не пришел и все не задокументировал или камера не запечатлела этот момент. Этот телефон, вероятно, не очень-то надежный — возможно, нас живьем слушают по интернет. Единственное, что мне не нравится во всей этой астронавтике, это нехватка личной жизни и уединенности. Но меня все-таки выбрали из-за моей совместимости с группой, равно как и за небольшой вес и разносторонние познания.

— Романтично.

— Я практичный человек, Уэйд. И всегда такой была.

— Ты уже встанешь к четырем, как всегда?

— Да. Давай я тебе позвоню.

Уэйд дал ей номер тедовского мобильника, и на этом разговор закончился.

Через несколько минут после того, как он вернулся в трейлер, Пшш заглянула за панель и сказала:

— Вы видели, какой кондиционер в этой дыре? Толку от него как от белки в колесе. Может, хотя бы сходим в ресторан и так убьем время?

— Нет, — ответил Уэйд. — Во-первых, мы все на мели, и кроме того, так мама знает, где мы.

Остальные были слишком вялыми, чтобы хоть как-то отреагировать на это предложение.

— Ты думаешь, это действительно безопасно — оставлять твою мать наедине с этой хищной немчурой? — поинтересовался Тед.

— Он швейцарец, папа. И с каких это пор ты стал заботиться о маме?

Тед не клюнул на Уэйдову удочку.

— Швейцарский немец. Один черт. Мы с таким же успехом могли положить ее на циркульную пилу. И одному только Богу известно, что он сделал с Хауи. Может, начинку для равиоли? И может, Брайан его съел.

— Так теперь ты беспокоишься о Хауи? Лицемер.

— Уэйд, пошевели мозгами, которыми Бог тебя наделил. Тебе прекрасно известно, что Хауи должен быть с нами во время взлета, пусть он и дерьмо.

Как объяснить папе, что жизни Сары, Хауи, Аланны и Гордона Брунсвика превратились в низкопробную сексуальную комедию семидесятых годов в космических декорациях?

— Мистер Драммонд... — сказала Бет.

— Тед. Зови меня Тедом.

— Тед, вы всегда говорили Уэйду, что из него ничего не выйдет?

— Да, конечно.

— Почему?

— Почему? — Тед помолчал. — Потому что этот маленький засранец вечно втравливал нас в разные истории с оружием, после которых соседи приносили нам своих продырявленных кошек...

— Это был несчастный случай, папа.

— Уэйд, не перебивай меня: копы заявлялись к нам чуть не каждый Божий день; то, видите ли, ему вздумалось поджечь соседский дом...

— Несчастный случай!

— Я мог бы продолжить. Раздолбай он был жуткий. Погоди, пока твоя центрифугированная хромосома превратится в подростка. Ты будешь приходить ко мне на могилу и спрашивать совета из мира иного.

Ники уронила руку.

— Тед, перестань так говорить. Если с каким раком и умеют справляться, так это с раком печени.

Тед стал напевать себе под нос траурный марш; Ники пулей вылетела из трейлера.

— Куда бы вы ни пошли, везде вы несете с собой свет любви, верно? — сказала Бет.

— Да отвяжись ты со своей церковной тягомотиной. Ники — женщина сильная.

— Вы и Брайану тоже говорили, что он никчемный? — спросила Бет.

— Нет, да и не надо было. У него это на лбу написано.

— И Дженет?

— Да, полагаю, да.

— А Саре?

Тед стиснул зубы.

— Вижу, куда ты клонишь. Хочешь свалить все их несчастья на меня? И не пытайся.

Размашистыми эффектными движениями Тед шумно перетасовал колоду карт.

— Я плохо знаю вашу семью, — сказала Бет, — но она поражает меня как наглядное свидетельство сбывшегося пророчества.

— Опять религия?

— Нет, реальность.

Тед повернулся к Уэйду:

— Уэйди, если бы я сюсюкал над тобой, когда тебе было восемь, или ахал и охал, когда ты решил соорудить макет пирамид в Гизе, думаешь, ты был бы сейчас другим?

— Дай подумать, — Уэйд отхлебнул своего напитка. — По сути — да, но в деталях — нет. Думаю, моя жизнь была бы более традиционной. У меня был бы дом, жена, двое детишек и собака. Может быть... Бет выплеснула стакан лимонада ему в лицо.

— А это за что?

— Потому что я не жена и не двое детишек, Уэйд. Пошел ты. — И она выбежала вслед за Ники.

— Спасибо, папа.

Зазвонил телефон; автоответчик Кевина произнес: Кевин пошел прошвырнуться, но скоро вернется.

Бип.

— Кевин, это Мики. Я починил твои слаксы. Слаксы — смешное слово. Пока, дорогой.

Щелк.

Почти сразу же телефон зазвонил снова. На сей раз это была Дженет.

— Уэйд? Тед? Есть кто-нибудь? Уэйд схватил трубку.

— Мам, привет.

— Здравствуй, дорогой.

— У тебя все в порядке?

— Держу хвост пистолетом.

Судя по шуму на заднем фоне, она говорила из будки на дороге.

— Ты где?

— Флор, милый, где мы?

Она называет его «Флор», «милый»?

— Мы в Канзасе, милая, — ответил Флориан.

— Флор, не прикидывайся дурачком. Где мы на самом деле?

— Шоссе девяносто пять, курсом на Дайтону-Бич.

— Мы едем в Дайтону-Бич, дорогой.

— Хауи с вами?

— Да, Хауи тоже тут.

— Они что-нибудь с ним сделали?

— Хауи замечательно себя чувствует, дорогой. Встречай нас.

— Где?

— У Ллойда и Гейл.

— Ты имеешь в виду всех нас?

— Нет, только тебя, Теда и Ники. Другие пусть остаются где есть. Пожалуйста. Я настаиваю. Пожалуйста, скажи, что ты слышал, что я сказала.

— Слышал. Ты продала письмо?

— До скорой встречи, дорогой.

24

Дженет всегда сохраняла свою чопорность перед лицом бесчисленных нападок со стороны современного мира, но за месяц до Флориды ее чопорность куда-то незаметно улетучилась. Она сидела в интернет-кафе в центре Ванкувера (надо выбраться из дома; надо выбраться из дома; надо выбраться...) и не без приятности проводила время, отыскивая старых университетских друзей и возобновляя отношения, прерванные сорок пять лет назад.

Дорогая Дороти!

Это я, Дженет — Дженет (Труро) Драммонд. Веришь (?!!) Сорок пять лет прошло, живу в Ванкувере, трое взрослых детей (Сару часто показывают в новостях, возможно, ты ее уже не раз видела), с Тедом рассталась. Да, большой Д удрал с какой-то молоденькой. Удивительно, но...

Слишком быстрый переход к интимному тону. Лучше вот так:

Дорогая Дороти!

Это Дженет Труро (Драммонд). Вот так сюрприз! С этим интернетом все так изменилось. Как ты? Даже не помню, когда мы последний раз виделись. Мельком в «Лоблоуз» в Торонто в 1963-м, — неужели так давно?

Нет, слишком занудно. Дженет вспомнила, как Дороти заглянула в Сарину коляску и, увидев ее руку без кисти, поспешно ретировалась. Забудь про Дороти. Кому она нужна?

В этот момент сидевший рядом мужчина, которого Дженет, оглядев мимоходом, приняла за бизнесмена, тяжко вздохнул. Судя по нахмуренному лбу, искусанным губам и неуклюжему обращению с «мышью», это был новичок. Темноволосый, плотного сложения мужчина выглядел весьма дружелюбно и по возрасту принадлежал к поколению Дженет. По всей видимости, он тоже углубился в поиск, но ему не везло; Дженет не удержалась и скосила глаза на его монитор. Она была почти уверена, что увидит на экране какой-нибудь англоязычный камбоджийский сайт типа «У меня уже стоит», но вместо этого обнаружила сайт фирмы из Миссури, производящей пропан. Компьютер тоненько попискивал, указывая на ошибку за ошибкой, и было видно, что незнакомец теряет терпение.

— Может быть, вам помочь? — спросила Дженет.

Мужчина взглянул на нее так, будто она поймала его на мыслях вслух:

— Никак не могу заставить эту штуку работать. Порет какую-то чушь собачью.

— Вы ищете какую-то конкретную информацию? — вежливо осведомилась Дженет.

— Да. Мои ребятишки подарили мне вот этот новый лазерный плейер, и я не могу найти свои любимые диски в магазинах, поэтому решил слазить в интернет.

— А какие диски вы ищете?

— «Kingston Trio». Четверо парней.

— Просто не верится, мои любимые!

В своем энтузиазме Дженет напоминала рвущегося с поводка спаниеля.

— Правда?

— Конечно, уж как я веселилась под эту музыку. Они были такие заводные, а я училась в университете. Свитера и хвостики на голове. Я их обожала.

— Где вы учились?

— В университете Торонто.

— Мой брат там учился. А я — в Мак-Джилле. Меня зовут Эрни.

— Дженет.

Дженет решила, что диски с кингстонским трио ей тоже не помешают. Охота началась. Скоро они уже непринужденно болтали друг с другом, как старые приятели. Дженет не могла припомнить, когда она в последний раз так быстро, с места в карьер, сходилась бы с мужчиной, и скоро они обнаружили несколько дюжин дисков, пять из которых благодарный Эрни преподнес Дженет.

— Эрни, ну что вы...

— Нет, нет. Смотрите на это как на вознаграждение за поисковую работу. Вы мне так помогли.

— Знаете, интернет устроен по обычным законам здравого смысла.

— А вот и нет. Это черт-те что такое. Вы меня просто спасли, — Эрни скосил глаза на циферблат в углу монитора. — Мне нужно поехать забрать внучку с катка. Что вы делаете сегодня вечером? Может быть, поужинаем вместе? Извините за прямолинейность, но я не вижу обручального кольца.

— У меня и не было...

С обручальным кольцом она распрощалась в тот день, когда был подписан бракоразводный договор.

— Тогда позвольте мне вас пригласить.

— Эрни! Вы такой...

— Парень, который чинит мне тормоза, посоветовал одно местечко. Я сходил посмотреть, и, вы знаете, там очень даже мило. «Сэр Стейк».

Дженет подавила смешок.

— Знаю, знаю — название дурацкое, — сказал Эрни, — но стейки я очень люблю. В семь часов вас устроит?

— О'кей.

А потом он ушел, и Дженет поняла, что у нее назначено первое свидание за сорок три года.

Погода в тот вечер была жаркая, совсем непохожая ка ванкуверскую. Дженет кожей чувствовала теплое дыхание ветра. Она пришла раньше времени и решила подождать снаружи; жара напомнила ей летние месяцы юности, задолго до эпохи кондиционеров.

Эрни подкатил на пухленькой красной «импале» конца девяностых. Это была первая модель машины, на которую Дженет обратила внимание после «мустанга» образца 1965 года; на «импале» ездил ее отец. Значит, что-то из тогдашних времен все-таки дошло до наших. Дженет внимательно оглядела машину, чтобы выяснить, изменилась ли она так же сильно, как она сама.

— Так, выходит, вы автолюбительница? — спросил Эрни.

— Я? Нет. У моего отца когда-то была «импала». Я уже много лет не вспоминала об этой машине.

— Хорошая машина. Надежная, недорогая и удобная. Проголодались?

— Проголодалась? О Боже, нет. Мне бы тарелочку желе и виноградинку.

Изнутри «Сэр Стейк» напоминал карнавальное шествие: геральдические знамена из искусственного шелка трепетали среди обезумевших кондиционеров. Уголовного вида молодые люди в плохо подогнанных старинных нарядах, с электронными блокнотами для записи заказов делали вид, что обслуживают посетителей.

— Маленько странноватое место, — сказала Дженет, — мне тут немного не по себе.

— «Маленько»? Я не слышал этого выражения с...

— С пятидесятых?

— Ну...

— Мы музейные экспонаты, Эрни.

Как только они сели, официантка спросила, что они будут пить.

— Мне, пожалуй, «отвертку», — сказал Эрни и посмотрел на Дженет.

Лучше не говорить ему о моих деснах.

— Кофе без кофеина, пожалуйста.

Бип, бип, бип.

Их заказы были занесены на электронную пластинку, и малолетняя официантка отчалила от их столика. Дребезжащая, похожая на испанскую музыка пищала в настенных динамиках, как будто мыши устроили там вечеринку. Вместе с напитками прибыло и меню.

— Отличный салатный бар, — сказал Эрни. — Вы видели?

— Уж конечно. Салатные бары — это легкие ресторана, Эрни. Они поглощают все микробы и бактерии, давая нам возможность дышать более чистым воздухом.

— Я, пожалуй, съем что-нибудь другое.

— Эрни, я тут кое-куда навострилась. Вернусь через секундочку.

Дженет прошла в дамскую уборную и приняла таблетку дронабидола, чтобы расшевелить аппетит. Почему до сих пор считается стыдным принимать таблетки в общественных местах? Она посмотрелась в зеркало. Сегодня я еще неплохо выгляжу. Она вернулась за столик, где Эрни уже успел снять пиджак.

— Вижу, вы потихоньку расслабляетесь, Эрни.

— Славно тут. Весело.

— Эрни, вы никогда не задумывались, почему из всех животных именно попугаи и черепахи живут веками? Почему, скажем, не ягуары и не кряквы? Получается, будто попугаи и черепахи в животном царстве вытянули счастливый билет.

— Ну, людям тоже не так уж и плохо. Годиков семьдесят — это нормально.

— Вы упомянули о своей внучке, Эрни. Где ваша семья?

— Я вдовец. Уже два года. Ее звали Люси. Лимфома Ходжкина. Скрутило в два счета.

— Извините.

Эрни вздохнул.

— Дело прошлое.

Он отхлебнул коктейль. Появился еще один малолетний преступник, который взял у них заказы.

— Расскажите про себя, Дженет. Что такая женщина, как вы, делает в киберкафе? Вам куда больше подошли бы самосовершенствование и йога.

— Сегодня я копалась в информации НАСА. У меня дочь астронавтка. Сара.

— Так вы... вы — мать Сары Драммонд! То-то мне все казалось. Просто не хотел говорить. Caramba[7]. Я ужинаю со знаменитостью. Черт возьми!

Дженет задумалась над тем, как изменится поведение Эрни теперь, когда он узнал, что общается со славой во втором поколении.

Появились салаты. Дженет и Эрни продолжали беседовать о проблемах с зубами, о духоте, насекомых, о школах, куда они ходили; у них нашелся общий знакомый — друг детства Дженет, который работал в офисе у Эрни в Манитобе. Поговорили о двух женатых сыновьях Эрни: один жил далеко, в Страсбурге, во Франции, другой здесь, в Ванкувере, где погряз в бракоразводном процессе, осложненном вопросами попечительства.

Подали горячее, и они принялись обсуждать близящийся полет шаттла. Так здорово поболтать с кем-то из своего поколения — все понятно с полуслова.

Дженет удалось проглотить несколько кусочков курицы; тарелки убрали. Эрни спросил, не хочет ли она еще чего-нибудь.

— Хотите куличиков? — спросила Дженет. — Я часто делала их в Торонто. Такие вкусные. Моя мама скончалась бы, узнай она, что мы их ели.

— Куличики — вкуснятина, — сказал Эрни. — Почему бы нам не взять один на двоих?

Дженет согласилась, и они заказали куличик. В промежутке им подали две чашки бескофеинового кофе.

— Дженет, — сказал Эрни, набрав побольше воздуху в грудь, — вы ведь так и не объяснили, откуда так много знаете про интернет.

— Я всегда его боялась, но если вы узнаете мою историю, то поймете откуда.

— А что за история?

— Если я вам расскажу, вы измените свое мнение обо мне.

— Нет, это невозможно.

Что мне теперь делать — соврать? Ни за что.

— Тогда слушайте. Мой муж Тед бросил меня из-за молоденькой года четыре назад. Я идиотка, что ничего не замечала раньше, зато теперь прекрасно разбираюсь в таких вещах. Так вот, я осталась одна в большом пригородном доме, дети все поразъехались. Перебиваюсь кое-как, привыкаю. Разыскала нескольких старых друзей, ходила на вечерние компьютерные курсы. И вот однажды мой старшенький, Уэйд, сваливается как снег на голову из Лас-Вегаса, где жил уже Бог весть сколько времени. Уэйд у нас в семье перекати-поле. Такой славный. Мой любимый ребенок, хотя, если вам вздумается это разгласить, я не признаюсь. И вот Уэйд приезжает сюда, встречает в местном баре вертихвостку по имени Ники, ну и, короче, не устояли они. Потом Уэйд едет в гости к моему бывшему супругу Теду, который жил тогда в одном из этих дурацких новых домов, они сидят, разговаривают, и тут дверь открывается и входит Ники — представляете, эта вертихвостка оказалась второй женой Теда. Я понимаю — комедия, да и только. Уэйд, само собой, наутек. Приезжает ко мне, мы ужинаем, все очень мило, но тут врывается Тед и начинает палить в Уэйда из пистолета. Пуля проходит навылет и попадает мне в бок. Дженет показала место, куда ее ранило.

— Боже мой, — сказал Эрни.

Дженет рассказывала эту историю уже много раз. Кому как не ей было знать, где сделать эффектную паузу.

— Словом, все прекрасно. Тед идиот, и никто в суд на него подавать не собирается. Уэйд возвращается в Лас-Вегас. Через год я слегла с воспалением легких. Мне делают анализы, и... вы уже, наверное, сами догадались. — Момент истины.— ВИЧ. От своего собственного ребенка. Тогда я звоню Уэйду, все рассказываю, и выясняется, что он болен уже год, но врачи думали, что это печень, которая после ранения стала размером с монетку. Он проходит проверку, и — увы! — это ВИЧ. Не знаю, где он его подцепил, да это и не важно. Теперь оба живем на таблетках.

Дженет опустила глаза, уставившись на свою чашку с остывающим кофе.

— Было еще много разного, но суть такова. Вот моя история.

Принесли куличик с двумя вилками. Эрни молчал. Дженет подцепила вилкой кусок.

— Эрни, хотите попробовать? Эрни посмотрел на свои руки.

— Очень вкусно, Эрни.

Эрни протянул руки к пирогу, но тут же отдернул их.

— Думаю, мне пора ехать, Эрни, — сказала Дженет, опуская вилку.

Голова Эрни еле заметно дрожала.

— Все в порядке, Эрни. Но думаю, мне пора.

— Я съем с вами кусок пирога, Дженет, но я...

— Тсс!

— Но...

Тсс.

Дженет заглянула Эрни в лицо. Потом вышла из ресторана и села в свою машину.

Наши вожди умерли.

Истории мы больше не нужны.

Прошлое — насмешка.

Она поехала на запад, навстречу закату; в новостях недавно сообщили, что лесные пожары на острове Ванкувер превратили небо в красочное зрелище, и это была правда. Сидя в своей машине, Дженет почувствовала, что впервые в жизни уезжает от людей — их нужд, любовей, их изъянов, списка их неизлечимых ран, их потаенных, неутолимо страстных желаний, перечня их ошибок и заблуждений.

Она проехала мимо перевернутого «камаро», окруженного нарядом дорожной полиции и кучкой остолбеневших подростков.

Я заражена. Моя душа заражена. Она почувствовала, сколько химии осело за всю жизнь в ее тканях и костях: вакцин, противозачаточных таблеток, пестицидов, сахаро-заменителей, антибиотиков, сернистых лекарств... И Бог знает чего еще.

Перед глазами Дженет мелькали клены, дома, чайки и речные отмели. Так вот оно, будущее, — не такое, как я ожидала, но будь я проклята, если оно от меня отвернется.

Дженет почувствовала, как весь внутренний груз воспоминаний оказывается за бортом — все те робкие, печальные представления о благопристойности образца 1956 года, исчезнувшие, как москиты в августе, шестьдесят пять лет никем не вознагражденной доброты, бесстрастный секс, подтачивающее и никуда не ведущее чувство вины и брошенности, уик-энды, проведенные за стрижкой азалий, штопкой дырок в Сариных чулках, — все ушло.

Солнце окончательно скрылось, нырнув за остров Ванкувер.

25

Флориан появился ровно в шесть — вкрадчивый, слегка одутловатый перезрелый блондин. Белки глаз у него были желтые, а один из передних зубов, порыжевший от никотина, выдавался вперед. Он легко мог сойти за типа, у которого Дженет прошлой зимой покупала зимние покрышки. А чего я ждала? Существа с нимбом? Кэри Гранта? Да, признаться, да. Дженет вела себя как безукоризненная хозяйка.

— Вы, должно быть, — пауза, — Флориан. Заходите, прошу вас, на улице так жарко.

— Но сначала позвольте поцеловать вам ручку.

Флориан приложился к ее руке. Дженет почувствовала кончик его языка — или померещилось?

— О-о, как это по-континентальному.

— Enchante[8], — Флориан заглянул внутрь.—Так это ваш дом?

Дженет осмотрелась, словно ее обвинили в преступлении, которого она не совершала.

— О, Боже мой, нет.

— Прямо камень с души, оттого что вы это сказали.

Несколько мгновений Флориан наслаждался интерьерным шедевром Гейл.

— Самый поверхностный взгляд заставляет затосковать по изумительно пустому пространству японской комнаты, в которой стоит одна-единственная ваза с хитроумно изогнутой ветвью.

Он быстро заглянул в гостиную.

— Got im Himmel![9]

— Это все курам на смех, я знаю. Как вам здесь? Райское местечко, да?

— А вы в нем — прекрасная магнолия.

— Обождите минутку, я только захвачу свои вещи.

— Например... таблетки?

— Еще какие — не поверите, — улыбнулась Дженет.

— Поверю. Семейный бизнес, вы ж понимаете.

— Да, конечно.

Дженет нашла свой пузырек с таблетками, и оба вышли через парадную дверь, которую Дженет оставила незапертой.

— Где будем ужинать?

— Я присмотрел одно место на берегу в нескольких милях отсюда. Если честно, то раньше я никогда не бывал в Дайтоне-Бич и ее окрестностях.

— Тут везде подают либо стейк, либо рыбное филе, напичканное бактериями. Чего бы мне по-настоящему хотелось, так это оказаться во французском ресторане, но ты всегда была мечтательницей, Дженет Драммонд. Какое у них нежное масло, и потом французы никогда не жмутся насчет соли.

— О! — сказал Флориан. — Значит, вы тоже любите посолонее.

— Бог мой, да! Если бы вам удалось найти солончак на коровьем пастбище, я с наслаждением поужинала бы с вами там.

— Дженет, я просто обязан послать вам бутылку мальтийской морской соли, Fleurs de Sel Sardaignain — маленькие кусочки анчоусов в каждой грануле, просто пальчики оближешь.

— Кажется, я видела такую в программе Марты Стюарт.

Лицо Флориана ненадолго омрачилось.

— Почему эта женщина повсюду сует свой нос?

— В наши дни все делают несоленым. Пища такая пресная. Вы заметили?

— Еще бы. Пожалуйста, забирайтесь. Флориан распахнул перед ней заднюю дверь «линкольна», водитель которого был отделен от задних сидений стеклянной тонированной перегородкой.

— А теперь, приятель, в то местечко с рыбной кухней, которое мы присмотрели на Нью-Смирна-Бич.

— Да, сэр.

— Наша колымага готова?

— Да, сэр.

— Колымага? — переспросила Дженет. Флориан обернулся, указал на передвижной дом исполинских размеров, выезжавший на улицу вслед за ними, и сказал:

— Не люблю путешествовать налегке. Но хватит о скучном, хватит обо мне, — расскажите о себе, Дженет.

— О себе? Сплошная скука.

— Не преувеличивайте, Дженет. Для начала — как вам удалось подцепить инфекцию?

— Ах, это.

Всю дорогу до ресторана, полчаса на юг, Дженет рассказывала свою историю, и, слушая ее, преисполненный сочувствия Флориан узнавал все больше о семье Драммондов.

— Бедняжка вы, бедняжка, — сказал он, беря Дженет за руку. — Вы заслужили доброго, сердечного отношения — и что же вы получили взамен? Вот это.

Он кивнул на бар, мимо которого они проезжали и на фасаде которого, словно подводя черту подо всеми мировыми культурными достижениями, красовался большущий плакат «Добро пожаловать, байкеры».

— Это, знаете, не так уж плохо, — сказала Дженет.

— А вот врать вы не мастерица. Скажите-ка мне лучше, как часто вы принимаете свои таблетки?

— Каждые четыре часа.

— Обалдеть можно.

Машина въехала на большую парковку при торговом центре и притормозила у заведения под названием «Хижина». Фургон маячил сзади.

— Так поужинаем?

Они вошли в ресторан; стены его были мятно-зеленого цвета, а в воздухе плавали ароматы сигаретного дыма, средства, которым уборщица протирала пол, и щавеля. Флориан явно был в ужасе.

— Какой промах с моей стороны. Приношу свои извинения.

— Нет, давайте останемся, Флор. Покурим — я решила, что с сегодняшнего вечера снова начинаю курить после десятилетнего перерыва. — Почему я так решила? А почему бы и нет?

— Покурить — это отлично, — сказал Флориан. — А вы назвали меня «Флор». Так дерзко. Так непосредственно.

— То есть вы хотите сказать, что не курили в машине из-за меня? — удивилась Дженет. — Какой вы милый.

Молодая позевывающая женщина с нечесаными волосами, покрашенными в убийственно бурый цвет, провела или, скорее, впихнула их в кабинку в одном из углов ресторана, испещренную падающим через окно солнечным светом. «Спасибо», — сказала Дженет, на что барышня ответила: «Выбирать не приходится».