Кассия направила Ромашку вперед, чтобы избежать нападения полудюжины чаек, летевших теперь за ней следом, догнала Грэлэма и поехала рядом с ним. Глаза ее весело щурились и лицо выражало удовольствие.

Грэлэм смотрел на жену, вновь вспоминая ее такой, какой она выглядела сегодня утром, — с ногами, подтянутыми к груди, и с подушкой в объятиях. Де Моретон протянул руку и нежно дотронулся до локона, спустившегося ей на висок. Внезапно его затопило острое желание защищать ее, но он тут же отдернул руку, сердясь на себя за собственную слабость. Резкость, с которой он приветствовал Кассию утром, когда она спустилась в зал позавтракать, вызвала у нее недоуменный взгляд, и она слегка попятилась. Грэлэм тотчас же ушел из зала, ощущая молчаливое неодобрение Дрейка, своего старшего оружейника, и Блаунта, управляющего.

Чёрт бы их побрал! С какой стати они лезут не в свое дело, думал он теперь, но тут же не удержался и улыбнулся в ответ на улыбку жены.

— О! Смотрите, милорд!

Его взгляд последовал за указующим пальцем Кассии и он увидел морского льва, ныряющего среди волн. Они добрались до южных границ владений Грэлэма, потом повернули и поехали вдоль берега.

— Хотите передохнуть? — спросил рыцарь. Кассия благодарно кивнула, все еще продолжая смотреть на морского льва. Грэлэм спрыгнул с Демона и привязал его к согнутому морскими ветрами кедру, потом обхватил талию жены и поднял ее с седла.

Она стремительно направилась к краю утеса, а он тем временем привязывал ее лошадь. День был яркий и ветреный. Кассия подняла лицо к солнцу, чувствуя его тепло. Она повернулась и увидела, что Грэлэм снял плащ и расстелил его на земле.

Послушно, как ребенок, молодая женщина села, скрестив перед собой ноги. Грэлэм прилег рядом, опираясь на локти.

— Человек, пострадавший сегодня утром, — первой заговорила Кассия, — с ним все в порядке?

— Да, — резко ответил Грэлэм, которому было неприятно напоминание о его собственной глупости. После того как рыцарь, раздосадованный, вышел из зала, он принялся так муштровать своих людей, что один из них, ослабев от усталости, получил рану.

Кассия скосила глаза на скалистый край берега.

— Я… я прошу прощения, если расстроила вас, милорд…

— Вам не в чем извиняться, — перебил он, — просто у меня было много дел нынче утром.

Другого извинения перед женщиной Грэлэм не мог себе позволить. Через минуту он сказал отрывисто:

— Вы верите в то, что Жоффрей повинен в смерти вашего брата?

На мгновение глаза Кассии затуманились — это воспоминание было для нее мучительным и тягостным.

— Если это так, — ответила она медленно, — то он само зло. Я помню этот день очень ясно. У моего брата, Жоффрея и у меня была небольшая лодочка, и мы по очереди пользовались ею — плыли до устья бухты и там рыбачили. Однажды Жоффрей и Жан опередили нас с отцом. Мы уже почти добрались до бухты, когда услышали крик Жана. Жоффрей стоял у края воды и, увидев нас, принялся вопить и что-то показывать знаками. Мой отец мог только наблюдать, как тонет его сын, сделать он ничего не успел.

— Отец приказал вытащить на берег лодку после того, как мой брат был погребен. В днище лодки зияла неровная пробоина.

— Конечно, это не может считаться достаточным доказательством вины вашего кузена, — заметил Грэлэм.

Кассия печально покачала головой.

— Видите ли, я брала лодку накануне. И она даже не текла. Более того. Жоффрей умел плавать, но он стоял на берегу и наблюдал за тем, как тонет мой брат. Он мог бы спасти его. Когда отец узнал обо всем, он пришел в ярость и приказал Жоффрею покинуть Бельтер. С тех пор прошло восемь лет. Сестра отца Фелис не давала ему покоя и добилась от него позволения для кузена иногда бывать в Бельтере. За последние три года ей и Жоффрею удалось трижды посетить замок.

— Какого возраста был ваш брат?

— Ему было всего восемь, когда он погиб. А мне тогда было около десяти. Я не уверена, что Жоффрей убил моего брата. Возможно, не он проделал дыру в днище лодки, Может быть, его единственной виной было то, что он оказался трусом и даже не попытался спасти Жана. Я не знаю.

— Жоффрей так и остался трусом, — сказал Грэлэм. — Я рад, что теперь вам не нужно опасаться его.

Услышав теплоту в голосе мужа, Кассия порывисто обернулась к нему — глаза ее сияли.

— Вы говорите, как мой отец, — ответила она.

— Я не ваш отец! — возразил Грэлэм резко. Глаза его опустились с ее лица на грудь — ветер, обдувавший шерстяное платье, туго натянул ткань на этих маленьких округлостях.

— А теперь расскажите о своей матери.

Кассия склонила голову, удивляясь его постоянно меняющимся настроениям.

— Мать была любящей и нежной. Я не очень хорошо её помню, но отец часто рассказывал мне о ее доброте. А как насчет вашей матери, милорд?

— Ее звали Дагни, и она не была особенно нежной и любящей. Мой отец частенько бранил ее за неповиновение и скверный характер. И даже наказывал.

Кассия с изумлением смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Вы хотите сказать, что он бил ее?

— Только когда она навлекала на себя его гнев.

— А когда ваш отец навлекал на себя ее гнев, она его била?

— Разумеется, нет. Она была женщиной. Но я помню, что иногда она язвила его своими речами. Пожалуй, это было полуправдой, если не сказать полной неправдой. Его мать была столь же сладкоречивой и нежной, какой могла бы быть змея, имей она человеческое обличье. Но, конечно, его отец никогда не сделал ничего такого, чтобы вызвать в ней нежные чувства к себе. Рыцарь решил, что лучше всего забыть об этом навсегда, когда Кассия резко сказала:

— Это, милорд, едва ли одно и то же! Мой отец никогда бы и пальцем не тронул никого меньше или слабее его. Конечно, мужчина не может любить женщину и в то же время причинять ей боль.

— Вы не понимаете, Кассия, — терпеливо возразил Грэлэм. — В ответственность мужчины входит необходимость следить за манерами своей жены, воспитывать ее. Ее же обязанность — подчиняться, служить ему и рожать для него детей.

— Жизнь жены, как вы ее описываете, не особенно-то привлекательна, — ответила Кассия. — Я думаю, — продолжала она с ошеломляющей искренностью, — что предпочла бы быть собакой. По крайней мере собаку ласкают и разрешают ей свободно бегать.

— Но в том, чтобы быть женой, есть некоторые преимущества, — сухо заметил Грэлэм.

— Да? — спросила Кассия тоном, полным недоверия. Он поднял руку и легонько провел кончиками пальцев по ее подбородку.

— Когда вы будете к этому готовы, я покажу вам эти преимущества.

Ее глаза округлились, потому что она вспомнила в этот момент все, что ей говорила Бланш. И, не задумываясь о последствиях своих слов, Кассия выпалила:

— О нет! Это еще хуже битья! Это не преимущество!

Рука Грэлэма опустилась; он изумленно воззрился на жену.

— Кассия, в вашем положении естественно нервничать, возможно, даже бояться того, чего вы не в состоянии понять. Но уверяю вас, что любовь — вовсе не наказание.

— Почему вы называете это любовью? — спросила Кассия довольно запальчиво. — Ведь это то, что делают животные, и это связано с болью. При чем тут любовь?

Грэлэм не мог поверить своим ушам. Не мог он поверить и себе самому — ему было несвойственно столь долгое терпение.

— Что вам наговорил отец?

Она покачала головой, стараясь не смотреть ему в лицо.

— Ничего. Он ничего мне не говорил.

— Тогда почему вы считаете, что это причиняет боль? Кассия опустила голову.

— Пожалуйста… — прошептала она, — я… я буду выполнять свои обязанности, когда потребуется. Я знаю, что вы хотите иметь сыновей.

— Кто вам сказал, что это больно?

— Одна… леди, — ответила Кассия деревянным голосом. — Она сказала мне, что вы… что мужчины требовательны и не беспокоятся о том, что чувствуют женщины, в том числе и о том, испытывают ли женщины боль. Она сказала, что я должна это терпеть.

Де Моретон разразился долгой и цветистой бранью, полной грязных слов и грозных проклятий, радуясь тому, что большую часть его ругательств подхватывал и уносил ветер.

— Эта леди, — сказал он наконец очень ясным и спокойным тоном, — была не права, рассказывая вам о таких вещах. К тому же она солгала. Он вздохнул, понимая, что и сам не вполне правдив. — Есть мужчины, которых не интересуют чувства женщины, но это относится далеко не ко всем.

Кассия подняла на него огромные глаза.

— А вы похожи на этих мужчин, милорд?

— Я не причиню вам боли, — ответил Грэлэм.

Она вспомнила, каким огромным выглядело его обнаженное тело и набухающий орган, направленный на нее. Она вспомнила его необычную резкость с ней нынешним утром. И не сказала ничего.

— Возможно, вы неправильно поняли эту леди. В первый раз, когда вы теряете девственность, вы можете испытать незначительную боль. Но если мужчина нежен, за этим скоро последует наслаждение и боль быстро забудется.

Кассия смотрела на Грэлэма широко распахнутыми глазами, и в ее взгляде он читал недоверие.

— У вас нет причины не верить мне. Я ваш муж.

— Вы так… так непохожи на меня, — прошептала она.

— Да. Такова Господня воля.

На этот раз голос рыцаря прозвучал более решительно, потому что терпение его подходило к концу. И все же его беспокоило то, что мысль о соитии пугает его жену.

— Кассия, вы ведь видели, как спариваются животные.

Она молча продолжала пожирать его глазами.

— Вы видели меня обнаженным. Мой орган войдет в ваше тело. Понимаете?

— Я видела, как жеребцы покрывают кобыл. Это будет нечто подобное?

Он испытывал желание расхохотаться.

— Иногда бывает и так, — ответил он, — но обычно женщина лежит на спине, под мужчиной.

— О! — выдохнула она, чувствуя, как краска заливает ее лицо.

— Главное вы узнаете на практике. — Грэлэм поднялся.

Молодая женщина продолжала напряженно смотреть на мужа. Его фигура закрыла от нее солнце, и Кассия содрогнулась.

— Миледи, — обратился к ней рыцарь. — Вы не можете вечно оставаться ребенком. Идемте, нам пора возвращаться.

Де Моретон протянул жене руку. С минуту она колебалась, потом вложила свою руку в его ладонь.

— Ваша рука холодна.

Он заставил ее подняться на ноги и притянул к себе, ощущая, что она была неподатлива, как полено. Медленно рыцарь провел руками вдоль ее спины.

— Муж несет ответственность за жену, — повторил он. — Я буду о вас заботиться.

Грэлэм почувствовал, как тело Кассии расслабилось и она доверчиво прижалась щекой к его груди.

— Сегодня вечером вы по-настоящему станете моей женой. Нет, не пугайтесь. — Он улыбнулся, глядя поверх ее головы. — Разве не вы говорили мне, что ваш отец верит в мою доброту по отношению к вам?

Робко и нерешительно ее нос приподнялся, прикасаясь к его груди, потом опустился — она кивнула в знак согласия.

— У вас ведь сейчас нет кровей?

В ответ Кассия издала прерывистый вздох; не поднимая головы от его груди, она покачала ею из стороны в сторону.

— Посмотрите на меня.

Заметив, что Кассия не решается на него взглянуть, Грэлэм нежно поднял ее головку за подбородок.

— А теперь расслабьтесь и стойте спокойно.

Он коснулся кончиками пальцев ее губ, провел по ним, затем медленно склонился к ней. Когда его губы встретились с ее губами, Кассия вздрогнула. Ощущение не было неприятным. Его губы оказались теплыми и твердыми. Она почувствовала, как его язык скользнул по ее губе, и нахмурилась, ощутив, как в нижней части ее тела внезапно образовался источник тепла. Одновременно его пальцы ласково перебирали ее волосы. Потом он отпустил ее.

— Ведь это было неплохо, а?

— Неплохо, — признала Кассия, склоняя головку к плечу мужа и внимательно изучая его лицо. — У меня в животе стало тепло. Это очень странно. Я никогда не испытывала ничего подобного.

Он усмехнулся, и от этой мальчишеской улыбки лицо его стало совсем молодым.

— Поедем, — сказал он, поднимая ее и подсаживая на лошадь, и тотчас же вскочил на своего коня.

Во все время поездки обратно в Вулфтон Грэлэм ощущал непривычное волнение: никогда прежде у него не было подобного разговора с женщиной. В Кассии он почувствовал нечто столь хрупкое и уязвимое, что это вызвало его ярость против себя самого и одновременно желание защитить ее. Рыцарь полагал, что именно ее невинная искренность заставила его разболтаться и повести себя так, будто он был какой-нибудь галантный дурень или отец, помешанный на счастье своего ребенка. Как ни странно, ему почему-то не хотелось, чтобы она боялась близости с ним. Он разбудит в ней страсть — обладая достаточной сноровкой, нетрудно заставить себя быть терпеливым. Она была молода, податлива, и Грэлэм не сомневался, что из нее легко будет слепить послушную и нежную жену. В своем воображении он рисовал счастливое, полное радостей будущее.

В тот вечер де Моретон прилежно обхаживал свою юную жену и ворковал с ней. Во время обеда все его внимание было обращено только на нее: он проследил, чтобы Кассия выпила два кубка сладкого вина и съела как можно больше острого тушеного мяса, которым рыцарь сам же и кормил ее. Она улыбалась ему, и он чувствовал, как все его тело омывает непривычная приятная теплота. Исходивший от жены нежный запах глубоко проник в него. В свете лучин ее каштановые кудри отливали медью.

— Мои волосы скоро отрастут, — сказала Кассия, заметив, что рыцарь не сводит с нее глаз.

Грэлэм обернул ее локоном свой палец.

— Ваши волосы такие мягкие. Как у ребенка. На щеках Кассии обозначились прелестные ямочки, которых Грэлэм не замечал раньше.

— Но, милорд, — ответила она шаловливо, — вы ведь не хотите, чтобы ваша жена оставалась ребенком.

Грэлэм хмыкнул и взъерошил ее кудри.

— Вы правы, миледи. Особенно я этого не хочу сегодня.

Ее глаза расширились, но Кассия не отвела их, а продолжала смотреть на него. Ему это было приятно. Повернув голову, Грэлэм сделал знак менестрелю Луи, французу, которого пригласил пожить в своем корнуоллском замке несколько дней. Низкорослый темноволосый человек с выжженной солнцем в непрестанных скитаниях кожей в течение всей трапезы нежно и негромко наигрывал что-то. Теперь же он вышел вперед и сел на скамейку прямо перед помостом, на котором стоял стол хозяина замка. Улыбнувшись Кассии, Луи сыграл несколько вступительных завораживающих аккордов на лютне.

— Посвящается вашей прелестной жене, происходящей из Бретани, милорд, — сказал он и, склонив голову, слегка тронул струны своего инструмента. — Я назвал это «Песней огня».

Его голос был нежен, как весенний дождик, и заполнял собой всё пространство примолкшего зала. Кассия застенчиво улыбнулась мужу. Грэлэм прижался плечом к ее плечу и сжал ее руку.

— Огонь, миледи, — поддразнил он её. — Скоро мы узнаем, правду ли говорит песня.

Заканчивая петь, Луи опустил голову и тихо наигрывал на лютне последние аккорды песни. Они были печальными и жалобными. Наконец он поднял глаза на Кассию и поклонился ей.

— Отлично исполнено, Луи! — крикнул ему Грэлэм, перекрывая своим зычным голосом восторженный хор похвал. — Я доволен не меньше, чем моя прелестная жена.

— Это для меня радость, милорд, — отозвался Луи. Он запел снова. Теперь это была песня о великом Роланде и о его гибели от рук сарацин в Ронсевальском ущелье.

Продолжая слушать менестреля, Грэлэм спокойно приказал жене:

— Идите в нашу спальню, Кассия. Скоро я последую за вами.

Кассия поднялась и кивнула окружавшим и придворным.

— Пусть Господь пошлет вам сладкие сны, миледи, — сказал вслед, улыбаясь, Гай.

Юная леди махнула ему рукой, потом повернулась и покинула зал. Гай перевел взгляд на Грэлэма. Никогда прежде его господин не обращался с женщиной так нежно. Супружество обещает быть счастливым, подумал он.

Грэлэм медленно потягивал сладкое вино и размышлял. Женщина должна желать мужчину. Значит, он заставит Кассию отвечать на его страсть, стонать в его объятиях и забыть до своих девических страхах. Пламя, горящее в его теле, согреет и ее. Хозяин Вулфтона допил свое вино и поднялся со стула как раз в тот момент, когда Луи закончил песню. Он заметил сосредоточенность на морщинистом лице Блаунта, улыбку Гая и понял, что ни один из его людей не сомневается относительно его намерений в эту ночь.

— Продолжай, Луи, — сказал Грэлэм менестрелю. — Что же касается вас, остолопы, — обратился он к своим людям, — слушайте и учитесь, — и вышел из зала, чувствуя себя по-дурацки, потому что все знали, что он идет к жене.

Поднимаясь по лестнице, суровый рыцарь как мальчишка перепрыгивал через две ступеньки сразу. Рывком открыв дверь спальни, он застал жену сидящей на постели и кутающейся в свой синий шерстяной платок.

— Идите сюда, Кассия. — Голос, его звучал непривычно мягко.

Она соскользнула с постели и зашлепала к нему босыми ногами. Грэлэм раскрыл ей объятия; она вошла в круг его рук и обхватила его руками за талию. Руки рыцаря сомкнулись, у нее за спиной и он нежно погладил ее плечи, стараясь изгнать из ее тела напряжение.

— Ты так сладко пахнешь, — сказал Грэлэм, вдыхая исходящий от нее аромат лаванды, и провел длинными пальцами по ее волосам, пропуская через них короткие пряди, поглаживая ее головку и ероша мягкие локоны у нее за ушами. Потом привлек жену ближе к себе и обнял крепче, слегка поднимая над полом, так, что она почувствовала твердость его проснувшегося естества.

Кассия подняла голову с плеча мужа и долго смотрела в его темные глаза. Медленно и без его нажима она прижалась ртом к его рту и ощутила возбуждающее прикосновение его отвердевшей плоти к своему животу. Странная теплота разлилась по ее телу.

Грэлэм поднял жену на руки и понес на постель. Он уложил ее на спину, лег с ней рядом и медленно распустил кушак ее одежды. Услышав ее тихий взволнованный вздох, рыцарь приостановился.

— Я рассказывал тебе о своем боевом коне Демоне? — спросил он.

Кассия смотрела на него с удивлением:

— Нет, милорд.

— Демон родом из небольшого местечка поблизости от Йорка, — тихо продолжал Грэлэм, — его отца звали Сатаной, а мать — Ведьмой.

Он наклонился и поцеловал Кассию в сомкнутые губы, потом нежно провел языком по ее нижней губе, продолжая тихонько рассказывать о своем жеребце.

— В Святой Земле он спас мне жизнь. Когда сарацин уже хотел разрубить меня пополам, конь встал на дыбы и затоптал неверного.

Слишком поздно Грэлэм осознал, что слова его, как бы нежно они ни звучали, не могли успокоить Кассию. Какого черта он говорил с ней о своем дурацком коне? Рыцарь помотал головой, досадуя на собственную глупость.

— Я хочу тебя видеть, — сказал он и раздвинул полы ее пеньюара.

Его руки дрожали, но он постарался обуздать себя, сжав их над ее головой.

— Какая у тебя прекрасная грудь.

— Я… я худая, — пожаловалась Кассия, — но я поправлюсь.

— Ты прекрасно сложена, просто само совершенство? — Грэлэм удивился себе самому.

Ему не нравились хрупкие женщины, но почему-то изящные небольшие округлые груди Кассии вызывали у него волнение, особенно ее нежные розовые соски, пока еще мягкие, не отвердевшие в порыве страсти.

— Вы так смотрите на меня, — прошептала Кассия.

— Да. — Грэлэм сморщился, вспоминая, как Морис отрывал от ее груди пиявок и бросал через комнату.

— Я вам не нравлюсь, милорд?

— Ты мне очень нравишься. Поверь, я прекрасно помню и хорошо чувствую слова менестреля.

Рыцарь склонился к ней и поцеловал в стройную шею, потом стал медленно дотрагиваться губами до нежной кожи ее груди, слегка прикасаясь языком к соску. Кассия порывисто вздохнула, и, подняв голову, Грэлэм заметил изумленное выражение на ее лице. Он улыбнулся, снова склонился к ее груди и, взяв сосок губами, сделал сосательное движение. Где-то у его щеки билось ее сердце.

— Когда-нибудь, — заверил он Кассию, поднимая лицо, чтобы взглянуть на нее, — наш ребенок будет вот так же сосать твою грудь.

— О! — Лицо ее исказилось, как от боли.

— В чем дело?

— Я… я не знаю, — задыхаясь, прошептала Кассия. — Судорога прошла по ее телу, и она вскрикнула.

Грэлэм сел на постели и приложил ладонь к ее щеке. Внезапно Кассия качнулась, и лицо ее стало пепельно-серым.

— Мне нехорошо! — воскликнула она. Он вовремя подал ей ночной горшок.

Ее тело сотрясалось от рвоты до тех пор, пока в желудке не осталось пищи.

— Прощу прощения, милорд. — Судорога снова сотрясла ее тело, колени подтянулись к животу.

— Тихо, тихо. — Грэлэм погладил жену по голове. Что же она съела такого, чего не ел он? — с беспокойством размышлял рыцарь. Может быть, он заставил ее съесть слишком много? Или страх перед ним вызвал этот приступ? Куском ткани он отер пот с ее лица.

— Лежи спокойно. Я позову твою няньку.

Грэлэм беспомощно наблюдал за Иттой, кудахтавшей над его женой.

— Что с ней? — спросил он. Итта покачала головой.

— Съела что-то дурное, так я думаю, милорд. — Она поднялась. — Пойду приготовлю отвар.

В этот момент Грэлэм почувствовал, как его живот свело судорогой, и согнулся пополам.

— Боже, — пробормотал он и торопливо выбежал из спальни.

По крайней мере, думал рыцарь несколькими минутами позже, когда и его желудок был опустошен рвотой, по крайней мере это не был страх перед ним. Он проверил самочувствие своих людей, еще остававшихся в зале. Все они чувствовали себя отлично. Спазмы продолжались, и Грэлэм с благодарностью выпил отвар, приготовленный Иттой.

«Все дело в рагу, — решил он, — его ели только Кассия и я, а она, бедняжка, съела большую часть».

Кассия жалобно стонала, держась за живот. Теперь спазмы у нее были уже не столь сильными, но лицо оставалось пепельно-серым, и это пугало Грэлэма. Она была такой хрупкой, у нее не было и половины его сил. Он сидел с ней рядом, баюкая ее в своих объятиях.

— Скоро она уснет, милорд, — обнадежила Итта, продолжая суетиться вокруг своей молодой госпожи, — в ее теле не осталось ничего вредного.

Кассия бессильно откинула головку на его плечо и сказала слабым голосом:

— Я повешу повара вверх ногами так, что его голова утонет в этом рагу.

Грэлэм подумывал о более свирепом наказании для своего незадачливого слуги.

— Завтра ты будешь в порядке, малышка. — Итта нежно отерла влажной тканью лоб своей госпожи.

— Мне так стыдно, — прошептала Кассия и уткнулась лицом в плечо Грэлэма.

— Не будь глупышкой, — сказал он отрывисто. — Ты можешь сейчас заснуть?

— Да, — пробормотала она. Грэлэм уложил жену на спину и натянул на нее одеяло.

— Я позову тебя, если ей станет хуже, — обратился он к Итте.

Эта ночь была длинной. Кассия просыпалась каждые два часа, живот ее сводило конвульсиями. Грэлэм насильно заставлял ее пить, но она не могла проглотить даже воду. Наконец ближе к рассвету Кассия уснула крепким сном, дав возможность отдохнуть мужу.

Около полудня следующего дня Грэлэм вошел в спальню и застал Кассию бодрствующей. В комнате стоял кислый запах рвоты, и он почувствовал, что от этого запаха у него тоже начинается тошнота.

— Она выпила немного говяжьего бульона, милорд, — гордо доложила Итта.

— Но она не сможет удержать его в желудке, если останется здесь. — Грэлэм подошел к жене и завернул ее в одеяло. — Я отнесу ее на воздух, а ты пока убери в комнате и открой окна. Да сожги здесь благовония или что угодно, только избавь нас от этого запаха.

Грэлэм вынес Кассию на руках из замка и приказал оседлать Демона.

— Что вы собираетесь со мной сделать?

Кассия крепко уцепилась за его рукав. Теперь, когда судороги прошли, она почувствовала благодарность к мужу. Он держал ее в объятиях, пока не кончилась рвота. Всю ночь он ухаживал за ней. Ей захотелось спрятать лицо у него на груди.

— Возможно, я швырну тебя вниз с утеса, — пошутил Грэлэм, крепко прижимая к себе свою юную спутницу.

— Никто не осудит вас, — вздохнула Кассия. — Я пока что не была для вас хорошей женой.

Грэлэм от души рассмеялся.

— Ты вообще еще не была мне женой. А теперь дай отдохнуть языку.

Он продолжал держать ее в объятиях, направляя Демона через опущенный подъемный мост.

— Дыши глубоко, Кассия, — предупредил Грэлэм.

Подъехав к утесу, он спешился и привязал Демона к можжевеловому кусту. Потом осторожно опустился на землю у подножия кривобокой сосны и усадил Кассию себе на колени.

— А теперь мы будем выздоравливать.

— Мне так стыдно. — Кассия беспомощно подняла глаза на мужа.

— Мне тоже нездоровилось. Но мы оба выжили. Я хочу, чтобы ты успокоилась и подышала чистым воздухом.

Грэлэм почувствовал, как доверчиво она прижалась к нему; рука ее сжалась в кулачок у него на груди. Он легонько прикоснулся губами к ее лбу, потом откинулся назад, прижимаясь спиной к стволу дерева, и закрыл глаза.

— Милорд.

Рыцарь, стряхивая с себя остатки сна, посмотрел на подошедшего Гая.

— Уже поздно, — тихо произнес Гай.

Кассия все еще дремала у Грэлэма на коленях.

— Я скоро вернусь, Гай.

— Как она? В порядке?

— Да, слава Богу. Ты говорил с поваром? Кстати, как имя негодяя?

— Его зовут Дэйкин. Я отколотил его по толстому заду, но он клянется, что мясо было свежим. Я не понимаю этого. Похоже на… — Он осекся и покачал головой.

— Похоже на что?

— Ничего, милорд.

— Если ты собирался мне что-то сказать, Гай, сделай это.

Гай почесал за ухом.

— Мне не нравится, что занемогли только вы двое.

— Мне это тоже не нравится, — тихо ответил Грэлэм. — Вопрос только в том — кто?

— Ревность может довести женщину до очень скверных вещей, милорд.

Грэлэм фыркнул.

— О какой женщине ты говоришь, Гай? — спросил он.

— Не Бланш, милорд, в этом я уверен.

Действительно, говоря с ней, Гай наблюдал за выражением ее прекрасных глаз, ища в них фальшь, лживость, обман. Ему не хотелось признаваться себе, что его охватило чувство огромного облегчения, когда он понял, что она невиновна. Молодой рыцарь покачал головой:

— Все знали, что вы собираетесь провести ночь со своей леди.

Он вспыхнул под внимательным взглядом прищуренных глаз господина.

— Это не обязательно должна быть женщина, Гай, — заметил де Моретон.

Кассия зашевелилась у него на коленях и подняла голову.

— Милорд? — прошептала она нетвердым голосом.

— Ничего, Кассия, — успокоил Грэлэм жену. — Как ты себя чувствуешь?

Она улыбнулась, и ямочки на ее щеках проступили отчетливее.

— Хочу есть.

— Отлично. Не сомневаюсь, что твоя нянька приготовила тебе горшок крепкой мясной похлебки. Тебя больше не мучают судороги?

Увидев Гая, Кассия покраснела и покачала головой. Грэлэм легко поднялся на ноги, держа жену на руках. Одеяла от его движения упали, и на мгновение Гай увидел изящные очертания ее белой груди.

— Приведу Демона, милорд, — заторопился он, направляясь к жеребцу своего господина.