Глава 6

— Герцог Корнуоллский устроил мой брак, — сказал Грэлэм Бланш. — Леди Джоанна и ее свита прибывают на следующей неделе. Ты должна приготовить все для их приема.

Услышав эту новость, Бланш была не в силах произнести ни слова и только молча смотрела на рыцаря. Брак! Ей хотелось закричать во весь голос, заплакать, надавать хозяину Вулфтона оплеух, чтоб на лице его выступила кровь, как сейчас сочилось кровью ее сердце. Молодая женщина опустила голову и провела языком по своим внезапно пересохшим губам, продолжая слушать его голос, столь равнодушный, будто он говорил о погоде.

— Если девушка приятная, я на ней женюсь. Бланш уцепилась за эту его реплику, будто от этого зависела ее жизнь.

— Так вы ее не знаете, Грэлэм? Вы никогда ее не видели?

— Нет. Я ничего о ней не знаю, кроме того, что она богатая наследница, — пожал плечами Грэлэм. — Если она сумеет родить мне сыновей, думаю, больше я ничего от нее не потребую. Ее отец заинтересован во мне. Он хочет, чтобы я стал его зятем из-за моей дружбы с королем и герцогом Корнуоллским.

Мысли Бланш лихорадочно заметались. Конечно, еще не все потеряно! Грэлэм не очень-то интересуется этой Джоанной. Ведь он даже не видел ее. Значит, у нее, Бланш, есть время.

— Милорд, — произнесла она, скромно потупившись, и голос ее прозвучал застенчиво и нежно, — весьма вероятно, что леди Джоанна, будучи столь юной девушкой, и понятия не имеет о том, как управлять замком Вулфтон и вести в нем хозяйство. Если вам будет угодно, я сочту за… честь помочь (на этом слове она сделала паузу, так как чуть им не подавилась)… помочь ей получить необходимый опыт и знания.

Грэлэм одарил молодую женщину небрежной улыбкой, решив про себя, что леди Бланш — нежное и обаятельное создание.

— Благодарю, — только и сказал он.

При этом рыцарь размышлял о том, умеет ли она сама вести хозяйство. С тех пор как Бланш здесь поселилась, едва ли в Вулфтоне произошли значительные перемены, а ведь он дал ей полную свободу действий. Правда, припомнил Грэлэм, не желая быть несправедливым, еда стала немного получше.

Бланш вернулась в свою маленькую комнатку и тихонько притворила за собой дверь. Потом изо всей силы ударила кулаком по стене. Как случилось, бушевала она, как случилось, что лорд Вулфтон позволил втянуть себя в такую историю, готовится вступить в брак, но не с ней! Когда ее гнев немного поутих, Бланш решила, что вела себя слишком скромно. Она была слишком застенчивой и не поощряла его, как следовало бы, — вот почему он смотрел на нее только как на дополнение к своему хозяйству, а не как на желанную женщину. Черт бы его побрал! Ее происхождение еще получше, чем у Джоанны де Морлэ! А то, что она не была богатой наследницей, как Джоанна, ненадолго удержалось у нее в голове. Этого верзилу следовало заставить понять, что настоящей женой ему будет она, Бланш, что она единственная, кто пригоден для него. Но он ведь говорил о том, что ему нужны сыновья, и на мгновение это ее усмирило.

Бланш подошла к маленькому оконцу, отодвинула деревянный ставень и сразу увидела Грэлэма, который, обнажившись до пояса, готовился состязаться в борьбе со своими людьми. Пот блестел у него на спине, сильные мышцы напряглись. О да, подумала Бланш, уж он-то сумеет кое-чему научить эту Джоанну! Пальцы ее неосознанно вцепились в подоконник, будто она представила, как они впиваются в тело Грэлэма.

— Будь ты проклят, милорд! — произнесла женщина хриплым шепотом.

Много позже Бланш, лежа в своей узкой постели одна, думала о своем сыне. Она пошлет письмо кузену и велит ему прислать Эвиана в Вулфтон. Когда Грэлэм увидит ее сына, он, возможно, забудет свое желание иметь собственного наследника.

И тут Бланш осознала, что по-прежнему надеется заполучить Грэлэма в мужья. «Я буду его женой, — тихонько поклялась она себе, — и если он потребует, чтобы я родила ему сына, я это сделаю». Ей была ненавистна мысль о деторождении и связанной с ним боли. На мгновение где-то в мозгу вспыхнул яростный протест против женского жребия, против этой полной женской беспомощности. «Прекрати, Бланш, — попыталась она обуздать себя. — Ты еще не одержала победы. Но одержишь непременно, ты должна это сделать. На чаше весов лежит будущее твоего сына и твое собственное. Эта чаша перевесит». И она заснула, успокоенная.

На следующее утро Бланш пришлось препираться со слугами, особенно с этой дерзкой Нэн. Но, похоже, они догадывались, что она станет в будущем госпожой в Вулфтоне, и потому нехотя, ворча повиновались ей. Зато Бланш вся затряслась от ярости, когда Нэн, эта маленькая несносная потаскушка, сказала язвительно:

— Если вы хотите новое платье, миссис, вам лучше попросить об этом его лордство. Вероятно, он накупит нарядов своей молодой жене, но не старой свояченице, всего лишь бедной родственнице…

И голосок ее звучал как острые капли дождя, падающие на камень.

— Ты, маленькая сучка! — завизжала Бланш; голос ее сорвался. Она ненавидела и Нэн, и себя за то, что в словах этой бабенки была правда. Бланш потянулась к длинной косе Нэн, теперь всегда чистой, потому что она еженедельно принимала ванну, но Нэн оказалась проворнее и выскользнула из комнаты, громко хохоча.

— Я прикажу тебя высечь! — выкрикнула Бланш, прекрасно зная, что это было пустой угрозой.

— Господин этого не допустит, — издевательски ответила Нэн с безопасного расстояния. — Он любит меня такой, какая я есть, нежной и мягкой. Он не позволит вам бить меня!

— Шлюха! Подожди, пока твое брюхо распухнет, тогда увидишь, как много думает хозяин о твоей нежной шкурке!

— Он подарит мне дом и даст служанку в помощь, — продолжала дразнить Нэн.

Остальные служанки хихикали за ее спиной. Бланш знала об этом; но по крайней мере они подчинялись ей и выполняли ее приказы, хотя и делали это с медлительностью мулов, взбирающихся на утес. Женщина скрежетала зубами в бессильной ярости и ждала своего часа, когда приедет ее сын Эвиан и леди Джоанна. Грэлэм, кажется, не очень-то хотел, чтобы ее сын приехал в Вулфтон, но Бланш сумела умилостивить его жалобными просьбами и слезами. Надо отдать ей должное — она вовсе не притворялась, и он в конце концов согласился.

Де Моретон, ворча и тяжело дыша, помог работникам уложить на место огромную каменную плиту на внешней стороне восточной стены Вулфтона. Он отступил и отер пот со лба тыльной стороной ладони. Рыцарь ощущал возбуждение и радость от физического труда, потому что труд отвлекал его от мыслей о Джоанне де Морлэ и ее приближающемся визите, который его страшил. Он вспомнил о послании, отправленном Морису де Лорису несколько дней назад, и вдруг ощутил, как в нем пробудилась неожиданная и непрошеная боль воспоминаний. Грэлэм не получал от Мориса вестей и потому считал, что Жоффрей не позволял себе никаких посягательств на Бельтер. Конечно, теперь уже недалеко то время, когда Жоффрею предстоит узнать о смерти Кассии. Бельтер не был настолько изолирован от мира, а прошло уже целых два месяца.

Грэлэм потянулся, с наслаждением ощущая напряжение мускулов, уставших от тяжелой работы, и двинулся по узкой тропе, спускавшейся с утеса на отмель внизу. Прибой грохотал, ударяясь о голые скалы, и в воздух поднимались струи воды, образуя широкие дуги брызг. Рыцарь снял одежду и шагнул в бушующую воду. Чувствуя, как прилив тянет его за ноги, он позволил волнам увлечь свое тело в море. Вода была холодной, и тело сразу покрылось гусиной кожей, но он пренебрег этим и нырнул под высокую, увенчанную белым гребнем волну.

Несколько минут спустя Грэлэм услышал с возвышавшегося над ним утеса крик и, обернувшись, увидел Гая, махавшего ему рукой. Он попытался ответить жестом, но на спину его обрушилась гигантская волна и бросила в воду лицом вниз. Когда рыцарь, отчаянно барахтаясь, выбрался из моря, лицо его жгло от прикосновения к грубой поверхности скал и песку. Грэлэм вышел на мелководье, потом на отмель, отряхиваясь, как огромная беспородная собака.

— Милорд! Оденьтесь, пока ваша молодая жена не увидела вас в чем мать родила! — Гаи, посмеиваясь, глядел на него.

Де Моретон тихонько выругался. Девушка явилась на два дня раньше срока, и теперь рыцарь не сомневался, что счастливые дни его покоя миновали. Он торопливо оделся и зашагал вверх по крутой тропинке, извивавшейся по утесу.

— Милорд, — продолжая веселиться, произнес Гай, и его красивый рот расплылся в широкой улыбке. — Боюсь, что леди Джоанна увидит нас рядом и пошлет вас ко всем чертям. — Гай, охорашиваясь, похлопывал себя по золотистым волосам, и его звонкий смех перекрывал хриплые крики морских птиц.

Грэлэм, не отвечая на насмешку, спросил:

— У нас все готово к приему?

— Хотите узнать, проглотила ли Бланш горькую пилюлю и сумела ли заставить себя приветливо улыбнуться?

— Если бы у тебя было что ей предложить, не в меру веселый самовлюбленный шут, ты мог бы избавить меня от этой дамы!

— Но ведь Бланш метит не в мою постель, милорд! — Внезапно Гай выпрямился, и на лбу его появились легкие морщинки — знак беспокойства. — Было ошибкой позволить ей послать за сыном!

Грэлэм почувствовал, как в нем нарастает раздражение.

— Ради Бога, Гай, оставь это. Бланш миловидна, застенчива и скромна, как раз такая, какой и полагается быть леди. Если я женюсь на леди Джоанне, то найду мужа и для Бланш. Раз у нее есть сын, значит, она может рожать детей.

Многие служанки обрадуются этому, подумал Гай. Бланш не проявляла к ним снисхождения, особенно теперь, пока свежо было ее разочарование. Он почувствовал даже некоторую жалость к этой миловидной женщине, и еще в нем возникло чувство, которое ему очень не хотелось анализировать. Гай пожал плечами. В конце концов его это не касалось.

— Милорд, не расточайте свой гнев на меня. — Помолчав с минуту, он добавил: — Есть еще один повод для беспокойства.

— Полагаю, я должен спросить, какой именно, а иначе ты затравишь меня своими неуместными шутками.

Гай одарил его солнечной улыбкой. В их отношениях было некое подобие снисходительности старшего брата к младшему, и это вовсе не походило на отношения сеньора и его вассала.

— Почему вы согласились на этот союз, раз вам так не хочется жениться на ней?

Грэлэм уже много раз за последние недели сам задавал себе такой вопрос.

— У мужчины должны быть сыновья, — сказал он наконец. — А теперь пойдем познакомимся с будущей матерью моих детей.

Кассия, подставляя лицо яркому солнцу, медленно шла по яблоневому саду. Она вдыхала сладкий запах камелий, гортензий и рододендронов, посаженных ею самой, слушала успокоительное гудение пчел в ульях за фруктовым садом и, обхватив руками тело, чувствуя, как солнце прогревает его до костей, испытывала безумную радость ощущать себя живой.

Любимое платье желтого шелка все еще висело на ней, как на вешалке, но это ее не волновало. Девушка нежно улыбнулась при мысли об отце, который постоянно наблюдал за ней, не позволяя делать ничего — только есть и отдыхать.

Она подняла глаза на свою старую Итту, которая теперь приближалась, с озабоченным видом неся свое объемистое тело, а также миску чего-то питательного и невкусного.

— Ты должна поправляться, госпожа, — сказала Итта безо всякого вступления. — Ну-ка выпей это.

— Еще один из твоих противных отваров, — посетовала Кассия, но послушно выпила крепкий говяжий бульон. — Мне надо подстричь мои фиговые деревья, — заметила она задумчиво, передавая миску Итте.

— Фиговые деревья! — воскликнула Итта, сопровождая свои слова укоризненным вздохом.

Кассия вопросительно склонила голову набок:

— Сейчас я вполне хорошо себя чувствую, чтобы делать то, что мне нравится. Ну же, Итта, ты ведь любишь мои восхитительные винные ягоды.

— Да, малютка. Но сейчас у меня на уме не винные ягоды.

— А что же, у тебя на уме? — поинтересовалась Кассия.

— Твой отец. Недавно прибыл еще один посланец с вестями.

— Еще один посланец? А я и не знала, что был первый, уж не говоря о втором.

— Да, — сказала Итта. — И вид у твоего отца вовсе не счастливый.

— Тогда я пойду к нему и узнаю, в чем дело.

— Нет, ты должна отдыхать!

— Итта, и ты, и отец обращаетесь со мной, будто я крошечный, покрытый пушком цыпленок без собственного ума. Я теперь чувствую себя много крепче, и, если я буду съедать все то, что ты запихиваешь мне в рот, то скоро стану жирной, как моя любимая гусыня.

— Вот и отлично, — ответствовала Итта, следуя к дому за своей хозяйкой.

Де Лорис уже отпустил гонца и сидел, глядя невидящими глазами прямо перед собой. Он не сознавал своего состояния до тех пор, пока пальчики дочери легко не опустились на его плечо.

— Отец, — нежно сказала Кассия, — что тебя беспокоит?

Морис сумел стереть беспокойство со своего лица и, улыбнувшись, притянул дочь к себе на колени. Кассия все еще была такой исхудавшей и весила не более ребенка. Но ее живые золотисто-карие глаза снова светились ярко, они искрились, что свидетельствовало о здоровье, а уже слегка отросшие прекрасные волосы покрывали голову шапочкой, обрамляя нежными и своенравными кудряшками лицо. Пожилой рыцарь думал о полученном известии и крепко прижимал дочь к себе. Время истекло.

Морис почувствовал маленькие крепкие груди дочери, и это снова напомнило ему, что она уже не ребенок, не маленькая девочка. Она стала женщиной и женой. Он глубоко вздохнул и отстранился, чтобы видеть ее лицо.

— Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая? — спросил он, стараясь оттянуть злополучную минуту.

— Вполне, отец. Много лучше, как мне кажется, чем ты. А теперь, что за весть принес гонец? Итта проговорилась, что это уже второй вестник. Это касается Жоффрея? — По глазам отца Кассия увидела, что он пытается придумать какую-нибудь благую ложь, и торопливо добавила: — Отец, смерть мне больше не грозит. Ты должен сказать, что тебя тревожит. Пожалуйста! Я чувствую себя бесполезной, когда ты обращаешься со мной как с несмышленышем, которого следует от всего защищать.

Он знал, что помочь ей было ничем нельзя. Никто не мог этого сделать. Медленно, стараясь не встретиться с дочерью взглядом, Морис произнес:

— Помнишь, ты мне говорила, что тебе пригрезился голос мужчины? Незнакомого человека?

— Да, помню.

— Он тебе не пригрезился, не приснился. Это был англичанин, лорд Грэлэм де Моретон. Он сопровождал меня до Бельтера. Понимаешь ли, в Аквитании на меня напали разбойники, и лорд Грэлэм спас мне жизнь, он и его люди. Это честный человек. Кассия, прекрасный человек и воин, только что вернувшийся из Святой Земли. Я рассказал ему об этом сукине сыне Жоффрее, и мы на одну ночь остановились по дороге в Бомэнуаре. Там Грэлэм познакомился с твоей теткой и ухитрился избежать ее постели, проявив при этом и учтивость и осмотрительность. Не буду отрицать, что я подумывал о том, каким превосходным мужем он был бы для тебя. Я ему много рассказывал о тебе. Когда мы добрались сюда, мне сообщили, что ты при смерти. И в самом деле я был уверен, что ты не переживешь той ночи.

Кассия смотрела на отца со столь невинным доверием и непониманием, что на мгновение Морис лишился дара речи и не мог продолжать. Он кашлянул, провел пальцами по волосам и забормотал что-то невнятное себе под нос.

— Постой, — обратилась к нему Кассия. — Я не понимаю. Что стало с этим человеком, Грэлэмом де Моретоном?

— Он твой муж, — отчаянно заявил Морис.

Кассия продолжала молчать. Глаза ее были широко раскрыты и выражали недоверие к тому, что сказал ее отец.

— Мой муж, — повторила девушка, пытаясь понять, о чем идет речь.

— Да.

Морис снова притянул ее к себе, крепко прижал и ощутил свежий аромат ее юного тела.