Глава 18

— Почему ты плачешь? Ради Бога, прекрати стенать сию же минуту! Перестань, слышишь меня?

— Она не произнесла ни звука, — сказал Эдмунд, глядя на Филиппу.

Дайнуолд и сам это понял и, ничего не отвечая, пристально посмотрел на девушку.

Его призыв хоть и не сразу, но возымел действие: слезы в глазах Филиппы высохли. Дайнуолд повернулся на бок и почти уткнулся носом ей в ухо.

— Почему ты плачешь? Потому что слышала, как мы с Эдмундом ругались? У него ужасная привычка лезть в дела взрослых.

Она отрицательно покачала головой и вытерла глаза тыльной стороной ладони.

— Тогда почему?

— Рука болит.

— О… — Услышав это, Дайнуолд нахмурился. Ее слова звучали вполне правдоподобно, но что-то злило его, и он снова повторил:

— Ты слышала, что потребовал от меня мой сын?

Филиппа повернулась на спину и посмотрела на мужчину, которому с такой готовностью отдала этой ночью свою девственность. Его подбородок покрылся темной щетиной, волосы спутались, а вид обнаженной груди заставил ее сердце забиться чаще. Он был прекрасен и ужасно зол. А еще в его глазах она прочитала беспокойство — беспокойство о ней, и это было так приятно!

Она улыбнулась и приподняла руку, чтобы коснуться его щеки. Он застыл, затем подался назад.

— Ты как зачарованная, — сказал он тихо. — Не могу понять почему. Господи, ведь я всего три часа назад лишил тебя невинности, а ты улыбаешься мне, словно я дарую тебе весь мир со всеми его богатствами! От этой ночи ты не получила никакого удовольствия, я причинил тебе боль и… А, Эдмунд, ты еще здесь?

— Пап, ты женишься на Филиппе?

— У тебя только одна песня, а слова в ней хуже, чем у Круки. Клянусь коленками Святой Анны, она не хочет выходить за меня замуж, потому что…

Это была настолько явная ложь, что Филиппа рассмеялась.

— Доброе утро, Эдмунд, — сказала она, впервые повернув голову в его сторону. Она больше не плакала.

Мальчик улыбнулся в ответ.

— Нам нужно скорее отправляться в Сент-Эрт, — сказал он. — Нортберт послал меня разбудить вас. Вас обоих, — добавил он многозначительно. — Филиппа, у тебя сильно болит рука?

Она покачала головой:

— Нет, вполне терпимо. И я себя неплохо чувствую в отличие от твоего отца, который не может утром встать с кровати, не побранившись вволю.

Дайнуолд промолчал и рассеянно посмотрел в сторону.

— Иди, Эдмунд. И научись держать свои мысли при себе.

Мальчик хмуро взглянул на отца:

— Мы очень близко от Крандалла, пап. Сэр Вальтер может появиться здесь очень-очень скоро. Не лучше ли нам…

Лицо Дайнуолда внезапно стало строгим и холодным, даже страшным, глаза сузились.

— Я хочу, чтобы этот сукин сын выполз из своей норы и приехал сюда, — очень тихо сказал он. — Я слишком много задолжал ему, и теперь пришло время рассчитаться. Мои люди внимательно следят за дорогой из Крандалла. Да, я хочу, чтобы этот ублюдок помчался вслед за тобой и Филиппой и я встретил бы его здесь.

Девушка испуганно посмотрела на Дайнуолда, а Эдмунд внезапно улыбнулся:

— Филиппа крепко пришибла его. Наверное, он все еще лежит на полу, как мешок с картошкой.

Лицо Дайнуолда смягчилось.

— Посмотрим, но я сомневаюсь. Ладно, Эдмунд, решено: мы скоро отправимся в Сент-Эрт. Филиппе нужно отдохнуть, и потом… не могу же я жениться в лесу! Найди Нортберта и скажи ему, что, если сэр Вальтер в ближайший час не соизволит показать нам свою вонючую шкуру, мы возвращаемся домой.

Эдмунд с важным видом удалился. Дайнуолд смотрел ему вслед и качал головой.

— Не могу поверить, что меня отругал мой собственный сын, — сказал он Филиппе.

Она ничего на это не ответила. Дайнуолд откинул одеяло и вскочил на ноги. Какое-то мгновение он, казалось, не замечал, что стоит совершенно голый, но Филиппа уставилась на него во все глаза, и то, что она увидела в сером свете утра, привело ее в восторг. Она и раньше восхищалась им, но только в эту ночь поняла, как мужчина использует свое тело, чтобы войти в женщину… Да, теперь она смотрела на него по-другому, более нежно, более любовно.

Дайнуолд почесал живот, потянулся, оглядел себя с ног до головы и, заметив кровь, чертыхнулся и мрачно посмотрел на Филиппу:

— Раздвинь ноги.

— Что?

— Раздвинь ноги, — повторил он и опустился возле нее на колени. Сдернув с Филиппы одеяло, он без лишних расспросов задрал ей юбку чуть не до головы и потянул за ногу. На внутренней поверхности бедер Филиппы запеклась ее девичья кровь. Он увидел ее нежную, очень нежную плоть, и ему снова захотелось прикоснуться к ней, ощутить, как напрягается ее тело. Он мысленно обругал и Филиппу, и себя — за то, что все еще не в состоянии успокоиться. Что ж, скоро ему не придется бороться с собой. Он будет обладать ею снова и снова, столько, сколько захочет и когда захочет, до тех пор, пока его плоть не обмякнет в изнеможении, а дыхание не станет тихим и спокойным. Он вздохнул и сказал:

— Клянусь пальцами Святого Петра, у меня теперь нет выбора. Мы поженимся, как только вернемся в Сент-Эрт.

Выполнив, по крайней мере на словах, свой долг, Дайнуолд принялся одеваться.

— Не бойся этой крови, Филиппа, — хмуро сказал он, повернувшись к ней, — это девственная кровь. Все женщины испытывают боль, когда первый раз спят с мужчиной. Больше этого не случится. А теперь опусти юбку, а то я вот-вот решу, что ты хочешь, чтобы я снова оказался у тебя между ног.

Она подумала, что это неплохая идея, но послушно одернула юбку, потому что услышала, как к ним сквозь кустарник пробираются люди Дайнуолда. Они были уже совсем близко.

— Может, ты наконец соблаговолишь выслушать, что произошло в Крандалле?

— спросила Филиппа.

— Нет, — буркнул он. — Прошлой ночью я не мог заткнуть тебе рот и ты болтала до тех пор, пока не заснула. Я уже все знаю. Тебе очень больно?

— Ты сам не дал мне выспаться! Ты ведь не хотел, чтобы я спала! И потом — больно где?

Дайнуолд грустно посмотрел на нее:

— Это не только моя вина. Ты хотела меня и получила, будь проклята моя мужская слабость. У тебя болит между ног и не в порядке с головой. Ты ребенок, Филиппа, по крайней мере у тебя мозги ребенка. — Он немного помолчал и хмуро добавил:

— Ты мне приснилась… так, пустые сны, а потом ты оказалась рядом. Ты протянула ко мне руку, и мне захотелось овладеть тобою.

Застегнув перевязь, он повернулся и ушел, не сказав больше ни слова и не оглянувшись.

— Ну, — громко сказала Филиппа, медленно поднимаясь на ноги, — раз это произошло, он точно женится на мне.

У нее из головы не выходило изумленное лицо Дайнуолда, когда девятилетний мальчик потребовал, чтобы он выполнил свой долг. Сказать по правде, ее это удивило не меньше, чем самого Дайнуолда.

Эдмунд, по-видимому, не возражал, чтобы она стала его мачехой. Значит, так и будет. Она слегка сжала больную руку и принялась осторожно массировать ее. Боль постоянно напоминала о себе, но была уже не такой острой. Филиппа оглядела себя и печально вздохнула. Ее единственное некогда красивое желтое платье было безнадежно испорчено. Но девушка так привыкла к простой одежде, почти тряпью, что не слишком долго предавалась сожалениям.

Из-за деревьев выпрыгнул Круки. Физиономия его сияла.

— Милость Божья снизошла на вас, хозяйка, — торжественно произнес он и отвесил поклон. — Я услышал от приятеля, что вы скоро выйдете замуж за хозяина. Ну и отлично. Я знал, что похоть лишит его рассудка, — так и случилось. Странно, что она обуяла его так внезапно, к тому же в лесу, когда вы ранены, но, может, как раз это и подтолкнуло его. Мне кажется, хозяин любит вас, хоть и ругает чаще, чем хвалит вашу красоту. Отец Крамдл скажет прекрасные слова в вашу честь. — Он помолчал и добавил:

— Да, все будет отлично.

Круки снова поклонился и ушел, а Филиппа осталась одна на маленькой поляне между деревьями.

Круки говорил так, словно хотел убедить самого себя, подумала девушка. Что ж, может, Дайнуолд не любит ее, но сейчас это не имело для Филиппы значения. Ее печалило лишь то, что она бесприданница и у нее нет ни монетки, а единственная одежда — лишь та, что подарила ей леди Кассия. Как только они с Дайнуолдом поженятся, она пошлет отцу письмо. И тому некуда будет деться — придется прислать все ее вещи. Филиппа мало что знала о брачных контрактах, приданом и тому подобном, но, похоже, у нее никакого приданого и не будет. К тому же лорд Генри явно не собирался устанавливать родственный союз с де Фортенберри.

Впрочем, это ее мало заботило. Бошам остался для нее где-то в прошлой жизни. Это у другой девочки были слуги, исполнявшие все ее прихоти, и десятки платьев. У той девочки была мать, которая не любила ее, и сестра, постоянно придиравшаяся к ней. Все: и приятное, и неприятное, — ушло навсегда.

Сент-Эрт. Ей нравилось произносить это слово и ощущать, как все в ней отзывается на этот звук. Сент-Эрт станет ее домом, а Дайнуолд — ее мужем. Пусть отец ревет от ярости, пока не зашатается Бошам, ей все равно! Вальтер сказал, что лорду Генри нужны деньги. Она не верила этому ни минуты; выбросив все мысли из головы, Филиппа утешила себя тем, что даже такая отвратительная жаба, как де Бриджпорт, не захочет брать в жены женщину, с которой переспал другой мужчина. Улыбнувшись, девушка принялась напевать что-то бессвязное и стала готовиться к возвращению домой.

Улыбка не померкла на ее лице даже тогда, когда она увидела всех людей Дайнуолда. Они уже знали, что Филиппа станет леди Сент-Эрт, и прекратятся грязные пересуды о том, что хозяин хочет овладеть девственницей. Теперь он будет спать с ней на законных основаниях. Филиппа улыбалась до тех пор, пока, усевшись на коня впереди Дайнуолда, не тронулась в путь. Она сидела прямо, стараясь не поворачиваться. Не то чтобы ей не хотелось видеть лицо Дайнуолда, просто всякий раз, когда она пыталась это сделать, боевой конь Филбо дергался и приседал и каждый толчок болью отдавался в раненой руке. Время тянулось медленно; рука нестерпимо ныла, и Филиппа начала легонько постанывать.

— Еще раз заорешь, и я скину тебя с лошади. Боже правый, я больше не могу. Что тебе еще надо?

— Я не ору, — ответила Филиппа и от боли закусила кулак.

Тогда что ты делаешь? Соревнуешься с Круки? Сейчас ты мне скажешь, что у тебя опять болит рука.

— Да, болит. А еще твоей лошади не нравится, сколько я вешу.

Дайнуолд фыркнул и посмотрел на подрагивающие уши Филбо.

— Это правда, ты увесистая девица и весьма объемная. Не бойся, Филбо тебя не укусит; я думаю, даже он рад, что ты станешь моей женой, так что хватит жаловаться. Ты хотела меня и получила. Или ты мечтаешь услышать стихи в честь твоей красоты? Вот, должно быть, почему ты стонешь. Она покачала головой.

Теперь уже слишком поздно ухаживать за тобой. Ты станешь моей женой раньше, чем успеешь поздравить себя с успешным завершением своего коварного плана, но я покажу тебе, кто настоящий хозяин Сент-Эрта. Я буду делать с тобой все, что захочу, и никто не посмеет мне перечить!

— Ты всегда делал со мной все, что хотел.

Это была правда, но Дайнуолд промолчал. Его настроение портилось с каждой минутой.

— Да, я женюсь на тебе, но не из-за твоего благородного происхождения или большого тела, на которое ты напялила то, что прислала леди Кассия. Твой чертов папаша скорее всего припрется в Сент-Эрт, потребует мою голову за оскорбление семьи де Бошам. Ты будешь кричать и браниться, а он осадит замок и затем…

— Успокойся! — крикнула Филиппа.

Дайнуолд от неожиданности замолчал, потом усмехнулся ей в затылок. Ему захотелось провести рукой по ее буйно вьющимся волосам, но он удержался, ожидая, не скажет ли Филиппа что-нибудь еще. Она сказала, и довольно громко:

— Я никогда не кричала, никогда, до тех пор пока не встретила тебя, злосчастный мошенник! Ты наглый, самоуверенный петух!

— Да, — сказал он и крепче сжал ее руками, — но ты хочешь в постель к этому петуху, так что не стоит так браниться на него. Или тебе больше хочется быть моей любовницей, чем женой? А может, ты предпочитаешь остаться служанкой?

Она выдернула руку и заехала ему локтем в живот. Филбо захрапел и присел на задние ноги. Дайнуолд сгреб Филиппу, прижал к себе и зашелся таким смехом, что чуть не свалился вместе с ней с лошади и усидел лишь потому, что подскакавший к ним Нортберт толкнул его в бок, помогая сохранить равновесие.

— Осторожнее, хозяин, — сказал Нортберт. — Хозяйка не совсем здорова. Вы ведь не хотите, чтобы у нее открылась рана.

— Она в голову раненная, — ответил Дайнуолд и, наклонившись к самому ее уху, прошептал:

— и между ног. Глубокая рана между нежными, красивыми ногами, куда я снова войду сегодня ночью. Подумай об этом, девка.

Филиппе смертельно захотелось снова ткнуть его в живот; она сдержалась лишь потому, что, если бы сделала это, оба они наверняка свалились бы на землю.

Дайнуолду нравилось дразнить Филиппу. Впервые за всю сознательную жизнь ему нравилось разговаривать, сражаться и спорить с женщиной. Что ж, это неплохо, поскольку теперь он будет связан с ней до гробовой доски.

Дайнуолд искоса посмотрел на Нортберта и обнаружил, что тот неодобрительно поглядывает на него. Какое ему дело!

— Де Грассе не видно? — спросил он.

— Нет, — ответил Нортберт. Дайнуолд выругался.

— Он трус! Я так долго ждал встречи с ним.

— Почему? — спросила Филиппа.

— О, миледи соблаговолила снова поговорить со мной?

Что между вами произошло? — не обращая внимания на его иронию, настаивала девушка.

— Однажды я получил подметное письмо, якобы написанное Кассией, с приглашением приехать. На самом деле писал его Вальтер. Я отправился к ней, по дороге он схватил меня, и я очутился в вулфитонской темнице. Прежде чем Кассия успела освободить меня, Вальтер сломал мне несколько ребер и убил трех моих людей. Я ему сильно задолжал. Особенно после того, как он похитил моего сына. Ничего, скоро он за все ответит.

— Он и меня похитил, — напомнила Филиппа.

— Ох, совсем забыл. Да, и тебя тоже, — нарочито небрежно проронил Дайнуолд и усмехнулся, за что немедленно получил локтем в живот.

Значит, вот каким образом Кассия — маленькая, чудесная Кассия — спасла Дайнуолда. Может, она делала что-нибудь еще? Спасала его, как время от времени спасает своего мужа? Чертова Кассия! Она словно колючка у меня в боку, да какое там — целый пучок колючек, подумала Филиппа.

— Интересно, почему Вальтер так хотел на мне жениться? — спросила она.

— Ты уверена, что хотел?

— В отличие от тебя он просто сгорал от желания сделать меня своей супругой, — с горечью ответила Филиппа. — Да, он готов был изнасиловать меня, чтобы добиться своего, и наверняка сделал бы это, если б я вовремя не удрала. Представляешь? Я ничего не могла понять — и не понимаю до сих пор.

— Ерунда. Просто этот мужлан спятил, только и всего.

Филиппа резко двинула локтем назад. Дайнуолд только крякнул и еще крепче обвил ее руками, но гораздо выше, чем раньше, — под самой грудью. Затем приподнял ее груди ладонями.

— Прекрати, нас увидят!

— Тогда перестань дразниться. Филиппа закусила нижнюю губу.

— Знаешь… Когда эта женщина, ну, Бритта… пришла, чтобы убить меня, она кричала, что Вальтеру нужна не я, а мое богатство, — задумчиво проговорила она. — Что эта дурочка имела в виду? Должно быть, мой отец все же приезжал к Вальтеру и пообещал ему деньги, если тот найдет меня. Другого объяснения я придумать не могу.

— Понятия не имею, но скоро все выяснится. Когда мы поженимся, нам придется известить об этом твое семейство.

— Ха-ха! Мой отец приедет и отрежет твое драгоценное мужское орудие.

— Не говори о нем так пренебрежительно; ведь именно оно заставило меня влюбиться в тебя. — К ее и своему удивлению, Дайнуолд наклонился и поцеловал девушку в ухо.

— Ты испытаешь со мной наслаждение. Боль вчера ночью была неизбежна — это обряд превращения в женщину, и ты должна была его пройти.

— И кто только это придумал?

— Сами женщины, кто же еще, — шутливо ответил Дайнуолд.

— Нет, напыщенные, самодовольные мужчины!

— Поверь мне, я хочу, чтобы ты испытала со мной истинное наслаждение и такое же наслаждение доставила мне.

— Разве прошлой ночью я этого не сделала? Уловив в ее голосе обиженные нотки, Дайнуолд ласково усмехнулся:

— Самую малость. По крайней мере ты старалась. Дайнуолд почувствовал, как напряглось тело Филиппы, и медленно накрыл ладонью ее правую грудь.

Он ласкал ее, водя пальцем вокруг соска, пока не услышал, как часто и гулко забилось у нее сердце.

— Может, мне приказать остановиться и заявить, что моя невеста хочет меня — прямо здесь и сейчас? Может, мне следует быть решительнее и залезть рукой тебе под платье, чтобы коснуться твоей теплой кожи и ощутить, как под моими пальцами твой сосок становится большим и упругим?

Ее дыхание стало прерывистым, грудь взволнованно вздымалась и опускалась. Да, она хотела, чтобы он ласкал ее. Она хотела почувствовать его губы, его мужскую плоть… Филиппа не раздумывая откинулась назад и, прижавшись к его груди, со вздохом сказала:

— Да, Дайнуолд, если ты этого хочешь, то мне это тоже доставит большое удовольствие.

Он сразу забыл все свои шпильки и подковырки, забыл все, кроме желания обладать ею, желания, которое, казалось, невозможно насытить. Чем больше Филиппа уступала ему, тем больше он хотел ее. Это смущало и раздражало Дайнуолда и в то же время было приятно до головокружения.

Рука Дайнуолда осторожно проникла под платье; он обхватил ладонью грудь Филиппы, ощущая, как его пальцы щекочет ее взволнованное дыхание. Дайнуолд понимал, как нелепо все, что он делает: кто-нибудь из слуг может в любой момент подъехать к ним, Нортберту понадобится что-то сообщить ему… его сыну… О Святой Петр!

Он поспешно выдернул руку из-под платья.

— У нас еще будет время на подобные пустяки, — сказал он. — Посмотри, какие деревья! Это боярышник и тис. Они уже отцветают и вскоре дадут плоды. Жизнь все время обновляется. — Слова неожиданно застряли у него в горле, потому что ему вдруг пришло в голову, что всего несколько часов назад он оплодотворил ее своим семенем, ., и новая жизнь, возможно, уже зародилась. Красивые видения промелькнули перед его мысленным взором: маленькая девочка с пышными вьющимися волосами, в которых все оттенки коричневого, высокая, сильная, смешливая, с глазами цвета летнего неба.

— Я надеюсь, — прошептал он на ухо Филиппе, — что ты подаришь мне детей больше, чем я смогу прокормить.

Она обернулась и улыбнулась ему божественной улыбкой.

Король Эдуард решительно кивнул головой:

— Да, Робби, тебе нужно отправиться к де Фортенберри и сообщить ему об удаче, которая выпала на его долю. Бедняга живет в такой нужде, что у него, верно, в стенах замка дыры. К тому же предки не оставили ему никакого наследства, которое можно было бы присоединить к родительскому благословению. Да, мне придется заняться ремонтом Сент-Эрта. Не хочу, чтобы моя милая дочурка подвергалась опасности, живя в такой развалюхе. Я пошлю ему своих людей.

— А я думал, ваше величество, — сказал Роберт Бернелл, — что вы не захотите брать в зятья человека, который обойдется вам в кругленькую сумму.

— Речь не о деньгах, Робби, а о моей дочери. Это грех моей юности, результат излияния моего молодого… — Король усмехнулся. — Ведь у него маленький сын? Все женщины в роду Плантагенетов любят детей. Она займется мальчиком, об этом можно не беспокоиться. После того как ты получишь согласие де Фортенберри и выдержишь бесконечные излияния его благодарности, вели лорду Генри привезти нашу чудесную дочь сюда в Виндзор. Королева настаивает, чтобы Филиппа сочеталась браком в Лондоне. Мы сыграем свадьбу Филиппы через две недели, не позже. Как ты считаешь, Робби?

Лорд-канцлер пожал плечами.

— Отправляйся прямо сейчас, потому что у нас еще много дел.

Чертовски много. Им конца не будет. Но это дело мы закончим, и его конец будет счастливым.

На следующее утро Роберт Бернелл в сопровождении двадцати лучших королевских солдат отправился в Корнуолл.

А два дня спустя король вместе с Аккурси, сыном известного итальянского адвоката, сидел и подсчитывал, на сколько ему придется опустошить свои знаменитые сундуки, чтобы осуществить в Уэльсе строительство замка, которое он задумал.

— Ваше величество, — говорил Аккурси высоким сральцетом, — вам совершенно не надо себя утруждать и напрасно тратиться.

Просто прикажите дворянам распахнуть для вас свои сердца и кошельки. Они ваши подданные и должны подчиниться.

Эдуард с озабоченным видом почесал подбородок. Несмотря на долгие годы службы, этот Аккурси никогда не поймет английских дворян. Он думает, что это слабые и безвольные овцы, на которых нужно лишь прикрикнуть, чтобы они сами отдали свою шерсть. Только Эдуард собрался сказать Аккурси что-нибудь такое, что сильно бы испортило тому настроение, как услышал рядом деликатное покашливание. Он поднял голову.

Ваше величество, простите, что беспокою вас, — поспешно произнес его камергер, Алерик, — но приехал Роланд де Турней и ждет, когда ваше величество примет его. Вы говорили, что желаете видеть его немедленно.

— Де Турней! — радостно засмеялся Эдуард и быстро поднялся. — Зови его скорее. Я хочу видеть его красивое лицо.

Роланд де Турней на мгновение остановился на пороге в королевские покои, по своему обыкновению оглядев комнату и оценив всех находящихся в ней. Эдуард заметил, как при виде Аккурси в его глазах мелькнуло презрение — инстинктивная реакция англичанина на любого иностранца.

— Подойди поклонись, черт неверный, — с улыбкой приветствовал Роланда Эдуард.

— Надо полагать, наш великодушный Господь решил, что ты должен уцелеть и снова служить мне?

Роланд прошел в комнату с таким видом, словно был ее хозяином, но это не обидело Эдуарда: де Турней всегда вел себя так. Зато обиделся Аккурси.

— Следите за своими манерами, сэр, — раздался его фальцет. По-английски Аккурси говорил с изрядным акцентом.

— Кто сей язычник, ваше величество? Что-то я не припомню ни этого лица, ни этих развязных манер. Вы не говорили ему, кто я такой?

Эдуард отрицательно покачал головой и повернулся к Аккурси.

— Успокойся! Это мой хороший друг, и никто не имеет права его оскорблять — кроме меня, разумеется. Мы давно не видели тебя в Англии, Роланд.

— Ваше величество! И это говорите вы, монарх, который, прежде чем короноваться, в течение двух лет путешествовал по всему миру!

— Наглый пес! Подойди и сядь около меня. Мы выпьем за дни, которые вместе провели в Иерусалиме, и ночи, в которые ты наслаждался дарами мусульман. Я слышал, эти варвары подарили тебе шесть прекрасных женщин, чтобы тебе было с чего начинать свой гарем…

Незаметно прошло часа два.

— Почему ты не приехал на мою коронацию в прошлом октябре? — спросил король. — Элинор сказала, что ты дезертировал.

Роланд де Турней невинно улыбнулся и сделал еще глоток отличного королевского вина.

— Не сомневаюсь, что великодушная и прекрасная королева действительно говорила обо мне, дипломатично ответил он. — Но, ваше величество, я ведь был заточен в тюрьму нашим лучшим другом герцогом Брабантским. Кстати, он потребовал за мою бедную шкуру выкуп. Мой брат из страха заплатил за меня — из страха, что если он этого не сделает, то вам станет обо всем известно. — Роланд ехидно улыбнулся. — Но я полагаю, что на самом деле выкупить меня его заставила жена, пышечка Бланш.

Спустя еще час Эдуард хлопнул себя по колену и воскликнул:

— Ты женишься на моей дочери! Да, это отличное решение!

— Вашей дочери? — удивленно переспросил Роланд. — Принцессе? Ваше величество, вы выпили слишком много этого прекрасного вина.

Король хмыкнул и рассказал Роланду о Филиппе де Бошам.

— ..так что видишь, Роланд, Робби уже скачет к де Фортенберри. Но если вдруг выйдет какая-нибудь осечка… Одним словом, я бы предпочел, чтобы на его месте оказался ты. Ты известный мошенник, а де Фортенберри — неизвестный. Что скажешь?

— Де Фортенберри? Он отъявленный плут, ваше величество, грубиян и при этом настоящий герой. Я не знаю о нем ничего плохого, кроме того, что он хитрец и не любит никому кланяться, даже королю. Почему вы выбрали именно его?

— Его предложил Грейлам де Моретон. Он обладает изрядной властью в Корнуолле — а это все еще дикое место. Мне нужны сильные, смелые люди, люди, которым я смогу доверять. А кто как не зять лучше всего станет защищать мои интересы? А ты сможешь поселиться здесь, Роланд. Я подарю тебе какой-нибудь красивый замок, а?

— Вы произведете меня в герцоги, ваше величество?

— Бесстыжий петух! Будешь графом, и не выше. Роланд замолчал.

Как странно: вернувшись на родную землю, сидеть с королем и обсуждать брак с его незаконнорожденной дочкой! Честно говоря, он вовсе не хотел жениться, но сказать правду Эдуарду у него язык не поворачивался. Да и потом… король наверняка скоро пожалеет о своем поспешном предложении. Стоящий между ними графин с вином был уже пуст. Лучше подождать до утра.

— Клянусь, твой брат придет в бешенство, — сказал король. — Он сам граф Блэкхитский, а теперь его непутевый младший братец тоже станет графом, да еще и королевским зятем! Он просто лопнет от злости.

Это точно, подумал Роланд. Но ему не хотелось тыкать брата носом в дерьмо…

— Это очень великодушное предложение, и его нужно спокойно обдумать, но на трезвую голову, — осторожно ответил он.

— Так и сделай, Роланд, — сказал король Эдуард. — А теперь, пока моя прекрасная Элинор не вернулась, расскажи-ка мне о своем гареме.

Глава 19

В последний день апреля в цветущем яблоневом саду отец Крамдл совершил брачную церемонию со всеми положенными обрядами, скрупулезность и торжественность которых удовлетворила бы самого архиепископа Кентерберийского. Воздух наполнял нежный аромат цветущих деревьев, мускусных роз и фиалок; невеста выглядела прекраснее, чем желтокрылые, с пурпурной каймой бабочки, порхавшие над столами, которые ломились от еды и питья. И только жених сидел мрачный и не поднимал глаз.

Все в замке были счастливы: хозяин выполнил свой долг.

Будущая хозяйка Сент-Эрта взволнована, как любая нормальная девушка в день свадьбы, думала старая Агнес. Филиппа де Бошам превратилась в Филиппу де Фортенберри, жену хозяина и владелицу замка. Как она прекрасна в нежно-розовом платье и темно-розовой накидке; и то и другое среди прочего прислала ей леди Кассия де Моретон — факт, который по непонятным причинам почему-то раздражал хозяйку.

Ее длинные вьющиеся волосы распущены, в них вплетены цветы невинности. Естественно: невеста всегда невинна, и если кто-то считает иначе, то пусть благоразумно помалкивает, хитро улыбнувшись, подумала старая служанка.

Хозяин, стройный, высокий, одетый в новую ярко-голубую тунику, которую сшила для него Филиппа, тоже выглядел великолепно. Но взгляд его был строг, даже суров. Старая Агнес не понимала почему, но не набралась храбрости спросить. Что касается маленького хозяина, то он радовался, словно несмышленый щенок, которого накормили до отвала.

Поскольку свадьба проходила в Сент-Эрте, не было ни приданого, ни свадебных подарков. Сказать по правде, вся церемония несколько раздражала Дайнуолда. Он грыз ногти и мечтал, чтобы отец Крамдл поскорее закончил читать свою латынь — священник так растягивал слова, что Дайнуолд не мог разобрать, где кончается одно и начинается другое, что, впрочем, его совсем не расстраивало, поскольку латыни он не знал.

Филиппа тоже с нетерпением ждала окончания обряда: тогда она сможет повернуться к мужу, улыбнуться ему и увидеть, как он улыбнется в ответ. Они вернулись только вчера, и, к удивлению и огорчению Филиппы, Дайнуолд даже не подошел к ее комнате. Она провела ночь одна, поражаясь внезапному пробуждению в нем сознательности — если дело, конечно, было в этом.

А вдруг в тот первый раз Дайнуолд обнаружил, что она не совсем то, что ему нравится? Может быть, он не…

Церемония закончилась, и со всех сторон раздались громкие, восторженные поздравления обитателей Сент-Эрта. Горкел усадил на свои массивные плечи Круки, и шут возглавил радостно кричащую толпу подданных де Шортенберри.

— Дело сделано, — сказал Дайнуолд. Филиппа с улыбкой повернулась к своему законному супругу, но он пустым взглядом смотрел мимо нее куда-то вдаль.

— Да, — весело ответила она, — теперь ты мой муж. Но в чем дело? Что-то не так? Ты чем-то обижен?

— Все эти люди, — ответил Дайнуолд, — радуются как ненормальные, потому что считают, что с тобой им будет лучше, чем со мной. Из-за них я чувствую себя жестоким тираном.