7 сентября 1857 года отряд мормонов под командованием старейшины Джона Доила Ли напал на караван эмигрантов, пытавшихся добраться до Калифорнии через Юту. Переселенцев заставили разоружиться, а затем расстреляли всех, кроме самых маленьких детей. Погибло сто двадцать человек.
      Спустя двадцать лет старейшина Джон Дойл Ли предстал перед судом. Его признали виновным в убийстве первой категории, и 23 марта 1877 года он был расстрелян на том самом месте, где уничтожил караван.
      Об этом интересном факте Степан Гончар узнал совершенно случайно, когда забрел на публичную лекцию. Заезжий ученый муж поведал и о других, не менее примечательных доказательствах неизбежного торжества Закона, но Степана больше всего задела судьба мормонского полевого командира.
      Как жил старейшина Ли эти двадцать лет между преступлением и наказанием? Прятался среди своих или бежал в чужие края? Надеялся на истечение срока давности или на то, что война все спишет? Как бы там ни было, а правосудие свершилось. Но это не могло обрадовать Степана.
      Он вернулся в гостиницу, заперся в номере и выложил на стол револьверы. Ежедневную чистку и смазку оружия Степан завершал часовой тренировкой. Держа в каждой руке по кольту, он шагал из угла в угол и расстреливал лепестки золотых лилий, которыми были щедро усеяны обои. К счастью для его соседей, он никогда не забывал предварительно освободить барабаны от патронов. Шесть «выстрелов» с левой руки, шесть с правой, револьверы за пояс. Снова выхватить и снова по шесть раз нажать на спусковой крючок.
      На четвертой дюжине запястья начали ныть, а пальцы потеряли чувствительность. «Как вел себя мормон Ли, когда его брали? — подумал Степан, чтобы отвлечься от неприятных ощущений. — Смиренно и кротко протянул руки под кандалы? Упал на колени? Или выхватил оружие? В любом случае он проиграл. Надо учесть его печальный опыт».
      Он взял кольт за ствол и протянул его невидимому блюстителю закона: «Хотите забрать мое оружие? Извольте, сэр». Однажды Гончар видел, каким полезным может оказаться этот трюк. Ему понадобились долгие часы упражнений, чтобы раскусить, в чем секрет. Подавая револьвер рукояткой к противнику, надо держаться не за ствол. Кисть охватывает барабан, указательный палец на виду, он находится у рукоятки. А вот средний палец, согнутый, спрятан в спусковой скобе. Раз! Кольт вращается вокруг среднего пальца. Ствол направлен на противника. Рукоятка смотрит вверх, но это неважно. Важно, что ты жмешь на спуск даже в таком положении и не промахиваешься с расстояния вытянутой руки.
      Закончив тренировку, Степан спустился вниз и занял место на террасе, рядом с другими горожанами, ожидающими прибытия почтового дилижанса. По его расчетам, Эрни О'Хара должен был приехать еще два дня назад, но ирландец почему-то задерживался. Степан решил, что придется отправить ему еще одну телеграмму, если он и сегодня не появится. Ему — и Мартину Китсу, который, в отличие от тугодума Эрни, сразу догадается, кто скрылся за подписью «Такер».
      Еще и еще раз он мысленно перечитал сообщение, отправленное домой, в Эшфорд, неделю назад. «Партия голландской обуви доставлена в Маршал-Сити, Вайоминг. Представитель компании „Майвис“ ждет вас в отеле Хилтона, Такер». В тексте содержались две подсказки для Эрни. Он до сих пор называл Степана голландцем и мог бы вспомнить, кто ходил охотиться на бизонов в компании шайена Майвиса. Телеграмма абсолютно понятна. Чего же он медлит?
      Шум подъезжающего дилижанса заставил Степана приподнять поля шляпы, надвинутой на нос. Шестерка лошадей остановилась на городской площади, окутываясь облаком пыли. Двое охранников в длинных плащах спрыгнули на землю, бряцая оружием, и сразу же направились к отелю, продолжая спор, начатый, очевидно, миль тридцать назад: «Каким напитком лучше освежиться с дороги — пинтой пива или бокалом мятного коктейля?»
      Пассажиры уже отвязывали свои чемоданы, притороченные к задку кареты, когда из дилижанса наконец выглянуло настороженное лицо Эрни. Ирландец оглядел площадь и что-то спросил у кучера. Тот показал кнутом в сторону гостиницы.
      «Он не изменился, — подумал Гончар. — Только О'Хара может спрашивать дорогу к отелю, находясь в двадцати шагах от него». Он снова опустил шляпу, прикрывая лицо, и позволил Эрни пройти мимо него в холл. Затем, выждав с полминуты, зашел следом.
      Ирландец стоял у стойки администратора, вытирая лоб платком.
      — Мистер Такер? — переспросил клерк. — Да вот же он, позади вас.
      — Вы прибыли из Эшфорда? — Степан быстро подал руку. — Разрешите представиться. Стивен Такер, компания «Майвис», Нью-Йорк. Позвольте, я проведу вас к себе, вам явно не терпится ознакомиться с образцами нашей продукции.
      Он первым зашагал по лестнице, не дав Эрни опомниться. Прежде чем закрыть за собой дверь, Степан огляделся и прислушался. Два соседних номера пустовали, и по лестнице никто не поднимался. Видимо, ни один из приехавших пассажиров не надумал остановиться в отеле Бенджамина Хилтона.
 
      — Стиви, как я рад тебя видеть, — сказал ирландец, осторожно опускаясь в огромное плюшевое кресло, которое сразу перестало казаться огромным. — Ты роскошно устроился. Но почему здесь? И где Харви? И, черт меня побери, почему ты сменил вывеску? Задал мне такую головоломку!
      — У меня еще будет время рассказать тебе все по порядку. — Степан плеснул виски в два стаканчика. — Давай выпьем за встречу. Не поверишь, я два месяца даже не прикасался к бутылке. Мне сейчас приходится быть осторожным. Штат Колорадо обвиняет Стивена Питерса в двойном убийстве.
      — Не могу поверить. — Эрни застыл со стаканом у рта.
      — И правильно. Не верь. Это клевета насчет двойного убийства. Потому что оно было тройным. Будь здоров.
 
      Они выпили за встречу, и Гончар рассказал о том, чем закончилась экспедиция профессора Фарбера. Афера с несуществующими алмазными россыпями была разоблачена, Фредерик Штерн был уличен в предательстве, а жулика Даунвуда в кандалах отправили в Чикаго, где он, по всей видимости, проведет остаток жизни в долговой яме.
      — Выпьем за торжество справедливости, — предложил Эрни.
      — Выпьем. Хотя еще надо бы выяснить, что такое справедливость, — согласился Гончар и продолжил рассказ.
      Степан поведал другу о славной смерти Харви Дрейка, и они подняли за него третий тост, безмолвный. После чего бутылка была надежно закупорена и спрятана. Время для воспоминаний было исчерпано, начинался деловой разговор.
      — Когда меня подстрелили, я свалился с поезда, — начал Степан. — Долго зализывал раны. Слишком долго. Не знал, стоит ли еще цепляться за жизнь. Но, наверно, мое время еще не пришло, и я понемногу очухался.
      — Где ты жил, пока лечился?
      — У Фарберов. Пока искал их в городе, еще как-то держался. Но как только вошел в дом, сел за стол — и поплыл. В общем, очнулся через две недели.
      — Это ты в горячке до них дошел, — уверенно заявил Эрни. — Такое иногда случается. Я знал ковбоя, которого прострелили насквозь в пяти местах. Он два дня скакал до ранчо, и, когда свалился с седла у своего порога, в нем не было ни капельки крови. Он был белый и грязный, как мраморные статуи на вокзале в Чикаго. Ну а дальше?
      — А дальше началось самое интересное, — усмехнулся Степан. — Первое, что я увидел в Денвере, когда смог выйти на улицу, — это моя собственная физиономия. Зашел в аптеку, а там плакат. Разыскивается живой или мертвый Стивен Питерс. Двойное убийство. Премия тысяча долларов. Портрет грубоватый, но весьма достоверный. Как я позже выяснил, рисовал сам Штерн. По памяти.
      — Откуда ты знаешь?
      — От профессора. Штерн дает показания по делу Даунвуда. Он свидетель, а я — соучастник шайки. Шериф Юдл, оказывается, пытался задержать Даунвуда, а я ему помешал. То есть застрелил.
      — Как ты сказал? Юдл? Не родственник того Юдла, что орудовал в Дакоте?
      — Ну да. Это был такой семейный бизнес. Три братца устроились шерифами в трех соседних округах. Железная дорога давала им хорошую прибавку к жалованью, хотя и не проходила по их земле. Они всегда имели точную информацию о перевозках и грабили только самые жирные поезда. Естественно, в их собственных округах царил идеальный порядок. И вот такого образцового служителя закона сразила пуля бродяги из Небраски. Однако судья в Колорадо не всех сосчитал. Одного-то Юдла я уложил при свидетелях в поезде. Второй погиб на глазах Штерна в каньоне Семи Озер. Честно говоря, не от моей пули, но это дела не меняет.
      — Два трупа, и оба законники, — покачал головой Эрни. — Тебя ждут две виселицы.
      — Ты научился быстро считать. Но тогда уж добавь и третью виселицу, потому что еще одного Юдла я завалил из «Спрингфилда» примерно с трехсот шагов. Ты о нем должен помнить. Это был Остин Юдл.
      Ирландец недоверчиво прищурил один глаз, словно рассматривал сомнительную банкноту.
      — Ты убил Остина? С трехсот шагов? На таком расстоянии нельзя быть уверенным, что...
      — Мне помогла река, — сказал Гончар. — Она принесла труп к моим ногам. Кстати, о реке. Как там поживает наша пристань? И вообще, ты готов отчитаться по заданиям, которые я тебе поручил перед отъездом?
      — Что? — Ирландец изумленно уставился на Степана. — Отчитаться? Стиви, сейчас у меня голова забита совсем другими мыслями. Можно подумать, это я стою под петлей, а не ты.
      — Не вижу никакой петли. Мистер Такер прибыл в Маршал-Сити с прекрасными рекомендациями от профессора Фарбера и судьи Томсона. Я здесь на хорошем счету. Уже присмотрелся. Подружился с отцами города. Собираюсь открыть обувной магазин. И мне не помешают несколько тысчонок, которые ты мог бы привезти в следующий раз. Но пока ответь, как дела в Эшфорде?
      — Дела идут как по маслу, — доложил О'Хара. — Пристань готова. На лесопилку поступило новое оборудование. Тебе все еще приходят телеграммы от нью-йоркских брокеров. Твои пацаны живут у Майвиса. На днях Пол завалил медведицу, а Джефф целыми днями сидит на почте, все читает и уже освоил телеграфный аппарат. Золотые мальчишки. Да, Стиви, я вспомнил. Вертелся какой-то скользкий тип, что-то вынюхивал насчет тебя. Теперь-то я понимаю, это был сыщик. Но что ты намерен делать?
      — Торговать обувью. Я уже присмотрел помещение для магазина.
      — Я не спрашиваю, чем ты будешь зарабатывать на жизнь. Я хочу знать, как ты собираешься спасать свою шкуру. Ведь они найдут тебя. Агентство Пинкертона выполняло и не такие сложные заказы. От них не спрячешься. Лучше бы тебе уехать подальше на Запад. В Оклахому. Или еще дальше, в Мексику. Все так делают, Стиви.
      Степан Гончар похлопал друга по руке:
      — Ты слово в слово повторяешь все то, что говорил мне судья Томсон. Он тоже советовал мне переждать в Мексике. Ему понадобится не меньше года, чтобы все уладить. Он заплатит нужным людям в Вашингтоне. Дело будет передано в федеральный суд, потому что афера затрагивала интересы тысяч вкладчиков со всей страны. На процессе вскроются новые обстоятельства, и с меня снимут все обвинения. Он даст мне телеграмму в Мексику прямо из зала суда.
      — Ты ему веришь?
      — А что мне остается? Банда братьев Юдл работала на Даунвуда. Судья уверен, что Юдл обязательно пристрелил бы и его, и профессора, чтобы они не разоблачили аферу. А я спас ему жизнь. Теперь он получил редкую возможность отплатить мне тем же. Это будет справедливо.
      — Да, конечно. — О'Хара скептически хмыкнул. — Если только судья не забудет о тебе через год. Знаю я этих англичан. Хотя Томсон, похоже, дельный мужик, если советует тебе уехать в Мексику.
      — Я бы уехал. Но там все ходят босиком. Кому я буду продавать сапоги, штиблеты и мокасины? Мой бизнес рухнет.
      — К черту бизнес! — Эрни возмущенно привстал в кресле. — У тебя есть деньги! И я буду присылать тебе столько, сколько будет надо, чтобы спокойно жить без всякого бизнеса. Мы с тобой партнеры, и ты всегда будешь иметь свою долю прибыли! Стиви, тебе нельзя оставаться здесь! Из твоего окна я вижу здание суда в Денвере! И виселицу во дворе. Три виселицы! И это не считая охотников за твоим скальпом. Тысяча баксов на дороге не валяется, ты об этом подумал?
      Гончару стало немного стыдно, что он заставил друга так волноваться.
      — Хорошо, брат, — сказал он. — Как только я замечу слежку, все брошу и уеду отсюда. В Мексику, в Гондурас, в Бразилию. В любую страну, где есть американское посольство и приличный банк. И буду спокойно ждать, пока судья не уладит мое дело.
      Эрни снова опустился в кресло и вытер раскрасневшееся лицо.
      — Вот так-то лучше. Но послушай, а как ты поступишь, если дело не выгорит? Так и будешь всю жизнь скрываться под чужим именем?
      — А что такого? В конце концов, Такер звучит не хуже, чем Питерс, — сказал Степан Гончар.

      Эрни был самым близким другом Степана, но и ему Гончар не мог рассказать о причине, которая удерживала его в опасной близости от здания денверского суда и всех его виселиц. Этой причине было шестнадцать лет, и звали ее Мелисса Фарбер.
      Хорошо еще, что ирландцу было неизвестно, в каком доме поселились Фарберы. Тогда бы он точно не оставил Степана в покое, пока тот не пересек бы Рио-Гранде и не скрылся в мексиканских горах. Как нарочно, профессорская семья жила в пансионе как раз через дорогу от полицейского участка.
      Выходя из пролетки, Гончар нарочно замешкался, расплачиваясь с извозчиком. Ему хотелось увидеть, висит ли еще его портрет на стене участка. Оказалось, висит. На самом видном месте. Слабым утешением могло служить только то, что на портрете Стивен Питерс был изображен без бороды, в шляпе с опущенными полями и в клетчатой рубашке с галстуком-шнурком. Таким запомнил его Фредерик Штерн. Возможно, сейчас он бы и не узнал своего спутника по экспедиции.
      Гончар успел отрастить аккуратную бородку клинышком. В высоком цилиндре, в черном длинном сюртуке, под которым сиял алый шелковый жилет, он был похож на респектабельного юриста или профессионального картежника. Сегодня его пояс не оттягивал патронташ, и тяжелая кобура с неизменным кольтом не натирала ему бедро. Нет, на этот раз он приехал в Денвер безоружным. Разве можно считать оружием миниатюрный «ремингтон» тридцать второго калибра, который к тому же покоился на самом дне элегантного кожаного саквояжа?
      Он прошелся вдоль невысокого забора, поигрывая тростью. Навстречу ему, с корзиной, полной зелени, шла Росита, служанка Фарберов. Она удивленно повернулась к нему, когда Степан приподнял свой цилиндр и поклонился:
      — Чудесный день! Как поживаете?
      — О, мистер... Мистер Такер, сэр! — Негритянка не сразу вспомнила новое имя Стивена Питерса.
      — Вы не могли бы передать профессору Фарберу, что я собираюсь нанести ему визит? Мне надо уладить кое-какие дела в Денвере, и примерно через час я к вам загляну.
      — Да, сэр. Конечно, сэр. — Росита наклонилась к корзинке, поправляя пучок лука, и произнесла, не шевеля губами: — Хозяйка сейчас дома, мистер Стивен, вам незачем болтаться целый час на улице. И маленькая хозяйка тоже дома. Они будут так рады, если вы зайдете прямо сейчас.
      — Я пройду через сад, — так же тихо ответил Гончар.
      Он и не собирался болтаться на улице. Полчаса ему пришлось провести в банке, еще минут двадцать ушли на посещение обувного магазина. Выяснив, сколько зарабатывают продавщицы и какую обувь предпочитают покупатели, он спустился к реке и по набережной дошел до сада, который примыкал к особняку Фарберов.
      Стоял конец октября, и сад был усеян золотыми и медными листьями. Шагая между черных стволов, Степан с наслаждением дышал горьковатым воздухом. «Настоящая золотая осень. Эх, как хорошо сейчас в Павловске», — подумал он и остановился.
      Павловск? За годы, проведенные в Америке, он впервые вспомнил о своем прошлом. Странно. Почему именно Павловск? В своей прежней жизни Степан Гончар любил побродить по лесу с двустволкой, любил погонять на машине, но посещения парков вовсе не были его любимым занятием. «Старею», — подумал он, вороша тростью горку листьев.
      За деревьями виднелся кирпичный особняк с портиком над белыми колоннами. Степан вышел к его заднему крыльцу, где на лужайке разместилась небольшая беседка и качели. Жильцы пансиона были, как правило, людьми семейными, и лужайка, видимо, предназначалась для детей. Но сейчас на качелях сидела Милли, которая наверняка считала себя очень взрослой.
      Увидев Степана, она не перестала раскачиваться; а, наоборот, оттолкнулась ножкой от земли посильнее. Ее длинная зеленая юбка шуршала на лету, и черные волнистые волосы развевались, выбившись из-под шляпки.
      — О, мистер Такер! — воскликнула она с насмешливой улыбкой. — Как поживаете, сударь? Извините, что не могу прервать свое очень важное занятие!
      — Не стоит прерывать. Надеюсь, ваша матушка примет меня без доклада?
      Она зацепилась носком за траву, чтобы остановить качели, и Гончар помог ей, схватившись за цепь.
      — Нас никто не видит и не слышит, — сказала она. — Стивен, почему ты так долго не приходил? И что за козлиная борода? Ты стал похож на доктора.
      — Не любишь врачей?
      — Да кто их любит! Пойдем, мама тебя ждет. Нет, почему ты так долго не появлялся?
      — Две недели — это не так долго.
      — Да? Шестнадцать с половиной суток — это не две недели! Я уже думала, что ты в Мексике. Возьми меня под руку. Не уезжай в Мексику, хорошо? Отец говорит, что ты мог бы купить там ранчо. Но это же так ужасно — провести всю жизнь среди скотины и кактусов! Так что не уезжай.
      — Красивое у тебя платье, — сказал он, чтобы сменить неприятную тему.
      — Ты тоже нарядился, как на прием к английской королеве. А я больше люблю походную одежду. Вообще, мне по душе жизнь в поле. Я бы хотела всю жизнь провести с папой в экспедициях. Или, как ты, кочевать с шайенами.
      — Вот этого не надо.
      — Почему? Думаешь, я такая неженка? Думаешь, я слабее твоих подружек?
      — Ты не слабее. Но кочевая жизнь хороша только летом. А когда наступает зима, лучше жить в городе.
      — Ненавижу города. Тесно мне в городе. А тебе?
      — Маршал-Сити — какой же это город? Две улицы, три дома. Да и Денверу еще далеко до настоящего города. Вот если бы мы жили в Чикаго, в Нью-Йорке...
      — А там, откуда ты родом, — перебила Милли, — там есть большие города?
      — Да, — коротко ответил Степан.
      Он чуть было не принялся рассказывать ей о Петербурге и Москве, об Архангельске и Одессе... Там, откуда он родом, осталось много чудесных городов, любимых городов. Гончар вдруг вспомнил, как в осеннем Тбилиси неспешный фуникулер вознес его на вершину Мтацминды и как он спускался оттуда пешком, прикладываясь к бутылке белого вина. И тут же память перенесла его в Таллинн, на самый последний этаж высотной гостиницы «Виру», куда его вознес скоростной лифт, и откуда он тоже спускался пешком, три дня, застревая в барах и чужих номерах... Воспоминания обожгли его, как вспышка близкого выстрела. «Да что это со мной сегодня?» — с тревогой подумал Степан.
      Милли обиженно поджала губы. Но она еще не умела наказывать собеседника презрительным молчанием и выдержала только три секунды.
      — Ты скрытный, сухой и бессердечный, — сказала она. — Когда ты лежал в бреду, то говорил на нескольких языках. И рассказывал сказки. Ты был таким смешным... А теперь ты снова превратился в каменного рыцаря с железным сердцем. Но я хочу знать о тебе все. Если ты мне не доверяешь, то кому тогда вообще можно доверять?
      «Интересно, какие такие сказки я мог ей рассказывать, — подумал Степан. — Неужели про ковры-самолеты компании „Аэрофлот“? Или про волшебный ящик с живыми картинками и меняющимися цифрами, семнадцать дюймов по диагонали?»
      — Я бы не приехал, если б не доверял тебе, — сказал он. — Потерпи немного, разбойница, скоро я раскрою все свои страшные тайны.
      — Только не при маме, — шепнула Милли, поднимаясь на крыльцо.
 
      Оливия Фарбер сидела у камина, ее ноги были укрыты пледом.
      — Извините, Стивен, мне немного нездоровится, — улыбнулась она, откладывая книгу. — Ничего серьезного, неизбежное осеннее недомогание. Какой вы нарядный сегодня. Похоже, ваши дела продвигаются успешно?
      — Вашими молитвами. — Гончар поклонился, пожимая протянутую ему горячую руку.
      «А ведь у нее температура, — подумал он. — Дать бы ей сейчас аспирина. Только где ж его взять? В аптеке только хинин да микстуры от кашля».
      — Леопольд очень хотел вас увидеть. Кажется, он придумал, каким образом вы сможете переждать неблагоприятные времена. Могу я вас спросить, Стивен, какими языками вы владеете?
      Милли язвительно заметила:
      — Спросить-то ты можешь, да только он не ответит. Таких скрытных типов я в жизни не встречала.
      — В твоей жизни еще все впереди, — махнула рукой мать. — Что скажете, Стивен? Как у вас дела с немецким, французским, испанским? Может быть, знаете шведский или русский?
      Гончар задумался.
      — Раньше я довольно легко читал по-немецки. Но у меня уже давно не было практики. Испанский знаю только на бытовом уровне. То есть не умру с голоду в мексиканской харчевне. Русский? Да, немного знаю. Шведский? Даже не слышал никогда. Как видите, картина довольно безрадостная. Если профессор хочет пристроить меня переводчиком, то я не самый перспективный кандидат.
      — Отчего же? Откровенно говоря, я поначалу довольно скептически воспринимала эту идею, но сейчас она кажется мне вполне приемлемой. Но об этом после. Расскажите, как складываются ваши дела в Маршал-Сити?
      Мелисса стояла за спиной матери, обняв ее за плечи, и Степан мог видеть одновременно и благосклонную улыбку профессорской жены, и насмешливый взгляд профессорской дочки. Он подробно рассказал, как отремонтировал помещение старой скобяной лавки и как устроил конкурс, подбирая продавцов и управляющего для обувного магазина. Самым трудным оказалось найти в городе хоть какого-нибудь художника, чтобы украсить магазин достойной вывеской и разместить по всему городу и на подъездных путях соответствующую рекламу. Оливию Фарбер очень удивило, каким высоким спросом пользовались среди жителей Маршал-Сити индейские мокасины, и тогда Степан пообещал в следующий раз привезти ей несколько пар — эта обувь одинаково хороша и для прогулок по лесу, и в качестве домашних тапочек. Он знал, что здесь его никто не спросит о доходах, и сам привел некоторые цифры и расчеты. А когда Гончар сообщил, что собирается строить дом, Оливия Фарбер заметила:
      — Но вы же не собираетесь навсегда осесть в Вайоминге? Впрочем, хороший дом всегда можно выгодно продать.
      — И переехать в Денвер, — добавила Милли.
      Где-то в глубине здания прозвенел входной колокольчик, и Оливия Фарбер глянула на стенные часы:
      — Кажется, Леопольд пришел. Он сам вам все и расскажет.
      Профессор Фарбер тоже не удержался от замечаний по поводу нового костюма Степана.
      — Для торговца вы одеты слишком импозантно, — сказал он. — Жилет хорош, но к нему не мешает добавить золотую цепь от часов. И часы должны быть массивные, хорошо бы с парой рубинов на крышке. Кто вязал ваш галстук?
      — У меня нет лакея, — развел руками Гончар.
      — Положим, это доверяют не лакею, а жене. Но в любом случае получилось недурно. Оригинально, но строго. Где вы научились этому?
      — Уже не помню.
      Мелисса захлопала в ладоши:
      — Ага, что я говорила? Даже папе не удалось ничего выпытать!
      Фарбер взял Степана под локоть:
      — Мистер Питерс, уединимся в библиотеке. Через пять минут Росита подаст нам кофе, а скрасить томительное ожидание мы сможем с помощью бесподобного бренди.

* * *

      «Кажется, семейство Фарберов серьезно заинтересовалось происхождением бродяги из Небраски, — подумал Степан. — Никогда раньше они не задавали мне столько вопросов, пусть и косвенных, о моем прошлом».
      Словно прочитав его мысли, профессор заговорил:
      — С детских лет я запомнил простое правило: если не хочешь, чтобы тебе лгали, не спрашивай лишнего. В путешествиях мне встречались разные люди, и я никого из них не вынуждал лгать. Они сами рассказывали о себе то, что считали нужным. Неважно, говорили они правду или сочиняли. Но есть вещи, которые необходимо знать с максимальной точностью. Например, отправляясь по реке, не мешает осведомиться, умеет ли плавать твой попутчик. Понимаете, о чем я?
      — Не совсем, — признался Гончар.
      Профессор плеснул бренди на донышко широкой рюмки.
      — Божественный нектар. Попробуйте, и вы никогда не сможете пить ничего, кроме французского коньяка. Это из Франции. Полагаю, вам известна ценность этого напитка? Хотя... Вы непохожи на француза. Итальянских корней в вас тоже не чувствуется. Иначе Оливия моментально узнала бы в вас земляка.
      — К чему эти расспросы, доктор?
      — Вы не догадываетесь? — Профессор подвинул рюмку к Степану. — Обратите внимание на аромат. Немного цветочный, не правда ли? Я бы сказал, женственный запах. Виски — это мужчина. А в коньяке заключена женская субстанция... Извините, что я так долго подбираюсь к сути разговора. Но тема довольно щекотливая.
      — Черт возьми! Не узнаю вас, док, — грубовато засмеялся Гончар. — Мы с вами рылись на чужих приисках, мы перебили кучу народа, какие еще щекотливые темы остались после этого? Говорите прямо. Время — деньги, слышали такую поговорку?
      — Извольте, скажу прямо. Стивен, моя дочь потеряла голову из-за человека, о котором ничего не знает. Не возражайте, просто послушайте меня. Ей шестнадцать лет, в ее жилах течет наполовину итальянская кровь. Шекспировской Джульетте, насколько я помню, было четырнадцать. Или еще меньше? Лучше бы это случилось с Мелиссой хотя бы года два назад. Тогда бы все уладилось само собой. Но она считает себя взрослым человеком и уже не играет в дочки-матери, а строит планы. Женская природа берет верх, и Мелисса видит в вас отца своих детей.
      Профессор задумался, смакуя коньяк.
      — Она сама вам об этом сказала? — спросил Гончар.
      — Боже упаси. Есть вещи, о которых не говорят. И есть такой инструмент, как родительское сердце. Может быть, если бы Оливия не была так близка с дочерью, мы бы ничего и не узнали. Но мы знаем. Что скажете?
      Степан ослабил узел галстука, который вдруг показался ему ужасно тесным.
      — Что я могу сказать? Судьба подарила мне знакомство с вашей семьей. Я не хочу причинить вам ни малейшего беспокойства. Развернуть перед вами свою родословную? Предъявить фамильный герб? Мне казалось, что вы достаточно хорошо меня узнали. Я не женат. Вам известно, чем я занимаюсь и к чему стремлюсь. И раз уж об этом зашла речь... Что ж, я был бы счастлив жениться на вашей дочери. Хотите знать о моем прошлом? Но прошлого не существует. Во всяком случае, у меня за плечами тридцать лет, прожитых честно. В Небраске, Дакоте и Вайоминге вы не найдете ни одного человека, который мог бы назвать меня трусом или обманщиком.
      Фарбер примирительным жестом выставил перед собой ладони:
      — Не сомневаюсь! По крайней мере, среди живых таких нет. Но я не касаюсь вашего прошлого. В данной ситуации меня гораздо больше занимает ваше будущее. Вы бы на моем месте тоже не спешили благословить единственную дочь на брак с человеком, который скрывается от правосудия, так?
      — Так.
      — Ну и что мы будем делать?
      — Зависит от того, что вы предложите. Ведь у вас наверняка уже есть какие-то планы.
      — Ну что вы, никаких планов. Хотя некоторые идеи могут показаться вам вполне достойными. Например, такая. — Профессор отвернулся к книжному шкафу и, проводя пальцем по тисненым корешкам, заговорил медленно и осторожно, взвешивая каждое слово: — Вы уезжаете на год и не показываетесь у нас, пока не разрешится эта история с обвинением в убийстве. За это время Мелисса повзрослеет, станет более благоразумной. Возможно, у нее появятся новые интересы, новые впечатления, новые знакомые, в конце концов. Если же она сохранит свои чувства, то у меня не будет никаких возражений. Но дайте ей время, Стивен!
      — Следовательно, я должен уехать в Мексику? — уточнил Степан.
      — Нет. — Фарбер снова развернулся к нему, явно приободренный тем, как легко был воспринят его совет. — То есть все должны думать, что вы туда уехали. А на самом деле вы отправитесь совершенно в другом направлении. Что вы знаете о России?
      «Так вот оно что! — подумал Степан. — Вот и не верь после этого во всякие предчувствия. То Павловск, то вопрос, говорю ли я по-русски. Неспроста все это лезло в голову. Словно кто-то заботливо готовил меня к такому повороту. Ну, спасибо за подготовку».
      — Знаю, что это огромная страна. Много в ней лесов, полей и рек. Там легко спрятаться, если вы это имели в виду. Но послушайте, профессор... — Степан запнулся, подыскивая выражение помягче. — Вы бы еще предложили мне слетать на Луну.
      — Нет-нет. Речь не об этом. Россия действительно огромная страна. Но даже на ее просторах не находится места для людей, которые хотят сохранить свои религиозные обычаи. Удивительно, не правда ли? Я легко могу понять ирландских католиков, которые не могут ужиться с англичанами-протестантами. Им просто некуда деться на своем островке, вот они и пересекают океан. Я понимаю, почему в Америку стремятся немцы, которые не могут найти достойную работу в переполненных и тесных городах. Но русские религиозные диссиденты — это совсем другой случай. Они несколько столетий потратили на то, чтобы отделиться от государственной церкви, укрывшись в труднодоступных районах. Но, похоже, цивилизация в России продвинулась слишком далеко, и теперь несчастным староверам негде скрываться. Во всяком случае, примерно такую картину обрисовали мне в иммиграционном департаменте. Так вот, Стивен. Весной в Маршал-Сити прибудет экспедиция Русско-Американской компании, и вы присоединитесь к ней. Русским нужен специалист по незаселенным землям. Они хотят перевезти в Америку несколько сотен семей, и вы подскажете им, где можно разместить новые поселения так, чтобы не озлобить индейцев и не нарушить права землевладельцев. Это работа как раз для вас, вы же занимались этим в Дакоте.
      — В Вайоминге мы вряд ли найдем свободное место для нескольких сотен семей, — заметил Гончар.