Глава 7

Едва губернатор возвратился в город, как ему сообщили все подробности этого ужасного происшествия. Мсье де Бал-не, встретив его на пристани, поведал все до мельчайших подробностей, кроме того, сообщил, что будучи генеральным прокурором, он внимательно рассмотрел все детали и пришел к определенному заключению. Август де Марья, к сожалению, действовал согласно букве закона и к ответственности его привлечь нельзя.

Потом губернатор услышал пламенную речь Луи Рапена на пляс д'Арме. Луи все звали Болтун, потому что он постоянно высказывался по любому поводу. Де Бьенвилль выловил каждое его слово.

— Неужели французы утратили былую галантнотсь? — требовал ответа Болтун. — Как можно, чтобы невинную и несчастную женщину избивали в присутствии свидетелей, а потом накрепко запирали на замок, не позволяя выйти из дома? Неужели мы будем молчать в то время, как одного из нас посадили в тюрьму за то, что он осмелился высказать свое мнение? Неужели мы струсили? Нет, пора доказать свою храбрость!

Менестрель Жюль Паштете, стоявший поодаль с лютней на плече, тотчас спросил:

— Мой храбрый Луи, как ты предлагаешь ее выказать в данном случае?

Луи, патетически воздев руки, прокричал в ответ: — Постыдно стоять и рассуждать, нужно действовать!

— Что конкретно надо сделать? — не успокаивался менестрель. — Забрать у него несчастную женщину? Куда мы ее потом отправим? — И тотчас направил ход мыслей в совершенно иное русло.

— Есть ли среди вас такие, кто никогда не бил своих жен? Ибо если вы их били, позже вам вменят это в вину. Я — не женат и, соответственно, не бил жену. Но всем остальным следует хорошенько подумать.

Луи Болтун лишь пренебрежительно отмахнулся.

— Многие из собравшихся здесь пытались войти к ним в дом, но, увы… им отказали, — заявил он. — Под предлогом, что мадам никого не принимает. Но мы знаем, что муж избивает ее каждое утро. Нам в этом признался слуга де Марьи. Неизвестно только, как она переносит побои. Он может ее покалечить!

— А вдруг она уже погибла, — высказал предположение один из присутствующих, — и они боятся кого-либо пускать, потому что тогда все узнают правду?

— Нет, она еще жива, — возразил Луи. — Я видел ее сегодня утром. Она выглядывала из окна фасада. Мадам, правда, сразу отшатнулась, но я успел заметить, что она печальна и очень бледна. — Неужели мы ничего не предпримем? — гневно прокричал Луи Болтун.

— Если бы он был в Канаде, — откликнулся кто-то, — мы бы посадили его на козлы с острыми краями и подвесили груз ему на ноги!

— Если в город возвратился его превосходительство… Де Бьенвилль сделал шаг вперед.

— Я уже вернулся, и потому тебе, Луи Рапен, не стоит больше гадать, что следует делать. Я буду действовать сам.

Он обвел взглядом окружавших его взволнованных людей.

— Сначала мне необходимо узнать, что же все-таки произошло. Прошу трех свидетелей пожаловать ко мне в кабинет и четко изложить все факты.

Ему тотчас обо всем доложили. Де Бьенвилль не мешкая обратился к слуге:

— Немедленно пришли ко мне де Марья.

Де Марья не заставил себя ждать.

— Ваше превосходительство, наконец-то вы вернулись! Друзья уже стали волноваться!

— По какому праву вы причисляете себя к моим друзьям? — возмутился губернатор.

Взгляды мужчин пересеклись.

— Прекрасно! — зловеще произнес де Марья. — Значит, война. Ваше превосходительство, каков будет ваш первый шаг?

— Я уже сделал его: приказал освободить Филиппа Жирара!

— У меня есть свидетели, и они покажут, что он угрожал мне! В таких случаях закон…

— Здесь я закон! — прервал его де Бьенвилль, встал из за стола и приблизился к де Марье. — Мне известны мельчайшие подробности вашего безобразного поведения, и, кроме того, я знаю, что вы постоянно действуете в рамках закона!

Де Марья уже пришел в себя и небрежно заметил:

— Вы, как губернатор, конечно, являетесь здесь проводником закона. Закон же предписывает наказывать непослушную жену! Моя жена мне не повиновалась. Каким образом муж может научить жену повиноваться, также определяет закон.

— Я абсолютно уверен, что вы просчитали все до мелочей и никак не нарушили закона. Мсье де Марья, вы напоминаете мне расчетливого ростовщика-левантийца. И также хитры и подлы, как и он! Для меня, кроме того, не секрет, что вы собираетесь отослать в Версаль протест, если я сделаю что-либо не подобающее занимаемому мной посту, — де Бьенвилль рассмеялся, а потом продолжил: — Я не собираюсь нарушать закон или действовать как губернатор Луизианы. Мсье, я с вами разберусь как обычный гражданин.

Он взял со стола перчатку и ударил де Марья ею по щеке. Тот какое-то мгновение молчал, а потом выпалил:

— Вы мне за это ответите!

— Есть закон, запрещающий дуэли, и я не должен его нарушать. Но, мсье, нарушить этот закон нам придется вместе.

— И как можно быстрее!

— Завтра на рассвете?

— Завтра на рассвете, — казалось де Марья задыхался от злобы. — Я выбираю саблю!

Де Бьенвилль кивнул.

— Само собой.

Они обсудили подробности дуэли. Драться было решено на расчищенном к западу от поселения месте, где собирались в дальнейшем строить пороховой склад. Оба распалились как драчливые юнцы, которые никак не могут дождаться начала поединка.

Когда они обо всем договорились, начальник полиции церемонно поклонился. А затем, отбросив в сторону правила приличия, злобно обругал губернатора.

— Неотесанный лесоруб — деревенщина! Де Бьенвилль не остался у него в долгу:

— Придворный щеголь и бездумный болван!

— Провинциальный дуболом!

— Трус! Ты только и можешь, что расправляться с беззащитными женщинами!

Де Марья подошел ближе и оперся руками о стол.

— Не забудьте помолиться, ваше превосходительство, — посоветовал он. — Я прекрасно владею саблей! Меня учил в Париже мастер своего дела, и в моем арсенале множество коварных приемов. Я горю от нетерпения проделать дырку у вас между ребрами. Уверяю вас, ваше превосходительство, это доставит мне огромное удовольствие!

Губернатор от души рассмеялся.

— Вы, наверное, считаете, что сегодня я проведу бессонную ночь? Мсье, я — ле Мойн из Лонгея! Вам что-либо известно об этом семействе? Удивительное семейство, надо вам сказать. Нас научили действовать пикой, саблей, шпагой и алебардой еще в то время, когда мы с трудом держали это оружие. Я денно и нощно шлифовал свое мастерство. Иногда со мной упражнялись и братья, мы все наносили удары, нападали, резали, кололи. Замечу, что нам известна не только теория, — мы все испытали свои силы в сражениях. Вам доводилось когда-либо видеть перед собой индейца в боевой раскраске или действовать под прицелом английских орудий? Думаю, нет, мсье, — он перестал смеяться и сердито нахмурился. — Неужели вы считаете, что член семейства ле Мойн испугается игрушечного солдатика, который выступает на парадах смешными гусиными шажками? Мсье, по-моему, это вам следует провести ночь в молитвах о собственном здравии!

Два дня и две ночи Филипп безвыходно провел в заключении и дошел до такого состояния, что как только его выпустили, он тотчас припустил к палатке, которую занимал вместе с Поликарпом Бонне. Палатка стояла как раз неподалеку от места строительства будущего порохового склада. Увидев хозяина, Карп не смог удержаться от возгласа:

— Ну и вид, хозяин. Вы будто пробыли в тюрьме целый месяц! — воскликнул Карп.

— Я жил там, как крыса в сточной канаве! — брезгливо поморщился Филипп. — Побыстрее нагрей мне воды, да побольше, чтобы я смог как следует отмыться от грязи!

Полившись, плотник улегся на матрасе, что служил ему постелью, а Карп тем временем выстирал его одежду и повесил сушиться. Филипп спал до самой темноты, а проснувшись, испытал прилив бодрости и сил.

Карп сварил для него густой суп и принес свежий хлеб от булочника. Вчерашний заключенный на аппетит не жаловался, ибо в тюрьме есть отвратительное вонючее пойло не стал, предпочитая голодать.

После супа Карп подал баранину, и, подбирая густой соус корочкой хлеба, пожаловался:

— Хозяин, я ей не подхожу. Я не знаю, в чем тут дело, но все обстоит именно так. Я ей не подхожу!

— Ты имеешь в виду вдову Готье? А мне казалось, ты решил держаться от нее подальше.

Карп грустно покачал головой, не в силах справиться с собой.

— Хозяин, вы абсолютно правы. Но, признаюсь в собственной слабости, — я не могу перед ней устоять. Я вот вчера подумал: «Пусть она сама попытается прокормить своих шестерых детей, я не стану ей помогать!», а на рассвете поднялся и отправился к колодцу за водой, да еще умолял, чтобы она позволила еще что-то для нее сделать.

— Твоя преданность на нее не действует?

— Нет… Я даже спрашивал ее: «Что лучше в морозную ночь — лишнее одеяло или тот, кто мог бы тебя согреть?» А еще: «Достаточно ли ей шестерых детей?» И вы знаете, что она мне ответила? Она сказала, что в этой стране не бывает лютых холодов, а шестерых детей ей вполне достаточно… Даже более, чем достаточно! Она меня так расстроила! Иногда она вообще мне не отвечает, а просто отталкивает рукой и говорит: «Шу-шу!»

Филипп Карпа почти не слушал, весь поглощенный мыслями о Фелисите и жестокости ее мужа. От природы Жирар был терпелив и спокоен, обычно смиренно воспринимал неудачи и неприятности и почти никогда не сетовал на судьбу. Более того, никакие злодеяния, совершаемые над ним, никогда не вызывали у него желания мстить. Услышав рассуждение о том, что внутри каждого человека скрывается убийца и при определенных обстоятельствах убийца этот вырывается наружу, Филипп не поверил ни одному слову, но теперь… Теперь все переменилось. Он так и пылал ненавистью. Словно кто-то постоянно нашептывал: «Есть только один способ разом со всем покончить. Если закон бессилен освободить ее от этого человека, значит, придется сделать мне!»

Прошел дождь, но их с Карпом палатка, которая и верой и правдой служила какому-то офицеру еще во времена европейских войн, была из двойного брезента, и лицевая сторона его нависала над изнанкой на несколько футов, полностью защищая от дождя и солнца. Слушая, как стучат капли дождя, Филипп подумал: «Хорошо, что сегодня ночью на улице будет мало народу». Но тут из темноты донеслось:

— Филипп, ты тут?

— Это старик Жак Бессе, — возмутился Карп. — Он уже приходил к нам дважды и спрашивал, проснулся ты или нет. Старый гусак не сказал, что ему от тебя нужно!

— Я вас слушаю, мсье Бессе, — вышел из палатки Жирар. Старик тотчас заглянул в палатку.

— Карп тоже тут? — уточнил он и тут же зашептал: — Филипп, это очень важно. Немедленно отправляйся в таверну и спроси мсье де Мареса, но только так, чтобы тебя никто не слышал. Понял?

— Ты имеешь в виду офицера с того корабля, что прибыл из Квебека?

— Да. В полночь он отплывает в обратный рейс, но прежде хотел увидеться с тобой.

— Благодарю вас, мсье Бессе. Я сейчас же пойду в таверну. Вернувшись в палатку, Филипп шепнул слуге, чтобы тот угостил мсье Бессе вином, а сам удалился за некое подобие перегородки в углу палатки. Это место служило ему спальней. На шесте висело распятие, которое он сам вырезал во время долгого путешествия из Квебека.

Преклонив колена, Филипп начал истово молиться. Он многое хотел сказать Богу и был уверен, что тот его выслушает. Если человек решил умереть и стать виновником смерти другого человека, он, конечно же, обязан просить прощения у Бога не только за этот великий грех, но и за все прежние прегрешения.

Филипп, наконец, вышел из-за перегородки и постарался вести себя как обычно, но Карп, видимо, что-то почувствовал.

— Хозяин, будьте осторожны, — предупредил он. — Это не ваше дело. Пусть с ним разберется его превосходительство.

Таверна была постройкой временной, возведенной, едва лишь стали известны планы мсье Ло. Она состояла из единственного помещения, где подавалась и еда, и выпивка. В дальнем конце постройки устроили ограждение, над ним натянули брезентовую крышу и протянули веревки с тряпицами-перегородками. В этих крохотных закутках на матрасах, брошенных на землю, спали постояльцы.

Филипп в последний раз взглянул на вырезанное по-латински изречение Святого Теодота, висевшее у двери. Тогда он выполнял заказ де Бьенвилля и смысла изречения не знал.

В таверне собралось множество народа и, ожидая офицера, Филипп чуть не оглох от гомона громких голосов, заказов гостей, выкриков прислуги, пробиравшейся между посетителями с подносами на вытянутых руках, и грохота посуды. Через отворенную дверь он мог видеть помещение, отведенное для сна. Света там не было, поскольку здесь постоянно опасались пожара, но у дверей горела жаровня, а вокруг вилось несметное число жужжащих насекомых.

Многие из гостей уже улеглись. Конечно, они были не в состоянии заснуть и то и дело ворочались на неудобных матрасах. Со всех сторон слышались недовольные голоса мужчин и жалобные голоса женщин, которым приходилось хуже всего.

Наконец появился «тот самый» офицер, увидел Филиппа и смущенно ему улыбнулся.

— Вы — Филипп Жирар? — Да, мсье.

— Мне нужно вам кое-что сказать, — проговорил он шепотом. — Филипп Жирар, у нас общие интересы, и мы хотим помочь одной даме. — Тут он почему-то обычным голосом произнес: — Давайте пройдемся, здесь невозможно ни о чем поговорить. Моряки не боятся дождя, а как вы?

— Мсье, — ответил Филипп, — меня это тоже не волнует.

Филипп осторожно приближался к дому де Марьи. Казалось, дом полон опасности и угроз, и их темное облако нависнет над смельчаком. Дождь прекратился, деревья совершенно беззвучно покачивались на ветру, как будто тоже таились.

Несколько раз Филипп останавливался и крепче сжимал оружие — алебарду, которую захватил в казарме, после того, как расстался с офицером. Просто в карауле стоял старый знакомый из Монреаля.

— Что ж, Филипп, пока никого нет, можешь взять себе алебарду, — разрешил тот. — Хорошее оружие, с ним можно выступать против человека, вооруженного саблей или шпагой. Если что-нибудь случится, то ты меня не видел. Выходи отсюда через боковую дверь.

Услышав чьи-то шаги, караульный стал бодро насвистывать, но на прощание успел шепнуть:

— Удачи, Филипп!

Тот быстро исчез в темноте.

Оказавшись рядом с домом, он увидел свет в боковом окошке. Август де Марья еще не ложился, и Филипп осторожно открыл калитку и зашагал по траве, стараясь держаться в тени дома. Вскоре до него донесся могучий храп.

Несколько секунд Филипп стоял, не двигаясь. Доносились звуки со стороны передней двери, и, только прислушавшись, он понял, что там кто-то храпит. Филипп осторожно приблизился и увидел Бузбаша. Слуга де Марья привалился к двери и громко и мерно похрапывал, даже не замечая, что вокруг него вились комары и москиты.

«И чего я перепугался?» — подумал Филипп.

Он осторожно обошел вокруг дома, заметив окно, сквозь которое пробивался свет. Это двустворчатое окно доходило чуть ли не до самого пола, стекла не было, оконный проем закрывала ткань, и Филипп тихонечко с помощью ножа разрезал материю с одного края. Заглянув в комнату, он оглядел ее.

Август де Марья сидел у маленького столика, под крышкой которого крепились небольшие ящики. Начальник полиции что-то быстро и нервно писал и, казалось, ему было неприятно это занятие. В распахнутой на груди рубашке, в шитой бархатом атласной шапочке с кисточками, которая, видимо, служила ему ночным колпаком, он был настолько увлечен письмом, что даже не заметил сразу шагнувшего в комнату гостя.

Филиппу же бросилось в глаза, что пистолет де Марьи лежит на стуле, примерно в пятнадцати футах от стола, а сабли вообще не видно. Наверное, он оставил ее в спальне, когда переодевался. На столе стояла бутылка с вином и стакан: по всей видимости, начальник полиции совершал обильные возлияния. Двери в другие комнаты были закрыты.

И вдруг де Марья швырнул перо и вскочил на ноги, задохнувшись от возмущения при виде Филиппа.

— Честный труженник! — воскликнул он. — Я так и знал, что ты меня сегодня посетишь, потому что убедился в твоем упрямстве. Я даже отдал соответствующие распоряжения слуге, но, увы…

Филипп, ничего не ответив, загородил врагу путь к стулу с пистолетом, а потом обратился к нему.

— Я дождался, пока он заснет.

— Ты, наверное, надеялся, что я тоже сплю? — де Марья просто пылал злобой. — Зачем ты сюда явился?

— Собирался убить вас! Начальник полиции спокойно кивнул.

— И что ж, передумал? Испугался?

— Последняя лодка, идущая вниз по реке, отплывает в полночь, — ответил Филипп. — Поэтому я решил сначала проводить мадам де Марья, чтобы она потом пересела с лодки на корабль, идущий на Квебек.

Заявление оказалось столь неожиданным, что де Марья на несколько секунд онемел.

— Забавный план, — наконец проговорил он. — Дорогой плотник, я уверен, что такой план не мог возникнуть в твоей не самой умной голове! Чья же это идея? Наверное, того молодого офицера, который с грустным видом бродил по городу, не скрывая, что сердце у него разбито. Но неужели ты считаешь, что я стану спокойно сидеть и смотреть, как ты уводишь мою жену?!

— Мсье, ваши мысли и действия меня не волнуют.

Филипп уже полностью овладел собой и, опираясь на алебарду, достал из кармана небольшой пистолет, который, как и предрекал офицер де Марес, мог ему понадобиться.

— Предупреждаю: ведите себя спокойно и не зовите никого на помощь, иначе, мсье, мне придется заткнуть вам глотку. И я сделаю это, так и знайте!

Де Марья внимательно следил за Филиппом, но особого испуга не проявлял.

— Сомневаюсь, что ты сможешь управиться с пистолетом, — заметил он.

— Вы правы, — кивнул Филипп и положил его на стул рядом с пистолетом де Марья, затем поднял алебарду и покрутил ею над головой. — Но, мсье, я неплохо владею алебардой, а у нее очень острый наконечник, так что лучше со мной не шутить!

— С безоружным справится любой, — заявил Август де Марья. — Была бы у меня сабля, я оказал бы тебе достойное сопротивление, несмотря на твое варварское оружие… Ты, наверное, в жизни не вел честного поединка?

— Мсье, перестаньте болтать! Я ничуть не колеблюсь и с удовольствием покончу с вами. Самое главное для меня сейчас — прекратить ваши издевательства над несчастной женщиной, которой здорово не повезло с мужем. Я готов на все! — внезапно он заговорил властно и напористо. — Сядьте, мсье! Еще раз предупреждаю вас: если вы попытаетесь мне мешать или позовете на помощь, я вас не колеблясь убью, и меня не волнуют последствия этого шага.

Тон Филиппа не оставлял больше никаких сомнений.

— Я не желаю умереть подобным образом, — тотчас заявил де Марья и, ворча, сел на место.

— Итак, вот мой план, — начал освободитель. — Прежде всего вы дадите мадам денег, чтобы она могла возвратиться в Квебек. После этого я вас крепко свяжу, затолкаю вам в глотку кляп и проделаю то же самое с вашим слугой, который в данный момент крепко спит у дверей. Затем я провожу мадам де Марья к лодке, а после ее отплытия я вернусь и развяжу вас.

Начальник полиции в ярости сверкал глазами.

— Неужели тебе и твоим сообщникам не приходило в голову, что план несовершенен? В конце концов вам придется ответить за совершенные действия по всей строгости закона!

— Мне все равно.

— Неужели тебе не ясно, что я, уважаемый человек, занимающий важный пост, смогу заставить мадам вернуться, даже если ей удастся добраться до Квебека? Тебе неизвестно, что эта колония вскоре развалится, как карточный домик, едва лишь провалится идиотская затея Джона Ло? И тогда тебя не смогут защитить никакие ле Мойны! — де Марья чуть не задохнулся от злости. — Несчастный сельский дурачок, ты ничего не сможешь сделать! Послушайся моего совета и побыстрее уходи отсюда! И никогда больше не попадайся мне на глаза!

Филипп лишь тихо ответил:

— Несите побыстрее деньги для вашей жены!

— Ничего я не дам!

— Поднимайтесь! — Филипп поднял алебарду. — Руки за спину, повернитесь, я их свяжу. Шевелитесь! У нас мало времени. Мсье, хочу вам сказать вот что: я бы вас убил, но ведь потом вашу смерть и отъезд мадам де Марья свяжут воедино.

Не стоит доставлять ей лишних хлопот и страданий, даже если мне придется вас пощадить.

И тут вдруг где-то в задней части дома послышался крик Фелисите. Пронзительный, ужасный крик, он так же внезапно прекратился, как будто ей чем-то резко заткнули рот.

А за мгновение до этого Филиппу показалось, что он слышит легкий топот босых ног на улице. Решив, что это Буз-баш, он изменил позицию, встал так, чтобы видеть переднюю дверь и уберечься от внезапного нападенипя. Он все еще выжидал, как вдруг огромное до самой земли окно резко распахнулось и в оконном проеме показалась коричневая фигура и мелькнули разноцветные перья. Индеец!

Он бросился к Филиппу, но тот взмахнул алебардой и ударил налетчика по плечу. Коричневое тело дернулось от боли, раздался громкий вздох, и индеец рухнул на пол. В тот же миг лицо де Марьи исказилось от ужаса. Филипп резко обернулся только и воскликнул:

— Господи, помилуй нас!

Комнату уже заполнили индейцы. Да, его ждал страшный конец. Если ему повезет, он погибнет во время сражения, а если нет — возьмут в плен и будут с гордостью перевозить из одного лагеря в другой старухам и детишкам на забаву. Потом будет мученическая смерть на колу. Они уже взяли в плен Фелисите, и ей теперь придется быть их рабой на всю оставшуюся жизнь.