Глава 1. ОКСФОРД

Темнело, но Ингейн до сих пор не появлялась. Неужели Ниниан ошибался? Днем начал клубиться туман, по крышам Оксфорда настойчиво стучал дождь. Уолтер стоял у входа в церковь Святого Мартина; он очень волновался, что может пропустить процессию, и поэтому постоянно выбегал на улицу и промок до костей.

Зазвонили колокола церкви. Обычно их звон чудесным образом действовал на Уолтера, когда кончался день в Оксфорде. Что-то витало в воздухе старого седого города, и казалось, что раздавались удивительно торжественные звуки. Они сильно влияли на настроение людей. Иногда звон казался громким и зовущим в бой. Он мог быть радостным и взволнованным, и на сердце становилось веселее. Временами звуки доносились медленно, с грустью напоминая о ненужности земной жизни. Но чаще всего звуки были приятными и быстрыми, как свист крыльев ласточки, и от ощущения неземного счастья в горле Уолтера вставал комок.

Сегодня, когда Уолтер считал удары, он чувствовал только нетерпение. Четыре часа! Действительно ли Ингейн едет из Лондона с отцом или это еще одна глупая шутка Ниниана? Уолтер начал подозревать последнее, но не посмел уйти с «вахты». Он не видел Ингейн почти два года, а Ниниан намекал, что она вскоре выйдет замуж. Из университета он вернется домой не ранее чем через два года, и если он сейчас не увидит девушку, то может так случиться, что он ее никогда уже более не увидит.

К нему подошел нищий с голыми мокрыми ногами и лицом, посиневшим от холода. По привычке он начал гнусавить: «Добрый сэр, подайте копеечку!» — и протянул деревянную чашу для подаяний. Но потом повнимательнее взглянул на промокшего до нитки студента, стоявшего у входа, и насмешливо рассмеялся.

— Господи, студент! — громко воскликнул нищий. — Наверно, это мне следует бросить тебе монетку, голодный птенец!

Прошел еще час. Уолтер не переставая дрожал от холода. Он решил, что никто в такую погоду не поедет в Тресслинг. Юноша стал себя уговаривать, что ему лучше сесть заниматься. Ему столько предстояло выучить! За последние полчаса он не увидел ни единого пешехода. Кругом царила полная тишина, которую нарушал только звук капель.

Вдруг у него замерло сердце. Откуда-то с востока послышался перестук копыт, и примерно дюжина всадников разорвала тишину. Увидев забрызганную грязью карету, поскрипывающую в конце процессии, Уолтер перестал сомневаться. Мать Ингейн была инвалидом и всегда путешествовала в карете.

Юноша не желал, чтобы его обнаружили, и плотнее прижался к колонне. Но его заметил сквайр, ехавший впереди. Он натянул поводья и спросил резким и надменным голосом:

— Эй, парень, где поворот на Челтнем-роуд?

Уолтер начал ему быстро отвечать, не выходя из тени, но в этот момент к сквайру подъехал другой всадник. Под тяжелым меховым капюшоном зеленел шарф и сверкали самые прелестные в мире синие глаза. Это была Ингейн!

— Уолтер из Герни! — воскликнула девушка. В ее голосе, как всегда, слышалась насмешка. — Добрый Уолтер, что ты здесь делаешь? Может, ты так задержался, потому что погружен в молитвы? Тебе давно пора вернуться к книгам.

— Мне сказали, что вы минуете Оксфорд по пути из Лондона, — ответил студент.

— И ты ждал под дождем, чтобы увидеть меня? Было ясно, что девушка довольна услышанным.

Рукой в перчатке она отвела в сторону сползавший шарф и улыбнулась юноше.

— Мне твое внимание весьма лестно. Сэр клирик, подобная преданность более подходит тем, кто желает принять клятвы рыцарства.

Отец остановился с ней рядом и нахмурился, глядя на Уолтера. Лорд Тресслинга постоянно был навеселе, он дрожащей рукой вытер влагу со лба.

— Этот щенок из Герни! — произнес он, откинув голову назад, и громко захохотал. — Хорошенькая встреча! Можешь кое-что передать своему деду. Скажи этому старому скряге, что он зря теряет время. — Лорд Тресслинга обратился к дочери: — Дитя мое, сколько мне повторять, чтобы ты не унижалась подобным образом? Ты не должна замечать этого незаконнорожденного парня.

В Уолтере взыграла гордость, и он спустился по ступенькам вниз на улицу.

— Происхождение людей в Герни гораздо благороднее, чем в Тресслинге, милорд. Наша земля нам принадлежит более пяти столетий.

Лорд Тресслинга снова захохотал:

— Кукарекай погромче, молодой петушок. Ты не можешь сказать, что у тебя в венах течет благородная кровь. Дочь моя, поехали. Если мы будем ехать всю ночь, то вскоре прибудем в Тресслинг.

— Матушка плохо себя чувствует, — запротестовала Ингейн. — Ей следует передохнуть хотя бы ночью!

— Нас и так задержала эта отстающая карета, — ответил отец. — Мне надоело, что постоянно запаковывают и распаковывают вещи, вся эта суета из-за одеял и простыней, горячих травяных отваров и порошков! Я уже сказал, что мы продолжим путь!

Он повернулся к Уолтеру, чтобы сказать ему напоследок гадость.

— Парень, тебе повезло, что со мной нет моих слуг, в особенности Гуллена, чтобы он вбил в тебя чувство уважения. Посторонись!

Уолтер больше не мог сдерживаться:

— Я не боюсь Черного Гуллена и вас, вор из Тресслинга! Сквайр его не слышал, потому что уже двинулся вперед. Но Ингейн напряженно выпрямилась в седле и гордо откинула назад головку. Ножкой в меховом башмачке она сердито ударила по боку лошади.

— Прощай, парень с холмов! — воскликнула девушка. Парень с холмов! Уолтер был вне себя от возмущения. Его всегда волновал тот факт, что в Герни осталось немного холмистой бесплодной земли, и еще его мучило некое темное облачко, связанное с его рождением.

Он хотел резко ответить девушке, но в этот момент Ингейн вдруг неожиданно сказала:

— Уолтер, ты весь промок, и твой плащ слишком тонкий для такой погоды. Тебе следует немедленно переодеться в сухую одежду.

Юноша не пошевелился до тех пор, пока жалобно скрипящая и покачивающаяся на выбоинах карета не проследовала мимо него. Ингейн пропала из вида, и Уолтер снова поднялся по лестнице и вошел в церковь.

Алтарь был освещен, и священник находился в дальней части нефа. Уолтер сел на ближайшую скамью. Он был настолько расстроен, что потерял счет времени.

Юноша прекрасно понимал, что его преданность Ингейн не имела будущего. Дед Уолтера сражался вместе с Симоном де Монфором против старого короля Генриха, чтобы все соблюдали Великую Хартию[1] . Они проиграли сражение при Ившеме, где был убит великий граф Симон, и после этого большинство земель Герни были конфискованы и в качестве награды отданы лорду Тресслинга, сражавшемуся на стороне короля, хотя, как ходили слухи, он не очень хорошо проявил себя в битвах. С тех пор прошло более восьми лет. Это были очень трудные времена для его деда. Но Тресслинг в эту пору процветал. С годами усилилась ненависть между двумя семействами. Уолтеру, конечно, приходилось держать в тайне свою любовь к наследнице враждебного им дома. Он отправлялся в дальние прогулки туда, где мог издали увидеть девушку. Чаще всего он бывал в церкви Тресслинга. И там не отрывал жадного взгляда от ее прелестного профиля. Иногда Ингейн ездила на коне, держа перчаткой ястреба, и могла приостановиться, чтобы пошутить с Уолтером. Он блаженствовал в такие моменты. Юноша ценил эти мгновения и снова и снова повторял ее слова и носил в сердце ее улыбки, как рыцари носили розетки любимой дамы на наконечниках своих копий и пик. Однажды через доверенного слугу он передал девушке записку. В записке бурлила молодая страсть, ее переполняли надежды и мечты Уолтера. Он поклялся Ингейн в вечной преданности. Когда они встретились в следующий раз, он никак не мог поверить, что она с трудом прочитала половину записки. Девушка обвиняла в этом неразборчивый почерк и совсем не винила себя в недостатке знаний. Уолтера это обидело, потому что он старался изо всех сил, когда писал ей записку.

Сейчас ему яснее чем прежде стала понятна безнадежность его привязанности, но со слепым оптимизмом молодости, которая вопреки всем фактам будет продолжать цепляться за соломинку, он успокаивал себя, повторяя ее последние слова. Уолтер всегда нравился Ингейн, хотя она обращалась с ним весьма снисходительно, и сейчас она доказала свою симпатию, показав, что ее волнует то, что он промок до нитки. Если бы дела обстояли по-иному! Если бы земли Герни простирались так же далеко, как до покорения Англии норманнами. Если бы…

Что это сказал ее отец?

«Передай старому скряге, что он зря тратит свое время».

Это может означать только одно. После коронации Эдуарда I многие конфискованные имения возвращались прежним владельцам. Дед Уолтера постоянно направлял королевским министрам петиции с просьбами пересмотреть его дело, и в семье всегда надеялись, что к ним вернутся многие акры Герни. Наверно, отец Ингейн уверен, что этого не случится. Возможно, он затеял путешествие в Лондон именно с этой целью.

Уолтер подумал, что ему следует написать об этом деду, но потом решил, что не смеет нарушать правило, не позволявшее ему напрямую обращаться к старику.

В то время все люди испытывали сильные религиозные чувства, и Уолтер опустился на колени и начал тихо молиться:

— Милостивый наш Небесный Отец и добрый святой Эйдан, к кому я так часто обращался, дайте мне возможность доказать свою преданность. Если даже преграды между нами никогда не исчезнут, пусть она будет думать обо мне лучше.

Темная ночь быстро опускалась над капающими карнизами Оксфорда, когда юноша покинул церковь. Он побежал по переплетающимся дорожкам позади церкви Святого Марч тина. Казалось, что его подгонял страх. i

Удивительно, но студенты и преподаватели университета не боялись наступления ночи. Дома все было по-другому. Они жили в тени многих страхов в Герни. Но самое ужасное, все были уверены, что темнота — время дьявола. Следя, как садилось солнце за неровной цепочкой дубов, Уолтер нередко ощущал, как у него сжимается сердце, и он почти был уверен, что сейчас увидит там, на горизонте, кончики рогов дьявола. С наступлением темноты крестьяне быстро бежали с полей, как будто за ними по пятам мчались с воплями ведьмы. Отец Климент начинал бешено звонить в колокол, и часто видели, как он с помощью святой воды пытался изгнать демонов темноты, принесенных ветром. Все вздыхали с облегчением, когда ставни оказывались крепко заперты, Агнес Малкинсмейден приносила ужин и эль, благодаря которому люди начинали успокаиваться.

Уолтера больше всего на свете радовал первый крик петуха утром. В старом доме снова поселялась уверенность. Можно было слышать отрывки песен и веселое посвистывание, когда слуги и крестьяне кончали одеваться и холодной водой пытались прогнать остатки сна у колодца рядом с кухней. Начиналось время Бога, и все в мире было прекрасно.

Но здесь, в Оксфорде, с наступлением темноты жизнь принимала другие очертания. Студенты затягивали покрепче ремни на верхней свободной одежде, чтобы скрыть кинжалы, которые были у них пристегнуты к поясу вместо чернильниц. В воздухе царил дух приключений. Студентам хотелось развлечься с девицами из таверны или вступить в драку с горожанами. Проходя по узким улицам города, студенты перекликались со своими друзьями и иногда призывали друзей на помощь. Тогда студенты выбегали из ближайших таверн, пивных и темных мансард, чтобы помочь братьям в нужде. Казалось, население Оксфорда любило темноту, но это было не из-за того, что они перестали бояться дьявола. Они приходили к причастию такие же пристыженные и волновались, как и остальные грешники. Наверно, все дело было в том, что покров темноты помогал им позабыть о собственной молодости и вести себя как нахальные и уверенные в себе люди, каковыми они себя считали.

Уолтер редко отправлялся погулять со своими однокурсниками. Ему всегда хотелось лишний раз позаниматься. Он едва мог дождаться тех дней, когда его знание латыни и греческого, арабского и иврита, которыми он овладевал с таким трудом, могут помочь ему на практике. Со времен крестоносцев взоры людей, желавших заработать деньги, всегда устремлялись к Востоку. Уолтеру не терпелось услышать звон монет в карманах. Он мечтал о том времени, когда Ингейн не будет глядеть на него сверху вниз и перестанет его оскорблять.

Он не водил компанию с приятелями, потому что для него был болезненным вопрос о его рождении. Друзья считали его весьма колючим парнем. Уолтеру не нравилось то, что он был непопулярен среди студентов, но он ничего не мог с этим поделать. Когда они одевались, чтобы отправляться на ночные развлечения, ему хотелось сказать: «Подождите меня, друзья. Я совсем не такой плохой парень, каким вы меня считаете». Но он подавлял этот импульс и говорил себе: «Ты им не нужен, и они тебе это ясно показали. Глупец, где же твоя гордость?»

Уолтер фанатично обожал Оксфорд, но не был там счастлив.

Дойдя до общежития, он узнал, что опоздал на ужин. Разочарование несколько уменьшилось, когда он почувствовал запах рыбы, которую Джайлс опять подавал на стол. Судя по запаху, рыба была несвежей. Может, после ужина кто-то из студентов притащит что-нибудь поесть в их комнаты наверху. Но Уолтер тут же подумал, что если они даже это и сделают, то не пригласят его в свою компанию.

Уолтер собирался сесть заниматься и прочесть святого Ансельма, но спальню наверху наполняли голоса, читающие вслух. Юноша подумал: может, стоит сказать, что во Франции и в других просвещенных странах считается недостатком образования, если человек не может читать про себя. Вдруг он заметил, что Ниниан снимает с крючка подбитый мехом плащ. Ниниан мог носить эту дворянскую одежду, потому что его отец был губернатором на границе с Уэльсом. Отец Уолтера граф, но сам он был вынужден носить простой плащ.

Ниниан подошел к Уолтеру:

— Эй, Ублюдок, мне нужно поговорить с тобой, но я не хочу, чтобы нас слышали эти простофили. Пошли на улицу.

Все в Ниниане раздражало Уолтера: и его представление, что он выше всех на свете, и то, как он проглатывал слова, и слабость нижней челюсти, и самое главное — то, как он относился к Ингейн.

— Я только что пришел и весь промок. Ты и сам это видишь. Через час потушат свечи, а мне еще нужно позаниматься.

— Можешь надеть мой второй плащ, — проворчал Ниниан. — Это новая вещь, и обращайся с ней поаккуратнее. — Он надменно покосился на Уолтера: — Ублюдок, тебе следует последить за манерами.

— Меня они вполне устраивают, а других это не касается.

Сыну губернатора было трудно смириться с тем, что кому-то наплевать на его желания. Он потер подбородок и продолжал хмуриться.

— Ты меня злишь, как мозоль на пятке. Но ты — благородного рода, и в этом все дело. Если пойдешь со мной, — добавил он более спокойно, — я поговорю с Джайлсом, и он нам даст что-нибудь поесть.

Это полностью меняло дело, потому что Уолтер был очень голоден.

— Кусок холодной говядины? — спросил Уолтер Ниниана. Тот кивнул и позвенел монетками в кошельке.

— Говядина или баранина — что он сможет достать. А я, так и быть, заплачу за булочку. — Ниниан понизил голос: — Я хочу поговорить с тобой об Ингейн.

Уолтер швырнул мокрый плащ в угол и надел предложенный ему красивый модный плащ Ниниана. У него никогда не было такой красивой, модной и новой одежды, и Уолтер невольно приосанился, потуже запахнув меховой воротник.

— Как я завидую твоему росту, — недовольно заметил Ниниан. — И почему у тебя должен быть такой нос с горбинкой, как у норманнов, и светлые волосы? Если бы я был на тебя похож, Ингейн относилась бы ко мне гораздо лучше!

Они начали спускаться по внутренней лестнице, которая служила дополнительной гордостью обитателей Баттербамп-холла, потому что в большинстве домов в Оксфорде лестницы находились снаружи. Ниниан принялся рассказывать Уолтеру о своих бедах:

— Должен признаться, что недавно получил новости, которые меня беспокоят. Мы с Ингейн кузены, и оба наши семейства решили, что мы поженимся. Конечно, для меня это весьма важно. Ингейн будет владеть землями Тресслинга, и потом, она довольно привлекательная и живая девушка. У меня нет столько земель, но мне принадлежат поместья-маноры Барле с материнской стороны и хорошие леса на границе. Естественно, я не нищий. Но сейчас, — голос у него стал взволнованным, — до меня донеслись слухи, что ее пьяный старик переменил планы. Он вздумал поймать рыбку пожирнее и покрупнее. Что бы ты сделал на моем месте, Ублюдок? У тебя умная голова, хоть ты такой упрямый. Мне известно, что ты терпеть не можешь хозяина Тресслинга. Я ценю твое мнение. Ты бы отправился к старому пьянице потребовать удовлетворения собственных прав?

Уолтер заволновался из-за неприятного известия гораздо больше, чем легкомысленный Ниниан.

— Кто другой претендент на руку Ингейн? — спросил он.

— Я точно не знаю. В Тресслинге об этом стараются не болтать. — Он пытался бодриться. — Но я кое-кого подозреваю и не собираюсь отходить в сторону.

Подходя к выходной двери, они услышали за собой звуки шагов взволнованного господина Маттиаса Хорнпеппера. Надзиратель Холла был кругленьким, небольшого роста человечком с длинным унылым носом и неизменным выражением печали на лице. Он был постоянно озабочен своими обязанностями, и поэтому вне зависимости от времени года никто не видел его без капель пота на лбу.

Надзиратель Хорнпеппер нервно откашлялся:

— Кхе-кхе! Господин Ниниан, мне нужно с вами поговорить!

Ниниан пробормотал:

— Чего хочет от меня этот сальный торопыга? — Он повернулся к классному надзирателю: — Я уже ухожу и не могу с вами сейчас поговорить, господин Хорнпеппер, и должен вам заметить, что вы мне здорово надоедаете, господин Хорнпеппер. Мне кажется, нам требуется новый классный надзиратель.

Господин Хорнпеппер робко заметил:

— На вас поступила серьезная жалоба.

— Что происходит с этим нахальным человеком? — начал возмущаться Ниниан. — Я плачу ему десять пенсов в неделю, хотя мне известно, что остальные дают ему не более восьми пенсов. Мало того, что он меня просто грабит, он еще постоянно докучает своими жалобами…

— Должен вам сказать… что это по поводу девушки. На вас жалуется служащий университета.

Ниниан был поражен, и его водянистые серые глазки загорелись огнем протеста.

— Как выясняется, — продолжал господин Хорнпеппер, — вы вели себя непозволительным образом, если только мне будет позволено так выразиться. А девица оказалась настолько глупой, что… кхе-кхе… ждет от вас ребенка.

Ниниан никак не мог прийти в себя от удивления, а потом нахальная и довольная улыбочка расплылась по длинному желтоватому лицу. Было ясно, что он очень доволен.

— Клянусь святым Фрайдесвайдом, это интересные новости. Отец будет мной гордиться. Он часто говорил, что мужчина не является мужчиной, если он не зачал шестерых ублюдков на стороне.

— Нас ждет скандал, ужасный скандал! — запротестовал Хорнпеппер. — У бедняги Томаса Тавенера лицо было белым как мел, когда он говорил мне об этом. Он обожает дочку и не сможет пережить позора, который вы навлекли на нее.

— Позора! — воскликнул Ниниан. — Разве вам не ясно, как ей повезло? В ее ребенке будет течь благородная кровь. Мой отец позаботится о том, чтобы они не бедствовали, когда на свет появится ублюдок.

Уолтер с трудом сдерживался, чтобы не схватить нахала за глотку. Люди произносили слово «ублюдок» так же просто, как пожелания «Доброе утро» или «Бог вам в помощь», но он сам никогда не мог спокойно его слышать. Каждый раз, когда Уолтера обзывали, он вспоминал бледное лицо матери и то сложное положение, в котором она жила в Герни. И приходил в ярость.

Ниниан увидел, что они не одни. За дубовой перегородкой послышался громкий хохот, и голос Хэмфри Армстронга из западного графства сказал:

— Так, наш высокородный Ниниан получил взбучку! Хэмфри подошел к ним. Он носил круглую шляпу, что указывало на то, что он бакалавр гуманитарных наук. Хэмфри широко ухмылялся. Обычно Армстронга называли Ужасно Деспотичный Хэмф, и он был признанным лидером Холла. С ним было несколько студентов — Роб Винтер из Фенса, Людер Фицберг из Ирландии и другие.

Надзиратель страшно расстроился.

— Юные сэры, юные сэры! — восклицал он. — Я не подозревал, что нас слышали посторонние люди! Не следует об этом болтать. Мы должны позаботиться о добром имени Холла.

— Мы не станем болтать, — проворчал Армстронг. Хотя мне кажется, что о нас станут думать лучше, если всем станет об этом известно.

Остальные студенты согласно закивали. Уолтер понял по их взглядам, что у будущего папаши прибавилось авторитета в их глазах.

— Клянусь святым Кристофером! — сказал Ужасно Деспотичный Хэмф, хлопнув Ниниана по спине. — Вот он — ястреб среди желторотых цыплят, и никто из нас об этом не догадывался!

— Если это будет мальчик, ты сможешь его отдать королю, — предложил ирландец, хитро взглянув на Уолтера. — Кажется, так нужно поступать с незаконнорожденными сыновьями, хотя некоторые предпочитают вообще от них отказываться.

Чтобы показать, что их отношение к Ниниану изменилось, они предложили отправиться все вместе и стали разбирать плащи. Туман уже рассеялся, и только под ногами хлюпала грязь.

— Куда пойдем, проказник? — спросил Хэмф, снова хлопая Ниниана по спине. — Сегодня ты имеешь право заказывать музыку и, конечно, платить за нее! Ха-ха-ха!

Ниниан был вне себя от счастья.

— Пойдем к Тимоти Две Мелодии, — громко вскричал он, — Тимоти споет для нас, и мы прикажем, чтобы нам в эль добавили фенхель[2].

Таверна «Тимоти Две Мелодии» была переполнена, когда они туда прибыли. Там собирался обеспеченный народ из университетов. Кроме того, в таверну любили заглядывать клирики из Пеквотер-Инн, Сент-Мэрис Энтри, Лиденпорч-холл и Сарацине-Хед. Сначала Уолтер решил, что все изучали тривиум[3], состоящий из грамматики, риторики, логики и латыни, но потом увидел одного легиста-правоведа, который не переставая болтал о налогах и других тоскливых вещах, которые могут ему пригодиться, когда он станет настоящим законником. У очага сидел священник. Полы его сутаны были поддернуты на коленях. С первого взгляда его можно было принять за священника из часовни — он был толстым и не обращал внимания на собственную внешность. Подобные священники должны были только молиться в часовне за упокой души умерших людей, оставивших им для этого деньги.

— Этот отбиватель поклонов Небесам забирает у нас все тепло, — проворчал Хэмф.

В то время в Оксфорде было модным выражать непочтительность к духовным лицам.

— Просто неприлично иметь такую жирную спину, как у него. Вы только представьте себе, сколько он проглотил хорошей баранины и вылакал эля, чтобы отъесть подобную! Почему он не находится там, где больше всего нужен, и не читает молитвы за бедную душу, чтобы помочь ей поменьше жариться в аду?!

Ниниан обратился к Тимоти:

— Хозяин, подай нам эль на семерых и не забудь в каждую кружку бросить фенхель!

Тимоти пел в другом конце помещения и не обратил на них никакого внимания. Он сильнее забренчал по струнам и продолжал петь. Он исполнял новую мелодию, ее припев брал за душу:

— Уедем в Китай. Прощай, прощай!

К юношам подошла его дочь Дервагилла. Это была разбитная девица с большой грудью. Она спасалась от неприятных ухаживаний тем, что в открытую хвасталась своей распущенностью и грубила ненужным ей ухажерам. Девица уперла руки в боки, насмешливо глянула на Ниниана и заявила:

— Значит, тебе нужен эль и фенхель. Будь повежливее, иначе получишь бородавки в рожу. — Она повернулась к остальным студентам и прошептала: — Если он когда-нибудь попадет со мной в постель, я ему переломаю спину, этому тощему ржущему лошаку!

Легист продолжал болтать о том, что станет делать молодой король Эдуард, когда вернется из крестового похода.

— Наконец у нас будет настоящий король. Он подпустит блох под хвосты гордых баронов! Их власть кончится, и на земле у нас воцарятся мир и покой!

Мир и покой на земле, где власть короля была абсолютной и он пытался свести все права людей к нулю! Уолтер подумал, что парень, видимо, не в себе, если мелет подобную чепуху!

— Если на земле воцарятся мир и покой, как тогда законники будут зарабатывать себе на пропитание? — спросил он.

Хэмф Армстронг сказал легисту, чтобы тот не обращал внимания на Ублюдка, потому что он постоянно со всеми спорит.

Уолтер не стал возражать. Он просто встал и отошел в другой конец комнаты, где нашел себе место на деревянной скамье. Ему не следует принимать участие в подобных разговорах. Новый правитель обладал всеми королевскими качествами Плантагенетов. Тут Уолтер не станет с ними спорить: он был храбр и обидчиво горд. Король был высокий, с пламенным взглядом и золотистыми кудрями. Короли Плантаге-неты были красивыми мужчинами. Но Эдуард убил Симона де Монфора при Ившеме, великого графа Монфора, боровшегося за права народа, а его отец, старый король, забрал земли Герни. Уолтер не будет клясться в вассальной преданности Эдуарду I.

Он попытался поймать взгляд Ниниана в надежде, что тот присоединится к нему и они продолжат разговор. Что это за неприятная история об Ингейн? Жирная рыбка, болтающаяся на крючке! Это могло значить только одно — что лорд Тресе-линга спланировал брак для своей дочери и наследницы!

Уолтера никогда не волновали притязания Ниниана. Но было бы интересно узнать побольше о новом кандидате в женихи. Когда он вспоминал о браке Ингейн, казалось, что в сердце у него поворачивался кинжал.

Ниниан продолжал хмуриться над кружкой эля и не взглянул на Уолтера. Что случилось с этим парнем? Он забыл, зачем они сюда пришли?

Легист наконец закончил свою нудную болтовню. Священник из часовни повернулся и подмигнул честной компании.

— Страждущая душа умершего быстро направляется в ад, — заметил он. — Мне следует поспешить и прочитать молитвы. Мне неплохо живется на оставленное им золото, и, наверно, не стоит заставлять его поджариваться слишком долго…

Уолтер внезапно выпрямился на жесткой лавке. На улицах послышались громкие крики. Перебивая шум толпы, раздался громкий сигнал, на который реагировали все студенты, где бы они в этот момент ни находились.

— Surgite! Surgite!