Гроза над лагуной (Лузитания - 3)

      В Грецию я вернулся в 1941 году - с английскими "командосами". Мы боролись уже против немецких фашистов. Потом, в сентябре 1941-го, был создан ЭАМ - национально-освободительный фронт Греции. Партизаны объединились в армию освобождения - ЭЛАС. У меня была военная подготовка, полученная в Англии. Англичане способствовали моей карьере в ЭЛАС: я стал командиром бригады. Но когда в октябре 1944 года ЭЛАС освободила почти всю Грецию, англичане высадили на нашей земле войска и вместе с греческими фашистами ударили по нашим отрядам. Английская разведка, видимо, считала меня своим человеком: я должен был со своей бригадой по их приказу в нужный момент неожиданно ударить по ЭЛАС.
      Мангакис усмехнулся.
      - А я дрался против фашистов и англичан. И должен сказать - дрался упорно.
      - Я помню, в те дни все наши газеты были забиты сообщениями из Греции, - задумчиво сказал Корнев. - Я учился в университете и писал стихи о гражданской войне в Греции.
      - А мне тогда было тридцать пять. И стихов я уже не писал. В Штатах родственники помогли мне устроиться на преподавательскую работу. Пришлось, правда, сменить имя - ведь я был "красным".
      - Собственно, без помощи американцев фашисты вряд ли бы победили.
      Мангакис покачал головой.
      - Я дал себе слово забыть о том, что было. Прошлое для меня умерло вместе с моим прежним именем.
      Голос его был запальчив, он словно продолжал какой-то давний спор. И Корнева вдруг осенило.
      - Из-за этого вы и разошлись с женой? Мангакис резко отшатнулся.
      - Нет, просто наша любовь умерла.
      - Я много читал об одной американке греческого происхождения... очень активной участнице борьбы за гражданские права в США. Но фамилия ее не греческая...
      - Это мать Елены. И хватит об этом!
      Мангакис встал.
      - Кстати, в России, по-моему, гостей принято кормить не только разговорами, - сказал он. - Или вы решили все-таки дожидаться министра?
      - Пошли!
      Корнев, несмотря на полноту, легко вскочил на ноги.
      - Елена! Евгений! - крикнул он в глубь сада и обернулся к хозяину дома: - Сорок два года и восемнадцать. Евгений относится ко мне скорее как к старшему товарищу, а не как к отцу. Не знаю, хорошо ли это...
      Мангакис усмехнулся.
      - А Елене нравится, когда где-нибудь в театре или в ресторане я ухаживаю за ней, как влюбленный старый селадон.
      Оба рассмеялись.
      Молодые люди подошли к дому.
      - А вот вы им завидуете! - тихо сказал советник, взглянув на молодых людей, и Корнев молча кивнул.
      Сейчас он смотрел на сына, этого высокого крепыша, словно бы со стороны. За последние два-три года Евгений неожиданно перерос и отца и мать. И Корневу с трудом верилось, что тринадцать лет назад он, двадцатидевятилетний корреспондент центральной московской газеты, приехал в далекую и малоизвестную страну, только что ставшую независимой, с пятилетним малышом, который с удовольствием повторял за матерью стихи: "Африка ужасна, да, да, да! Африка опасна, да, да, да!" И оба смеялись. С отцом мальчик не боялся ни горилл, ни злых крокодилов, но на всякий случай взял с собою в Африку свой пистолет - пистонный, самый любимый.
      Потом его привели в школу Святого Спасителя и представили миссис Робсон - сухой и очень строгой англичанке. Она лишь посмотрела на своего будущего ученика сквозь большие очки, и малыш испуганно затих.
      Через полгода Евгений уже довольно сносно говорил по-английски. Он учился в Габероне до девяти лет. Программу первых двух классов осилил с помощью отца и, приехав в Москву, поступил сразу в третий класс школы, где преподавание велось на английском языке. Но чтобы мальчик свой английский совершенствовал, было решено отправлять его на каникулы к отцу, в Богану.
      Первые два года Евгений жил под присмотром бабушки. Ему не нравился московский климат - особенно осень, когда холодные дожди вдруг начинали день за днем поливать землю, а деревья обнажались, их черные ветви тянулись к небу, как чьи-то изломанные руки. Зимой было чуть получше, но мальчик все же скучал по вечной зелени, по теплой желтой лагуне.
      Родители присылали ему яркие марки, черных божков, фотографии. Приходили от них интересные письма: отец писал о небольших и веселых приключениях, об удивительных встречах в африканском буше. Он был знаком с местными охотниками и колдунами, вождями племен и сказителями. И Мальчик читал его письма, словно увлекательнейшие рассказы.
      Часто в конверте оказывался и листок с русскими предложениями, написанными на английский лад: прямые, без наклона буквы, подлежащее непременно перед сказуемым. Это писала Елена - с нею мальчик подружился буквально с первого же дня учебы в школе Святого Спасителя: миссис Робсон считала, что такая дружба поможет ему скорее научиться говорить по-английски.
      На третий год бабушка заболела. Маме пришлось срочно вернуться в Москву. Мальчик часто слышал, как она говорила бабушке, что ей надоело сидеть в Богане без дела, терять стаж и знания архитектора. Она осталась в Москве.
      С тех пор и пошло: мать договаривалась, чтобы Евгения отпускали из школы еще в апреле. Его сажали в самолет, и через несколько часов в аэропорту Габерона его встречал отец. В октябре же они возвращались в Москву вместе: отец любил осень и старался захватить хоть немножко зимы.
      Он не любил жаркую влажность боганского климата.
      ГЛАВА 3
      Каноэ одно за другим с легким шорохом уткнулись в песок. Майор Хор выпрыгнул первым. Десантники знали, что делать: их было почти три десятка, прекрасно вооруженных, хорошо обученных.
      Трое осталось у лодок, остальные быстро рассыпались цепью по берегу под самым парапетом, отделявшим территорию виллы от лагуны.
      - Знаешь это место, сынок? - спросил Хор Майка. Они лежали рядом, с автоматами наизготовку, и Хор
      собирался передать на десантные суда, что высадка
      началась.
      - Это один из домов моего отца, - тихо сказал Майк.
      - Ого!
      Майор Хор посмотрел на него с любопытством.
      - А кто же здесь живет?
      - Не знаю, раньше жили мои друзья, а теперь...
      - Во всяком случае, постараемся, чтобы собственность твоего батюшки не пострадала, - деловито заметил майор.
      И опять что-то покоробило Майка в тоне майора. Этот немец (в лагере говорили, что майор немец и воевал в России) чем-то определенно ему не нравился.
      - Эй, кто там? Ко мне! - чуть слышно приказал майор в темноту. Послышался шорох, скрип песка. К ним подполз один из десантников.
      - Слушаю, сэр!
      Это был Аде.
      - Разведай, что в доме, да поосторожней. Передай остальным - оцепить виллу и ждать сигнала.
      - Слушаю, сэр!
      Даже растянувшись на песке, Аде попытался было козырнуть и щелкнуть каблуками.
      Майору это нравилось. Он и в лагере отмечал Аде за его исполнительность и старание. Именно по представлению Хора Аде получил нашивки сержанта колониальных частей португальской армии.
      Вернулся он минут через десять. Ему удалось подслушать разговор сторожей. В доме живут белые. Сейчас садятся ужинать, но ожидают, что приедет Мануэль Гвено.
      - Министр? - обрадованно удивился Хор.
      Майк подтвердил: да, министр экономики.
      Хор даже потер руки от удовольствия и зябко передернулся. В редкие минуты, когда он волновался, его вдруг охватывал озноб - это осталось на память о снегах России.
      - Отлично! Крупная птица попадет нам в руки! Он слегка толкнул Майка в бок.
      - Кстати, именно благодаря его стараниям ваш батюшка лишился плантаций в эхом райском уголке.
      Мануэль Гвено. Кулаки Майка сжались. Отец часто произносил это имя со сдержанной ненавистью. И Майку этот человек представлялся гориллообразным животным с тяжелыми руками, низким лбом и тупым взглядом. Майк не знал, что он сделал бы с Гвено, если бы встретил его. Убил бы? Пожалуй, нет.
      Майк убивал в своей жизни, но только животных. Да и отец вряд ли одобрил бы его. Нет, пусть черной работой занимаются черные, такие, как Аде. Это Майк усвоил твердо.
      Хор обернулся к Майку.
      - Дай бог, чтобы нам и дальше так везло, сынок!
      Везло? Майк промолчал, но на душе у него вдруг стало нелегко: а что, если Мангакисы живут здесь и сейчас? Нет, этого не должно быть. Ему стало страшно за то, что может произойти на этой вилле, окруженной со всех сторон головорезами Хора.
      Он пытался представить, как может выглядеть Елена сейчас Ведь тогда, пять лет назад, он был по-мальчишески влюблен в нее и из-за этого временами ненавидел своего друга Джина, которого вся школа считала избранником Елены Мангакис.
      Она была длинношеей, нескладной, голенастой девчонкой с коротко стриженными - под мальчишку - волосами. Колени были вечно сбиты, распахнутый ворот ковбойки, верхних пуговиц у которой, как правило, не хватало, позволял видеть торчащие ключицы.
      Хозяйство Мангакисов вела толстая и добродушная африканка - "мама Иду", как звала ее Елена.
      Мама Иду давно уже отчаялась добиться от Елены, чтобы та вела себя, как полагается вести "белой леди". И лишь одно средство могло заставить девочку сидеть спокойно - рассказы мамы Иду о колдовских обрядах джу-джу, о тайном обществе Леопарда, наводящего на всех по ночам ужас. Иду рассказывала о боге Тандо, покровителе страны, который в старые времена превращался в мальчика и давал врагам захватить себя в плен. Потом, оказавшись на чужбине, он опустошал страну врагов ужасными болезнями. Шепотом повествовала мама Иду об очень толстой и злой Катарвири, жене доброго Тандо. Катарвири - покровительница крокодилов, злой дух воды. Имя ее стараются не произносить, а если говорят о ней, то зовут Матерью Воды, "мамми Уота".
      Большие серые глаза Елены становились еще больше, она хмурилась, слушая рассказы мамы Иду. Губы ее сжимались, и ноздри прямого, прямо-таки классической формы носика трепетали от возбуждения. Да и что скрывать, рассказы мамы Иду захватывали и мальчишек - Майка и Евгения.
      Майк про себя усмехнулся: многие из десантников перед началом операции приносили жертвы Катарвири, прося простить их за вторжение в тишину ночной лагуны.
      - Говорит Пума, говорит Пума! - бормотал Хор в микрофон.
      - Сарыч слушает, Сарыч слушает, - услышал Майк в своем наушнике: у него была дублирующая радиосистема.
      - Занимаем виллу примерно в трех милях от намеченного ранее места высадки. Группа "Эй" очистит берег. Группа "Би" пойдет на встречу с группой "Зэт"...
      Майк знал, что в группу "Зэт" входили люди из антиправительственной организации, созданной португальскими агентами в самом Габероне: они-то и должны были захватить полицейский грузовик.
      - На вилле ожидают Мануэля Гвено. Считаю возможным оставить здесь засаду для его захвата. В остальном действуем по плану.
      Хор дождался согласия Сарыча, выключил микрофон.
      - Вперед! - сказал он и встал во весь рост, легко подбежал к парапету, ловко перемахнул через него. Майк проделал то же самое. Пятнистые фигуры наемников неслышно возникали над парапетом и падали в сад.
      Здесь было все, как пять лет назад. Те же клумбы, засаженные каннами белыми, розовыми, красными, тигровыми. Старые качели с выгоревшим тентом. Королевские пальмы заметно подросли, а бананы все сведены. С бананами была целая история - их посадил по незнанию Мангакис. Обычно европейцы здесь с бананами боролись: стоило в саду появиться одному, как буквально во всех уголках из-под земли вдруг начинали пробиваться толстые зеленые стрелы. Корни расползались по всему саду, и банановые стволы росли не по дням, а по часам. Считалось, что бананы способствуют появлению москитов. Городские власти Габерона даже приняли решение уничтожить все бананы в черте города. Однако Фред Браун, увидев банан, посаженный Мангакисом, ничего не сказал своему арендатору. И лишь садовник, присланный им позже, объяснил, в чем дело. Но было уже поздно: война с зелеными стрелами, выскакивающими из-под земли в самых неожиданных местах, заняла не один год.
      Пригибаясь и держа автомат наготове, Хор подбежал к веранде и остановился. Отсюда сквозь распахнутые стеклянные двери был виден просторный холл, разделенный решетчатой перегородкой, как в большинстве "европейских" домов Габерона, на две половины - гостиную и столовую. В гостиной, несмотря на жару, в высоком камине, отделанном мрамором, потрескивало пламя. За столом, уставленным блюдами, сидели четверо. Пятый стул - напротив хозяйского, во главе стола, - был пуст.
      У Майка внутри словно все оборвалось. Он узнал четверых, хотя из всех четверых нисколько не изменился только лишь Мангакис. Корнев-старший заметно пополнел. Лицо у него было усталое, под глазами тяжелые мешки.
      Джин превратился в плечистого крепыша. Он коротко стригся, и это делало его лицо подчеркнуто открытым. Ворот белой рубашки был распахнут. Джин что-то весело говорил Елене, и та смотрела на него с мягкой улыбкой.
      Майк вдруг почувствовал ревность - точно так же, как пять лет назад, когда он, нескладный, неуклюжий подросток, стискивал кулаки, глядя, как Джин и Елена вместе выходили из школы и шли к машинам, ожидавшим их с шоферами отцов у входа в школьный компаунд. Он даже испытывал какое-то злорадство, когда видел, как шофер Мангакиса, маленький, юркий Шува, почтительно сняв свою высокую, придающую ему рост фуражку перед Еленой, решительно забирал из рук Джина портфель девочки. Шува тоже тайно ревновал юную "мисс" к ее школьному товарищу.
      Майк смотрел на Елену, узнавая и не узнавая ее. Она по-прежнему стриглась под мальчика: аккуратные светлые волосы были по-мальчишески зачесаны назад, угловатое лицо с маленьким и узким подбородком светилось удивительной чистотой. Губы, свежие, чуть полноватые, были слегка открыты. Большие серые глаза спокойны и уверенны: это была красивая молодая женщина, сознающая свою красоту.
      Она улыбалась, слушая слова Корнева-младшего, и Майк видел ее ровные, влажно поблескивающие зубы.
      О чем шла речь, слышно не было. Лопасти фена - огромного вентилятора гудели под потолком, заглушая шедший за столом негромкий разговор.
      Хор и Майк задержались у входа на веранду всего на несколько секунд, но Майку они показались вечностью.
      Елена... Теплая волна нежности вдруг поднялась в его груди, и он забыл, зачем он здесь, забыл, что на нем нелепая пестрая куртка и тяжелые солдатские башмаки, что в руках у него автомат "узи", а на брезентовом поясе граната.
      А девушка, как завороженная, слушала Евгения.
      Каждый год, когда он приезжал сюда, в Габерон, она заставляла его часами рассказывать о Москве, о Советском Союзе, о друзьях, о Московском метро, о том, что едят люди в России, как одеваются.
      Отец иногда говорил с нею о России. Обычно разговор об этой стране начинался случайно - и всегда после разговора об их родине - Греции.
      В школе любимым поэтом миссис Робсон был Байрон, и, когда она читала стихи мятежного лорда, она всегда смотрела на Елену.
      - Он погиб в Греции и за Грецию, - любила повторять директриса, гордо вскидывая строгое, тщательно ухоженное лицо.
      Елена как-то еще в начальных классах рассказала об этом отцу. Он нахмурился, некоторое время молчал, потом вздохнул:
      - Да, Байрон погиб за нашу свободу. Зато в сорок четвертом англичане...
      Он оборвал фразу и ласково потрепал волосы дочери:
      - Тебе незачем об этом думать. Слушай лучше о "мамми Уота" Катарвири...
      Потом Елена, уже повзрослев, поняла, что отец ненавидит Англию. Она не спрашивала почему. Даже мать - красивая, экспансивная женщина, с которой Елена иногда встречалась, приезжая с отцом в отпуск в Штаты, - не говорила о прошлом. Мать была всегда очень занята: то она собирала какие-то подписи, то ее нынешнему супругу, толстяку в золотых очках, приходилось выручать ее из полицейского участка, где она оказывалась с участниками антивоенной демонстрации. Однажды она чуть было не утащила Елену на митинг против войны во Вьетнаме. Отец подоспел вовремя - Елена осталась с ним.
      В другой раз, тоже в Штатах, о Байроне заговорила уже мать. Отец резко оборвал ее:
      - В те времена у нашего народа был лишь один настоящий друг - Россия!
      Россия! Там все должно быть не так, как в тех странах, где она бывала с отцом.
      В школе Святого Спасителя полный курс был рассчитан на восемь лет. Колледжей или институтов в Богане не было, и отец уговаривал Елену поехать учиться куда-нибудь в США или в Европу. Но она не спешила. Может быть, потому, что Джин каждый год приезжал в Габерон месяца на три-четыре, и это время казалось ей самым радостным.
      Европейские бизнесмены почти все покинули Богану. С ними уехали и все ее знакомые девушки и юноши. А Джин возвращался к ней каждый год. Каждый год! И каждый год она ждала его.
      Он приезжал к ней вестником из другого мира - далекого, заманчивого и интересного. Но скоро все это должно было кончиться Корнев-старший собирался уезжать: его третья, завершающая, книга о Богане была почти готова. Он говорил, что осталось подобрать лишь новейшие данные по экономике - отец помогал в этом Корневу. А потом дом у лагуны опустеет...
      Про себя Елена решила: вот тогда уедет и она. Но отец торопил. Последнее время он заметно нервничал. Да и Елена чувствовала, как тревожно стало все вокруг. Даже миролюбивая и толстая мама Иду записалась в народную милицию и ходила на курсы санитарок.
      По вечерам она часто уходила патрулировать улицы. Тогда ей давали старую английскую винтовку, тяжелую и длинную. Мама Иду после дежурства чистила ее на кухне порошком для мытья посуды. "Нужно быть готовым к войне", - говорила она.
      И когда Елена увидела двух людей в желто-зелено-коричневых куртках, она поняла - война пришла.
      ГЛАВА 4
      - Хэлло! - как ни в чем не бывало сказал Хор, входя в холл. Он небрежно забросил автомат на спину, как бы подчеркивая свои мирные намерения. - Извините за вторжение, джентльмены! У нас просто не было другого выхода.
      Он галантно поклонился побледневшей, вцепившейся в руку Евгения Елене.
      - Фрейлейн...
      - Кто вы такие?
      Мангакис вскочил.
      - Это частное владение, и вы не имеете права...
      - Конечно, - спокойно согласился с ним Хор. - Свободный мир держится на уважении права собственности. Но в данном случае мы здесь как раз для того, чтобы это право защищать.
      Хор опять галантно поклонился Елене:
      - Позвольте представиться, фрейлейн. Майор Хор. Командир первой десантной группы армии освобождения.
      Евгений сделал движение, чтобы вскочить.
      - Спокойно, мальчик! - усмехнулся Хор. - Мы воюем только с черными.
      Женя взглянул на отца. Лицо Корнева побледнело, он нервно сдавил пальцами переносицу у самых глаз, на мгновение зажмурился.
      - Значит, они все-таки решились, - сказал он, ни к кому не обращаясь.
      И тут Мангакис узнал Майка.
      - Майк? Вы... с ними? - вырвалось у него.
      Хор резко обернулся к Майку.
      - Ого! Вы знакомы?
      - Майк?!
      Это был уже голос Джина. Радость вспыхнула в глазах юноши и сейчас же погасла. Губы его презрительно скривились, он демонстративно отвернулся.
      Майк растерялся.
      - Но мы же воюем не против вас! - почти выкрикнул он, обводя взглядом сидевших за столом.
      Лицо Хора потемнело. Он резко обернулся к Майку, и голос его был жестким и властным:
      - Капитан Браун, кто эти люди?
      - Сэр...
      Майк вытянулся.
      - Капитан Браун!!!
      - Я... думал, что за эти пять лет...
      - Вы знаете их давно!
      Мангакис резко вскочил из-за стола, с грохотом упал отброшенный им стул.
      - Это дом подданного США! И вы не смеете...
      - Американцы? Хор зябко поежился:
      - Черт! Как здесь холодно!
      Он подошел к камину и протянул руки к огню, не сводя глаз с Мангакиса.
      - Вы, американцы, всегда оказываетесь там, где не нужно. И теперь ваше посольство будет обвинять нас в том, что мы нарушили договоренность.
      - Договоренность?
      Мангакис смотрел на Хора с удивлением.
      - Ну да, - уже спокойнее ответил майор. И вдруг неожиданно взорвался: - А вы и сейчас прикидываетесь невинным младенцем? Или хотите сказать, что ваше посольство ни о чем вас не предупреждало?
      Хор хрипло расхохотался.
      - А может быть, вы ко всему прочему намерены помешать мне арестовать и мистера Гвено - этого черномазого умника, как только он явится сюда?
      Мангакис вздрогнул.
      - Вы хотите сказать, что посольство США...
      - А вы не знали? - саркастически усмехнулся немец.
      Мангакис обернулся к сидевшему в мрачном молчании Корневу:
      - Николас... Я хоть и подданный США... но, честное слово...
      Корнев ничего не ответил. Конечно же, нападения этого ожидали, и в посольстве США не могли не знать точной даты высадки. Но американские дипломаты относились к Мангакису со сдержанной холодностью, да и сам экономический советник их не слишком-то жаловал.
      Он перевел взгляд на молодых людей. Елена с любопытством рассматривала Майка, стоявшего за спиной Хора и в смущении не знавшего, куда девать руки. Евгений не скрывал, что любопытство Елены ему не нравится. Он сидел насупившись, положив сжатые кулаки на стол, вызывающе насвистывая какой-то нелепый мотивчик.
      Хор остановил на нем тяжелый взгляд, потом отвернулся.
      - Сержант! - крикнул он в сад, и на пороге вырос африканец в куртке десантника.
      - Сэр...
      - Поставьте караулы. Никого не выпускать...
      Он помедлил:
      - А впускать... всех.
      - Слушаю, сэр!
      Африканец поднес руку к пятнистому берету, щелкнул каблуками.
      Хор обернулся к Майку.
      - Капитан Браун, установите связь с группами "Эй", "Би" и "Зэт". Запросите о ходе операций на остальных участках. Штаб моей группы будет здесь. Информируйте командование.
      Майк молча козырнул. Он был во власти этого лобастого, тяжелолицего немца. Тот исполнял приказы его отца, и Майк не мог ему не подчиняться.
      "Мы на войне. А на войне приказ - это все", - думал он, шагая по посыпанным красным песком дорожкам сада в ожидании, пока радист, щуплый парнишка-альбинос с крашенными в коричневый цвет волосами и грустными глазами, устроившийся в клумбе тигровых канн, вызывал группу "Эй".
      Радист волновался, у него что-то не ладилось. Майку было тоже не по себе. Что будет дальше? Он не мог уйти от этого вопроса. Там, в доме, остались его друзья - Джин и Елена. А вернее - Елена и Джин. И Корнев, и Мангакис. А с ними Хор.
      Майк вспомнил, как зябко ежился майор, как тянул руки к огню. А что, если немец психически болен? Не может здоровый человек дрожать от холода в африканской жаре!
      - Связь с группой "Эй"! - тихо сказал радист, протягивая Майку наушники.
      Парню было явно не по себе, и он не мог справиться со страхом. Майк однажды разговаривал с ним в лагере. Его звали Кейта Диеш, он родился в колонии и был призван в португальскую армию. Получил специальность радиста в кавалерийской школе в Санта-Рой. В лагерь наемников прибыл вместе с сотней португальских солдат-африканцев за месяц до высадки. От других солдат держался обособленно, был очень грустен и целыми днями наигрывал на губной гармонике, сидя на корточках где-нибудь в тени.
      "А ведь уйди он из армии, мог бы прилично зарабатывать, - невольно подумал Майк. - Среди африканцев не так уж много радиоспециалистов".
      Он взял наушники - теплые черные кружки на стальной дужке, пахнущие потом, - брезгливо вытер их о куртку и поднес один из них к уху, не прикасаясь к пластмассе.
      Группа "Эй" задачу выполнила успешно. Наемники прочесали берег, захватили спящих собирателей песка и нескольких рыбаков, заночевавших в лодках у берега. Заставив рыбаков показать подходы к незаболоченным участкам земли, они отыскали фарватер для тяжелых десантных катеров. Но для того чтобы выйти на каноэ в лагуну и обеспечить сигнализацию - показать десанту все изгибы фарватера, - не хватало людей: в группе "Эй" было всего десять человек. Командир группы просил еще хотя бы пятерых.
      Майк обещал связаться с ним через несколько минут. Он передал наушники радисту. Что ж, пока дела шли неплохо. Если же удастся без лишнего шума захватить полицейские казармы, можно будет считать, что дело уже сделано. Тогда десантников ничто не остановит.
      Майк знал, что высадка будет осуществляться силами до трех батальонов, прикрываемых орудийным огнем кораблей. Два фрегата - "Монтанте" и "Бомбарда", четыре сторожевых корабля - "Идол", "Ориент", "Кассиопея" и "Дракон", три самоходные баржи, несколько десантных катеров - по африканским масштабам это была уже целая армада.
      Профессиональные наемники, солдаты колониальных португальских частей, проводники из тех, кто бежал после провозглашения республики из Боганы, все они входили в отдельные группы, которым в составе своих батальонов предстояло выполнить какое-нибудь одно, строго определенное задание.
      Общий план операции был известен только офицерам. Первый батальон должен был захватить резиденцию премьер-министра и немедленно расстрелять главу правительства республики. Второй - атаковать штаб-квартиру "борцов за свободу" и перебить всех, кого удастся захватить. В задачу третьего батальона входило блокировать военный лагерь республиканцев в пяти милях от города и атаковать его. Одна рота должна была напасть на аэродром и уничтожить стоящие там военные самолеты. Одновременно ударной группе во главе с Хором следовало занять радиостанцию и объявить о победе "народной революции". По этому сигналу по всей стране должны были начаться выступления заранее сформированных вооруженных групп "пятой колонны", а потом...
      Майк смутно представлял, что должно было случиться потом. Конечно, новое правительство отменило бы все реформы Мануэля Гвено. Отец и те плантаторы, кто вынужден был оставить в Богане свою собственность, вернулись бы. А сам Майк? Отец скорее всего отправил бы его учиться куда-нибудь в Англию, и все пошло бы по-старому. Разве что на всю жизнь осталась бы память о необычном и остром приключении, пережитом однажды ночью на африканском берегу. И все. В конце концов, пусть делами Боганы занимаются те, кому это интересно.
      Как и другим белым офицерам, Майку уже заплатили за участие в операции. На его имя в одном из лондонских банков уже переведено авансом две тысячи фунтов. Столько же должны были по контракту заплатить ему по окончании операции. Четыре тысячи фунтов - для начала это уже неплохо. Так сказал и отец. "Но не в деньгах дело, - добавил он. - Важны принципы".
      - Связь с группой "Би"!
      Радист вновь передал наушники Майку.
      Группа "Би" соединилась с группой "Зэт". У них был большой полицейский грузовик. В группе "Зэт" двадцать четыре человека (итого тридцать четыре в обеих группах, подсчитал Майк). Через минуту они двинутся к казарме. К ее захвату все подготовлено. Дежурный офицер - член "пятой колонны".
      Майк удовлетворенно кивнул. Это походило на игру - опасную, но интересную. Думал ли Майк, еще совсем недавно с увлечением смотревший приключенческие кинофильмы, что ему самому когда-нибудь удастся стать участником такого захватывающего дух приключения? Он вызвал по своей связи Сарыча, доложил обстановку и узнал, что десантные катера уже вышли. Было необходимо срочно обеспечить обозначение фарватера.
      - Слушаю, сэр! - ворвался вдруг в наушник голос Хора, и Майкл понял, что майор контролирует его связь с Сарычем.
      Сарыч приказал усилить группу "Эй" еще пятью солдатами. Каноэ с захваченными рыбаками ждать подхода катеров.
      Майк передал приказ Аде, и через минуту пятерка наемников зашагала цепочкой вдоль берега.
      Когда Майк вернулся в дом, он застал майора в кресле у камина. Положив автомат на пол, майор тянул из высокого стакана виски. Пустая тарелка, стоявшая на полу, свидетельствовала, что Хор не потерял аппетита.
      Корнев-старший сидел за столом и чертил вилкой узоры по скатерти. Елена уже окончательно оправилась от испуга и даже улыбнулась Майку как ни в чем не бывало. Джин приветствовал его угрюмой улыбкой и отвернулся. Лучше всех, казалось, чувствовал себя хозяин дома.
      Он небрежно откинулся на спинку стула, в руках его был бокал вина. Он мирно беседовал с Хором.
      -....такая же профессия, как прочие? - услышал Майк обрывок сказанной им фразы.
      - Да, такая же!
      Хор был, как обычно, уверен в себе. Фразы его были резкими и четкими.
      - Да, мы наемники. И вы, и я. И мистер Корнев. ("Он уже знает всех", почему-то удивился Майк.) Мы все продаемся. Вы втолковываете африканцам простейшие экономические истины. Я приучаю их к ответственности.
      Хор отпил виски.
      - Нам платят, потому что мы профессионалы. А белые солдаты африканцам нужны позарез. Без нас на континенте грызня никогда не прекратится.
      - Вы имеете в виду военные перевороты? - поднял голову Корнев.
      Он поморщился, стиснул пальцами переносицу.
      - У вас давление, - заметил Хор. - Вам нельзя жить в тропиках.
      - В конце концов, - продолжал Корнев, не обращая внимания на последние слова Хора, - африканское общество само найдет политическое решение своих проблем.
      Хор посмотрел на тяжелые черные часы, широкий матерчатый ремень которых плотно обтягивал его левое запястье.
      - Политическое решение - это когда политический противник уничтожен, усмехнулся он.
      На лице Корнева промелькнуло любопытство:
      - Впервые вижу человека, у которого на все есть лишь один ответ пуля. Это граничит с патологией.
      Хор побледнел. Он окинул презрительным взглядом полнеющую фигуру Корнева и фыркнул:
      - Сейчас вы начнете читать лекцию о гуманизме. Не трудитесь, я знаю все, что вы мне скажете. Но вам никогда не понять нас, санитаров человечества, делающих грязную работу, называемую войной. Слышите? Моя жизнь - это война. "Благодаря ей у меня есть боевые товарищи. Потому что только война дает настоящих товарищей. Она не позволяет лицемерить, лгать, притворяться. Война - жестокое, но самое честное испытание для настоящего мужчины. Да, я служу войне, я живу войной, и я верю, что на мой век войн хватит.