Поиски дальницкой группы ни к чему не привели, но зато они дали другие, совершенно неожиданные результаты. В нескольких километрах от лагерной базы партизаны обнаружили большую группу людей, укрывшихся в катакомбах. Это были евреи, бежавшие из города — всего человек тридцать. Об их существовании никто и не подозревал. Среди них было восемь мужчин, остальные дети и женщины.
Молодцов приказал дать им оружие, выделить продовольствие. А из чего выделять, когда продукты и так на исходе? Не совсем, конечно, но все-таки. Из отрядных запасов Васин дал им муки, ящик консервов, мешок пшена. Потом еще два раза приходилось раскошеливаться на продукты. Дело старое, хотел Васин зажать кое-что, но узнал об этом Молодцов, устроил такой разнос, что ни приведи бог… Правда, встреча с этой группой привела к тому, что бадаевский отряд установил связь с семьей Ивановых, живших в селе Куяльнике. Из погреба во дворе Ивановых шел ход в катакомбы. Хозяин усадьбы пользовался им, чтобы переправлять продукты, добытые для еврейской группы, бежавшей от фашистской расправы.
Тайным выходом стали пользоваться и связные Молодцова, тем более что к зиме каждый известный выход из катакомб был на учете у румынских жандармов. Молодцов приказал искать новые ходы сообщения с поверхностью, и тайник во дворе Ивановых оказался как нельзя кстати.
Когда искали ход в Дальник, наткнулись в катакомбах еще на одну группу. Это были члены подпольного комитета из Пригородного райкома партии. Яков Федорович Васин предполагал, что Молодцов раньше знал о существовании этой группы, но встрече очень обрадовался. Вместе с Васиным и Гаркушей он несколько раз ходил к райкомовцам, приказав строго-настрого никому не говорить об этих встречах. Группа Пригородного райкома состояла из одиннадцати человек во главе с секретарем подпольного райкома.
Молодцова вскоре арестовали, и связь отряда с райкомовской группой восстановили уже без него.
Яков Федорович Васин был уверен, что арест Молодцова связан с поисками группы Гласова. Васин знал, что в начале февраля сорок второго года из Москвы снова пришел запрос о судьбе дальницкой группы. Эти показания бывшего заместителя командира партизанского отряда подтверждают и документы, сохранившиеся в деле «Операция „Форт“. Действительно, именно в эти дни Кир получил радиограмму, как обычно, подписанную Григорием. В ней было сказано:
«Связь с группой Саммита отсутствует. Нарушаются планы дальнейшего развертывания работы в глубоком стратегическом тылу противника. Еще раз попытайтесь установить судьбу Самсона и его людей. Проявите максимум осторожности».
Как рассказывает Васин, Молодцов ходил сам не свой, раздумывая, как бы узнать хоть что-нибудь о людях Гласова. В это время до него дошли слухи, будто кто-то видел в городе самого Гласова, что он будто бы вышел из катакомб и легализовался в Одессе.
Седьмого февраля 1942 года Кир передал свою последнюю радиограмму в Москву. На запрос Центра он сообщал некоторые данные о судьбе группы Самсона.
«Случайный источник, — передавал Кир, — сообщил, что Самсона видели в Одессе. Перепроверить эти данные не удалось. Тот же источник, ссылаясь на строгую конспиративность Самсона, отказался связать с ним нашего человека. Он уверяет, что слухи о гибели группы необоснованны. Это вселяет надежду, что Самсон невредим. Я намерен лично встретиться с указанным источником, расшифровать себя и потребовать объяснений или встречи с Самсоном. Жду указаний».
Эти сведения, о которых Молодцов информировал Центр, доставил ему Иван Афанасьевич Кужель — разведчик-доброволец, живший в селе Нерубайском. Сколько было в Одессе таких беззаветных добровольных помощников у Владимира Молодцова, помощников, которые вели опасную и тяжелую работу разведчиков! Только с их помощью, только опираясь на них, чекист Молодцов мог осуществлять то большое, ответственное задание, именуемое «Операция „Форт“, в которой отряд катакомбистов был только частицей широкого одесского подполья.
Шахты старый горняк Кужель знал отлично. И все же просто было непостижимо, как он проникал в катакомбы, обманывая бдительность румынских жандармов. Появлялся он в самое разное время суток. Подсаживался к столу с таким видом, будто и не уходил из катакомб, доставал кисет с табаком, пускал его по кругу «на общую», скручивал козью ножку. Приход его всегда ознаменовывался густыми клубами табачного дыма — за компанию курили все, кто находился в столовой. Поболтав с ребрами, Кужель, посмеиваясь, брал пустой кисет и отправлялся к Бадаеву.
О Гласове Кужель узнал через третьи руки, подробностей сообщить не мог, но слышал, что человек, связанный с группой Гласова, уклоняется от разговора на эту тему, вероятно, не доверяет. Есть какой-то сапожник, который будто бы что-то знает, но связаться с ним Кужель не мог. У шахтера-разведчика нет ни пароля, ни адреса, да и проникнуть в город Кужелю не так-то просто, не то что в катакомбы, где знаком каждый закоулок.
Бадаев с большим доверием относился к Ивану Афанасьевичу Кужелю. Рассказу его он придал большое значение, но, с другой стороны, связная Тамара Межигурская приносила из города иные вести — ходили разговоры, будто сигуранца ликвидировала какой-то отряд партизан в дальницках катакомбах
Вот тогда Молодцов и решил еще раз выйти в город, чтобы самолично проверить все, что касается дальницкой группы. И еще были у него неотложные дела — встретиться с подпольщиками порта, с Олегом, который работал под видом хозяина оптического магазина. Он ушел с Межигурской и не вернулся. Перед уходом Бадаев долго разговаривал о чем-то с Гаркушей, вместе с ним разглядывал планы катакомб, делал какие-то пометки.
В рассказе Васина, как и в других материалах, ход событий обрывался на вьюжном февральском дне сорок второго года, когда Молодцов вместе с Межигурской покинули катакомбы. Васин сам ходил сопровождать командира на поверхность. Был с ним еще Белозеров, ладный хлопец, из пограничников. Удивительно, как быстро освоился он в катакомбах.
Шли долго, и фонари тускло освещали низкие своды. Совсем недавно Белозеров обнаружил еще один выход, которым и решили выводить Молодцова. Выход был под скалой в глубокой балке недалеко от Усатовской церкви. Церковь служила отличным ориентиром, ее всегда разглядишь, даже кромешной ночью. Ход никому не был известен, и через него только один раз выпускали Бойко с Яшей Гордиенко.
Васину припомнился не то чтобы случай, но разговор который произошел у них по пути к выходу из катакомб. Бадаев шутил, посмеивался, настроение у него было хорошее, потом вдруг замолчал, задумался. Молчал долго, потом остановился и подозвал Белозерова:
— Анатолий, совсем забыл… В случае чего передайте в совет отряда, чтобы налаживали связь с Олегом из комиссионного магазина. Он все знает…
Васин еще спросил тогда:
— На какой это случай, Павел Владимирович?
Бадаев усмехнулся и ответил:
— Мало ли что в нашем деле бывает, Яков Федорович! Не знаешь, где упадешь, где встанешь… О том, что сказал, доложите только в совете отряда и больше никому. Поняли?..
Яков Федорович Васин уверен, что Бадаев никогда не страдал забывчивостью. Просто, видимо, кое-кому не доверял он в отряде.
Потом снова пошли, разговаривали уже совсем о другом.
Миновали последний пост. Молодцов попрощался с ребятами, стоявшими в карауле, пообещал им принести из города табаку и, приветливо махнув фонарем, пошел дальше. Прошли еще с полкилометра, обошли провал, запорошенный снегом. Ночь была мутная и не особенно холодная. Белозеров выскользнул в балку и вскоре вернулся — все спокойно. Наскоро пожали друг другу руки, и Молодцов исчез в тесном проеме. За ним ушла и Межигурская. Так Васин навсегда расстался со своим командиром. Это было под утро восьмого февраля 1942года. Уговор был твердый — Бадаев возвратится не позже десятого числа. Пусть его ждут в назначенное время. Он постарается быть в Усатове перед началом комендантского часа. В комендантский час, длившийся с вечера до утра, требовался специальный пропуск.
Десятого вечером на встречу Бадаева пошли Васин с Белозеровым, кто-то еще из бойцов. Как условились, они ждали его рядом с провалом. Фонари прикрутили, поставили их в стороне. Долго стояли не шелохнувшись. Белозерову вдруг почудился какой-то шум со стороны входа — будто скрипит снег под ногами. Думал, свои. Подождали еще, все стихло. Ждали не меньше часа. Тогда Белозеров решил осмотреть балку. Но только он высунул голову из-под скалы, как тотчас нырнул обратно. Около выхода, притаившись, стояли вражеские солдаты с автоматами. Надо быть пограничником, чтобы различить в этих недвижных тенях живых людей! Новый ход в катакомбы был блокирован…
Вернулись только под утро сильно встревоженные, доложили, что Павел Владимирович не вернулся. Дня через два на связь послали Тамару Шестакову. Назад она не вернулась.
Теперь, спустя много лет после героической трагедии, разыгравшейся в одесском подполье, приходят на ум некоторые отвлеченные сравнения по поводу жизни в катакомбах после ареста Молодцова. Старый, опытный пасечник всегда различит нарушенный ритм жизни в улье, если пчелиный рой остался без матки.
После ареста Владимира Молодцова и его связных будто бы ничего в катакомбах не изменилось. В отряде насчитывалось больше сорока человек, люди ходили на дежурство, свободные перетирали на складе патроны, покрытые зеленой коростой, потом собирались вместе в столовой, обсуждали свои дела.
Городские разведчики в назначенное время все так же приходили к шахтным колодцам, либо прятали донесения в условленном месте в расщелинах скал, в глубине балок под камнями или в других тайниках. Все шло по заведенному Молодцовым порядку. Как и при Молодцове, разведчики и в катакомбах и в городе составляли одно целое, один коллектив, говоря шахтерским языком — один пласт.
Когда Тамара Шестакова не пришла в назначенный срок, парторг Зелинский собрал коммунистов — всех, кто был в наличии. Сидели угрюмые в штабной пещере вокруг каменного стола.
— Все собрались? — спросил парторг, вглядываясь в лица собравшихся людей. Но ему не все были видны — многие сидели в глубине ниши, и свет от «летучей мыши», поставленной на край стола, почти не доходил туда.
— Все, кроме дежурных, — ответил кто-то из темноты. — С постов не снимешь…
— Что будем делать, товарищи? — снова спросил Зелинский. — Положение все знаете. Давайте обсудим. С товарищем Бадаевым что-то случилось. Коммунистка Шестакова тоже не вернулась с задания…
Сначала дали слово Анатолию Белозерову. Он рассказал, как ходил провожать Бадаева, как вышли встречать его и нарвались на вражескую засаду. Белозеров недоумевал, почему так получилось — новый, тайный лаз стал известен румынским жандармам.
После Анатолия слово взял Иван Клименко, заместителе командира по строевой части. Пожилой, худощавый шахтер говорил простуженным голосом, говорил скупыми короткими фразами. Он только докладывал, в каком состоянии находится отряд — сколько людей, как обстоят дела с продовольствием, оружием, боеприпасами. Бывший шахтер-бригадир говорил так, будто давал задание своей бригаде и раздумывал вслух, как расставить людей в забое. А закончил Клименко тем, что не нужно терять надежду на возвращение Бадаева. Павел Владимирович может еще воротиться, бывает всякое. На тот случай, если товарища Бадаева захватили, нужно подумать, как его вызволить от фашистов. Дело это не простое, но возможное. Можно по дороге отбить у конвоя или сделать налет на тюрьму. Для этого перво-наперво надо еще раз послать в город своего человека. Пусть выяснит, что случилось.
— А самое что ни на есть последнее скажу я вам вот что, товарищи, — Клименко подался вперед, будто старался разглядеть сидящих вокруг него партизан. — Если бы в гражданскую войну было у нас столько оружия, как сейчас, мы бы никакого горя не знали. Так что носы нам вешать нечего, будем готовить боевые задания, которые разработал наш командир товарищ Бадаев.
Когда Иван Клименко сел на свое место, парторг Зелинский нагнулся к нему, о чем-то пошептался и поднял руку:
— Товарищи! Есть предложение некоторые вопросы обсудить на совете отряда. После мы проинформируем вас. Нет возражений?.. Членов совета прошу остаться…
Члены совета партизанского отряда сидели вокруг каменного стола, ждали, пока партизаны разойдутся с собрания. В отряде при Молодцове существовал железный порядок — заседания совета проводить только закрытые. Был здесь Иван Клименко, самый старый из коммунистов в отряде, парторг Зелинский, Иван Петренко, Анатолий Белозеров, пришел Яков Васин. Состав совета отряда утвердили в обкоме партии, перед тем как подпольщики ушли в катакомбы. Анатолия Белозерова ввели позже по предложению Молодцова.
— Ты веди заседание, — сказал Зелинский, обращаясь к Ивану Клименко и уступая ему председательское место.
Клименко откашлялся — в катакомбах все надрывно кашляли последнее время, — спросил, как теперь будет связь с городом. Из трех связных осталась одна Марцишек. Кто будет руководить подпольем, что говорил об этом Бадаев?
— Когда мы провожали с Васиным товарища Бадаева, — сказал Белозеров, — он предупредил, будто чувствовал: «В случае чего, говорит, свяжитесь с Олегом Николаевичем из оптического магазина»… Я думаю, нам так и надо сделать.
На совете отряда решили, что на связь с Олегом Николаевичем пойдет Белозеров, а связную Марцишек пошлют выяснить причины и обстоятельства ареста Бадаева.
Только значительно позже выяснилось, как развивались события в городе после того, как Межигурская и Бадаев покинули катакомбы.
В первый день Бадаев и Межигурская остановились на конспиративной квартире Екатерины Васиной, находившейся рядом с площадью Красной Армии. Пришли они к вечеру, но где провели день, так и осталось неясным. Тамара Межигурская с утра заходила в тот день к сапожнику Евграфу Никитенко, жившему на Военном спуске, и предупредила, что одному человеку надо незамедлительно встретиться с подпольщиком Крымовым. Встречу надо организовать на Новом базаре в толкучке — так безопаснее. Время встречи — полдень, когда на рынке больше всего народу.
Межигурская еще спрашивала — знает ли Никитенко что-нибудь про того человека, который видел в городе Гласова. Нет, хозяин сапожной мастерской не знает о существовании такого человека, но ему говорил об этом Крымов. Тамара Межигурская еще раз сказала, что встречу с Крымовым надо организовать непременно в назначенное время.
Разговор Тамары Межигурской с Евграфом Никитенко происходил в сапожной мастерской утром восьмого февраля, а в полдень должна была состояться встреча с Крымовым. Никитенко не знал — состоялась ли встреча, про которую говорила Тамара, но свое дело он сделал: немедленно пошел в порт, условными сигналами вызвал Крымова и передал ему содержание разговора с Межигурской. Крымов ответил коротко: «Буду».
После этого сапожник вернулся домой, постоял у ворот, снял шапку, вытер платком лысину, снова натянул шапку на голову и исчез в воротах. Все это Евграф Никитенко проделал после того, как на противоположной стороне улицы заметил Межигурскую, сидевшую на скамейке. Она ждала возвращения сапожника из порта. Снятая шапка служила сигналом, что все в порядке. Тамара поднялась со скамьи и пошла вверх по Военному спуску.
Ближе к вечеру, когда уже начинало смеркаться, на улице Фрунзе видели невысокую женщину в платке, в длинном, ниже колен, пальто и в кирзовых сапогах. Она остановилась против дома № 88 у колодца, закрытого деревянным щитом, трижды постучала ногой, прислушалась и, получив очевидно ответный сигнал, бросила что-то в отверстие, просверленное в деревянном щите. Впоследствии в Межигурской опознали ту самую женщину, которая стояла у закрытого колодца напротив дома № 88.
Вечером к Васиным домой зашел неизвестный усатый старик. Сначала он разговаривал с матерью, а потом остался ждать Бадаева. Бадаев пришел поздно вместе с какой-то Тамарой, поздоровался с усатым стариком, назвав его Иваном Афанасьевичем. По всему было видно, что они хорошо знали друг друга. Мать накормила всех ужином, Бадаев посмотрел на часы и сказал, что теперь пора. Тамара легла спать, а Бадаев с Иваном Афанасьевичем куда-то ушли среди ночи. Тамара тоже просилась, но Бадаев сказал, что нельзя.
Вернулись они под утро, когда было еще темно. Теперь их было четверо. Они сразу же легли спать, но спали недолго. Раньше всех поднялся Бадаев и сказал, что время уходить. Мать уговаривала остаться, как следует отдохнуть, но Бадаев сказал, что сегодня много работы. Наскоро перекусив, они ушли вместе с Тамарой. Двое других жили еще дня три и неожиданно куда-то исчезли. Обо всем этом Зина-Канарейка рассказала на допросе в сигуранце после того, как ее вместе с матерью арестовала полиция.
На Нежинской в квартире Петра Бойко Бадаев появился после полудня вместе с Тамарой Межигурской. Из конспиративной квартиры Бадаев больше никуда в тот день не выходил, но Межигурскоя отлучалась довольно надолго и вернулась только вечером. Бадаев куда-то посылал и Якова Гордиенко. Он привел с собой прилично одетого человека, выше среднего роста. Этот человек с полчаса разговаривал с Бадаевым на кухне и ушел перед самым приходом Межигурской.
С появлением Бадаева на конспиративной квартире Антон Брониславович засуетился, наказал жене готовить ужин, а сам побежал в магазин что-то купить. По пути зашел в телефонную будку…
Ужинать сели поздно, за столом долго не засиживались и часов в десять уже легли спать. В тот вечер Бойко пригласил к себе и Продышко, но тот не пришел. Продышко избежал ареста, но не надолго.
Еще днем Молодцов осмотрел квартиру, проверил схему, которую Бойко переправил ему в катакомбы. Ничто не вызывало сомнений. На кухне он вышел на черную лестницу, поднялся на чердак, отворил легкую, державшуюся на одной петле дверцу. Все соответствовало схеме, которую Бойко переправил ему в катакомбы. Ничто не вызывало сомнений — вон там, за почерневшей балкой, есть спуск и переход в соседний чердак. Можно через слуховое окно вылезть на крышу. Разведчик был удовлетворен осмотром новой конспиративной квартиры. Молодцов не мог и подозревать о предательстве, он не знал, что весь этот вечер квартал Нежинской улицы был оцеплен агентами гестапо и сигуранцы. Они стояли в подъездах, в воротах домов, прогуливались под деревьями вдоль тротуаров. Капитан Аргир тоже был здесь и нетерпеливо ждал сигнала, когда можно начинать операцию. Сигнал — наступившая тишина в квартире. На лестнице дежурил Друмеш, на чердаке — Жоржеску с несколькими людьми. В начале одиннадцатого Друмеш вышел и доложил — в квартире угомонились. Аргир засек время — через полчаса можно начинать.
Бойко не спал, чутко прислушиваясь к тишине. Несколько раз ему казалось, что он слышит крадущиеся шаги на лестнице.
Но стук в дверь раздался неожиданно и для него. Он поднялся и босиком вышел в прихожую.
— Кто здесь?
— Откройте.
Бадаев мгновенно проснулся от сдержанных голосов на лестнице и в прихожей, от топота ног входивших люден. Кто-то спросил:
— Яков Гордиенко здесь живет?
— Да, здесь.
— А вы кто такой?
— Хозяин квартиры.
— Есть здесь посторонние?
— Нет, только двое знакомых. Задержались, пропусков нет, остались заночевать.
Федорович говорил нарочито громко, чтобы разбудить, предупредить спящих. Во всяком случае, так понял Бадаев. Он осторожно поднялся с пола.
Мысль работала отчетливо и напряженно. Разведчик еще не мог собрать воедино разрозненные впечатления, сделать вывод, проанализировать, что произошло. В мозгу стремительно возникали вопросы, на которые Бадаев не мог сразу дать ответа. Что это может быть? Кто ворвался в квартиру? Зачем? Как вести себя через мгновенье, через секунду?..
Первое, что пришло в голову, воспользоваться запасным выходом, выбраться на чердак и уйти. Но выход отрезан — в прихожей толпятся ночные пришельцы, а в кухню ход только через прихожую. Броситься в окно с четвертого этажа? Но это на крайний случай. Уйти невредимым через окно невозможно, разбиться насмерть тоже нельзя — мала высота. Бадаев впервые подумал: если бы все это случилось в старой конспиративной квартире на первом этаже — мгновенье, и он на улице…
Все эти мысли промелькнули стремительно, вероятно, в какие-то доли секунды. Единственно, что успел сделать Бадаев — натянуть валенки и переложить из кармана в голенище запасной браунинг, с которым он никогда не расставался. В это время открылась дверь, вспыхнул свет.
— Кто здесь Гордиенко Яков? — спросил чернявый маленький человек в форме румынского офицера. Это был Харитон.
Яков поднялся с койки, сонный, щуря глаза и не понимая, что происходит. Был он в тельняшке, в трусах, зябко поежился и вдруг сразу очнулся, заметив погоны на плечах вошедших людей. Он шагнул к распахнутой двери, еще надеясь прорваться к вешалке, к своему бушлату, но в прихожей было полно людей — военных и штатских. Вернулся обратно.
— Оденься, — приказал ему Харитон. Что-то по-румынски сказал Друмешу. Тот обшарил кровать, поднял матрац, подушку. Харитон обернулся к Бадаеву.
— Вы кто будете?
Бадаев не успел ответить.
— Это мой гость, господин офицер, — торопливо сказал Федорович, стоявший в одном нижнем белье у двери. — О нем я сейчас говорил вам. А в той комнате еще одна женщина, сестра жены.
— А это? — Харитон указал на Гордиенко-старшего и Сашу Чикова.
Они тоже проснулись и сидели на койках.
— Это из моей мастерской, господин офицер. Мои рабочие.
— Хорошо… В соседней комнате кто?
— Там женщины.
— Пусть оденутся… Ваши документы, — Харитон снова повернулся к Бадаеву.
Владимир Александрович неторопливо (сейчас он все делал не торопясь, чтобы выиграть время) вынул из бокового кармана паспорт и протянул румынскому офицеру. Паспорт был выписан на Сергея Ивановича Носова, уроженца Воронежской области. Под этой фамилией Молодцов намеревался легализоваться в городе, как рекомендовали из Центра. Паспорт был в порядке, и Бадаев уверенно протянул его румынскому офицеру. Тот, бегло взглянув, вернул обратно.
В комнату вошел Жоржеску, тоже в румынской военной форме. В руках он держал бушлат Якова Гордиенко.
— Чей пиджак? — спросил Жоржеску, глядя на полураздетых ребят.
— Мой, — Яков рванулся к бушлату, но Жоржеску отстранил его и показал Харитону маленький браунинг, такой же, какой был в валенке Молодцова. Это оружие Владимир Александрович получил перед самой оккупацией города и раздал подпольщикам.
— Найден в кармане этого пиджака, — сказал Жоржеску.
— Я должен тебя арестовать, — сказал Харитон. — А вы, господа, тоже оденьтесь и пройдите в полицию, чтобы подписать протокол. Это не надолго, прошу извинить.
Харитон будто бы просто так, для порядка, ощупал карманы задержанных — оружия не было.
«Не слишком ли много людей для ареста одного мальчишки?» — подумал Молодцов, разглядывая толпившихся агентов полиции. Он насчитал двенадцать человек. Неторопливо одевался в прихожей, мучительно думая, что предпринять. Действовать активно нельзя, — может быть, все это случайные совпадения. К тому же что здесь делать с одним пистолетом? Другое дело — граната. Если бы он был один! Если бы рядом не было женщин, подростков… Если бы знать наверняка, что это ловушка… А может быть, действительно случайный налет? Надо держаться, не выдавать себя до конца опрометчивым поступком. Слишком много поставлено на карту.
Якова заковали ручными кандалами и повели вперед. Федорович шел последним, захлопнул дверь, проверил — заперта ли. Спросил:
— Надеюсь, не надолго, господин офицер?
— Нет, нет, вернетесь через полчаса. — Харитон вместе с Жоржеску замыкал шествие.
Но вот что странно: Бадаев отметил для себя — лучи электрических фонариков скрещивались на его фигуре чаще, чем на фигуре Якова Гордиенко. Кого арестовали — его или Гордиенко, кого не хотят выпускать из поля зрения?
И еще одно. Когда спустились по лестнице и вышли в тесный дворик, какие-то люди свертывали широкий брезент, расстеленный около стены под окнами квартиры Бойко. «Эге, — чуть не свистнул от изумления Бадаев. — Ждали, что кто-то выпрыгнет из окна! Да, здесь дело не в Гордиенко…»
И вдруг Бадаева осенила мысль — нелепая, чудовищная: а если это предательство? Если вся эта ловушка подготовлена для него, Молодцова? Догадка показалась такой невероятной, что разведчик попытался ее отбросить. И все же мысль эта теперь уже не оставляла его.
Прошли через дворик, вышли на улицу. У соседнего дома стояла машина. Здесь арестованных встретил капитан Аргир. Харитон доложил ему по-румынски, о чем-то заспорили, затем сказал, обращаясь ко всем задержанным:
— Господа, капитан приказал освободить вас. Всех, кроме Якова Гордиенко, которого я должен доставить в полицию. Можете быть свободными. Извините за недоразумение.
Бадаев успел шепнуть Тамаре Межигурской:
— Обратно не заходи… Сразу поворачивай за угол.
Но до угла дойти не удалось. Едва они сделали несколько шагов, как снова раздался голос Харитона:
— Господа, прошу вернуться обратно. Придется все же пройти в полицию. Это не надолго, господа.
Каким-то подсознательным чувством Молодцов совершенно отчетливо понял, что жандармы затеяли с ним сложную и запутанную игру. Уж слишком слащаво-вежливый тон у этого маленького, чернявого человечка! Кажется, он разгадал их ход — хотят создать видимость, что арест его и Межигурской — простая случайность. Противнику нужно вывести кого-то из игры, но кого? Предателя, который организовал западню…
Логика размышлений пришла позже, сейчас было только осознанное решение действия. До угла оставалось несколько шагов. Бадаев продолжал идти, будто не слышал голоса Харитона. Еще шаг, и он за углом. Вот здесь и не выдержали нервы румынского контрразведчика:
— Держите его, держите Бадаева! — неистово закричал Аргир, бросаясь следом за ним. Кто-то выскочил из-за угла и преградил дорогу. Бадаев выхватил из-за голенища браунинг и раз за разом выстрелил в упор. Человек осел на снег… Бадаев рванулся вперед, но в это время еще кто-то бросился ему под ноги. Разведчик споткнулся, успев еще раз выстрелить. Тяжелый удар вышиб из рук браунинг, несколько человек нахвалились со всех сторон, подмяли его под себя, скрутили руки, защелкнули кандалы.
Теперь уже всех арестованных заковали в наручники. Их втолкнули в машину и повезли.
Двух убитых, а может быть тяжело раненных, лежавших без движения на углу Нежинской улицы, погрузили в другую машину и отправили в госпиталь.
Это произошло в полночь на десятое февраля 1942 года.
В деле «Операция „Форт“ среди показаний свидетелей сохранился рассказ вдовы Продышко, который проливает свет на события этой ночи.
Муж не посвящал Марию Ивановну в свои дела. При румынах он был коммерческим директором пивоваренного завода на Пролетарском бульваре, но она знала, что Петр только вел большую игру с оккупантами. Он делал вид, будто сохранил для них завод, запасы сырья, а на самом деле вел против них опасную, тайную работу. Раз пять к ним на квартиру приходила Тамара Межигурская, приносила какие-то записки, которые муж тотчас сжигал. Довольно часто бывал Яша Гордиенко. Он прибегал на минутку, тоже приносил записки, что-то брал и уходил.
Бывал еще у мужа Петр Иванович Бойко. Этот обычно сидел долго, пил чай, вел разговоры о положении в городе, о частной торговле, которая с каждым днем разрасталась. Это почему-то его особенно интересовало. Бойко советовался — не открыть ли ему свое дело, предположим, торговлю вином и газированными напитками. В летнее время это прямая выгода.
Иногда муж просил Марию Ивановну оставить их одних, она уходила на кухню, и мужчины продолжали свой разговор.
Однажды муж пришел с работы сильно расстроенный. В тот день его дожидался Бойко. Муж сразу заговорил с ним о каких-то планах катакомб, которые попали или могли попасть к румынам. Об этом мужу будто бы рассказал новый директор завода — румынский прихвостень Иваненко. Каким-то образом к нему попали планы катакомб, а уж он обязательно выслужится перед хозяином, не утерпит и передаст их румынам. Это очень опасно для группы Бадаева. На планах указаны все выходы из катакомб.
Условились, что Бойко предупредит об этом Бадаева, а Продышко постарается выкрасть планы катакомб у Иваненко, если тот еще не успел передать их полиции.
Через несколько дней Бойко снова пришел к Продышко. На этот раз он долго не задерживался. Муж передал ему планы катакомб и просил немедленно переправить к партизанам.
Мария Ивановна как сейчас помнит, что девятого февраля Петр Иванович Бойко приглашал мужа вечером зайти к нему на Нежинскую. Продышко пообещал, но не пришел. На другой день к ним прибежала Нина Гордиенко и предупредила, что ночью арестовали Петра Ивановича Бойко, братьев Гордиенко и кого-то еще. Сейчас в квартире Бойко на Нежинской улице румыны устроили засаду. Нина сама чуть не нарвалась. Надо предупредить всех, чтобы не заходили к Бойко. Об этом надо обязательно передать в катакомбы.
Показания были очень важные, и следователь майор Рощин переспросил:
— Вы точно помните, что Петр Бойко приглашал вашего мужа именно девятого февраля сорок второго года?
— Еще бы не помнить! Это было как раз за день до ареста мужа. Арестовали его десятого. На квартиру приехали агенты сигуранцы и спросили, где мой муж. Нина Гордиенко только-только ушла. Ответила — на работе. Тогда они уехали, остался только один полицейский. Мужа арестовали на заводе, и я с ним больше не встречалась. Полицейские вечером приехали снова, все перерыли, найти ничего не нашли, но засаду оставили. Дежурили в квартире целую неделю, но к нам никто не пришел, видно Нина Гордиенко успела предупредить.
ПОСЛЕ АРЕСТА
После того как от Кира поступила в Москву последняя радиограмма, датированная седьмым февраля, связь Центра с одесским подпольем оборвалась. А она, эта связь, именно сейчас была так нужна!
В деле «Операция „Форт“ сохранилось несколько тревожных запросов, написанных рукой Григория.
«Сообщите» есть ли связь с Киром? — запрашивал он дежурных расистов. — Тщательно ведите наблюдение за эфиром. О выходе Кира на связь немедленно доложите для прямых переговоров. Вызывайте меня в аппаратную в любое время».
И снова запрос:
«Что слышно о Кире?»