В Канэохе Пит встретил старых приятелей, с которыми учился в летной школе, иногда к ним заглядывал.
      В тот вечер Джейн уложила детей и вышла проводить Пита. Дежурить ему предстояло с утра, но Пит решил навестить друзей в Канэохе. Там он заночует, а утром поедет в аэропорт.
      Пит вывел машину из гаража, поцеловал жену и уехал.
      Джейн рано улеглась спать. Конечно, лучше бы Пит был дома, но что поделаешь, мужчина должен немного развлечься. Джейн отлично это понимала. Нельзя держать Пита на привязи. Он ее любит, заботится о детях. Джейн не испытывает больше страха за его судьбу...
      Молодая американка считала себя счастливой - у нее прекрасная семья, удобная квартира. Пит хорошо зарабатывает, куда больше, чем в те годы, когда получал деньги за страх... Последнее время поговаривали о войне, но какое это имеет к ним отношение. Им всегда будет хорошо в этом далеком, благословенном уголке земли на Гавайях!
      Джейн заснула в ту ночь с этими успокаивающими мыслями, не подозревая, что война, казавшаяся ей такой отдаленной, приближалась к домику Флемингов... Японские авианосцы, начиненные четырьмя сотнями бомбардировщиков, полным ходом шли к островам, выкатывали из преисподней трюмов на взлетную палубу самолеты, подвешивали торпеды, приспособленные для мелководья...
      Прошло уже две недели, как флот особого назначения под командованием контр-адмирала Чугуи Нагано бороздил воды Тихого океана. Океан будто в насмешку назвали Тихим - все эти дни эскадра продвигалась в сплошных штормах, свинцовые валы, высокие, как горы, дымились и пенились, гонимые свирепым ветром.
      25 ноября Нагано получил приказ, радист принес его в адмиральскую каюту.
      "Оперативному соединению, - приказывал Ямамото, - продвигаясь скрытно и осуществляя охранение против самолетов и подводных лодок, выйти в гавайские воды и в момент объявления военных действий атаковать главные силы американского флота, нанести ему смертельный удар".
      Флот стоял у Курильской гряды, в глухих местах, забытых самим господом богом. Залив окружали унылые, покрытые снегом горы. На берегу виднелось несколько рыбачьих хижин, баркасы, опрокинутые вверх днищами, радиомачта. А дальше на сотни миль вокруг ни единого человеческого жилья.
      Нагано был старым и опытным моряком. Даже здесь, в холодных безжизненных водах, в местах, недосягаемых для чужого глаза, Нагано, оберегая сокровенность тайны, запретил матросам и офицерам сходить на берег, запретил даже мусор выбрасывать за борт, чтоб не оставить следов пребывания армады.
      От Курильской гряды ушли на исходе ночи с погашенными огнями. Нагано стоял на капитанском мостике флагмана-авианосца "Акаги-мару" и вглядывался в неясные силуэты плывущих кораблей. На палубе трижды прокричали "Банзай" в честь императора, выпили священную саке за его здоровье. В распоряжении Нагано было тридцать два вымпела, среди них шесть авианосцев и силы прикрытия - три крейсера, эскадренные миноносцы, подводные лодки и десять танкеров для пополнения топлива кораблям.
      Дул пронизывающий шквальный ветер, и адмирал спустился в боевую рубку. Начальник штаба спросил:
      - Какие будут указания на случай встречи с нейтральными пароходами? В этих широтах могут появиться русские корабли.
      - Потопить и забыть, - ответил Нагано.
      Приказ командующего выполнить не пришлось - шли стороной от морской дороги и не встретили ни одного судна. Шторм смыл с палубы нескольких матросов, спасать их не было времени, лишь помолились за упокой душ...
      Несколько дней шли на восток, затем повернули на юг. С каждым днем становилось теплее. До Гавайских островов оставалось около тысячи миль, когда адмирал Ямамото передал условный сигнал: "Начинайте восхождение на гору Ниитака". Это значило: атаковать Перл-Харбор!..
      Только теперь личному составу объявили, куда и зачем идут корабли. На палубу вынесли большой макет Перл-Харбора, Нагано прочитал боевой приказ, хранившийся в секретном пакете:
      - "Час пробил. На карту поставлена жизнь или смерть нашей империи..."
      Над флагманом подняли боевой флаг, тот самый флаг, который развевался над броненосцем "Микаса-мару" тридцать семь лет назад, в Цусимском сражении с русским флотом.
      До Гавайских островов оставалось двести тридцать миль. Прозвучал сигнал: "Летчики, сбор!" Ослепительно ярко вспыхнули прожекторы, взревели моторы, авианосцы развернулись против ветра и пошли навстречу еще не взошедшему солнцу. Летчики в отутюженной форме, с белыми повязками самураев на головах, распространяя аромат одеколона, который забивал все другие запахи, разошлись по машинам.
      В шесть утра в воздух поднялась первая волна самолетов, через час вторая. В трюмах осталось в резерве сорок истребителей на всякий непредвиденный случай.
      Первую волну возглавил капитан Футида. Только ему одному было разрешено пользоваться радио, остальным запретили прикасаться к передатчикам до момента атаки.
      Футида шел по приборам, ведя за собой почти двести машин. Он включил радио, настроил аппарат на станцию в Гонолулу. Передавали гавайскую музыку. Летели на высоте трех тысяч метров, над густым слоем облаков, закрывавшим просторы океана. Диктор из Гонолулу передал сводку погоды: "Видимость хорошая... Рваные облака, главным образом над горами на высоте полутора тысяч метров..." Это сообщение было как нельзя кстати... На островах было спокойно...
      Перед тем как ринуться вниз, Футида передал на флагманский корабль условный сигнал: "Тора!" - внезапная атака удалась! - "Тора!".
      Было семь часов пятьдесят три минуты по гонолулскому времени.
      В гавани Перл-Харбор стояли девяносто шесть военных кораблей, и среди них восемь линейных - гордость и мощь американского флота. На палубах только что закончились воскресные молебствия, духовые оркестры исполняли государственный гимн... Грохот взрывающихся торпед оборвал звуки музыки...
      Линкор "Оклахома" опрокинулся вверх килем и затонул. Вместе с ним - полторы тысячи моряков. Взорвались пороховые погреба на "Аризоне". Столб дыма, пронизанный языками пламени, взметнулся в небо на триста метров. В одно мгновение погибло 1102 человека. Загорелась "Вирджиния", затонула у пирсов "Калифорния" "Невада" выбросилась на отмель...
      Подошла вторая волна торпедоносцев.
      Пять линкоров было потоплено, три получили тяжелые повреждения. Горели крейсеры, эскадренные миноносцы, вспомогательные корабли... Тихоокеанский военный флот Соединенных Штатов потерял свою боевую мощь.
      Эти глухие, тяжелые, словно подземные, взрывы услышала сквозь сон Джейн. Она села на кровати и ничего не понимала. Взрывы доносились со стороны Перл-Харбора, расположенного за хребтом гор, в десятке миль от Канэохе. В той стороне над океаном расплывалась пелена черного дыма. "Опять учения", - подумала Джейн и снова улеглась в нагретую постель. Было воскресенье, дети еще спали...
      Но серия новых взрывов, теперь уже со стороны аэродрома, заставила ее вскочить и поспешно одеться. Низко над островом проносились незнакомые самолеты, красные, короткие, как недокуренные сигары. Но и это пока не встревожило Джейн, только удивило. Что бы это могло быть?
      Она разбудила детей, начала готовить завтрак. Взрывы прекратились, затем послышались снова... Джейн включила радиолу. Обычно в этот час из Гонолулу передавали последние новости, но сейчас звучала музыка. Потом музыка оборвалась, и диктор очень взволнованным голосом почти прокричал: "Не выходите на улицу! Это опасно! Не выходите на улицу!" И снова музыка.
      Почему не выходить на улицу?!.. Джейн старалась поймать какую-нибудь американскую станцию. Наконец она поймала Нью-Йорк, захватила конец передачи:
      "...Налет на Гавайские острова. Гонолулу под бомбами, город в огне..."
      Зеленый зрачок радиоприемника то расширялся, то суживался, холодный и равнодушный. У Джейн перехватило дыхание. И первая мысль о Пите: где он, что с ним?!..
      Было начало одиннадцатого, уже третий час шла война. Джейн ощутила себя беспомощной и одинокой. Но тут же вытерла слезы - дети не должны ничего знать. Она торопливо собрала одеяла, пледы и отнесла их в сад, там у скалы была глубокая расщелина, где они часто разводили костер. Джейн снова вернулась в дом, распахнула холодильник, торопливо побросала в корзину продукты, все, что там было, схватила детей и увела их к расщелине. Дети радовались неожиданному развлечению.
      - Мами, - спрашивал Пит-младший, - мы будем жить, как индейцы?..
      - Да, да... Только не выходите отсюда...
      Джейн еще раз сбегала в кухню, принесла желтое пластмассовое ведерко воды. Словно женщина пещерного века, она спасала от опасности своих детенышей, укрывая их в скалах...
      Пит приехал после полудня, грязный, оборванный и небритый. У машины были разбиты стекла, рассечена крыша, снаружи торчали клочья обшивки. Переднее колесо осело, изжеванная покрышка едва держалась на ободе...
      Джейн бросилась к Питу, приникла к его груди.
      - Что случилось, Пит?.. Что случилось?..
      - Война... Японцы разбомбили Перл-Харбор... Ожидают их десанта. Дай мне помыться... Я приехал всего на час.
      - Что же нам делать?
      - Не знаю, Джейн... Все так неожиданно. Тебе с детьми надо ехать в Штаты... Если японцы не высадят десанта...
      Пит торопливо поел, надел комбинезон и пошел чинить машину.
      - Я оставлю ее тебе, - сказал он.
      - А ты?
      - Пройду пешком до Канэохе, оттуда как-нибудь доберусь...
      - Но куда, куда ты пойдешь, Пит?!.. Я ни за что не останусь одна...
      - В Уиллер, на аэродром... Я приписан к авиационному полку и сегодня должен быть там.
      Пит вынес из гаража запасное колесо. Джейн помогала мужу.
      - Мы засиделись долго за картами, - рассказывал Пит, - когда собрались спать, почти совсем рассвело. Но тут ввалились еще двое, ты их не знаешь - Уэлч и Тейлор, два лейтенанта - летчики из истребительного полка. Оба навеселе. Зашли поздравить Бернарда с днем рождения. Все спрашивали, не осталось ли чего-нибудь выпить. Полезли в бар, в холодильник, но ничего не нашли. Тогда предложили ехать купаться. Я согласился. Сели в мою машину и поехали. Я рассчитывал, что, освежившись, успею еще часок поспать, перед тем как отправиться в аэропорт... Но Тейлору взбрело в голову забежать на радиолокационную станцию. Он уверял, что всего на одну минуту, - его приятель Джозеф Локкард кончает сейчас дежурство, может, и он поедет купаться. Локкард висел на телефоне и кому-то докладывал, что на индикаторе появились неизвестные цели. По его мнению, в ста пятидесяти милях отсюда летит большая группа самолетов, они приближаются к острову. Из информационного пункта ответили - вероятно, это бомбардировщики "Б-17", их перегоняют из Сан-Франциско.
      "Но я никогда не видел такой большой цели", - настаивал Локкард.
      "Не беспокойтесь об этом", - ответили из центра.
      "Нет так нет", - сказал Локкард, вешая трубку. Радиолокационную аппаратуру в американской авиации только начинали осваивать, и Джозеф не был уверен, что он прав. Он еще раз глянул на индикатор, импульсы двоились, и крохотные искорки медленно перемещались по экрану радиолокатора. По воскресеньям дежурство заканчивалось раньше. Локкард запер станцию и вышел вместе с летчиками. Купаться он не захотел. Поехали втроем, а когда возвращались обратно, тут все и началось.
      Никто не понял, откуда свалились японские самолеты. Сначала подумали, что прилетели "Б-17". Они совершали четырнадцатичасовой перелет через океан из Сан-Франциско, их ждали с минуты на минуту. Тейлор высунулся из окна кабины и увидел красные круги на крыльях, желтые полосы на хвосте.
      "Это не наши!" - успел крикнуть он. Треск и грохот тут же обрушились на землю. Японские истребители пикировали над островом, с ревом пролетали на бреющем полете и снова взмывали вверх. Посыпались бомбы. Загорелся ангар, вспыхнули самолеты... Все было в огне. Горела радиолокационная станция, куда они заходили всего полчаса назад, горели гидросамолеты...
      И все же Уэлч и Тейлор сумели в этом аду подняться в воздух. Из трех сотен самолетов едва ли десяток принял бой с японцами, остальные сгорели на аэродромах. Выскочив из автомашины, летчики бросились на землю. Переждав первый налет, они вскочили и побежали к взлетной дорожке. Несколько самолетов не были повреждены. Взлетали, когда новая волна атакующих обрушилась на Канэохе. Ребята дрались как черти. Молодцы парии! Уэлч и Тэйлор вернулись на аэродром, когда японцы, отбомбив, ушли на север в открытый океан. Они уверяют, что сбили семь самолетов. У американцев потери страшные - уничтожена вся авиация, которая была на аэродромах.
      В разгар налета появились те двенадцать бомбардировщиков "Б-17" их ждали из Сан-Франциско. Летчики подумали - маневры, сначала не заметили, что сзади к ним пристроились японские истребители. Принять бой они не могли - летели из Сан-Франциско без вооружения, его сняли, чтобы облегчить перелет. Так и летели в огненном кольце, японцы стреляли в них, как в учебные мишени...
      Пит был подавлен всем происшедшим. Но держался, скрывая от жены тревогу. И все же сказал:
      - Ходят слухи, что японцы выбросили парашютный десант. Это не исключено. Они должны воспользоваться своей удачей...
      - Но что же тогда делать? - воскликнула Джейн. - Они ведь не пощадят детей.
      - Не знаю, Джейн... Не знаю... - Пит стиснул руками голову, теряя самообладание. Ему вдруг представилось, что произойдет здесь, без него, если сюда ворвутся японцы, разнузданная солдатня.
      - Знаешь что, - с глухой решимостью выдавил он. - Я оставлю тебе морфий, для тебя и детей. Уж лучше...
      Пит протянул жене белый пакетик.
      - Сколько нужно, чтобы... - Джейн не смогла докончить фразу.
      - Полграна... три таблетки будет достаточно.
      И вдруг Джейн почувствовала удивительное спокойствие...
      Питу пора было уходить.
      - Я оставляю тебе машину, - повторил он. - Теперь она исправна.
      Он не захотел затягивать прощанье, это слишком тяжело для Джейн. Пит обнял жену, поцеловал детей и начал быстро спускаться вниз по дороге, ведущей к аэродрому Конэохе. Стал накрапывать дождь. У аэродрома дождь шел, вероятно, сильнее - в той стороне дым пожарища побелел и не поднимался так высоко, как прежде...
      Джейн вошла в кухню, загудел компрессор холодильника. Джейн вздрогнула: "Самолеты!" - и бросила беспокойный взгляд в сторону расщелины у скалы, где дети играли в индейцев... Но самолеты больше не прилетали. Не было и десанта...
      Адмирал Нагано все еще вел корабли к Гавайским островам, когда летчики атаковали Перл-Харбор. Около десяти утра наблюдатели сообщили: возвращаются самолеты первой волны. Через час вернулись остальные. Начальник штаба доложил: из первой волны не вернулись девять машин, из второй - двадцать. Большинство сбито зенитным огнем.
      Сопротивление американцев нарастало. Нагано решил не испытывать судьбу. Он был расчетлив и осторожен. Его убеждали: удар надо закончить высадкой десанта. Нагано твердо сказал:
      - Восхождение на гору Ниитака закончено... Теперь мы можем заключить, что ожидающиеся результаты достигнуты.
      Адмирал приказал повернуть корабли назад, к берегам Японии.
      Нерешительность осторожного Нагано избавила американцев от еще больших потерь. И этого ему никогда не могли простить.
      Джейн Флеминг смогла возвратиться в Штаты, сохранив, как еще одну семейную реликвию, пакетик с морфием, который оставил ей Пит.
      Но "восхождение на гору Ниитака" - наступательные действия японских вооруженных сил - продолжалось. Удар по Перл-Харбору только обезопасил экспедиционные войска, наступавшие в Южных морях. Именно здесь развивались главные события. Одновременно с нападением на Гавайские острова японский флот, поддерживая высадку пехотных частей, нанес удары по Сингапуру, Гонконгу, американскому острову Гуам, по Филиппинам...
      За две недели до вторжения в южных портах империи, в бухтах оккупированного китайского побережья сосредоточились десятки транспортных кораблей, ожидавших сигнала начать "восхождение на гору Ниитака". Из пятидесяти усиленных дивизий, которыми располагала японская сухопутная армия, двадцать три дивизии бросили для наступления в Южных морях.
      Из солдат, отлично проявивших себя в войне с Китаем, сформировали "вишневые войска" - императорскую гвардейскую дивизию. На левой стороне, ближе к сердцу, солдаты носили знак - ветка цветущей вишни на белом фоне.
      Солдат Терасима, начавший войну на мосту Лугоуцяо, служил теперь в этой дивизии. Он научился воевать, Терасима Ичиро, его сделали капралом, и война стала его профессией.
      Было 17 ноября 1941 года. Капрал Терасима в этот день начал вести дневник, потому что это занятие приличествует каждому уважающему себя человеку. Когда-то Ичиро пропускал мимо ушей рассказы отца о том, что род их идет от сотсу - наемных солдат, служивших в давние времена дайомиосам - поместным дворянам. Теперь это стало иметь для него значение, он кичился своими предками. В его роду были даже камикадзе, люди священного ветра... Не у каждого в жилах течет такая кровь! Как же ему не писать дневник для прославления фамилии Терасима...
      Ичиро раздобыл прекрасной бумаги "хоосе", из которой сделал записную книжечку по размеру своего кармана. На первой странице появилась запись:
      "17 ноября шестнадцатого года эры Сева. Сегодня была церемония в честь нашей отправки. Командир дал последние указания, зачитал письменную клятву императору. Потом ходили в храм молиться за нашу победу, за императора. Пили священную саке, кричали "Банзай!"
      "20 ноября. Грузились на "Хиросима-мару". Сначала отбыли командир, авангард и знамена. Мы вышли в море после захода солнца".
      "21 ноября. Утром прибыли в Осака. Весь день стояли на якоре. На берег никого не пускают. Всем нам дали листовки. Они начинаются так: "Только прочитай это, и война будет выиграна". Все радуются, как дети. Наши винтовки для нас самодзи, которыми мы будем черпать рис из котла победы.
      Еще я получил памятки, которые мне приказали раздать моим солдатам. Одну я оставил себе, сохраню ее во славу императорского пути. На обложке карта Южных морей, указаны страны, которые будут нашими. Оставлю на память, чтобы знать, где мы побывали"
      В солдатской памятке говорилось:
      "Почему мы должны воевать? Согласно воле императора, мы должны воевать за мир на Востоке. Японии поручена великая миссия спасти Маньчжурию от покушения на нее Советской России, освободить Китай от эксплуатации англичан и американцев, помочь Филиппинам и другим странам добиться независимости, принести счастье жителям Южных морей.
      Главное для нас сейчас - сохранить военную тайну.
      Что представляет собой южный район военных действий? Это сокровищница Востока, которую захватили белые люди - англичане, американцы, голландцы, французы. Это источник мировых запасов нефти, каучука, олова и других ценностей. Южные страны - самые богатые страны Востока. Это области вечного лета. Бананы и апельсины зреют здесь весь год. Но есть и москиты и джунгли...
      Европейцы - это люди изнеженные и трусливые. Больше всего они не любят дождей, туманов и ночных атак. Для них ночь только для танцев, но не для сражений. Воспользуемся этим!
      Нас охраняет дух ста тысяч воинов, павших в боях. Мы победоносно окончим эту войну молебствием в память наших погибших товарищей.
      Осуществим императорскую волю, возложенную на нас!"
      "27 ноября. Из Осака вышли вечером того же дня. Пять дней плыли в южном направлении. Наши транспорты шли под охраной военных кораблей. Вблизи нас шел "Судзуки-мару", но когда подошли к острову Хахадзима, его название закрасили. То же самое сделали и на других кораблях.
      Вероятно, нам придется воевать в жарких странах - для нас делают сетки от москитов.
      У острова Хахадзима становится тесно. Корабли подходят один за одним, они заполняют бухту. От нечего делать ловили рыбу с борта парохода, но ничего не поймали. В Хахадзима погрузили лошадей и собак, собаки поднимают страшный шум. На острове, говорят, красивые девки. На берег нас не пускают".
      "4 декабря шестнадцатого года эры Сева. Уже две недели живем на кораблях. Сегодня наконец выходим к месту назначения. Пока с нами военный флот, бояться нам нечего. Нам объявили приказ о начале боевых действий, ждем, когда начнется война".
      "6 декабря. Нам сказали, что завтра мы атакуем побережье врага. Роздали патроны по 150 штук на каждого. Теперь мы можем убивать. Патроны тяжелые, но, кажется, взял бы еще. Прощаемся с кораблем. Вечером подготовили все для десанта. Я упаковал продукты на три раза, положил вместе с патронами. Ранец чертовски тяжел. Ничего, найду кого-нибудь, кто будет таскать, как в Китае".
      "7 декабря. Высадились почти в полной темноте. Ожидаемого огня противника не было. Высадка прошла успешно.
      Капитан Тахамари объявил о войне, сказал, что наша авиация бомбит Гавайские острова. То же на Филиппинах и в Гонконге. Мы залпами салютовали императору"
      "Новый, семнадцатый год эры Сева встречаем на Филиппинских островах. 2 января наша дивизия взяла Манилу. Войскам дали отдых, живем в казармах. За эти три недели, после того как высадились на побережье, мы неплохо поработали. Американцев прижали на Баатане. Теперь им оттуда деться некуда.
      Живем весело, берем что хотим. Капитан Тахамари взял себе двух белых девчонок - они сестры. Младшей не больше четырнадцати, вторая постарше. Старшая искусала, исцарапала капитана Тахамари. Он ничего не мог с ней сделать, рассердился и отдал сестер нашему взводу. Они опять хотели кусаться, но весь взвод не перекусаешь. На день их запирали в подвале, а на ночь притаскивали в казарму. Младшая рехнулась, и ее пришлось застрелить. Вторая живет вот уже неделю, привыкла, ходит в казарму, не упирается. Белые - наши враги, то же, что дикие животные, с ними можно делать что угодно"
      "8 января семнадцатого года Сева. Месяц идет война... Пользуясь темнотой, пошли убивать туземцев. Говорят, они против императорского пути и помогают белым. Мне не хотелось их убивать, потому что они казались хорошими людьми, но я должен был выполнять приказ капитана Тахамари. Я рассудил так: слова Тахамари приказ императора. Если ослушаюсь, меня казнят. Женщины и дети очень кричали. Многие убежали в джунгли, но не все. Я сам зарубил нескольких человек. Деревню сожгли, главарей увели с собой.
      Начальник полиции приказал нам расправиться с захваченными партизанами. Ночью мы вырыли яму в кокосовой роще и закололи пленных. Некоторые были маленькие, как дети. Стояли перед ямой, будто не зная, что их хотят убивать. Зарыли их и сверху забросали кокосовыми ветвями. Нам достались двое. Одного заколол Судзуки, другого - я. Вернулись в полк, распевая военные песни"
      "4 февраля. Меня перевели в штаб полка. Командир сказал, что ценит мою работу и послушание, сообщил, что представляет меня к унтер-офицерскому званию. Я ответил: готов умереть за императора.
      Наша вишневая, дивизия делает чудеса, продолжаем вести боевые действия, очищаем острова от американских солдат. Слышал, что их командующий генерал Макартур первым бежал с островов, бросил войска и улетел за океан. Против нас никто не выдерживает.
      Действуем в пустынных местах, снабжение ухудшилось. В штаб полка приезжал генерал Тачибана. Он сказал придется есть мясо врагов. Враги - животные, животных едят.
      Вчера захватили большой самолет, он потерпел аварию, когда пытался сесть в долине реки на берегу, чтобы вывезти окруженных американцев. Не знаю, сколько человек было в экипаже, взяли троих. Двое старались вытащить кого-то из обломков самолета. Не заметили, как мы подошли. Третьего мы вытаскивать не стали, его придавило приборной доской, не хотелось возиться. Оставили под самолетом. По дороге в штаб один убежал, прыгнул с кручи и скрылся в джунглях. Стреляли, но не попали. Третьего привели к начальнику штаба. Начальник ему сказал:
      "Ты совершил преступление, и если оставить тебя в живых, это не послужит благу мира. Ты умрешь перед рассветом, как предписывает закон Бусидо. Ты найдешь счастье на том свете. Когда душа твоя перевоплотится в другое тело и ты снова родишься на свет, ты станешь миролюбивым человеком".
      Пленному перевели слова начальника штаба, он заплакал, как женщина.
      Начальник штаба оказал, что выражает ему сочувствие и даже готов, следуя предписаниям кодекса Бусидо, совершить казнь собственным мечом, но, к сожалению, он занят, и казнить будут другие.
      Летчику дали выпить последний глоток воды и посадили в грузовик. В наступающих сумерках мы быстро ехали по дороге. Раскаленное солнце скрылось за холмом, огромная туча затянула догорающее небо. Быстро наступила темнота. Мы проехали мимо того места, где недавно кремировали тело капитана Тахамари. Его убили в перестрелке с американцами. Я закрыл глаза и стал молиться за упокой души капитана.
      Вскоре выехали на открытое место, где совершались казни.
      Адъютант командира полка сказал:
      "Сейчас мы убьем тебя самурайским мечом, как предписывает закон Бусидо. Тебе остается три минуты для покаяния".
      Адъютант вытащил из ножен меч, блеснувший при лунном свете. Холодная дрожь пробежала по моей спине, сердце мое усиленно билось. Я ощутил сочувствие к пленному, как требует Бусидо.
      Летчика подвели к воронке от бомбы, залитой водой, поставили на колени. Он просил убить его одним ударом. Адъютант тупой стороной меча слегка ударил его по шее, примериваясь, как нанести удар, замахнулся двумя руками и с размаху опустил меч на голову пленного. Голова свалилась в воду. Адъютант сказал: "Теперь его душа летит в нирвану", - и засмеялся.
      Он перевернул убитого на спину и одним взмахом рассек ему живот. "Какие толстокожие эти кето, - сказал он, - у них даже на животе толстая кожа".
      Адъютант вырезал печень убитого, завернул в лист банана и положил в кузов.
      "Командир приказал привезти ему печень", - пояснил он.
      Мы забрались на грузовик и поехали обратно. Если вернемся живыми, будет что рассказать. Поэтому я все и написал так подробно.
      Теперь я опытный убийца. Мой меч всегда в крови. Хотя это делается во имя моей страны, все же мы очень жестоки. Да простит мне бог, да простит мне моя мать!.."
      Американский летчик, которому удалось бежать в джунгли из-под охраны японского капрала Ичиро Терасима, был испытатель Питер Флеминг, который с началом войны снова вернулся к штурвалу воздушного корабля.
      В ТЮРЬМЕ СУГАМО
      Германский посол продолжал неистовствовать и возмущаться. Не удовлетворенный разговором с министром иностранных дел Того, он поехал к новому премьеру Тодзио, посетил брата императора, но и там и здесь Отт получил отказ.
      В Берлин ушла подробная шифрограмма с настоятельной рекомендацией - оказать дипломатический нажим на Японию, проявить жесткость в требовании освободить Зорге. Риббентроп ответил, что обо всем доложено Гитлеру, решение последует позже.
      Оберштурмбаннфюрер Майзингер не выходил из своего кабинета, грозил загнать в концлагерь каждого, кто скажет хоть одно дурное слово о Рихарде... Майзингер трудился над документом из двадцати двух пунктов, по которому следовало, что Рихард Зорге ни в чем не мог быть виновен. Этот документ он передаст в кемпейтай, генералу Накамура. Только ему, своему японскому коллеге, - тот должен понять. Полицейский атташе послал доклады в имперское управление безопасности в Берлин Гиммлеру, в абвер всесильному адмиралу Канарису. Он просил шефа гестапо Мюллера подготовить архивную справку о жизни Зорге в Германии. Свое письмо он начал словами: "Мейн либер партайгеноссе Мюллер!" - мой дорогой партийный товарищ...
      Немецкий посол и полицейский атташе были готовы поднять на ноги всю Германию, но ничего не получалось - японцы стояли на своем.
      Через пять дней после ареста Зорге послу разрешили с ним встретиться в комнате свиданий тюрьмы Сугамо. Следователь предупредил - арестованному можно задать только три вопроса: как он себя чувствует, считает ли себя виновным, в чем он нуждается. И все таково категорическое условие встречи.
      Эйген Отт стоял в дверях комнаты свиданий, сопровождаемый тремя японскими чиновниками, когда через противоположную дверь ввели Зорге. Всегда элегантный, подтянутый, тщательно выбритый, он сейчас был в арестантской одежде, в грубых больших ботинках, заросший густой щетиной. Рихард держался уверенно, стоял с высоко поднятой головой. Рядом с Зорге тоже находились три полицейских.
      Отт подался к Зорге, но следователь жестом остановил посла. Разговаривали издали, через комнату. Посол задал первый вопрос:
      - Как вы себя чувствуете, Ики?
      - Благодарю вас, я ни на что не жалуюсь, - спокойно ответил Рихард.
      - Вы считаете себя виновным?
      Японцы заволновались.
      - Мне только что запретили отвечать на этот вопрос, - кивнул он на свою охрану. - Не будем говорить об этом...
      Отт растерялся, для него важно было получить ответ именно на этот вопрос. Он спросил еще:
      - Что я могу для вас сделать, Ики?
      - Спасибо, мне ничего не надо... Мы едва ли увидимся с вами, господин посол. Передайте привет вашей семье.
      Встреча окончилась. Отт торопливо сказал еще:
      - Вот это вам просила передать Хельма.
      Один из полицейских подошел к Зорге и отдал сверток. Рихарда увели.
      В камере он развернул сверток, там были фрукты и теплое одеяло с инициалами Хельмы "X. О." и еще запонки - подарок Отта. "Запонки-то, пожалуй, ни к чему", - усмехнулся Зорге, взглянув на свою арестантскую куртку.
      В продолжение многих дней Зорге держал себя вызывающе, требовал встречи с германским послом, протестовал против незаконного ареста. После встречи с Оттом Рихарда Зорге снова вызвали на допрос. Допрос вел государственный прокурор псикава. Ой опять спрашивал - признает ли Зорге себя виновным в причастности к подпольной организации. Рихард давал односложные ответы, но по наводящим вопросам прокурора он все больше убеждался, что сидевший перед ним маленький японец уже многое знает. Теперь главное заключалось в том, чтобы заслонить остальных, приняв всю ответственность на себя. Это решение созрело окончательно, когда через несколько недель после ареста следователь на очередном допросе вытащил из письменного стола три германских ярбуха, с помощью которых подпольщики шифровали свои радиограммы.