Миллионы земных лет остались позади. Он успел сам стать хорошим, по признанию многих, да и его самого, наставником. Он давно был свободен от контролирующих энергий, он был стар и мудр, силён и великодушен, как подобает постигшим любовь, он был уважаем равными и обожаем младшими, он ощущал свой статус, как следующий уровень собранности и виртуозности в способности вести многоплановую, многоуровневую, мудрую, развивающую игру.

Хором не ощущал такой высокой заботы о себе, как сейчас. Раньше он просто не мог её прочувствовать и понять. Сейчас, впервые впустив в себя новый поток, он опять стал желанно подотчётен кому-то, к кому неотвратимо влекло. Могучий и старый, одновременно трепетно, по-детски, ласкающийся в лучах гораздо превосходящих по силе, доверчивый и благодарный, незаметно, как всегда, для себя, Хором получил новый статус. Он вошел в пространство движущегося, пребывающего и усложняющегося, надёжного покоя. Здесь только он осознал, что его прежнее состояние было лишь предвкушением познания покоя и любви.

Натсах нежно прикасалась своей любовью к сотворённым в подпространстве для отдыха и расслабления цветам. Полностью раствориться в процессе не получалось. Она скорее пришла навестить свой мирок, чтобы он знал о собственной необходимости и о существовании постоянной заботы со стороны творца. Подпитывая многообразие форм и цвета своим одобрением, Нат уже не нуждалась в совершенном уединении. Постепенно восстанавливаясь, она решила раскрыть своё творение для близких по решаемым задачам сущностям. Подпространство цветов, являвшее собой до этого решения замкнутую форму, проникнуть в которую способна была лишь сама творец, проявилось для любого желающего, заглянувшего в зону отдыха, ярким многообразием сияющего, фантастического мира влекущей красоты лепестков и тычинок.

Тел, периодически залетающий в подпространство для расслабления утомлённых в трудах и восстанавливающих свои энергии, скользил, с удовольствием созерцая новые проявившиеся ниши. Цветочный рай привлёк своим разнообразием оттенков и силой сияния. Внедрившись поглубже в заросли, запеленговал Нат.

– Тебе не кажется, что здесь не хватает запахов?

– Я не умею.

– Это не сложно. Смотри. Способов несколько. Самый простой – вспомнить, что чувствовала когда-то, сконцентрироваться, поймать вибрацию, настроиться на эту частоту, изучить её, увидеть строение, перенести эту архитектуру в своё пространство, по сути, просто скопировав, здесь добавить простейших силовых вибраций, чтобы запустить самостоятельное существование, и нюхайте на здоровье! Конечно, восприятие не земное, но интереснее, чем пресная картина, пусть и виртуозно выполненная. Можно создавать свои ароматы. Это тоже не сложно.

– Нет-нет! Благодарю тебя, Тел! Ты мне очень помог. Я поняла, что мне не доставало для разделения своих энергий на точные копии, но в малых силовых проявлениях. Я ещё плохо знаю себя! Вот это новость! Стояло помучаться, чтобы это осознать. Изучить!

Благодарю, мой друг. Теперь я знаю, в каком направлении работать. Я же меняюсь постоянно. Надо понять законы, по которым происходят перемены со мной.

– Я рад, что помог тебе, хотя сам разделяться не умею. Может ты научишь меня?

– Конечно, так даже интересней осваивать новое. Слушай, что я уже поняла.

Хором ощущал благодатное присутствие. Это было похоже на давний земной опыт, когда впервые прозрев, вылетев в состояние самадхи, потеряв ощущение времени и привычного пространства, он наслаждался осознанием собственной природы: он часть Творца, он внутри Него, и он сам по себе, он свободен, он соавтор, задуманный, спланированный, клонированный и уникально, неожиданно, самостоятельно творящий одновременно. Полная безопасность и будоражащий кровь, сладкий риск – в одном. Что внизу, то и вверху. Что снаружи, то и внутри. Старые, заброшенные истины стали вновь актуальны. «Великий Создатель! Как мы наивны, как дети! Казалось, не вернётся то ощущение радости беззаботного, малого, опекаемого, неопытного первооткрывателя. Всё возвращается на новом витке в бесконечность. Я знал, но забыл эту истину. Я глуп и бестактен в своих затормозившихся, консервативных, как выяснилось, навыках жить! Нат неспроста не поняла моих объяснений. Я полагал, что мой опыт не даст мне более того восхитительного прикосновения прозрения, а прозрел вновь. Так будет ещё много раз! О, счастье! Благодарю, благодарю, Великий, Непознанный, Бесконечный в мудрости и многогранности! Благодарю за урок!» Новый, молодой вихрь освежил старого Хорома. Он стал другим. Неизведанное ранее измерение втянуло внутрь, как старого желанного друга, в заботах своих забывшего давних близких. Оттенок лёгкого ворчания, по-свойски, беззлобно, коснулся обновлённого Хорома: «Тебя устали ждать, неповоротливый! Но мы рады, что наконец-то ты здесь». С ним знакомились, его бережно изучали. Он пока не мог рассмотреть никого.

Длительная полоса неудач, в обывательском смысле, и уроков жизни, в смысле философском, своевременно акцентированная безутешными рыданиями жены, дала свой положительный результат: Сергей Алексеевич Алых вошёл, как ему показалось, спонтанно в состояние покорности и смирения судьбе и тем, кто ею управляет. От этого ему стало легче и спокойней. Показалось даже, что ничего напряжённого и фатально непонятного в его жизни не происходило ранее и произойти в будущем не должно. Появившийся в свете фар здоровяк в юбке медленно, но уверенно шёл к машине. Формировавшееся последние годы чувство ответственности за происходящее вокруг неожиданно родилось в виде качества, которое можно назвать заботой о ближнем.

– Дуня, сиди в машине. Я разберусь.

– У-У-У-У. Да, как ты разберёшься.

Евдокия продолжала содрогаться всем телом, растрясая психологические блоки и устаревшие иллюзии относительно своих отношений с любимым. Почти разоблачённый и временно просветлённый, Сергей Алексеевич спешно латал расползающуюся репутацию достойного мужа в глазах собственной жены: вынеся из машины своё благообразное тело, он первым начал беседу со странным юношей.

– Вам нужна помощь?

– Как вы догадались?

– Это не сложно. У вас экзотический вид.

– А-А. Вообще-то дело не в моих проблемах. Мне-то вы вряд ли поможете. Я хотел предложить вам свои услуги. Я слышу, вашей даме нехорошо. Я экстрасенс. Умею снимать стрессовое состояние.

– Простите мою недоверчивость, но что делает целитель ночью в лесу, да ещё в таком странном виде?

– Я совершал необходимые мне обряды. Это ритуальные одежды.

– Одежды, которые закрывают только нижнюю часть тела, могут быть ритуальными?

– Да. Моя вера именно так рекомендует совершать обряды.

– Какая, простите, у вас вера?

– Вы наверняка о ней не слышали.

– И всё-таки?

– Право, не стоит вам этого знать.

– Ты, парень, не извращенец ли?

Смысл этого вопроса не был понятен фавну. Желая вывернуться, он сказал:

– Я бы не хотел обсуждать эту тему.

– А я бы обсудил. Ты только моей даме готов помочь? Или и с мужчин стрессы снимать умеешь?

Сутр явно не успевал за мыслями собеседника.

– Мне всё равно, в общем… Могу с женщиной работать, могу с мужчиной. Евдокия, более-менее успокоившись, вывалилась устало из машины, подошла к фавну, обняла его одной рукой за голую талию, другой взялась за рогатую голову, нежно потрепала по волосам. Сутр, не ожидавший встретить именно свою связную, удивлённо таращился на неё, думая, радоваться ему или печалиться такому обстоятельству.

– Ну что, доченька моя дорогая, донюшка, влипли мы с тобой? А остальные-то как?

Сергей Алексеевич забеспокоился: «Не уж-то тётка сдвинулась? Час от часу не легче!»

– Все прошли. Только я не успел. Не понял пока почему. Что-то странное происходит.

Евдокия устало перевела взгляд на мужа:

– Вот, познакомься, Серёж, это один из моих фавнов.

Конспирация явно выходила из моды. Сутр ещё сильнее вытаращил глаза. Смирение Сергея Алексеевича значительно углубилось.

– А это мой, так сказать, некоторым образом, муж: в какой-то степени надёжный друг, и не знаю почему, горячо любимый человек.

Сутр оттаял:

– Очень рад встрече, очень рад! А я не пойму, почему ты, Евдокия, так откровенна с обычным человеком!

Сергей Алексеевич, считавший себя очень необычным, мудрым и посвященным, услышав такое изречение, достиг дна в море смирения.

– Поехали к нам, Сутр! В лесу тебе нельзя ночью быть, запретили, ведь. Хоть в нашей встрече удача. Сможем что-нибудь придумать про производственную необходимость, оставившую тебя в моём доме. Юбку пока не снимай: вдруг встретим полуночника в деревне. А блуза-то где?

– Где-то в лесу потерял. И платок тоже.

– Не очень это хорошо, ну да придумаем что-нибудь.

Смиренный, давно носивший облик святого, Сергей Алексеевич понял, что очень скоро придётся сутью своей догонять данные ему с рождения атрибуты.

Мишка любил утреннюю зарю. Он и вечернюю любил так же нежно, но сейчас было утро, и он, ещё лёжа в постели, наслаждался ощущением нового грядущего, неизведанного дня. Каждый день приносит новые открытия. Жизнь – это интересно.

Вдруг Мишка вспомнил о вчерашних хвостатых гостях и, стремительно слетев с кровати, как был, в трусах и майке, ринулся вниз, на первый этаж. Бабушка с мамой готовили завтрак. Всё было бы очень обыденно, если бы дед был в это время в лесу, а не занимался электропроводкой на террасе.

– А где сатиры?

– Кто?

– Те, которые были вчера в гостях с дядей Игорем.

– Тебе приснилось что-то, малыш?

– Ба, ты что не помнишь?! Их было пятеро и бабка, храпящая с противным лицом.

Взрослые озадаченно уставились на ребёнка. Мишка готов был рассердится на странное поведение родных, но благоразумно решил подождать это делать, а вначале всё обдумать самостоятельно.

– А кто же был у нас в гостях?

– Дядя Игорь приходил, бабка, как ты говоришь, была, дочери её были, их как раз пятеро. Какие сатиры, Михаил?

– Сильные, хвостатые, лохматые. Вмешался Виктор Владимирович.

– Воображение ребёнка творит чудеса. Девчата странные, что верно, то верно. Сама Евдокия необычная женщина. Я тоже было надумал, бог знает что! Но мне-то грех застревать в фантазиях, а Михаил Иванович может себе это позволить. Да, Михайло?

Мишка решил не спорить. На то, что его решили обманывать, не похоже. В реальности происходящего сам он не сомневался. «Что же тогда происходит? Взрослые, безусловно, отличаются по образу мышления и по восприятию от ребёнка, но не настолько же… Надо за ними внимательнее понаблюдать».

Вторая половина рабочего дня лесничего опять проходила вблизи дачного посёлка с символичным названием «Мирный». Рядом с вагончиком сторожа стояли два интеллигентного вида человека, озадаченно выясняющие шепотом друг у друга последовательность событий предыдущего дня. Шепяще-свистящие басы было слышно на десять метров в любом направлении.

– Виктория говорит, что я сам пришёл. Ничего не помню. Помню, как усталость срубила со второй рюмки, вроде бы, девки ко мне клеились. А было что, или не было, не помню.

– Самогонка никогда голову не дурит. Это не водка тебе низкопробная. Здесь что-то в атмосфере. Энергии какие-то, что из зверей мутантов делают, да и на людей, видимо, дурно влияют. Надо в лес поменьше ходить: что-то мне не нравятся эти провалы в памяти. Думаю, они взаимосвязаны с тем, что твориться в лесу.

– Здесь рядом воинские части секретные. Чем-то там военные занимаются? Может, радиация и химия кругом, а мы не знаем.

Сергей Алексеевич, невольно подслушивающий беседу Игоря Петровича и Виктора Владимировича, хотел было подойти к ним и развеять мрачные подозрения о плохой обстановке в лесах, но вспомнил вчерашнее состояние жены, и передумал. «Кто знает, что твориться вокруг! Я давно в этих квадратах не был. Надо самому побродить, разобраться». Решив, что работа не волк и в лес не убежит, направился туда сам.

Лесная братия узнала лесничего, приняла радостно. Легкий ветерок нежно коснулся берёз, и зашелестела, зашептала листва приветственные, нежные речи, полонились стволы уважительно, взмахнули ветви приветливо. Расползлись гадючки с медянками подальше от проходимых троп, вода глубже ушла в землю, сделав болота сухими, травы и мхи поднапряглись, напружинились, выравнивая неровности почвы. Ели и сосны с трудом развернули иглы свои так, чтобы свет мог пробиться в самую чащу. Любил Сергей Алексеевич лес, и лес отвечал ему взаимностью. «Господи, хорошо-то как! Свежо и прохладно в самую сильную июльскую жару! Мать природа, отец космос, в такие минуты я и впрямь ощущаю себя вашим любимым детищем!» Эту мысль захотелось подумать подольше, посмаковать. Удерживать в голове некоторые нужные материи мысли он умел. Сухой пушистый мох принял на себя вес всех просветлённых местами тел Сергея Алексеевича, не очень плотно пока сидящих на его биологическом фундаменте. Скинув кроссовки, подобрал под себя ноги, блаженно расслабился.

«Приветствую тебя, хозяин леса! Приветствую вас, стихии лесные!» Хорошо ему было здесь, светло и спокойно. Тяжёлые размышления отступили. Взгляд блуждал по стволам старых сосен, выхватывая незначительные детали: тяжёлые капли смолы, степень заскорузлости шершавой коры и оттенки её окраски, количество пожелтевших спаренных игл под соснами. Природа возвращала растраченные страданиями силы, эфирное тело плотненько село на физическое, слилось, синхронизировалось, передавая последнему ощущение блаженства.

Закрыв глаза, по старой привычке тренировать свою способность концентрироваться в любой удобный для этого момент, перевёл внутренний взор в центр головы. Плотный фиолетовый фон перед закрытыми глазами сегодня удивлял своим сиянием и однородностью. Блуждающие, набегающие друг на друга потоки разных оттенков, уступили место устойчивой картине. Что-то явно изменилось внутри. Сергей Алексеевич просто наблюдал.

Утро вечера мудренее. Проснувшись, Евдокия чувствовала себя гораздо лучше, чем ночью, принесшей ей много неприятных открытий в себе и в окружающих её близких. «Тел не поддержал, муж, видимо, предал». Сегодня эта мысль с оттенком злорадства по отношению к самой себе почему-то казалась спасительной. «Предал, предал, так тебе и надо, корова старая. Больше о себе думать будешь, наука тебе на всю оставшуюся жизнь. Расслабилась! Тылы у тебя прочные… Кому ты нужна?! Тылы… Ни за кого не ручайся. На себя только надейся. Наука тебе. И с кем это он спутался?»

Сутр посапывал на чердаке, муж рано утром ушёл по своим делам, в сторожку сегодня Евдокия решила не ехать.

Неторопливо готовя завтрак на летней терраске, с окнами, плотно занавешенными стареньким тюлем от посторонних глаз, она продолжала размышлять: «Ничего там без меня не произойдет сверхъестественного. Если нужна буду очень, так вызовут. И так всю жизнь положила на этих рогатых и хвостатых. Мужика такого, считай, потеряла. Как жить-то теперь? Как с ним отношения-то дальше строить? Да кто же она такая, в самом-то деле?»

Скрипнула калитка, по дорожке из гравия прошелестели лёгкие шаги. На крыльцо стремительно взлетела и распахнула радостно дверь соседская дочка, Сонюшка. Ворвавшись, она смутилась:

– Ой! Простите, Евдокия Андреевна, калитка открыта, я уж думала Серёжа дома.

– Серёжа? Какой же он тебе Серёжа-то, милая? Тебе лет-то сколько?

– Восемнадцать.

– Вот-вот.

Сонюшку-то Евдокия никогда к разряду потенциальных соперниц в любви не относила. Мала была эта милая девочка, приветлива и доверчива – ангел во плоти. Как же незаметно она выросла.

– Зачем он тебе, милая?

– Просто.

– Что просто?

– А он вам ничего не сказал?!

– Нет. А что он должен был казать?

Соня побледнела резко, ноги задрожали в коленочках. Без спросу, по привычке шагнула в дом, села на скамью.

– Я к вам очень хорошо отношусь, Евдокия Андреевна, я вас люблю даже, но и Серёжу я тоже люблю. И у меня его ребёнок будет. Вот.

– Так. И что же вы думаете дальше? Жить-то как собираетесь?

– Мы с вами посоветоваться хотели. Серёжа вас очень уважает.

– Так-так.

– Если два человека полюбили друг друга, ведь это судьба! Любовь всё побеждает! Все препятствия сносит!

– Побеждает, говоришь. А ценой-то какой?

– Вы мстить будете? Я была уверена, что вы зла не сделаете, даже если вам плохо самой, я в вас верила.

– Дурочка ты, дурочка. Ты же боль причинила. Что же тебе мстить-то теперь? Всё же само и вернётся. Отразится и вернётся.

– Любовью невозможно причинить боль… Так Сережа говорил.

– Серёжа говорил. А сама-то ты что думаешь?

– Так же думаю.

– Знай, девочка: то, что сейчас происходит с тобой, к любви имеет очень отдалённое отношение. Любовью боль не причинить, но ты-то не просто испытываешь высокое чувство. Ты же себе хочешь человека. А это уже собственничество, да ещё и кража. А что ты думаешь относительно измен? Это тоже аспект любви?

Сонюшка тупо молчала. Она думала раньше на эти темы и даже нашла для себя какое-то оправдание, но сейчас ни одна умная мысль рядом с её головой не витала.

Что-то тяжёлое наехало на мозг и давило его, опускалось ниже по позвоночнику, охватывало всё тело. Стало невыносимо стыдно, больно за то, чего в полной мере сейчас осознать не возможно.

– Господи, лучше бы вы ругались! Лучше бы вы кричали и плакали, чем вот так.

– Конечно-конечно, так тебе понятней. А мама-то твоя что про твою любовь думает?

– Мы с ней уже месяц не разговариваем.

– А… Это тоже не боль твоей любовью причиненная? Мама-то почему обиделась?

– Это я на неё обиделась.

– Ещё лучше. Так ты ещё и неуважение демонстрируешь матери! Дурочка ты. Что же нашёл-то он в тебе?

Последний вопрос Евдокия задала сама себе и сама же про себя ответила: «Просто мужик. Тело нашёл. А я-то его в святые.»

– Иди домой, девочка. Я здесь пока хозяйка. И дом мой и муж мой, а ты иди с Богом!

– Он меня любит!

– Главное, что бы ты это делать научилась. Иди-иди.

В прибитом состоянии Соня побрела домой. В голове Евдокии вертелась любимая фраза мужа: «В любой ситуации есть плюс. Чем больше минус, тем жирнее плюс». Вслух она почти закричала:

– Плюс! Плюс, где ты, плюс?!

– Я здесь.

За спиной стоял Сутр и солнечно улыбался. Он впервые спал здесь, в этом пространстве «углерод-кремний». Ему понравилось.

– Я чувствую себя счастливым. Знай, это заразно. Я намерен тебя инфицировать. Прости, я подслушал кое-что и понял, почему ты так была вчера расстроена. Думаю, мы тебе поможем, дорогая Евдокия, мы умеем делать так, чтобы женщины становились привлекательными. Ты ведь сама теперь этого хочешь, правда?

– Да.

– Для начала, тебя надо вылечить. Ты умеешь лечить то, что творится с твоим лицом и ногами?

Женщина грустно покачала головой:

– Плохо. Это очень плохо поддается лечению. Ко мне обычно люди с другими проблемами попадают.

– Мне кажется, или у тебя лицо стало чище? Евдокия подошла к зеркалу.

– Действительно. Начали проявляться положительные стороны. Я заметила ещё вчера, что ногам стало легче. С чего бы это? Надо подумать.

– Нечего тут думать – грязь развозить! Есть улучшение, так радуйся! Давай что-нибудь поедим.

– Давай.

– Что-нибудь богатое золотом и калием у тебя есть?

– Чем?

– Золотом. Организм золота требует. Что здесь странного? Твой организм никогда ничего не требует?

– Бывает… Но у меня золото только в чистом виде есть: украшения, бабушкины ещё, обручальное кольцо.

– Тащи.

– Как это «тащи!»? Это семейные реликвии…

Евдокия говорила неуверенно. Всё, что касалось семейных ценностей, казалось ей сейчас пережитком прошлого. Украшения она никогда не носила, обручальное кольцо выглядело насмешкой на толстом, постаревшем безымянном пальце правой руки. С трудом сняв тоненькое, потёртое колечко, ополоснув его водой, как украшение на изысканное блюдо, с горечью, обречённо, водрузила символ вечной любви на горку блинов и подвинула фавну.

– Ешь. Со сметаной вкусно.

Фиолетовый фон не долго царил в голове Сергея Алексеевича. Через несколько минут пробились-таки информационные потоки в чёрно-белом цвете, непонятного содержания. Несвязанные между собой сюжеты не очень мирного содержания сменяли один другого. Баталии, костры, тюрьмы. «Что это ещё такое?» Картинки цветные, радостные, он привык рассматривать в медитации, а вот такая тема освещалась впервые. «Приехали!» Страх коснулся ментального тела и быстро сполз на эфирное, как чума, плодился быстро, проникал в каждую клеточку тела. Захватив всё без остатка, стал хозяином всех ощущений. Физическое тело во власти энергии страха забилось в ознобе, мозг парализовано работал только на обработку этого состояния. Контуженая мысль «Что делать?» металась в ограниченном пространстве позвоночного столба между сердцем и мозжечком. Страх перерастал в ужас. Было понятно, что психика долго не вынесет такой атаки. «Ещё чуть-чуть и я сойду с ума. Не надо. Не надо. С чего это? С чего? Надо что-то предпринять. Уйти в себя, спрятаться. Сконцентрироваться.» Попытка овладеть собой дала моментальные результаты. Уйдя в себя, Сергей Алексеевич понял, что страх находится внутри; глубоко зарыты в его сущность каналы, по которым легко, беспрепятственно, в любой момент, эти разрушающие на своём пути всё, вибрации могут ворваться в жизнь, в тело, в душу. Спрятаться некуда. Он раскрыл мутные глаза, зацепился взором за ствол ближайшего дерева, по нему провел взгляд до высокой кроны, над которой чуть виднелось голубое небо. Кусочек яркого, радостного, чистого, придал силы. «Это только энергия. Просто эмоция. Просто страх, сам по себе, живой организм на частотах, с которыми я ещё не в ладу. Я знаю, кто ты. Ты – страх, просто энергия, каких много. Пошёл вон! Я хозяин в своём теле! Вон!» Глядя в небо, повторяя, как молитву, исступленно, обречённо: «Вон! Вон!» через несколько минут почувствовал облегчение.

– Молодец.

– Это только начало.

– Думаю, он может справиться.

– А может и не справиться.

– Увидим.

– Увидим.

На дрожащих ногах, обливаясь холодным, болезненным потом, хватаясь посиневшими, с отхлынувшей кровью руками за стволы деревьев, победитель, не осознающий себя таковым, брёл назад, к дачному посёлку. На маленькой, неокрепшей без должного количества солнечного света рябинке, повисла сшитая Евдокией, не модная, богатырского размера, с трогательными рюшами на груди, блуза Сутра. Почему-то находка приободрила. Комкая в руках творение жены, шагая твёрже, уверенней, мыслями вернувшись в свою сложную личную жизнь, незаметно для себя заговорил вслух:

– Прости, меня, прости, Дуняша. Что же делается-то со мной, дураком? Плоть говорит, или душа любит? Как бы понять самому. Господи, вразуми меня, дай мудрость, дай силу! Силы, стоящие за мной! Зачем?! Зачем попал я в эти сети? Что надо-то от меня? Что понять, или что сделать? Не бросайте, подскажите!

– Слышишь, это к тебе обращаются.

– Слышу.

– Ну, так ответь.

– Пусть успокоится сначала.

Возникло знакомое ощущение, что тебя видят и слышат. Нетерпение пришлось унять. Он знал, что надо просто ждать, и всё станет ясно тогда, когда настанет нужное время.

– Он успокоился. Транслируй.

– Не может он принять пока этих потоков. Смотри сам. Женщины его заблокировали, и родители претензии испытывают. Пусть с блоками своими разберётся, а там видно будет.

– Попробуй все же, вдруг получится. Старается парень.

– Ладно.

Хаос в сознании быстро структурировался. Стала выстраиваться более-менее разумная картина происходящего. «Женщины – обе дуры, по-своему каждая. Поэтому им наука моими руками преподносится. Подобное притягивает подобное. И я дурак – влип в историю. Оказаться в эпицентре астральной битвы между женщинами – верная погибель. Есть надежда, что драки не будет. Евдокия может сдаться без боя, может просто простить. Соня молодая, даже юная, перегорит быстро. Ребёнка поддерживать – не проблема. Замыкаться на этом этаже, возиться с женщинами, тратить на это жизнь – мелковато, тем более что по большому счёту, ни одна не устраивает полностью. Так как слить их воедино удастся вряд ли, переживать по этому поводу смысла нет. Надо подниматься выше. Рядом человек, у которого можно многому научиться. Жизнь жены, оказывается, гораздо многогранней и интересней, чем можно было себе представить. В каком-то смысле она меня намного опередила. Пока я занимался своим здоровьем и играми с простенькими людьми, Дуня втихую от мужа пробила каналы, о существовании которых он и не догадывался. Дела… Кто же она такая, моя Дуня? Такими материями запросто распоряжается. Вот это дело стоит затраченных энергий собственной жизни.»

– Что-то село.

– Маловато село. Но я и на это не рассчитывал.

– Пусть отдохнёт. А то перегреется.

– Пусть.

Мысль о том, что надо бы как-то вникнуть в деятельность жены и начать игру на уровне параллельных миров, легла на душу так, будто бы только её там и ждали. Стало легко и спокойно, силы опять возвращались в истерзанное сомнениями и страхами тело.