Квадрат 2543 (№1) - Квадрат 2543

Расслоение в нашем обществе по уровню жизни и степени интеллектуального развития так же присутствует, как у людей. Кто-то тупо занят лишь приземлёнными делами, интересы многих дальше собственной персоны не распространяются. Мы во многом похожи. Творец основной идеи, безусловно, один. А вот дальше. Представь гениального профессора вашего университета или какого-нибудь важного государственного исследовательского института, не перекрытого препонами бюрократии и зависти коллег. Сказка, конечно, но как модель для рассмотрения, пойдет. Тем не менее, представь. Он будет все свои идеи воплощать в жизнь собственноручно? Вряд ли. Начнёт, запустит мысль, набросает эскизы и отдаст ученикам, чтобы тоже развивали свои идеи. У него этих идей бесконечное множество, а там ещё подрастает поколение гениальных, не менее его самого, разных по образу мышления младших коллег. Представь, что, соблюдая уважительность друг к другу, они делают одно общее большое дело. А если учитывать, что воплощенные уже идеи начинают жить собственной жизнью и тоже как-то влиять на последующие воплощающиеся мысли гениев, а, значит, и на них самих, то обозначить в этом круговороте конкретного создателя конкретной реализованной энергии замысла невозможно. Работает сообщество Творцов под руководством уважаемого и мудрого авторитета. Наступает момент, когда авторитет должен уйти на покой, тогда его влияние будет продолжать распространять имя или информация об имени, пока не забудется, а ещё мощнее излучает само творение. Оно само – вечный генератор поддерживающих авторитет создателей вихрей памяти о Творце.

– Говори помедленней. Я не успеваю переваривать твои слова.

– Да я уже всё сказал, в общем. Разве что, твой вопрос о изоляции наших миров друг от друга остался неохваченным. Может, сам сообразишь?

– Может. Но хотел бы услышать тебя. Никто не знает, удастся ли нам потом ещё поговорить.

– Ладно. Изоляция, искусственные границы нужны везде, где стоит вопрос о сохранении целостности, как самостоятельного, уникального организма, любого образования, любого уровня, для сохранения жизни. Убери у клетки мембрану, она погибнет. Сними с человека кожу, он подцепит заразу и умрёт. Информационная блокада необходима, когда мыслящий организм не способен пользоваться данной ему энергией мысли безопасно для соседствующих с ним форм жизни. Собственно, мои личные догадки относительно истории возникновения границ между нами таковы. Известно, что был светлый период в жизни людей, когда мысли их были наделены такой творческой силой, что любые задачи, вплоть до самых интимных, решались одной лишь концентрацией на желаемом результате при условии правильного выполнения рекомендуемых правящими мудрецами гигиенических процедур для собственных тонких структур, которые сейчас кое-где упоминаются у вас, как астральное и ментальное тела. Люди играли собой и процессом жизни счастливо, самозабвенно, одаривая себя различными энергиями, оседавшими на тела ожидаемыми формами. Женщины меняли внешность, оставаясь узнаваемыми для своих близких лишь своей уникальной сутью, над которой властен один лишь творец. Мужчины состязались в физической силе и изобретательности, развивали фантазию, что сейчас, к несчастью, не почитается должным образом у людей. Для забавы приблизить своё тело к форме зверя и не потерять своей сути, было любимой игрой. Лохматые нижние части тела нравились женщинам и были удобны для многих жизненных ситуаций, рога, как выяснилось, изменяли способность мыслить в более продуктивную сторону. Но светлый век скоротечен. Такие игры довольно быстро стали регулироваться законами по вполне основательным соображениям. Но основным законом был всё ещё закон свободы выбора. Жить долго в одной форме тела, в одних и тех же энергиях скучно. Менять по выбору форму тела и образ скоро стали не только из развлечений. Близилась эра хаоса. Нашлись умельцы, способные продолжать эксперименты со своими жизнями и без должного соблюдения гигиены психического поля. Начались злоупотребления силой и властью мысли. Видимо, разрушая себя в процессе насильственных актов к ближнему, мозг всё же постепенно утратил возможность виртуозно управлять мутационными процессами: они стали медленными и мучительными. Приходилось делать однажды выбор на всю жизнь. Основная масса людей желала быть похожей на мудрецов, которые не носили на теле шерсти. Часть, полюбившая бытие на рогатую голову, была вынуждена уйти и жить обособлено, так как её выбор выглядел неуважением к старейшинам. Какое-то время мы соседствовали и навещали друг друга. Но всему приходит конец на Земле. В период царствования агрессии и вражды досталось и фавнам. Нас оделяли качествами совсем нам не присущими, чтобы списать на наше племя свои грехи, сделать виновными в своих бедах. Сопротивляться физическому насилию было не сложно. Сложнее противостоять ментальному. Грязные поля сплетен и просто фантазий испуганных самими собой людей мешали жить. И мы решили уйти совсем. Благо интуиция рогатых голов подсказывала, что это возможно. Думали, искали выход. А в это время в параллельном потоке энергии земного времени, в одной из наиболее вероятностных линий развитии судьбы человечества, но с противоположным знаком относительно нашей, происходили события вытесняющие людей из общества фавнов. Накопленная энергия мысли, действующая в процессе реализации программы выживания людей, с одной стороны, фавнов, с другой, создала переход, по которому, люди уши к людям, а фавны, к фавнам.

Я думаю, есть миры, то есть реальности в неизвестных нам временных потоках, где уживаются все реализованные формы разыгравшихся фантазий свободных от оков насилия мыслителей. Но наши миры, хотя и противоположны во многом, во многом подобны. Потому-то у нас появилась возможность встретиться.

– Так ты думаешь, что твоими прародителями были люди?

– Какая разница?! Мы от людей, они от нас. Я тебе изложил схематично свою теорию, обосновал принципиально необходимость разделения.

– И все-таки? Твоя теория очень похожа на пересказанную версию слышанной ранее от кого-то истории. Это точно только твои соображения?

– Не важно. Думай, человек! Если моя теория пришла мне в голову, так она точно где-то жила всё это время. Кто-то её выносил, родил, выпустил бродить, а я подобрал, переосмыслил, подредактировал. Если ничего подобного не было, оно бы и в голову не пришло.

– Мало ли какая дурь в голову залетает порой.

– А ты дурь-то не вылавливай. Настраивайся на то, что твою жизнь поддерживает, а не разрушает.

– Как ты просто рассуждаешь! Настраивайся. Есть силы, что тебя в миг расстроят, если им надо.

– Мало ли что есть! Есть вообще всё. Ты знай, что тебе из этого всего надо. Туда и смотри. Не распыляйся, иди по выбранному пути, гони сомнения.

– Как-то у тебя всё очень просто получается.

– А ты любишь сложности?

– Да нет. Сложности я не люблю, но жизнь всё равно сложная штука.

– Жизнь – это не штука, а организм дышащий, постоянно меняющийся, требующий уважения и понимания. К любым проявлениям жизни нужно научиться относиться вполне определённо. Иначе в твоей жизни будет полная неразбериха, как это твоё «да нет». Так «да» или «нет»?

– Сомнения, я считаю, полезны. В их процессе и происходит развитие.

– Развитие происходит в процессе поиска, а не сомнения. Для развития необходимо движение. Сомневаться – топтаться на месте. Решения надо принимать быстро, на интуиции и понимании вопроса, на сомнения энергию не тратить. Если ты сомневаешься, значит, у тебя не достаточно знаний по переосмысливаемому вопросу. Набирай знания, изучай вопрос. Это есть набор силы, а сомнения – трата.

– Ты никогда не сомневаешься?

– Нет. Предпочитаю просто размышлять.

– А сердце твоё никогда против разума не выступает?

– Что-то не припомню.

Сутр явно от чего-то испытывал дискомфорт. «Привирает, наверно, рогатый. Чувствую его, внутренне весь напрягся, не сомневающийся он наш!»

– Сергей Алексеевич по привычке искал сложности в том, что объяснялось гораздо проще. Покрутив головой в поисках чего-то Сутр спросил:

– Ты мне не подскажешь, где у вас тут нужду малую справить можно?

– А. Пойдём покажу.

На топот вышла Евдокия.

– Куда это мы несём своё обнажённое тело? За фавна ответил муж:

– Я его в туалет провожу.

– Придумал, тоже! Ты, милый мой друг, хоть и в гостях, но на осадном, считай, положении. Так что, ведёрко возьми, пописай или ещё там, что тебе надо, сделай, а Серёжа вынесет во двор, что бы ты там лишний раз не светился.

– Издеваешься, Дуня! Я тебе, что санитар или сиделка?

– А ты не брезгуй, вырабатывай правильное отношение к продуктам человеческой жизнедеятельности. Воспитывай в себе стойкость к различным запахам. Широкое поле для творчества человека разумного в работе над своими слабостями. Самосовершенствуйся на деле, а то лишь говорить мастер.

– Помилуй, Евдокия! Я лучше юбку одену, чем вот так в ведро другу.

– Как хотите. Но на двор голым не ходить!

* * *

Сонечка чувствовала себя неуверенно. Еще вчера всё казалось ясно, как божий день. Пусть не просто, но ясно: если любишь, надо бороться за своё счастье, за свою любовь. Эта философия не обещала лёгкой жизни, но давала полное понимание дальнейшего пути. Всё было просто и понятно: любишь – вперёд, действуй! Евдокия что-то заронила в душу. Кажется, это и называют зерном сомнения. Нечто, пока неопределённое, формировалось между пупком и сердцем.

Старый, почти формальный, забор не закрывал обзор соседнего участка, где находился дом любимого и его жены. Сонечка постоянно поглядывала в сторону соседского огорода, на котором периодически появлялась Евдокия. Вдруг на дорожке, ведущей к уличным удобствам, появились Сергей и высокая статная девушка, коротко стриженная, красивая, уверенная, в юбке стиля «у меня такие ноги, что лучше их никому не показывать». Это было что-то новое. Влюблённое сердце дрогнуло и неприятно заныло. Девушка в длинной юбке шла неторопливо, осматривая ветхие строения рядом с домом удивлённо и настороженно. Лесничий на пол шага сзади, вытянувшись, почти вставая на цыпочки, размахивая странно как-то руками, будто оправдываясь, тихо говорил ей что-то на ухо. Девушка открыла дверь выгребного туалета и остановилась, как вкопанная. С минуту шло совещание у зловонной кабинки, после чего до Сонечки донеслось вполне отчётливо: «Давай ведро!» Что всё это могло означать, ей было не понятно, но хозяйское поведение красивой дамочки неприятно отзывалось в беременном организме ощущением похожим на чувство ревности. Уверенная в себе стриженная быстро пошла в дом, а благообразный возлюбленный суетливо бросился в сарай, потом также недостойно и смущенно, будто воровато, на согнутых в коленях ногах, несколько раз пробегал по двору с ведром. Всё это не нравилось Сонечке: «Так он всё-таки был дома, но был не один, а с этой. Кто это такая? Что там у них происходит? И почему так спокойна была Евдокия Андреевна, когда узнала про нас? Может, для неё не новость подобные измены мужа?»

Сидя на сухом и тёплом, родном каждой трещинкой своей, давно облезшем крыльце, девушка размышляла о навалившихся на неё новых состояниях. Теория истинной любви, преподнесённая в своё время любимым, не подтверждалась практическими испытаниями. Ревность выплыла на поверхность неожиданно и уверенно захватила власть над другими чувствами. Разум пока был волен размышлять более-менее разумно, и Соня решила срочно этим воспользоваться, пока злое раздражение не поднялось на уровень горла, не подчинило душу, не задушило. «Что со мной? Господи, что со мной?! Я задыхаюсь от ненависти? Похоже, это очень похоже на ненависть. Ненависть к кому? К ней? К этой длинной? Она-то здесь при чем?! Тогда к кому? К нему? Похоже. Нет. Это просто ненависть. Сама по себе. Она просто есть, и есть в моём сердце. Вот это номер. Вот так истинная любовь.» Соня была шокирована увиденным в себе, раздавлена, разоблачена. «Господи, так что же это? Я не умею любить?»

– Ещё немного и научишься. Крепись, дорогая, крепись. И так всё

очень не плохо. Не раскисай. Поможем, чем сможем.

Что-то теплое ласково накрыло, будто успокаивая, притупило боль. Навалилось оцепенение. Облегчение было поверхностным, но всё равно желанным. Заноза глубоко, даже не в сердце, а, казалось, в самой сути человеческой, застряла намертво.

Глава 9

Чета Сусаниных-младших провела субботний вечер в кругу близких родственников на даче у Сусаниных-старших. На утро воскресного дня Марина чувствовала себя отвратительно.

– Сегодня полнолуние?

– Нет, вроде. Оно уже было.

– Ты не помнишь, когда у меня были месячные?

– Десять дней прошло, как закончились.

– Точно? А почему мне плакать хочется, выть, прямо-таки?

– Маришка, успокойся. Что с тобой?

– Не пойму.

– Может быть, тебя сглазили?

– Кто? Родственники твои?

– Мало ли… Всякое бывает. Ты у меня красавица, умница, муж тебя любит. Позавидовала, может быть, тётка моя женскому счастью твоему. У неё-то своего нет, а радоваться за всех она не умеет.

– Да нет. Не чувствую я с этой стороны проблемы. Проблема как будто во мне, внутри, понимаешь? Меня что-то изнутри раздирает, как будто я что-то ужасное сделала, непоправимое. Ну, как же это объяснить.

– Радость моя, может, ты беременна?

– Не знаю.

– Сходи-ка ты завтра к врачу.

– Может быть, сразу к психиатру?

– У тебя не пропало чувство юмора. Это положительный момент.

– Какой там юмор! Я становлюсь психопаткой.

– Не выдумывай. Всему есть рациональное объяснение. Надо его только найти.

– Да и так объяснение есть. Что-то изменилось после нашей поездки на болота, ты разве не заметил? Как будто зацепилось что-то, прилипло, жить мешает, к себе тянет.

– Маришка, ну, ты и напридумываешь порой.

– Ты же сам говорил, просто так мысли в голову не приходят. Если мысль зацепилась за тебя, так это кому-нибудь нужно. Хорошо бы понять, кому и что нужно.

– Давай я тебя к целителю отведу. Мне давно самому с ним хотелось познакомиться – много о нём слышал – да всё как-то повода не было.

– А слышал от кого?

– От заводских. Многие к нему обращались, оставались довольны. Дядька грамотный, говорят, всё объясняет понятно, видит, что и откуда взялось, убрать грязные энергии с тела и помехи из мозгов может.

– Многообещающе.

– Попробовать-то можно.

– Что-то пока не хочется. Попробую сама справиться.

– Дерзай. Как это у тебя получится, интересно.

Через два часа любопытство взяло верх над устойчивой ранее потребностью к самостоятельности, и Марина дала согласие на визит к человеку с таинственными возможностями. Василий с помощью даров цивилизации в течение пятнадцати минут разузнал у коллег по сборочному цеху адрес и имя волшебника, а ещё через два часа, ведомые больше интуицией, чем обоснованной необходимостью, Сусанины входили в пятиэтажное кирпичное здание городской поликлиники, под крышей которой, благодаря полнейшей неразберихе в экономике России и замыслу Высших, практиковал, справно платя аренду в карман главврачу, некий маг, по имени Андрей Тимофеевич. Поликлиника была тиха и безлюдна. Блуждая по коридорам в поисках нужного кабинета, Марина начала нервничать, вспоминая, что воскресные дни, особенно летние, обычно бывают выходными. Почти убедив себя в бесполезности потраченного на дорогу времени, она постучала в дверь с табличкой, номера на которой видно не было.

– Входите.

– Можно?

Марина аккуратно ввела только голову в пространство длинного узкого кабинета, еще не уверенная в том, что попала именно туда, куда стремилась.

– Можно, входите.

– Вы Андрей Тимофеевич?

– Да.

– Да?

В пустом почти кабинете, интерьером которого являлись: стол, четыре стула, умывальник и странные рисунки на стенах; у окна, положив руки в карманы белого докторского халата, стоял мужчина среднего возраста, среднего роста, среднего телосложения.

– Проходите, садитесь.

Вцепившись в руку своевременно подоспевшего к ней мужа, Марина вошла в кабинет вся сама и втащила следом физическое тело Василия, все остальные тела которого стремились остаться снаружи.

– Можно, мы вдвоём?

– Можно.

Андрей Тимофеевич сел за стол, жестом указав посетителям на стулья у стены, напротив. Огромные серые глаза, казалось, излучали тепло и грусть одновременно. Шапка тёмно русых, неестественно густых и жёстких, прямых волос с проседью, стриженных по горшок, смотрелась неуместной над его бровями своей чрезмерной величиной. Усталое лицо с ввалившимися щеками приобрело сходство с моржом благодаря пышным, закрывающим обе губы, явно любимым и ухоженным, но тоже чрезмерным, усам.

– Я вас слушаю.

– Со мной что-то неладное происходит последнее время.

– Что именно?

– Я чувствую перемены внутри себя, хотя ничего не происходит на самом-то деле.

– Так это хорошо. Меняетесь, значит, растёте.

– Наверно, но мне плохо. Как будто боль живёт где-то внутри, очень глубоко. Боль душевная. Вы не думайте, я не сумасшедшая. Что-то сильнее меня раздирает меня изнутри. Как с этим жить, как реагировать, я не знаю. В общем-то, в жизни всё хорошо, а мне плохо.

– Как вас зовут?

– Марина.

– Сядьте, Марина, удобно! Расслабьтесь по-возможности, руки на колени положите, глаза лучше закройте!

– Приветствую Вас, Силы, стоящие за Мариной, женщиной сидящей передо мной. Прошу Вас, помочь мне. Не вижу причины, приведшей эту женщину ко мне. Подскажите, что я должен донести до этого человека, чем я могу ему помочь. Зачем Вы привели её ко мне?

– Приветствуем Тебя, Благородный! Мы её к Тебе не приводили, однако, уж если дошла, нагрузи её чем-нибудь, пусть переосмысливает.

– Благодарю за информацию.

– Марина, вы вспомните, пожалуйста, может быть, что-то всё-таки происходило с Вами в недавнем прошлом. Что-то такое, что непосредственно к вашей жизни отношения не имеет, а вот мировоззрение встряхивает. Сусанины переглянулись, девушка заёрзала на стуле, а пальчики её вцепились в коленочки.

– Я не сумасшедшая.

– Да Вы не переживайте, я вижу, что ваше психическое здоровье в норме.

– Мы с мужем видели фавнов в лесу под Владимиром. Видели очень близко, слышали их громкие голоса. Я очень напугалась.

– Ещё бы. И я бы напугался.

– Правда?! Вы мне верите?!

– Конечно.

– Я уже думала, что как-то моё состояние связано с той встречей в лесу. Но как связано?

– Встреча была случайной?

– Нет.

– Поясните. Вы искали в этом лесу что-то?

– Да. Их и искали.

– Зачем?

– Интересно было.

– Что интересного?

– Необычная форма жизни. Редко встречаются такие существа. Хотелось удостовериться, что они действительно водятся в лесах России, как выглядят.

– Женщина… Ваша рассудительность достойна похвалы. А силы Тьмы как выглядят, не хотели бы посмотреть?

– Нет. А при чём же здесь силы Тьмы?

– Ну, мало ли куда Вас затянет любопытство. Я на всякий случай спросил. Любопытство не есть качество мудрых. Вы по потенциалу своему светлый и мудрый человек, но пока потенциал свой не видите, кто Вы и зачем пришли, не помните.

– Куда я пришла, чего не помню?

– На Землю.

– А.

– Энергию свою могучую хорошо бы на дело тратить, а не по лесам растрясать в поисках приключений. Но это моё личное мнение, а Ваша жизнь в Ваших руках, как хотите, так и делайте. Я бы посоветовал Вам йогой заняться. Это поможет управлять состояниями, которые, порой, откуда невесть наваливаются. То, что происходит с Вами, мало связано с любопытным Вашим характером. Я на всякий случай Вас предупредить хочу: не ищите проблем себе дополнительных. Думаю, Ваша жизнь и так будет более, чем Вы можете сейчас себе это предположить, интересной и насыщенной.

– Спасибо.

– Да не за что. То, что происходит с Вами сейчас, связано с перестройками в высоких телах, настолько высоких, что мне недоступно увидеть причину. То, что я могу просмотреть, в достаточном порядке для того, чтобы я мог утверждать: в целом, Вы молодец. Старайтесь не обещать того, что не в Ваших силах, и не лезьте туда, где Вас не ждут.

* * *

Возвращаясь домой, не смотря на неудовлетворённость из-за отсутствия чёткого объяснения причины происходящего, Марина, всё же, чувствовала себя совсем по-другому: более устойчиво и уверено.

– Васечка, какие это высокие тела у меня есть?

– Буддхи.

– Какие?

– Если тебе интересно, я дам тебе книги. Читай и просвещайся.

– Когда?! Работай, учись, будь хорошей женой, любовницей, домохозяйкой, да ещё и просвещайся!

– Захочешь – успеешь.

– Спасибо.

Девушка обиженно запыхтела, шумно и резко выдыхая воздух.

– Не надо дуться. Я тебе всё расскажу, что знаю, но я знаю мало. А сейчас голова занята перевариванием информации.

– Какой информации?

– Полученной от Андрея Тимофеевича.

– Так он же и не сказал толком ничего!

– Просто ты не услышала.

– Не выпендривайся, Васька!

– Прости, милая, дай мне подумать. Меня что-то зацепило здорово.

– Он же сам сказал, что ему недоступна причина, даже денег не взял.

– Информация не вся приходит в словах. Что-то село без слов на ментальное тело. Я должен понять, что это, и систематизировать.

– Дерзай.

* * *

Андрей Тимофеевич размышлял о странном для его обычного ритма жизни стечении обстоятельств. Всегда день воскресный по наплыву посетителей был более насыщенным, чем день рабочий. Обычно приём проводился по записи, которая велась здесь же, в поликлинике его помощником и учеником в одном лице. Сегодня ни помощника, ни записавшихся заранее людей не было до трёх часов дня, но появилась пара молодых ребят, для которых, похоже, и была расчищена таким образом дорога для встречи с ним, с Андреем Тимофеевичем. Однако, информацию о посетителях что-то ни один из эгрегоров, контактирующих с целителем, не торопился предоставлять. Ничего необыкновенно выдающегося, кроме относительной гармоничности и энергетичности, им самим тоже замечено не было. Единственное было для него однозначно ясно: те сферы, где происходили события у сегодняшней посетительницы, нуждаются в незамедлительном освоении. Иначе объяснить такой выдающийся акцент из случайных событий невозможно.

Не теряя времени даром, Андрей Тимофеевич снял лёгкие замшевые туфли, уложил левую ногу подъёмом стопы на бедро правой, привычно и легко водрузил поверх левой ноги правую аналогичным образом, выпрямил спину, расслабился и застыл в положении, называемом ещё падмасана, намереваясь с того же стула, на котором принимал посетителей, впрыгнуть на следующий уровень своего мастерства. Быстрый выход не удался. До перехода количества в качество, видимо, требовались дополнительные вводные условия. В дверь постучали.

– Здравствуйте, Андрей Тимофеевич! К вам можно? Я на три часа была записана.

В кабинете находились живот и грудь посетительницы, её саму ещё видно не было.

– Конечно, входите. Здравствуйте.

Пока в дверной проём протискивалось грандиозное тело, ноги волшебника успели занять более привычное глазу нормального человека положение под столом.

Выслушивая жалобы на здоровье роскошной формами дамы, опытный и в меру альтруистичный, дисциплинированный и уважительный ко всем и ко всему, человек, посвятивший себя делу помощи страдающим и болящим, добросовестно выполняющий своё обещание Высшим в течение пяти лет, понял, что более слушать подобные исповеди, как раньше, он не сможет. Подавив усилием воли напрашивающееся раздражение от неожиданно ставшего скучным процесса, взяв обычное для себя состояние милосердия с оттенком интереса к происходящему, в данном случае, с полнометражной женщиной, Андрей Тимофеевич смиренно принялся за работу, решив, однако, в первую свободную от посетителей и других, пока необходимых, забот минуту подумать, как жить дальше.

* * *

К вечеру воскресного дня состояние Марины было почти обычным, если не считать нового для неё ощущения замкнутого защитного пространства вокруг. Муж ушёл в себя и не торопился возвращаться, телефон молчал – все будто забыли о их существовании, улицы и дома летнего города, утомлённые длительным теплом, экономили силы, сохраняя тишину. Что-то искусственное чувствовалось в безлюдности и неподвижности воскресения, неожиданно оставившего глубокий след в сознании мужской половины четы Сусаниных и спасшего от депрессии женскую. Марина казалась себе тупой и заторможенной. Разумно решив, что носить такое состояние комфортнее, чем утреннее, она решила не вмешиваться в происходящие с ней процессы, насилуя хрупкую психику силой собственной воли. В неестественной для городских условий тишине, сидя в старом продавленном кресле с невостребованной уже два часа книгой в руках, думая медленно, лениво ни о чём и обо всём, девушка неожиданно и чётко почувствовала чьё-то присутствие. Это невидимое, но ясно понимаемое и ощущаемое, было к северу от неё, рядом с молчащим телевизором. Оно не напугало, а наоборот, будто впрыснуло острую струю мгновенной радости и неизведанного ранее оттенка высокого счастья. Это явно засветилось намеренно, дав понять, что оно рядом, заразив мимоходом потоком глубокой и многогранной, вечной и бесконечной, постоянно прибывающей истины. Марина, пронзённая, на миг прозревшая, резко выпрямила спину, вынырнув из объятий умирающего мягкого пристанища пыли и лени, стряхнув оцепенение и заторможенность, поняла, что начинает пробуждаться.

* * *

Виктор Владимирович, испытывая какое-то особенное чувство, похожее на возбуждение от неожиданного успеха, названивал Сусаниным, чтобы сообщить о нашедшихся документах. Ему самому было неудобно перед собой за состояние мальчишки, ожидающего похвалу от взрослых по случаю хорошего поведения в гостях. Возбуждение не унималось, телефон Сусаниных продолжал быть хронически занят.

– Витюша, ты сядь, расслабься, позвонишь попозже.

– Сколько можно болтать!

– Они же не знают, что ты им пытаешься дозвониться. У них свой ритм жизни.

– Какой у них там ритм, когда документов нет!

Лаура вздохнула, решив не настаивать, так как её настоятельные рекомендации мужу расслабиться всегда вызывали дополнительный импульс упрямства в достижении ранее намеченной цели. Виктор Владимирович, попыхтев ещё немного у телефона, вскоре вообще забыл о существовании и Сусаниных, и документов у лесничего. Часов в десять вечера раздался звонок:

– Здравствуйте, Виктор Владимирович! Это Вы?

– Да. Здравствуйте.

– Виктор Владимирович, это Марина. Помните? Вы меня и мужа моего, Василия, до Москвы недавно подвозили.

– Да! Да, Мариночка, помню!

– Я решила на всякий случай вам позвонить, хотя мы завтра собрались идти о потере документов в милицию сообщать.

– Правильно, правильно сделали. Нашлись ваши документы.

– Не может быть! Здорово-то как! А они у Вас?

– Нет. В лесничестве. Нам ваши документы и вещи не отдают. У них там своя бюрократия. Вам придётся ехать за ними.

– Ничего-ничего, это ерунда. Я так рада, что они нашлись!

– А я хотел вам раньше об этом сообщить, но у вас всё телефон был занят.

– Странно. Вообще-то никто не разговаривал.

– Может, трубка плохо лежала?

– Нет. Нормально лежала.

– Чудеса. Хотите, мы вас с собой в следующие выходные возьмём?

– Спасибо. У нас отпуск ещё не закончился. Мы, наверно, сами завтра съездим.

– Как хотите. Если надо будет, обращайтесь.

– Спасибо Вам.

* * *

Сусанины на электричке добрались до города; на дребезжащем, чудом передвигающемся, рейсовом автобусе с вечно и беспричинно злым водителем доехали до села, в котором располагалось местное лесничество. В лесничестве, смущаясь, объяснили, что лесник, который имеет интересующую молодёжь информацию, находится неизвестно где, так как спектр его деятельности очень широк, но, на всякий случай, имеет смысл заглянуть к нему домой. Расположение дома объяснили, адрес, на тот же всякий случай, дали, хотя ни один из домов посёлка табличек с номерами и названиями не выносил. Сусанины по приметам опознали дом лесника и, подумав недолго, вошли в открытую калитку.

Марина постучала в дверь дома и прислушалась. До её ушей, дислоцированных в районе крыльца, отчётливо донёсся топот копыт внутри дома. Василий, расположившийся было недалеко, под яблонькой, удивлённо принял стойку борзой на охоте.

Сутр, прильнувший к окну на втором этаже, узнал парочку насторожившихся любителей экстремального отдыха. Его раздирало озорством желание издать вопль в манере Певца. Пошарив глазами по окружающему пространству, на сколько позволял угол обзора, не увидев посторонних, Сутр разрешил себе акт насильственного воздействия на психику близких к прозрению, полагая, что отчитается за эту экзекуцию, если с него вдруг потребуют объяснение, универсальным мотивом: «Мол, в воспитательных целях».

Набрав в грудь побольше воздуха, для разогрева, на задержке дыхания, пару раз подпрыгнув на месте, топоча костяными стопами по половым доскам, и давясь от смеха, выпустил из себя странный вопль, мало похожий на ночную арию старшего по званию фавна. Потом, подкравшись к окну, стал подглядывать, желая насладиться произведённым впечатлением на гостей, но никого не увидел.

Напрягшийся было при первых доносящихся из дома звуках, Василий, как только Сутр запел дурным голосом свою булькающую хохотом песню, вспылил, будучи уверенный в розыгрыше, исполняемом местным шутником, и сам включился в эту игру. Решив, что неуважение к его персоне, проявленное обитателем дома, даёт ему полное право на подобную выходку, Сусанин, не дожидаясь приглашения, толкнул входную дверь и мягко, крадучись, не создавая шума от шагов, внедрился в дом. Быстро отыскав лестницу на второй этаж, легко взлетел по ступенькам, почти осязая покрасневшее от стыда уха какого-нибудь подростка в своей руке. Оба были объяты хулиганским азартом. От нетерпения Сутр высунул всю верхнюю часть туловища в окно, свесившись с подоконника на улицу, в доме оставалось всё, что ниже пояса.