Харпер вытирался рубашкой.

– Они могут и совсем не явиться, сэр. Шарпу уже приходило в голову, что испанский полк выйдет на сцену, когда работа в Вальделаказа будет выполнена, и никак не мог понять, почему же это на первый взгляд простое задание вызывает у него такое сильное беспокойство. Симмерсон вел себя сдержанно, люди Хогана работали, не покладая рук, французов нигде не было видно. Ну что может произойти?

Шарп подошел к мосту и кивнул Ленноксу:

– Есть что-нибудь новенькое? Шотландец покачал головой:

– Все спокойно. Могу поклясться, сэру Генри не удастся сегодня понюхать пороха.

– А он хотел?

– Еще как! Подозреваю, полковник рассчитывает, что сюда прибудет сам Наполеон.

– Французы где-то недалеко. Я это чувствую. – Шарп повернулся и внимательно посмотрел на дорогу.

– Вы думаете? – Леннокс бросил на него серьезный взгляд. – Мне казалось, только у нас, шотландцев, есть дар предвидения. – Он принялся вместе с Шарпом всматриваться в пустой горизонт. – Может, вы и правы. Однако они опоздали.

Шарп кивнул и прошелся по мосту. Поболтал немного с Ноулзом и Денни, а потом, направляясь к Хогану, стал раздумывать о мрачном настроении, в котором пребывали офицеры Южного Эссекского. Большинство из них были сторонниками Симмерсона – те, кто получили свои звания в ополчении, отношения между ними и офицерами регулярной армии складывались не слишком дружеские. Шарпу нравился Леннокс, нравилось с ним разговаривать, но почти все остальные офицеры считали, что шотландец слишком мягко обращается с солдатами своей роты, которые все больше и больше становятся похожими на стрелков. Лерой был неплохим человеком – американец любил свою страну, но предпочитал помалкивать, как и те немногие, кто не очень доверял военным талантам полковника Симмерсона. Шарп сочувствовал младшим офицерам, которые приобретали опыт в таких тяжелых условиях, и радовался, что, как только мост будет взорван, его стрелки перейдут из Южного Эссекского в какую-нибудь нормальную часть.

Хоган по самую шею забрался в отверстие, проделанное в мосту. Шарп заглянул внутрь и, среди обломков и мусора, разглядел две полукруглые каменные арки.

– Сколько пороха вы намерены туда заложить?

– Весь, что у нас есть! – Капитан был возбужден и счастлив, как человек, получивший наконец возможность заняться любимым делом. – Тут все совсем не просто. Римляне строили надежно. Видите эти плиты? – Хоган показал на арки. – Они обтесаны и подогнаны друг к другу. Если я положу заряд на одну из них, мост от этого может стать только крепче! Заложить порох вниз я, к сожалению, тоже не могу.

– А почему?

– Времени не хватит, Шарп, у меня мало времени. Взрыв должен получиться очень сильным. Если же подложить заряды под арки, удастся, конечно, перепугать рыбу, но не более того. Нет, я собираюсь вывернуть мост наизнанку и перевернуть вверх тормашками. – Он почти не обращал внимания на Шарпа, его голова была занята подсчетами количества пороха и длины запала.

– Наизнанку и вверх тормашками?

– Ну... так сказать. – Хоган почесал грязную щеку. – Я спущусь вот в эту опору, а потом заложу порох так, что взрыв распространится в две стороны. Если мой план сработает, Шарп, мне удастся разрушить сразу две арки.

– А у вас получится?

– Должно! – Хоган радостно ухмыльнулся. – Такой будет трах-тарарах! Уж я вам обещаю!

– Скоро?

– Мы закончим через пару часов. Может быть, раньше. – Хоган выбрался из отверстия и встал рядом с Шарпом. – Давайте принесем порох.

Он повернулся в сторону монастыря, приложил руки ко рту и замер на месте. Прибыли испанцы – впереди трубачи, флаги полощет ветер, пехота в голубых мундирах тащится где-то в конце колонны.

– Ну слава Богу! – объявил Хоган. – Теперь я смогу ночью спать спокойно.

Полк направился к монастырю, прошествовал мимо Южного Эссекского, занимавшегося строевой подготовкой, и продолжал шагать вперед. Шарп предполагал услышать команду, которая остановит испанцев, но приказ так и не прозвучал. Вместо этого трубачи степенно проехали на своих, лошадях по мосту, следом за ними проследовали полковые флаги, затем разодетые офицеры и пехота.

– Что, черт подери, они вытворяют? – возмутился Хоган.

Испанский полк миновал разрушенную часть моста и отверстие, проделанное Хоганом. Инженер принялся размахивать руками.

– Я собираюсь это взорвать! Бах! Бах!

На него никто не обращал внимания. Хоган попытался сказать то же самое по-испански, но людской поток катился мимо, словно инженера просто не существовало на свете. Даже священник и три дамы в белом осторожно прошли по мосту – опасливо поглядывая по сторонам и изо всех сил стараясь не свалиться в пробитое отверстие, – а потом дальше, на южный берег, откуда капитан Леннокс поспешно отвел своих людей, чтобы дать дорогу испанцам. За полком следовал пунцовый Симмерсон, который пытался выяснить, что происходит. Казалось, его вот-вот хватит удар.

Хоган устало покачал головой.

– Если бы на это задание послали только нас с вами, Шарп, сейчас мы уже были бы дома. – Он помахал рукой своим людям, чтобы те принесли бочонки с порохом к проделанному в мосту отверстию. – У меня возникло желание взорвать этот мост с другой стороны.

– Не забывайте, они наши союзники. Хоган вытер пот со лба.

– Как и Симмерсон. – Капитан вернулся к прерванной работе. – Я буду просто счастлив, когда все это закончится.

Прибыли бочонки с порохом, и Шарп ушел, а Хоган принялся закладывать порох на основания арок.

Лейтенант вернулся на южный берег, где его стрелки наблюдали за батальоном Санта-Мария, уходившим по бесконечной дороге к далекому горизонту. Леннокс, сидевший верхом на своей лошади, ухмыльнулся.

– Как вам это нравится, Шарп? – Он помахал рукой в сторону испанцев, уверенно шагавших вперед.

– Что все это значит?

– Они заявили полковнику, что пройти через мост – их долг! Это имеет какое-то отношение к испанской гордости. Мы прибыли сюда первыми, следовательно, они должны продвинуться вперед дальше нас. – Леннокс отсалютовал Симмерсону, который переходил мост. – Знаете, что он намерен сделать?

– Кто? Симмерсон? – Шарп посмотрел вслед полковнику, демонстративно не обращавшему на него внимания.

– Угу. Он собирается провести по мосту весь свой батальон.

– Что?

– Раз испанцы прошли по мосту, значит, и мы должны. – Леннокс рассмеялся. – Он безумен, вот что я вам скажу.

Шарп услышал крики своих стрелков и посмотрел туда, куда они показывали.

– Вы что-нибудь видите?

– Ничего. – Леннокс изо всех сил напрягал глаза.

Вспышка света.

– Вон там!

Шарп взобрался на парапет и принялся искать в своем ранце единственную ценную вещь, которой обладал, – подзорную трубу, сделанную Мэтью Бургом в Лондоне. Он не имел ни малейшего понятия, сколько стоит труба, но подозревал, что уж не меньше тридцати гиней. На футляре из орехового дерева была прикреплена медная пластина с надписью: «С благодарностью от А. У. 23 сентября, 1803». Шарпу не забыть пронзительные голубые глаза человека, вручившего ему подзорную трубу. «Помните, мистер Шарп, глаза офицера гораздо ценнее его сабли!»

Он раскрыл футляр и снял медную крышку, защищавшую линзы. Изображение заплясало; Шарп задержал дыхание, чтобы не дрожали руки, и стал медленно перемещать подзорную трубу. Вон там! Проклятая труба! Ни за что не хочет остановиться, скачет в руках, как безумная.

– Пендлтон!

Юный стрелок примчался на мост и, следуя указаниям Шарпа, вспрыгнул на парапет, а потом присел так, чтобы Шарп мог положить подзорную трубу ему на плечо. Неожиданно у него перед глазами возник горизонт. Он чуть повел трубой вправо – ничего, кроме травы и чахлых кустов. В воздухе над пологим склоном повисло марево.

– Вы что-нибудь видите, сэр?

– А ну сиди смирно, черт тебя подери! Шарп сосредоточил внимание на том месте, где белая пыльная дорога сливалась с небом. И словно актеры, неожиданно появляющиеся из потайной двери на сцене, возникли всадники. Пендлтон вскрикнул, изображение перестало быть четким, но Шарп снова наставил трубу на горизонт. Зеленая форма, с белой поперечной перевязью. Лейтенант сложил трубу и выпрямился.

– Французские стрелки!

Испанские солдаты начали переговариваться, подталкивать друг друга и показывать на вершину холма. Шарп в уме разделил линию пополам, потом еще раз и сосчитал далекие силуэты, сгруппировав их пятерками.

Подъехал Леннокс.

– Человек двести?

– Похоже на то.

Леннокс схватился за рукоять сабли.

– Ну, с таким количеством мы справимся! – В его голосе звучало презрение.

Возникла вторая линия всадников. Шарп снова открыл подзорную трубу и положил ее на плечо Пендлтона. Появление французов получилось весьма эффектным: две линии кавалерии, в каждой по двести человек, медленно направлялись в сторону моста. Шарп видел карабины на плечах солдат, а на крупе каждой лошади – мешок с кормом.

Он снова выпрямился и сказал Пендлтону, что тот может спрыгнуть с парапета.

– Они собираются сражаться, сэр? – Как и Ленноксу, пареньку не терпелось схватиться с французами.

Шарп покачал головой.

– Они не станут подходить близко. Просто хотят на нас посмотреть. Атака им ничего не даст.

Когда Шарп сидел в тюрьме Типпу вместе с Лоуфордом, лейтенант пытался научить его играть в шахматы. Однако ничего у них не вышло. Они постоянно забывали, какой камешек обозначает ту или иную фигуру, а охрана посчитала, что пленники расчертили пол на квадраты, чтобы заняться колдовством. Их избили и заставили стереть клетки доски. Но Шарп запомнил слово «пат».

Сейчас они оказались именно в таком положении. Французы ничего не могли поделать с британской пехотой, а те, в свою очередь, были не в состоянии нанести французам существенный вред. Симмерсон переводил последнюю часть батальона через мост, мимо разозленного Хогана и его снаряжения, но количество солдат, которыми располагали союзники, роли не играло. Кавалерия перемещается слишком быстро, пехоте англичан их не достать. А стоит кавалерии пойти в наступление, их расстреляют в упор, и даже если какая-то часть уцелеет, лошади все равно свернут в сторону перед плотными шеренгами пехоты. Сегодня сражения не будет.

Однако Симмерсон считал иначе. Он радостно взмахнул обнаженной саблей и сказал Ленноксу:

– Они у нас в руках! Сейчас мы им покажем!

– Да, сэр, – мрачно отозвался Леннокс.

– Неужели этот болван не понимает, что они не собираются на нас нападать? – пробормотал себе под нос капитан. – Или он думает, что мы будем бегать за ними по полю, как корова, преследующая лису? Проклятье! Мы же все сделали, Шарп, мост заминирован. Нужен час, не меньше, чтобы вся компания перешла через него назад, на другой берег.

– Леннокс! – Симмерсон был в своей стихии. – Постройте роту на левом фланге! Рота мистера Стеррита будет охранять мост, и, если вы не возражаете, я одолжу у вас мистера Гиббонса, он будет моим адъютантом.

– Моя потеря, ваш выигрыш. – Леннокс улыбнулся Шарпу. – Адъютант! Он думает, что принимает участие в Бленхеймской битве!..[3] А вы что станете делать, Шарп?

– Меня не пригласили. – Шарп ухмыльнулся. – Я понаблюдаю за вашими героическими победами. Желаю хорошо развлечься!

Кавалерия остановилась в полумиле и выстроилась поперек дороги; лошади принялись лениво помахивать неподрезанными хвостами, отбиваясь от назойливых мух. Шарпу было страшно любопытно, что думают французы о зрелище, разворачивающемся у них перед глазами: испанцы неуклюже наступают, выстроившись в неровные шеренги по четыре, – восемьсот солдат, окружая плотным кольцом свои знамена, маршируют навстречу французским всадникам, в то время как на мосту к наступлению готовятся еще восемьсот пехотинцев.

Симмерсон собрал ротных командиров, и Шарп услышал, как он отдает приказы. Южный Эссекский должен выстроиться в шеренги по четыре, как и испанцы, и следовать за ними.

– Джентльмены, мы посмотрим, что станет делать враг, и будем действовать соответственно! Развернуть знамена!

Леннокс подмигнул Шарпу. Два бездарных полка пехоты думают, что могут атаковать всадников, которые, несмотря на то что их всего четыреста, спокойно уйдут от преследования и лишь посмеются над бессмысленными усилиями противника. Какая-то дурацкая комедия!..

Командир французов, по всей вероятности, глазам своим не верил, настолько странным было происходящее. Впрочем, вернувшись к своим, он сможет рассказать весьма забавную историю.

Шарпу было любопытно, как поведет себя Симмерсон, когда наконец сообразит, что французы не собираются нападать. Скорее всего, полковник заявит, что напугал врага и заставил его отступить.

Прапорщики сняли кожаные чехлы со знамен Южного Эссекского и развернули их. Знамена придали полку удивительно бравый вид, и, хотя все это напоминало фарс, Шарп вдруг почувствовал, что в груди у него возникает ощущение необъяснимой силы. Сначала на ветру затрепетало королевское знамя – великолепное полотнище, в центре которого был изображен номер полка. Затем собственный штандарт Южного Эссекского – желтое знамя с крестом и вышитым в верхнем углу британским флагом. Невозможно было видеть эти флаги, освещенные утренним солнцем, и не почувствовать стеснения в груди. Они – полк, даже если на поле битвы останется лишь горстка солдат, а остальные погибнут, полк не прекратит своего существования до тех пор, пока гордо, назло врагу на ветру развевается его флаг. Знамена помогали солдатам ориентироваться в дыму и хаосе битвы, но на самом деле они представляли нечто большее; немало людей отказалось бы сражаться, если бы речь шла только об английском короле, но они до последней капли крови дрались за эти знамена, за честь своего полка, за старые потрепанные флаги, которые и стоили-то всего несколько гиней, – их несли самые молодые прапорщики, охраняемые ветеранами-сержантами с длинными острыми пиками в руках. Шарп знал не меньше десятка солдат, которые несли знамена в битву, заменяя погибших, подхватывали из немеющих рук флаги, хотя им было прекрасно известно, что они становятся мишенью для врага. Честь – вот что самое главное. Флаги Южного Эссекского были ослепительно новыми, а на знамени полка отсутствовали знаки отличия – следы от пуль и шрапнели, – но стоило Шарпу увидеть их, как безумная затея Симмерсона превратилась в дело чести.

Южный Эссекский следовал за своими знаменами туда, где его ждал враг. Фронт британского полка, как и испанского, составлял сто пятьдесят ярдов. Все четыре шеренги ощетинились штыками, офицеры скакали рядом на лошадях или шли в строю с обнаженными саблями.

Испанцы остановились, пройдя четыреста ярдов вверх по дороге, и Симмерсону ничего не оставалось, как последовать их примеру, чтобы выяснить намерения союзников.

Хоган подошел к Шарпу и кивнул в сторону обоих полков.

– Не собираетесь присоединиться к сражению?

– Я думаю, это частная вечеринка. Капитан Стеррит и я охраняем мост.

Стеррит, отличавшийся кротостью нрава, нервно улыбнулся Шарпу и Хогану. Как и полковника Симмерсона, капитана смущал вид этих солдат-ветеранов, в глубине души он боялся, что противник может оказаться таким же жестким и безрассудным, как этот стрелок или инженер.

Хоган вытирал руки куском тряпки, и Шарп спросил, закончил ли он работу.

– Да, дело сделано. Десять бочек с порохом заложены под мост, вставлены запалы, и все замаскировано. Как только наши храбрые солдаты уйдут отсюда к дьяволу, я смогу проверить, сработает эта штука или нет. Ну, что здесь происходит?

Испанцы образовали каре. Хороший батальон мог перестроиться за тридцать секунд; испанцам потребовалось на это в четыре раза больше времени. Каре – самое подходящее построение, если в атаку идет вражеская кавалерия, но французы явно не были идиотами и не собирались нападать на противника, настолько превосходившего их числом, так что маневры испанцев не имели никакого смысла.

Шарп наблюдал за тем, как офицеры и сержанты стараются побыстрее выровнять строй – квадрат у них получился довольно кривой, но они остались довольны результатом. Шарп вспомнил про трех женщин. Среди испанцев их не было, и, оглядевшись по сторонам, он заметил, что они образовали на берегу реки довольно живописную группу. Одна женщина перехватила взгляд лейтенанта и помахала ему рукой в перчатке.

– Нам еще повезло, что у французов нет пушек. Хоган поднял брови.

– А я и забыл про этот слух. Здесь было бы даже слишком жарко.

Для пехоты нет ничего хуже, чем воевать против артиллерии в сочетании с кавалерией. Пехота, построенная в каре, может не опасаться атак конницы; всадники скачут вдоль рядов, но не в силах причинить врагу никакого вреда. Однако стоит появиться артиллерии, как каре превращается в гибельную ловушку. Шрапнель моментально проделает страшные бреши в рядах пехотинцев, а кавалерия ринется в образовавшееся свободное пространство – судьба такой битвы будет быстро решена. Шарп посмотрел вдаль – артиллерии не видно.

Симмерсон наблюдал за тем, как испанцы строятся в каре. Он был явно озадачен. Сэр Генри, похоже, считал, что если он не в состоянии атаковать французов, то французы должны обязательно напасть на него. А тут наступила какая-то необъяснимая пауза. Испанцы построились несколько правее дороги; Симмерсон отдал приказ, и Южный Эссекский с великолепной точностью продемонстрировал, слева от дороги, как должен батальон перестраиваться из шеренг в каре. Шарп видел, что французские кавалеристы насмешливо захлопали в ладоши.

Теперь образовалось два каре, причем испанское находилось ближе к французам, однако кавалеристы по-прежнему не двигались с места. Прошло некоторое время. Солнце поднималось все выше и выше, воздух над полем плавился от жары, лошади французов опустили головы и начали пощипывать траву. Капитан Стеррит, охранявший со своей ротой мост, жалобно спросил:

– Почему они не атакуют?

– А вы бы стали? – спросил Шарп. Стеррит смутился. И Шарп прекрасно понимал почему. Симмерсон выглядел ужасно глупо, он двинулся вперед с обнаженной саблей и развернутыми знаменами, а противник явно не собирался сражаться. Теперь его солдаты, как выброшенный на берег кит, заняли бессмысленную оборонительную позицию. При таком построении было совершенно невозможно выйти на марш; первый ряд мог двинуться вперед, но шеренгам, образующим боковые стороны, необходимо развернуться – вот тут-то противник и бросится в атаку. Симмерсон хотел выступить вперед, однако боялся, что ему не удастся сохранить стройность рядов. Конечно, он мог снова перестроить батальон в шеренги, но тогда зачем было каре? Поэтому он остался стоять на месте, а французы с любопытством наблюдали за ним, не понимая, чем вызвано столь странное поведение неприятеля.

– Кто-то должен принять решение! – недоуменно хмурился капитан Стеррит.

Не такой он представлял себе войну! Победа и слава, а не унижение, вроде этого.

– Кое-кто и принял решение. – Хоган кивком показал на Южный Эссекский.

От каре отделился отряд всадников и поскакал галопом в сторону моста.

– Лейтенант Гиббонс. – Стеррит поднял руку, приветствуя племянника полковника, остановившего свою лошадь на полном скаку.

Лицо лейтенанта, который отлично понимал серьезность момента, было суровым. Не слезая с лошади, он посмотрел на Шарпа сверху вниз.

– Вас требует к себе полковник.

– Зачем?

– Полковник вас требует. Немедленно! – Гиббонс казался удивленным.

Хоган кашлянул, привлекая к себе внимание.

– Лейтенант Шарп находится у меня в подчинении, – вмешался он. – Зачем он понадобился полковнику?

– Нам необходим отвлекающий маневр. – Гиббонс показал рукой в сторону неподвижных шеренг французов. – Чтобы заставить французов вступить в бой.

– И как далеко от каре я должен отвести своих людей? – Шарп говорил спокойно, с непривычной мягкостью в голосе.

Гиббонс пожал плечами:

– Чтобы кавалерия бросилась в атаку. Поторопитесь!

– Я не сдвинусь с места. Это безумие!

– Прошу прощения, я не понял. – Гиббонс изумленно уставился на Шарпа.

– Я не поведу своих людей на верную смерть. Если мы удалимся более чем на пятьдесят ярдов от каре, французы затопчут нас, как зайцев. Вы что, не знаете – маленьким отрядам не под силу сражаться с кавалерией.

– Так вы идете, Шарп? – Слова Гиббонса звучали так, словно это был ультиматум.

– Нет.

Лейтенант повернулся к Хогану:

– Сэр? Вы отдадите приказ лейтенанту Шарпу?

– Послушайте, дружище. – Шарп заметил, как резко усилился ирландский акцент Хогана. – Передайте полковнику, что чем быстрее он вернет батальон обратно на эту сторону реки, тем быстрее я смогу проделать в мосту дыру, и мы все вернемся домой. Нет, я не отдам приказ лейтенанту Шарпу совершить самоубийство. До свидания, сэр.

Гиббонс резко развернул лошадь, вонзил ей в бока шпоры, крикнул что-то неразборчивое Шарпу и Хогану и, подняв клубы пыли, ускакал галопом в сторону бесполезного каре Южного Эссекского полка. Стеррит, лицо которого побелело, повернулся к ним.

– Вы не имеете права отказываться от выполнения приказов!

Тут терпение Хогана лопнуло. Шарпу никогда не приходилось видеть, чтобы маленький ирландец терял самообладание, но на сей раз Хоган разозлился по-настоящему.

– Вы что, ни черта не понимаете? Неужели вам не ясно, что предлагалось Шарпу? Да стрелков бы порубили, как капусту! Господи! О чем только этот человек думает?!

Стеррита смутила вспышка ярости со стороны Хогана. Он попытался успокоить инженера:

– Но ведь надо же кому-то что-то предпринять.

– Вы совершенно правы. Южному Эссекскому следует вернуться сюда и перестать тратить время попусту.

Кто-то из солдат роты Стеррита фыркнул. Шарп почувствовал, что тоже теряет терпение. Сейчас ему было неважно, кто командует этими людьми.

– Молчать!

Воцарилось неловкое молчание. Его нарушал лишь смех трех испанок.

– Мы можем начать с них. – Хоган повернулся к женщинам и что-то крикнул по-испански.

Они посмотрели на него, переглянулись, но он повторил свое требование. Женщины неохотно подчинились и, не слезал с лошадей, проехали мимо стрелков и офицеров обратно на северный берег.

– Теперь, по крайней мере, хотя бы трое перешли этот чертов мост. – Хоган бросил взгляд на небо. – Наверное, уже перевалило за полдень.

Французам, должно быть, необычное представление тоже наскучило. Шарп услышал звук трубы, кавалерия построилась в четыре эскадрона. Они все еще стояли лицом к мосту; передний эскадрон находился примерно в трехстах ярдах за каре испанцев. Вместо того чтобы выстраиваться в две длинные шеренги, французы четко встали в ряды по десять, их командир насмешливо отсалютовал испанскому и английскому каре саблей и отдал приказ. Лошади перешли на рысь, по дуге поскакали в сторону испанцев, затем развернулись и помчались прочь, на восток, в сторону холмов, где должны были воссоединиться с армией маршала Виктора, дожидавшейся наступления Уэлсли.

Катастрофа разразилась в тот момент, когда французы находились в ближайшей точке от полка Санта-Мария. От разочарования или из гордости полковник испанцев приказал открыть огонь. И мушкеты начали стрелять – но пули, естественно, не достигали цели. Оптимальная эффективность мушкетного огня – пятьдесят ярдов; на расстоянии двухсот ярдов, отделявших испанцев от французов, стрельба из мушкета – пустая трата сил. Шарп увидел, что у французов упало лишь две лошади.

– О Господи! – громко проговорил он. Все остальное легко просчитывалось. Испанцы произвели залп, теперь им потребуется по меньшей мере двадцать секунд, чтобы перезарядить оружие. За это время лошадь может покрыть огромное расстояние.

Французский полковник не колебался ни секунды. Он отдал приказ, снова запела труба, и с удивительной четкостью французы развернулись – теперь они выстроились в десять рядов, по сорок всадников в каждом. Первые две шеренги, с саблями наголо, помчались вперед, остальные рысью двинулись за ними. Французам по-прежнему не было особого резона вступать в сражение. Пехотное каре, даже с разряженными мушкетами, слишком серьезный противник для кавалерии. Солдатам нужно лишь сохранить строй и выставить вперед штыки – лошади свернут в сторону и поскачут вдоль шеренг, попадая под огонь заряженных мушкетов с другой стороны каре.

Шарп пробежал несколько шагов. Он вдруг понял, что сейчас произойдет. Испанские солдаты испугались и дрогнули. Они только что сделали оглушительный залп, однако враг стремительно мчался прямо на них, сквозь клубы мушкетного дыма, оскалив зубы, неслись вперед лошади, с громкими воплями, размахивая саблями, привстали на стременах всадники.

Как бусины с лопнувшего ожерелья, испанцы разбежались в разные стороны. Французы бросили вперед еще две шеренги кавалеристов, когда первая врезалась в массу поддавшихся панике испанцев. Опускались и взлетали в воздух сабли, окрашенные кровью. Всадники буквально прорубали себе дорогу в каре, лошади с трудом пробирались сквозь массу вопящих от ужаса людей. Третья шеренга французов перестроилась и помчалась вдогонку за испанцами, которые побежали, пытаясь спастись. Побросав мушкеты, они устремились в сторону Южного Эссекского.

Французы перемешались с ними, теперь они скакали среди бегущих людей, убивая испанцев, потерявших от ужаса разум. Изготовились к атаке и новые, свежие ряды конницы. Клинки французов неумолимо крушили врага. Группы испанских солдат выскакивали из мясорубки; бросая знамена, они искали спасения у британского каре. Южный Эссекский не видел всего, что произошло, в клубах пыли солдаты смогли разглядеть лишь приближающихся испанцев и отдельных французских всадников.

– Огонь! – забыв обо всем, повторял Шарп. – Огонь, проклятый идиот!

У Симмерсона был только один шанс на спасение. Он должен был расстрелять испанцев, в противном случае беглецы расстроят ряды его собственного каре, а вслед за ними туда проникнет французская конница.

Полковник не сделал ничего. Со стоном Шарп наблюдал за тем, как испанцы добрались до рядов англичан в красных мундирах и, отталкивая штыки, стали проникать внутрь. Южный Эссекский расступился, пропуская обезумевших людей, но в этот момент первый француз уже подскакал к позиции англичан, взмахнул саблей, и в следующий миг мушкетная пуля выбила его из седла. Шарп видел, как от многочисленных ран покачнулась лошадь и рухнула на бок, сбив с ног сразу нескольких пехотинцев. Тут, нанося саблей удары направо и налево, в образовавшуюся брешь нырнул другой всадник, его постигла та же участь. Однако все было кончено. Французы прорвались, каре перестало существовать, англичане смешались с испанцами и побежали. На этот раз бежать можно было только в одном направлении. К мосту. Шарп повернулся к Стерриту.

– Отведите свою роту с дороги!

– Что?

– Быстрей! Не теряйте времени! Если рота останется на мосту, ее сметут беглецы.

Стеррит сидел на своей лошади и бессмысленно таращился на Шарпа, потрясенный развернувшейся у него перед глазами трагедией.

Шарп повернулся к солдатам:

– Сюда! Быстро!

Харпер конечно же оказался на месте. Вот человек, на которого всегда можно было положиться!.. Шарп побежал первым, солдаты последовали за ним, а сержант следил за тем, чтобы приказ был исполнен. В сторону от дороги и вниз, к берегу реки.

Шарп увидел рядом с собой Хогана.

– Вернитесь, сэр!

– Я пойду с вами!

– Нет, вам нельзя. Кто тогда взорвет мост? Хоган повиновался. Не обращая внимания на хаос, царивший справа, Шарп бежал вниз по берегу, считая шаги. Через шестьдесят шагов он решил, что этого достаточно. Стеррит исчез. Шарп повернулся к солдатам.

– Стоять! В три шеренги!

Его стрелки уже заняли позицию, им не требовалось никаких приказов. У себя за спиной Шарп слышал крики, отдельные мушкетные выстрелы, но все заглушал грохот копыт и свист сабель.

Он не оглянулся. Солдаты из Южного Эссекского смотрели мимо него.

– Смотреть на меня!

Они перевели на него глаза.

– Вам не грозит опасность. Только делайте то, что я скажу. Сержант!

– Сэр!

– Проверь кремни.

Харпер хмыкнул. Людей из роты Стеррита следовало успокоить, заставить думать о чем-нибудь знакомом, и огромный ирландец прошел по рядам, вынуждая солдат оторвать глаза от страшного зрелища и осмотреть свои мушкеты. Один из пехотинцев, белый от страха, поднял глаза на могучего сержанта.

– Что с нами будет?

– Что будет? Ты наконец сможешь отработать свои деньги, парень. В бою. – Харпер проверил кремень в замке мушкета. – Болтается, как сиськи у бабы, приятель, подтяни-ка его!

Сержант окинул взглядом ряды солдат и рассмеялся. Шарп сумел спасти восемьдесят мушкетов и тридцать штуцеров. Теперь французам, да благословит их Господь, придется сражаться по-настоящему.