Глава 10

Уверенность, что она не одна, нарушила легкое нервное забытье, в которое впала Фелина под утро. Голоса говорящих, отдаваемые приказания. Что же происходило?

Осторожно подняла она голову и, прищурясь, огляделась в сумерках зимнего утра, пробивавшихся сквозь обрамленные свинцом окна.

Сценка весьма домашнего характера открылась ей за наполовину сдвинутой занавеской. В одной открытой льняной рубашке и в узких штанах сидел Филипп Вернон, которого брил камердинер Антуан.

Вынужденный неподвижно сидеть маркиз изучал какую-то запись, держа ее в правой руке, и отдавал приказания человеку, разглядеть лицо которого Фелина со своего места не могла.

– Я верю, что ты выберешь лишь лучшие материи и вдумчиво отнесешься к их цвету. Позаботься, чтобы сюда сегодня же пришли скорняк и ювелир. Поняла?

– Да, мсье. Как только я одену мадам, я отправлюсь впуть.

Ответивший голос Иветты разрешил еще одну загадку.

Движение Фелины не укрылось от внимания Филиппа, растиравшего лицо полотенцем. Он подошел к постели и послал ей нежную улыбку, на которую она против воли инстинктивно ответила, прежде чем сумела укрыться за привычной стеной гордости и недоверия.

– Извините, что помешал, – сказал он тоном галантного мужа, – но покои так малы, что не позволяют хранить друг от друга тайны. Между тем я полагаю, что действовал в ваших интересах, приказав Иветте привести ваш гардероб в соответствие с новыми потребностями. А сейчас я ухожу, чтобы вы смогли без помех одеться.

Прежде чем Фелина успела ответить, он исчез вместе с Антуаном, и Иветта приступила к делу с тем же усердием, какое молодая женщина успела оценить в ней вечером.

Ее болтовня не оставляла места для смущения. Ни намеком не коснулась она вчерашнего переселения госпожи в покои маркиза. Зато, к изумлению Фелины, ей были известны мельчайшие подробности вчерашнего банкета.

В отличие от мадам Берты, которая не забывала во время утреннего туалета о советах, предостережениях и духовных сентенциях, Иветта развлекала маркизу де Анделис красочным и подробным описанием припадка ярости, случившегося с Терезой д'Ароне перед вечерним праздником, как только та узнала о приезде маркизы.

– Она швырнула хрустальный сосуд с драгоценной египетской помадой в окно, – злорадно хихикнула камеристка, – и не только разбила стеклянный образ святой Женевьевы, но чуть не попала в голову посланника его святейшества папы, выходившего в тот момент из Лувра и направлявшегося к своему экипажу. Говорят, сосуд пролетел совсем рядом и раскололся на куски о каменные плиты. Звук напугал лошадей, а монах, сопровождавший посланника, упал посреди двора на колени и помолился о спасении своей души. Короче, все выглядело очень забавным!

Довольная Фелина ухмыльнулась, хотя и не стала комментировать рассказ.

Пока прекрасная Тереза переживает приступы ярости в отсутствие своего поклонника, не много шансов на то, что Анделис устанет от ее очаровательного пребывания. Даже если Иветта станет так настойчиво засовывать маркизу в узкий корсет, изо всех сил затягивая шнурки до предела. Кроме корсета было еще темно-красное закрытое бархатное платье, позволявшее переносить холод зимнего дня. Узкое, в складках, кружевное жабо вынуждало маркизу высоко держать подбородок, а три теплые нижние юбки растягивали широкую верхнюю.

Если в спальне утром было приятное тепло, то коридоры Лувра, как обнаружила Фелина еще вчера, оказались длинными, запутанными, холодными, пронизанными сквозняками.

Ей показалось, что она меньше мерзла в Сюрвилье босиком и в тонких полотняных юбках. Во всяком случае работа не оставляла ей тогда времени для размышления о таких пустяках, призналась она сама себе, скорчив смешную гримасу.

Иветта тем временем закрепила шнур с жемчужинами на высокой прическе и, довольная, положила руки на округлые бока. Это платье тоже было слишком простеньким для придворных требований, но именно потому подчеркивало красоту юной дамы.

Ничто не отвлекало внимания от золотистого отлива волос, слегка припухлых подкрашенных губ и глаз, излучавших серебро. Красный цвет оттенял алебастровую белизну безукоризненной кожи и придавал худощавой фигуре хрупкость, не скрывая при том женских округлостей.

– Великолепно! – произнесла Иветта и получила неожиданную поддержку.

– Действительно. Твоя красота заменяет солнце в этот мрачный день, дочь моя. Надеюсь, ты хорошо отдохнула?– сказал вошедший Амори де Брюн.

Фелина ответила на его улыбку.

– Благодарю за вопрос, отец! Полагаю, что и вы тоже. Вы сегодня прекрасно выглядите!

Благородный темно-синий жилет с короткой, подбитой мехом накидкой в самом деле имел мало общего со скромной и практичной одеждой, какую обычно предпочитал де Брюн. Привычная палка, на сей раз из черного эбонитового дерева с набалдашником из слоновой кости, дополняла внешний вид старика и придавала ему особую респектабельность.

– Думаю, что ты не захочешь пропустить утреннюю аудиенцию. Нашему королю приписывают особую мудрость при разрешении споров между его подданными и при решении казалось бы неразрешимых проблем. И если ты не утомишься, сопровождая старика...

Вложив свои руки в протянутые его, Фелина одарила Амори взглядом, в котором поместилось все ее жаждущее любви сердце, хотя и не подозревала об этом сама.

– Я благодарна вам за все, что имею и чем я стала. А вы уверены, что ваше здоровье не пострадает от поездки? У вас ничего не болит?

Де Брюн нежно поцеловал ее в лоб.

– Рядом с тобой даже тяжелые приступы подагры немного легче переносить. Не беспокойся обо мне.

Фелина подозревала, что он не совсем правдиво говорил о своих страданиях, но скрыла свое сочувствие. Она знала, как не любил он проявлений жалости. Она проследит за тем, чтобы граф не перенапрягался. Мужчина, которого она полюбила как отца, больше, чем когда-то собственного, заслуживал всяческой заботы.

Через какое-то время Иветта задумчиво поглядела вслед двум разным людям, направившимся в большой приемный зал дворца.

Даже в ее сердце, давно отвыкшем в стенах Лувра верить в чудеса и в человечность, пробудились теплые чувства. Наверное, что-то содержалось в протестантизме, если отец и дочь обладали таким запасом взаимной любви и взаимного понимания.

– Послушайте, Анделис, откуда взялось это маленькое чудо? Неужели новая звезда, найденная нашим галантным королем в провинции? И как ему удается все время привлекать к себе прекраснейших из прекрасных? Заметили, с каким вниманием она следит за ним? И какого цвета у нее глаза, не пропускающие ни одного движения Его Великолепия?

Со странным выражением на лице выслушал маркиз де Анделис похвальные слова своего спутника. Луи де Колиньи был не только старым другом, но и серьезным соперником в деле завоевания новых фавориток избалованного двора. То, что предполагаемой жертвой его опытного взгляда стала именно Фелина, очень раздражало маркиза.

Поэтому на вопрос графа, только утром вернувшегося в столицу после посещения своего имения, ответил сухо:

– Серые. Да, серые, дружище. Должен, кстати, сообщить вам, что говорили вы о Мов Вернон, драгоценной маркизе де Анделис.

– Ничего себе! Разве вы не утверждали, что она болеет и не в состоянии появиться при дворе? Признаюсь, я редко видел столь привлекательных больных!

Граф отступил назад, и ехидная усмешка смягчила черты покрытого шрамами, но симпатичного лица.

– Уж не признак ли это ревности, дружище?

Понимая, что едва не сделался смешным, Филипп Вернон попытался сохранить спокойствие.

– Не говорите чепухи. Она поправилась. Долгое солнечное лето восстановило ее здоровье. За такое чудо мы должны неустанно благодарить Господа.

– Аминь!

Ядовитая реплика друга подчеркнула всю банальность последней фразы. Анделис воздержался от продолжения беседы. Он тоже не мог оторвать взгляд от темно-красной фигурки, ставшей вместе с другими придворными свидетельницей утреннего приема в большом зале. Амори де Брюн стоял рядом с ней. Замечание Фелины заставило его ухмыльнуться. Их взаимная симпатия была видна всем присутствующим. Нежная забота, с которой молодая женщина поддерживала больного кавалера, не оставляла в этом никаких сомнений.

– Интересно, сколько времени понадобится вам, чтобы представить меня этому ангелу? В конце концов, вам может понадобиться помощь друга. Я не думаю, что мадам д'Ароне будет в восторге от такой привлекательной конкурентки, – напомнил о себе Колиньи со свойственным ему цинизмом.

Маркиз прошипел без тени юмора:

– А где вы окажете помощь? У прекрасной Терезы или в тех покоях, которые будут для вас так же закрыты, как и апартаменты короля?

Луи де Колиньи покровительственно похлопал его по плечу.

– Почему бы не предоставить выбор самим дамам?

Пока Филипп обдумывал решительный и резкий ответ, от его внимания ускользнуло, что и король заметил псевдосупругу маркиза. Услышав перешептывание, он с изумлением обнаружил подошедшую к нему вместе с отцом маркизу де Анделис. Два скромно одетых мужчины отодвинулись в сторону и почтительно склонились перед благородной дамой.

– Так как вы до сих пор жили, к сожалению, замкнуто в имении своего супруга, мадам, вы, пожалуй, самая подходящая личность, способная помочь мне советом при разборе того сложного дела, с которым обратились эти два господина! – сказал Фелине король.

Филипп Вернон знал, что в подобных случаях имел место лишь галантный жест властителя, охотно предоставлявшего фавориткам или тем, кто мог ими стать, видимость какого-то влияния. Ни одна дама не осмелилась бы подвергать сомнению справедливость королевского решения, тем более высказывать собственные суждения.

Но откуда, черт возьми, должно быть известно неопытной в придворной жизни молодой женщине, как ей на это реагировать?

Опасаясь крупных неприятностей, он сделал шаг вперед, но Колиньи предостерегающе удержал друга за рукав.

– Осторожно, дорогой! Короли весьма чувствительны к нарушению их прав на амбицию. Да и ваша миниатюрная супруга не кажется беспомощной жертвой в когтях чудовища.

Хотя Филипп посчитал такое сравнение безвкусным, доля правды в словах, разумеется, содержалась. Грудь его напряглась от с трудом сдержанного глубокого вздоха.

– Как он мог привести ее на эту аудиенцию? – пробормотал он скорее для себя, чем для стоявшего по соседству.

– Де Брюн? – уточнил граф. – Старый лис поседел, но малышка очаровательна. Вам повезло получить, женившись, такое сокровище.

Филипп пропустил мимо ушей нотку зависти, он старался разобраться в деле, для которого Генрих Наваррский якобы попросил помощи Фелины.

То, что просителями являлись простолюдины, было видно по их позам и одежде. Им никогда прежде не доводилось удостаиваться внимания короля. Либо ходатаем за них был дворянин, либо одному из них каким-то иным способом удалось разжечь любопытство короля.

Фелина испугалась, оказавшись в центре внимания, но, собрав все свои силы, сохранила внешнее спокойствие. Только розовый налет на щеках указывал на затрудненность дыхания и неравномерность биения сердца.

Король снова обратился к двум мужчинам.

– Если я вас правильно понял, речь идет об участке земли, который вы, мастер Англе, требуете себе. Господин Клерон между тем обосновывает свое право на эти два акра в связи с приданым жены. Так как бедняжка умерла при родах, и ее отца тоже нет уже в живых, слово свидетельствует против слова. У вас нет доказательства, что тесть Клерона официально продал вам участок, и слово крестьянина свидетельствует против вашего слова. Вы оба требуете справедливости. Трудный случай. Что бы вы мне посоветовали, дорогая?

Фелина не торопилась. Она испытующе посмотрела на обоих мужчин. Мастер Англе, чьи узкие губы и глубоко посаженные маленькие глазки не очень соответствовали внушительному животу, напомнил ей жирную крысу, с наслаждением ждущую подходящего момента для нападения на беззащитную жертву.

Смущенный Клерон, напротив, почти ничего не замечал вокруг. Черты его изможденного лица говорили о заботах, голоде и нужде. Хотя костюм его был безупречно чист, ее опытный взгляд заметил потертость материи в некоторых местах, связанную с большим количеством перетасканного угля. Свободный крестьянин, чье скромное благосостояние не выдержало периода войны, и для которого мир настал слишком поздно.

Генрих Наваррский удивленно разглядывал тонкие морщинки раздумья на челе маркизы де Анделис. Затем она решительно направила сверкающие серебристые глаза на короля и подняла подбородок жестом, неприятно напомнившим ему прежние споры с Амори де Брюном. Дочь своего отца, без всякого сомнения.

– Если Ваше Величество позволит, я бы задала мужчинам вопрос, что они будут делать с землей, – сказала она тихим, но твердым голосом.

Уверенный в себе и в своей победе мастер Англе проделал движение, изображавшее поклон красивой благородной даме.

– Спор касается участка земли на краю села, госпожа маркиза. Между церковью, выгоном и дорогой на Блуа. Было бы неразумно и впредь выращивать там свеклу! Я построю на участке гостиницу для путешественников. В наших краях до ближайшей гостиницы целый день пути.

– Неплохой план, – кивнула Фелина.

Клерон вмешался с мужеством отчаяния.

– Извините, госпожа! Это последний, оставшийся у меня участок. Если я потеряю эти акры, нас ждет голодная смерть!

– Сколько у тебя детей?

К удивлению всех придворных, Фелина продолжала опрос.

– Пять, благородная госпожа! Младшему два года, старшему двенадцать лет.

Услышав такой ответ, юная дама легко представила себе нищету семьи. На ее губах чуть заметно мелькнула улыбка, когда она обратилась к королю.

– Процветающая гостиница даст работу многим жителям села. Поэтому план мастера Англе следует поддержать, Ваше Величество. Вот только способ осуществления плана не совсем христианский. Поскольку ни у кого из двоих нет доказательств своей правоты, я предлагаю компромисс. Мастер Англе пусть строит гостиницу, а Клерон пусть владеет участком. Гостиница рядом с дорогой на Блуа даст огромную прибыль, поэтому Англе должен ежегодно платить Клерону за аренду земли. Арендная плата станет достаточным доходом для Клерона и его семьи. Еще я предлагаю обязать Англе предоставлять детям Клерона работу в гостинице за приличное вознаграждение по достижении ими соответствующего возраста.

Темные удивленные глаза короля задумчиво глянули в серебристые глаза маркизы де Анделис. Так настойчиво, что на ее щеках появился легкий румянец. Тем не менее она выдержала его взгляд, не опуская век. Весь двор стал свидетелем того, как Генрих опустил голову и взял руку Мов Вернон для поцелуя.

– И красивая, и мудрая, – с уважением произнес он, снова выпрямившись. – Вы ужасный упрямец, де Брюн, но разум вашей дочери делает вам честь как воспитателю.

Потом он обратился к просителям.

– Вы слышали предложение маркизы. Этот приговор будет закреплен королевским указом, чтобы в дальнейшем исключить всякие споры. Клерон, кошелек из королевской шкатулки позволит вам избежать голода до тех пор, пока мастер Англе внесет первую арендную плату.

Король подозвал секретаря и отдал дальнейшее распоряжение.

– Идите за этим человеком, он сделает все необходимое.

Падение к ее ногам сняло с Фелины напряжение. Клерон ухватил подол ее одежды и благоговейно поцеловал его.

– Всю жизнь я буду поминать вас в каждой молитве. Вы спасли моих детей.

– Спасибо, – прошептала Фелина, понимая, как важно, чтобы за нее молились другие.

Разве не была она авантюристкой, занимавшей место, ей не принадлежавшее?

Правда, до чего же легко оказывать помощь и делать добро, находясь на нужном месте и обладая необходимым авторитетом. У нее нет оснований опасаться даже ядовитого взгляда мастера Англе, явно ожидавшего от этой аудиенции совсем иного решения по своему делу. Ведь он не отважится оспаривать письменный указ Генриха Наваррского, хотя плата за аренду, которую ему присудили, значительно уменьшит его будущие доходы.

Прошло немало времени, прежде чем внимание присутствующих переключилось на другие вещи, и Филиппу Вернону удалось подойти к супруге, внезапно попавшей в тесный кружок возле короля.

Амори де Брюн, стоявший рядом с ней, охотно уступил Филиппу место. Он единственный догадывался о вызванном Фелиной смятении, скрытом за галантной внешностью уверенного в себе зятя.

– Поздравляю, мадам, – обратился к ней Вернон с насмешкой и одновременно с невольным уважением. – Вы блестяще выпутались из авантюры и заставили меня очень удивиться.

Фелина, нервничая, схватилась за темно-красное платье, а серебристый оттенок ее глаз сменился стальным. Как ни хотела она вызвать в нем чувство удивления и уважения, замечание его скорее говорило об обратном. Она не терпела высокомерных насмешек, иного же в его тоне не заметила.

Мгновенно исчезло воспоминание о тепле и дружелюбии, с которыми он приветствовал ее утром.

– Не следует нормальный человеческий разум считать особой добродетелью. Или вас, мсье, до сих пор окружали дамы, таковым не обладавшие? – едко заметила Фелина.

Раскатистый смех короля, услыхавшего, к ее ужасу, мимолетный обмен колкостями, вызвал у нее шок. И Филиппу Вернону стоило больших усилий сохранить хорошую мину при таком дружеском ударе, нанесенном ему королем.

– Где красота сочетается с умом, дорогой мой Филипп, мы, мужчины, имеем бледный вид. Проявите к нам снисхождение, мадам, и простите супругу его ошибки, сделанные, наверняка, из-за вынужденного временного расставания с вами. Даю голову на отсечение, что впредь вам не придется сомневаться в его верности.

Взор короля с нескрываемым удовольствием скользнул по соблазнительным округлостям маркизы, после чего он повернулся к Максимилиану Бетюну и вместе с ним покинул приемный зал.

– Разве я не советовал вам держать язык за зубами? Воспитанной благородной даме не подобает оскорблять вслух своего супруга такими намеками, – сердито сказал Филипп.

Фелина мелодично рассмеялась. Удержаться она не могла. Слишком все было забавно. Чего он о себе воображает?

Наконец она успокоилась и внимательно поглядела на него.

– А подобает ли воспитанному благородному кавалеру сажать жену за один стол с любовницей?

– Мадам!

– Мсье!

– Вы хотите в присутствии всего двора устроить семейную разборку, дети мои?

Насмешливое замечание Амори де Брюна заставило Филиппа вновь овладеть собой. Он принудил себя улыбнуться супруге, которая ответила тем же. Ее зубки сверкнули между полуоткрытыми влажными накрашенными губами, а из-под полуопущенных ресниц вырвались искорки злорадства.

Но вместо того, чтобы разгневаться, он, к своему огорчению, ощутил желание поцеловать эти соблазнительные губы. Он хорошо помнил впечатление от их мягкости и податливости, от всего тела Фелины, таявшего в его объятиях.

Какую же власть над ним имела маленькая ведьма?

– Нет, отец. Мне не кажется приличным быть требовательнее короля. Если он одобрил необычное поведение маркизы де Анделис, я должен сделать то же самое. Пойдем, красавица, и пусть король убедится в гармоничности нашего брака.

Фелина молча позволила увести себя в круг придворных. Ей было неясно, что означало его последнее замечание. Поймав на себе взгляд супруга, она попыталась убедить себя в том, что напряжение в ее теле связано с волнениями, пережитыми ранее.

Только там, где ее ладонь лежала на его предплечье, а ее тонкие пальцы улавливали силу его мышц, в нее проникал огонь.

Платье оказалось слишком жарким даже для зимнего дня в Лувре. Не плохо бы расстегнуть хоть на минуту тесное жабо. Какая глупая мода – стеснять дыхание кружевными складками!

Облегченно вздохнув, она объяснила все неудобства украшениями, которые Иветта нацепила утром на ее платье. Ведь не могло же одно прикосновение маркиза так повлиять на нее!

Или могло?

Глава 11

Предпочтение Габриэллой д'Эстре, прекрасной герцогиней де Бофор, для своих молитв именно церкви Сен-Жермен-л'Оксерруа раздражало большинство находившихся при дворе гугенотов.

Звон колоколов этой церкви, расположенной напротив дворца, послужил сигналом для нападения на приверженцев протестантизма 24 августа 1572 года. Избиения, получившего в народе название Варфоломеевская ночь.

Означало ли это отсутствие у герцогини дипломатического такта или сознательную провокацию с ее стороны, определить было трудно. В сопровождении придворных дам-католичек она регулярно посещала сей храм для молитв.

Сегодня среди дам находилась и элегантная Тереза д'Ароне, обычно не отличавшаяся особым благочестием, Склонив голову над сложенными на груди руками, спрятанными из-за декабрьского мороза в мягкие кожаные испанские перчатки, она без помех предалась своим размышлениям.

Гневные мысли касались исключительно Филиппа Вернона и его жены. После возвращения его осенью ко двору она обнаружила, что он желал ее уже не так страстно, как прежде. Но ей и во сне бы не привиделось, что это связано с его якобы очень больной супругой, непонятным образом снова выздоровевшей.

Разве не сообщали ей все шпионы о том, что Мов Вернон почти не покидала своих покоев и с каждым часом больше и больше угасала от чахотки. Разве не посоветовал ей по-дружески сам король склонить маркиза к новому законному браку?

А теперь и ее могущественный покровитель переметнулся к ее врагу. Врагу? Трудно было использовать такое сильное слово для обозначения по-девичьи юной женщины. Наивность, с которой она восторженно смотрела на супруга и держалась вблизи отца, вызывала у нормальных людей скорее скуку, чем ненависть.

Впрочем, суть составляло то влияние, которому поддался столь опытный мужчина, как Вернон. Даже король простил этой юной персоне нарушение придворного этикета и вмешательство в дела, ее не касавшиеся. Стоило лишь вспомнить о той неудачной аудиенции, во время которой она заступилась за неотесанного мужлана.

Из-под прикрытых век взгляд ее отыскал герцогиню. Та была по-прежнему прекрасна и очаровательна, но знавшие ее так близко, как мадам д'Ароне, замечали в ней беспокойство, лихорадку, овладевавшую ею всякий раз, когда она начинала опасаться за свое положение при короле. Ей хватало ума для оценки неиспорченной, чистой привлекательности, благодаря которой Мов Вер-нон возбуждала к себе интерес развращенных придворных кавалеров.

Станет ли герцогиня союзницей Терезы, если та захочет поставить на место неприятную особу?

Движение в боковом приделе на мгновение отвлекло Терезу д'Ароне. Какая-то женщина вошла в часовню Марии и истово перекрестилась. Поскольку на ней был плащ на меху с капюшоном, надвинутым до кончика носа, Тереза разглядела только кольцо, блеснувшее при свете свечи. По-видимому, драгоценное, с бриллиантом. Даи широкий плащ из тончайшего сукна был оторочен по подолу и застежке солидными меховыми полосами.

Без сомнения, дама благородного происхождения. Но почему она не примкнула к герцогине? Почему она прокралась, соблюдая инкогнито, к цветной статуе Мадонны, упав перед ней на колени в глубочайшем благоговении?

На минутку у мадам д'Ароне возникло желание войти в часовню и поближе рассмотреть даму. Что-то в ней показалось знакомым. Но затем она обозвала себя дурой. У нее хватало других забот помимо мимолетного любопытства.

Когда она снова взглянула в том направлении, часовня уже опустела. Тут же забыв о незнакомке, она и не подозревала, что инстинкт в данном случае ее не обманывал.

Фелина поглядела вслед маленькому облачку пара, образовавшемуся от ее дыхания, а потом, прищурившись, направила взор на зимнее солнце. Плотнее запахнув плащ, она потерлась щекой о соболий коричневый мех капюшона. Какое странное блаженство, стоять в морозный зимний день на улице и не чувствовать холода.

На ногах у нее были теплые сапоги, а шерстяные нижние юбки защищали от холода снизу. Не говоря уже о чудесном плаще, который дала ей Иветта, узнав о желании маркизы поближе познакомиться со столицей королевства.

Только настойчивость Иветты, решившей непременно сопровождать госпожу, портила удовольствие от неожиданного приключения. Зато Фелина освободилась от постоянной опеки мужа и иногда преувеличенной заботливости Амори де Брюна. Оба заседали в королевском совете и подарили ей свободный день.

Иветта схватила ее за руку и, бросив озабоченный взгляд вокруг себя, потянула дальше.

– Пожалуйста, мадам, пошли. Или вы хотите, чтобы вас увидели выходящей из церкви?

– С каких пор считается неприличным выходить из церкви? – осведомилась изумленная Фелина, которой был непонятен отказ горничной войти с ней внутрь.

Иветта вздохнула и отважилась открыть правду.

– Можно подумать, что у вас в Нормандии люди не рисковали головой ради своей веры. Вы забыли, что мир заключен только совсем недавно? Ваш супруг относится к протестантам. И вы протестантка тоже! Даже если это самый большой изо всех увиденных вами храмов, он все равно остается католическим, и вам в нем не место!

Фелина не стала поправлять горничную относительно своей веры. Разумеется, Мов Вернон должна быть того же вероисповедания, что и ее супруг. Ну и что из того? Пусть Амори де Брюн в своих многочисленных лекциях говорил ей о причинах прошедшей кровавой войны, все равно Фелина не видела оснований для оправдания взаимной бойни.

Даже не будучи такой же богобоязненной, как ее мать и сестра, она уважала как дар небес жизнь, которую ни один человек не смеет насильно отнимать у другого. И разве не была эта война, принесшая Франции столько горя, в первую очередь борьбой за власть и влияние, борьбой за трон, и лишь во вторую – борьбой за веру?

Движением руки Фелина отбросила крамольные мысли, которые не вызвали бы восторга ни у Иветты, ни у де Брюна.

– Успокойся, Иветта. Я благополучно вернулась оттуда, и душа моя не пострадает. Пойдем к тем галереям, о которых ты мне рассказывала.

Екатерина Медичи, чья дочь Маргарита стала первой женой Генриха Наваррского, распорядилась построить эти галереи. Задуманные как крытый переход из Лувра в Тюильри при плохой погоде, они давно стали торговой площадкой для ремесленников и купцов. Небольшие лавки, открытые мастерские и торговые лотки были столь же популярны среди простых парижан, как и среди жизнерадостного светского придворного общества.

Восторженно рассматривала маркиза де Анделис товары великолепных витрин. Изобилие предлагаемого ошеломляло ее. Рядом с ювелирными изделиями, кувшинами для вина и резными шкатулками продавались шелка, парча, ленты, кружева. Возле перчаточника разложил свой товар переплетчик, на лотке которого красовался богато иллюстрированный Часослов, а возле шляпника, торговавшего также чепцами, стоял продавец сладостей, в корзине которого лежали конфеты всех цветов радуги.

У одной из витрин она невольно замедлила шаг. На белом бархате распластался соболь. Чучело, созданное искусной рукой скорняка, глядело на нее глазами из драгоценных камней, держа в жемчужных зубах собственный хвост.