Опасная леди

Феннимор, напрасно ожидавший, что милорд Уинтэш пресечет двусмысленные шутки в адрес своей жены, резко бросил свою салфетку на стол.

– Если бы тебе, дорогая мама, пришлось изнемогать от жары в таком черном одеянии, как у Леоноры, то ты упала бы в обморок уже три или четыре раза за сегодняшний вечер!

Взгляда, которым леди Аманда наградила своего сына, было бы достаточно, чтобы основательно «охладить» Леонору. Но поскольку она еще ниже наклонила голову над своей тарелкой, от нее ускользнул короткий и молчаливый обмен враждебными взглядами. И то, что юноша оказался в проигрыше и погрузился в мрачное молчание, она заметила только вскользь.

Хотя блюдо и казалось ей не очень вкусным, она попросила, чтобы добавили еще. Пока Леонора ела, никто не мог потребовать от нее, чтобы она поддерживала вежливую беседу с леди Амандой.

Граф отреагировал на двойную порцию, слегка подняв брови, и его мимолетное дружелюбие сразу улетучилось. Неужели его молодая супруга ест как почти умирающий с голоду ирландский поденщик? Есть ли у нее хоть капля стиля и женственной сдержанности? Почему бы ей не брать пример с его мачехи?

Очень чувствительная ко всему, что касалось ее супруга, Леонора очень хорошо ощутила перемену в его настроении. Она сама знала, как неблагоприятно было для нее сравнение с леди Амандой. В этот момент она бы отдала собственное счастье за улыбку Герве или хотя бы за искру призрачной симпатии. Все что угодно, только не эта вежливо-отстраненная маска, за которой он мастерски скрывал свое пренебрежение и антипатию.

Леонора сбежала из столовой, как только это стало возможным по правилам хорошего тона. Она прямо-таки взлетела по широкой, украшенной резными гирляндами в виде виноградных лоз, деревянной лестнице, которая вела в комнаты на втором этаже.

Но как она ни спешила, все же бежала недостаточно быстро, чтобы не услышать довольного, серебристого смеха, с которым леди Аманда восприняла замечание ее супруга и которое, видимо, ее развеселило. Этим двоим было хорошо смеяться, ведь они избавились от посторонней, которая сидела вместе с ними как незваный гость.

Со вздохом облегчения Леонора позволила Джейн снять с себя раскритикованное Фенном платье. Ее представления о моде были сформированы несколько доморощенным, жеманным вкусом мисс Макинтош и собственным критическим взглядом в зеркало. Она предпочитала практичные платья неброских расцветок, которые не привлекали внимания к ее плотной фигуре. Они были похожи на закрытые форменные платья, напоминавшие ей об интернате, где она заканчивала свое образование.

До сих пор никто не высказывал недовольства такой ее манерой одеваться. Исключением было ее подвенечное платье, единственное бальное платье, о котором лично позаботился отец, а она лишь почувствовала облегчение, когда смогла снять с себя это роскошное одеяние.

Леонора заморгала, чтобы подавить подступающие слезы. Больше чем когда-либо желала она в эту минуту, чтобы у нее была мать, к которой можно было бы прибежать со всеми волновавшими ее насущными вопросами.

Но с нею была только маленькая горничная, которая отдавалась своей новой должности с достоинством и рвением честолюбивого генерала. Она закутала Леонору в легкий шелковый халат и начала вынимать шпильки из ее прически, как только молодая женщина опустилась на мягкий пуфик перед туалетным столиком. Затем она начала энергичными движениями расчесывать эту гриву волос, пока они не стали потрескивать и разлетаться.

Под воздействием размеренных массирующих движений ее госпожа расслабилась, сама не осознавая того. Она поддалась усталости, которую чувствовала в течение всего дня. Ощущение шелка изумрудно-зеленого халата было приятно ее коже, как ласка. Это был роскошный, элегантный халат, который, собственно говоря, совсем не подходил к ее остальному гардеробу. Он принадлежал когда-то ее матери, и то, что Джейн в этот вечер выбрала именно его, было похоже на знак судьбы.

Однажды в поисках дорожного чемодана в углу пыльного чулана на Кенсингтон-Сквер Леонора наткнулась на небольшой забытый сундук с вещами, принадлежавшими Сюзанне Эпуорт. Повинуясь любопытству, она открыла крышку и благоговейно пересмотрела забытые реликвии жизни своей матери. Несколько ничего не значащих писем родным в Ирландию. Несколько давно вышедших из моды узких платьев с высокой талией, выцветшая кружевная шаль и вот это широкое неглиже. Не сообщив отцу об этой находке, Леонора взяла две последние вещи себе.

По темно-зеленому блестящему шелку волосы Леоноры ниспадали пышной волной, спускаясь ниже лопаток. От канделябров с шестью горевшими по обе стороны зеркала свечами ложились красноватые отблески на блестящие пряди волос, и Джейн почти благоговейно в последний раз провела по ним щеткой.

– Даже у леди Аманды нет таких прекрасных локонов, – вырвалось у нее. – Я бы с удовольствием сделала вам как-нибудь другую прическу.

Леонора внимательно посмотрела в зеркало и не нашла в своей внешности ничего необычного. К сожалению. Может быть, поэтому она неожиданно уступила напору Джейн.

– Завтра утром ты можешь попробовать, если считаешь, что так я стану намного красивее. А теперь достаточно ленты, чтобы волосы не падали на лицо.

Джейн на радостях постаралась как можно декоративнее переплести море локонов изумрудно-зеленой лентой, которую она заранее приготовила как раз для этого.

Леонора не знала, что она явилась предметом спора между Джейн и заносчивой мисс Биддлс. До последнего времени горничная леди Аманды считалась непререкаемым авторитетом в вопросах моды и красоты в Уинтэше. Исходя из надежности этой позиции, она в комнате прислуги позволила себе отозваться о внешнем виде новой леди Уинтэш очень едкими словами.

К своему собственному удивлению, Джейн обнаружила, что уже успела полюбить свою тихую и скромную госпожу. Да, ее огорчило, что именно Пенелопа Биддлс отважилась так бесстыдно и свысока критиковать ее.

Было легко прислуживать леди, которая дважды в год тиранила первую портниху в поселке Святой Агнессы до тех пор, пока ее новый гардероб до последнего бантика не начинал соответствовать элегантным моделям, представленным в «Журнале для женщин». Превратить любезную, но лишенную очарования даму в олицетворение элегантности – в этом и было истинное искусство горничной.

Джейн тщеславно поклялась себе затмить Пенелопу Биддлс, а Леонора должна была, ничего не подозревая, помочь ей в этом.

Ее госпожа, между тем, была мало склонна ценить ее усилия. Вставая, она почти не посмотрелась в зеркало. Рассеянно ответила она Джейн на приветливое пожелание доброй ночи и вошла в спальню, где опустилась на маленькую кушетку, стоявшую перед камином.

В связи с летним временем года очаг был закрыт богато украшенной каминной решеткой. На щите был изображен герб Уинтэшей, окруженный аллегорическими фигурами животных, в основном, львов.

Хотя Леонора чувствовала себя усталой и опустошенной, она знала, что не сомкнет глаз. Может быть, немного почитать? Дома это помогало ей бороться с бессонницей. Где-то часы звучно били одиннадцать. Попытаться сходить в библиотеку и взять какую-нибудь книгу? В это время все остальные, конечно, уже давно легли спать.

Кроме боя часов не было слышно ни звука, когда она осторожно открыла дверь в коридор и прислушалась, прежде чем спуститься вниз.

Масляные лампы, освещавшие главные переходы замка в течение всей ночи, излучали рассеянный свет и отбрасывали тени, что превращало каждый предмет обстановки в какое-то чудовище. Леонора подумала с тоской о современных газовых фонарях, которые заливали светом дом ее отца в Лондоне. Новые времена еще не проникли в этот уголок Корнуолла.

По главной лестнице она спустилась вниз в холл, приблизилась к двери библиотеки и быстро проскользнула внутрь просторного помещения. К ее удивлению, стоявшая на карнизе камина свеча еще горела.

Но прежде чем Леонора собралась скрыться, из кресла в задней части комнаты поднялась высокая фигура. Это был Герве Кройд, ее супруг.

Застигнутая врасплох, она попыталась извиниться за свое вторжение, одновременно отмечая множество мелочей. Во-первых, графин с коньяком, стоявший на столике рядом с Герве, был наполовину пуст. Во-вторых, она заметила необычную вольность его внешнего вида. Он был без пиджака, узел галстука ослаблен, а несколько пуговиц тонкой батистовой рубашки расстегнуты. Обычно аккуратно причесанные волосы падали ему на лоб, а то, что он снял плоские туфли с пряжками и стоял перед ней в одних чулках, вызвало у Леоноры невольную улыбку.

Захваченные врасплох, они несколько напряженных секунд стояли молча друг против друга. В первый момент милорд Уинтэш даже принял свою супругу за незнакомку.

Блестящие складки пеньюара темно-зеленого шелка в старомодном стиле ампир струились с ее плеч до пола, не подчеркивая фигуру. Точно такая же лента поддерживала ткань под грудью; а острый, V-образный вырез открывал верхнюю часть безукоризненной груди. Отливающий красноватым блеском локон, лежавший на алебастрово-белой коже, подчеркивал ее прозрачность и чистоту.

Герве Кройд почти заставил себя поднять глаза, чтобы встретить взгляд больших, широко открытых, испуганных глаз. На овальном лице Леоноры выделялись эти зеленоватые мерцающие, полные страха глаза. Чудесные локоны, выбивавшиеся из-под затейливо повязанной Джейн ленты, смягчали строгий овал ее лица, и граф непроизвольно обратил внимание на полную, дрожащую нижнюю губу.

– Моя супруга, – пробормотал он слегка невнятно. – Какой сюрприз! Чем я заслужил столь неожиданный визит?

Хотя Леонора и не видела никогда своего отца пьяным, она сообразила, что в подобное состояние ее мужа привели выпитые им полграфина коньяка. В то время как рассудок говорил ей о том, что следует, извинившись, уйти, она продолжала стоять и смотреть на него, когда он подошел к ней и приподнял именно ту прядь волос, которая так провоцирующе лежала на ее декольте.

– М-мне оч-чень жаль, я не х-хотела т-тебе м-мешать. Я т-только хотела взять к-книгу… – пробормотала она смущенно и невольно затаила дыхание.

– Книгу? – повторил лорд Уинтэш. – Наверное, ведьмины заговоры, а? Иначе при помощи какого колдовства ты вдруг превратилась сегодня вечером из скучной старой девы в дерзкую сирену? Тебе недостаточно того, что ты уже имеешь, ты хочешь одержать надо мной победу еще и как женщина?

Ей казалось, что магнетический ток пробежал от его пальцев через ее волосы и достиг мозга. Эта сила заставила быстрее биться ее сердце и одновременно разлила необычную слабость по членам.

С трудом Леонора заставила себя опомниться. Ничто из всего того, что она учила, не могло помочь ей в этой необычной ситуации.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, – прошептала она. – Может, будет лучше, если ты оставишь в покое коньяк и пойдешь спать?

От волнения, с которым она не совсем еще справилась, щеки ее разгорелись и кожа приобрела розоватый оттенок. Герве сощурил веки. Действительно ли он был настолько пьян, что его мозг уже рождал галлюцинации?

Он взял Леонору за плечи. Нет, она была вполне реальной. Когда он сильно привлек ее к себе, она оказалась теплой, крепкой и в то же время соблазнительно нежной. Легкий запах гибискуса шел от ее волос и окутывал Герве, так что он наклонил голову и прижался щекой к душистым локонам. Они показались ему неожиданно живой подушкой из тончайшей шелковой пряжи.

Леонора не двигалась. Отчасти из робости, отчасти потому, что полнота разнообразнейших, пронизывающих все ее существо ощущений захватила ее целиком.

Никогда еще она не находилась от мужчины так близко, чтобы чувствовать его дыхание на своих волосах и ощущать кончиками пальцев игру его упругих мускулов.

С прижатыми к его широкой груди, выставленными вперед руками, она была в плену его объятий. Что происходит с Герве? Виноват ли в этом алкоголь, под влиянием которого он превратился в бесцеремонного незнакомца и обольстительного мужа?

Как бы там ни было, Леонора и не думала оказывать сопротивление. Слишком сильно неожиданная ситуация походила на один из романтических снов, которые она не позволяла себе вспоминать при свете дня.

Она почувствовала, как где-то глубоко внутри нее возникает полный внезапного желания отклик на бесцеремонное объятие сильного мужского тела. Совершенно инстинктивно ее руки обвились вокруг его плеч. Юная леди подняла лицо, не осознавая, что ее глаза, как два сверкающих, светлых изумруда, были устремлены на него, а между розовых губ блестел ряд белых как жемчуг ровных зубов.

Напряженный изгиб изящной шеи непроизвольно раскрыл шире свободный вырез ее пеньюара, предназначенного для более стройной, чем она, женщины, и стали видны тонкие кружева летней ночной сорочки, прикрывавшие пышную округлость плотно прижатых к нему грудей, соски которых Герве возбуждающе ясно чувствовал через свою батистовую рубашку.

Герве Кройд смотрел на это незнакомое, полное ожидания лицо, которое, к его собственному изумлению, магически притягивало его. В то же время он ошеломленно отметил, как им овладевает чувственное влечение. Молча, медленно, почти торжественно, он прижался своим ртом к ее полуоткрытым губам, до последнего момента напряженно ожидая, что она со вскриком освободится из его объятий.

Но Леонора была слишком восхищена, очарована и охвачена любопытством, чтобы оттолкнуть любимого.

Она ощутила легкий запах коньяка в его поцелуе, который казался одновременно и нежным, и сильным. Робко ответила она на легкий нажим ласковых губ. Это было так же пьяняще, как, в ее представлении, алкоголь. Она чувствовала, что его поцелуй становился настойчивей, отклик в ее теле сильнее.

Удивительная смесь чистоты и невинности с естественной страстностью не способствовала тому, чтобы образумить лорда Уинтэша. Наоборот, в его состоянии казалось само собой разумеющимся, что он искал забвения в этих ласковых объятиях. Он видел, как быстро билась жилка на шее его жены, он улавливал обожание в ее взгляде. Почему он должен избегать радостей, данных ему по законам божеским и человеческим?

Где-то существовала какая-то причина, но эта причина в данную минуту не приходила ему в голову, и он посчитал бесполезным раздумывать об этом. У него было лучшее занятие.

Его руки скользнули по плавным изгибам молодого, податливого тела, и он осторожно подтолкнул Леонору к дивану, стоявшему в задней части комнаты. Она не сопротивлялась. Лишь слабый вздох слетел с ее губ, когда он усадил ее на подушки и осторожно спустил пеньюар с плеч.

Леонора потеряла ощущение реальности. Подобно гладкому камешку, погрузившемуся в бушующий поток водопада, она отдалась чувствам, рукам и губам. Она ощущала прохладный ветерок на своей обнаженной коже, ласкающие руки своего мужа, которые были сейчас настолько же нежны, насколько они были до сих пор грубы, отвергая ее.

– Ты прекрасна, – пробормотал он хрипло. – Почему ты прячешься под всеми этими мрачными п-плать-ями…

Только легкая неуверенность речи говорила о том, что он выпил значительно больше, чем обычно.

Она забыла об этом сразу же, когда он стал ласкать розовые кончики ее грудей и склонил голову, чтобы целовать их самым эротическим образом.

Его слова и действия убеждали Леонору в том, что все происходит во сне. Но это был такой чудесный сон, что ей не хотелось его прерывать. Куда бы ни завела ее эта встреча, она могла, наконец, отдаться любви, которую чувствовала к Герве Кройду с тех пор, как увидела его в первый раз.

Но то, что супруг, все больше тяжелея, опустил свою голову между ее грудей и перестал целовать ее, вывело Леонору из сладкого опьянения. В замешательстве посмотрела она вниз, несколько пристыженная своей непривычной наготой. Затем она увидела закрытые глаза Герве, а также заметила его равномерное дыхание и движение его грудной клетки вверх и вниз.

У нее вырвался возглас возмущения. Он спал! Действительно, он лежал тут как маленький мальчик и спал глубоко и крепко.

Что же делать?

В то время как Леонора безуспешно раздумывала над этим, ей пришлось осознать крайнюю комичность своего положения. Она лежала в компрометирующем положении в библиотеке, на ее груди – спящий муж, которого даже страстное желание не смогло заставить бодрствовать.

Было ли это вызвано ее непривлекательностью, или она могла считать, что виной тому был выпитый коньяк?

Ах, почему она так мало знала о мужчинах? В эту минуту ей не могло помочь то, что она могла поболтать об экономических новшествах по-французски, по-итальянски и по-английски. Никто никогда не говорил с ней о том, что следует делать жене с довольно пьяненьким, полураздетым мужем, благодаря внушительному весу которого она оказалась зажатой между ним и диваном.

Пристыженная и в то же время негодующая, она попыталась хотя бы переменить свое положение. Собрав все силы, она уперлась руками в грудь мужа. Граф всхрапнул и нехотя свернулся калачиком на диване. Леонора выскользнула из его рук и быстро натянула на плечи ночную сорочку и пеньюар. Лишь после того, как она вновь завязала ленту под грудью, она почувствовала себя в своей тарелке.

Что же делать? Она растерянно отвела обеими руками волосы со лба назад. Сказать его камердинеру? Нет, это поднимет на ноги весь дом и только даст повод для пересудов.

А может быть – крохотная надежда вызвала счастливую улыбку на ее губах – не только алкоголь был причиной того, что он приблизился к ней? Вполне возможно, что постепенно он сам пришел к выводу, что им действительно не стоило избегать друг друга, что их женитьба была свершившимся фактом. Может быть, их пылкое сближение сегодня вечером было даже началом настоящего брака!

Нет, никто не должен знать, что между ними едва не произошла близость.

После того, как Леонора приняла это решение, она действовала без промедления. Отважившись слегка приподнять голову супруга, она пододвинула под нее подушку. Прикосновение его темных кудрей вновь пробудило в ней воспоминание об интимных нежностях, которые они только что дарили друг другу, но леди Уинтэш волевым усилием призвала себя к порядку. Затем прикрыла его одеялом, лежавшим на банкетке у камина. Это было все, что она могла для него сделать.

Ей было трудно уйти из комнаты. Но все же, робко поцеловав его в лоб в последний раз, Леонора ушла. Без той книги, которую она искала, но с переполненным сердцем.

Она почти завидовала графу и его глубокому сну.

Но удастся ли уснуть ей самой, она не знала, настолько была взволнована.

И тем более благодарна она была Джейн, когда увидела, что та еще раз приходила в ее спальню. На столике рядом с кроватью стоял на маленьком серебряном подносе стакан молока, которое было еще даже немного теплым. Леонора сделала глоток и почувствовала вкус меда, которым было сдобрено ночное питье. Какое внимание со стороны Джейн!

Напиток сделал свое дело, она уснула сразу, едва успев погасить последнюю свечу, стоявшую на столика возле стакана.

Глава 7

Яркий свет, проникший через открывающиеся занавеси, упал на лицо Леоноры, так что стало больно глазам. Ослепленная, она зажмурилась и, как бы защищаясь, вжалась глубже в подушки. Тихие шорохи в комнате говорили о том, что Джейн приступила к своим утренним обязанностям и что новый день начался.

С осознанием этого факта возвратились воспоминания. Воспоминания, сопровождаемые очень болезненной мигренью. Вероятно, она все-таки не очень хорошо спала, хотя не могла припомнить ни неспокойных снов, ни пробуждений. Леонора чувствовала себя разбитой, все тело болело, а когда она мужественно попыталась сесть в постели, то почувствовала поднимающуюся легкую тошноту.

– Доброе утро, миледи! – улыбнулась ей Джейн и подвинула ближе поднос с чашкой чаю.

Леонора отказалась.

– Спасибо, я не хочу чая! У меня такое ощущение, что я не смогу проглотить ни капли…

Она помассировала себе виски кончиками пальцев.

С мрачным юмором молодая женщина мысленно сказала себе, что все выглядит так, как будто Господь хочет лично ее наказать за все те чарующие, чудесные ощущения, которые она открыла для себя вчера в объятиях своего супруга. Если бы это не был ее собственный муж, она могла бы еще найти моральные основания для такой расплаты и смирилась бы с ней. Но сейчас она сочла просто досадным, что пришлось таким банальным образом вновь вернуться с неба на землю.

Этим утром она была далека от того, чтобы чувствовать себя такой же красивой и женственной, как накануне вечером. Скорее ее можно было сравнить с разбившимся о скалы и выброшенным на берег кораблем.

Между тем прилежная Джейн уже намочила в лавандовой воде тонкий батистовый платок и заботливо прикладывала его ко лбу своей хозяйки. Успокаивающий запах лаванды действительно немного помог, и Леонора решила проигнорировать свое недомогание и встать.

Джейн, со своей стороны, воспользовалась тем обстоятельством, что погруженная в свои мысли Леонора дала ей себя одеть и причесать. Однако же, если Джейн надеялась услышать ее мнение или похвалу своим усилиям, то она была бы разочарована еще раз. Леонора была настолько рассеянной, что почти не обратила внимания ни на новую прическу, ни на те незаметные изменения, которые произошли с ее темно-фиолетовым платьем.

Между тем воздушная прическа из локонов, которую Джейн ловко соорудила на ее голове, была подобна настоящему чуду. Мягкими волнами обрамляла она лицо, казавшееся теперь значительно уже. Кружевной воротник кремового цвета, который горничная смастерила, взяв одну из многочисленных нижних юбок свадебного наряда, смягчил строгость ее простого платья и подчеркнул синеватый тон ткани.

Джейн хотелось бы иметь в распоряжении одну из баночек с румянами, которым леди Аманда была обязана своим цветом лица, но среди имущества леди Уинтэш не было ни одного косметического средства.

Несмотря на это, изменений было достаточно, чтобы сидевший в одиночестве за завтраком Феннимор взглянул с удивлением, когда Леонора вошла.

– Доброе утро, моя дорогая! Хотя бы ты не оставляешь меня на произвол судьбы. У тебя новая прическа? Чудесно, я же знал, что у тебя прекрасные волосы!

Будучи не совсем в своей тарелке, Леонора рассеянно ответила на приветствие и пропустила мимо ушей комплимент.

– Я опоздала? – поинтересовалась она, взглянув на пустые стулья.

– Нет, – успокоил ее виконт Февершем. – Но моя мать предпочла сегодня завтракать в своих покоях, а Герве, по-видимому, выпил вчера бренди несколько больше нормы. Час назад он выглядел так, будто попал между мельничными жерновами. Я предполагаю, что он сейчас пытается привести свою голову в порядок на свежем воздухе.

– Он уже ушел?

Феннимор попытался понять оттенок сожаления, послышавшийся, как ему показалось, в голосе Леоноры. До сих пор у него всегда было впечатление, что она, по возможности, старалась не попадаться Герве на глаза. Что же изменило это отношение?

– Да. Но если ты спросишь меня, куда, то я здесь пас. Может быть, он сейчас заехал к каким-нибудь арендаторам. После смерти отца ему пришлось уволить управляющего имением и самому начать заниматься всеми неотложными делами. Хочешь немного чаю? Ты ничего не ешь…

Леонора отодвинула от себя пустую тарелку.

– По-видимому, я чем-то испортила себе желудок, – пробормотала она и выпила предложенный им чай.

После этого она почувствовала себя чуточку лучше, хотя головная боль не унималась.

– За вчерашним ужином, – кивнул Фенн понимающе. – Все ясно. У нормального человека действительно может отразиться на нервах и желудке, если ему придется увидеть, как Герве боготворит мою мать. Для меня загадка то, что он попался на ее удочку, поверив в разыгрываемую ею роль нуждающейся в помощи, беззащитной вдовы. Он ведь разумный человек! Вероятно, причина в том, что он долго был солдатом и ему мало приходилось общаться с дамами типа моей матери.

– Боже мой, Феннимор! Как ты говоришь о своей матери?

Леонора была настолько ошеломлена, что выпалила этот вопрос, не шепча и не запинаясь, как обычно. Она обратила внимание, что Фенн еще вчера, во время разговора на башне, сказал нечто подобное.

– Так, как она того заслуживает! – упрямо настаивал он на своей критике. – И не надо так негодующе сверкать на меня глазами. Подожди, ты еще увидишь, что под бархатистыми лапками леди Аманды Уинтэш прячутся очень острые когти. Эта восхитительная особа страстно любит во всем огромном мире только одного человека – себя самое!

– Поскольку я ее знаю очень короткое время, то не имею определенного мнения по этому поводу, – отвечала Леонора.

Она пыталась говорить честно и объективно. Ни за что не хотела поддаваться ревности. А возможно, после вчерашнего вечера у нее уже и не было основания ревновать. Она считала, что в любом случае было неприлично так говорить о своей матери.

– Я была бы рада, если бы у меня была мать, – упрекнула она невоспитанного виконта и добавила: – Я еще ни разу не слышала от леди Аманды недоброго слова. Как раз наоборот…

– Именно так, – подтвердил Феннимор упрямо. – Это я и имею в виду. В этом и заключается ее искусство. Ее шипы всегда закутаны в тончайшие шелка, но поверь мне, несмотря на это, они колются очень больно. Ты очень скоро поймешь это, и Герве, я надеюсь, тоже…

Леонора бросила на него испытующий взгляд из-за края своей чашки.

– Мне кажется, ты очень любишь своего сводного брата…

– Он славный малый, – кивнул Фенн уже намного менее агрессивно. – Собственно говоря, он для меня больше отец, чем брат. Он все понимает. Когда я думаю, сколько раз он помогал мне выпутаться из каких-то идиотских историй, а мой родной отец ничего и не знал об этом… Он заслужил лучшего, чем этот хаос долгов и обязанностей, который обрушился на него вместе с наследством.

– Он мог бы быстро избавиться от них, если бы позволил мне помочь ему, – предложила Леонора, на что последовал возмущенный возглас протеста.

– Никогда гордость не позволит ему это сделать. Неужели трудно понять, что он хочет своими собственными силами вернуть Уинтэш в то состояние, в котором он был когда-то?

Леонора немного резко поставила чашку тонкого фарфора на блюдце.

– Я задаю себе вопрос, зачем он тогда вообще дал согласие на наш брак, если ему неприятно принять от меня даже маленькую сумму? – вспылила она так сильно, что Феннимор невольно слегка подался назад.

– Ты разве не знаешь? – осведомился он и сразу же сам ответил на свой вопрос: – Ну да, конечно, с женщинами редко говорят о таких вещах. Твой отец не оставил ему выбора. Он отказался уступить закладные на замок и на земли. У Гера был один выбор: либо жениться на тебе, либо позволить, чтобы родительский дом был продан с молотка. Дела обстояли так, что твой отец регулярно скупал долговые обязательства десятого графа и использовал их для «маленького» шантажа. Герве, с его преувеличенным чувством ответственности за мать и за меня, конечно, сдался…

Наверное, так должен чувствовать себя человек, когда у него останавливается сердце. Леонора хватала ртом воздух, прижимая кулак к туго зашнурованному лифу. Теперь ей кое-что стало ясно!

Но все же, почему отец прибегнул к таким крайним мерам, чтобы найти ей мужа? Была ли она в его глазах настолько непривлекательна и безнадежна, что он не видел другого шанса?

– Леонора! – Феннимор искал ее взгляда. – Я был против того, чтобы Герве женился только ради спасения этих старых стен, но теперь я придерживаюсь другого мнения. Я считаю, моему брату повезло, что ему досталась ты!

Она заставила себя улыбнуться дрожащими губами.

– Как мило с твоей стороны, что ты говоришь так. Но не утруждай себя обманом из вежливости. Все же спасибо за то, что ты мне рассказал. Теперь я по крайней мере знаю, почему Герве меня так сильно презирает. Наверное, вчера вечером он действительно был очень пьян…

Только ее сильнейшая растерянность была причиной того, что она проговорилась, упомянув прошлый вечер. К счастью, виконту не пришла в голову идея связать факты воедино.

– В этом ты права, – подтвердил он. – У него, наверное, голова нестерпимо трещит с похмелья. Я могу предположить, что это не очень приятное ощущение…

– Откуда можешь это знать ты, бессовестный щенок! – ответил ему саркастический, заметно хриплый голос.

Фенн повернулся на своем стуле, со смущенной улыбкой на губах, но милорд Уинтэш уже обратился к своей супруге, приветствуя ее безукоризненным поклоном. Леонора пробормотала:

– Доброе утро.

Как долго он уже стоял в дверях? Какие фразы из их разговора он слышал?

Из-под полуопущенных ресниц она наблюдала, как он сел к столу и осторожно налил себе чаю. Он был бледнее обычного, и только темные тени, которые залегли под глазами глубже, чем всегда, указывали на излишества прошедшего вечера.

– Как жаль, что я нарушил вашу дискуссию о состоянии моего здоровья, которая была в самом разгаре, – иронически заметил он во внезапно возникшей тишине и подлил молока в свою чашку.

– С твоим похмельем я попал в самую точку, – ухмыльнулся Фенн и поднялся. – Очень сожалею, Герве, но я не дам тебе возможности выместить свое плохое настроение на мне. Может быть, тебя успокоит присутствие твоей милой жены!

Леонора предпочла бы задержать Фенна, но он ушел так быстро, что она не успела произнести ни слова. Смущенно смотрела она на свою пустую тарелку. Присутствие графа так неожиданно оживило события прошедшего вечера, что ее лицо и шея заметно покраснели. Она не знала, чего ей ожидать: извинений или объяснений.

Герве Кройд тоже боролся с совершенно незнакомым ему чувством смущения. С восходом солнца он пришел в себя на диване в библиотеке, с тяжелой головой, которая совершенно отказывалась служить ему, когда он хотел вспомнить подробности прошлой ночи.

Воспоминания были лишь отрывочными, и ему не удавалось понять, было ли это в действительности или существовало только в его воображении. Приснилась ли ему женщина в изумрудно-зеленом пеньюаре с распущенными волосами? Невинные и в то же время такие сладкие поцелуи, мягкая упругость шелковистой кожи. Была ли то игра его воображения?