Александр Корчак

Я, депутат… всенародный избранник

Автор, а также его брат и сестра, принимавшие активное участие в выходе этого романа, посвящают его незабвенной памяти своих родителей – Ольги Константиновны и Михаила Спиридоновича. Вечная им память!

ГЛАВА 1

Новые друзья

(лиха беда начало)

Раннее утро, шикарные апартаменты. Полнейший кавардак: разбросаны отпечатанные листы бумаги, лозунги «Наш депутат – Ваш отец родной», «Голосуйте за…». Окурки на полу, на столе, в блюдцах. Ими полностью забиты все пепельницы. И везде, где только можно, – пустые бутылки. Да и даже где не можно, – из вазы, вместо положенных цветов, торчало горлышко пустой тары из-под «Столичной». Все было капитально замусорено, а если быть ближе к истине, то капитально засрано. В большой комнате, очевидно, гостиной, спят двое: молодой человек на диване, в хорошем, похоже не нашего производства, костюме, при галстуке, и совсем молоденькая женщина, также во всем, но нашего производства. Она спит в кресле, ноги вытянуты, покоятся на стуле, придвинутом к креслу. Возле кресла на полу валяется одна туфля, вторая почему-то находится на столе. Носок ее густо обмазан черной икрой. На столе напитки, закуска. На люстре висят шары, напоминающие презервативы, на которых губной помадой выписано: «I lafe Youj, Elvira». В этой короткой фразе сделаны по крайней мере три грамматические ошибки. Очевидно, тот, кто это создал, не в ладах с иностранным языком.

Из спальной комнаты, дверь которой чуть приоткрыта, слышен молодецкий храп, периодически прерываемый стоном во сне, иногда переходящим в мучительный крик: «Маша, Машенька, прости, я… я…» И опять храп. Молодой человек заворочался на диване, что-то недовольно буркнув, повернулся лицом к спинке дивана, накрыв подушкой голову, из-под которой слышно:

– Надоело все, как не знаю что. Быстрее бы все это закончилось.

Проснулась и женщина. Она потянулась, недоуменно огляделась. По всему видно, что она не совсем понимает, где находится. Повернулась на другой бок. Опять закрыла глаза и, очевидно, уже во сне вскрикнула:

– Отстань же ты от меня, толстожопый дурак!

Из спальной комнаты опять послышался крик:

– Маша, Маша, ну, зачем же так! Я ведь не хотел.

И опять раздается храп. Молодой человек вздрогнул, повернулся на диване, затем отбросил подушку и с ненавистью воскликнул:

– Черт бы вас всех подрал! Алексей Иванович! Ну, сколько можно? Когда же вы, наконец, угомонитесь?

Голос из спальни (по-деловому):

– Вы ко мне? Войдите.

Вновь слышен храп. Молодой человек поднялся, сел на диване и, тяжело вздохнув, недовольно пробурчал себе под нос:

– Какого черта я здесь делаю? Будет этому конец или нет?

Женщина опять открыла глаза, некоторое время рассматривала его, а затем с удивлением произнесла:

– Олежек! А ты что здесь делаешь?

Молодой человек поднял голову, злобно посмотрел на нее, проворчал:

– Какой я тебе Олежек, меня Марком Семеновичем зовут.

Женщина ничуть не огорчилась его реакцией и довольно игриво отреагировала на недовольный тон:

– Да? Вот так?… Да ладно, все равно одно и то же – мальчишки, мужичишки. Меня, кстати, если ты не помнишь, Эльвирой зовут. Лучше принеси фужерчик водички.

Марк Семенович, посмотрев на нее исподлобья, совсем не дружелюбно проворчал:

– Может быть, тебе еще и фужерчик водочки подать?! – И совсем тихо: – Задрыга!

Он долго смотрит в сторону стола, что-то бормоча про себя, и затем, вопросительно взглянув на нее, спросил:

– Послушай, а что твой башмак в блюде с рыбой делает?

Она тоже посмотрела на стол и удивилась не меньше Марка Семеновича.

– Да, действительно, чего это он туда забрался? – Наморщив лобик, она задумалась, вдруг вспомнив, оживленно заговорила: – Ааа, вспомнила, ну как же, вчера из него папик шампанское пил, а закусывал икорочкой с носка туфли. – После чего совсем тихо произнесла: – Дурак толстожопый, туфлю зачем-то икрой уделал.

Марк Семенович встал с дивана, стал раздраженно расхаживать по комнате. Затем остановился напротив нее, строго спросил:

– Ты хоть помнишь, что вчера из Сибири с нами прилетела?

Эльвира широко заулыбалась, очевидно, вспоминая приятные перипетии вчерашнего дня.

– Догадываюсь, дурашечка, твой толстый папик обещал мне место секретаря у себя. – Она обвела комнату взглядом и добавила: – А что, просторно и хорошо обставлено, я в принципе согласна, мне здесь нравится.

Марк Сергеевич тяжело вздохнул, осуждающе помотал головой, опять посмотрел на нее недобро.

– Ты вообще-то в своем уме, голуба?

– Знаешь, по-моему, не совсем, – задвигалась на кресле Эльвира, приложила руку ко лбу, изобразила страдальческое выражение на лице. – Может, дашь чего-нибудь выпить, а то действительно как-то не по себе.

Марк Семенович тяжело вздохнул, нехотя подошел к столу, налил полстакана водки, и, показав, спросил:

– Так хватит?

Эльвира махнула рукой.

– Можно было бы и побольше, да ладно, потом, если надо будет, повторим.

Марк Семенович опять помотал головой:

– Ну, ты и даешь, – протянул ей стакан вместе с туфлей и ехидно добавил: – А закусишь с ботиночка.

– Ты что, – возмутилась она, – разве можно, это закусочка папика, он может на тебя обидеться.

Марк Семенович с ненавистью забросил туфлю обратно в блюдо и проворчал:

– И не подхватит ведь грибок или еще какую-нибудь заразу… боров чертов. Когда же закончатся эти поездки по регионам? Надоело все, как не знаю что.

Эльвира продолжает держать стакан в руке, не решаясь выпить.

– Слушайте, Марк Степанович!

– Семенович, – поправляет ее собеседник.

– Да все равно, Степаныч, Семеныч, какая разница, в самом деле, – хихикнула она. – Ты лучше скажи, а правда, что он наш депутат?

– Не наш, а ваш, – ответил он тихо и, подумав, добавил: – Хотя один черт, и здесь таких хватает. – Затем он стал ходить по квартире, о чем-то размышляя. Эльвира, продолжая держать стакан с водкой в руке, тоже задумалась. Марк Семенович остановился перед ней, резко спросил:

– Послушай, а ты-то где к нам прилипла?

Эльвира очнулась от своих мыслей, обиженно произнесла:

– Я не прилипла, меня Алексей Иванович из Нижневартовска пригласил, можно сказать, снял прямо с работы, в чем мать родила – без всяких вещей, даже документы не успела взять с собой.

– Нy, как же, – обрадовался Марк Семенович, – конечно же, вспомнил, ты там еще парикмахершей работала. Приходила к нам жаловаться на плохую свою жизнь и, по-моему, еще деньги просила.

Эльвира резко поднялась и злобно прошипела:

– Во-первых, я никогда и ни у кого ничего не просила и никогда не буду просить. Это не в моих правилах. А во-вторых, я не парикмахерша, а дизайнер по прическам, деревня вы, Марк Степанович.

– Семенович.

– Все равно.

– Для меня – не все равно. Какая я тебе деревня? Я-то деревню по-настоящему только сейчас увидел, когда по этим, будь они неладны, по этим чертовым регионам начал ездить. Да и родился я тоже не в деревне, а на Украине, в Киеве, а потом всю жизнь прожил в Москве. Два института закончил, один из них, кстати, МИМО, знаешь хоть такой?

– А как же не знаю, знаю, и очень хорошо, у нас директор салона тоже его закончил. Хотя, может быть, и врет, но рассказывает, что тоже нигде не мог после его окончания устроиться на работу, везде говорит, блат нужен. Вот теперь мозолями и занимается. Он его еще МИМО денег называет, – весело рассмеялась она.

Марк Семенович опять погрузился в свои размышления, затем тяжело вздохнул:

– Да, это действительно так, по нашей специальности без блата практически невозможно устроиться по профессии, вот и я… – Он опять задумался, тряхнув головой, как бы освобождаясь от плохих мыслей, стал вспоминать: – А деревней мы называли нашу дачу. – Он улыбнулся, очевидно, вспомнил что-то приятное. – Сейчас там красиво, лес, река, уже, наверное, грибы пошли. Но, посмотрев на Эльвиру, неожиданно взорвался: – Ты что все стакан держишь в руке? Или пей, или поставь, тошно смотреть на тебя.

Она с удивлением взглянула на стакан у себя в руке, как бы впервые увидев его, рассеянно сказала:

– Просто я заслушалась, уж больно интересно ты все это рассказываешь. Я вот, можешь себе представить, почти всю свою жизнь в деревне прожила. И только год назад как в город перебралась, там сейчас и живу. Теперь меня в деревню и на аркане не затянешь, все, дудки, в Москве хочу жить.

Он протянул к ней руку, пытаясь забрать стакан с водкой.

– Слушай, лучше ты не пей, а то, как вчера, опять бузить будешь.

– А вот и нет, не дождешься, назло тебе и выпью. – Она, как бы играя, обвела вокруг рукой со стаканом и, разом опрокинув его, замахала рукой возле лица, – Ну и дрянь собачья, – выдохнула она, – дрянь, да и только, дай что-нибудь закусить.

Марк Семенович нехотя встал, подошел к столу, положил рыбу на хлеб и протянул ей бутерброд.

– На, дура, и завязывай с этим, а то плохо кончишь.

Эльвира опять шумно вздохнула и стала жевать бутерброд.

– Фу, какая гадость, эта ваша заливная рыба, – нарочито кривляясь, произнесла она. Марк Семенович с нескрываемым раздражением и брезгливостью посмотрел на нее. Эльвира же залилась смехом, сквозь который спросила его: – Что это ты нахмурился, Марк Семенович? – Отложив бутерброд в сторону, она пояснила: – Это же из Булгакова. А ты уж хотел было обидеться. Ай-яй-яй, нехорошо, классику знать надо. Знаешь что, брось-ка лучше мне вон тот апельсин.

Он опять встал, что-то проворчал и как заведенный, встал, пошел к столу. Но в этот момент из-за двери слышен громогласный голос депутата:

– Марк Семенович, где ты? Куда опять запропастился?

Марк Семенович бросил ей апельсин:

– На, держи. Кажется, начался новый день, а с ним новые мучения, пробудился мой боров. – Поправил перед зеркалом галстук, обреченно вздохнул: – Ты с ним сегодня не очень-то, нам надо еще до обеда в Думу заскочить, кое с кем встретиться, да и за командировку отчитаться. Все, я пошел. – И заворчал по дороге: – Ни днем, ни ночью покоя нет. – И только из спальни уже слышен его спокойно-вежливое: – Я вас слушаю, Алексей Иванович.

Депутат сидел на кровати, обернутый простыней, вид у него был не ахти какой, по всему видно, вчера явно перегрузился. Он тяжело вздохнул, сделал глубокий выдох. Марк Семенович сморщился от запаха перегара.

– Ну, и какой у нас сегодня расклад на день, Марк Семенович? Докладывай!

– Сейчас холодный душ, потом завтрак, а к одиннадцати часам нам надо быть в комитете, Бабарыкин всех собирает.

– С чего это он? – удивился депутат. – Обойдется твой Бабарыкин, еще не Рыбкин и даже не Килькин, а уже туда же, понимаешь, собирает. Ты лучше подумай, где мы с тобою должны здоровье поправить, а ты все там Рыбкин, да еще, тьфу ты, как его там, Бабарыкин, чтоб он совсем сгинул.

Он встал, походил по спальне, опять сел на кровать, стал усиленно тереть лоб ладошкой, силясь что-то вспомнить, но, так и не вспомнив, махнул рукой, смущаясь, обратился к помощнику:

– Послушай, Марк Семенович, а как мы вчера добрались, что-то, сам понимаешь, не очень хорошо все помню? – Перехватив осуждающее выражение на лице помощника, он виновато покашлял, голос его приобрел заискивающие интонации: – Что, не очень хорошо себя вел, скандалил, что ли? – вопросительно посмотрел на Марка Семеновича.

– Да все как обычно, Алексей Иванович, ничего нового. Пить вам просто не надо, а то вечно вляпываемся в какую-нибудь дрянь.

– А что было-то? Рассказывай, нечего тянуть. Да, кстати, а эта курица уже ушла?

– И не собирается, места ждет.

– Какого места? – весь напрягся депутат.

– Ну, как же, вы ведь вчера ей место секретаря у себя обещали.

– Так там же Маринка, какой уже год сидит.

– Да и я вам вчера целый вечер об этом же намекал, а вы… – Помощник скривил лицо, видно по всему, для него это была болезненная тема. – Да что говорить, Алексей Иванович, вы же себя прекрасно знаете, как наберетесь, так и…

– Но-но, – прервал его раздраженно шеф. – Ты не очень-то, ты еще пока не депутат, чтоб со мною так говорить. Ты еще просто помощник депутата, – задумался, – правда, – указав пальцем вверх, – депутата такого крупного региона. Ты должен оберегать меня, а ты, понимаешь ли… критиковать задумал. Критиканов и так, без тебя хватает, ты лучше хорошие советы мне давай, а ты, понимаешь, критиковать.

– Так если бы вы слушали, Алексей Иванович… А-а-а, – обреченно махнул он рукой, – что с вами говорить, все равно бесполезно.

– Ну ладно, ладно, все это пустые разговоры, – он встал с постели, – дай-ка лучше я посмотрю на нее, совершенно что-то не помню, как она выглядит.

Он подошел к двери, чуть приоткрыл ее и посмотрел в гостиную.

– Хм… а что, мне кажется, совсем не плоха, – он обернулся к Марку Семеновичу, – нет, нет, совсем не плоха. По-моему, ты зря на нее стольких собак понавешал, девчонка, что надо.

– Ага, когда спит, а как рот откроет, так мат стеной стоит. Парикмахерша, одним словом.

– Да ты что, – забеспокоился депутат, – неужто действительно так?

– Я вам вчера об этом столько раз говорил, а вы… – Помощник обиженно махнул рукой и стал нервно расхаживать по комнате.

– Да ты понимаешь, – стал оправдываться депутат, – вчера я… как бы сказать… ну, несколько расслабился. – Он задумался. Вдруг встрепенулся и решительно произнес: – Знаешь что, давай-ка выдворяй отсюда, как ее там зовут-то, от греха подальше.

– Эльвира ее зовут.

– Во-во. Гони в шею эту Эльвиру, но только, пожалуйста, без скандала. Сам понимаешь, предвыборный этап, сейчас нам этого никак нельзя. Дай ей там что-нибудь, деньжат подкинь… главное, чтоб интеллигентно, без шума. Ну, ты сам знаешь, что я тебе говорю. Парень ты неглупый, сообразишь, что к чему, одним словом, выдворяй. Всё.

Он со всего размаха плюхнулся на постель, положив руки под голову, уставился в потолок.

Марк Семенович нерешительно потоптался возле шефа, потом неуверенно стал объяснять:

– Да как же ее теперь выдворишь, вцепилась всеми четырьмя, не отцепишь. Да и деньги ей надо на обратную дорогу давать, а это, по крайней мере, всего про всё, где-то в 360 зеленых влетит, да и паспорта, похоже, у нее нет. Ведь вы ее прямо с работы забрали, даже домой вещи забрать не отпустили. Много чего обещали. Нет, Алексей Иванович, будет скандал, девица не такая дура, как вы думаете. – Он исподлобья посмотрел на депутата. – Да и денег у нас уже, того, нет. Вчера все улетело как в трубу.

Депутат вздохнул, встал с постели, поправил обернутую на теле простыню, подошел к зеркалу, стал внимательно рассматривать свое лицо. Обнаружив непорядок в носу, дернул волосок и недовольно крякнул:

– Ну, ты прямо как ребенок, будто сам не знаешь, что надо делать. Возьми деньги из фонда нашей партии, ведь не по своим делам мы гоняли по нашей матушке России, а для общего дела, – он чуть-чуть подумал, – да и блага тоже.

– Да там тоже уже ничего нету, – помощник развел руками, – пусто, как в пенсионном фонде, хоть шаром покати.

Депутат почесал затылок, задумался.

– Ну, придумай тогда еще что-нибудь, потряси, в конце концов, этого говнюка Бабарыкина. Не депутату же заниматься этой ерундой, в самом деле. Скажи там, что на благотворительные цели потратили, инвалиду помогли. Да, придумай сам что-нибудь. За что, не понимаю, я тебе деньги плачу?

– Не вы, а государство, – тихо возразил помощник.

– Ах, вот как, – подняв руки, вскинулся он, – так знай, я и есть это самое государство. Можно сказать, часть народа, которая выбрала меня, и заметь, не худшая ее часть.

Увидев, что помощник скукожился, защищаясь руками, как бы боясь, что он его ударит, поубавил ярость.

– Ты пойми, Марк, наша работа связана с народом, с его чаяниями и проблемами. А с народом, сам понимаешь, как. С ним нужно, как со своим, как бы ты ихний. И выпить, и слово хорошее сказать, все это надо уметь нам, депутатам, делать. Да и помочь в случае чего, если надо, как с этой женщиной. – Он посмотрел на дверь. – И, по-моему, у меня это совсем не плохо получается. Вот, как вчера нас шахтеры встречали, ты же видел?! И с букетом, и каску подарили, а застолье вспомни, какое застолье было! Метрополь, одним словом. А рыбаки? Ты помнишь, как нас рыбаки чествовали? – восторженно продолжал он вспоминать вчерашнее, ходя по спальне и периодически останавливаясь, чтобы посмотреть на себя в зеркало. – А что, – в очередной раз замерев перед своим отражением и забросив один конец простыни на плечо, как римский император, встал в торжественной позе, – в целом ничего. – Он неохотно оторвался от зеркала, повернулся к Марку Семеновичу и менторским тоном заключил: – В общем, что я могу сказать, мой друг, наш регион. Никаких сомнений. Все за нас проголосуют. Да что там говорить?! И говорить даже нечего. – При этом взял со столика бутылку, налил себе рюмку.

Помощник посмотрел на него осуждающе. Перехватив его взгляд, депутат, как бы оправдываясь, пояснил:

– Это исключительно для поправления здоровья, лекарство, можно сказать. – Поднял рюмку. Ну, будем, дай Бог, чтоб не последняя. – Он выпил, скривив физиономию до неузнаваемости, пытаясь рассмотреть голубую этикетку на бутылке. – И откуда мы такую голубенькую голубушку привезли, что-то не припомню. По-моему, рыбаки нам презентовали. – Читает: – Так, так, пищевой спирт. Что?! – как безумный закричал он, тут же вскочил. – Тьфу ты, черт! Еще ожог получу. Где вода? Быстро!

Помощник протянул ему бутылку с водой.

– Ох, – он сделал глоток. – Слава Богу, как будто бы прижилась, организм не отверг. – Он встает, опять подходит к двери, прислоняется, тихо приоткрывая ее, заглядывает в гостиную. – Нет, нет, зря ты с ней так, как будто бы ничего. – Поворачивается к помощнику, советуется с ним: – А что, Марк, может быть, сегодня пусть еще побудет здесь, проверим, а вдруг действительно на что-нибудь сгодится, да и мне по моей работе, давно уже вторая секретарша полагается. А не понравится, какие дела – продадим кому-нибудь из наших же, депутатских, с руками оторвут. Как думаешь?

– Да вы ее вчера, Алексей Иванович, и так весь вечер проверяли (с иронией в голосе).

– И что? – тревожно спросил депутат.

– Ничего, просто так, напомнил вам.

– Да, как же, я все прекрасно помню… она меня еще все папочкой называла, – блаженно заулыбался Алексей Иванович.

– Это вначале, – заметил Марк Семенович.

– Как вас понимать, Марк Семенович? – опять в его голосе появились тревожные нотки.

– А так – торжествующе ответил Марк Семенович: – Это вначале она вас так называла, а потом уже толстожопым дураком… если не хуже.

Алексей Иванович нахмурился, лицо его стало краснеть. Он долго ходил по комнате, что-то бормоча себе под нос, потом буркнул:

– Да? А что, бывает еще хуже? – опять стал расхаживать нервно по комнате. Затем, остановившись, злобно произнес: – Не может быть! Ну и нахалка. Вот так вот, помогай после этого людям. В Москву вытащил, можно сказать, личным секретарем хотел сделать. – Он весь напрягся, лицо его из красного постепенно стало приобретать бордовый оттенок. И уже совершенно не сдерживаясь, он прокричал: – Да как она могла депутату так? Гони ее к чертовой матери, чтоб и духа ее здесь не было, ишь, чего себе еще вздумала.

Зарделось лицо и у Марка Семеновича, видно, что он собирался ему сказать что-то нелицеприятное, но какое-то время не решался этого сделать.

– А, – совершенно не сдерживая себя, махнув рукой, Марк Семенович вдруг выдал: – Да вы ведь сами ее провоцировали.

– Это еще как?

– Ну, как же, при всех вчера начали ее лапить – лицо его при этом пошло пятнами.

– Это где? – искренне удивился депутат. – Что-то такого я не припомню.

– Ну, как же где?! Начали в самолете, а потом уже в депутатской комнате. Вы там такое устроили, что даже пересказывать стыдно.

Лицо депутата стало пунцово-багровым, и его прорвало:

– Ах, какой ты у нас стыдливый, вы посмотрите-ка только на него, прямо девица из пансиона. Сам, может быть, когда-то депутатом станешь, тогда поймешь, как это не просто – быть им, – чуть подумал, – депутатом такого громадного региона. – Он опять выпил, но на сей раз спирт предварительно разбавил водой. Его лицо искривилось хуже прежнего: – Фу, даже разведенная сильна. – Встал, подошел к двери, предварительно посмотрев на себя в зеркало, заглянул в гостиную: – Так ты говоришь, дураком меня называла?

– Толстожопым, – уточнил Марк Семенович.

Алексей Иванович вздохнул.

– Надо же, а так – вполне ничего, жаль, очень жаль… – Он отошел от двери, опять посмотрел на себя в зеркало, начал щупать живот, массировать ягодицы. – А что, может, она и права, действительно, я не худенький. Это все вредности, связанные с работой. Вот ты смотри, при коммунистах всю жизнь просидел в начальниках; при демократах – опять сижу в начальниках. – Он наклонился к Марку Семеновичу, пьяно зашептал: – Да мне абсолютно все равно, кто правит – депутаты, демократы, социал-демократы, фашисты, в конце концов. Мне главное, чтобы кресло было подо мною. Ты понял меня? Из-за него, сам понимаешь, душу дьяволу отдам.

Он резко оттолкнул его от себя, понимая, что сказал больше, чем следовало.

– Ну, ты это не очень, не вздумай кому-нибудь там протрясти. Это не я. Меня там не было, – как обычно, заключил он.

– Да как вам не стыдно, вообще меня ни за кого не считаете. Что я вам, стукач, что ли, какой? – обиделся помощник.

– Ладно, ладно, ты это, не обижайся, – миролюбиво заговорил депутат, обняв его за плечи. – Это я так, все больше по-стариковски, ворчу; можно сказать, от сумеречного душевного настроя. Знаешь что, дай-ка мне вон тот апельсин.

Помощник протянул ему апельсин. Депутат выглянул в дверь, прицелившись, бросил апельсин в находящуюся в гостиной женщину. Опять выглянул. Долго всматривался, затем повернулся к Марк Семеновичу.

– Эх, черт, кажется, промазал, – огорченно произнес он.

– Да вы что? – встревожился помощник, – пожалуйста, прекратите.

– Подожди, подожди, хочу, чтобы она повернулась ко мне. Хочу, понимаешь ли ты, детально ее рассмотреть. – Опять подходит к зеркалу, смотрит на себя, трогает мышцы плеча, предплечья. – Д-а-а-а, слабовато, надо бы со всеми этими глупостями заканчивать. Всё. Завтра возьми абонементы в бассейн – начинаем новую жизнь. И каждое утро – бегать. А то совсем себя запустили. Завтра в это же время чтобы мы с тобою были уже в бассейне, а вечером в баню, надо заканчивать с вредными влечениями, – он скосил глаза на недопитую бутылку спирта.

– Это вы хорошо насчет бани придумали, Алексей Иванович. А как же завтра встреча со спонсорами?

– С какими спонсорами? – искренне удивился Алексей Иванович.

– Ну, как же, с представителями крупной нефтяной компании и банком. Вы вчера им целый вечер звонили, все коммунизмом угрожали. Мол, если денег не дадут, опять коммунисты придут, тогда уж денежками им не придется самостоятельно распоряжаться.

– Надо же, совсем забыл. А где назначено?

– Вы же сами договаривались – в «Метрополе», в красном зале для дипломатических приемов.

Депутат широко улыбнулся, видно, вспомнил, довольный, спросил:

– Ну, как я их приложил, Семеныч?

– По-моему, совсем не плохо, красный зал вас ждет.

– Вот видишь, и партии что-то перепадет. С них нужно взять, по крайней мере, миллиончиков этак шесть-семь в зеленых. Люди не бедные, на нефти сидят. Это же не с учителей, докторов да этих придурков химиков брать, здесь публика посерьезнее. Послушай, я все время думаю, а зачем они все раньше нужны были? По-моему, так совсем не нужная публика, особенно эти, химики.

Марк Семенович возмутился:

– Ну… это как сказать, здесь вы абсолютно не правы. Это теперь все обрушилось, и, если ничего не изменится, похоже, без них мы скоро станем вровень с этими представителями племени ням-ням, или как их там еще, не знаю. Вы поймите, это только так кажется, что они не нужны. На одной нефтяной трубе и демократии далеко не уедешь.

– Ты это брось, – злобно взглянув на помощника, с пафосом начал депутат, – демократия, это, ты знаешь… – Помощник прервал его.

– Да что вы, Алексей Иванович, в самом деле, как ребенок; носитесь со своей демократией, как с писаной торбой? А-а-а, – он, как обычно, когда не может в чем-то убедить своего начальника, просто машет рукой. – Вы ведь все равно ничего не поймете, бесполезно вам что-либо говорить.

– Ты что же, меня за идиота держишь? – возмутился Алексей Иванович.

– Нет, конечно же, – ответил помощник тихо. И уже громче добавил: – За депутата.

– Вот ты смотри, – между тем продолжал рассуждать Алексей Иванович, – встречаю я недавно училку свою школьную. Спрашиваю, как живет? Она мне рассказывает, что вот, мол, учителя плохо живут, на рынке все торгуют, чтобы с голоду не умереть. А те, что помоложе – на панели подрабатывают, а кто уже и ни на то, и ни на это не годится – по помойкам роются. Зарплата маленькая, а то и вообще по полгода не платят. Ну, ты посмотри на нее, старая дура! Неужели не понятно, сейчас время инициативных людей. Возьми и ты, прояви инициативу – сдай, к примеру, в аренду там что-нибудь, с родителей бери и прочее, короче, проявляй инициативу, а не хнычь.

– Да что вы, Алексей Иванович, – возмутился помощник, – прямо как ребенок. Это грабежом называется, какая там, к черту, инициатива? А дай им, этим инициативным, так они и школы под публичные дома отдадут. Неужели вы не понимаете, что ничего нельзя у школы отнимать, ей нужно только давать. Это ведь наше будущее, они грамотными должны быть. – А-а-а, – опять машет рукой, – да разве же вы поймете.

– Так, дискуссию в партии заканчиваем, нам и без тебя есть с кем дискутировать. Врагов вокруг столько, успевай только отбиваться. Да, и вот еще что, этому болвану Бабарыкину ни слова о наших спонсорах. Выбьем эти миллиончики, дай-то Бог, сам отнесу главному. Пусть порадуется и оценит, кто партии более ценен. А ты все об этом Бабарыкине… болван твой Бабарыкин, туды его в качель.

Он замолчал, уставился взглядом в стену, напряженно о чем-то думая, очевидно, пытаясь все-таки вспомнить что-нибудь из вчерашнего.

Марк Семенович в это время молчал, рассматривая журнал с голыми женщинами. Алексей Иванович, так и не вспомнив ничего, выжидательно посмотрел на помощника и как бы нехотя спросил:

– Ну, и что же я такое понаделал вчера, что ты так застыдился, а? – Марк Семенович оторвался от журнала и также нехотя ответил:

– Ну, как же, приставали ко всем, матом ругались громко, ну и… это… женщину… хватали при всех.

– Да? – удивился депутат. – Оба помолчали. – Ну и что, подумаешь, беда какая, – с вызовом начал Алексей Иванович, – не сексом же я с ней занимался.

Марк Семенович махнул рукой – верный признак нежелания продолжать разговор, смолк. Но, посмотрев на самодовольное лицо своего шефа, передумал молчать.

– Да и это тоже хотели, – пролепетал он, – стыдобища, в самом деле, нельзя же так.

– Да, – искренно удивился Алексей Иванович, – вот как, и что же? Что было дальше?

– Ну, это, еще, – нехотя продолжил помощник.

– Из вас, Марк Семенович, прямо клещами нужно вытягивать информацию. Так что еще?

– А потом все облевали, извините, конечно, что говорю об этом.

– Кто, я? Это не я, – быстро проговорил депутат, смущенно замотав головой, – нет, нет, это не я.

– Ну, как же не вы, – продолжал допекать его помощник, – то-то и оно, что вы. Там еще депутат из Красноярска был, Шпеерович, по-моему, его фамилия. Он возмущался, обещал в комитет по депутатской этике сообщить.

Алексей Иванович только на секунду задумался, а затем с напором произнес:

– Вот гаденыш, помню его, как не помнить, такой маленький, вонючий, из вашего орлиного племени… Не нравится, видишь ли, ему. Так такого говнюка навряд ли куда в приличное место выбрали бы. Это только у нас здесь, наши добрые люди ему помогают, а там… нет, не жди. – Опять улыбнулся, очевидно, что-то вспомнил приятное. – А зато с шахтерами вчера я хорошо выступил. Только вот так такой мужичок был, что-то все время выступал, меня постоянно перебивал.

Марк Семенович рассмеялся:

– А, этот. Да, помрешь…

– Так что это он там все время такое говорил, что все люди смеялись над ним? – громко рассмеялся депутат.

– Да не над ним, а над вами, Алексей Иванович, – не без ехидства и с радостью в голосе заметил Марк Семенович.

– Ты это брось, – решительно произнес депутат. – Тогда все, что было, я отлично помню. Только вот забыл, что он говорил.

Марк Семенович вновь рассмеялся, стал объяснять:

– Да он к каждой своей фразе добавлял: «Депутат, твою мать», – продолжая смеяться.

– Как это, не понял, объясни, – подозрительно посмотрев на помощника, попросил Алексей Иванович.

– Ну, все время добавлял: вот вы, мол, там, в своей Москве сидите, депутат, твою мать, а нам здесь наших детишек нечем кормить. Вы ему еще заметили: «Вы что же депутатов-демократов кроете, кройте лучше коммунистов. Они вас до такой веселой жизни довели, а мы, мол, пытаемся теперь дело поправить».

Алексей Иванович недоуменно посмотрел на помощника и спросил:

– Так что же люди хохотали, не понимаю?

– Да вы им начали объяснять, что нет такого ругательства, «депутат, твою мать». Что есть слово «депутат», а «твою мать» сюда никак не подходит. – При этом Марк Семенович, уже не сдерживаясь, искренне, во весь голос рассмеялся. – А потом уже каждый выступающий начинал свое выступление со слов: «Как сказал предыдущий „депутат твою мать“. Ну, остальные, естественно, – хохотать. В общем, веселенькая предвыборная кампания в результате образовалась.

– Да-а, – протянул Алексей Иванович и, опустив голову, надолго замолчал. Но прошло несколько минут, и он как ни в чем не бывало вновь стал поучать Марка Семеновича, причем говорил не без прежней игривости в голосе. – Вот видишь, Марк, я же постоянно повторяю – настоящий депутат должен быть из народа и с народом. Должен все говорить по-простому, чтобы его самый последний забулдыга мог понять. – И, со злостью зыркнув на Марка Семеновича, добавил: – Не то что твой Шмеерович.

– Шпеерович, и он не мой, а ваш депутат, – возразил Марк Семенович.

– Да, знаю я его прекрасно, не раз слушал. Одни цифры да факты, а человеческого-то слова от него и не услышишь. Нет, с народом так нельзя. Да… хотя, к черту твоего Шмыеровича, – неожиданно заключил он, – надоел, как горькая редька. Короче, учись, как нужно налаживать контакты с избирателями, учись, Марк Семенович, пока я жив. Так, где мой халат, пойду выйду, разведаю – как и что она там.

– Эх, – вздохнул Марк Семенович, – опять вы за свое. А нам еще сегодня в комитете надо быть. Да и домой мне бы съездить, с мамой повидаться, больше месяца уже не видел их.

Алексея Ивановича это прямо взорвало.

– Ты что говоришь, побойся Бога, Семеныч. – Все личное – после выборов, сейчас, сам понимаешь, «Все на выборы!».

Он надел домашний халат, опять прильнул к двери и стал напевать: – Такая уже наша доля депутатская, ни днем, ни ночью нам покоя нет. – Оторвался от двери. – Да-а-а, понимаешь ли, любопытно, – подпоясал халат поясом, продолжая напевать себе под нос: – Не столяра мы и не плотники, а депутатские работники, так, так, так. И что этот тип про нас сказал, «депутат, твою мать?» Хе, а что, ничего, совсем неплохо сказал, можно сказать, крепко приложил… Вот только не тому он это сказал, перепутал, можно сказать, адресата. Завтра обязательно, если увижу, твоему Шмееровичу также скажу: «Ну что, Шмеерович, депутат, твою мать, жаловаться на меня вздумал?…»

Марк Семенович тяжело вздохнул:

– Да не Шмеерович, а Шпеерович, Алексей Иванович, сколько раз можно одно и то же говорить.

Алексей Иванович недовольно посмотрел на него:

– Вот ты любишь меня править и, главное, все по пустякам, лучше скажи, как я?

Он стоял в халате перед зеркалом и не без удовольствия рассматривал себя. Марк Семенович скрутил журнал трубочкой, посмотрел на него через трубочку:

– Спора нет, впечатляет. Еще бы колпак, трубку и прямо вылитый Троекуров.

– Или коммуняка Васька Новодубцев, – яростно заржал Алексей Иванович.

– И за что вы его так не любите, не понимаю. Вместе еле окончили сельскую школу, в одном колхозе работали, вместе и развалили его. Что он вам, дорогу, что ли, перешел?

– Он по моей улице, слава Богу, не ходил. А за что его не люблю? Разве ты не помнишь его последнее выступление в Думе? Я-то его на всю жизнь запомню. Как начал нас поливать, он на нашу партию такого, больше лошадиного навалил. Да все, понимаешь, за народ, пенсионеров, что их ограбили. Словно мы что-нибудь имеем против них или мы их ограбили.

– Да, но как ни верти, действительно народ-то грабанули, и крепко грабанули, – мягко возразил помощник. – В результате вся страна – нищая, а маленькая кучка наиболее отъявленных стала не просто богатой. А архибогатой, как выражался ваш прошлый вождь. А этот ваш председатель сам ворует и другим позволяет, чтоб не так было заметно, что он только один такой. А охотников у нас в России на дармовщинку всегда было хоть отбавляй. Все, кто возле него крутились, так или иначе ручки погрели и сразу богатые стали. И даже олигархи появились. Раз – и всё, в один присест. Это тебе не семья Рокфеллеров. У них дед начал с ничего свой бизнес. А здесь однажды все проснулись, а олигархи тут как тут, рядом стоят, довольные, улыбаются. И все в один голос кричат, что нельзя пересматривать приватизацию, пугают. Главное, говорят, вы что, революцию новую хотите? Да вы это сами прекрасно знаете. Вся страна в разрухе, народ голодает, где же совесть у правителей, я вас спрашиваю? Я у этих олигархов и всякого рода воров и жуликов не спрашиваю, там бесполезно. Но правители, которые, казалось бы, должны быть на твоей стороне, защищать тебя, где они?

Алексей Иванович недовольно покачал головой.

– Ну, ты поосторожнее, а то смотри, как бы чего не вышло.

– Да при чем здесь это? Я ведь это вас специально тренирую, – неожиданно пояснил помощник, – сейчас вам такие вещи любой врач, учитель, работяга расскажет. А вы тренируйтесь, учитесь мозги полоскать задающим подобные вопросы, а угрозами сейчас никого не запугаешь. Всем наплевать и на этих олигархов, и на депутатов, да и на вашего председателя. По правде сказать, не просто наплевать, а абсолютно… сами понимаете, какое здесь слово напрашивается. Все знают, что он при социализме глотку за него рвал и жил неплохо. Тоже мне, революционер нашелся! Надо думать, как страну поднимать, да не на деньги, которые грабанули у пенсионеров и детишек, отобрав у них последнее. И кстати, не мешало бы подумать, как вернуть те миллионы, которые они так нагло хапнули. Вот и ответьте мне, как простому человеку, где у этих людей стыд, и почему они не несут никакого наказания?

– Ладно, ты хоть председателя оставь в покое, слишком высоко забрался, понимаешь ли. Ты лучше о партии говори, да более регионально мысли. А о председателе не нам с тобой толковать.

– Ну, вот, вы опять о своем. Я же вас тренирую, вы что, забыли? – хитро улыбнулся Марк Семенович.

– Ты тренируй, это правильно, – он погрозил пальцем, – но только до определенного уровня тренируй. А вот что касается Васьки Стародубцева, то хотел я ему тогда на Думе врезать, сам знаешь почему, да пожалел – уж больно хорошую водку он там у себя продуцирует. Пусть делает, пока мы еще живы.

Помощник ничего не сказал, только лишь тяжело вздохнул. Алексей Иванович одернул халат.

– Ну, я пошел. Господь Всемилостивый, не отступись, – он перекрестился в сторону, где стоял Марк Семенович, который как раз в этот момент держал у груди журнал с голой женщиной на обложке. Увидев картинку, Алексей Иванович смачно сплюнул. – Тьфу ты, гадость какая, прости меня, Господи, – и перекрестился в другую сторону.

Марк Семенович посмотрел на обложку, улыбнулся:

– По-моему, в самый раз, Алексей Иванович, там, кстати, не лучше, не Айседора Дункан вас ожидает. И вообще не для вас, депутата, все эти глупости.

Алексей Иванович недовольно пробурчал:

– Разберемся как-нибудь самостоятельно, что к чему, не маленькие как будто бы.

Он уже было взялся за ручку двери, но, вспомнив, обернулся:

– А Марии Ивановне мы вчера не звонили? – с надеждой в голосе спросил он, что хотя бы этого не было.

– Как же не звонили? Вы вчера весь вечер перед нею оправдывались – все говорили, что дел по горло, что сейчас не можете приехать, а потом плакали, прощения просили.

– Да? Надо же, – вначале он даже слегка смутился, но потом, как и полагается, продолжил с напором: – Ну, а как же иначе, Марк Семенович? Сам видишь – сплошная напряженка. С этой работой ни семьи, ни дома не видишь.

– Бросит она вас, вчера мне опять об этом говорила, бросит, говорит, если пить не прекратите.

Алексей Иванович сморщился, как от зубной боли, почесал затылок, подняв руку, остановил пытающегося еще что-то сказать помощника:

– Ты как всегда не вовремя, совсем, можно сказать, некстати все это сейчас говоришь. И пожалуйста, если она будет звонить, скажи, что я в Думе и вообще…

Он направился к двери гостиной, продолжая на ходу ворчать:

– Тоже мне еще, угрожает. В квартире-то шестикомнатной депутатской живет. Гляди, так и пробросаться можно будет, деревня неотесанная. – Задумался, остановился перед дверью и тихо, вполголоса рассудил: – Сюда-то она не придет, духа не хватит, да и охрана не пропустит. А то мне, понимаешь, бросит… Ладно, я пошел.

Помощник никак не отреагировал. Он, сидя в кресле, продолжал рассматривать журнал.

ГЛАВА 2

Эльвира берет дела на себя

(Не быть курице петухом, а бабе – мужиком)

Войдя в гостиную, он плотно прикрыл за собой дверь и на цыпочках, кругами стал приближаться к интересующему его объекту. Эльвира, похоже, спала, свернувшись клубочком в кресле. Наконец он подошел к ней, протянул руку, осторожно приподнял прядь волос, прикрывающую ее лицо.

– Гав, – неожиданно громко произнесла женщина.

Депутат от испуга отпрянул от нее, неловко завалился на стул, и, сползая по нему, то и дело повторял:

– Это зачем же так, что за баловство, понимаете ли, вы что себе позволяете…

Эльвира сладко потянулась, изогнула как кошечка свой стан и сладким голосом произнесла:

– А, папик, доброе утро. Как я рада видеть тебя. А мы вчера неплохо с тобою провели время. Я думала, депутаты такие буки, все надутые, как синьоры-помидоры. Я их часто по телевизору вижу. А ты у нас совсем не такой, ты у нас – лапочка.

Депутат к этому времени как раз достиг пола, и еще не придя в себя, со злобой просипел:

– Да позвольте, какой я вам папик? И что это еще за лапочка? Вы кто такая и что здесь делаете в депутатской квартире?

Вид у него был совсем рассерженный. Однако Эльвира вовсе не испугалась, она скорее удивилась.

– Ну, ты и даешь, вчера только и говорил, что женишься, личным секретарем обещал сделать, клялся, что на всю жизнь, а сегодня…

Депутат продолжал сидеть на полу, тараща на нее глаза, нервно открывая и закрывая рот, не произнося ни слова. Женщина продолжала на него напирать:

– И потом, после того всего, что у нас вчера было, ты спрашиваешь, кто я такая?

Эту фразу она произнесла с особым чувством негодования, и сделала даже угрожающее движение руки в его сторону. Депутат защитил обеими руками лицо, однако сдаваться, похоже, не собирался.

– Подождите, подождите, а что у нас вчера было? – И тут же категорически отверг ее домогательства: – Не было у нас ничего. – Неожиданно шустро для его комплекции, он смог каким-то образом вскочить, приблизился к ней, поводил указательным пальцем перед ее лицом, повторил: – Не было у нас ничего и не могло быть никогда, вы слышали… никогда.

Эльвира тоже встала и, воинственно напирая на него, зло прошипела:

– Разве? А в самолете?

– В каком самолете? – не очень понимая, о чем она говорит, поинтересовался Алексей Иванович.

– Как в каком? В «Ту». – Она многозначительно посмотрела на него.

– В каком «Ту»? В 154? Не может быть.

– Как же не может, когда может, и быть, именно в «Ту», – после намеренной паузы Эльвира прибавила: – В туалете.

Депутат совершенно растерялся:

– В каком туалете, о чем это вы?

Женщина стала наступать на него теперь уже всем корпусом.

– Именно в том. В мужском.

По всему видно, что депутат растерялся. Отступая, он попятился, растерянно плюхнулся на стул, соскользнул по нему и вновь оказался на полу. И уже с пола послышался его жалобный голос:

– Это был не я.

Эльвира поняла, что ее оппонент окончательно раздавлен.

– Хи-хи и ха-ха. А кто же – Марк Семенович или Святой Дух? У Марка Семеновича – жена, которую он любит.

– А Святой Дух? – в запальчивости, почти шепотом проговорил полностью утерявший лицо депутат. Через мгновение, придя в себя, вскрикнул: – Да что я говорю, Господи! Прости и образумь меня. Да, но у меня ведь тоже жена? – вдруг вспомнил он про свои родственные связи.

– Марья Ивановна, что ли? – явно с иронией спросила Эльвира.

– Да, Маша, – тихо прошелестел депутат.

– Совсем с ума сошел, заведи еще какую-нибудь Аграфену себе в жены. Ты же вчера весь вечер плакался, что довела тебя старая ведьма.

– Да это я так, больше от чувств, – попытался как-то сгладить неприятную ситуацию депутат, – да и при чем здесь имя?! И Аграфена может быть хорошей женщиной.

– Могла бы, безусловно, но только не женой депутата, – тут же возразила Эльвира. – Вы же все время на виду, Алексей Иванович, по телевидению вас показывают, с народом общаетесь, вам нужен имидж. Вот, смотрите, у вашего секретаря Рыбкина…

– Килькина, – поправил ее Алексей Иванович.

– Все равно, пусть Килькина, не в этом дело, я про имидж. Так вот, вид у него такого неподкупного, правдивого парня. А на самом деле… что?

– А что?

– Да ничего, сделал он свою работу и заработал себе длительную командировку за границу. Да не куда-нибудь там, на Берег Слоновой Кости.

– Это что еще за государство? – Депутат крикнул в сторону спальни: – Марк Семенович, это что за государство – Берег Слоновой бивни?

Голос Марка Семеновича из спальни спокойно ответил:

– Да, есть такое государство в Африке, южнее Буркина-Фасо, между ними Мали располагается.

– При чем здесь Мали-Бали. Какое это имеет значение? – раздраженно воскликнула Эльвира. – Главное, что он туда не поехал. Ему подавай что-нибудь на «Ш» – Швецию, Швейцарию.

– Или Шри-Ланка, – участливо, со своей стороны добавил Алексей Иванович.

– Да, конечно, дождешься, как же. Туда посылают кого-нибудь попроще, таких, как вы, Алексей Иванович.

– Что вы имеете в виду, Эльвира? – готовый немедленно вновь завестись, произнес депутат.

– Имидж, только имидж, больше ничего, Алексей Иванович. Или взять, к примеру, депутата, этого бывшего губернатора – молодой, красавец, у женщин пользуется успехом. То он на самолетах гоняет, то с плакатом по улицам Ленинграда гарцует, только посмотрите-ка на него…

– По Санкт-Петербургу, Эльвира, – с вызовом поправил Алексей Иванович.

– Да что вы цепляетесь к словам, честное слово, – возмутилась Эльвира. – Придут назад коммунисты, и опять будет Ленинград. Вы же знаете, что у нас нельзя привыкать к чему-то определенному, ведь все временно. Так этот, я думаю, насмотрелся фильмов про американских депутатов, как они разыгрывают предвыборную компанию – с народом пиво пьют, руки им жмут, ну, и думает, сейчас по Ленинграду в коротких штанишках…

– По Санкт-Петербургу, – на сей раз робко опять поправил Алексей Иванович.

– Да я помню, что вы, в самом деле, приматываетесь, – возмутилась Эльвира. И продолжила: – И что он думал, что все – победа будет за ними? Фиг! – сопроводила фразу соответствующей фигурой из пальцев. – Одного он не учел, что люди у нас совсем другие, не эти, из-за угла пыльным мешком трахнутые американцы. Вот сейчас зайдите на любой рынок в России, и что увидите?

– И что? – глупо улыбнувшись, спросил депутат.

– А то, что в рядах-то стоят не туземцы какие-нибудь, или цыгане, как во Франции, а, можно сказать, весь цвет нации, стоят и торгуют. А чем? Вы спросите, чем? Да чем угодно – от женских трусов до галош. А что людям остается делать? С голода помирать? И самое интересное, что я заметила, если стоит какой-нибудь инженеришка, то у него в лавке полный беспорядок, да и сам порой еле на ногах держится. Где кандидат технических или медицинских наук, то у него все уложено как надо и пахнет от него не перегаром, а так, натурально, коньячком, да и то больше для затравки, для куража. А уж где доктор – там чистота идеальная, и говорит он с вами не как с лохом-покупателем, а как коллега с коллегой, обсуждающим теорию относительности. Вы меня спросите, почему так? Отвечаю. Потому что имидж у него оставаться профессором даже в этой вонючей лавке, не может он иначе. Вот так. И ничего другое – ни воспитание, ни культура, не играет здесь определяющей роли, только он – имидж. А что касается государства, в котором мы с вами живем, то оно у нас просто дикое. Ведь что получается? Оказывается, все, что он за свою жизнь познал и изучил, всего-то нужно было только для того, чтобы торговать. И торговать из этого вонючего вагончика. Позор, да и только! Позор, конечно, для государства, которое нами управляет. Зато эти пузаны безголовые ложками икру жрут, да заодно, походя, страной нашей правят. Вот как получается, мой дорогой Алексей Иванович. А вы говорите – демократия и справедливость. Да и это еще – предприимчивость. Придумали же такое! Впрочем, по последнему факту вам, по-моему, весьма убедительно уже доложил ваш помощничек. Абсолютно с ним согласна, на все сто.

– Но подождите, Эльвирочка, – ведь не все же так плохо, как вы говорите, – не сдержался Алексей Иванович. – В стране за это время произошли такие грандиозные перемены, и не заметить их может только слепой человек… или…

– Или враг народа? Не это ли вы хотели сказать? Так знайте, что все это уже было, и повторять никто больше не хочет. Всякую ерунду мне говорите, надоело, в самом деле.

– Да я… – пытался сказать еще что-то депутат.

– Молчите, – прервала его Эльвира, – думаете, что если я в деревне прожила всю мою жизнь, так мне можно лапшу на уши вешать? Я вам говорю, что люди у нас отличные от тех, кто в других странах живут. Об этом нужно всегда помнить, особенно вам, депутатам, которые с ними работают. Ведь что получается, смотрите: мы пережили все, что можно было пережить, и даже невозможное! Побывали и в социализме, и в коммунизме, а сейчас еще успели и в капитализм влезть. Даже перестройку пережили, хотя и с большими потерями, но все-таки пережили. Не говоря уже так о всевозможных индустриализациях, химизациях и прочих кукурузациях. Народ у нас тертый и главное – шибко грамотный. А это не каждый учитывает, да и вы не особенно принимаете во внимание при своих встречах, с этим самым народом. Хотя не могу не заметить, все-таки ту роль, которую вы играете…

– Имидж, Эльвирочка, – не без восторга в голосе, прямо подскочив от нетерпения, поправил ее Алексей Иванович, – мы же договорились.

– Ну, вот видите, сами уже стали разбираться, что к чему, не зря же я здесь столько времени распиналась. Вы просто молодец, абсолютно правильно все поняли, – похвалила его Эльвира. Алексей Иванович аж зарделся от похвалы.

– Именно имидж, Алексей Иванович, мне нравится, как вы мыслите. Да и у вас он есть, просто ваш имидж нужно, как бы это сказать… ну… это… нужно слегка подрихтовать, что ли, – нашлась она. – И все будет о'кей, поверьте мне. Имейте в виду, в самое ближайшее время я намерена непосредственно сама этим заняться.

Алексей Иванович удовлетворенно хмыкнул:

– Ну, что ж, если действительно надо, то… я буду искренне рад этому.

Эльвира между тем, похоже, вошла в раж, продолжая развивать свою теорию об имидже.

– Имидж должен быть у всех людей, занимающихся политикой. Вот, к примеру, возьмите вашего Худинского, тоже депутата. Как он умело косит под шизофреника, это просто удивительное дело! И у народного артиста так не всегда получится. И что? Сами видите. У него получается и совсем неплохо получается, раз его все боятся. Это его заслуга, и все благодаря… – она сделала паузу.

– Имиджу! – радостно добавил возбужденный Алексей Иванович, заполнив эту паузу.

– Ну, вот видите, сами стали разбираться. Да и все остальные в вашем доме, все тоже с имиджем или, по крайней мере, со своей дурью, но обязательно все что-то подобное имеют. Вы же сами все это видите. Кто малиновым пиджаком хвалится, кто часы «Сейко» предлагает поменять, кто еще в какую-то ерунду лезет. В общем, ваш дом не просто дом, а какой-то безумный дом, если не сказать хуже. И при этом, заметьте, каждый стремится себе что-нибудь оторвать задарма – кто кабинет пошире, кто помощников поболее, и уже не два-три, как это положено по закону, а уже целое бюро на него работает, как у вашего Килькина. Да и секретаршу прихватить покрасивее стараетесь. – Она красноречиво посмотрела на него. – Как и наш уважаемый Алексей Иванович, не так ли? Вы ведь тоже в «Ту» сторону, – сделав акцент на «Ту», – помните? – сделав при этом многозначительный жест в его сторону.

Алексей Иванович, вначале не понимая, в чем дело, чисто автоматически повторил за нею: – Да, в ту. – А потом, увидев ее ехидную улыбочку, смутился: – Да что вы, в самом деле? Не надоело вам еще?

– А что вы так смущаетесь? У вас действительно должен быть достойный помощник – это секретарша и жена в одном лице.

Лицо Алексея Ивановича вновь перекосила малоприятная примаса. Эти разговоры про секретаршу и жену, да еще в едином блоке, ему были явно не по душе. Дабы сменить тему разговора, он обратился к ней с просьбой:

– Эльвира, у вас так хорошо получается беседа об имидже, хотелось бы, чтобы вы еще что-нибудь рассказали о своих наблюдениях. Я даже подумал о вашем публичном выступлении, возможно, на телевидении, на эту тему. И лучше о наших противниках, пусть послушают о себе. И вообще, вы меня очень заинтересовали своими рассуждениями. Давайте продолжим, прошу вас, расскажите еще что-нибудь об этом.

По правде говоря, и самой Эльвире было приятно, что ее с таким вниманием слушают столь уважаемые люди.

– Ну, что ж, хорошо, продолжим, – не стала кочевряжиться она. – Что бы вам еще рассказать? – Она задумалась. – Да вот, к примеру, о ваших женщинах, хотя их и немного, и они выгодно отличаются от мужского вашего состава, особенно, что касается прихватывания дарового, государственного. Начнем с вашей красавицы, как ее, Хакманда, по-моему.

– Да не так, Господи, – зарумянился Алексей Иванович, – совсем не так. Что же вы, даже фамилии своих избранников не знаете.

– Не знаю и знать не желаю, – сказала, как отрезала, Эльвира. – Важна суть, а не фамилия. Так вот, как только эта утонченная, умная женщина как-то по-особенному уложит свои волосы на голове, все – шум в зале затихает. Прекращаются всякие другие обсуждения, все разговоры только о прическе нашей красавицы. Можно подумать, что вы все проблемы уже порешили, и можно слегка и отдохнуть. Или, может, у вас там все такие женолюбы, или по-простому – баболюбы, поэтому так и реагируют? Я у вас спрашиваю, Алексей Иванович.

– Да, в общем-то, наверное, нет.

– Вот именно, что нет, подавляющее большинство вашего народа, наоборот, по-моему, больше женоненавистники. Я это хорошо вижу, когда смотрю ваши шоу. Ну, за исключением, может быть, вас, да еще двух-трех других депутатов.

Алексей Иванович, как конь, которому отсыпали меру овса, мотнул головой и неуклюже двинул ногой, как копытом, промычав при этом:

– Ну, вы, Эльвира…

– Так вот, скажите мне, – продолжала она, не обращая внимания на его реакцию. – Вам там что, делать нечего? Можно подумать, что вы страну из хаоса вытащили, куда ее, кстати, сами и загнали. Или, может быть, те, кто вас выбирал, жить стал лучше? Нет, конечно же, просто это сами понимаете, что… – Она опять сделала паузу.

И Алексей Иванович мгновенно воспользовался ею:

– Имидж, Эльвирочка, – обрадованно заулыбался он.

– Правильно, просто она понимает, что следующий раз мужская половина страны хором проголосует за нее, раз так заинтересованно относятся к ней депутаты-мужчины. Ну, а ваши коллеги по полу и Дому надеются, что женская половина страны, соответственно, оценит их баболюбство. А поймут они, что для получения голосов нужно будет выдрать по волосику у нее с головы, – пучками, уверяю вас, будут рвать. Разве не так, Алексей Иванович?

Алексей Иванович только тяжело вздохнул и пропыхтел что-то невразумительное.

– Или взять, к примеру, эту, с неприличной фамилией. Забыла, как ее, Лох… А, впрочем, неважно. Та, которая возглавляет женское движение. Как будто бы она должна представлять женское начало, где сила не нужна, а тонкость и обаяние. В общем, все то, чем обладает настоящая женщина. Этим она и берет вас? – Она посмотрела на собеседника и спросила: – Не правда ли, Алексей Иванович?

– Ну, это… – опять что-то невразумительное промычал Алексей Иванович.

Эльвира между тем продолжила рассказывать о своих наблюдениях:

– А посмотришь на нее, ну, прямо танк или каток на тебя идет, как зазеваешься, так всё, гляди, и придавит. Какой ее мужик под себя подомнет, хотела бы я знать? Ну, может, тот, который борьбой сумо занимается, и то вряд ли. Она и из-под него, по-моему, выползет, да еще оседлает его. А нормального мужика она сама, как тесто, на столе раскатает и слепит из него, все, что захочет: хочешь – пельмень, а хочешь, и беляш сварганит. Она замолчала, через минуту заключила: – Больше ничего не скажу. Нельзя про своих единоплеменниц нехорошо говорить, себе дороже станет. Резюмирую: депутат должен иметь свой имидж и неукоснительно придерживаться его, даже если это дурь собачья. Депутат без имиджа, что собака без экстерьера, дворняга, одним словом. Грош цена такому депутату, сиди тогда тихонечко и не высовывайся. А, в конце концов, жди своего переизбрания на следующий срок.

– Да, – задумчиво произнес Алексей Иванович, – точно вы сказали. Можно сказать – прямое попадание. – И тут же попытался затянуть свою песню: – Я, к примеру, с народом…

Но был моментально прерван Эльвирой:

– Да что вы с этим народом носитесь, как курица с яйцом, – она была явно на взводе, – надоело даже слушать, честное слово. Сам бурдюк с вином, да еще эта ваша галоша – Мария Ивановна, прости меня, Господи, – вот ваш и имидж весь.

Алексея Ивановича как в прорубь окунули.

– Да как вы смеете, да я вас… – угрожающе взревел он. – Я вам не позволю так разговаривать с депутатом.

Но и Эльвира совсем не думала уступать ему.

– А не позволите, так и будете по-пустому скакать по регионам, как кастрированный козел во время спарки.

Она замолчала, понимая, что явно перебрала в своей поучительной беседе и поэтому продолжила ее уже в более мягких тонах:

– Алексей Иванович, я специально, можно сказать, довожу вас до экстаза, чтоб вы поняли, что в этой жизни нужно жить раскованно, и главное, уметь рисковать. Хвататься за любой шанс, который она вам дает, и использовать его в своих целях. Иначе… Ну, а что иначе, я вам уже все сказала. Если вы этого не сделаете, вы проиграете, и потом уже себе никогда не простите. Вот, смотрите, я – Эльвира, и этим все сказано.

Она встала, как бы невзначай расстегнула две верхние пуговки на кофточке, надела одну туфлю на ногу, проскакала в ней до стола, достала из блюда с рыбой вторую, показала ему измазанный икрой носок, заявила:

– А за это, папик, ответишь. Сразу же удерживаю у тебя из зарплаты энную сумму на новые итальянские туфли на высоком каблуке.

Нужно сказать, Алексей Иванович после Эльвириного выступления сидел, как потерянный, – тихо, не встревая и никак не комментируя то, о чем она говорила. А здесь он еще и засмущался, очевидно, вспомнив что-то нехорошее из вчерашнего. Поэтому на ее последнюю фразу он, как провинившийся школьник, сразу же тихо пролепетал:

– Да, да, конечно, сегодня же, непременно.

Эльвира же, надев вторую туфлю, стала в позу красивой женщины, увлекающей мужчину, и, сделав книксен в сторону Алексея Ивановича, произнесла:

– Смотри, Алеша, – и стала, как манекенщица, расхаживать между столом и дверью, профессионально вертя теми местами, которые так увлекают нашего брата. – Ну, как, тебе нравится так, Алешенька?

Алексей Иванович вскочил, тут же опять плюхнулся на место и пролепетал с восхищением:

– Д-а-а-а, здорово! Красавица! Королева! – Эльвира продолжала дефилировать по комнате. Наконец она остановилась перед Алексеем Ивановичем.

– Я была, Алешенька, на твоем выступлении перед народом и внимательно слушала тебя, но, главное, как они тебя слушали, это поразительно.

– Да, народ любит меня, потому что я сам из народа, – опять заканючил он свое. – Я могу и коня подковать, и корову подоить, и отёл произвести…

– Надеюсь, речь идет только о помощи животному, – сыронизировала Эльвира.

– Ну да, а то нету, – как автомат, ответил тот.

Похоже, что Эльвирины чары совсем его сделали плохим.

– Это все, конечно, хорошо, Алешенька, не сейчас другой век и нужны новые герои. Вот, представь себе, что мы с тобой, – она подняла его с пола, взяла под руку, – идем вместе, и все видят, что это идет настоящий депутат с красивой женщиной, их современник, ну, в общем, свой парень, и еще больше верят ему, ведь так же, Алешенька?

Похоже, что Алексей Иванович полностью попал под влияние Эльвиры, абсолютно утратив способность критически оценивать ситуацию. Сейчас он больше напоминал известное животное, которое водили напоказ. Эльвира подвела его к столу, слегка подтолкнула, как бы желая посадить его, но он промазал и чтобы не упасть, обнял ее, и они вместе вынужденно приземлились на пол. Эльвира громко рассмеялась:

– Вот видишь, что значит настоящая поддержка. Ты уже сейчас не можешь без меня, а ты говоришь – Аграфена. Не надо бояться в жизни изменений. Они только на пользу тем, кто их не боится. Ты посмотри, даже Давид Копперфильд развелся с Клаудией Шиффер. А казалось бы, это была пара навеки. Мы с тобою начнем новую жизнь, и ты быстро достигнешь тех высот, которые действительно заслуживаешь.

Она обняла его. Алексей Иванович еще пытался как-то вырваться из пелены объятий, которыми окутала его Эльвира, лопоча:

– Нет, нет, только не это. Я люблю свою Машу, прошу тебя, не надо.

Но все было тщетно. Эльвира крепко держала ситуацию в руках, да заодно, похоже, и Алексея Ивановича. Ну, а слушать подобный бред, вы сами понимаете, Эльвира не могла, поэтому обрушилась на него с удвоенной энергией:

– Ты любишь? Да ты вчера такое про нее порассказывал, что я даже ни на секунду не задумываясь, бросила все и ринулась за тобой, готовая пожертвовать всем, прежде всего собой, ради тебя, ради твоей карьеры. Я приношу всю себя на алтарь нашей любви! – патетически произнесла она, широко разбросав руки по Алексею Ивановичу.

Чего здесь было больше – действительно искренности чувств человека, бросившего все ради любимого, или практический расчет, сказать было трудно. Хотя по выражению лица Марка Семеновича, который с иронией наблюдал эту сцену через полуоткрытую дверь, конечно же, было больше второго. Эльвира между тем продолжала обнимать и крепко прижиматься к Алексею Ивановичу. Она все говорила и говорила какие-то, очевидно, ласковые слова ему прямо на ухо.

– Позвольте, это как же, – пытался еще освободиться Алексей Иванович из окутавшего его дурмана и вырваться из объятий Эльвиры. Он даже закричал: – Марк Семенович, Марк, где ты? Иди сюда быстрее, меня здесь без меня…

Но Эльвира обняла его покрепче, прикрыв ему ладошкой рот, прошептала:

– Дорогой! Зачем нам Марк Семенович, не понимаю, разве нам плохо вдвоем?

На шум в гостиной из спальни вышел озабоченный Марк Семенович. Увидев на полу сидящих воркующих голубков, он, тяжело вздохнув, недовольно вполголоса проговорил:

– Опять все по-новому. Весь день насмарку.

Эльвира продолжала зажимать рот своему визави, что-то ласково нашептывая ему. А Алексей Иванович только мычал, да еще дико вращал глазами, но…

Марк Семенович тяжело вздохнул, флегматично раскрыл журнал, медленно развернулся и ушел в спальню, продолжая ворчать по дороге:

– И не надоест же ему, одно и то же, одно и то же…

Эльвира убрала ладошку, поцеловала его в губы, горячо зашептала:

– Ах ты, мой лапочка? Не возражай, именно лапочка, – Эльвира продолжала его целовать. – Как тебя вчера называли на митинге? Да, вспомнила, глубокоуважаемый Алексей Иванович. Это тебе не хухры-мухры. Это признание, милый, твоих заслуг. Да-да, не спорь со мной. А мне все-таки больше нравится Алешенька. Можно и тебя так буду называть?

Алексей Иванович, кажется, полностью разопрел и разомлел в объятиях и под действием чар Эльвиры, и уже не пытался вырываться, а смиренно, положив голову ей не грудь, пробулькал:

– Тебе можно и Алешенька, но только в интиме, а так, на людях, лучше все-таки Алексей Иванович.

Она еще крепче прижала его к себе и с нотками игривости в голосе прошептала:

– Сейчас, по-моему, можно, еще пока не интим, но уже… что-то…

Страсть, похоже, незаметно подобралась к Алексею Ивановичу и охватила его полностью. Он, отвечая на ее ласки, стал страстно целовать ее, был слышен его хриплый от волнения голос:

– Дорогая моя, божественная, ты бесподобная, очень сексуальная и даже, я не боюсь этого слова (с придыханием), чуть-чуть сексапильная.

При этом он довольно энергично стал ласкать ее. Она же слегка защищалась, приговаривая:

– Ой, не надо так, глубокоуважаемый Алексей Иванович, а то это будет как вчера…

– В самолетике? – игриво произнес Алексей Иванович.

– Да, там, подожди, – теперь уже Эльвира пыталась высвободиться из его страстных объятий.

– Подожди, Алешенька, вначале я хочу немного выпить.

– Да? И я хочу с тобою тоже, – он тяжело дышал, – немного водки.

– Нет, ни в коем случае, – запротестовала Эльвира, – только шампанское. Я боюсь, что ты опять начнешь делать глупости, как вчера.

– В «Tу»? – шутливо спросил Алексей Иванович.

– Да, именно там, – ответила она, поддерживая интонации его голоса.

Они громко засмеялись. Алексей Иванович вытянул руки, изображая ими и голосом шум летящего самолета. Неверное, он делал это слишком громко, поскольку в дверь заглянул Марк Семенович и обеспокоенно спросил:

– У вас все в порядке?

Увидев, что они целуются, он осуждающе покачал головой и проворчал себе под нос:

– И не подхватит ведь никакой заразы, толстожопый боров. Всё, день пропал. – Он, как и раньше, махнул рукой и вернулся в спальню.

Марк Семенович слышал, как в гостиной выстрелила бутылка шампанского. Ему уже порядком надоела вся эта кутерьма. Он тоже сам налил полстакана спирта.

– А, пропади оно все пропадом. – Помощник депутата поискал бутылку с водой, и, не обнаружив ее, крикнул:

– Алексей Иванович! Куда вы задевали бутылку с водой?

Голос Алексея Ивановича с придыханием сообщил:

– Ко мне нельзя, я занят, зайдите попозже.

Марк Семенович, подняв стакан спирта в руке, философски заметил: – Он жe не откинул копыта, чего же я должен? Пропади пропадом все эти депутаты, демократы, с капиталистами и коммунистами в придачу. – Чуть подумал и добавил: – Хай живе вильня Украйина.

Он поднес стакан ко рту, собираясь выпить, но в этот момент зазвонил его мобильный телефон. Марк Семенович отставил стакан в сторону и тихо сказал сам себе: – Хм, кажется, вовремя. – Чуть подумав, добавил: – И вильную туда же. Алло. Помощник депутата Расшумелова вас слушает. Здравствуйте, господин Бабарыкин.

– Здравствуй, ты что это так торжественно? Надепутатились, что ли, с утра?

– Нет, все в порядке.

– Тогда зови меня по имени и отчеству, а то как не родной.

– Хорошо, Виктор Андреевич.

– А где твой бугор? Дрыхнет, наверное, видать, утомился от своей депутатской деятельности. Мне уже порассказывали о вашей, так сказать, предвыборной кампании. Хотя это не к тебе. Ну-ка, зови его.

– Сейчас, подождите секунду.

Он на цыпочках вошел в гостиную и увидел не совсем приличную сцену на полу. Оторвавшись от предмета своей страсти, Алексей Иванович крайне удивленно и одновременно возмущенно, шепотом спросил:

– Вам чего?

И тут же, не сдерживаясь, сорвался:

– Да как не стыдно подглядывать, черт вас побери…

– Тсс… Тише, пожалуйста. – Марк Семенович приложил палец к губам. – Я не подглядывал (шепотом), а вернее, нагляделся уже.

– Вы о чем это? – продолжал возмущенным голосом Алексей Иванович.

Марк Семенович махнул рукой:

– Тут, – показывая на телефон, крепко сжатый в руке, – Бабарыкин.

Алексея Ивановича прямо перекосило от злобы, он прошипел:

– Какой, к чертовой матери, Бабарыкин, в такой момент, вы в своем уме?

Марк Семенович сделал устрашающие глаза:

– Алексей Иванович, надо ответить, иначе будет скандал.

Алексей Иванович раздраженно зашипел:

– Этот твой Бабарыкин, как всегда, не вовремя. Скажи ему, что я в ванной комнате… или… лучше, что я принимаю людей из региона.

– Да вы понимаете, – шепчет Марк Семенович, усиленно прикрывая рукой трубку, – он уже все знает.

– Что знает? Что мы победили?

– Не-е-ет, – проблеял Марк Семенович, – о вашем поведении во время поездки.

– Уже успел нажаловаться твой Шмыерович?

– Шпеерович, Алексей Иванович, я вас прошу, возьмите трубку.

Депутат со злобой попытался отмахнуться:

– Достали вы своим Шпееровичем, да с этим, иже с ним, козлом Бабарыкиным.

Дама, видя напряжение в обстановке, предусмотрительно залезла под покрывало, которое стащила с дивана.

Алексей Иванович развел руками, сделал большие глаза и прошептал:

– Сам видишь, сейчас не могу, хотя… давай, – и вдруг заорал решительно: – Я этого Шмуеловича…

– Шпееровича, – в очередной раз поправил его помощник, передавая телефон.

– Алло, – правильно поставленным голосом начал разговор Алексей Иванович, – депутат четвертого созыва Расшумелов слушает.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, Виктор Андреевич.

– Ну, как поездочка? Не притомились? – с явной ехидцей спросил Бабарыкин.

Алексей Иванович довольно энергично сообщил:

– Все в порядке, наш регион, хотя и трудно было. Ты же знаешь, этот народец – рыбаки, шахтеры, заготовители, не простая публика. Хотя и люди неплохие, но уж того… слишком прямолинейные. Так что пришлось и нам с ними по-прямому и тоже по-простому.

– Ну, и что же? – опять с ехидцей осведомился Бабарыкин.

– Ничего, где лаской, обещаниями, а где пришлось и поприжать немного, сам понимаешь, все было не так просто. – Ой-ой, – неожиданно протяжно вздохнул он.

– Что вы там? – забеспокоился Бабарыкин, – плохо чувствуете себя?

– Нет, нет, как раз наоборот… все в порядке, не беспокойтесь. О-о-о, – опять на вздохе потянул он, – просто здесь люди из региона. Ой, Боже мой! Ай, осторожно!

– Что у вас там происходит? – забеспокоился Бабарыкин.

– Все в порядке, – успокоил его Алексей Иванович, – прикусили.

– Не понял.

– То есть, приступили, тьфу ты, – поправился Алексей Иванович, – наступили на ногу люди из региона. Ох, кажется, кончил…

– Как вас понимать? – спросил вконец встревоженный Бабарыкин.

– Прием кончил, идите, идите, товарищи, вас мой помощник проводит. – Депутат стал делать знаки Эльвире, чтобы не мешала.

– Ну, вот, теперь можно и спокойно поговорить.

– Так, и что вы там устроили, рассказывайте.

Голос Бабарыкина звучал строго, как и подобает начальнику.

– Вы это о чем, товарищ Бабарыкин, не понимаю? – Алексей Иванович явно почувствовал железные нотки в голосе начальника.

– Что вы не понимаете? – чувствовалось, что он уже был на взводе. – Мне уже оттуда звонили, те же рыбаки, шахтеры, наши представители на местах. Устроили, понимаете, комедию какую-то. На носу – выборы, а вам весело.

– Да что вы? Какую комедию? Так надо было по обстановке. Зато народ пошел, и пошел за нами, а не за этим Шмыеровичем, понимаете.

– Вот, вот, хорошо, что напомнили. Сегодня как раз приходил этот депутат, правда, несколько с другой фамилией, кажется, Шпеерович, порассказывал он про вас, как вы там себя вели, стыд просто один и срам.

– Я такого не знаю и знать не хочу, – тут же, как заведенный, отрубил Алексей Иванович.

– А зря. Это вы не хотите, зато он вас прекрасно знает и уже написал на вас жалобу в комиссию по депутатской этике. Имейте в виду, я за вас больше слова не скажу, сами выкручивайтесь, как хотите. Надоело вас вечно из всякого, простите, дерьма вытягивать. Не ждите больше от меня никакой помощи.

– Меня вытягивать? Ну, знаете, это я вытягиваю весь воз нашей партии отовсюду и в том числе и из дерьма, тоже простите. По всей периферии только я и скачу, не переводя дух.

– Вот именно, что скачете, да еще пьете, как сапожник, да еще устраиваете черт-те что с девицами легкого поведения… понимаете. И так про нас на каждом углу сплетни плетут, хоть косы заплетай. И это все из-за таких, как вы, нас клянут, а пародисты, Мишин, да там, всякие Задорновы за счет нас живут, и неплохо, заметьте. Вон, Задорнов новый дом в Прибалтике купил. Вам партия и государство какую дачу дали задарма, а почему? А потому, чтобы вы наш строй защищали. А вы? Да что с вами говорить, бесполезно. Сегодня же иду к самому и все, как есть, расскажу, хватит, надоело.

Помолчали. Затем мягким, извиняющимся голосом начал Алексей Иванович.

– Ну, зачем же так, мы ведь не чужие люди. Сколько уже в одной партии вместе состоим. Не по-людски как-то получается.

– Не по-людски? А вы по-людски поступаете?

Опять помолчали. Послышался тяжелый вздох Алексея Ивановича, вздохнул и Бабарыкин. Опять помолчали. Затем голос Бабарыкина зазвучал примирительно:

– Ладно. В порядке исправления тебе задание. Недалеко, в Московской области есть совхоз. Раньше он за нас был, а теперь что-то сбой дал. В чем дело – непонятно. Короче, его нам надо вернуть, нельзя столько людей потерять. Этот совхоз имеет влияние на весь регион. Видать, коммуняки там поработали и настроили народ против нас. Да и эти худосочные еще со своими худинскими ястребами, похоже, тоже яду подпустили. Вернуть его нам надо. Короче, вот вам и поручение. Справитесь, за вас горою буду, а нет – тогда уж извините. Кстати, там кроме Худинского, будет и ваш Шпеерович. Вот и поборитесь с ним в честной борьбе.

– Но в Подмосковье от нас Андрей Петрович.

– Он болен. Всё. Короче, жду результатов, и надеюсь, неплохих результатов. Пришлите своего помощника – пусть литературкой и деньгами загрузится. И помните: этот совхоз и прилегающие хозяйства нам очень нужны. Сможем там устоять, и вся округа пойдет за нами.

– Но, Виктор Андреевич, с Худинским не так просто справиться. Вы же знаете, что это за тип. Ему – факты, а он тебя из стакана водой поливать. Это еще в лучшем случае. На опасное дело шлете меня, да еще этот Шмыерович…

– Шпеерович, он от коммуняк. Придавите этих двоих – честь и хвала вам, а нет, я уже сказал, что нет. Всё. Помощника ко мне. Срочно постричься, помыться. За вами завтра придет машина, да не одна, очевидно, усилим ваши усилия. Сегодня сам дважды звонил и требовал результатов, и результатов, сами понимаете, хороших. Надеюсь, вы все поняли?

– Все, – вяло ответил Алексей Иванович. – А может?…

– Нет, не может, утром машины у вас. Желаю успехов.

Раздались короткие гудки. Алексей Иванович передал телефон помощнику.

– Все. Эти двое меня закопают.

– Вы это о ком? – поинтересовался Марк Семенович.

– О твоем Шмыеровиче и Худинском. Это мой конец, уроют меня, уроют, как пить дать.

– Подождите, но по Подмосковью же у нас Андрей Петрович?

– Всё на меня спустили. Там же будет Худинский, а он, ты же знаешь, без тормозов, его все боятся, как огня, вон, даже Эльвира знает об этом. А Андрей Петрович тут же сослался на нездоровье, соображает, что к чему. Чует мое сердце, – запричитал Алексей Иванович, – уроют они меня, точно, уроют. Да еще этот твой… Шпеерович там же будет. А у него козыри против меня.

Алексей Иванович обхватил голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Уроют они меня, как пить дать, уроют, туда их в качели.

Из-под одеяла показалась симпатичная головка Эльвиры:

– Было о чем печалиться, Алексей Иванович, как вам не стыдно, кого испугались. Да мы их завтра, вот так вот, – показывая руками, – скрутим в один момент, даже пикнуть не успеют.

– Эльвира, ты прикройся, – Алексей Иванович ревностно посмотрел на нее, – чего руками-то размахалась… того, кофточку застегни, смущаешь Марка Семеновича.

– Ничего она меня не смущает, отсмущался еще вчера, – с раздражением проговорил помощник.

Если бы сейчас в комнате находился посторонний человек, то, взглянув на Эльвиру, он бы сразу понял, что разговор в таком тоне ей явно не по душе. Алексея Ивановича не берем в расчет. Он бы сейчас и мать родную не признал, так ему было нехорошо. Марк Семенович злобно посмотрел на Эльвиру и с раздражением произнес:

– Вы так говорите, Эльвира, как будто бы для вас это дело простое. Да и кто вы такая, Господи, тоже, нашлась мне, еще Жанна д'Арк.

– Я – Эльвира Иванова, и этим все сказано. На Ивановых, вы это знаете, Россия стояла и стоять будет, а на сибирских еще и умом прирастать. И если я что сказала, все так и получится. Вопросы еще будут? – Она сказала, как отрезала. – Вы, Алексей Иванович, главное – приготовьте речь для выступления перед избирателями, мы ее потом вместе с Марком Семеновичем посмотрим, если что, поправим. А об остальном – не беспокойтесь, все будет сделано в лучшем виде.

– Нет, Эльвирочка, пропаду я, видать, ничем ты здесь не поможешь, – опять запричитал он. – Ты даже не представляешь, о чем говоришь.

– Алексей Иванович, прекратите паниковать. Подумаешь, Худинский! Да он-то настоящего соперника еще не видел, тоже еще, кого надумали пугаться! Завтра, я вас уверяю, он его увидит.

Марк Семенович попытался что-то возразить, но тут же был остановлен, а потом и прижат Эльвирой.

– А вы, Марк Семенович, лучше помалкивайте, запустили дела, пустили все на самотек. Если я вам сказала, что увидит, значит, увидит.

Марк Семенович ехидно улыбнулся.

– Во всей красе?

– Да, именно во всей красе. Но для этого мне надо, чтобы вы поверили мне и послушали меня. Ну, и нужны хоть какие-то средства, чтобы соответственно экипироваться. Не годится одному из помощников депутата такого региона быть в этом тряпье. Пожалуйста, Алексей Иванович, дайте команду выделить мне деньги по статье «Незапланированные расходы».

Алексей Иванович, до того сидевший, полностью погруженный в свои тяжелые думы, очнулся от своих горестных мыслей, и, глядя мимо Эльвиры куда-то вдаль, безучастно произнес:

– Да, конечно, Марк Семенович, выделите, пожалуйста, из моих личных сбережений.

– Но они у вас только в долларах, – попытался воспрепятствовать команде Марк Семенович, зло поглядев на Эльвиру.

– Ну и что, что доллары – они тоже деньги, – сразу же парировала без помощи Алексея Ивановича Эльвира. – И скоро мы их будем иметь предостаточно, уверяю вас.

Алексей Иванович почесал затылок, продолжая находиться в своих невеселых мыслях, без энтузиазма заметил:

– Ты, Эльвира, не очень-то надейся на успех. Худинский – совсем не простая штучка, и с ним будет не так легко, как это ты себе представляешь.

Однако Эльвира на это отреагировала своеобразно и, главное, абсолютно спокойно:

– Носитесь с этим Худинским, как с писаной торбой. Если бы он мне когда-нибудь плеснул водой в лицо, я бы его так трахнула графином по башке, что он бы сейчас проводил свою агитацию не здесь, среди нормальных людей, а в желтом доме, а потом бы всю жизнь работал на аптеку.

Алексей Иванович громко рассмеялся:

– Да ты у нас, Эльвира, сама смелость, бери пример с нее, Марк Семенович.

– Я не смелость, я, Алексей Иванович – реалист, и завтра вы это все сможете понять и оценить. Но давайте ближе к делу. Вы, Алексей Иванович, садитесь и пишите свой доклад. А вы-то что стоите, как неприкаянный, – обратилась она к Марку Семеновичу. – Вам – быстро сейчас в комитет, вы же сами говорили, что надо. А потом мы с вами посудачим, да подумаем, как все получше обстряпать.

Марк Семенович вопросительно посмотрел на своего шефа, ища в нем поддержки, поскольку еще не думал, что это все всерьез. Тот недовольно буркнул:

– Ну что вы, действительно, стоите? Сказано – в комитет, значит, в комитет, дуйте. Да не забудьте взять деньги, будто бы неплохую сумму обещали выделить.

Марк Семенович принес деньги, протянул их Эльвире.

– Только ты их не очень-то трать, не свои все-таки, – не преминул заметить он. Ну, и Эльвира с ответом тоже не задержалась.

– Да и не ваши, кстати. Как-нибудь обойдемся без советов.

А затем обратилась к Алексею Ивановичу:

– Я быстро пробегусь здесь по магазинам. Да, и скажите охране, чтоб пропустили, документов-то у меня нет, а то будут приставать, знаю я этих дармоедов. Обложились все охраной в Москве, не знаю только, от кого.

Алексей Иванович позвонил на пост охраны, объяснил ситуацию и попросил пропускать даму по фамилии Иванова в любое время дня и ночи.

– Эльвирочка, а ты в Москве не запутаешься? – заботливо обратился он к ней.

– Да что вы, Алексей Иванович, я здесь, как рыба в воде. Марк Семенович, а вы на машине?

– Да, да, он на машине, – опять проявил заботу Алексей Иванович. – Ты уж, Марк, доставь Эльвиру, куда она хочет.

– Конечно, Алексей Иванович, о чем речь, доставим в лучшем виде, куда прикажут, – и совершил грубую тактическую ошибку, сказав Эльвире: – Ну, что, готова? Пошли, прошмандовка.

Казалось бы, что он такого сказал криминального, да, в общем, ничего. Но Эльвира хамского отношения к себе не терпела, даже в мелочах. В тот же момент он получил такой сильный удар в живот, какой он, наверное, не получал никогда за всю свою сознательную жизнь. Он с гримасой на лице согнулся пополам.

– Это тебе за прошмандовку, – спокойно объяснила она ему. – И впредь рекомендую, если будут еще какие-нибудь вопросы, их обсуждать без всяких оскорбительных слов и выражений. Все понял, мальчик из МИМО?

Алексей Иванович заохал, заходил вокруг Марка Семеновича, что-то говоря ему успокоительное. Ну, а Марк Семенович весь сжался, схватился руками за живот и сдавленным голосом проговорил:

– Да это же я так, просто пошутил.

– И я на сей раз не серьезно, – прокомментировала свое действие Эльвира, – следующий раз за подобное получите посильнее. Надеюсь, теперь будете шутить более остроумно. И на этом закончили и забыли, – скомандовала Эльвира. – Алексей Иванович пишет речь, а мы – каждый по своим делам, – заключила она.

– Да мне писать-то нечего, – обрадованный тем, что конфликт так быстро был потушен, радостно заявил Алексей Иванович. – Все до меня давно написано, еще в начале года.

Он засмеялся, как ребенок, получивший лишнюю конфетку к чаю.

– А если быть точным – это еще написали наши предшественники, это их агитки. Только чуть поправили, дел-то, почитай, никаких: вместо Советский Союз вписали Россия, а вместо коммунистов – демократы, да цифры несколько увеличили, вот и все дела.

– Вот видите, надо постоянно благодарить ваших предшественников, – нравоучительно заметила Эльвира, – а вы на них то и дело полкана спускаете.

– Да это так, больше дань времени, – смутился Алексей Иванович, – мода, можно сказать. А так, что же мне, против самого себя, что ли, выступать?

– Тогда непонятно, зачем надо было весь этот сыр-бор затевать да огород городить. Разрешили бы официально порнографию и проституцию, да пенсионеров и детей бы грабанули. Ну и говорить разрешили бы всем, что кому заблагорассудится. Вот тебе и все дела. Демократия. Так нет, вам нужен был еще и шум. А подождите, подождите, а под шумок, – она хитро посмотрела на них, – отдельные особо шустрые хапанули как следует. И сразу же появились богатые и бедные. Последних, как видите, немерено. То есть много больше. А нам, простым смертным, все баки натирали, лапшу на уши вешали. Да еще эти депутаты на наши головы. Чушь собачья какая-то получается, а не демократия.

– Но-но, – тут же, как и следовало ожидать, вмешался в разговор Алексей Иванович. – Не забывайся, оскорбляя депутата, ты оскорбляешь совесть народа, и вообще…

Он хотел еще что-то сказать в защиту демократии, но Эльвира перебила его:

– Вот видите, надо уметь лапшу вешать своим избирателям, как недавно говорил ваш помощничек, а вы… нет, учиться вам еще надо много, дорогой Алексей Иванович.

Марк Семенович к тому времени, похоже, уже слегка отошел от случившегося. Сейчас он сидел в кресле, тревожно ощупывая живот, злобно поглядывая на Эльвиру.

– Во, зыркает, – перехватив его взгляд, заметила Эльвира. – Ничего, это вам только на пользу пойдет, тактичнее и сдержаннее будете высказываться в отношении члена команды депутата. Да и к тому же давно хотела вам сказать, помощник должен уметь постоять за своего родного кормильца-депутата, которому он служит, а не только обливать его. – Чем окончательно добила Марка Семеновича.

– Да, конечно, – оживился Алексей Иванович, – ты здесь абсолютно права. – Он гневно посмотрел на Марка Семеновича.

– Защищать вы меня должны, а вы только критику умеете наводить.

Марк Семенович опять потрогал живот и что-то невразумительно произнес в свою защиту. Эльвира между тем продолжила начатый разговор:

– Так вот, Алексей Иванович, я – представитель народа, который грабанули. Вы, которые защищаете и оберегаете тех, которые грабанули, за что они вам и платят. Теперь попробуйте убедить меня, что жизнь в результате всех этих махинаций стала лучше. Вот тогда вы будете настоящим депутатом, а не будете пытаться мне рот заткнуть. Если я сейчас начну говорить обо всех бедах и печалях, которые принесла мне ваша демократия, то вам тогда станет совсем не сладко, уверяю вас. Учитесь убеждать, как говорили ваши прошлые позабытые вожди. Если даже в это сами не верите.

– Да, понимаете, – пытался что-то сказать Алексей Иванович, но Эльвира и на сей раз прервала его:

– Да, ладно уж, не пыжьтесь, сейчас у нас абсолютно нет никакого времени, потом как-нибудь об этом поговорим. И у меня есть что вам сказать по этому поводу, уверяю вас. Марк Семенович, – довольно резко окликнула она помощника, – что вы это стоите, как истукан, я же сказала, что у нас много нерешенных проблем.

Марк Семенович вздрогнул и с надеждой посмотрел на шефа, все еще ища в нем поддержки и понимания. Однако, похоже, депутат уже плотно попал под пресс Эльвиры.

– Да, Марк Семенович, прислушайся к Эльвире, дело говорит. Вот что значит попасть под авторитет. – И там этого, толстожопого… – Так ты говорила, Эльвирочка, – заискивающе просюсюкал он Эльвире.

В ответ она только махнула рукой.

– По коням, – скомандовала она.

– Бабарыкина потряси насчет денег, – напомнил Алексей Иванович, – а то как выручать, так Расшумелов, а деньги получать, так тут же тысячи бесшумных находятся.

Уже сидя в машине, Эльвира спросила Марка Семеновича:

– У Вас курят в машине?

– Ни в коем случае, у меня бронхит, – был категорический ответ.

Она положила руку на плечо Марка Семеновича и миролюбиво сказала:

– Забудем прошлое, Марк Семенович, и будем дружить. Нам с вами еще нужно очень много дел сделать.

Марк Семенович ничего не ответил на это, но впервые посмотрел на нее по-доброму.

– Вы меня вначале подбросьте в какой-нибудь форин-офис, что-нибудь вроде агентства печати и новости.

– Это еще зачем? – удивился Марк Семенович.

– Для дела. Я всегда серьезно отношусь к своей работе, даже если я только кандидат на нее. Хочу привлечь иностранных корреспондентов, прессу, возможно, договориться о съемках на нашем завтрашнем предвыборном шоу.

– Вы это серьезно? – искренне удивился Марк Семенович.

– Абсолютно. Нам надо поднять престиж вашей вшивой партии в лице нашего дорогого и незабвенного депутата Расшумелова, а то у него имидж уж больно смахивает на имидж какого-то алкашазабулдыги. Да и, кроме того, у меня есть еще кое-какие виды на сей счет. Короче, дело беру в свои руки. А они у меня крепкие, надеюсь, вы не сомневаетесь на этот счет.

Марк Семенович и на этот раз ничего не сказал, только обиженно посмотрел на нее. Эльвира достала сигарету, помяла ее пальцами, но не закурила.

– Я удивляюсь, почему вы так спокойно относитесь ко всему, что выделывает ваш шеф. Ведь он рухнет, как глиняный колосс, а вы – вслед за ним. Помощников, желающих безбедно жить возле депутата, как собак нерезаных бегает по нашей голодной стране. Его надо сберечь и поднять его авторитет. Это же ясно, как Божий день, тогда и мы с вами будем стабильно жить. Неужели же это вам не понятно?

– Да я ему много раз об этом говорил, да что толку!

– Будет толк, я вас уверяю, обязательно будет. Но для начала мы должны выиграть завтрашнюю битву. Это поднимет имидж нашего шефа и сгладит прежние грешки?

– Престиж, Эльвира… э-э…

– Николаевна.

– Да, Эльвира Николаевна.

– Престиж, вы абсолютно правы в данном случае, просто заговорилась. Мне абсолютно не важно, что ему поднимать, важно, чтоб получилось.

Он улыбнулся, оценив ее юмор.

– Французский информационный центр вам подойдет?

– Вполне. Но только вначале я должна навести марафет в моем внешнем виде, то есть поменять мое тряпье. Не могу же я в этой дерюге уговаривать председателя информационного центра.

– Неужели же вы, Эльвира… – начал Марк Семенович.

– А что, может быть, вы хотите? – тут же отреагировала Эльвира.

– Нет, я не о том…

– Тогда подвезите меня к хорошему магазину и подождите с полчасика. Я хочу знать и ваше просвещенное мужское мнение о моей внешности.

Марк Семенович остановил машину возле шикарного магазина женской одежды.

– Ждите меня, – скомандовала Эльвира, – я быстро.

И тут же исчезла за дверью магазина.

Оставшись один, Марк Семенович задумался о своей нелегкой доле депутатского помощника, о семье, которую он не видел вот уже месяц, о том, что ему приходится шестерить на этой работе.

«Черт знает что, – думал он, – пойти, что ли, опять работать в школу, где он был на хорошем счету – преподавал английский и французский языки для учащихся старших классов. – И ребята меня любили. Да и самому нравилось быть учителем». – Но как подумал о размере зарплаты, то сразу же отмел эти дурацкие мысли.

Он тяжело вздохнул. Меж тем его взгляд задержался на красивой брюнетке, дефилировавшей перед магазином.

«Хороша, – подумал он, – вот бы с такой… да разве она посмотрит в его сторону? К ней на мерседесе не подъедешь, валютная, наверное, девочка. – Между тем девушка посмотрела в его сторону и помахала ему рукой. Он судорожно обернулся. – Кому это она? Неужели мне?»

Девушка между тем мило улыбнулась и пошла в его направлении.

– Да это она мне, черт подери, – воскликнул он. – Где эта прошмандовка, связался с нею на свою голову, – хлопнув в сердцах рукой по рулю машины.

Незнакомка подошла к машине, нагнулась к окошку, которое он уже открыл автоматически, увидев, что она подошла.

– Хеллоу, бой, свободен? – игриво перебирая красивыми пальчиками на двери, бархатным голосом пропела она.

– Конечно, конечно, прошу вас, – извернувшись, он быстро открыл заднюю дверь. – Пожалуйста, садитесь.

Все это он проговорил не свойственным ему заискивающе-гнусавым голосом. Что произошло с ним, он не мог понять.

Дама села на заднее сиденье, закурила, предварительно спросив разрешения.

– Конечно же, курите. Куда вам, женщина? – нервно постукивая по рулю, спросил он.

– Я еще девушка, – поправила его дама томным голосом. – Мне во Французский информационный центр.

Здесь она не сдержалась и громко рассмеялась.

– Да это же вы… – только сейчас по смеху он узнал Эльвиру.

Эльвира же сняла парик и, видя растерянное лицо своего коллеги, вновь залилась смехом, сквозь который спросила:

– Ну, как я вам?

– Бесподобно, – судорожно проглотив слюну, выдавил из себя помощник депутата. – Вы, Эльвира Николаевна, просто другая женщина.

– Хуже или лучше?

– Неподражаема! – опять проглотил слюну Марк Семенович, – если бы не Алексей Иванович… – он поперхнулся и замолк, понимая, что посягает на святое.

– Это как же воспринимать – как предложение? – тут же отреагировала Эльвира. – Имейте в виду, мой дорогой, я не прошмандовка, как вы изволили некоторое время назад выразиться. И всегда помните, если я что задумываю, то обязательно выполняю. Это что касается нашей завтрашней победы, а то, мне кажется, вас одолевает червь сомнения на этот счет. А за бесподобную и неподражаемую я вам благодарна.

Машина остановилась у французского информационного центра. Это было отображено на мраморных плитах у входа на французском и русском языках.

– Адью, мой дорогой! – Прежде чем выскочить из машины, она не забыла надеть парик. – Заезжать за мной не надо, – распорядилась она и направилась к входу. И уже перед самым входом обернулась: – Да, и не забудьте успокоить вашего противного Бабарыкина насчет завтрашнего дня. Скажите ему, что все будет в порядке. На меня пока можете не ссылаться.

– Да не волнуйтесь, конечно же успокою. Вы… это… – не находя больше слов, все еще находясь под впечатлением чудесного перевоплощения Эльвиры, ответил он. Задумавшись, Марк Семенович почему-то вспомнил во всех деталях лицо своего шефа, которое ему сейчас показалось особенно неприятным.

Он тихо выругался себе под нос. Матерщинником он был неважным, поэтому из длинной череды ругательных слов, которые он выдавал по мере их воспоминания, здесь можно было привести по причинам чисто этического порядка лишь только одно неприличное слово – «боров». Он хлопнул дверцей, и машина понесла его на встречу с Бабарыкиным.

ГЛАВА 3

Увлечение своей идеей директора французского центра радио и телевидения

(Каждый сверчок должен знать свой шесток)

Эльвира же открыла парадную дверь, за которой была охрана. Проворчав про себя что-то насчет того, что понапихали этих бездельников во все места, она двинула прямо на них.

– Вы к кому? – загородив ей дорогу, спросил один из них.

– К председателю. Я – помощник депутата Государственной Думы Расшумелова, – представилась Эльвира, тут же вспомнив, что у нее нет ни паспорта, ни удостоверения личности. Она мило улыбнулась. – Может быть, вам документики показать? – спросила она, продолжая демонстрировать свою пленительную улыбку. Охрана, как и следовало ожидать, клюнула.

– Нет, зачем же? У депутата мы бы обязательно посмотрели, а красивые помощники могут и так проходить.

Он поднял маленький шлагбаум, указав направление, сказал:

– Лифт налево, третий этаж.

Эльвира поднялась на третий этаж, вошла в приемную, обратив внимание на интерьер.

– Да, это высший класс, не то что Нижневартовск.

У самой двери кабинета, опережая ее, из боковой комнатки выскочила фифочка и, перегородив дорогу нежданной посетительнице, поздоровалась:

– Добрый день, мадам.

– Мадемуазель, – резко поправила ее Эльвира.

– О, простите, – сделав вид, что смутилась, проговорила секретарша.

– Ничего. Вам, наверное, нужны очки. Я хотела бы поговорить с директором агентства.

– Наверное, с председателем.

– Очевидно.

Фифочка проглотила обиду быстро и даже, похоже, успела переварить ее.

– Цель визита, мадемуазель? – широко заулыбалась фифочка.

– Я по поручению депутата Государственной Думы господина Расшумелова Алексея Ивановича.

– Проходите, я сейчас, только узнаю, освободился ли месье Мерфо. Присаживайтесь, пожалуйста. Сигареты, может быть, чай, кофе?

– Нет, благодарю.

Через секунду она вышла из кабинета.

– Месье Мерфо ждет вас, мадемуазель, – секретарша опять широко заулыбалась.

У двери Эльвиру встретил человек средних лет с приятной, располагающей улыбкой. Он чуть наклонил голову.

– Месье Мерфо к вашим услугам.

Она протянула руку:

– Эльвира.

– Очень приятно. Прошу сюда, – хозяин кабинета указал на два мягких кресла, стоящих в углу возле маленького столика. – Вам здесь будет удобнее. Позвольте вам предложить кофе.

– Да, пожалуйста.

Он сделал движение рукой в сторону секретарши, стоявшей у дверей, и та моментально исчезла.

– У вас в Москве сейчас дивная погода – уже не лето, но еще и не осень. Очень напоминает мне Париж.

– Да, это тоже моя любимая пора.

Секретарша внесла кофе.

– Какие предпочитаете сигареты?

– Свои, спасибо.

– Может быть, что-нибудь из напитков?

– Нет, благодарю, слишком много вопросов надо решить сегодня. Простите, могу я о деле?

– Да, я вас слушаю.

– Позвольте без обиняков сразу же перейти к сути моего визита.

Председатель ничего не сказал, улыбнулся и протянул руку, как бы показывая, чтобы она начала говорить о сути.

– Вы, наверное, в курсе, что скоро грядут в нашей стране выборы.

Он опять ничего не сказал, только кивнул и широко улыбнулся.

– Наша партия не занимается активным пиаром, но один из ее представителей, а именно депутат Расшумелов – кандидат от нашей партии.

– Я что-то не слышал, простите, о таком кандидате, – при этом виновато улыбнулся.

– Но вы еще услышите, я вам обещаю. Он, что называется, темная лошадка нашей партии, но среди прочих – наиболее перспективный. Вы сами понимаете, что сейчас и здесь его представлять широкой общественности, по крайней мере, было бы просто небезопасно.

– Но, может быть, тогда…

– Простите, что перебиваю, политисполком нашей партии решил, что будет правильно, если о нем узнают как бы исподволь, без назойливой рекламы и шумихи. А уже ближе к выборам наши имиджмейкеры начнут его раскручивать. Еще раз простите, теперь уже за несколько жаргонное употребление слов. Но что поделать… дань времени.