3

Андрей вздрогнул — запищал факс. Он поднял глаза от книги и взглянул на бумагу, выползающую из машины. Что такое? Этот номер известен очень узкому кругу. Все деловые контакты он перевел на учреждение, где сейчас ему и следовало находиться. Квартира — для отдыха, расслабления и особо важных дел.

Сердце тревожно забилось. В последнее время у него было мрачноватое настроение. Он и сам не знал причину. Дела идут хорошо, как и полагается им идти, привычно добавил он. Внутренняя уверенность, по профессиональному опыту знал Широков, строится на самовнушении. Что внушишь себе, то и будешь чувствовать. И соответственно поступать. «Почему русская интеллигенция была так непоследовательна во все времена? — вспоминал он шутливый пример своего давнего наставника-психолога. — Да потому, что она позволяла себе колебаться и сомневаться, тем самым расшатывая свою нервную систему. А это уже болезнь. Так давай, — говорил он, — Андрюха, не болей».

Ну и кому же он вдруг понадобился? Широков склонился над текстом: «Прилетай. Г.».

Ага, все ясно — у Андрея отлегло от сердца. Что ж, прилетай так прилетай. Еще один интересный эксперимент. Любопытно. Хотя его любопытство к человеческой натуре способно завести бог знает куда… Оно уже заводило его, он поплатился за него в свое время. Но без своих опытов он не может жить. Нет кайфа, как говорят молодые.

«Г.» — Грубова. Ирма Грубова. Она отыскала его не так давно. Он сразу узнал в ней журналистку, с которой они познакомились на симпозиуме в Праге. Тогда его поразила ее внешность — ну просто Дюймовочка из сказки: светлая, легкая, голубоглазая, с точеной фигуркой. Грудь и бедра пышные, а талия — тонкая, этакая юная оса. Очаровательная, милая, с блокнотиком в руках и золотым пером. Эльф. Но когда он заглянул в ее глаза, пристально устремленные на него, он поразился — такой глубины опыт, что не увидеть дна.

— Вы Андрей Широков? — спросила она его тогда на прекрасном русском языке.

— Да, это я. — Он улыбнулся. — Чем могу служить?

Зная о свойстве своих глаз, она прикрыла их пушистыми ресницами и нацелила на него алые губки, с которых слетел шепоток:

— Психолог из Москвы?

— Да.

— Я Ирма Грубова. Я хотела бы взять у вас интервью для женского журнала…

Андрей откинулся на стуле, глядя на строчку, выползшую из факса, улыбнулся, вспоминая, как отвечал на нестандартные вопросы Ирмы. Ее интересовали отношения в семье в переломный момент — поведение мужа, узнавшего о неизлечимой болезни жены, из-за которой она не сможет иметь детей. Что в этом случае происходит с любовью? Сохраняется ли она или тоже идет под нож хирурга? А может, от нее остается лишь оболочка?

Андрею было интересно импровизировать. Он не занимался психологией семейных пар. Но кое-что мог рассказать.

Ирма слушала внимательно, поставив перед ним диктофон, кое-что отмечала в блокноте. Кивала, задумчиво щурила глаза, изучая лицо Андрея. Он вдруг подумал: да кто из них психолог, в конце концов, он или она? Но внимание Ирмы его подогревало, он заливался соловьем.

— Спасибо, — сказала она ему. — Я хочу поблагодарить вас и пригласить в мой любимый ресторан. Но он не в Праге, а в Брно. Это не так долго на машине.

— Я тронут. Но моя командировка кончается.

— Вы станете гостем нашего журнала. Вам не надо беспокоиться. — Она обворожительно улыбнулась. — Моим гостем, — добавила она.

В ее словах он услышал обещание. Почему бы и нет? Женщина весьма интересная. Сейчас он свободен. От женщин. От мужчин. От всех…

— Спасибо, — согласился Андрей. Ирма улыбнулась:

— Я заеду за вами через час.

Ирма вела машину сама, это была новая «шкода-фелиция» синего цвета, они летели по ровному, четко размеченному шоссе так быстро, что у Андрея захватывало дух. Но от Ирмы исходила такая уверенность, что ее манера езды не казалась ухарством. Да, азартная женщина, очень смелая, заметил Андрей. Чересчур смелая. Но почему? Женщине не положено по своей природе быть столь рисковой, инстинктивно она должна беречь себя. Тем более Ирма не девочка, которой еще неведом страх.

Искоса наблюдая за ней, сидя рядом на переднем сиденье, Андрей поймал себя на мысли, которая все настойчивее вертелась в голове: в этой женщине есть какая-то тайна. Какая-то негармоничность. Разлад. Заметный — и то едва — профессиональному глазу.

— Хотите выпить? Откройте. — Она махнула рукой в сторону заднего сиденья. — Откройте сумку-холодильник, там пиво. Чешское, черное. Любите? Достаньте. — Она улыбнулась и повернула к нему сияющее лицо.

В ответ невозможно было не улыбнуться. Она очаровательна, думал Андрей.

— Но вам нельзя за рулем.

— А вы один.

— Нет, спасибо. Я подожду свою даму. Она усмехнулась:

— Как угодно.

Мимо мелькали ухоженные домики, сады, глыбились старинные замки, полные тайн, привидений, окутанные легендами. Андрей ехал в Брно с интересом — в этом городе много веков подряд делают прекрасное оружие. Он понимал в нем толк.

— Нам не удастся побывать на оружейном заводе в Брно? Я знаю чешские ружья — прекрасная работа.

— Вы разбираетесь в оружии?

— Особенно люблю старинное. Я его коллекционирую. Так что, можно сказать, разбираюсь. Еще я разбираюсь в женщинах. — Андрей сощурился и посмотрел на Ирму.

— И коллекционируете? — Она уперлась взглядом в ямочку на подбородке Широкова.

Однажды, давным-давно, его подруга сказала, что у него очень мужественный подбородок — тяжелая челюсть нравится женщинам. Он это запомнил на всю жизнь.

— Как вы догадались?

— Я немножко психолог.

— Понятно. А вы коллекционируете мужчин?

— Нет. Я их использую. Андрей засмеялся:

— За обедом?

— Да.

— Но почему не в Праге?

— В Брно лучше готовят.

— Мужчин?

Она засмеялась и снова повернулась к нему. Мимо на большой скорости просвистел черный автомобиль.

— Все, я больше не стану отвлекать вас от руля. А то ваш муж останется вдовцом.

— А ваша жена — вдовой.

— Я одинок.

— Это хорошо.

— Почему?

— Потому что вас некому будет оплакивать. О вас некому будет тосковать. Значит, в мире не прибавится печали.

Андрей изумленно вскинул брови. Он хотел что-то сказать, уже почти нашелся, но Ирма перебила его, старательно пробираясь сквозь лабиринт узких каменных улочек.

— Вот мы и приехали.

Она затормозила возле трехэтажного старинного особняка. Мрачный темный камень, лепнина, дому наверняка не одно столетие. Андрей посмотрел на тяжелую кованую дверь с металлическим массивным кольцом. Нигде никакой вывески.

— Не иначе как владения графа Дракулы? — усмехнулся он.

— Да, верно замечено. А я его прямой потомок — это вы хотите сказать? — Она засмеялась и пристально посмотрела на него. Глаза ее стали бездонными. — Но вы ошиблись. Дракула не из Чехии. Вы боитесь меня? О, невинная жертва! — усмехнулась она. — Не бойтесь, это действительно гостиница, но не для всех. Здесь мы будем жить, номер заказан.

— Номер? — уточнил Андрей.

— Да, номер. Вы против?

— Нет, ничуть, — слегка вздрогнув, сказал Андрей.

Он давно уже ничему не удивлялся. Для того чтобы понимать других, он многое испытал на себе. Чистая теория не дает практического опыта. А он хотел знать, как все происходит в реальной жизни. Случалось, женщины приглашали его сами. Он соглашался. Но как поведет себя эта?

Они ужинали в маленьком зале ресторана при гостинице, тихо играла музыка. Совершенно ясно, в зале только своя публика, Андрей заметил это сразу. Еще он ощутил какой-то особенный аромат. Тонкий, сладковатый.

— Как необычно пахнет.

— Мы в Восточном зале, вы чувствуете восточные ароматы.

— А кухня?

— Нет, ничего из ряда вон выходящего. Овощи, фасоль, соусы и специи. Карри… Еще кое-что индийское. — Она пристально посмотрела Андрею в глаза. — А вы любите Восток?

— Одно время я им интересовался. Даже занимался, читал, смотрел, ездил. Я был в странах Юго-Восточной Азии. А вы? Вы поклонница Востока?

— О, нет ничего замечательней Востока! Это особая культура. Мудрая, глубокая и очень чувственная.

— Ага. Я так и понял. Вы сами очень чувственная женщина, ведь так, Ирма?

— У вас будет возможность узнать. — Она взяла его руку и легонько пожала.

Кровь ударила Андрею в голову. Это было обещание…

В голове Широкова творилось что-то невероятное. И если честно, не только в голове. Да, в этом полутемном ресторане маленькой гостиницы с ним творилось нечто, он не сказал бы точно что, но кровь бурлила, играла, требовала выхода — немедленно! А от прикосновения нежной маленькой руки все тело напрягалось, как от невероятных изощренных ласк. Он не понимал себя. Но не осуждал. Он хотел узнать, что дальше…

— Так когда мы уйдем отсюда? — спросил он хриплым голосом. Глаза его потемнели, волосы, довольно длинные, закрывавшие уши, прилипли к мигом вспотевшей коже. Он хотел было отбросить их, но по привычке не разрешил себе.

— Еще немного, дорогой, — прочел он по ее губам. — Несколько минут — и мы пойдем.

Он кивнул, огляделся по сторонам, но ничего не видел. Желание стучало в висках требовательно, яростно, угрожая разорвать его за промедление. Он схватил ее за руку.

— Пойдем. Сейчас же.

Она увидела его глаза и с нежной улыбкой прошептала:

— О, секунду.

Она выпорхнула из-за столика и скрылась за бордовой ширмой. Восточный дракон на ткани колыхнулся и замер, Андрею вдруг показалось, что не было здесь никакой Ирмы, ему все пригрезилось.

Да, но почему так ведет себя его тело? Оно не прислушивается к голосу разума, оно живет отдельно и требует своего.

Андрей чуть не застонал. Он больше не мог ждать. Он готов был кинуться за ней, схватить и овладеть ею там, где застанет.

Но Ирма вернулась.

— Вот и я… — Она возникла, словно видение. Андрей уже не понимал, мерещится она ему или на самом деле вернулась? А может, никуда не уходила?

— Андрей, ты любишь психологические эксперименты? Острые ощущения?

— Я исключительно ими и живу. — Голова его слегка кружилась, и не только от выпитого.

— Я тоже люблю. С некоторых пор. — Ирма пристально посмотрела ему в глаза. — Пойдем скорее.

Андрей не помнил, как они поднялись по черной мраморной лестнице, как она открыла ключом дверь… Или дверь не была заперта? Но едва они переступили порог номера, Андрей схватил ее и повалил на ковер. Она не противилась. Они катались по полу, она стонала, пыталась раздеться, снять с себя блузку, чтобы ощутить его кожу, его тело. Но ему было не до того. Он словно сошел с ума, пока не добился того, чего хотел…

Он не узнавал себя. Таких ласк он не позволял себе ни с кем, но его руки и губы сейчас жили отдельно от него. Они первыми узнали о ее невероятном желании, язык ощутил его солоноватый вкус…

Огромным усилием воли он сдерживал себя, желая продлить вожделенную игру. Он перевернулся на спину и усадил ее на себя. Стон, пронзивший его слух, разрушил все преграды. Больше он не владел собой…

Они тяжело дышали, потом дыхание стало ровнее, туман в голове понемногу рассеивался. Андрей яснее видел очертания номера, скрытого полумраком. Лампы, искусно расставленные, отбрасывали длинные тени на пышный ковер, на нетронутую кровать под ярким покрывалом с восточным орнаментом, на стены, украшенные рисунками на сюжеты, знакомые по фотографиям индийского храма любви Кхаджурахо.

— О-о… — простонал Андрей. — Где я?

— Со мной. Только не спрашивай, кто я. Ладно? — Она усмехнулась. — Тебе было хорошо, правда?

— Невероятно.

— Вот и замечательно. А когда-нибудь у тебя уже было так? — Она пристально смотрела ему в лицо.

— Не знаю.

— А ты подумай.

— Не могу.

— Постарайся. Было, я знаю, потому что ты произнес одно имя…

— Твое имя.

— Нет, дорогой. Не мое.

Андрей приходил в себя. Во рту возник какой-то странный вкус, точно он чего-то переел. Сердце билось, будто канарейка в клетке, которая хотела и петь, и вырваться на свободу. Когда-то и впрямь он что-то такое испытал. Но когда и что?

Она гладила его по груди, расстегнув рубашку. Играла волосами, потными и горячими. Тонкие пальчики ущипнули за твердый сосок. Он помотал головой и застонал.

— Слушай, Ирма, а тебя не смущает, что у тебя есть муж? — вдруг спросил он, внезапно осознав, с кем он сейчас лежит на толстом ковре.

— А что, он где-то здесь, да? — Она сдвинула брови и внимательно осмотрела комнату. Пожала плечами, заглянула под кровать… — Нет, его здесь нет. А если бы он даже здесь был… Он разрешает мне все. Абсолютно.

— И ты ему тоже, да?

— Конечно…

Сейчас, глядя на белую бумагу с одной строкой на ней, вылезшую из факса, он вспомнил, что тело Ирмы было таким же белым, как этот лист. Нежное, сильное, крепкое. Как тело мальчика, несмотря на изящные формы.

В какой-то миг ему показалось, что он уже обладал таким телом. Давно, когда он только начинал свои эксперименты и пытался сам познать все. Это едва не стоило ему карьеры, да и самой жизни.

На лбу выступили капли пота. Да, едва не стоило… Он выкрутился, и тоже, между прочим, благодаря обретенным знаниям в разных сферах жизни. Та серьга в правом ухе, с которой он очнулся на полу в одном пражском доме и которую не мог снять иначе, как только вырвать ее с мочкой уха, завела бы его далеко, а может, увела бы в небытие…

Он отогнал эти мысли, не желая вспоминать шалости молодости, и снова стал думать об Ирме. Тогда они перебрались на кровать и продолжили свои игры. Она была превосходна, неподражаема. Даже сейчас, вспоминая, он думал — как замечательно она изучила Восток. Потом отметил — верно, именно изучила. Научилась. Как будто ее страсть была искусной игрой? Хм… Однако. А его? С чего его так разобрало?

Потом они встречались несколько раз, но уже без постели. Она приезжала по делам в Москву, а в последний приезд она вся светилась.

— Андрей, я создаю турагентство. После операции женщины за небольшую плату поедут Отдыхать, поправлять здоровье. Я хочу, чтобы они поняли — жизнь не кончена даже теперь. Никто не знает, кому и сколько удастся прожить — онкология пока неизлечима, — но я хочу, чтобы качество жизни — точнее, остатка жизни — было достаточно высоким. Понимаешь?

— Ирма, ты гениальная женщина. У вашей клиники не будет отбоя от пациентов. Ты очень умелая женщина.

— Ты так же считал, когда спал со мной?

— А разве я тебе не говорил?

— Ты много чего говорил тогда. Кстати, даже назвал меня странным именем. Не помнишь? — Ее глаза сузились. — Очень странным.

Ладони Андрея вспотели.

— Ласковым, я думаю, да? Я люблю произносить ласковые слова… в минуты близости.

Она свела светлые брови вместе.

— Хм, очень интересно. Но меня обычно не называют… — она вскинула брови и пристально посмотрела ему в глаза своими ледяными глазами, — мужским именем.

— А ты не хотела бы повторить? Ирма улыбнулась:

— Что именно, дорогой?

Она играла с ним, как кошка с мышкой? Или он впрямь сказал что-то лишнее? Вполне возможно. Он не владел собой, он просто кипел от страсти, такого с ним давно не случалось. Он не мог взглянуть на себя со стороны, а это значило, что тормоза не работали.

— Ладно, не мучайся. Я никогда ничего не повторяю. Я вообще не люблю повторять. Ни-че-го. Ты понял? Я просто хочу сделать тебе одно предложение. Достаточно заманчивое, на мой взгляд. Консультировать в клинике Иржи. Работать с женщинами, перенесшими операцию.

— Но я в Москве.

— Ничего страшного. Перелет за счет клиники.

— А язык?

— Не делай вид, будто не знаешь чешского. Ты учился в Праге по студенческому обмену. Если я не ошибаюсь, это был шестьдесят восьмой год?

Андрей внимательно посмотрел на Ирму.

— Ты хорошо подготовилась.

— Да. — Она скромно опустила глаза. — Очень.

Он знал чешский. Он был в Праге в шестьдесят восьмом.

Это было так давно. Он снова увидел отвратительную серьгу и мочку собственного уха в руке. Как было больно! Невыносимо больно. От вида собственной живой оторванной плоти его чуть не вырвало. Конечно, тогда тошнота была от другого. Ухо ему зашили. Он не видел хирурга… Он был под кайфом…

А если… Невероятно. Не может быть…

— Что ж, можно заняться твоими женщинами. Они все с онкологией?

— Нет, не все. Кое у кого доброкачественная опухоль. Но и для них операция не меньшая травма. После операции они, по сути, кастраты, а это очень тяжело для психики. Особенно для молодых женщин, — объяснила Ирма. — Мы с Иржи хотим, чтобы ты помог им поверить, что жизнь не кончена, они могут жить не хуже других. Полноценно.

Она пристально посмотрела на него, ее глаза снова стали бездонными и холодными.

— Может быть, ты хочешь спросить, что значит, с моей точки зрения, полноценно? Хочешь?

— А ты думаешь, мы подразумеваем под этим понятием не одно и то же?

Она покачала головой:

— Боюсь, что да. Видите ли, господин психолог, каждый человек знает абстрактно, что он умрет. Но знает об этом, можно сказать, в компании со всеми другими. И потому эта мысль кажется обыденной, она его не мучает. Он живет себе и живет, растягивая желания во времени. А женщинам, которые совершенно точно знают, что скоро умрут, нет времени растягивать. Им надо успеть сделать все, что задумали.

— А ты считаешь, всякий человек что-то себе намечает в жизни?

— У кого есть мозги — да. Я пекусь именно о таких, потому что, как ни странно, в клинику Иржи попадают женщины с мозгами. Я бы сказала, рак избирателен. Каждая из наших пациенток что-то не успела доделать, а чтобы успеть — ей надо как следует отойти от операции и остаток дней провести без боли и страха. Вот почему я хочу отправлять их на реабилитацию на море.

— Ирма, я поражен…

— Не стоит. Ты не наивный человек, а я не идеалист. Я умею считать деньги. Если я на это иду — а это моя идея, не Иржи, он просто меня поддерживает, — значит, вижу смысл. Ты ведь понимаешь — не бывает следствия без причины…

— Абсолютно справедливо.

— Так вот, проводя сеансы, о которых я прошу, ты должен внушать главную мысль, о которой мы с тобой так долго рассуждаем.

— Я понял.

— После операции люди очень меняются. Нет, я не о страхе. Напротив, они словно освобождаются от груза. Пружина, которая прежде сжимала их, расправляется, и они способны на то, чего не подозревали в самих себе раньше. Одна пациентка Иржи начала рисовать. У нее открылось такое красочное видение мира, что все были просто ошарашены. Да, это абстрактная живопись, ее можно любить, можно нет, но краски — просто фантастика! Знаешь, сколько она уже заработала своим рисованием? Столько, сколько ей, бывшей преподавательнице, не могло бы присниться!

— Иржи не знает причину? Может быть, он, оперируя, задел какой-то нерв? — Андрей усмехнулся. — Хотя, конечно, никто еще не открыл существования нерва таланта или гениальности.

А сам подумал — скорее всего причина, по которой женщина видит мир таким ярким, иная. Насколько ему известно, абстрактное искусство — психоделическое по своей природе. Никто без определенной дозы не нарисует ничего подобного.

Он готов поспорить с кем угодно, биться об заклад. Стало быть, пациенты Иржи знакомы с хорошим кайфом… Что ж, на его вкус — лучше кайф, чем боль.

Но Андрей оставил догадку при себе.

— Ты должен внушить им, что после операции нет ничего более прекрасного и полезного, чем поехать на Восток, где до сих пор сохраняются богатейшие древние медицинские традиции. Это будут недорогие туры. Ты объяснишь им, что новое состояние тела открывает для них новые возможности. Ими надо воспользоваться. Убеди их не говорить «нет», убеди их говорить: «А почему бы нет?» Пусть они откроются всему новому, необычному, может быть, на их взгляд, даже немного странному.

— Как интересно ты говоришь, Ирма. Ты сама понимаешь, что набросала мне конспект вполне определенной беседы. Не странно ли?

— Ничего странного. После такой операции кажется, что все резервы организма и самой личности исчерпаны. Посуди сам, вдумайся: отнят орган, отличавший тебя от другой половины человечества. Того, для чего тебя предназначила природа, ты больше никогда не исполнишь. Теряется смысл жизни, силы покидают женщину. Что нужно в этом случае? Допинг. Психологический. Он способен заставить совершить необычное. Даже побить рекорд…

— Ирма, откуда ты знаешь? — изумился Андрей. Именно с этого посыла он начал свои эксперименты — еще в университете. Слово, его слово, заставило однажды…

— Я знаю.

Он пожал плечами:

— Отлично, Ирма. Я рад, что мы с тобой встретились.

— О начале работы сообщу. Гонораром останешься доволен.

— Спасибо.

…И вот перед ним факс от Ирмы Грубовой. Завтра он вылетает.

4

Ирма встретила Ольгу Геро в аэропорту. Увидев ее в толпе, она почувствовала, как сжалось сердце, — это была женщина на десять лет старше той, которую она видела полгода назад. Та была цветущая, энергичная, с блеском в глазах. Она издали наблюдала, как пограничник рассматривал ее паспорт, вероятно, не в силах поверить, что на фотографии и наяву одно и то же лицо. Но стрижка каре с челкой до глаз убедила, он пропустил Ольгу через пограничный контроль.

Ирма кинулась к Ольге, стиснула ее в объятиях. От Ольги не пахло духами, не пахло ничем, будто жизнь ушла, оставив лишь оболочку Ольги Геро.

Ирма щебетала, пытаясь скрыть истинное впечатление от встречи. Она повезла подругу в гостиницу, хотя сначала собиралась прокатить ее в горы, в недавно выстроенный дом. Но завтра утром Ольге ложиться в клинику, так что пускай отдохнет в тихой гостинице, в переулочке старого города, с окном, обращенным на милый пейзаж: неспешные воды Влтавы, переливающиеся на ярком солнце, белые лебеди на середине реки. И небо, насколько хватает глаз.

Ирма сама вела машину, ей ни на секунду не хотелось оставлять Ольгу с кем-то еще.

Они познакомились в Праге больше десяти лет назад, когда Ольга снимала для крупного московского журнала, а Ирма занималась ею как гостем, приехавшим по обмену в ее журнал. Ирма поначалу весьма настороженно отнеслась к очередной визитерше из Москвы. Они приезжали часто, и всем в ту пору надо было одно и то же: кроссовки, джинсы детям, себе люстру из чешского хрусталя и много чего еще.

Ольга ни о чем не спрашивала, ничего не просила. Ирма несколько дней выждала, наблюдая, как работает Ольга. Однажды их водитель со вздохом сказал:

— Ольга, если ты так будешь работать, то очень скоро станешь большим начальником.

Ольга засмеялась:

— Это мне никак не грозит. Я всю жизнь делаю только одно — снимаю и снимаю. И ничего другого не собираюсь делать.

Когда она училась в школе, на день рождения ей подарили самый простой аппарат, она ходила с ним по городку, в котором тогда жила, забредала в тенистые уголки сада, снимала, подсматривала и однажды принесла в местную газету несколько снимков. Женщина посмотрела на снимки, на саму Ольгу, в то время тихую скромную школьницу с рыжеватой косой по пояс, без всяких попыток украсить себя, подняла на нее глаза, совершенно зеленые и раскосые, такие, что Ольге просто немедленно захотелось сделать ее портрет, но она не осмелилась даже заикнуться об этом, и спросила:

— Ты действительно это сама сняла?

На снимке были две старые женщины, но в их лицах столько жизни! Обычно старух снимали не так — морщины, печаль, — а в этих столько желаний… Назавтра бабки глядели на печальных читателей с газетной полосы. С тех пор Ольга не расставалась с камерой. Она снимала реальную жизнь, ее снимки убеждали: на земле нет ничего другого — только природа и человек. Все остальное — мусор, упаковка: и дома, и машины, и вещи и люди всегда были по-настоящему живые.

Как-то вечером Ирма привела Ольгу ч бар роскошной гостиницы. Ольга оказалась в таком баре впервые в жизни. Она наблюдала, как Ирма делает заказ. Она держалась совершенно свободно, это занятие для нее было привычным. Она попросила сухой мартини, то ли действительно любила его, то ли просто хотела показать Ольге, что Чехословакия — это настоящая Европа. Они выпили, Ольга посмотрела на Ирму, а та спросила:

— Слушай, Ольга, тебе правда ничего не надо? Ольга подняла брови:

— В каком смысле? Что ты имеешь в виду?

— Ну у нас здесь, в Праге. Кроме работы. Ольга пожала плечами:

— Да нет. У меня все есть.

Ирма расхохоталась. И так искренне, что за, соседними столиками обернулись.

Ольга удивленно посмотрела на Ирму.

— А ты считаешь, мне многого недостает?

— Я не знаю. Но твоим коллегам всегда что-то надо, а тебе нет. Разве не странно? Сама знаешь, сколько их было здесь до тебя. Одна, такая пухленькая, очень говорливая, меня просто извела рассказами о своих мальчиках. — Заметив изумление на лице гостьи, хихикнула, поправилась: — Совсем не о том, о сыновьях.

Ольга рассмеялась:

— Знаю, о ком речь…

— Еще бы не знать. Кроссовки, джинсы, размеры… Если нет сейчас — после. Переслать с кем-то. Конечно, я могу и вправе надеяться на ее внимание к моей персоне и моим желаниям в Москве. Но ты понимаешь, икру и водку я не люблю. Потом, я не так уж редко бываю в Европе. К примеру, в Париже. В Риме. Так что, как у вас говорят, идет игра в одни ворота. Вот я и ждала все эти дни», когда ты скажешь, что тебе надо.

Ольга усмехнулась:

— Не дождалась и спросила. Да? Ну так знай, Ирма, у меня есть все, что я хочу. Я все могу купить в Москве. Только дорого. Но я хорошо зарабатываю. Я работаю для нескольких солидных изданий. Мое дело меня способно обеспечить всем. Конечно, может быть, мои потребности не так велики — я живу одна, без семьи… Сейчас по крайней мере. Разве я одета хуже твоих коллег? Да, у нас в магазинах нет хороших вещей. Но у меня отличный мастер в ателье люкс. К нему не попасть, но я могу. — Она вздохнула. — Ты понимаешь, многие из моих коллег не владеют ремеслом. В этом наше главное отличие. А ремесло во все времена и везде хорошо кормит.