Лев Зиновьевич Копелев
      (1912-1997).
      ВЕРА В СЛОВО
      Выступления и письма 1962-1976 г.г.
      Посвящается памяти Фриды Вигдоровой
      1915-1965
      Фрида Абрамовна Вигдорова - писательница, журналистка, педагог, самозабвенно отважная подвижница
      СОДЕРЖАНИЕ
      Вера в слово
      Запретить запреты
      Об аресте Андрея Синявского
      К суду над литераторами
      У гроба Анны Ахматовой
      Вред цензуры
      Возможна ли реабилитация Сталина?
      Госбезопасность, идеология и культура
      Ответ сталинцу
      Разговор в Московском комитете КПСС
      Прощание с партией
      Об исторических трагедиях и фарсах
      Письмо чехословацкому другу
      Солженицына нельзя исключать
      Письмо тюремным психиатрам
      О Лидии Чуковской
      Арест Солженицына - его победа
      Вопрос к Союзу писателей
      Амнистировать политзаключенных
      Ответ следователю прокуратуры
      Против осуждения Владимира Осипова
      Подвиг Андрея Сахарова
      Спасти Мустафу Джемилева!
      Чему история научила меня
      В секретариат московской организации Союза писателей СССР
      ВЕРА В СЛОВО
      В моей жизни с детства сменялись вероисповедания, боги, идолы, пророки, идеалы... И, наконец, я пришел к тому, что для евангелиста-поэта Иоанна было началом начал. К слову. "Всего прочнее на земле - печаль и долговечней - царственное слово" (Ахматова). Оно бессмертно, вездесуще и чудотворно - создает новые миры и воскрешает забытые...
      Мое вероисповедание обращено не только к царственному слову поэзии, но и к чернорабочему слову, запечатленному или высказанному, чтобы сообщить правду, опровергнуть ложь, помочь хотя бы одному человеку.
      Заговоры, мятежи, революции, гражданские войны, - даже исторически необходимые, вынужденные, вызванные жестокостью неправедных властей, даже освященные благород-ными идеалами, стремлениями к гуманным целям и жертвенной отвагой мучеников, все же неизбежно порождают новые несправедливости, новые жестокости. Кто бы ни были вожди - идеалист Бакунин или циник Нечаев, гениальный фанатик Ленин или талантливый краснобай Троцкий, беспринципный кровожадный параноик Сталин или самоотверженный революционер аскет Че Гевара...
      Вопреки скептикам, утверждающим, будто история учит лишь тому, что из нее никто ничему не научился, я думаю, что все же извлек из истории для себя некие существенные уроки. Прежде всего - убеждение, что самым действенным оружием в борьбе за права человека, за справедливые законы и добрые преобразования общества может быть только слово. "Каждый, кто пишет заметку для газеты или заносит стихотворную строку на лист бумаги, должен знать, что он приводит в движение целые миры" (Генрих Бёлль).
      После всего, что я испытал, узнал и передумал в годы сталинщины, - в школе, на заводе, в институте, на фронте, в тюрьмах, лагерях, - и в годы "десталинизации", - непоследова-тельной, ограниченной, исполненной надежд и разочарований, я уже не могу мириться с инерцией зла, которое отравляет и уродует жизнь многих моих соотечественников. Не могу и не хочу мириться с произволом, с тем, что людей преследуют за мысли и слова, неприятные преследователям.
      Но противопоставлять всему этому я полагаю возможным и допустимым только слово.
      * * *
      В середине 50-х годов у нас впервые после десятилетий мнимого единодушия и принудительного единомыслия начали пробиваться наружу ростки незаисимой духовной жизни. Возникло новое общественное движение, выразителями и знаменосцами кoторого стали Лидия Чуковская, Андрей Сахаров, Александр Солженицын, Петр Григоренко, Александр Твардовский с его "Новым миром" и массовый "Самиздат"...
      За два десятилетия развитие этих новых сил было естественно противоречивым, оказалось не таким широким и мощным, как мнилось оптимистам. Однако и не обмелело, не было подавлено, как рассчитывали противники и пророчили пессимисты.
      Подвижники свободного слова приносят жертвы. Юрий ГАЛАНСКОВ погиб в лагере. Илья ГАБАЙ покончил с собой, едва выйдя на свободу. Григорий ПОД'ЯПОЛЬСКИЙ умер от разрыва сердца. Владимир Буковский,* Мустафа Джемилев, Сергей Ковалев, Анатолий Марченко, Валентин Мороз, Владимир Осипов, Иван Светличный, Габриэль Суперфин, Михаил Хейфиц, Андрей Твердохлебов, сотни и тысячи других еще томятся в тюрьмах, лагерях, психбольницах, ссылках. Иные, устав, разочаровавшись, отчаявшись или теснимые заботами о близких, отступили, ушли в "частную жизнь". Не обошлось и без трусов-предателей; но таких единицы. Вынуждены были покинуть родину, стали изгнанниками Наталья Горбаневская, Андрей Амальрик, Иосиф Бродский, Александр Вольпин-Есенин, Александр Галич, Наум Коржавин, Анатолий Краснов-Левитин, Павел Литвинов, Владимир Максимов, Жорес Медведев, Виктор Некрасов, Дмитрий Панин, Леонид Плющ, Григорий Свирский, Андрей Синявский, Александр Солженицын, Валерий Чалидзе, Ефим Эткинд, Анатолий Якобсон и др. Они стараются и за рубежом деятельно участвовать в развитии нашего общественного мнения и словесности.
      Однако и по эту сторону границ вопреки всем препятствиям, угрозам, преследованиям и расправам, вопреки всем насмешливым или сострадательным уговорам, не иссякают источники свободной мысли.
      Елена Боннер, Татьяна Великанова, Раиса Лерт, Надежда Мандельштам, Татьяна Ходорович, Лидия Чуковская, Евгений Барабанов, Вадим Борисов, Владимир Войнович, Петр Григоренко, о. Дмитрий Дудко, о. Сергей Желудков, Владимир Корнилов, Рой Медведев, Юрий Орлов, Андрей Сахаров, Валентин Турчин, Игорь Шафаревич и многие другие, - люди разных взглядов, разных судеб, иногда резко несогласные между собой продолжают делать по сути одно дело - прокладывают пути слову, независимому от казенной опеки, от цензурных рогаток.
      Что бы не произошло с тем, кто помог освободить слово, - оно живет. Его нельзя уже ни убить, ни запереть.
      * Примечание ред. Написано до освобождения В. Буковского в обмен на Л. Корвалана.
      * * *
      Собрав записи выступлений, письма и заметки разных лет, начиная с декабря 1962 года и до апреля 1976 года, я решился их опубликовать потому, что в этих материалах личного архива отразились некоторые характерные черты одного из срезов нашей общественной жизни. Именно эти искренне лойяльные письма привели к тому, что меня объявили отщепенцем, клеветником, исключили из партии, отстранили от работы, запретили публично выступать и лишили возможности что-либо опубликовать на родине.
      За полтора десятилетия вокруг меня и во мне многое изменилось. Я перестал быть коммунистом. По-иному думаю о взглядах Маркса и Ленина, о социалистических идеях. (Хотя и не сделал "поворот направо кругом", как те, кто став фанатичными антикоммунистами, сохраняют истинно большевистскую ненависть к демократии, либерализму и к любому несогласию со своей, единственно правильной идеологией).
      Перечитывая сегодня иные недавние рассуждения, я ощущаю, что "как пчелы в улье опустелом, дурно пахнут мертвые слова" (Гумилев). Но я ничего не исправляю. Не убираю ни наивно догматические аргументы, ни назойливые повторения элементарных истин. Потому что убежден: только безоговорочно честное отношение к своему прошлому позволит быть честным и в настоящем и в будущем. Тогда я именно так думал и чувствовал. Именно так понимал свой гражданский и партийный долг.
      Впрочем есть у меня еще и сугубо личный долг. В 1945-47 г.г., когда меня арестовали, а затем осудили, как "государственного преступника", мои друзья и товарищи выступали в мою защиту. Тогда это было несоизмеримо опаснее, чем теперь. Их исключали из партии, увольняли из армии, снимали с работы, зачисляли в "подозрительные". И каждый раз, пытаясь защищать неправедно преследуемых и осужденных, я тем самым еще и выражаю неизбывную благодарность моим тогдашним защитникам - и тем, кого уже нет в живых, и тем, кто перестал быть мне другом.
      Сегодня я не принадлежу и не хочу принадлежать ни к какой партии или течению. Не считаю себя и диссидентом. Я не верю ни в какие спасительные откровения, программы или хартии. Но я твердо убежден, что для всех народов моей страны и тех стран, чья история мне знакома, жизненно необходимы законы, безоговорочно охраняющие безопасность и права всех людей и каждого отдельного человека. Действительное соблюдение таких законов немыслимо без настоящей гласности, настоящей свободы слова. А настоящая свобода означает свободу и для инакомыслящих, инаковерующих.
      Без таких законов, без гласности и терпимости не может быть здорового общества и не может быть предотвращена ни одна из гибельных угроз, нависших над всем человечеством.
      Этим убеждением определяется все, что я пишу и говорю.
      И только моя совесть может быть моим руководителем, цензором и судьей.
      Лев Копелев
      ЗАПРЕТИТЬ ЗАПРЕТЫ
      Из стенограммы выступления на научной конференции работников искусств в декабре 1962 года во Всероссийском Театральном Обществе (ВТО). Конференцию созвали ВТО, Институт Истории Искусств и Академия Художеств
      ...Наследники Сталина сегодня еще весьма вредны и опасны В частности и тогда, когда они участвуют в "борьбе против культа личности". Опасным мне сегодня кажется, так сказать, применение сталинских методов для преодоления сталинского наследства.
      Несколько примеров этого. Недавно я смотрел в кинотеатре на Тверском бульваре фильм "Майн Кампф" - (название у нас изменили) - фильм весьма своеобразно и не слишком удачно препарированный. Там непрерывно звучащий дикторский голос вдруг странно умолкает в тех кадрах, которые показывают сталинградскую битву. Диктор не решается произнести слово "Сталинград".
      Этим летом в одном издательстве задержали издание книги о Пабло Неруде, потому что его замечательная, написанная в 1943 году поэма называется "Песня любви к Сталинграду", и автор книги не хотел переименовать ее в "Песню любви к Волгограду".
      Склонность применять сталинские методы для преодоления сталинского наследства обнаруживают иногда и самые искренние противники культа. Мне кажется, что эта склонность сказалась и сегодня, здесь, в некоторых выступлениях. Несколько лет тому назад те, кто сопротивлялся борьбе против культа, прибегали к таким формулам: "не надо вкладывать персты в язвы", "не будем заголяться", "забудем тяжкое прошлое" и т. п. Но зато сегодня возникла иная, словно бы вполне противуположная опасность стараются говорить только о прошлом и только об ошибках и преступлениях Сталина При этом сейчас наиболее ревностные обличители уже решительно отмежевываются от этого прошлого мол, я сам не виноват, я был только исполнителем, я жертва!
      В пьесе Шварца "Дракон" есть такой эпизод. Негодяй Генрих, раболепный холоп дракона и пособник его преемника, говорит благородному Ланцелоту "Я не виноват, меня так учили". Но тот справедливо возражает: "Всех учили, но почему ты был первым учеником, скотина этакая!"
      Так вот сегодня не стоит ни тем, кто был первым учеником, ни тем, кто не был из первых, повторять старые уроки. Сегодня пора понять, что со сталинским наследством нужно бороться и можно бороться успешно только по-ленински, а не по-сталински. Я мог бы претендовать на формальное право говорить об этом более резко и как бы со стороны, потому что при культе личности просидел почти десять лет в тюрьмах и лагерях. Но я не хочу прибегать к выгодной для себя достоверной неправде. Потому что посадили меня не за борьбу против культа Сталина. Я был арестован и осужден по политическому обвинению за то, что пытался бороться против таких явлений нашей жизни, которые считал вредными, неправильными. Но я их тогда никак не связывал с личностью Сталина, которому доверял безоговорочно. Наоборот: я думал, что если бы мне до него дойти и рассказать ему всю правду, то все можно было бы исправить.
      Но, хотя я и не был "первым учеником", я считаю, что в такой же степени, как и многие "первые", несу ответственность за все, что было при Сталине и за то, как мы сегодня будем разделываться с этим прошлым.
      Культ Сталина разоружал нас идеологически - да, именно идеологически разоружал. Сегодня об этом рассказали много интересного товарищ Ромм и товарищ Юткевич. Однако и сегодня у нас продолжают неправильно информировать наших людей о том, как действитель-но принимают наше искусство и нашу литературу и за рубежом и у нас в стране. Как их принимает не некий мифический единый "Читатель" и единый "Зритель", а реальные массы читателей и зрителей. Столь же громогласные, сколь и голословные ссылки на "нашего зрителя" или "нашего читателя", на "требования народа" - это одна из дурных традиций. Чем скорее мы от нее избавимся, тем лучше. Если бы кто-либо из присутствующих в этом зале или даже представитель самых высоких советских или партийных инстанций пожелал узнать, какие книги наших авторов переведены и где именно, как их встречают, как судит пресса о наших фильмах и художественных выставках, как оценивают конкретные произведения и общее развитие нашего искусства и литературы друзья, противники и колеблющиеся, то он не мог бы получить сколько-нибудь точного ответа. Потому что у нас никто всерьез не занимается этими вопросами. И только отсутствием правдивой объективной информации, только совершенно неправильными представлениями о том, как нас читают и смотрят, только полным равнодушием к аудитории и к общественным целям и назначению нашего искусства, полным безразличием и к друзьям и к противникам можно объяснить, например, то, что повезли за рубеж такой фильм, как "Люди и звери" и у себя дома пытались его так усиленно рекламировать, пропагандировать в печати. В этом фильме, по-моему, воплощены все наши худшие традиции и все худшие формы мнимого новаторства.
      Есть и в литературе примеры такой глухоты, унаследованного от недавнего прошлого самодовольного равнодушия, когда издают, публикуют вхолостую, не воспринимая резонанса, не считаясь ни с общей предполагаемой целью, ни с конкретными результатами, а только с одобрением вышестоящих инстанций. Журнал "Советская литература" (на иностранных языках) опубликовал в 1960 году роман "Братья Ершовы" на четырех языках. Эта публикация была встречена очень своеобразно. Итальянские и французские коммунисты дезавуировали роман. Газета французской компартии писала о нем, как о крайне неудачном произведении, литературно слабом и к тому же чернящем советскую действительность. Но зато один из ведущих антикоммунистических журналов "Тьемпо пресенте", которым руководит наш старый противник Силоне, писал, что вот наконец-то из достоверных источников поступило подтверждение, свидетельство ожесточенной класовой борьбы в Советском Союзе. Казалось бы, все достаточно вразумительно. Однако в прошлом году этот же журнал снова опубликовал очередной роман того же автора "Секретарь обкома", опять на четырех языках. Не посчитав-шись с тем, что уже оригинал был резко отрицательно оценен зарубежными друзьями, а выступление автора на 22-ом съезде сурово критиковал центральный орган итальянской компартии.
      Все это примеры идеологической глухоты, идеологического разоружения, которое продолжается и сегодня. В этом повинны те наследники Сталина, о которых хорошо сказал Евтушенко, что они клянут Сталина с трибун, но из них самих еще "Сталина не вынесли".
      Мне предоставяются сегодня опасными и формальное декларативное отречение от прошлого и чисто "ретроспективная" борьба против культа личности, как против чего-то уже устраненного, преодоленного, похороненного. Потому что и сегодня еще в разных областях нашей жизни подвизаются деятели, которые пользуются все теми же старыми методами, старыми рецептами. Проявилось это и в наших беседах здесь. Меня огорчила заключительная часть блестящего выступления Михаила Ильича Ромма, его призыв "дать по рукам", прорабатывать, наказывать... Товарищ Ромм справедливо упрекал предшествовавшего ему оратора - товарища Доротина, который предлагал вызвать Леонида Леонова в ЦК и "посоветовать" ему вернуться к драматургии. Ромм правильно сказал, что это пример мышления по-старому. Но и сам он обнаружил столь же старый "культовый" стиль мышления, призывая "дать по рукам". Неужто опять создавать качели - сегодня одному по рукам, а завтра другому? Заменить сталинский стиль ленинским означает вести идеологическую борьбу только идеологическими средствами без административных расправ, без "проработок" - т. е. таких кампаний обличений и хулы, когда исключена всякая возможность защиты и самозащиты обличаемого, "прорабатываемого".
      Товарищ Ромм сегодня только дал аргументы тем вчерашним проработчикам, которых он хотел бы проработать сейчас. И они, вопя, что к ним применяют старые сталинские средства расправ, могут избежать настоящего, т. е. спокойного, объективного, хорошо аргументирован-ного преодоления того вреда, который они причиняли и причиняют. Именно так уже действуют наследники Сталина, защищая свои позиции в литературе и искусстве.
      Летом этого года в "Новом мире" было опубликовано короткое письмо Анны Ахматовой, Всеволода Иванова, Самуила Маршака и литературоведа профессора Бонди о непристойном, развязном фельетоне Назаренко, который попросту грубо издевался на страницах журнала "Октябрь" над серьезной научной работой старого пушкиниста. "Октябрь" откликнулся на это целой страницей, утверждая, что Ахматова и Вс. Иванов проработчики, а Назаренко, мол, жертва проработки. Это не просто нелепый анекдот. Давайте разберемся в том, что такое проработка? Это бездоказательное политическое обвинение, на которое обвиняемому не дают отвечать и которое, как правило, завершается оргвыводами. Раньше в худшем случае было: пожалуйте воркутинский уголек рубать, или ветлужский лес валить, или колымское золотишко добывать, а в лучшем случае - переходите на иждивение к родне, потому что несколько лет не будут печатать. Ничего этого теперь не будет и не надо к этому призывать.
      В эти дни идет серьезный и страстный, откровенный партийный разговор о главных проблемах нашего искусства. Такие открытые честные разговоры самое опасное для всех наследников Сталина, в том числе и для тех, кто числится при искусстве и литературе. Потому что рассказать о них правду, рассказать убедительно, доказательно - значит их обезвредить.
      Сегодня здесь много говорили о правде. Хорошо говорили. Это слово все чаще звучит у нас. И во имя правды я хочу поспорить с Ниной Александровной Дмитриевой, которая сделала очень хороший, даже блестящий доклад. Но в этом прекрасном докладе я услышал несколько фраз, резанувших по слуху, фраз, которые противоречат всему докладу, противоречат правде, которую мы во весь голос требуем от искусства, от науки об искусстве, от всех наших разговоров об искусстве... Я имею в виду фразы о модернизме, который, дескать, "на содержании у империализма". Это печально знакомое словосочетание произносилось как на грех именно в тот день, когда здесь в Москве на Коммунистической улице открылась выставка московских художников-абстракционистов... Так ведь сегодня-то уже, слава Богу, никто, ни один просто здравомыслящий человек не поверит, что этих московских ребят содержит империализм. Я не люблю абстрактную живопись. В 9 случаях из 10 произведения абстракционистов мне не нравятся, либо кажутся только забавными. Но говорить, что абстракционизм в живописи возник и существует только по воле империализма или ему в угоду, значит говорить заведомую неправду, противоречить фактам. Ведь общеизвестно, что так называемое левое искусство, которое находит крайнее выражение в абстрактной живописи, наиболее массового расцвета достигло у нас именно при советской власти, в первые годы после революции, в годы до культа личности.
      И, напротив, наиболее последовательному беспощадному уничтожению оно подвергалось там, где его называли "культурбольшевизмус", когда в гитлеровской Германии засовывали в шкафы с удушливыми газами полотна Клее, Кокошки, Кандинского, Шагала, Пикассо... Да и такие близкие к империализму люди, как Трумен, Эйзенхауэр, Черчилль, папа Пий всегда неодобрительно отзывались об абстрактной живописи. И, кстати, они-то приписывали ее происхождение нам. Орест Верейский рассказывал, как во время недавней поездки в США он и его спутники хотели осмотреть музей в Бостоне, который был закрыт, - они попали туда в воскресенье. Дежурный полисмен, узнав, кто они, сказал укоризненно: "Ага, это вы, русские художники, придумали вместо живописи мазню, которую никто не понимает..." Говорил он, разумеется, неодобрительно и был вполне убежден, что абстрактную живопись завезли в Америку от нас...
      Необходимо серьезно разобраться в общественных и психологических предпосылках развития всех весьма разнообразных течений современного, в частности и так называемого модернистского искусства. Необходимо исследовать и то, какое место оно занимает в идеологической борьбе. При этом необходимо преодолеть то, ставшее, увы, традиционным, неуважение к правде, когда можно было признавать правдивым лишь суждение, исходящее из "вышестоящих инстанций", а несоответствующие ему факты, даже самые очевидные, полагалось искажать, отвергать или просто игнорировать.
      В Англии и в Италии среди молодых художников-абстракционистов много коммунистов и комсомольцев. О Пикассо здесь уже достаточно говорили. Можно вспомнить и о Матиссе, о Леже. Молодые московские архитекторы говорили мне, что сейчас Москва несомненно на первом месте в мире по количеству произведений абстрактной живописи, создаваемых ежемесячно.
      Это не должно умилять. Но значит ли, что стоит впадать в панику, в отчаяние, кричать об идеологических диверсиях империализма?
      В 20-е годы один французский врач стал было удалять аппендикс у младенцев, полагая, что аппендикс никому не нужная, "бессодержательная" часть организма и от него возможны только неприятности. Возникла мода и несколько тысяч детей были подвергнуты такой профилактической операции. Но потом обнаружилось, что в большинстве случаев после удаления никому не нужного и, казалось бы, даже вредного отростка, дети стали развиваться ненормально, становились болезненными, участились случаи кретинизма. Объяснить этого никто не мог, но факты были явственны.
      Вот и мы в 30-е годы, особенно в 1937-38 г.г., насильственно удаляли "аппендиксы" модернизма. И это не прошло бесследно для нашего искусства. Когда сегодня мы на выставках прикладного искусства или на выставках плакатов, афиш встречаемся с польскими или чешскими коллегами, мы со стыдом убеждаемся, как мы от них отстали. И, право же, не приходится особо доказывать, что все преимущества в развитии как раз самого массового, истинно "всенародного" искусства - в оформлении плакатов, афиш, товаров широкого потребления, интерьеров, словом, в развитиии искусства, призванного украшать повседневную жизнь миллионов людей, мы утратили в результате разгрома пресловутого модернизма, преследования и шельмования абстракционистов.
      Искусственное подавление, административное устранение того, что может быть даже большинству зрителей и читателей в данный момент казалось ненужным, неприятным, даже "ненормальным" в искусстве, обратилось в конечном счете в свою противоположность. Это должно стать для нас очень серьезным уроком.
      Тема нашей конференции "Традиции и новаторство". От каких традиций нам нужно отказаться, пожалуй, ясно для всех. В этом мы почти единодушны. Но то обстоятельство, что и сегодня кто-то хочет планировать новаторство, пытается давать "установки", каким именно оно должно быть, - это ведь тоже дурная традиция. В ней заключено "контрадицио ин адъекто", она противоречит самой сущности любого новаторства. Во всем, и тем более в искусстве, "езде в незнаемое". Ведь потому оно и новаторство, что его нельзя предвидеть, что самое лучшее в нем всегда неожиданно.
      И, говоря об этом, мы можем ссылаться на ленинские принципы, не как на некое отвлеченное понятие, а на их воплощение в конкретном историческом опыте. Вспомним, как Ленин относился к поэзии Маяковского, к ВХУТЕМАСу, к некоторым спектаклям МХАТа... (С места:,,Отрицательно". )
      Вот именно: относился отрицательно, однако ничего не запрещал и не позволял запрещать. (Председательствующий Ю. Калашников: ,,Запрещать ничего нельзя!")... Да, нельзя. И Ленин ничего не указывал художникам, не наставлял их, не советовал, как им следует работать. В крайнем случае говорил: "Мне это не нравится; меня это не радует... А в общем-то Анатолий Васильевич Луначарский лучше в этом разбирается". Однако и Луначарский, который и сам был литератором, драматургом, и поэтому был, естественно, пристрастен, субъективно заинтересован в вопросах литературы, искусства, не допускал, чтобы его пристрастия, его вкусы сказывались на его деятельности Наркома. Он заботился о том, чтобы литераторы и художники не слишком жестоко дрались друг с другом, чтобы не было эстетических законодателей-монополистов, всевластных администраторов.
      Вот и сегодня возрождать ленинские принципы - значит не прибегать к методам "давания по рукам". Надо только открыто, убедительно обличать всяческую дрянь. И тогда она развалится, отпадет. Есть такие злокачественные бактерии - анаэробы, которые не выносят воздуха. Наследники Сталина из той же породы. Они не могут преуспевать в чистой атмосфере откровенных, страстных, но деловых, товарищеских, творческих споров. В таких условиях они перестают быть опасными.
      И не надо пытаться планировать и "направлять" новаторство. Не то оно перестанет быть новаторством. Мы все согласны с тем, что следует запрещать пропаганду контрреволюции и порнографию. Но если кто-то малюет абстрактные картины, которые не нравятся даже большинству из нас, то пусть малюет, пока ему не надоест, пока его не переубедят, не переспорят его коллеги И если кто пишет стихи лесенкой или решеткой, да пусть хоть колесом, пусть пишет, пока находит читателей. Будем спорить, критиковать
      Но честный спор означает, что и тот, кого оспаривают, критикуют, может отвечать беспрепятственно. Так вот, надо не прорабатывать, не "давать по рукам", а честно и смело спорить. Номенклатурных "блюстителей традиций" надо лишить критической неприкосновен-ности. Никто у нас не должен быть недоступен для критики. Никакие заслуги и достоинства не могут служить охранной грамотой. Но, с другой стороны, не надо под предлогом борьбы "против ложного новаторства" или против "формализма" ничего запрещать; никого не нужно загонять в подполье.
      Нужно раз и навсегда запретить запреты.
      М. Ромм - известный режиссер, автор фильмов о Ленине и картины "Обыкновенный
      фашизм".
      С. Юткевич - известный режиссер, автор фильма "Гамлет".
      "Люди и звери" - фильм С. Герасимова.
      "Секретарь обкома" - роман В. Кочетова.
      Текст этого выступления не был никогда опубликован. Однако стенограмму сразу же передали в ЦК и в конце декабря 1962 года, Л. Ф. Ильичев, тогдашний председатель идеологической комиссии ЦК (его называли "хрущевский Жданов") , в речи на совещании при ЦК ВЛКСМ осудил меня за "примиренчество к формализму". Безапелляционный отзыв Ильичева привел к тому, что меня стали "прорабатывать" в партбюро в секции критики московской организации Союза Писателей и в партийной организации Института Искусств. После долгих изнурительных разговоров и доброжелательных уговоров меня вынудили написать "объяснительную записку", в которой, не oпровергая ни чего по существу, я, все же, признавал ошибочным то, что , недостаточно компетентно и недостаточно вразумительно формулировал некоторые мысли".
      "Записка" так же не была нигде оглашена, она требовалась лишь как некое ритуальное действо для соблюдения традиционных форм и норм "партийности".
      Это был последний мой компромисс со своей совестью, последняя уступка мертвым ритуалам.
      ОБ АРЕСТЕ АНДРЕЯ СИНЯВСКОГО
      Открытое письмо в секретариат ЦК КПСС, в идеологическую комиссию при ЦК КПСС, в Президиум Правления Союза писателей СССР.
      22-го ноября с.г., выступая на открытом партийном собрании в институте истории искусств, тов. Г. И. Куницын высказал немало интересных мыслей, которые встретили одобрение большинства присутствующих и после собрания помогают многим, в том числе и мне, плодотворно думать о своей работе. Однако я не могу согласиться с тем, что, говоря об отдельных нездоровых явлениях, о вражеской агентуре в нашей среде, тов. Куницын назвал подряд имена: Тарсис, Синявский и Рабин. Тогда же, на собрании, я высказал сомнение в том, правомерно ли называть эти три имени в одном ряду. Тов. Куницын отверг это сомнение. И поэтому я хочу здесь более подробно его обосновать.
      В. Тарсис - бездарный и озлобленный графоман; его последние выступления в зарубежной печати действительно носят характер политических нападок. Талантливый живописец О. Рабин, - как бы ни относиться к его картинам, - конечно же, не заслуживает ни политических обвинений, ни оскорбительного подверстывания к Тарсису.
      А. Синявский - очень талантливый и образованный литератор-ученый, пользуется заслуженным авторитетом в широких кругах интеллигенции, известен за пределами нашей страны. Тов. Куницын сказал, что Синявский арестован по обвинению в том, что он выступал в иностранной печати под псевдонимом "Абрам Терц". Слухи об этом аресте и обвинении распространяются уже некоторое время, усиленно муссируются отнюдь не дружественными нам зарубежными газетами и радиопередачами, но вызывают недоумение, тревожные запросы и настоящих друзей.
      Считаю своим гражданским и партийным долгом обратить Ваше внимание на следующие обстоятельства:
      1. Я не знаю, разумеется, в какой мере обоснованы обвинения, предъявленные Синявскому, но я читал повесть пресловутого Терца "Суд идет" в немецком журнале. Это литературно-беспомощное произведение, изобилующее неточностями и фактическими ошибками, которые свидетельствуют о крайне приблизительном знании советской жизни. Почти невозможно представить себе, что одаренный и образованный литератор может на протяжении многих страниц притворяться бездарным невеждой. Еще труднее понять причины и цели такого притворства.
      Но, даже независимо от этих соображений, сама по себе эта повесть, описывающая события 1952-53 г.г., как бы сомнительны ни были ее идеологические предпосылки и ее историческая достоверность, все же не дает повода для уголовного преследования, для ареста и следствия, протекающего в обстановке такой секретности, которая напоминает о достаточно памятных событиях прошлого, решительно осужденных 20-м и 22-м съездами.
      2. Именно поэтому арест Синявского возбуждает слухи и настроения, представляющие реальную опасность и для наших позиций в международной идеологической борьбе и для решения многих проблем идейного воспитания, прежде всего воспитания молодежи.