Франкино тоже остановился в ожидании.
И опять налетел этот неведомый вихрь. Он прошелся вдоль всего коридора со стороны окна. Но ведь окно-то при этом было закрыто!..
Макгвайр упал на колени.
И снова ветер. На этот раз он настиг их со спины, словно просочившись сквозь стену. Франкино пошатнулся и лишь чудом устоял на ногах. Макгвайр нагнулся вперед и уперся ладонями в ковер. Его Библия упала на пол.
— Это Чейзен! — сообщил Франкино зловещим шепотом.
А ветер уже свирепствовал совсем где-то рядом, угрожающе завывал, словно предупреждая о грядущем несчастье. И вот он настиг их, причем сразу со всех сторон, словно вода, прорвавшая высокую дамбу. Весь холл наполнили пыльные смерчи и тучи мелкого мусора, попавшие в воздушную круговерть. Адский грохот и свист этого урагана был невыносим для человеческого слуха.
Франкино прижался к двери пожарного выхода. От самого лба до подбородка по щеке его пролегла глубокая рана. Столбы пыли скрывали все вокруг, и уже невозможно было понять, где находится пол, а где потолок… Все поглотил сплошной серый смерч, завладевший всем пространством вокруг. Ветер безжалостно хлестал священников, швыряя им в лицо горсти содранной штукатурки и мелкого мусора.
Франкино ничего уже не видел перед собой — по лицу его струилась кровь, заливая глаза.
— Надо уходить отсюда! — выкрикнул он. — Мы не сможем…
И вновь его швырнуло о стену.
— ?oi делать мне? — заорал в ответ Макгвайр, пытаясь криком заглушить грохот бури.
Франкино жестом указал на дверь лестницы. Макгвайр схватил его и потащил к этой двери. Их тела то и дело ударялись о стены, лица побагровели, а на коже начали выступать волдыри от нестерпимо горячего сухого ветра.
«Неужели никто не слышит, что здесь творится? — с ужасом думал молодой священник. — Неужели никто не проснется?!» Наконец они добрались до двери и попробовали открыть ее. Но ручка не поддавалась, словно кто-то намертво приморозил ее.
Они снова повернулись навстречу ветру, но ураган уже стал сильнее, и теперь священники почти потеряли способность передвигаться.
— Скорее к лифту! — прокричал Макгвайр. Но тут монсеньера опрокинуло на пол. Тогда Макгвайр ухватил его за ворот и из последних сил поволок по коридору. Однако почти уже добравшись до лифта, он был вынужден отпустить Франкино и закрыть лицо руками — пыль плотно забилась ему в нос, уши и глаза.
— Я не выдержу этого! — заорал он, а щеки его начали как резиновые раздуваться от ветра.
Но Франкино все же умудрился нажать кнопку вызова лифта, а сам перекатился на бок, задыхаясь в пыльном буране. Раскаленный воздух впивался в легкие, словно был наполнен тысячами микроскопических лезвий.
Наконец лифт подъехал, и они оба вползли в кабину. Двери закрылись и наступила непривычная тишина.
Какое-то время они молча лежали на полу лифта, постепенно приходя в себя. Франкино прижимал к раненой щеке носовой платок. Наконец Макгвайр, как в тумане, поднялся на ноги и дрожащими пальцами нажал кнопку первого этажа.
Но лифт не тронулся с места.
Он снова надавил кнопку, теперь уже более решительно.
И вновь никакого результата.
— Он не дает нам уйти! — холодея от ужаса, воскликнул священник.
Франкино поднялся с пола вслед за своим спутником и с тревогой огляделся по сторонам.
— Что-то здесь слишком тихо, — наконец медленно сказал он, приготовившись к самому худшему. — И мне это не нравится.
Макгвайр вздрогнул. Он вдруг почувствовал какие-то странные вибрации, которые заметил вскоре и сам Франкино. Кабина лифта начала раскачиваться, все чаще ударяясь о стены шахты.
Раздался звон бьющегося стекла — лопнула лампочка под потолком, и священники погрузились в полную темноту.
А секунду спустя оглушительно затрещало дерево, и, прикоснувшись к стене, Макгвайр понял, что доски, из которых был сделан лифт, начинают расходиться.
— Стены рушатся! — закричал он. Франкино нащупал в темноте панель управления и стал судорожно нажимать все кнопки подряд.
— Надо выбираться отсюда! — перекрывал адский треск его отчаянный голос.
Пол под ними трещал, стены разламывались, а трос, на котором висела кабина, готов был оборваться в любой момент. Франкино не переставал нажимать кнопки, а Макгвайр тем временем сунул пальцы в щель между дверьми и попытался открыть их вручную.
Но вот одна из досок с пола выстрелила вверх и, встав вертикально, пронзила ногу Франкино, глубоко войдя в мышцы его бедра. Макгвайр оттащил монсеньера в сторону, а сам всем телом стал напирать на дверь, надеясь сломать ее и выбраться из кабины.
Неожиданно створки двери открылись сами. Макгвайр кубарем выкатился в коридор, а потом вытащил туда и Франкино. Кабина по-прежнему продолжала раскачиваться и через несколько секунд с оглушительным лязгом рухнула вниз, превратившись в груду щепок и искореженного металла на дне глубокой бетонной шахты.
Ветер мгновенно стих. В коридоре наступила мертвая тишина.
Франкино встал, но ноги едва держали его. Макгвайр молча следил за ним с пола, не в силах даже подняться.
— Я презираю тебя! — вдруг пронзительно закричал монсеньер. — Теперь я знаю, кто ты, Чарльз Чейзен! Я не боюсь тебя!
И тут невиданной силы порыв ветра подхватил Франкино, перенес по воздуху к самой дальней стене и обрушил на нее с тяжким грохотом. Ураган возвращался.
И вновь Франкино попытался открыть дверь на лестницу, но его залитые кровью руки лишь беспомощно скользили по бронзовой ручке. Новый заряд бури обрушился на Священников, и Франкино ухватился за стеклянный короб пожарного крана, чтобы устоять на ногах. Стекло не выдержало и треснуло. Пожарный шланг вывалился наружу, монсеньер начал в отчаянии колотить кулаками по закрытой двери. Подбежал Макгвайр и, упав на колени, присоединился к нему, для поддержки опираясь о стену. Неожиданно шланг взлетел в воздух и, обвившись вокруг шеи Франкино, начал душить его. На лбу и щеках монсеньера вздулись багровые вены. Он заскрежетал зубами и хотел что-то крикнуть, но уже не мог и лишь хватался руками за шланг, пытаясь освободиться. Но тот сжимался на его шее все крепче, как голодный питон.
На зубах монсеньера показалась кровь.
Макгвайр тоже ухватился за шланг, пытаясь оторвать его от шеи Франкино. А в это время ураган уже свирепствовал по всему этажу, разнося все вокруг в пух и прах. В воздух взвивались куски линолеума и бетона, стены дрожали. Тело Макгвайра обдавало немыслимым жаром, заставляя его издавать страшные вопли. Наконец шланг ослаб. Франкино посинел, и его вырвало.
Лампочки под потолком стали взрываться одна за другой, а ковер в нескольких местах загорелся.
— Я презираю тебя, Чейзен! — закричал Франкино, как только Макгвайру удалось снять с его шеи проклятый шланг, разорвав петлю.
И тут у Франкино вспыхнули рукава, а у Макгвайра начали тлеть ботинки и брюки. Священники стали кататься по полу, стараясь сбить пламя. Макгвайру это удалось достаточно быстро, а вот на Франкино огонь разгорался все сильнее, окутывая его тело сплошным горящим покрывалом.
Наконец монсеньер из последних сил встал и, осыпая Чейзена проклятиями, пошатываясь, вышел на середину холла. Огонь охватил его со всех сторон.
И тут страшный, как взрывная волна, удар ветра налетел на священника, осыпав его градом битого стекла, деревянных щепок, кусками бетона и штукатурки. Макгвайр упал лицом вниз, пытаясь защититься от сметающего все на своем пути вихря. Но Франкино не сдавался. Он высоко поднял обе руки, готовый принять мученическую смерть в борьбе с силами Сатаны. На пол с тела его текла кровь.
— Чейзен! — нечеловеческим голосом закричал он. Ветер взвыл ему в ответ с новой силой.
— Чейзен!!
И тут какой-то плотный туман начал собираться за спиной монсеньера в огромный зловещий гриб.
— Чейзен!!. — продолжал кричать он.
И вдруг этот гриб взорвался и, подхватив Франкино, точно пушинку, понес его в дальний конец коридора. Раздался звон бьющегося стекла — западное окно разлетелось вдребезги, и тело монсеньера было выброшено в пустоту ночного неба.
Почти теряя сознание и ничего не видя перед собой, Макгвайр пополз в направлении последнего крика Франкино. Он напрягал зрение, но воспаленные глаза отказывались служить. Добравшись до окна, он с трудом приподнялся и, выглянув наружу, увидел внизу, в переулке, беспомощно распростертое тело Франкино.
Макгвайр, как сомнамбула, встал во весь рост и закрыл глаза. А потом, когда вновь открыл их, увидел, что везде, где действовал Чейзен, появляются огромные черные пятна. И вскоре все вокруг было затянуто этой зловещей дьявольской чернотой.
***
Сержант Уосо склонился над трупом Франкино, а потом и вовсе встал на колени, не обращая внимания на холодные лужицы, собравшиеся на асфальте после дождя.
— Следы насилия есть? — спросил он у эксперта, работающего рядом Но тот лишь покачал головой.
— Нет. Ни одного. Я вообще сомневаюсь, Что это убийство, хотя лучше, конечно, подождать результатов вскрытия.
— А что же, несчастный случай?
Эксперт задумчиво посмотрел на окно десятого этажа и пожал плечами. Выло уже шесть утра, и первые лучи Солнца начали подсвечивать хмурое небо.
— Может быть, самоубийство? — без особой уверенности предположил он. Уосо нахмурился.
— Нет, это невозможно — тело принадлежит священнику.
Сержант осмотрел переулок, где лежал труп. Вокруг было чисто и пустынно, от улицы его отделял забор. А впереди возвышалась стена дома с окошками, ведущими в коридоры каждого из десяти этажей.
Уосо подошел к забору и выглянул на улицу. К дому уже подъехало несколько полицейских автомобилей.
Первые пешеходы, вооружившиеся по случаю ненастья зонтиками, начинали скапливаться у подъезда. Но среди них он не заметил никого подозрительного.
— Якобелли! — позвал детектив помощника. Тот сидел в патрульной машине. Он передал что-то по рации, а потом вышел из автомобиля и направился к Уосо.
— Я связался с Управлением епархии, — сообщил он. — Они пришлют своих людей через пару минут.
— Прекрасно, — кивнул сержант. — Значит, они и опознают его. Если, конечно, он на самом деле священник. Якобелли прищурился, не понимая, к чему клонит шеф.
— Ну, может быть, он просто собирался на бал-маскарад, — объяснил Уосо и усмехнулся. Якобелли понимающе кивнул.
— Мы уже опросили жильцов дома и обслуживающий персонал, — сказал он.
— И кто-то заметил что-нибудь необычное? — без особой надежды спросил детектив. — Нет, пока ничего, — вздохнул помощник.
— А привратника вы допросили?
— Да. Но он уверяет, что тоже ничего не видел и не слышал.
Уосо достал из кармана пластинку жевательной резинки, скатал из нее шарик и сунул в рот.
— Да, не хотелось бы мне жить в этом доме… — задумчиво проговорил он.
Якобелли засмеялся и провел пятерней по копне жестких черных волос.
— Я бы, пожалуй, тоже не согласился, — поддержал он начальника.
Уосо снова подошел к трупу. Дождь уже с полчаса назад прекратился, но тучи не торопились улетать, грозя новым ненастьем. Было холодно и неуютно.
— Ну, ладно, — наконец сказал детектив. — Если обнаружите что-нибудь интересное, я наверху.
Помощник и эксперт молча кивнули. Уосо легкой походкой устремился к подъезду, поднялся по ступенькам и там снова остановился, оглянувшись на Труп. Потом закинул голову и начал внимательно разглядывать разбитое окно в коридоре десятого этажа'.
«Да, этот несчастный пролетел футов восемьдесят, не меньше, — подумал сержант. — Неудивительно, что он сломал себе шею. Но неужели это и в самом деле несчастный вручай?.. Маловероятно!» Озабоченно покачав головой, детектив вошел в дом.
***
— Вы узнаете этого человека? — спросил сержант, передавая по кругу только что отснятую фотографию трупа Франкино.
Все присутствующие в комнате закивали. Часы на камине пробили девять.
Джон Сорренсон поднялся с кресла и прокашлялся. Так Как полиция собрала всех жильцов этажа именно у него на"квартире, было вполне логично, чтобы он высказался первым.
— Его фамилия Франкино, — начал он, мельком взглянув на Бена. — Он был приятелем мистера Бэрдета. И два дня назад он приходил к нему на вечеринку, где мы все с ним и познакомились.
Уосо перевел взгляд на Бена, который, испуганно сжавшись, приютился на диване и одной рукой обнимал растерянную Фэй. Она ничего не понимала. Полусонная, с растрепанными волосами, Фэй держала на руках спящего малыша.
— Все в-верно… — запинаясь, проговорил Бен. — Он был моим другом.
— Что ж, очень хорошо, мистер Бэрдет. Тогда, может быть, вы объясните полиции, зачем монсеньеру Франкино понадобилось расхаживать среди ночи по коридорам вашего дома?
Когда из уст полицейского прозвучало слово «монсеньер», все удивленно посмотрели на Бена. Но он сделал вид, что не заметил этого.
— Я не могу сказать вам, что он здесь делал, — ответил Бен детективу.
Уосо нервно зашагал взад-вперед по красно-коричневому персидскому ковру.
— Поня-ятно, — протянул он. — Тогда, мистер Бэрдет, -« поведайте нам хотя бы то, что вам доподлинно известно, — предложил он.
— Да я, собственно, мало что знаю… — попытался выйти из положения Бен. — Мы ведь познакомились с ним еще в колледже, в Чикагском университете… Я заканчивал курс, а он преподавал историю. Мы подружились. Но потом потеряли друг друга и практически не виделись все эти годы. Ну, может быть, пару раз, не больше.
— Простите, сержант, — вмешался в разговор Дэниэл Батилль. — Но если я не ошибаюсь, вы сказали, что Франкино был священником?
— Именно так.
И все опять удивленно переглянулись.
— А разве вы не знали об этом? — На этот раз изумился уже сам Уосо.
— Нет, — искренне признался Макс Вудбридж.
— Но вы-то должны были об этом Знать, мистер Бэрдет, — обратился детектив к Бену.
Тот мельком взглянул на Дженкинса, который в задумчивости стоял у окна, облаченный в темно-вишневый шелковый халат. — Д-да, — неуверенно кивнул Бен. — Я знал, что он священник, однако…
— Бен, но вы же сами слышали, как он сказал всем, что был женат! — с возмущением перебил его Дженкинс.
— Да, — подтвердил вконец растерявшийся Бен.
— А про то, что он священник, вы нам не сказали! — продолжал возмущаться Ральф.
— Да, я как-то забыл… Но его жену я никогда не видел и даже заочно с ней не был знаком. Наверное, это было еще до того, как он принял духовный сан… — «Боже мой, что же теперь будет? — с отчаянием думал Бен. — Ведь теперь, кроме отца Макгвайра, не осталось в живых ни одного знакомого мне человека, связанного с этим чертовым заговором!» — Ну, скорее всего, монсеньер Франкино никогда и не был женат, — прервал его размышления Уосо. — Только зачем ему понадобилось сочинять все это, как вы считаете? — поинтересовался он.
— Понятия не имею, — пожал плечами Бэрдет.
— Ясно… А скажите, может быть, Франкино просто попросил вас не рассказывать соседям, что он священник?
— — Да, — ухватился Бен за спасительную ниточку, чтобы не показаться подозрительным своим друзьям. — А зачем ему это было нужно? — удивился Уосо.
— Этого он мне не объяснил, — с сожалением вздохнул Бен.
— Да, мистер Бэрдет… Мне кажется, вы вообще ничего не знаете или уже успели перезабыть. Что с вами происходит?
Бен пожал плечами и забрал у жены ребенка. Фэй встала, немного прошлась по комнате, потирая глаза, а потом снова уселась на диван. Уосо развернул еще одну пластинку жвачки и запихнул ее себе в рот. Теперь у него скопился там довольно приличный шарик из трех пластинок, который он беспрерывно жевал.
— А как он попал к вам на вечеринку? — последовал очередной вопрос полицейского.
— Он позвонил мне на днях и сказал, что находится Сейчас в городе. Я предложил встретиться и объяснил, что мы с женой как раз устраиваем небольшую вечеринку. Он обещал обязательно прийти. Ну, и пришел, — объяснил Бен.
— Так он, значит, сказал, что находится в городе? — переспросил Уосо.
— Да.
— Странно… Ведь он жил здесь все время!
— Я не знал этого, — заупрямился Бен. — Мне он сказал только, что сейчас находится здесь, и больше ничего.
Уосо надул из жвачки огромный пузырь, потом втянул его назад в рот и снова стал судорожно жевать.
— И вы все, — обратился он к присутствующим, — видели этого человека на вечере у Бэрдетов?
Все одновременно кивнули — Батилль, обе секретарши, Вудбридж, Дженкинс и, конечно, Джон Сорренсон.
— А не говорил ли он чего-то такого, из чего можно было бы сделать вывод, что он склонен к самоубийству? — подсказал детектив. — Может быть, он производил какие-нибудь странные действия?..
Наступила неловкая пауза.
— По-моему, я задал вопрос, и требую на него ответа! — резко произнес полицейский.
Вперед выступил Дженкинс. Он вынул из кармана платок, которым время от времени вытирал лицо, откашлялся и заговорил:
— Насколько я заметил, мистер Франкино… Вернее, монсеньер Франкино был очень неуравновешенным человеком и, вероятно, серьезно больным…
Уосо сел на ручку дивана и удивленно уставился на Дженкинса. Потом, положив руки на колени, детектив, наконец, спросил:
— А почему вы так решили?
И Дженкинс, не скрывая ничего, как мог, рассказал ему обо всем, что случилось в тот вечер. Он описал и таинственный ритуал, и приступ священника, и то, как монсеньер накинулся на него и порвал пиджак, и многое другое… Уосо внимательно слушал Дженкинса, ни разу не перебив и не скрывая своего растущего интереса. А когда тот закончил, полицейский попросил специалиста по антиквариату сделать вывод относительно столь странного поведения монсеньера — что оно могло означать?
— Ну… — многозначительно начал Дженкинс, потом помолчал немного, как бы обдумывая свой ответ, и, наконец, заговорил: — Похоже на то, что он страдал либо эпилепсией, либо у него был самый настоящий психоз на религиозной почве. Если же нужно мое личное мнение, то, с вашего позволения, сержант… Основываясь на том, что я имел возможность наблюдать собственными глазами в квартире Бэрдетов, я имею все основания полагать, что этот человек, безусловно, был способен совершить самоубийство как сознательно, так и нечаянно, во время очередного приступа.
Уосо подсел ближе к Бену, положив руку на спинку дивана.
— Ну, а что вы могли бы добавить, мистер Бэрдет? — не скрывая своего подозрения, осведомился он. — Сначала мы находим труп в компакторе. Вернее, его находит именно ваша жена, и у нее наступает шоковое состояние… Дело берет инспектор Бурштейн, которому не дает покоя старая, слепая и парализованная монахиня, живущая по соседству с вами. Он просит меня просмотреть старые дела об убийствах, совершенных пятнадцать лет назад в особняке, который стоял тогда на месте вашего дома. Но папки именно с этими делами оказываются кем-то похищенными из архива. Тогда Бурштейн выходит на Гатца — детектива, который пятнадцать лет назад занимался этими убийствами. Гатц же встречается именно с вами и приглашает вас для разговора к себе домой. Вы идете туда и неожиданно находите там его труп. Снова убийство. Вы, разумеется, пытаетесь связаться с Бурштейном, но как раз в этот момент выясняется, что он погиб при пожаре. Причем уже доподлинно установлено, что это был поджог. И вдруг откуда ни возьмись, прямо как гром среди ясного неба, выплывает этот самый священник по фамилии Франкино. И сначала у него случается припадок во время религиозного ритуала в Вашей квартире, а потом он решает выкинуться из окна именно с вашего этажа, причем буквально через день после вечеринки у вас. Правда занятно, да?
— Да, — не смущаясь, ответил Бен. — Такой рассказ в пору нести в детективный журнал.
Уосо улыбнулся.
— Зачем же обязательно в журнал? — ехидно прищурился он. — Можно и в уголовное дело по факту многочисленных убийств, которое потом будет представлено Большому Жюри.
Все замерли на своих местах. В течение нескольких минут никто не мог выговорить ни слова.
Потом Уосо поднялся и не спеша направился к выходу.
— Я хочу, чтобы над моими словами задумался не только мистер Бэрдет, но и все остальные, кто здесь находится Хотя, конечно, в первую очередь это касается именно мистера Бэрдета. Впрочем, я думаю, с ним мы еще встретимся в другом месте и поговорим более основательно…
Он еще раз улыбнулся и, надев шляпу, исчез за дверью.
Глава 18
Комната сфокусировалась в его поле зрения, будто медленно, как в старом кино, навели резкость. Это была маленькая каморка, не больше пятнадцати квадратных футов, с., верным от копоти потолком и грязными, заляпанными стенами. Он лежал на старой продавленной кровати, покрытой ватным матрасом. Справа от себя он заметил тумбочку с отломанной дверцей, а над ней — большое пыльное зеркало под старину. В дальнем углу стоял стул, на котором вперемешку были свалены платья, бюстгальтеры и постельное белье не первой свежести. Над головой горела тусклая лампочка без абажура. На оконном стекле раскинулась паутина трещин.
Он облизнул пересохшие губы и попытался определить, где находится. Кое-что начало всплывать в памяти: жгучий ветер, пыльная буря в холле десятого этажа… Потом Франкино, выпавший из окна. Боль. И полная темнота… А больше ничего. Как же он попал в эту странную комнату? И кто ее хозяин?
Макгвайр попытался приподняться на локтях. В комнате пахло дешевыми терпкими духами, от которых его сразу же затошнило. Он послюнявил пальцы и стер песчинки из уголков глаз. А потом услышал какой-то шум. Вероятно, из соседней комнаты.
— Эй там, не вздумай вставать с кровати! — раздался из-за стены хриплый женский голос.
— Где я? — чуть слышно спросил священник.
— Ты-то? В комнате. И причем на кровати. Макгвайр откинул заплатанное одеяло и увидел, что все его тело покрыто синяками и ссадинами.
— Можно мне поговорить с вами? — неуверенно спросил он.
— Конечно. Я хоть и черномазая, но с белыми потрепаться совсем не брезгую. Только потерпи чуток, святой отец. Я сейчас дочищу твою рясу и приготовлю чайку, а потом мы с тобой вдоволь наболтаемся.
Макгвайр снова откинулся на подушки в шелковых наволочках. На полу рядом с ним валялись смятые газеты и резиновый вибратор в форме пениса.
Через несколько секунд в комнату вошла миловидная негритянка лет тридцати в белом халате. В руках она держала его одежду и поднос, на котором оказалась вазочка с печеньем и чашка чая.
— Да-а… Ну и видок у тебя, святой отец! Я тут попробовала отскрести твою рясу — ну, смыть с нее всякое дерьмо… И это было ох как непросто! Даже представить себе не могу, в какую ты влип историю… Нет уж, лучше даже не представлять!..
— А что же я делаю здесь, дитя мое? Женщина добродушно рассмеялась.
— Дитя? Ну ты даешь! Я уж и позабыла, когда дитем-то была, если вообще была когда-нибудь. Веришь?
— Так меня сюда принесли? — продолжал допытываться Макгвайр.
— Черта с два!.. Впрочем, не обращай внимания на мой язык, ладно? Я, конечно, попробую при тебе не выражаться, но знаешь., как говорится, горбатого могила исправит.
Макгвайр немного успокоился. С этой женщиной он почему-то чувствовал себя в безопасности. Несмотря на то что она была чересчур развязна, вульгарно накрашена и по всему ее лицу шел безобразный шрам от подбородка до самого виска, все равно что-то в ее поведении заставляло его чувствовать себя уверенней.
— Даже не знаю, как тебе и ответить, чтоб не обидеть… — начала она, ставя перед ним поднос и вешая одежду на дужку кровати. — Короче, ты приполз сюда сам. Возвращаюсь я домой после тяжких трудов — и нахожу тебя на пороге своей хибары. Ты совсем вырубился и валялся перед дверью на коврике. Правда, я не знаю, как ты сумел доползти сюда, но это, в общем, не моего ума дело… Ну, и как же я могла бросить тебя в таком состоянии?.. Я, конечно, тут же позвонила Хосе — это самый клевый сутенер во всем Манхэттене — он мигом примчался, и мы вдвоем перетащили твою священную задницу со всем остальным в эту комнату и закинули на кровать. — Женщина замолчала, достала из кармана халата дорогую зажигалку и сигарету, прикурила и, глубоко затянувшись, выпустила голубоватый дым. — А знаешь, святой отец, ведь до тебя у меня еще ни одного священника в доме не было… Да и вообще я их уже давненько и вблизи-то не видела. Врубаешься?
— Ну, конечно! — сразу же подхватил Макгвайр, поудобнее устраиваясь на подушках. — Но Господь Бог всегда рядом с тобою, дитя мое.
Женщина расхохоталась, обнажив два ряда желтых, прокуренных зубов. — Если, святой отец, как ты говоришь, Бог тут где-то неподалеку, то ему иногда такие картиночки приходится наблюдать, от которых у него, я думаю, аж все лицо вытягивается. Это, конечно, если представить, что у него есть лицо, а не просто какое-нибудь облачко.
Макгвайр улыбнулся.
— А где находится твоя квартира?
— Что? Ах, это… Перекресток Второй авеню и 121-й улицы. Короче, в Испанском Гарлеме.
Священник чуть не поперхнулся и рывком сел на кровати.
— Эй, поосторожней, святой отец!.. И прежде чем ты засыплешь меня своими вопросами, дай я представлюсь… Зовут меня Флоренс. И еще, хотя тебе это, наверное, не совсем интересно.., я проститутка, и между прочим, самая шикарная в этом районе. Можешь спросить у любого сутенера, если не веришь. Тебе каждый скажет, какие штучки умеет выделывать старушка Флоренс!.. Но я, конечно, не жду, что ты на меня позаришься. Бог бы, наверное, меня здорово отшлепал по попке за одни такие мысли.
— Но я уверен, что у тебя их и нету, дитя мое. И думаю, что Господь Бог отыщет в своем сердце место и для тебя и простит тебе все твои прегрешения.
— Аминь, — закончила Флоренс и разразилась таким сумасшедшим хохотом, что у священника чуть не лопнули барабанные перепонки. — И аллилуйя, — добавила она, переставая смеяться.
— А который час? — поинтересовался Макгвайр.
— Десять утра, — весело сообщила негритянка. — А теперь тебе надо подкрепиться хотя бы чаем. Сразу в себя придешь. А если тебя раздражает дым, так я могу потушить эту отраву…
— Нет-нет, это мне совсем не мешает, — поспешил уверить ее Макгвайр и, взяв в руки чашку, заметил, что она из дорогого китайского фарфора. Видимо, эта женщина все же имела некоторую склонность к хорошим вещам, и Макгвайр тут же похвалил ее за такой тонкий вкус.
— Спасибо, святой отец. В шикарных вещичках я действительно разбираюсь. Правда, эта чашечка и блюдце — моего бывшего дружка.
— А почему же бывшего? — полюбопытствовал священник.
— Ну… Потому что теперь мы с ним очень нескоро встретимся. В том году его засадили на двадцать лет за торговлю наркотиками. Но вкус у него был, это точно. А этот сервизик он свистнул у одной богатой дамочки с Пятой авеню. Только не подумай, что она была белая — черта с два! Эта черножопая потаскуха имела денежки благодаря своим земельным владениям.
— Да, Господу Богу придется много чего простить, если он вздумает заглянуть в твою квартирку, — улыбнулся Макгвайр.
Флоренс кивнула.
— Так если сейчас только десять, значит, я и проспал-то всего чуть-чуть, — подытожил Макгвайр, потягиваясь в кровати.
— Да ты, видать, совсем спятил, — опять рассмеялась Флоренс. — Десять-то десять, да только не того утра, о котором ты думаешь. Ты был в отключке еще двое суток. И пока ты тут дрых, я успела уже зашибить кучу денег. Правда, мне пришлось туговато. Представляешь, если бы кто-нибудь из моих постоянных клиентов вдруг обнаружил, что у старушки Флоренс в соседней комнате спит священник! Сразу пришлось бы подыскивать себе другую работу…
— Два дня?! — от изумления Макгвайр остался с открытым ртом и замер, не донеся до него чашку.
— А ты что, оглох, что ли? Кстати, эти денечки были для меня не самыми счастливыми в жизни… Жаль, что ты сам не слышал своего бреда и бесконечных стонов. Священник вздрогнул и крепко схватил негритянку за руку.
— А что я тут такого наговорил? — взволнованно спросил он.
— Да чушь всякую. Я в общем-то так толком ничего и не разобрала… Ругался на чем свет стоит, все время вспоминал дьявола и еще каких-то ребят — Франкино и Чейзена. И без конца одно и то же: мол, черт среди нас гуляет — в чем я, правда, полностью с тобой согласна, — и что он то и дело убивает людей… Ну, на это возразить тоже трудно. Но ты почему-то был уверен, что следующей жертвой он выбрал именно тебя. А этого мне совсем не хотелось бы. Во-первых, потому, что мужик ты, я вижу, неплохой, а потом, если бы он явился сюда за тобой, то я бы тоже могла на беду оказаться где-нибудь рядом… Конечно, рано или поздно мне так и так придется с ним познакомиться, но все-таки хотелось бы отложить эту встречу на более поздний срок.
— А я уверен, что Господь снизошлет тебе свое прощение, — возразил Макгвайр.
— При условии, что я раскаюсь? — улыбнулась Флоренс.
— Да, дитя мое.
— Звучит, конечно, заманчиво… Да только некогда мне раскаиваться. У меня ведь иногда даже не хватает времени, чтобы хорошенько просраться. — Тут она в смущении закрыла рот рукой и виновато поглядела на священника.
Макгвайр засмеялся.
— Ну, юмор еще никому не вредил, — сказал он, а потом снова попробовал подняться. Это удалось ему с огромным трудом — ноги ослабли и колени противно тряслись. — Дитя мое, тебе придется помочь мне выбраться отсюда — я должен срочно ехать к себе на работу.
— А по-моему, тебе надо бы еще денек отдохнуть, чтобы как следует набраться сил, — возразила Флоренс.
— Нет, я в любом случае должен спешить, — настаивал священник.
— Ну, я-то, конечно, помогу… — усмехнулась она. — Только мне кажется, твои церковные друзья малость прибалдеют, когда увидят, кто поддерживает их коллегу.
— Знаешь что, Флоренс… Я думаю, многим из них не помешало бы иметь такое доброе сердце, как у тебя. Ты — сама добродетель.
— Что?! Я и добродетель? Святой отец, да нас даже рядом-то ставить неприлично! Если я расскажу про это подружкам, меня просто на смех поднимут!