И тут голос Наташи как-то изменился – обычно мягко-журчащий, он сделался вдруг холодным и далёким, словно звучал через бездны, из невообразимого далека. Андрей даже приподнялся на локте, внимательно всматриваясь в смутно различимое в полутьме лицо любимой.

– На нас надвигается Тьма, – глухо сказала девушка. – Чёрная Тень из Неведомого. Всё, что происходит сейчас в России, – это не просто то, о чём мы знаем из истории других стран. Это гораздо страшнее и кровавее – и необъяснимее… За всем происходящим стоит какая-то чудовищная сила. Я не могу понять и сказать, откуда я это знаю – я чувствую…

– Наташенька, зачем же так драматично? России нужны перемены, рождение нового, а любые роды – это всегда боль и кровь.

– Это так, только весь вопрос в том, что именно рождается – человек или жуткий монстр из ночных кошмаров… – Голос Наташи упал до еле слышного шёпота, и Андрей осторожно и нежно поцеловал её дрогнувшие веки и ресницы, пытаясь успокоить.

– Подожди, любимый, дай мне досказать, а то нить понимания так тонка, что может оборваться в любой миг. Бороться с этой Тьмой выше человеческих сил, мы можем только бежать. Где-то там, – Наташа неопределённо повела в темноте пальцами, – очень далеко, дальше, чем мы можем себе представить, есть способные противостоять Тени, но до них так вот запросто не докричишься. А мы – мы можем лишь спасаться бегством, в зыбкой надежде уцелеть…

Ещё каких-то два года назад, на заре их знакомства, Андрей посмеялся бы над таким иррациональными страхами (про себя, конечно, зачем обижать нравящуюся ему девушку) и постарался бы отыскать нужные и правильные слова, способные помочь и развеять суеверия, но теперь…

Минувшие месяцы вместили в себя очень много событий, и среди этих событий были такие, которые затруднительно объяснить с точки зрения материалистической философии и так называемого здравого смысла. Поэтому Андрей просто потянулся к любимой, пытаясь отвлечь её от мрачных дум наиболее действенным для лежащих в одной постели и любящих друг друга мужчины и женщины способом.

– Погоди, – прошептала Наташа, хотя дыхание её сделалось прерывистым, – это очень важно… Разве тебе обязательно нужно возвращаться к службе? Давай уедем куда-нибудь, далеко-далеко, вообще из России. Мы молоды, мы любим друг друга, мы сможем… А потом нас найдут, и ты даже не представляешь себе, что тогда будет… Я знаю даже, куда надо ехать – в Индию, именно там одна женщина по имени Елена нащупала Путь. И тогда тем, кто ищут нас, гораздо легче будет нас заметить. Здесь же – здесь мы просто погибнем, и никто нам не поможет…

Андрей не понимал, но слушал горячечный шёпот Наташи, силясь понять. И девушка почувствовала его непонимание, бессильно и как-то горестно вздохнула и уступила его скользившим по её телу рукам.

Всё дело – или даже вся беда – в том, что шкалы ценностей у мужчин и у женщин различны. И если у женщины на первом месте любовь и жизнь, то для мужчины понятия долг, честь – особенно честь офицера русского флота – и патриотизм не есть пустой звук. И обречён исчезнуть без следа в волнах времени любой народ, женщины которого разучатся любить, а мужчины забудут, что такое честь воина. Мичман Сомов не собирался оставлять флотскую службу даже ради любви, он хотел вернуться на палубу корабля под андреевским флагом и там сделать всё от него зависящее, чтобы трагедия Цусимы никогда больше не повторилась. Наивность, слепота или же, наоборот, высшее и самоотверженное служение – это как посмотреть…

Последний раз они встретились в мае 1906 года – Андрей приезжал на два дня из Свеаборга, где находился минный крейсер «Эмир Бухарский», на котором он теперь служил в должности старшего офицера. Заветные лейтенантские погоны уже легли на его плечи, родители Наташи благосклонно встретили предложение руки и сердца, сделанное Андреем их дочери, и дело шло к свадьбе, назначенной на осень.

Но Наташе не довелось надеть белую фату. В июле 1906 года лейтенант российского флота Андрей Сомов был убит во время Свеаборгского вооружённого восстания. Хранимый неведомой силой и выживший в кровавом кошмаре Цусимы, он стал случайной жертвой мятежа. Защита Хранителей дала сбой – Андрей был под привнесённой магией. И далеко не он один – под злую магию чёрных эсков попала вся огромная страна.

Пройдёт всего двенадцать лет (ничтожнейший срок для Познаваемой Вселенной), и кроваво-мутный поток прорвёт плотину и на долгие десятилетия затопит всю территорию бывшей Российской империи (и не только её). И за эти двенадцать лет произошло много необъяснимого – прежде всего то поистине маниакальное упорство, с которым рушащаяся в пропасть империя отторгала незаурядных реформаторов, способных её спасти (при всей неоднозначности этих личностей). Выжившего при взрыве дачи на Аптекарском острове Столыпина в конце концов застрелили прямо в ложе театра; Плеве просто игнорировал саму возможность осуществления покушения на свою особу.

Трагическая судьба Столыпина очень похожа на судьбу адмирала Макарова. Не устраивавший никого (ни внизу, ни наверху), Пётр Аркадьевич Столыпин неизбежно должен был погибнуть. И погиб – при очень странных обстоятельствах. До сих пор непонятно, как сумел его убийца (с билетом, полученным не где-нибудь, а в полиции) пройти с оружием в тщательно охраняемый театр, и почему премьер-министр задолго до конца спектакля отправил своего телохранителя на улицу к автомобилю.

Макаров мог переломить ход злополучной войны на Дальнем Востоке, а Столыпин – ход всего экономического (и, как следствие, политического) развития России. А такое никак не устраивало «режиссёров».

Пресловутый «кровавый царский режим» оказался совершенно бессильным в борьбе с настырным внутренним врагом (творящим в государстве всё, что ему заблагорассудится и свободно пересекавшим границы Российской империи в обоих направлениях), зачастую проявляя малопонятное мягкосердечие, граничащее с недомыслием и абсолютным непониманием и недооценкой опасности этого врага. Стоит упомянуть, что пришедшие на смену царям новые властители России вели себя в этом вопросе совсем по-иному…

Террористы на выбор (как на охоте!) отстреливали и подрывали тех, кто пытался хоть как-то противостоять накатывающемуся на сотрясаемую корчами огромную страну. И что интересно: если рассмотреть обстоятельства совершения терактов, то в глаза бросается непонятная неспособность соответствующих служб организовать хоть сколько-нибудь эффективную охрану жертв покушений. Бомбисты со своими самоделками подбегали к цели вплотную, так, что сами зачастую погибали при взрыве, и ни разу ни одна пуля не остановила бегущего боевика (более того, ни одна пуля даже не была выпущена). Многоопытных зубров охранки (всех без исключения!) словно поразили внезапная слепота и бессилие, свойственное разве что влекомому на заклание жертвенному животному. Почему?

Бессмысленный, напрочь лишённый элементарной логики и по-средневековому жестокий расстрел безоружной толпы мирных людей в Кровавое воскресенье убил веками жившую в народном сознании веру в доброго царя, за которого бестрепетно отдавали жизнь Иваны Сусанины. А новорождённые российские предприниматели, сопя и урча, давились прибылями, ни в коей мере не желая поделиться с создающими эту самую прибыль и пойти хоть на какие-то уступки вроде восьмичасового рабочего дня. Чудаковатых меценатов среди магнатов можно было посчитать по пальцам, и совсем не они делали погоду. Прохоры же Громовы упорно не понимали и не принимали необходимости такого шага, необходимости, которую давно уже осознали их куда более умудрённые коллеги с Запада. Почему?

А меценаты с усердием, достойным лучшего применения, сами копали себе могилу. Где ещё, в какой стране заводовладельцы так неистово (другого слова и не подобрать) вскармливали своих собственных убийц? А Савва Морозов делал это (и не только он один). Что двигало этими умными и энергичными людьми, щедрой рукой отсыпавшими огромные деньги революционерам (и большевикам – в первую очередь)? Неужто российские промышленники так поглупели в одночасье? Да нет, конечно…

Последнего российского императора Николая II буквально раздавила непосильная ноша, и выпавшую из его немощных и неумелых рук власть проворно подобрали другие, не в пример самодержцу хищные и агрессивные. Временное же правительство Керенского не продемонстрировало и вовсе ничего, кроме полной политической импотенции, и было стремительно сметено набиравшим силу бешеным потоком.

Почва была вспахана, удобрена и подготовлена для посева зубов дракона. Невидимые режиссёры прекрасно справились со своей задачей, оставаясь в густой тени: естественный ход событий умело направлялся в нужное русло. Размах грядущих потрясений неминуемо должен был выйти за обычные рамки исторических стандартов. А что до революционных романтиков и фанатиков – никто из них даже не догадывался, что они не более чем куклы, просто-напросто дёргающие ручками-ножками, повинуясь натяжению тонких нитей в чутких и ловких незримых пальцах кукловодов. За эоны[9] бытия Чёрные Разрушители очень многому научились и накопили громадный опыт…

План Проникновения успешно осуществлялся.

Проведённый Хранительницами тщательный просмотр пространства и измерений в системе Жёлтой звезды не выявил ничего настораживающего. Никаких следов посторонней – а тем более враждебной – магии обнаружено не было.

И никто из голубых эсков не обратил внимания на сущую мелочь – на дальнейшие судьбы кораблей победоносного флота Островной империи.

…На пятидесятой минуте Цусимского боя, когда расстрелянный «Ослябя» уже исчез с поверхности моря, а пылающий «Суворов» покинул строй, русский двенадцатидюймовый снаряд пробил броню кормовой башни главного калибра на японском броненосце «Фудзи». В башне вспыхнули заряды, и гудящее пламя, сожрав оказавшихся на его пути комендоров, ринулось по элеваторам вниз, в погреба.

Английский наблюдатель капитан Пэкенхэм, увидев с борта «Асахи» полотнище огня на корме «Фудзи», окаменел. Он хорошо знал, что должно произойти, и ждал глухого рёва чудовищного взрыва и громадного дымного облака над японским кораблём. Но… Случайный осколок того же самого снаряда перебил трубу магистрали, и тугая водяная струя скосила и затушила пламя. В очередной раз счастье оказалось на стороне японцев.

Зловещий фейерверк Пэкенхэм – уже адмирал – увидел одиннадцать лет спустя, когда в Ютландском бою под германским огнём взрывались британские линейные крейсера. Но это была уже совсем другая война…

А в первых числах сентября 1905 года, всего через неделю после заключения мира между Россией и Японией в порту Сасебо – в главной базе японского флота – взорвался и затонул «Микаса»: флагманский корабль адмирала Хейхациро Того, выдержавший десятки попаданий тяжёлых русских снарядов в боях в Жёлтом море и при Цусиме. Причиной взрыва стал случайный пожар в артиллерийском погребе, вызвавший детонацию боезапаса. При взрыве погибло двести пятьдесят членов экипажа «Микаса» и ещё триста пятьдесят было ранено – больше, чем потерял весь японский флот в Цусимском сражении.

«Ну почему этот злосчастный взрыв не произошел хотя бы четырьмя месяцами раньше?! – с горечью говорили русские морские офицеры, сворачивая газеты с кратким сообщением о взрыве в Сасебо. – Почему фортуна перестала улыбаться неприятелю только сейчас, когда уже ничего не изменишь и не вернешь к жизни тысячи наших погибших товарищей?». Знавшие ответ на этот вопрос находились далеко от Третьей планеты системы Жёлтой звезды…

Чёрные эски знали, что их вмешательство в ход «войны по сценарию» непременно должно быть компенсировано – Закон Равновесия. Мегадеру и его помощникам стоило немалых трудов сдержать проявление этого закона до окончания войны. Зато потом…

Взрыв флагманского броненосца адмирала Того стал только началом.

Три года спустя, в 1908, взлетел на воздух броненосный крейсер «Мацусима» – тоже от случайного возгорания в погребах.

В июле 1912 года у острова Уруп разбился в шторм крейсер «Нанива». Этот корабль, которым во время японо-китайской войны командовал тогда ещё капитан Того, прославился в ходе русско-японской. «Нанива», флагманский корабль адмирала Уриу, начал войну боем при Чемульпо, стреляя по «Варягу»; его снаряды добили тяжело повреждённый крейсер «Рюрик» в бою в Корейском проливе и не дали уйти от погони «Дмитрию Донскому» на второй день Цусимского сражения.

В августе 1916 года в Сангарском проливе вылетел на мель и переломился пополам крейсер «Касаги», на котором во время «войны по сценарию» держал флаг адмирал Дева, следивший при Цусиме за русской эскадрой и наводивший на неё главные силы Того.

Через год у берегов Японии погиб крейсер «Отава», а ещё через пять лет, в августе 1922 года, ещё один ветеран русско-японской войны – крейсер «Нийтака»: у берегов Камчатки он попал в тайфун, был прижат к скале и перевернулся, унеся с собой на дно четыреста человек. Эти два последних корабля при Цусиме расстреляли подбитый, но героически сопротивлявшийся крейсер «Светлана» и ушли, не подбирая уцелевших русских моряков…

Не обошла судьба и японские миноносцы, атаковавшие Порт-Артур. «Инадзума» в декабре 1909 года столкнулся со шхуной, получил тяжёлые повреждения и был сдан на слом. «Харусаме» в ноябре 1911 года во время шторма в Японском море перевернулся и затонул вместе с сорока пятью членами экипажа. А десятого октября 1913 года в разных местах одновременно погибли сразу два миноносца: «Икадзучи» пошел ко дну от взрыва котла, а «Сазанами» – тот самый, которому сдался в плен «Бедовый» с Рожественским на борту, – был выброшен волной на камни.

Если же к этому списку добавить корабли послевоенной постройки – броненосный крейсер «Цукуба» и линкор «Кавачи», погибшие от взрывов боезапаса в январе 1917 года и июле 1918 года (эти две катастрофы унесли свыше тысячи жизней), а также небоевые потери кораблей до 1904 года (включая пропавший без вести в октябре 1887 года новейший крейсер «Унеби»), то наблюдается любопытный факт: японский флот вплоть до начала Второй Мировой войны страдал от аварий и несчастных случаев гораздо больше, чем от воздействия противника. И это несмотря на то, что за это время флот Островной империи активно участвовал в трех войнах на море – с Китаем, с Россией и в Первой Мировой.

Но никто из Хранителей Пяти Доменов не обратил внимания на этот странный факт – слишком много мелочей происходит в десятках, сотнях и тысячах Миров, к тому же их то и дело заслоняют куда более грандиозные события в тех же самых Мирах…

Три стандартных года тому назад, 1914 год.

– Время пришло– пора. Но тебе придётся действовать самостоятельно – никаких дополнительных сил я тебе выделить не смогу. Как только в Выбранной стране проявятся последствия Проникновения, Хранители непременно будут нас искать – нам надо заранее позаботиться об убежище. Ты должен справиться сам – ты и твой взвод. Ты понял меня, Лейтенант?

– Да, Майор, я понял вас. Я выполню свой Долг – я сумею. А опыт – опыт у нас есть, война Выбранной страны и Островной империи и то, что случилось после неё, – хорошая репетиция. Мы умеем атаковать Тенями – никто ничего не заметит.

Европа, на полях которой именуемые армиями толпы вооружённых людей топтались веками, в очередной раз доживала последние дни мира. Стальные желудки несгораемые сейфов уже готовы были выхаркнуть наружу толстенные папки мобилизационных планов, написанных таящими в себе огонь, кровь и страдания аккуратными строчками. Жрецы бога войны – генералы и адмиралы Тройственного союза и Антанты – приготовились к своему кроваво-торжественному ритуалу, а равнодушные стрелки ходиков на стенах домов в европейских столицах доедали оставшиеся до начала мировой бойни часы. Строго говоря, Первую Мировую войну следовало бы назвать Второй, так как пальму первенства в борьбе за этот сомнительный в своей престижности титул многие историки отдают случившейся на полтора века раньше Семилетней войне, но какое это имело значение для миллионов тех людей, которым суждено было погибнуть в ближайшие месяцы и годы.

…Четвёртого августа 1914 года штилевую поверхность Средиземного моря к западу от Сицилии яростно вспарывали четыре крейсера: германские «Гебен» (под флагом контр-адмирала Сушона) и «Бреслау» и британские «Индомитебл» и «Индифатигэбл». Клубы тяжёлого угольного дыма обильно пачкали чистое небо – корабли шли самым полным ходом, выжимая из своих машин всё, на что они были способны.

Немцы шли посередине, а корабли флота Её Величества следовали за ними параллельными курсами, держась по бортам германских крейсеров. Строй клина, который образовала мчавшаяся на восток четвёрка, медленно заострялся – англичане мало-помалу проигрывали гонку. Снарядам уже тесно было в орудийных стволах, но пушки пока молчали: официально две империи ещё не находились в состоянии войны. Хотя немецкие артиллеристы уже размялись: на рассвете германские корабли обстреляли алжирские порты Филиппвиль и Боне. Выпущенная крейсерами сотня снарядов особого вреда французам не причинила, но переполоху наделала. Так что с Францией Германия уже воевала, а вот с Англией – ещё нет.

Командующий французским флотом вице-адмирал Буа-де-Ляперер своей основной задачей видел обеспечение своевременной и безопасной доставки в Европу корпуса алжирских стрелков. Германские дивизии, воплощая в жизнь план Шлиффена, рвались к Франции через Бельгию, и восемьдесят тысяч зуавов очень нужны были на фронте. Почти два десятка тяжёлых кораблей французов вышли из Тулона в море со значительным опозданием (система оповещения о начале войны сработала со скрипом) и прибыли к берегам Алжира тогда, когда немцы оттуда уже ушли. Сосредоточившись на конвоировании транспортов, Ляперер плюнул на «Гебен» и не принял мер к организации его поиска. Если враг появится, то многочисленные пушки охраняющих караваны французских линкоров преподадут ему хороший урок, а если нет – так о чём тогда беспокоиться? И «Гебен» избежал роковой для германского корсара встречи с французским флотом.

Французы не сумели эффективно использовать свой собственный флот против «Гебена», а связь между английским и французским флотами оказалась и вовсе никудышной. Несмотря на имевшие предвоенные планы, должное взаимодействие двух флотов налажено не было. Ляперер и Милн (командующий британскими силами в Средиземном море) имели достаточно времени для того, чтобы обговорить все детали более чем вероятных совместных действий задолго до начала войны, но прямых директив от своих правительств адмиралы не получили. В результате…

…ни Милн, ни Ляперер не знали ровным счётом ничего о намерениях друг друга. Французы было известно, что «Гебен» и «Бреслау» базируются на Мессину, однако они не информировали об этом своих союзников. Ещё 2 августа Милн получил от британского Адмиралтейства разрешение связаться со своим французским коллегой и договориться с ним об облаве на немцев, но посланная радиограмма дошла до адресата только через сутки. А встречную радиограмму от Ляперера Милн и вовсе не получил. Каприз радиотелеграфа? Наверно, ведь это техническая новинка была ещё так несовершенна…

Новость о ночном обстреле немцами Боне и Филиппвиля облетела уже половину Южной Европы, а Милн узнал об этом лишь в половине девятого утра 4 августа: снова, надо полагать, какие-то сбои радиосвязи! А когда через час «Индомитебл» и «Индифатигэбл» встретили направлявшиеся к северным берегам Сицилии германские крейсера, англичане почему-то не сочли нужным оповестить об этом факте французов, горевших желанием поквитаться с врагом за обстрел алжирских портов.

Буа-де-Ляперер свой шанс упустил, однако шестнадцать двенадцатидюймовых орудий двух британских линейных крейсеров могли очень основательно повредить здоровью «Гебена» – не зря Сушон, гробя своих кочегаров, старался оторваться от нежелательного эскорта. Преследование длилось семь часов, но команды «Открыть огонь!» английские комендоры так и получили.

Ситуация странная: в Европе уже полыхает война, Франция (союзник Англии!) в эту войну уже втянута, а пушки британских кораблей истекают хищной слюной от нетерпения, но молчат. Силуэт новейшего германского крейсера, грозы всего Средиземного моря, висит в прицелах «иблингов», а английское Адмиралтейство с девичьей застенчивостью решило вдруг строго следовать формальным нормам международного права! Уж в чём-чём, а в неукоснительном следовании этим самым нормам флот Её Величества (и англичан вообще) никак нельзя обвинить – особенно если на карту ставились интересы Великобритании. «Гебен» был для британцев неизбывной головной болью (опасались, что германский линейный крейсер может вырваться через Гибралтар в Атлантику и наделать там много шума), представилась прекрасная возможность излечить эту хворобу раз и навсегда, а медики из состава флота Её Величества не спешат браться за скальпель. Вот ведь загадка…

Как бы то ни было, вторая по счёту возможность отправить «Гебен» на дно морское была упущена. В 16.30 4 августа германский линейный крейсер от преследователей оторвался. Немцы поспешили прямиком в Мессину тем же путём, каким они прошли для атаки африканских берегов – надо было спешно грузить уголь. Крейсера Милна могли последовать за противником (уже за противником, поскольку после нуля часов 5 августа Великобритания наконец-то вступила в войну против Германии) и караулить его прямо у Мессины, но…

Снова «но»! Италия объявила о своём нейтралитете (сильно разочаровав этим своих партнёров по Тройственному союзу), следовательно, шестимильная зона итальянских территориальных вод оказалась закрытой для боевых кораблей воюющих стран. По этой причине английским линейным крейсерам запретили входить в Мессинский пролив. Британцы снова решили быть святее Папы Римского и выказать всемерное уважение к нейтралитету Италии.

Сушон в авральном порядке принял на рейде Мессины топливо с немецкого угольщика «Генерал», проигнорировал пресловутый нейтралитет итальянцев и форсировал пролив, а Милну с его тремя крейсерами (флагман эскадры «Инфлексибл» присоединился к «Индомитеблу» и «Индифатигэблу») пришлось делать изрядный крюк и огибать всю Сицилию для возобновления погони. Правда, в хвост немцам вцепился мёртвой хваткой английский лёгкий крейсер «Глостер», встретивший «Гебена» и «Бреслау» у южного выхода из Мессинского пролива, так что информация о местонахождении противника у англичан теперь имелась. И всё-таки Милн не знал самого важного: а куда именно намерен следовать «Гебен»?

По мнению британского Адмиралтейства (и самого Милна), у Сушона было всего две возможности. Первая – направиться в Полу под крылышко австрийского флота (хотя Австрия, в свою очередь, ещё не вступила в войну) и вторая – прорываться через Гибралтар и Атлантику в Северное море, домой, на соединение с германским Флотом Открытого моря. В первом случае немецкие крейсера добровольно заперлись бы в мышеловке Адриатики, которую наглухо заблокировали бы превосходящие силы англо-французского флота; второй вариант выглядел авантюрно-самоубийственным. И всё-таки Милн опасался немецкого броска к Гибралтару и стремился перекрыть своими тремя лучшими кораблями именно этот путь.

Впрочем, «опасался» – это громко сказано. Англичане были уверены, что рано или поздно они настигнут «Гебен» и отправят его на дно – морями правит Британия! И никто (ни на борту английских крейсеров, ни в самом Лондоне) и не подозревал, что «Гебен» с неумолимостью рока движется к Дарданеллам. Именно там крейсеру предстояло стать «Разрушителем империй» – Российской и Оттоманской (а заодно и Германской с Австро-венгерской). И на этом пути зловещий корабль не в состоянии был остановить весь флот Её Величества.

Адмирал Сушон и не думал о какой-то там войне против коммуникаций союзников в Средиземном море и уж тем более в Атлантике. Ещё 4 августа командующий средиземноморской дивизией крейсеров получил от Тирпица радиограмму с предписанием следовать в Константинополь. Из текста депеши следовало, что предварительная договорённость с турками достигнута. Похоже, кому-то пришла в голову мысль, что в разгорающейся войне «Гебен» способен сделать куда больше, нежели утопить пару-другую торговых судов с войсками и снаряжением и после этого геройски погибнуть. Но 5 августа германское Адмиралтейство отменило своё предыдущее распоряжение: «Гебену» и «Бреслау» приказали идти в Полу, к австрийцам. Дело в том, что с Оттоманской Империей договориться никак не удавалось: Блистательная Порта с расчётливостью старой шлюхи лихорадочно прикидывала, с кого же из двух соперников можно содрать побольше за свою благосклонность и как при этом не получить по шее от отвергнутого. И всё-таки немецкие корабли пошли на восток, несмотря на то, что в армии из полученных приказов к исполнению принимается последний.

В чём тут дело? Объяснение этому своему поступку, данное германским адмиралом в своих воспоминаниях, выглядит, мягко говоря, малоубедительным: «…в моей душе всё восставало против ухода в Полу на милость австрийцев. И поэтому я решил, вопреки всем приказам, следовать в Константинополь». Так может объяснить свой побег из-под венца силком выдаваемая замуж невеста, но никак не военачальник высокого ранга, да ещё принадлежащий к нации, известной всему миру своей поистине фанатичной дисциплинированностью.

Вечером шестого августа германские крейсера, преследуемые по пятам «Глостером», пересекали Ионическое море. Адмирал Милн, всё ещё не понимая конечной цели немцев, принимал уголь на Мальте и не слишком беспокоился о будущем: если немецкие корабли повернут в конце концов на запад, они неминуемо встретится с тремя его крейсерами. «Гебен» сильнее любого одного из них, двум британским линейным крейсерам придётся попотеть, чтобы справиться с германцем, но против трёх шансов у Сушона нет. «Бреслау» с его артиллерией калибром 102 мм в расчёт можно не принимать, да к тому же у англичан против немецкого лёгкого крейсера имеются четыре аналогичных корабля. Кроме того, Милн полагал, что у входа в Адриатическое море германские крейсера могут быть успешно перехвачены эскадрой контр-адмирала Трубриджа.

Броненосные крейсера Трубриджа – «Блэк Принс», «Дифенс», «Уорриор» и «Дьюк оф Эдинбург» – блокировали устье Адриатики. В 22.00 зоркий «Глостер» засёк поворот отряда Сушона на восток. Несмотря на то, что немцы пытались забить радиопередачу с английского лёгкого крейсера, и Милн, и Трубридж об этом повороте узнали – на этот раз связь работала как положено.

Командующий эскадрой броненосных крейсеров понял: «Гебен» отнюдь не рвётся в Адриатическое море. Проведя несложные расчёты, Трубридж убедился: если он двинется на юг, то перехватит германские корабли. Шестнадцать 234-мм орудий британских крейсеров обладали меньшей дальностью стрельбы, чем десять 280-мм пушек «Гебена», английские корабли уступали противнику по бронированию и по скорости хода, однако Трубридж мог рассчитывать на успех в ночном бою или в условиях плохой видимости и вскоре после полуночи пошел на перехват со своими четырьмя крейсерами и восемью эсминцами.

Но британский адмирал не довёл дело до конца. В пятом часу утра его корабли прекратили поиск отряда Сушона, о чём Трубридж тут же сообщил Милну. Так из-за нерешительности Трубриджа (которому достаточно было хотя бы повредить «Гебен» и тем самым уготовить ему печальную участь) была упущена третья возможность разделаться с роковым (как показали дальнейшие события) кораблём.

Тем временем неутомимый «Глостер» тенью следовал за «Гебеном», не обращая внимания на радиограмму Милна с «Инфлексибла», рекомендующую «прекратить погоню во избежание риска быть уничтоженным». Кэптен Келли, командир «Глостера», оказался достойным преемником славы моряков Дрейка и Нельсона: когда утром 7 августа Сушон послал «Бреслау» отогнать дерзкого соглядатая (не мог же немецкий адмирал идти к ожидавшему его среди островов Эгейского моря угольщику «Богадир» на глазах англичан!), «Глостер» тут же открыл огонь. Британский капитан рассчитал правильно: «Гебен» не бросил своего младшего брата и вмешался в поединок. Против мощных орудий линейного крейсера «Глостер» держаться не мог; Келли вышел из-под обстрела, однако возобновил преследование, как только «Гебен» лёг на прежний курс. В недостатке упорства командира «Глостера» (в отличие от Трубриджа) никто не смог бы обвинить: Келли прервал погоню только у мыса Матапан, подчиняясь категорическому приказу Милна.

Вскоре после полуночи английские линейные крейсера вышли с Мальты и после полудня 8 августа находились на полпути между Мальтой и Грецией. Снова появился шанс настичь и утопить неуловимый «Гебен»: германские корабли сначала долго петляли между островами Эгейского моря, а затем весь день 9 августа грузили уголь с «Богадира» близ острова Денуза. Но и четвёртая – и последняя! – возможность также была упущена.

Нечеловеческий взгляд иного разума, движимого непонятными для людей мотивами и логикой, холодно следил за расстановкой фишек на игровом поле под названием «Третья планета системы Жёлтой звезды». И особо пристального внимания удостоилась проходная пешка – она должна была обернуться важной фигурой в разыгрываемом чёрными гамбите…

Маленький клерк – винтик бесперебойно работающей грандиозной машины – привык добросовестно выполнять свои обязанности. Олимпийские боги – лорды британского Адмиралтейства – изрекают свою волю, изречённые повеления ложатся цепочками символов на белые листы радиотелеграфных депеш, и по всему миры радисты в тесных рубках боевых кораблей принимают их к исполнению. «Из Лондона, сэр!» – и вслед за кивком капитана и рассыпчатыми трелями боцманских дудок сотни и тысячи матросов проворно разбегаются по боевым постам, и шевелятся тяжёлые орудийные стволы, готовые добросить снаряды до линии горизонта.

Вот и сейчас, получив распоряжение, клерк Адмиралтейства чёткими движениями раскрыл папку с заранее подготовленными бланками. Война уже обжигает своим дыханием Европу, и каждый из этих аккуратных листочков тяжелее гранитной могильной плиты. Но клерк-винтик неподвластен поэтизированным сравнениям – он просто делает своё дело. У него приказ – сообщить адмиралу Милну о позиции, которую занимают Италия и Австрия в разворачивающейся войне.