Д.Константинов
      Я сражался в Красной Армии
      ПРЕДИСЛОВИЕ
      Мир, еще не успокоившийся от недавней военной бури, снова находится на пороге новой грозы. Это не мое личное мнение. Об этом пишут все газетах, об этом говорят в парламентах и сенатах, это предвидят ответственейшие государственные деятели нашей эпохи.
      И опять, как тридцать, двадцать и десять лет назад - в центре всеобщего внимания находится "великий сфинкс" нашего времени - красная армия Советской России...
      Сколько бумаги и чернил потрачено на разгадку этого сфинкса! Сколько написано статей, брошюр и даже книг о военном потенциале советской армии, о ее численности, количестве танков, артиллерии, огнеметов и автоматов. Сколько сказано о материальной стороне этого, интересующего всех вопроса и как мало, или вернее - ничего не сказано о его моральной стороне...
      А между тем, в наши дни, когда на смену войнам религиозным и национальным пришли войны политические, именно эта моральная сторона в описании состояния той или иной армии играет первенствующую роль. И как жаль, что многие авторы, исследователи и издатели совершенно забывают об этой азбучной истине наших дней.
      Книга Д. В. Константинова - "Я сражался в красной армии" говорит, именно, о душе красной армии и, уже этим самым, своевременно восполняет тот огромный пробел, который в настоящее время существует в литературе, посвященной этому вопросу, и состоявшей до сих пор, главным образом, из скучных таблиц и не всегда убедительных арифметических выкладок.
      Однако, это не единственное достоинство этой книги. Еще более важным фактором в несомненном успехе русского издания данной книги будет то обстоятельство, что автор выполняет свою задачу с максимумом наблюдательности и правдивости. С этим ему позволяет справиться то обстоятельство, что он был мобилизован в красную армию из рядов научных работников. Таким образом, он одел серую военную шинель и на долгие 33 месяца стал в н е ш н е военным, но внутренне сохранил специфические качества ученого, позволявшие ему всесторонне наблюдать окружающее и фиксировать его с педантичностью научного работника. В результате интереснейшая книга - документ. Страшный, но правдивый документ нашей кровавой эпохи.
      Я в красной армии не служил и вообще не был советским гражданином. Наоборот, - в минувшую войну мне пришлось быть военным корреспондентом на восточном фронте от русской зарубежной газеты, выходившей в Берлине. В качестве такового я, на протяжении долгих лет войны, не раз проехал всю линию фронта от Ленинграда до Севастополя и встречался с сотнями и тысячами советских солдат, офицеров и генералов, оказавшихся в немецком плену. Я часами и даже днями беседовал с ними на темы, касающиеся красной армии. И я думал, что хорошо знаю эту армию.
      Однако, когда я ознакомился с этой книгой, то мне стало ясно, как много неизвестного и непонятного было для меня в этом вопросе. И только теперь, прочитав ее, - я могу спокойно сказать: да, я знаю, что такое красная армия....
      Это же смогут сказать о себе и все те, кто получит возможность прочесть эту книгу. А знать о красной армии - необходимо. Необходимо, ибо в грозных событиях грядущих дней ей придется сыграть огромную и, возможно, - решающую роль.
      Николай Февр
      ПРЕДИСЛОВИЕ К АРГЕНТИНСКОМУ ИЗДАНИЮ
      Несколько слов об этой книге.... (Книга - "Я сражался в красной армии" впервые вышла в свет на испанском языке.
      Dr. Dimitri Konstantinow, "Yo com bati en el ejercito rojo", Editorial Guillermo Kraft Limitada, Buenos Aires, 1950 (Ano del Libertador General San Martin), pag. 230.)
      Ее можно рассматривать как одну трагическую повесть, как серию необычного типа рассказов, быть может, как действительные записки офицера фронтовика, прошедшего вторую мировую войну в красной (ныне советской) армии, как литературное произведение, написанное кровью, предсмертным потом, слезами детей, жен и матерей, как, наконец, книгу, описывающую ситуации, которые не сможет никогда придумать даже самая буйная фантазия авторов детективных романов.
      Но, вероятно, найдутся "оригиналы", которые скажут, что написанное здесь всё весьма "забавно" и об этом, пожалуй, стоит поговорить минут десять, сидя за бутылкою вина со своим приятелем. Найдутся искренно заблуждающиеся слепцы и сознательно действующие подлецы; которые скажут, что все написанное здесь ложь. Все это старо и знакомо и мы были крайне удивлены, если бы этого не было.
      Ответим на это просто. Начните читать эту книгу и, если вы не потеряли еще чувство реального, то вы почувствуете и поймете, что все написанное здесь чистая и страшная правда, правда, несущая на себе терновый венец, правда о которой стоит думать и говорить. Придумать, то, что написано здесь невозможно. Это надо пережить и видеть, а виденное, пережитое и рассказанное - ложью считать никак нельзя.
      Но было бы глубокой ошибкой рассматривать эту книгу только как литературное произведение. Мир болен... Болен, тяжелой и мучительной болезнью. Многие люди, берущие на себя обязанности врачей, к сожалению, в этом случае, далеко не всегда могут с достаточной степенью приближения поставить правильный диагноз.
      Когда появляется новое инфекционное заболевание, то врачи обыкновенно ищут не только медикаментов и опытных методов лечения для борьбы с ним, но и тщательно, в стенах лабораторий, отыскивают возбудителя болезни, старательно изучают все его свойства, условия зарождения, развития и гибели, силу и опасность его действия для жизни организма и, на основании всего этого, вырабатывают основные способы борьбы с ним.
      Эта книга одновременно является и лабораторным исследованием некоторых свойств микроба, нарушающего нормальную жизнь всего мира. Автор ее, будучи по своей основной профессии научным работником поставил одной из своих задач - исследовать в военной обстановке второй мировой войны некоторые свойства микробов, потрясающих сейчас весь мир.
      Его лабораторией явились не стены каких либо военных учреждений, не удобные кабинеты тыловых городов, не ближние тылы и не штабы, а передовая линия восточного фронта. Ему удалось, тем или иным путем, установить свой микроскоп на бруствере обледеневшего окопа, в блиндажах передовых позиций, на артиллерийских наблюдательных пунктах, в красноармейской казарме, в землянке, в воинском эшелоне, там, где вскрывалась подлинная действительность во всей ее неприглядной наготе.
      Выводы к которым привело автора это исследование, длившееся в течение 33 месяцев - страшны. Инфекция необычайной силы и быстроты, распространяющаяся по всему миру, может стать роковой для человечества, если оно, наконец, не услышит тех голосов, которые не только еще раз взывают к нему, но и знают то, о чем предупреждают весь мир.
      Эта книга впервые появилась в свет на языке аргентинского народа. Его язык явился, как бы первым восприемником той жуткой правды, о которой в ней написано и которая еще пока не переведена на другие языки. Автор отмечает этот факт с особым удовлетворением, ибо, найдя себе приют и покой в свободолюбивой Аргентинской Республике, он счел своим долгом рассказать о том кровавом ужасе, который сейчас стал угрозой для всего человечества.
      Книга была написана на русском языке. Благодаря деятельной помощи моих друзей, она была переведена на испанский язык, за что автор приносит им свою глубокую благодарность.
      Д. К.
      ИНОСТРАННАЯ ПЕЧАТЬ ОБ ЭТОЙ КНИГЕ
      (отрывки из отзывов).
      "Эта книга является одной из лучших и убедительнейших. На ее страницах дано совершенно логичное, правдивое и продуманное изложение событий, сочетаемое с картинами здорового реализма, свободными от натурализма, столь часто неуместного и, до избитости использовавшегося в других книгах. Большой интерес представляет анализ поражения советов и их последующие победы, а также соображения автора о том, как можно было использовать прошедшую войну для уничтожения советов."
      ("La Razon", Nr. 15.076).
      "Испытания, пройденные автором в армии, были самыми драматическими из тех, которые пережил какой либо из бойцов армии любой другой страны. Но значение книги заключается не в этом, а в том, что рассказывает нам автор относительно организации красной армии и коммунистического строя, господствующего на его родине".
      ("Vea y Lea" Nr. 102)
      "В эти дни, полные неуверенности, когда мир на земном шаре находится под постоянной угрозой коммунистической агрессии, о которой пока имеется еще недостаточно сведений (кроме потенциальных возможностей советских вооруженных сил), интересно прочитать критическое мнение бывшего военнослужащего советской армии, о ее действиях в прошлую мировую войну.
      Его переживания и реакции за 33 месяца, в течение которых он активно сражался на ленинградском, балтийском и украинском фронтах, являются темой этой интересной работы.
      Пишущий на основании бесспорных источников, автор говорит о "желтой опасности" и высказывает мнение, - что в том случае, если советы и китайские коммунисты будут в достаточной степени вооружены и организованы, демократические страны неизбежно увидят себя вынужденными вступить в третью мировую войну.
      В книге говорится также о возможности восстания российского народа против кремлевской тирании. В связи с этим следует упомянуть о том замечательном обстоятельстве, что несколько дней тому назад, г-н Гоффман руководитель плана Маршалла, высказал мнение, - что в СССР имеются предпосылки для восстания против власти".
      ("Buenos Aires Herald", Nr. 1956).
      {1}
      Глава 1
      ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
      В это воскресенье я проснулся поздно. Светило яркое июньское солнце. В открытое окно врывался столь сложный и, вместе с тем, однотонный гул большого города, из которого иногда выделялись вдруг отдельные гудки автомобилей или звонок трамвая.
      Все было как всегда. Лишь почему то, почти непрерывно, с регулярной последовательностью, в небе курсировали звенья самолетов и тогда все звуки, вливающиеся в окно, заглушались монотонным гудением моторов.
      Было 22 июня 1941 года. Я отчетливо знал, что уже скоро, через какие-нибудь две недели, занятия в институте, где я занимал должность доцента и исполнял обязанности заведующего кафедрой, должны окончиться и можно будет вплотную подумать о столь желанном отдыхе. Но это в ближайшем будущем, а сегодня я был один в нашей части неизбежной "коммунальной" квартиры, так как мои родители, жившие вместе со мной, были в отпуску, в деревне, не далеко от города. У меня же, как всегда, на воскресенье накопился ряд неотложных дел, которых при обычной будничной занятости невозможно было сделать в другие дни. Кроме того я сговорился с моим приятелем что вместе с ним и его женой пойду сегодня в Малый оперный театр (ранее - Михайловский) в котором шел в новой постановке "Цыганский барон" один из гвоздей этого весеннего сезона в Ленинграде.
      Было около 11 часов утра когда я, закончив необходимые приготовления, готовился выйти из дому. Микрофон трансляционной сети я не включал и мой покой не был нарушен. В коридоре раздался телефонный. звонок. Я взял трубку. Звонил мой приятель....
      - Слушай, как же быть? - после неизбежных приветствий сказал он. Пойдем мы сегодня или нет? У меня от всего этого ум за разум зашел...
      {2} - А в чем дело? - спросил я недоумевающе.
      - Да, что ты? Разве тебе ничего неизвестно?....
      - Нет....
      - Да ведь - война с Германией!
      - Что?... Как?...
      - Да, вот так!.. Включи радио и послушай. Сейчас будут передавать речь Молотова.
      И в двух словах он мне изложил события, происшедшие в ночь с 21 на 22 июня 1941 года.
      После начала второй мировой войны, я часто думал о возможности столкновения СССР с Германией и теоретически эта новость не могла меня поразить. Но неожиданное исполнение предполагаемого все же потрясло меня.
      Перекинувшись несколькими незначительными фразами с приятелем (ибо по существу обсуждать случившееся было небезопасно), и сговорившись в "последний раз" пойти в театр, мы прекратили разговор.
      Оставшись один я включил радио. Передавали речь Молотова. В ней явно чувствовалась полнейшая растерянность. Призывы к защите родины от неожиданно напавшего врага и заявленье о безусловной победе СССР звучали как то подавленно и тускло, без обычной самоуверенности, столь свойственной вождям большевизма.
      Я слушал и разноречивые чувства овладевали мною. Естественный ужас перед войной, перед теми страданиями и теми колоссальными жертвами, которые должен будет принести народ в этой войне, перед морем слез и горя, которые ожидали всех нас, перед перспективой всеобщего окончательного разорения, сочетался с надеждой, что война внесет коренные изменения в политический режим сталинской диктатуры и избавит страну от того страшного и жестокого гнета, в котором она находилась уже много лет. Не даст ли война, наконец, освобождение тем 20 миллионам заключенных, которые в это время находились в советских концлагерях? Не явится ли сегодняшний день началом возрождения России?...
      Мне представилась вновь свободная национальная Россия; именно Россия, а не СССР, снова свободный народ, строющий свою нормальную, человеческую жизнь.
      И почти одновременно с этим закралась тревога. А так ли это? Не несет ли война вместо освобождения, что-нибудь еще худшее? Никто из нас никогда не читал "Мейн Кампф". О германском нацизме или итальянском фашизме советские люди толком ничего не знали. Строгая цензура запрещала все, что только могла из иностранной литературы... Сведениям же, которые все мы черпали из советской прессы и кинофильмов, мы {3} привыкли не верить, зная их тенденциозность и односторонность и обычно представляли все "наоборот".
      Все это вызывало тревожный и недоуменный вопрос: - что же это завоевательная или освободительная война? Ведь если это идут только завоеватели, то они несут не менее жестокое угнетение и тогда надо защищаться от них, забыв на время счеты со "своими владыками". Так думало большинство и именно здесь, в решении этого вопроса заключалось все.
      Эта мысль меня особенно беспокоила, ибо я, хорошо зная советскую действительность абсолютно никогда не верил в боеспособность красной армии и не сомневался в быстром продвижении немцев.
      Одновременно тревога за последствия всех этих событий овладела мной. Я представлял себе разоренные города, бездомных осиротевших людей, тысячи жертв, калек, неисчислимое количество горя и страданий, полное разорение всей или значительной части страны.
      В тоже время мысли о близких мне людях, о их судьбе, естественно пришли мне в голову. Что будет с ними? О себе я не беспокоился. Я не сомневался в том, что попаду в армию, но как специалист с довольно редкой специальностью, применявшейся в армии - буду использован там по профессии, а не как строевой солдат или офицер. Но в деяниях советской диктатуры здравый смысл и логика отсутствует, и в этом читатель убедится не раз.
      Вечером мы были в театре. Зал был наполнен на две трети, хотя билеты были все проданы. Знакомые мелодии "Цыганского барона" звучали как похоронное пение. В антрактах исчезло обычное оживление. Публика была молчалива. Разговоры велись вполголоса.
      Спектакль окончился. Стояла душная, летняя белая ночь. Город окутали ночные сумерки, но все огни были погашены. Все было затемнено. Автомобили двигались с синими фонарями. В трамваях и у входных дверей домов горели синие лампочки. Мы решили пройтись пешком. Я провожал моих друзей. Разговор шел о текущих событиях. Мой приятель настроен был мрачно. Его, как и меня, одолевали сомнения. Вечерняя сводка, переданная по радио, несмотря на ряд ободряющих слов и эзоповских ухищрений для сокрытия истины, свидетельствовала об отступлении красной армии.
      Мы вышли на Троицкий мост. В сумерках белой ночи красавица Нева мягко обтекала гранитные набережные великого города. Не потухающая летом заря отражалась в куполе Исаакиевского собора, золотила {4} шпиль Петропавловской крепости. Спокойно и сурово смотрели в ночь дворцы, немые свидетели былого величия России.... С запада, облегая горизонт, надвигалась черная, тяжелая туча. Сверкали зарницы, слышались первые далекие раскаты грома. К городу приближалась гроза....
      Глава 2.
      В ГОРОДСКОМ ВОЕННОМ КОМИССАРИАТЕ
      1. Первые события
      Ежедневные сводки верховного командования красной армии, неуклонно свидетельствовали о молниеносном продвижении немцев вглубь страны. Пали Смоленск и Псков, были захвачены прибалтийские страны. Немецкие передовые части вели бои под Лугой, в 130 километрах от Ленинграда. Красная армия фактически отказывалась драться, либо панически отступая вглубь страны, либо сдаваясь в плен целыми полками, дивизиями и даже корпусами.
      Народ отказывался защищать советскую власть, предполагая, что немцы дадут ему возможность создать свое национальное правительство, которое осуществит народные чаяния. Однако, в скором времени эти надежды оказались разрушенными.
      Немецкая авиация ежедневно появлялась над Ленинградом, но по каким то соображениям не бомбила город. Ленинградское радио усиленно передавало новую песенку, квинтэссенцией которой являлись слова: "любимый город может спать спокойно!" (?).
      В городе, во всех парках и скверах, рылись так называемые - "щели" узкие окопы с досчатым или бревенчатым потолком, на который насыпался слой земли. В подвалах на скорую руку устраивались бомбоубежища. Кое где возводились укрепления с пулеметными гнездами. На площадях, в садах и скверах устанавливались зенитные орудия. Над городом были подняты заградительные аэростаты. На крышах и чердаках устанавливались дежурства, живущих в доме, для борьбы с возможными пожарами при бомбежке города.
      После работы все служащие и рабочие, включая и женщин, должны были в "организованном порядке" (построившись в колонны), идти в заранее намеченные места для рытья щелей. Кроме того, по учрежденьям, заводам и организациям проводилась мобилизация для рытья окопов на подступах к городу, к ней привлекались и мужчины, и женщины, и совершенно зеленая молодежь, включая даже детей-пионеров.
      Людей выводили за город, где они целый день рыли, как {5} оказалось в дальнейшем, никому ненужные укрепления и противотанковые рвы, ночевали на земле под открытым небом, почти все голодали, т.к. в этой суете и беспорядке "некогда" было снабжать работающих продуктами питания.
      Судьба этих людей была такова. Среди них было много убитых и раненых, ибо немецкие самолеты без церемонии, в упор, поливали работающих из пулеметов, стремясь сорвать эти оборонительные работы. Часть этих лиц, вывезенная далеко от города (например около Луги), в момент известной операции немцев под Гатчиной, очутилась в окружении, попала в плен и, очевидно, находится сейчас, где то в эмиграции.
      2. Народное ополчение
      Но самая большая трагедия была с так называемым "народным ополчением". Нельзя не сказать о нем, ибо этот политический блеф Сталина стоил народу сотен тысяч жизней, сотен тысяч напрасных жертв. Объявив начавшуюся войну войной "отечественной", Кремль решил показать, что эта "отечественная" война ни чем не отличается от народной войны 1812 года, или борьбы с поляками в XVII веке, когда было создано знаменитое народное ополчение Минина и Пожарского. Необходимо было показать всему миру, что и в СССР весь народ как один поднялся на врага. Внешним выражением этого должна была явиться организация "народного ополчения".
      Практическая абсурдность этой затеи заключалась в том, что принципы добровольной организации народного ополчения в XVII веке, при фактическом отсутствии, или крайней слабости в тот момент, регулярной армии, ничего общего не имели с нашим временем и являлись тогда, видимо, единственной возможностью организации вооруженных сил. Даже ополчение и партизанские отряды в войне 1812 года представляли собой, по существу, боевые единицы организовавшиеся из различных контингентов, - находившихся по тем или иным причинам вне армии. Это обстоятельство, совместно с ярко выраженным принципом добровольности, и составляло их характерную черту. Пусть читавшие "Войну и мир" Л. Н. Толстого вспомнят как, на каких началах и при каких условиях создавалось это народное движение.
      Советское "народное ополчение" ничего общего не имело с действительно добровольным народным движением. Нелепость этой затеи проявилась в том, что ополчение состояло, главным образом, из контингентов уже и без того подлежащих мобилизации в армию в начале {6} войны. Контингент, еще в тот момент не подлежащий призыву, находился в ополчении в подавляющем меньшинстве. В это время процесс мобилизации армии далеко еще не закончился, ибо мобилизационный аппарат военных комиссариатов и соответствующих военных учреждений не мог "переварить" того количества людей, которое подлежало призыву. Людей было более чем достаточно и никаких ополчений вообще не нужно было. Но политика требовала декорации добровольной народной борьбы с врагом. И жертвой этого было, так называемое "народное ополчение".
      Инициатива создания "народного ополчения" была проявлена не снизу, т. е. она исходила не от народа, а была продиктована сверху. В связи с этим, была широко развернута пропагандная компания, ничем не отличающаяся от всяких иных массовых кампаний, к которым так привык советский человек. Всех, так или иначе, теоретически способных носить оружие, вызывали по месту работы в партийные или профсоюзные комитеты, где подвергали соответствующей "обработке" и предлагали записаться в ополчение. Колеблющимся в упор предлагали следующий несложный силлогизм: "если вы любите родину и преданы партии Ленина - Сталина, то вы, конечно, хотите защищать ее с оружием в руках. Если вы не хотите, то значит вы чуждый нам человек, а может быть и враг?..." Каждый знал, что мог практически означать отказ и не многие шли на него.
      Были собраны сотни тысяч людей. Плохо вооруженные и почти не обученные, они, во имя необходимой правительству политической декорации, долженствующей свидетельствовать о морально-политическом единстве страны, были брошены в самое пекло войны. Большинство из них погибло, расстрелянное и раздавленное немецкими танками, много сдалось в плен, а остальные, в очень скором времени, были расформированы и распределены по регулярным частям красной армии. Блеф с "народным ополчением", стоивший сотни тысяч жизней, также бесславно провалился, как провалилось знаменитое "народное финское правительство", созданное во время войны с Финляндией.
      3. Первый вызов в комиссариат
      Числившийся в запасе красной армии, как специалист с использованием в военное время по профессии, я спокойно ожидал своей судьбы.
      Скоро выяснилось, что Институт, в котором я работал, собирается эвакуироваться на Урал и директор предложил мне выехать вместе с Институтом. В этом направлении им были {7} предприняты соответствующие шаги, поданы в военное ведомство списки людей и.т. д.
      24 июля, мне, из конторы домового управления, принесли повестку о явке в районный военный комиссариат. В этот же день многие из друзей и знакомых получили аналогичные повестки.
      25 июля я пришел в комиссариат. В нем была масса людей. Вызывали по фамилиям. Когда вызвали меня, я вошел в комнату и увидел, что в ней сидит молодой человек лет 25-ти, в полувоенной форме "а ля Сталин". Задав несколько незначительных вопросов о возрасте, роде занятий и т. д. и осведомившись нет ли у меня родственников заграницей, он написал на моей карточке - "подготовить для фронта". На мой вопрос, что это практически означает и на мои слова, что я сейчас уже забронирован за Институтом и собираюсь эвакуироваться с ним, он ответил, что это не его дело, "потом там разберутся", а он дает свое заключение для особой комиссии при городском военном комиссариате.
      Получив от него особый пропуск для выхода из помещения военного комиссариата, я вышел на улицу.
      Два слова о пропусках "на выход". Эта мера еще раз красноречиво свидетельствует о военном "энтузиазме" призывников, о котором так много писали советская печать. Когда вас вызывали в военный комиссариат то вы могли беспрепятственно войти в него. Но выйти вы могли только по пропуску, который вам выдавало лицо, беседовавшее с вами. Без пропуска часовой, стоящий у выхода, вас не пропустит. Это, нововведение военного времени было создано по тем простым причинам, что многие придя по вызову в комиссариат и установив на месте чем "пахнет" этот вызов, преспокойно сбегали. Зная, что районные комиссариаты набирают, согласно заданию, определенное количество людей, он являлись "потом", когда нужда в них в данный момент миновала, ссылаясь, что были в отъезде, работали на окопах и т. д., почему и не могли явиться в время. Иные даже высказывали свои сожаления, что не смогли в этот раз вовремя явиться "на призыв горячо любимой родины".
      Некоторые исчезали вообще и, надо сказать, что их в этот период военной суматохи, особенно никто не искал. Находились ловкачи, которые вдруг потом выплывали где-нибудь в дальних сибирских городах на хороших местах, имея специальные брони, обеспечивающие их от случайностей призыва. В этом глубоком тылу они прекрасно чувствовали себя всю войну.
      {8} Будучи в то время недостаточно искушен в этих "тонкостях", проведя все лучшие годы жизни за научной работой и никогда не сталкиваясь с красной армией (за исключением общей для всех окончивших высшие учебные заведения допризывной подготовки), я все же решил, после комиссариата, справиться в Институте и поговорить с его директором, имевшим крупный вес в правящих партийно-бюрократических кругах. Рассказав ему о моем вызове, я выразил полное недоумение по поводу того, что же мне делать и какие "профилактические" меры должны быть приняты мною. Директор сказал мне, что этот вызов - результат неразберихи, что я забронирован за Институтом и на этом основании имею право послать всех к "чертовой бабушке".
      - Не тратьте времени зря на это дело - уверял он меня. - Я им покажу, где раки зимуют, если они попробуют вас тронуть Кто же на кафедре тогда останется? А от меня, видите ли, требуют, несмотря на военное время, нормальной подготовки кадров. Если получите еще повестку, то позвоните сразу ко мне, - сказал он, прощаясь со мной.
      4. Снова в комиссариате
      Прошло несколько дней. В три часа ночи, 3-го августа раздался звонок. Я открыл дверь. На пороге стоял дежурный дворник и неизвестный мне военный, который под расписку дал мне новую повестку, приглашавшую меня явиться в городской военный комиссариат в 9 час. утра. Повестки разносились ночью, чтобы наверняка застать людей дома.
      Рано утром я позвонил по телефону директору Института; его жена любезно мне ответила, что он сегодня утром вылетел на аэроплане в Москву по специальному вызову из соответствующего министерства (тогда еще - народного комиссариата). Потерпев неудачу, я позднее позвонил его заместителю. Того не оказалось, ни дома, ни в Институте. Создалось "угрожающее" положение. Не пойти, по совету директора, я не мог, ибо меня представитель комиссариата застал дома и найти законный повод для неявки и оформить ее - уже не было времени.
      Без официальной санкции Института и вмешательства дирекции, не идти было нельзя. Я избрал самый нормальный путь, который был бы наиболее естественен для всех людей, если они имеют дело тоже с нормальными людьми. Я решил пойти и объяснить создавшееся положение, полагая, что действия военных чиновников в СССР подчинены хотя бы до известной степени логике и здравому смыслу.
      {9} Но я ошибся. В военном комиссариате, как всегда, было много народа. Выяснить зачем меня вызвали мне не удалось. Сдав свою повестку, я стал ждать. Скоро меня позвали...
      В большой залитой солнцем комнате, у письменного стола, сидела группа военных. На председательском месте, в центре, находился майор, с двумя орденами на груди, полученными им, как я узнал впоследствии, за финскую кампанию. Мне предложили сесть. Просмотрев мою учетную карточку, майор обратился ко мне:
      - Товарищ Константинов, вы в армии до сих пор не служили. Вы числитесь у нас, как специалист, но сейчас мы вас использовать по специальности не можем. Нам нужны строевые командиры. Поэтому мы хотим вас послать на трехмесячные курсы командного состава, на которых вы переквалифицируетесь в строевого командира.
      - И кем же я буду потом, - осведомился я.
      - Командиром стрелкового взвода - коротко ответил он.
      Я возмутился.
      - Товарищ майор, неужели у нас так много квалифицированных ученых, что вы посылаете их командирами стрелковых взводов? Учтите, что моя специальность применима в армии. Специалистов по моей профессии и моей квалификации в Ленинграде всего три человека.
      Недавно вы двух моих студентов, учившихся у меня, послали в армию работать по специальности, а меня посылаете "учиться" на командира взвода!
      - Что же делать, - возразил майор - нам не нужны сейчас ученые, а нужны солдаты.
      - Но ведь это весьма близорукая точка зрения!
      - Вам не дано право оценивать действия военного командования, - вспылил майор.
      - Товарищ майор, разрешите вопрос, - обратился к майору молодой капитан с интеллигентным лицом, сидевший на конце стола и с явным сочувствием ко мне наблюдавший эту сцену.
      - Пожалуйста....
      - Товарищ Константинов, - обратился ко мне капитан, - вам уже за 30 лет?....
      - Да...
      - Вы занимались когда либо спортом?...
      - Очень мало и в ранней молодости....
      - Каким именно?
      - Водным спортом....
      - И только?...
      - Да....
      - Товарищ майор, - обратился он к председателю, - я думаю, что едва ли здесь, что либо получится....
      - Ничего справится - пробурчал майор.
      - Товарищ майор, - снова заговорил я, - ведь я же {10} забронирован за Институтом...
      И в кратких словах я изложил ему суть дела.
      - Все это может быть и так, - сказал майор, - но дело в том, что данная комиссия имеет право действовать самостоятельно, да и кроме того у меня нет сейчас на вас соответствующих бумаг. Они к нам не поступали. Через неделю вы должны явиться в школу и за эту неделю пусть ваш директор выяснит этот вопрос. Но вообще все должны идти сражаться! Отдайте ваш паспорт, вот вам удостоверение о мобилизации и направление в школу. Явитесь в нее 10 августа. На здоровье вы, конечно, не жалуетесь?....
      Разговор был окончен.
      Я вышел на улицу. Оставалась надежда, что в имевшийся семидневный срок эта нелепость будет исправлена. Но где то в глубине души росла уверенность непоправимости случившегося.