Свой-чужой (№2) - Внедрение

– Я… один? – спросил он треснувшим голосом.

– Нет, – отозвался Штукин.

Денис повернулся к оперу, и они встретились глазами в полумраке – электрический свет в кабине погас еще на первых обоймах, но лучики из десятков пробоин разгоняли темноту.

– А-а, – захрипел Денис, которого, видимо, вдруг охватило чувство вины. – Клянусь, я не знаю, что это было.

– Верю, – еле шевельнул губами в ответ Штукин.

В этот момент мобильный телефон Дениса начал играть мелодию из «Крестного отца». Волков, матерясь, вытащил трубку и нажал кнопку приема:

– Да!

Валера услышал, как в мобильнике застрекотал женский голос:

– Денис, привет, тут в этом Тунисе ничего хорошего нет! Море холодное еще…

– Это кто? – шумно сглотнул Денис.

В трубке явно заплескалось обиженное удивление:

– Ты что, Денис? Это же я, Эльмира!

– Так, Эльмира… Все потом. Не до тебя. Все. Потом, я сказал!

Денис нажал на кнопку отбоя и чуть ли не простонал:

– Дура… Море, понимаешь, холодное у нее.

Штукин и Волков завозились, стараясь отвернуться от кусков мяса и одежды, свисавших со всех сторон, потом снова обмякли.

– Так, – сказал Денис. – Спокойно. Я сейчас отзвонюсь шефу, и все будет… Скоро приедут. Милиция заставит нас быстро вытащить. Ты закрой глаза – отдохни.

Валерка послушно закрыл глаза и слушал, как Волков четко и собранно докладывает по телефону, судя по всему, самому Юнгерову. Денис сказал, что он в лифте с тремя мертвецами и одним живым малознакомым опером. Юнгеров что-то забасил в ответ, но слов Штукин разобрать не мог. Разговор не занял много времени.

– За что я бесконечно уважаю шефа, – сказал Волков, убирая трубку, – так это за то, что он всегда мгновенно все просчитывает, при любом форс-мажоре. У него как раз в экстремальных ситуациях мозг работает без эмоций. Работает только на то, чтобы тушить пожар. И только потом – на выяснение, кто поджег. Слышишь, опер?

– Слышу.

– Шеф сейчас пришлет двух адвокатов, водителя и распоряженцев. Врачам тут делать нечего, а хоронить уже надо начинать…

Штукин осторожно пошевелил руками и ногами, он вдруг подумал, что просто может не чувствовать боли ранения от шока. Потом Валерка ощупал себя – нет, вроде все-таки цел. Неужели цел?

– А зачем… два адвоката? – с трудом сформулировал вопрос Штукин. Он спросил, просто чтобы не молчать.

– Один – мне, другой – тебе. Будет масса вопросов от ментов.

– Это точно.

Денис вздохнул и сказал через паузу:

– У тебя могут быть… неприятности.

– Могут. Даже наверняка будут.

– Извини.

– За что?

Ответить Денис не успел – зазвонил телефон Штукина. Это звонила Снежанна:

– Привет.

– Привет.

– Мы сегодня встречаемся? Чтобы дружить?

Валерка обвел взглядом кабину и подумал о том, что почти незнакомой девушке из Таллинна ничего не объяснишь, тем более по телефону. Как такое объяснить?

– Я… У меня проблемы. Серьезные. Я не знаю еще, когда освобожусь.

– Жаль, – сказала Снежанна. – Я ночью уезжаю к себе обратно. Счастливо тебе. Если еще раз приеду в Петербург – я тебе позвоню. Если только…

– Если номер телефона не забудешь?

– Нет, если… неважно. Ну, пока.

И прежде чем Валерка успел хоть что-то сказать, в трубке запиликали гудки отбоя.

– Понятно, – вздохнул Денис. – Это та, в которой ты еще не разобрался? Из Эстонии?

– Да, – кивнул Валера.

Волков усмехнулся:

– Она не спросила, что у тебя случилось, не надо ли чем-то помочь?

– Нет. Мы только вчера познакомились.

– А какая разница: вчера, не вчера. Она себя этим сдала. Ты сказал – проблемы, и ей сразу почуялась опасность – для нее. Женщины… Не бери в голову, считай, что тебе еще раз сегодня повезло. Естественная проверка на вшивость. И она ее не прошла. Хорошо, что ты узнал об этом сразу.

– Да уж, – отозвался Штукин. – Просто замечательно. – И тут его неожиданно быстро и очень гулко вырвало. Валерка даже удивился – ему ведь приходилось выезжать на разные трупы: на гнилостные, на расчлененные, один раз даже на пролежавший больше недели в ванной…

– Ничего, – сказал Денис. – Это нормально. Это нормальная реакция нормального организма.

Штукин отплевался от блевотины, отдышался и тихо пробормотал:

– Нормально. Так нормально, что и в Господа нашего уверовать можно.

– А вот этого не надо! – скривился Денис. – Он-то тут точно ни при чем. И вообще, должен тебе сказать, что народ у нас не религиозен, а чудовищно, дико суеверен. Как в средневековье. Даже хуже. Гороскопы в модных журналах наголову разбили Библию. У меня много знакомых, которые носят кресты и ходят в церковь. Гороскопы они читают, а Библию – нет. Ничего удивительного – гороскопы ближе, понятнее, простым языком написаны… Серость выдается за набожность. А я вот – крест не ношу, но к Христу ближе… Врубаешься?

– Угу, – кивнул Валера. – Я тоже по церквам не хожу. А сейчас вот как-то потянуло.

– Это эмоция. «Бессилие и страх человека перед дикой природой…»

Их начавшийся было богословский спор прервали шаги на лестнице. Они замолчали, а через несколько секунд голос с характерным вологодским говорком спросил:

– Живые есть?

– Есть, товарищ сержант, – отозвался Штукин, узнавший по голосу сотрудника из своего родного 16-го отдела.

– А кто это говорит? – удивленно спросили с лестницы.

– Говорит Москва! – рявкнул Денис, пытаясь очистить руки от липкой засыхающей крови. – Открывай быстрее, а то мы закапризничаем!

Сержант что-то буркнул в ответ, но что именно, разобрать было трудно, так как на лестнице сделалось вдруг как-то сразу очень шумно от топота множества ног, шума открывающихся дверей в квартирах соседей Дениса, каких-то женских причитаний, трезвона мобильных телефонов, ругани и множества других звуков, сопровождающих в таких случаях появление сотрудников милиции. Штукин не чувствовал даже раздражения. На него навалилось тупое равнодушие, он встал, стараясь не наступать на тех, с кем еще совсем недавно разговаривал и смеялся. Зашатавшись на одной ноге, Валера уперся в стенку лифта рукой – и в ладонь впился острый кусочек пластмассы, торчавший из пулевого отверстия.

– Ебтыть! – ругнулся Штукин, не удержался на одной ноге и снова сполз вниз. Он уселся прямо на труп Муллы.

– Нас достанут или да?! – заорал Денис. – Мне еще в ад рановато! Эй!! Люди!!!

– Ты кто? – спросил, очевидно, Дениса уверенный голос из-за двери. Судя по уверенности, это был старший офицер.

– Кто я – я знаю! А вот ты – кто?! – гавкнул, срываясь, Волков. Его начал бить нервный озноб, видимо, пришел наконец-то страх от всего случившегося.

Ответ из-за двери был таким же раздраженным:

– Начальник отдела Баранов! Достаточно?!

– Повезло. Наконец-то повезло, – чуть не всхлипнул Денис умиленно, а Штукин вдруг заржал в голос. Волков глянул на него и тоже засмеялся – каким-то диким, булькающим смехом. Они смеялись и никак не могли остановиться.

– Смешливые попались! – крякнул все тот же голос – судя по всему, этот Баранов прижимался к дверям, пытаясь вглядеться в пулевые пробоины.

– Ой, – утер наконец-то слезу Денис. – А ты ведь, друг, долго начальником отдела-то не пробудешь!

Штукин снова попытался встать, и от этого движения голова Муллы странно завалилась набок. Единственным уцелевшим глазом голова смотрела прямо на Валерку.

– Да что ты? – ухмыльнулся невидимый сотрудник. – Никак меня опять увольнять собрались?!

– Куда мне, сирому, – хрюкнул Волков. – Ты сам посуди, какие подписи на документах ставишь: начальник отдела баранов… Это ж ни за что ни про что – весь отдел животноводческим становится… Твое ж начальство опомнится и все исправит.

– Ты посмейся, посмейся, мил человек! – огрызнулся уязвленный Баранов. – А потом, глядишь, и вместе посмеемся…

Волков повернул голову к Валерке и прошептал:

– Этого Баранова – хрен уволят. А вот тебя – точно. Не в той компании тебя недострелили.

– Есть такое дело, – также тихо откликнулся Валерка, шаря в карманах Оси в поисках сигарет. – А я-то надеялся карьеру сделать. Уже видел себя в Колонном зале при вручении Звезды Героя. Теперь, конечно, хрен, а не звезда.

– Ничего, – утешил его Денис, – зато мы с тобой, считай, побратались. Второй раз родились – и вместе. Я тебя не брошу. Скоро нас отсюда вынут – начнут спрашивать все, что надо и не надо, – так ты не говори ничего. К тебе адвокат будет приставлен, и не из последних. Все расходы за счет заведения. Мы ж теперь, прости господи, потерпевшие. Терпила, конечно, хуже мента, но тоже некоторые права имеет. Так что – пока не утрамбуются мысли – говорить ничего не будем. Вообще ничего. Ясно?

– Куда яснее… Расколоться я всегда успею, было б в чем, – согласился с позицией Волкова опер.

Денис умудренно вздохнул:

– Менты будут злыми, так как скоро поймут, что ни хера не найдут. Со мной-то они – где сядут, там и слезут, а на тебе будут отыгрываться. А ты: мол, в шоке я, делов не знаю. Хорошо?

– Хорошо, – кивнул Валера, – я государство наше знаю, оно по своим завсегда с удовольствием мухобойкой лупит. Зажигалку дай.

– Держи. – Денис сунул ему зажигалку (тяжеленную, с клеймом, долларов за девятьсот) и не преминул добавить: – Курение вредит здоровью и сокращает жизнь.

– Расскажи это Осе. Может, он еще нас слышит.

– Вряд ли. Ладно, прорвемся. Эх, печки-лавочки…

Штукин с наслаждением затянулся сигаретой. Чужая кровь на его теле стала засыхать и неприятно стягивала кожу. Сигарета скурилась в три затяга. Валерка загасил окурок о стенку и выкинул его в шахту лифта через двойную пулевую пробоину. Ему стало чуть легче, он словно проснулся. Штукин встал, почесываясь, и громко сказал:

– Килька плавает в томате, ей там очень хорошо! Ну а я, ебена матерь, счастья в жизни не нашел! Эй, братья по оружию! Долго нас еще в этом соусе мариновать будете?! Дверь открыть не можете или уже документируете-фотографируете?! Кончайте охуевать!

И, словно в ответ на его призыв, двери наконец-то раздвинули какими-то железяками. Полностью они так и не разошлись, но образовавшейся щели хватило, чтобы недостреленные могли протиснуться. Первым вылез Штукин, он сразу же обернулся и подал руку Денису. Потом они выпрямились и огляделись. На лестнице было много всех, и эти все сразу постарались заглянуть в лифт. Некоторым это удалось. Люди эти были опытные, но никто из них не видел такого натюрморта в очень маленьком замкнутом пространстве. Охов и ахов, конечно, не было, но чувствовалось, что увиденное произвело впечатление. Двое, несмотря на толкотню, сразу стали писать протокол осмотра. Остальные стали пытаться задавать вопросы Денису и Валерке. Штукина кто-то уже узнал, но он отмахивался ото всех сослепу – после кровавого полумрака кабины свет на лестнице резал оперу глаза. Волков твердо взял Валеру за рукав и потащил вниз по лестнице, к выходу из подъезда. На улице Денис нашел глазами нужного человека от Юнгерова, тот быстро подвел к ним адвокатов.

К подъезду потихоньку стягивалось милицейское и прокурорское начальство. Достаточно быстро приехал начальник Василеостровского угрозыска Ткачевский. Подполковник окинул взглядом окровавленного Штукина, стоявшего рядом с таким же окровавленным Волковым, выслушал торопливый доклад кого-то из оперов, мгновенно все оценил и занял позицию:

– Класс! У меня нет вопросов! Ни одного!

К Валерке он даже подходить не стал. На Штукина вообще все реагировали как-то странно – как на зачумленного, как на совершившего что-то очень нехорошее. Словно не его убивали, а он убивал и потом сам неумело прикинулся жертвой. Валерка, в принципе, уже успел морально настроиться на что-то подобное, но все равно ему было как-то по-детски обидно. Он чувствовал, что в одночасье словно стал чужим для всех своих, и это было тем более болезненно, потому что никакой вины он за собой не чуял.

Когда сотрудники уголовного розыска все же, взяв Штукина и Волкова в полукольца, решительно подступили к ним с вопросами, вперед шагнул один из адвокатов – седой, авантажный, в дорогом костюме и ослепительно белой рубашке. Его лицо было смутно знакомо Валерке – видимо, оно мелькало по телевизору. Адвокат вынул из кармана пиджака удостоверение, ордер[7], лучезарно улыбнулся и хорошо поставленным голосом произнес следующий монолог:

– Господа! Я понимаю и разделяю ваше желание быстро и всесторонне изучить все обстоятельства случившегося. Более того, я сам преследую эту цель. Но в силу необычного и крайне трагичного конца происшествия я глубоко уверен, что мои подзащитные находятся в определенном и не во взвешенном психологическом состоянии. Проще говоря, они – в шоке. Это обстоятельство может не облегчить, а усложнить вашу, а точнее, нашу общую задачу. В данном случае отсрочка допросов потерпевших вам, конечно, неудобна, но абсолютно законна. Я и сам начну беседовать с ними только после того, как их осмотрят и протестируют врачи. И вот только после этого, то есть полагаю – через несколько часов, мы прибегнем к вашим услугам. Прошу вас не конфликтовать. Мы не нарушаем закон, а его соблюдаем.

Сотрудники оторопели. Один из оперов, не выдержав, плюнул в сердцах на тротуар:

– Да что же это такое делается!

Адвокат по-американски улыбнулся в тридцать два зуба:

– Если вы не согласны со мной, то попрошу позвать следователя прокуратуры, выехавшего на место преступления.

За следователем никто не пошел, потому что как раз в этот момент подъехали Крылов с Рахимовым. Рахимов остался за рулем, а Петр Андреевич вышел, тепло посмотрел на Дениса (руку ему, однако, при всех жать не стал), выслушал адвоката, повторившего свою тираду практически дословно, и предложил:

– В двадцать ноль-ноль у меня в кабинете. Согласны?

Валерка и Денис молча кивнули, а адвокат довольно улыбнулся:

– Разумеется.

– Прям, как в Штатах, – буркнул с неопределенной интонацией Ткачевский. Реплику его можно было трактовать двояко.

Крылов предпочел понять ее однозначно:

– Ты не кипятись, не кипятись… Я тебя понимаю, но в данном случае это ни на что не влияет. Вечером я буду знать всю информацию… если она есть.

– Так, а я – что? – пожал плечами Ткачевский. – Закон есть закон. Приближаемся к мировым стандартам.

Крылов вздохнул:

– Пойдем, Витя, посмотрим на этот мясокомбинат.

Петр Андреевич чуть приобнял Ткачевского, и они пошли в парадную.

Штукин, Волков, адвокаты и иные приданные Юнгеровым силы на трех машинах отбыли. Ехали они недолго; когда машины повернули к Владимирскому, Валерка понял, что их с Денисом везут в центральный офис Юнгерова – в процессе подготовки к своему внедрению Штукину пришлось наизусть заучивать десятки адресов, имевших непосредственное отношение к «империи Юнкерса».

В головном офисе Юнгерова двух «недобитков» уже ждали врачи. Потом Штукин и Денис долго отмывались в прекрасно оборудованных комнатах отдыха. Им даже приготовили новую одежду – белье, носки, джинсы и рубашки фирмы «Кэмел». Когда Валерка и Денис переоделись, то стали похожи в своих джинсовых обмундированиях на двух сослуживцев в штатском.

Юнгеров уже ждал их в своем кабинете. Валера, несмотря на полную нервную опустошенность, испытал все-таки некоторое волнение, потому что живьем увидел Юнкерса впервые. Александр Сергеевич обнял Дениса и поздоровался за руку со Штукиным. Волков представил их друг другу, и они сели за стол. Юнгеров предложил всем зеленый чай:

– Спиртного вам пока нельзя… Вам еще на официальные вопросы отвечать сегодня. После выпьем.

Валера медленно отхлебнул чаю и, попросив разрешения, закурил. Длинноногая дама в строгом деловом костюме поставила перед Штукиным массивную персональную пепельницу. Юнгеров дождался, когда секретарша выйдет, и обратился к оперу. Тон его был спокойным и доброжелательным:

– Валерий, ты в этой истории – человек случайный. Но… Через это испытание вы прошли вместе, и именно поэтому я пока не хочу разговаривать с вами по отдельности. Однако, если в нашем разговоре возникнет ненужная для тебя… вернее, лишняя для тебя информация… Ты ведь извинишь?

– О чем речь, – сглотнул горячий чай Штукин.

Александр Сергеевич кивнул и повернулся к Денису:

– Говори.

Штукин тут же вспомнил, как утром точно так же, по-тюремному, обращался к Волкову Ося. Валерке показалось, что это было очень давно, словно с того момента прошли не часы, а дни или даже недели.

Денис начал рассказывать все в мельчайших подробностях, включая похмелье Оси и Штукина. Закончил он доклад пересказом речи адвоката. Волков говорил медленно, вспоминая все нюансы. Юнгеров не перебивал.

Штукина вдруг резко потянуло в сон, и он с трудом сдерживал зевоту. Так организм реагировал на стресс.

– Я не знаю, что это было, – обессиленно закончил Денис. – Ужасно, что ни одной мысли, да?

Александр Сергеевич вздохнул, положил Волкову руку на плечо:

– Денис, я понимаю. Самое главное – что ты жив.

Юнкерс искоса глянул на сомлевшего Штукина и тут же поправился:

– Главное – что вы оба живы… Денис, я тебе верю, но, похоже, ты в упор чего-то не видишь. Так палить могут редкие и очень денежные люди. Подумай, кто бы на это мог пойти? Сначала персоналии, потом мотивация.

Денис растерянно потряс головой:

– Мулла сегодня рассказывал, как он на Дворцовом мосту шишку какую-то подрезал… Певца бывшего – с охраной, с понтами… Певец этот орал охране, мол, убейте, машину сожгите…

Юнгеров аж привскочил:

– Денис, Денис, опомнись! Я понимаю, ты тяжелый стресс пережил, но… Раз уж выжил – в маразм-то не впадай! Муллу они выслеживали и, как представился удобный случай – вы в подъезд зашли, – там и решили всех почикать? А узнали, что к тебе едете, очевидно, прослушивая вас через космос? Ты хоть сам-то слышишь, что говоришь? Певец какой-то… Ты выбирай мозгом не конфликты, которых нет, а людей, в которых есть достаточная крепость. Работай по обратной схеме. Убивали-то они тебя… Мы тоже список накидаем, а потом – «сверим часы»… А сейчас договоритесь между собой, как Валера в лифт попал – и со своим «ведать не ведаю» – на ковер к Крылову. Я Петру Андреевичу все объясню, и он до правды докопается. Вернее, вместе докопаемся. Все же в России живем, а не на Каймановых островах. Много надо будет бумаг отписать, долгие вам разговоры вести.

Денис вздохнул. Юнгеров снова повернулся к Штукину:

– Так, Валера, теперь давай думать, что же с тобой делать, раз оно все так обернулось. Адвокаты, конечно, разозлили твоих коллег… Но ты пойми – так оно вышло… Охо-хо-хо-хо… Конечно, законных способов тебя уволить – нет. Но тебе, конечно, предложат. Хоть сто раз ты все объясняй и на детекторе лжи проверяйся… Тебя теперь все время будут к нам причислять, раз ты в этом чертовом лифте оказался. Это, конечно, не клеймо, но работать с таким мифом – крайне неприятно.

Валера кивнул:

– Я понимаю.

– Ну, а если понимаешь… Будем думать. Нам толковые ребята нужны, работы много. Так что тебя не бросим, я доходчиво излагаю?

– Да.

– Ну и замечательно. Тогда можешь держаться вдвойне уверенно, когда тебе сегодня, и не только сегодня, будут неприятные вопросы задавать и неприятные намеки делать. Считай, что у тебя есть надежный тыл. Тем более, что во всей этой истории какая-то косвенная наша вина есть.

Юнгеров покосился на Дениса, и тот полушутливо развел руками – дескать, да уж, угораздило. Александр Сергеевич улыбнулся и продолжил:

– Только вот еще о чем я тебе хочу сказать, Валера. Я тут так осторожно говорю, все время какой-то подтекст получается. Будто я тебя в гангстеры вербую, но стесняюсь об этом сказать прямо. Так вот, во-первых, не вербую и тебя никто к нам силком не тянет. А во-вторых, мы – не гангстеры, мы мощная легальная корпорация. Правда, с темным прошлым. Но за темное прошлое я тебе так скажу, если ты смотрел «Семнадцать мгновений весны», то должен помнить такой эпизод, когда Лановой, играющий железного генерала Вольфа, отправляется в Швейцарию на сепаратные переговоры с американцами…

– Помню, – кивнул Валерка, улыбаясь.

– А американцы, Аллен Даллес[8] в частности, и говорят ему: а кто будет представлять Германию на предстоящих мирных переговорах? Лановой отвечает: генерал такой-то. Даллес говорит: мы не пойдем на переговоры с этим генералом, так как он был в СС. Лановой усмехается и парирует: ну, тогда вам вообще не с кем будет вести переговоры, потому что у нас все были в СС. Смекаешь?

Штукин аллюзию уловил и кивнул, но Юнгеров все же растолковал ее вслух:

– Вот и у нас с 1985 по 1993 год тоже «все были в СС». Закон нарушали все, потому что и закона-то никакого в те годы не было. Произвол и право сильного в чистом виде. А жить убого не хотелось. Я не оправдываюсь – не в чем мне оправдываться, тем более – уж извини – перед тобой. Я просто объясняю.

Валерка вдруг поймал себя на том, что ему нравится Юнгеров – нравится то, что он говорит, нравится, как он говорит. А еще Штукин подумал, что все случившееся – просто идеальная ситуация для внедрения. Настолько идеальная, что если бы такие дела показывали в кино, сразу бы стало ясно, что расстрел организовали спецслужбы. Типа ГРУ. Для организации этого самого внедрения. Но в жизни так не бывает. (Да и в хороших фильмах так не бывает тоже.) В жизни все как-то шиворот-навыворот получается. Бандюги, к которым внедряться надо, оказываются по-человечески симпатичными, говорят очень правильные слова, ведут себя достойно и даже тактично, а свои… Свои непонятно за что смотрят, как на чужого. Валерка неожиданно сам себе задал вопрос: «А что, если меня действительно по-настоящему, а не для прикрытия предстоящего внедрения начнут увольнять? Как скомпрометировавшего себя и, следовательно, недостойного. Тогда и все внедрение на хрен летит… Так, может, мне тогда к Юнгерову без всякого внедрения податься? Ведь он же искренне к себе приглашает, видно же… Ведь это – шанс…»

Штукин понял, что запутывается окончательно, что не может сформулировать ответ на этот вопрос. Он даже головой помотал, на мгновение утратив над собой контроль. Помотал – и тут же поймал себя на этом, и тут же испугался – а не мыслил ли он вслух? Нет, судя по улыбке Юнгерова, вроде все-таки не мыслил.

Александр Сергеевич глянул на часы и встал из-за стола:

– Ну, православные, с богом. Черный ворон еще погодит, так что держитесь – придется помучиться. Собирайтесь, к Крылову опаздывать неудобно…

Естественно, в оперчасти у Крылова Дениса и Валерия довольно быстро разделили, чтобы поговорить с ними поврозь. Штукин еще в самом начале отметил, что Волков держит себя независимо, но достойно по отношению к сотрудникам. Еще Валерка заметил, что Крылов не скрывал своего знакомства с Денисом, но скрывал уровень знакомства. Даже не то чтобы скрывал – просто не афишировал. Что ж, наверное, в такой ситуации это было правильно…

Ну, а для самого Штукина ситуация начала развиваться очень даже предсказуемо. Такая предсказуемость навевала тоску и скуку.

– Ты вот что, оперуполномоченный, ты не валяй дурака! Ты сам-то себя слышишь?! – орал на Валерку сотрудник собственной безопасности, возглавлявший (судя по всему – без спросу) сразу несколько оперов главка, работавших со свидетелем. Сотрудник этот был достаточно молодым, а потому пер на Штукина азартно и бестолково: – Ты не крути! Считай, что в органах уже отработался! Начинай с год загодя: как, когда познакомился с этой братией, какая роль?! Ну!

Валерке стало вдруг очень легко и спокойно. Он лениво глянул на спрашивавшего и, сознательно накаляя обстановку, ответил дерзко:

– Гражданин начальник, будет вам всю дурь-то сразу напоказ выставлять! Приберегите для секретно-обзорных справочек.

– Да ты как… Моя задача… – аж привстал уэсбэшник[9].

– Понятно все с задачами, – хмыкнул Штукин. – У тех, которые сидят и молчат, задача – убой раскрыть. А ваша – меня уволить!

– И уволю! Я тебе обещаю! Ты понял?!

– Понял, понял, – спокойно отозвался Валера, нахально закуривая. – Вы пуговку-то на ширинке застегнули бы для начала.

– Что?! Да ты!! В ебало хочешь?!

– О, какой разговор пошел. – Штукин тоже перешел на ты. – В ебало, говоришь? Да я у тебя сам всю кровь выпью! Ши-ши!

И Валерка шикнул на уэсбэшника, копируя одного блатного, которого колол на серию квартирных краж, но так и не расколол. Скопировал умело, блатной сказал бы, что получилось хорошо. Уэсбэшник инстинктивно отпрянул и задел пепельницу, стоявшую на столе. Пепельница упала на пол и треснула. А она была дорога хозяину кабинета – сотруднику, который, между прочим, был старше уэсбэшника и возрастом, и званием. Он, естественно, разозлился и корректно, но твердо взял уэсбэшника под локоток:

– Слушай, это все хорошо, вот только к убою мало имеет отношения! Разговор у вас не складывается? Тогда иди – покури!

– Что такое? – начал вырываться уэсбэшник и этим разозлил хозяина кабинета еще больше:

– Иди покури, говорю! И про пуговку на штанах не забудь, контрразведчик…

Уэсбэшник, весь залившись нехорошим румянцем, выскочил в коридор, а сотрудник главка, видимо все еще переживая за свою пепельницу, гавкнул уже на Штукина:

– А ты, красавец, тоже определись! Ты офицер или?! С нами или?! Чего ты тут понты лошадиные раскидываешь, пальцы веером раскладываешь?

Валерка готов был легко переносить наезды от УСБ – у них, в конце концов, работа такая, всех подозревать, но не от своих, не от оперов. Штукина зацепило, и он зло ощерился:

– Понты лошадиные? Я смотрю, главное – что ты сам уже определился! Ты мне чаю предложил? Ты спросил меня: ну как, братишка-офицер? Как тебе там было, в этом лифте? А?! Твой первый вопрос был обо мне или о том, откуда я их знаю? В чем событие-то? В такой пальбе жуткой или в том, что в лифте с братвой опер оказался? Ты сам-то как хочешь? По закону или по правде, или по жизни?!

Хозяин кабинета вздохнул и спросил спокойно:

– Хочешь чаю?

– Нет, так – уже не хочу! – отрезал Валерка. Неожиданно он услышал голос Ильюхина:

– Братишка, хочешь кипяточку?

Все встали, включая Штукина, который улыбнулся и ответил на вопрос утвердительно:

– Хочу.

Виталий Петрович укоризненно покачал головой:

– Хорошо хоть не подрались, оперативнички…

Было понятно, что полковник стоял у дверей и слушал весь текст. Оперативникам стало неловко. Ильюхин молча забрал Штукина к себе в кабинет, поэтому Валерка не слышал, естественно, дальнейшего разговора между операми. А разговор между тем был достаточно занятным: хозяин кабинета бухтел, разглядывая трещины на любимой пепельнице:

– Да гори оно все синим пламенем! Крылов к тому Дону Карлеону никого не подпускает, Ильюхин – этого прибрал… А они ведь в контрах, как Гога и Магога.

– Гога и Магога – это из другой истории, – не согласился его коллега и достал из кармана пиджака фирменную плоскую фляжку.

Любимая пепельница развалилась в руках опера, и он даже сплюнул с досады:

– А по мне, так самая та история и получается! Крылов и Ильюхин – летчики-налетчики! Друг дружки стоят!

– Да ты чего так расходился-то?

– Достало! И попахивает все это… сам знаешь чем!

Владелец фирменной фляжки философски пожал плечами:

– Ну, попахивает… А ты всю картину видишь? Нет. Ну и я – такого же роста. А тут такое мясо намясорубили… Какие там тараканы? Куда все это заведет? Ой… Давай-ка лучше по глоточку… Я в кино видел – крутые американские копы всегда так делают. Наше дело – ствол найти второй. Почему второй не скинули? Странно. Я бы оба сбросил…

Коллеги хлебнули по очереди из фляги, и тут в кабинет завалился майор Филин, очень прилично «вдетый». Как его к убойщикам занесло? Майор, похоже, уже не очень ориентировался в пространстве, он зашел, как к себе домой, и стал глаголить, что, дескать, ходит он в потертых джинсах, но это ничего не значит, что он, Филин, многое может и со многими на «ты»… Хозяин кабинета вдруг не выдержал и молча хлобыстнул начальника угонного отдела кулаком в висок. Филин клюнул лбом стол, сполз на пол и затих.

Владелец фляжки также молча хлебнул еще, покрутил головой и осторожно глянул на приятеля:

– Стесняюсь спросить: почему ты это сделал?

Хозяин кабинета махнул рукой:

– А-а… Достал. Второго дня он к Наталье в лифте прижимался. Она плакала потом. А сейчас я вдруг подумал – и чего это я таким политиком заделался? Уф! Хорошо. Как гора с плеч. Не стыдно за бесцельно прожитые годы.

– Понимаю, – согласился второй убойщик, наклоняясь над неподвижным телом. – Скоро в себя придет. Добивать будем, как очнется? Кстати, а чего ты за Наталью-то… Я думал, с ней Сашка Снегирев хороводы водит…

– Сашка и водит. А муж в ХОЗУ – объелся груш. Я из-за Сашки… Он если бы узнал – убил бы этого мудака и сел бы. Я его знаю.

– М-да. Интересное построение мысли. Интересно мы живем. Американским копам такое и не снилось.

– Да насрать на них… Слушай, а что это мы пили такое из твоей фляжки?

– Ром пиратский.

– Дай-ка еще.

– На.

Хозяин кабинета сделал добрый глоток и задохнулся:

– Крепко!

– Восемьдесят градусов.

– Да ну? Как же их тогда ловили-то, этих пиратов? Крепкие мужчины, должно быть, были…

Опера помолчали, а потом тот, который хвалил пиратов, вдруг тихо сказал:

– Жаль парнишку этого, Штукина. Сожрут его.

– Сожрут, – согласился владелец фляжки. – И самое обидное, похоже, что ни за что сожрут. А парень он вроде внятный…

Валерка, естественно, всех этих слов не слышал, а потому вошел в кабинет Ильюхина с искренней обидой на своих коллег. Полковник дал ему время помолчать и успокоиться, налил чаю, как и обещал, а потом сказал, грустно улыбнувшись: