Пробегая мимо дежурной части, Ткачевский крикнул, чтоб к ним тащили дежурного прокурорского следака и чтоб хоть из под земли нашли Боцмана:

– Через пару часов – он будет нужен позарез! Ферштейн?

«Газик», как это ни странно, стоял возле входа, водитель что-то искал под сиденьем. Втроем залезли в машину, и Ткачевский скомандовал:

– Угол Съездовской и Среднего!

– Труп нехороший, чую, – добавил Токарев, специально, чтобы водитель поторапливался.

Домчались они в прямом смысле за минуту. У входа в бар-дискотеку их встретил милиционер в бронежилете и с коротким «калашом».

Старший сержант Плотов был человеком взрослым, опытным, бывалым и, казалось, рожденным специально для работы старшим сержантом. Токарев пожал ему руку и задержался, серьезно посмотрев на Плотова – Василию Павловичу хотелось узнать его первые впечатления.

– Сто процентов – убой, – сказал старший сержант. – Думаю, что шилом. Никто ничего не ведает. Наших я – одного у трупа оставил, а водитель с машиной у служебного входа. Могу гарантировать, что после нашего приезда никто не выходил.

– Спасибо, старина, – кивнул Токарев и рванул ручку входной двери на себя.

...В гардеробе толкались посетители – видимо, они хотели выйти, но нарвались на Плотова. Кто-то был смущен, кто-то раздражен, какая-то девушка причитала...

Василий Павлович посмотрел на Артура и скомандовал:

– Тульский! Переписать всех! У кого нет документов – установить и перепроверить по ЦАБу. Опросить всех устно!

И Токарев, не обращая внимания на поднявшийся гомон, прошел в зал.

– Это нам тут еще на час! – взвизгнула какая-то барышня, но Артур, начав переписывать данные с пропуска на предприятие у первого молодого человека, ее поправил:

– Дольше.

– А это законно? – поинтересовался некто, похожий на студента преддипломного возраста.

– Незаконно – отрезал Тульский. – Но справедливо.

Переписав парочку посетителей, он не удержался и забежал в зал. Сразу от входа Артуру бросилось в глаза тело девушки на полукруглом диване. Крови не было видно, она как будто спала. Рядом с диваном, на месте отодвинутого столика, был поставлен стул, на котором сидел Токарев. Перед ним стоял еще один, на который Ткачевский поочередно усаживал переписанных им людей, чтобы начальник ОУРа мог позадавать им вопросы. За обстановкой в зале следил сержант, он наводил порядок, если толпа вдруг начинала хаотично двигаться. Василий Павлович внимательно смотрел в глаза собеседникам, задавал им, как казалось, одинаковые вопросы, затем что-то говорил Ткачевскому, чтобы тот делал пометки в блокнот. И со стороны было видно, что работает Токарев ладно и справно, без суеты, но быстро и уверенно. В этот момент сзади в дверях послышался шум, и Тульский, обернувшись, увидел быстро заходящих оперов из ОУРа.

Артур посторонился, сделал пару шагов по направлению к Токареву – и что-то ему вдруг показалось... Сердце вдруг сбилось с привычного ритма. Тульский быстро обошел девушку, чтобы с другой стороны увидеть лицо, скрывающееся под неестественно растрепанными волосами. И он увидел лицо... Это была Светлана.

В первую секунду Артур не испытал никаких эмоций. В мозгу у него вдруг возникла такая картина: он пьет со Светкой кофе, они треплются о том, о сем... И он говорит ей: «Знаешь, Свет, тут у нас такой случай был, я на одно убийство выезжал и сначала даже обалдел, как девчонка убитая на тебя похожа была...»

Тульский медленно шагнул вперед, и Ткачевский передал ему радийное удостоверение убитой. Заторможено, как в дурном сне, Артур раскрыл бордовую книжечку... Все. Не попьет он больше кофе со Светкой и не покурит с ней. Все.

– Ну чего ты там вычитываешь? – с легким раздражением спросил Ткачевский. – В вестибюле всех переписал уже?

– Нет.

– Ну, а че стоим-то?

– Знакомая.

– Кто?

– Она.

– Блядь! – Ткачевский аж отвернулся. – Хорошая знакомая?

– Очень.

Тульский отвечал, как заводная кукла. Ткачевский помотал головой и махнул рукой Токареву:

– Палыч, срочно!

Василий Павлович поднял голову, потом похлопал по плечу какую-то плачущую девушку (судя по всему – из обслуги) и подошел к ним. Ткачевский кратко доложил суть услышанного, потом взял Токарева за локоть и начал что-то украдкой говорить ему на ухо совсем тихо.

– Согласен, – жестко сказал начальник розыска и повернулся к Тульскому: – Артур, ты едешь в отдел, спокойно садишься, формулируешь всю информацию у себя в голове, затем составляешь список известных тебе связей, всех обзваниваешь, чтобы к нашему приходу можно было соединить информации.

Тульский сделал какое-то неловкое движение, обозначавшее его несогласие – говорить он не мог, потому что перехватило горло.

Токарев сдвинул брови к переносице и гаркнул так, что все в зале замолчали, а только что прибывшие опера даже попятились:

– Товарищ старший лейтенант!!!

Артур заморгал и непонимающе посмотрел на начальника.

– Не слышу ответа!!! – Василий Павлович еще больше повысил голос, он уже практически кричал.

– Да... – еле разлепил губы Тульский.

– Не «да», а «слушаю, товарищ подполковник»! – в голосе Токарева неприятно зазвенела совсем не свойственная ему сталь.

– Слушаю, товарищ подполковник! – с ноткой истерики и вызова откликнулся Артур.

У Василия Павловича по скулам заходили желваки:

– Выполнять мои указания по работе над раскрытием убийства!!!

– Есть...

Тульский неловко развернулся, словно не на ногах, а на вареных макаронинах, и пошел к выходу.

– Артур! – окликнул его в спину Токарев.

Тульский оглянулся. Начальник розыска посмотрел ему прямо в глаза и сказал, маскируя участие, жестким и деловым тоном:

– Артур... Жесткая, безэмоциональная работа – это сейчас нужно прежде всего ее родителям. Горевать и охать будем потом – после того, как убийцу в камеру забьем. Вот тогда я лично с тобой выпью. А сейчас мне от тебя нужны собранность и профессионализм – хотя бы на «четыре с минусом». Ясно? Выполнять, Артур. Хорошо?

Словно сквозь вату, медленно и вязко до Тульского стало доходить, что Токарев прав.

– Я все сделаю, Василий Павлович.

– Ну и ладушки, – сочувственно, одними глазами улыбнулся Токарев.

...Только добравшись до отделения, Артур заметил, что по-прежнему сжимает в руке Светкино радийное удостоверение. Он трясущимися руками открыл сейф, вытащил оттуда закаченную бутылку водки, оторвал зубами пробку и налил, не глядя сколько, в немытую чайную чашку. Вкуса выпитой залпом водки он не почувствовал, жидкость прошла по горлу, словно вода...

...А в баре-дискотеке тем временем продолжалась работа – сразу после ухода Тульского Василий Павлович оглядел прибывший оперсостав, хлопнул пару раз в ладони и громко сказал:

– Работаем, работаем! Разбили посетителей на группы и работаем. Все, заслуживающее внимания – мне или Ткачевскому!

Вскоре прибыл следователь прокуратуры, и начался уже официальный, как положено, осмотр места преступления. Приехавший вместе со следователем эксперт ничего стоящего в такой атмосфере найти и не надеялся, но старался – как потом выяснилось, все-таки впустую. Прискакал и выдернутый из дома Степа Харламов – ему позвонили и рассказали про Артура – вот он и примчался с другого конца города (Степа жил у родителей жены на Московском проспекте). Харламов сразу начал искать глазами, за кого бы зацепиться. У входа на кухню он заметил небольшую стайку бандэлемента, выделявшуюся цепями, брюками-слаксами и шелковыми рубахами. Степан подошел к ним;

– Здорово, орлы!

– Здоровей видали, – откликнулся один, судя по всему, старший в троице. – Долго париться-то?

Харламов нахмурился и начал сам себя накручивать:

– Я поздоровался – это раз. А ты мне нахамил – это два! Поэтому лично ты будешь париться до утра – это три!

Степа действительно сначала хотел просто по-хорошему поговорить, потому что, по предварительной информации от коллег, по позам и настроению братков, понимал их, скорее всего, полную непричастность к этому убийству. Но Харламов никому никогда не позволял себе хамить безнаказанно. Лидер братков – поддатый и явно судимый в прошлом опасности не почуял и потому огрызнулся:

– А нас уже сосчитали, начальник.

– Ах, начальник? – засопел Степа и гаркнул ему в лицо. – Документы!

– Да на! – небрежно протянул ему паспорт «браток». Харламов открыл потрепанную паспортину и в утвердительной форме зло рявкнул:

– Осужденный Тимов, где отбывали наказание?

Тимов как-то весь подобрался и, удивляясь сам себе, отрапортовал:

– Учреждение Р-216 дробь 6, гражданин начальник!

– В каком отряде? – отрывисто и не глядя на Тимова, спросил Степа.

– В первом.

– Хозобслуга?

– Ну... было дело... – замялся Тимов, поскольку среди настоящих жуликов работа в хозобслуге, мягко говоря, уважением не пользуется.

– Вишь, как оно, – хмыкнул Харламов и вдруг заорал, брызгая слюной: Эта-ап! Слушай мою команду! На колени!!! Баулы перед собой, руки за голову, не разговаривать!!! Подбегать по одному! Говорить быстро – фамилия, имя, отчество, статья, начало срока, конец срока!

На них обернулись даже опера, большинство из которых уже давно знало коронный номер Степы, пришедшего в уголовный розыск из внутренних войск. Харламов любил вспоминать свою таежную службу.

– Ну что? – спросил Степан нормальным тоном притихшую троицу. – Люб вам такой базар?

Братки почуяли силу. Первым «кинулся в ноги» Тимов, а за ним загалдели и остальные:

– Все, хорош, начальник...

– Да мы – что видели – все скажем...

– Что мы, не понимаем – зазря девку загубили...

Тимов наклонился к Харламову и предложил:

– Пошли потолкуем... Пошепчемся... Я кое-что видел... Из уважения к тебе...

Степа кивнул, и они вышли на улицу.

– Меня Димой звать, – миролюбиво протянул руку Тимов.

Опер ответил рукопожатием:

– Степан.

Тимов закурил, помахал рукой, разгоняя дым, и объяснил-извинился:

– Ты извини, дело не в блатной идее, ты знаешь... Просто не сразу вжевали, с кем имеем дело...

Браток наморщил лоб, сосредотачиваясь, и продолжил:

– Короче – дело к ночи... Видел я, по-моему, эту суку... Не перебивай! Сейчас мне кажется, что видел. Тогда-то значения не придал. Короче, я тебе покажу одного насоса – он среди ожидающих в гардеробе. Так вот: он, короче, сидел с пареньком. Они мало знакомы, кажется... И обсуждали что-то – ну, не личное, а так... понимаешь? И потом этот паренек дурачиться с убитой стал. Но она его не знала – ну, по движениям понятно... Она тут дискотеку вела... Понял? Короче, я не видел, как, но... Он как-то ее к столику подтащил... И она раз – и с ними села, и он ее еще поцеловал так... взасос. Я еще подумал – ничего себе... даже не сопротивляется... ну, хотя бы для виду.. Короче, когда он ее целовал, она уже того... на небесах была. Я так думаю. Это я сейчас для тебя вспоминаю. А тогда-то – все ж гудит, гремит, сверкает... Короче, я просто внимательный...

Харламов уже сделал стойку:

– Понял, Дима, понял! Описать сможешь?

Тимов неуверенно повел носом:

– Вот тут-то, короче... Вот если показать, то узнаю... Но... Но ты помнишь, какие тараканы в тюрьмах?

– В смысле?

– Ну, белые, понимаешь? От недостатка света...

– Альбиносы?

– Ну.

– И?

– Вот он – такой же. Нет, он не этот... не альбинос, но... Глаза такие – как будто на строгом червонец отмотал, а впереди – еще столько же. Они не вращаются. Ты где служил?

– В Архангельской.

– А я в Кировской отбывал, Омутинский район, поселок Восточный... Короче, у «особиков» такой взгляд бывает, понял?

– Теперь понял.

Тимов дернул плечами:

– Не за что, короче. Я знаю, тебе меня опросить, туда-сюда... Короче, отпускай нас троих. Эти двое, что со мной – если и видели бы, то все равно: ни гу-гу. Но они не видели. Они в воров играют. Несудимые. Ну и не надо, чтобы они... Нам-то еще... Короче, я завтра утром – у тебя, и все повторю. Ксиву возьми, как залог.

Харламов кивнул:

– Да я верю...

Но Тимов покачал головой:

– Возьми, короче, для начальства... Мол, прижал блатного, ценный источник...

– Спасибо, Дима.

Тимов дернул подбородком:

– А кент его – вот он выходит, видать, допросили уже. Короче, я исчез. Не забудь выпустить моих. Пока.

И Тимов, засунув руки в карманы широких штанов, гуляющей походкой пошел прочь. Харламов же подошел ко входной двери бара – оттуда как раз вышли что-то громко обсуждавшие парень с девушкой и хорошо одетый, зажиточный с виду мужчина лет тридцати пяти.

– Товарищ! – быстро окликнул его Степа. У мужчины чуть обвисли плечи, он обернулся.

– Да, именно вы – подошел к нему вплотную Степа. – Вас кто отпустил?

– Сотрудник ваш... – нервно ответил мужчина. – А я что – задержанный был?

– Что вы? – обманчиво улыбнулся Харламов. – Не были... Вы сейчас задержаны!

– Н...не... понимаю... Вы кто? – залепетал мужчина.

Степа укоризненно вздохнул:

– Что-то никто сегодня вечером меня с первого раза не понимает... Руки! Да не вверх, а развернуться ко мне спиной и руки назад! Пофыркай еще!

На запястьях мужчины защелкнулись наручники. Харламов развернул его лицом к себе и рыкнул:

– Фамилия!

– У... Ужинский...

– Сам знаю! Так вот, подозреваемый Ужинский. Около получаса тому назад недалеко отсюда был задержан гражданин Янковские Павел Григорьевич, который уже в машине поведал мне, как он по предварительному сговору с вами, вернее – с тобой, перхоть ты подзолупная, – зарезал девку молодую. Сейчас он уже это пишет и, очевидно, про тебя не забывает...

Ужинский, слушавший Степу с ужасом, прислонился к водосточной трубе и вдруг осел. Звено мятой трубы выскочило из крепления, и Ужинский с жестяным грохотом опрокинулся на асфальт. Охранявший вход старший сержант Плотов подошел к ним поближе, глянул на упавшего мужчину и спросил спокойно Харламова:

– В поддых ты ему, что ли?

– Обижаешь! – хищно оскалился Степа. – По нервам, и в самое яблочко!

Ужинский заворочался на асфальте. Харламов наступил ему на грудь ботинком и сказал, закуривая. – Не теряйте самообладания, уважаемый! К стенке поставят Янковскиса, а тебе, гнида, прокурор на лбу только пятнашку и нарисует! А если мне сейчас явку накарябаешь – так тринадцать получишь! Ну как – по рукам, Ужинский?

Ужинский затравленно глянул на Плотова. Старший сержант сокрушенно кивнул:

– Дело говорит. Ты, милок, соглашайся, а то... Его из лагеря строгого режима поперли за то, что он явку с повинной о подготовке покушения на Горбачева выбил... у семерых.

Ужинский закрыл глаза. Его заколотило. Ссохшимися губами он вдруг замямлил:

– Неужели вы ему верите, что я знал, что он убьет?

– Верим! – заорал Харламов. – Ему – верим! Он ведь чистосердечное пишет, а ты, мразь, разлегся здесь! Подъем! В этапную камеру, сука!

Пока Степа поднимал на ноги враз обессилевшего мужика, из бара выбежал Токарев. После короткого обсуждения Ужинского, как драного кота, поволокли к машине.

Старший сержант Плотов, пока суть да дело, деликатно поинтересовался у Харламова:

– Слушай, а кто такой Янковский?

– Не Янковский, а Янковские, – поправил его Степа. – Это мой двоюродный брат из Риги.

– О, как! – хмыкнул старший сержант.

Началась суета. Даже Токарев на радостях цокал языком:

– Ай да Харламов, ай да сукин сын! На голом месте – развалил до седла!

Степа зарделся от удовольствия...

...Василий Павлович принял решение остаться в баре вместе с Ткачевским и другими вызванными силами, чтобы с прокуратурой доделать мелочи.

Токарев знал, что этот этап работы – самый неблагодарный и скучный, но самый важный для следствия и суда. «Дожимать» Ужинского он доверил «молодежи»:

– Пусть берут на себя ответственность... Харламов, Тульский... Боцман, наверное, уже пришел. Все будет правильно, так он объяснил свое решение Ткачевскому. Тот согласился с начальником, поскольку по-человечески все было понятно – все видели лицо Артура...

...Когда Харламов притащил полубесчувственного Ужинского в 16-е отделение и объяснил все Тульскому, то... То Артур очень спокойно усадил «клиента» посреди комнаты и заварил чайку. Сдерживаясь, Тульский, начал играть в «доброго следователя»:

– Видел, как Свету убили?

– Да, но... Вы поймите!

– Спокойно, спокойно... чем убили?

– Как спицей...

– Куда воткнул?

Наручники у задержанного были сняты Тульским для чаепития, свободной от чашки рукой Ужинский, дрожа, показал на Артуре.

– На себе, ублюдок, показывай! – заорал Харламов так, что подозреваемый облился чаем.

Тульский «возмущенно» одернул его:

– Степа! Ну зачем ты?! Гражданин все рассказывает... раскаивается... правильно?

– Угу...гу... – глотал истерично чай Ужинский. Артур понимающе сочувственно покивал и спросил:

– А за что убили-то?

– Просто так, – всхлипнул Ужинский. – Но это – не я!

Тульский резко отшатнулся, ему было невмоготу больше притворяться добрым.

– Это тебе тоже «просто так»! – Харламов со всей дури вмазал ойкнувшему задержанному по спине – из рук у него вылетела чашка и, упав на пол, разбилась.

– Это на счастье, – сказал Степа. – Но, сука, не на твое. Тебе, падаль, счастья не видать, потому что ты меня рассердить не боишься...

Артур присел перед Ужинским на корточки:

– Слушай! Ты инвалидом хочешь стать!

– Нет!!! Но я же не...

– А веришь, что можешь?!

– Но послушайте, я же даже не...

Сзади подошел Харламов и резко ударил Ужинского ладонями по ушам – > тот завыл и упал со стула на колени.

– А сейчас – веришь?

– Да, да!

Артур встал на колени рядом с Ужинским и, практически касаясь щекой его подбородка, зашептал:

– Я тебя медленно-медленно мучить буду... А потом, когда ты падалью станешь – выкину на помойку, и тебя там крысы обглодают. Я одно такое укромное местечко знаю – за пару часов без остатка все сожрут...

Ужинский заплакал в голос – страшно, с подвывом. Он был на грани безумия. Харламов одобрительно закивал:

– Жа-алко себя... Пожалей, пожалей, тут тебя никто больше не пожалеет!

Артур, уже почти слетая с катушек, рявкнул:

– Фамилию, имя, телефон! Все конкретное о подельнике! Ну, сука!!!

Ужинский отчаянно завыл:

– Не зна-а-а-ю!!!

Тульский переглянулся с Харламовым, взял задержанного под мышки и начал усаживать обратно на стул. Последним усилием воли Артур заставил себя не сорваться и почти спокойно выдохнул:

– Сразу трудно сказать – понимаю! Успокойся... ну... все хорошо... Итак – как его звали?

Тульский почти перешел на шепот, и Ужинский таким же шепотом откликнулся:

– А... Артем.

– Правильно!.. А фамилия, фамилия какая?

– Токарев.

Артур со всего маху ударил Ужинского ногой по лицу. Тот откинулся навзничь и, не долетев до пола, успел еще поймать удар Харламова. Задержанный свернулся на полу и захрипел.

– Ы-ты, рыбина какая! – довольно проворчал Степа. – Крученая!

Опера мгновенно решили, что Ужинский выдал себя: раз говорит про Артема, значит знает их мир, и блатной мир знает, и названное имя – это вроде издевки.

Они уже начали стервенеть и потому не сообразили, что никак Ужинский на блатного не тянет.

В этот момент зазвонил телефон, Тульский схватил трубку – звонил Артем.

– А, – тяжело дыша сказал Артур. – На ловца и зверь... Тут один упырь говорит, что ты с ним Светку убил: как тебе?

– Какую Светку? – ошарашено спросил Токарев-младший.

Тульский сообразил, что Артем ведь еще ничего не знает, и ответил неопределенно:

– Ты подгребай... Когда будешь?

– Через пять минут...

Когда Токарев-младший влетел в кабинет, Ужинский лежал, забившись в угол. Волосы его были липкими и мокрыми, потому что Харламов облил его почти кипятком.

– Мужики, вы чего это...

– Здорово, Артем – откликнулся Артур, глаза у которого блестели нездоровой сумасшедшинкой. Он пнул Ужинского по голени и спросил:

– А вот и твой подельник, узнаешь?

Тульский наклонился и повернул Ужинского лицом к Артему. Правый глаз у задержанного уже заплыл и ничего не видел.

– Нет!!!

– Как это – «нет»?! Вот он – и Артем, и Токарев – все, как ты сказал!

– Мужики, вы чего! – начал буквально кидаться на оперов Артем. – Вы же его покалечили!

Артур усмехнулся страшно:

– Ну, так надо сначала спросить – за что?

– За что?! – механически переспросил Токарев-младший.

– Он Светку заколол, – деланно-спокойно ответил Тульский.

– Какую Светку?

– Ту самую! – сорвался на крик Артур. – Барышникову! Нашу Светку!

У Артема округлились глаза и подломились ноги. Он без слов плюхнулся на диван. Ужинский снова завыл в своем углу. К нему подошел Харламов и пнул ногой:

– Поплачь, поплачь. Меньше ссаться в камере будешь.

– Прекратите! – Артема всего трясло.

– А мы еще и не начинали! – гаркнул Тульский, пытаясь подскочить к лежавшему, но Токарев-младший успел его перехватить:

– Артур, погоди, успокойся... Ведь только два дня назад... Ты что – такой же вариант, как с тем «казанским» хочешь? Ты помнишь, что Варшава нам сказал?! Очнись, Артур!

Тульский стал вырываться:

– Тогда был другой случай, а эта гнида...

– Ребята, ребята... погодите вы!

С трудом Артему удалось прервать избиение. Он заставил оперов все подробно ему рассказать с самого начала – и в деталях. По окончании рассказа Токарев-младший сел за стол, в тоске обхватил голову руками и почти простонал:

– Ни-че-го не по-ни-ма-ю!!!

– Что ты не понимаешь? – возбужденно спросил у него Артур.

Артем, не отвечая, выглянул на послышавшийся шум в коридор – там загалдели вернувшиеся из бара, судя по интонациям – довольные, Василий Павлович, Ткачевский и другие оперативники. Слава Богу, они были без прокурорских. Дело в том, что Токарев-старший кратко изложил на месте измотанному следаку суть «Харламовского прорыва», и тот пообещал подъехать к утру – допросить задержанного и «спустить» на трое суток.

Тульский увидел, как Артем плотно закрыл за собой дверь, и услышал (уже приглушенно) вопрос Василия Павловича:

– Ну, как тут у вас? Есть результаты? Послышался голос Токарева-младшего:

– Сейчас там... Ребята... Давай мы сейчас – через пару минуток к тебе в кабинет – и все доложим.

Последовала странная пауза, а потом Василий Павлович уже с другой интонацией ответил:

– Ждем. Две минуты.

Артем открыл дверь в кабинет, посмотрел на Артура, на Степу, на Ужинского и устало сказал:

– Пошли. Все равно придется... Я постараюсь как-то объяснить...

К этому времени Тульский начал уже остывать, он переглянулся с Харламовым и почувствовал какую-то неуверенность.

...В кабинете у Василия Павловича говорили все по очереди: сначала Артем, потом Артур, потом все с самого начала, то есть с разговора с Тимовым – объяснял Харламов. Постепенно вопросов задавалось все меньше, а напряжение в кабинете, наоборот, возрастало. Наконец, после минутной звенящей паузы Токарев-старший обреченно спросил:

– Можно я зайду в тот кабинет?

Ему никто не ответил. Василий Павлович поднялся, вышел в коридор, дошел до кабинета Тульского. Осторожно заглянул внутрь, молча посмотрел с минуту, также тихо закрыл дверь, вернулся к себе и сел за стол, закрыв лицо руками. Ткачевский также тихо вышел на улицу перекурить. Остальные опера молчали. Василий Павлович снял телефонную трубку и набрал номер:

– Сергей, извини, что в ночь. Срочно приезжай, надо осмотреть человека.

Через полчаса приехал Сергей – одноклассник и друг Токарева-старшего, классный хирург. Он долго возился с Ужинским, а потом, уже в кабинете Василия Павловича, диагностировал:

– Сотрясение мозга – само собой, не в счет. Два-три ребра – подозрение на перелом, но, в общем – срастется. Остальное в гематомах – заживет через месяц... Для клиента – ничего такого смертельного, но другим врачам показывать я не рекомендую. А вообще, Вася, если бы я тебя не знал... это фашизм.

– Спасибо, Серый, – треснувшим голосом отозвался Василий Павлович. – Ты иди, поздно уже.

Когда врач вышел, Токарев-старший все также тихо сказал:

– Артур, Артем и Степа! Я прошу вас до завтрашнего вечера не попадаться мне на глаза. Я вас прошу! Слышите – прошу!

Тульский хотел было сказать, что Артем-то уж точно не при делах, но понял, что сейчас лучше не говорить ничего. Артем тоже смолчал. Ткачевский крякнул – и это была единственная сказанная им фраза:

– Взяли на себя ответственность! Всю. Нам ничего не оставили...

...Ужинского чистили всем миром, даже погладили ему брюки. Его долго отпаивали чаем, кофе, коньяком. Разбирали все детали по шестнадцать раз. Он плакал и твердил:

– Они меня не били, они меня пытали!

Крыть было, в общем-то, нечем. Ужинский оказался фактическим владельцем нескольких кафе. В конце концов с ним удалось договориться, правда, не без торговли и компромиссов. Спасло только то, что Ужинский понимал свою ну. – сомнительную роль во всей этой истории, а потому видел реальность посадки суток на десять и – «славу ему вечную». С ним разошлись на протоколе допроса, написанного лично Токаревым, якобы по поручению Яблонской.

В протоколе излагалась примерно следующая история: Ужинский отдыхал в одном из своих заведений, вернее – практически в своем, формально еще в государственном. Вернее, не отдыхал, а заскочил глянуть хозяйским оком. Сделал пару замечаний, персонал засуетился, потом сел перекусить. Громко играла музыка, прыгали по залу разноцветные лучи. К нему подсел откуда-то взявшийся молодой человек и затеял странный разговор. Не сказать, чтобы хамил, но говорил с явным вызовом. Ужинский ему отвечал без агрессии, но снисходительно. Молодой человек предложил свои услуги. Ужинский сыронизировал: какие, дескать, именно? Парень назвался Токаревым Артемом, сказал, что может все, а его отец это все легко прикроет. Ужинский отмахнулся, объяснил, что в защите не нуждается, что решил уже этот вопрос. Дискотеку вела Света с радио, она уже раз третий в этом кафе подхалтуривала. Ужинский, улыбаясь, сказал, что проблема у него одна: он такую вот музыку на дух не переваривает, а диск-жокей говорит – модно.

Парень сказал, что переговорит с ведущей, и пошел к ней. Они о чем-то переговорили в этом гвалте, потом он приобнял ее и повел к столику Ужинского, усадил и представил, а потом крепко поцеловал ее в губы. Только спустя несколько минут Ужинский понял, что девушка уже мертвая. Паренек все время улыбался и спросил, дескать, ну что, понравилось, как он вопросы решает? Потом Ужинский ничего не помнил – на него напал столбняк. Паренек куда-то делся. Девушка в конце концов повалилась. Кто-то стал кричать. Потом появилась милиция. Пришедшим милиционерам он что-то говорил, разумеется, от испуга опустив эту историю... Потом... его задержал оперуполномоченный Харламов...

Перемежаемые рыданиями показания Ужинского действительно не противоречили десяткам установленных и перепроверенных фактов и обрывкам косвенных воспоминаний свидетелей.

Боцман, дольше других провозившийся с избитым кооператором, пришел к выводу, что, похоже, все так примерно и было, как рассказал Ужинский...

Пока вертелась вся эта кутерьма, Артур неприкаянно слонялся по отделу, поскольку усидеть в своем кабинете ему было трудно. А домой идти он, конечно, не мог. Тульскому казалось, что между ним и остальными операми возникло какое-то отчуждение, хотя никто ничего впрямую ему и не говорил. А еще у него перед глазами постоянно появлялось лицо Светки – но не живое, а уже мертвое...

Находясь в таком вот, прямо скажем, поганом состоянии, он столкнулся в коридоре с Артемом, и вспыхнувший между ними диалог едва не привел к драке. А началось с того, что Токарев-младший спросил:

– Зачем?

На что получил сакраментальный ответ:

– Потому что! Ну и понеслось:

– Все же насмарку теперь! А если бы он был убийцей?

– А ты уверен, что он не при делах?

– Уверен!

– Охуеть! И как же дело было тогда?

– Не знаю. Завтра... уже сегодня довыясняем!

– А то, что он тебя назвал?

– А-а... Это, стало быть, главное?

– Главное, что мы со Степой его в такт нахлобучили за это! Ни полграмма сомнения не было! Это главное!

– А я не об этом!

– А я об этом! И о Светке! Она через сутки разлагаться начнет! А я... Он же врет! Еще бы полчаса – и он бы все нам сказал!

– А ты не один по Светке горюешь! А насчет «сказал бы», еще полчаса – и вы бы сели!

– А по хуй!

– Артур, милый, задача-то какая?

– Какая?

– Выяснить все и доказать!

– Да ты что?! Это тебе не ринг! Тут драка без правил и судей!

– Да-а? А я что-то драки-то и не видел... кое-что другое видел!

– Да пошел ты!..

– Сам пошел!..

Они разбежались в разные стороны, кипя и сжимая кулаки. Тульский сам не очень понимал смысл того, что кричал Артему. Просто ему было очень больно, а вдобавок ко всему на гонор начал накладываться комплекс вины. Артур подсознательно ждал от Артема слов сочувствия, а тот его повоспитывать вздумал – выбрал время, нечего сказать... В таком состоянии Тульский и от Токарева-старшего вряд ли бы смог спокойно принять заслуженные – и это мягко говоря – упреки...

А Василий Павлович как раз не орал и не воспитывал ни Тульского, ни Харламова. Он был в шоке. И еще он пытался не вспоминать, как однажды, много лет назад, сам набросился на подозреваемого, против которого были косвенные доказательства, что он повесил мальчишку-второклассника. А набросился молодой тогда еще опер Вася так, что не раскрыл, а наглухо «закрыл» то дело, сломав подозреваемому руку и челюсть. До сих пор Василию Павловичу становилось не по себе, когда вспоминал он ту историю, в которой убийцу мальчика официально так и не нашли. Не дай-то бог, чтобы у каждого опера в багаже был такой какой-нибудь случай, поскольку это не те ошибки, на которых можно учиться... Василий Павлович смог поговорить лишь с сыном, который его понял, хотя и пытался защищать Тульского...