Почему она эти безобразия почтовые не пресекает?… — мы ответим: она не в состоянии. Если сегодня изъять все духовые трубки — завтра они появятся снова. И послезавтра… и снова, и снова, и снова. Десять с лишним тысяч обитателей тюрьмы испытывают острую потребность в связи с волей и между собой. Все попытки администрации пресечь каналы связи обречены на провал. Конечно, сидящие в одиночках смертники изолированы от внешнего мира надежно. Конечно, если оперчасть получит установку пресечь связь с волей конкретного заключенного, такая задача будет выполнена. Но изолировать от мира десять тысяч человек? Да еще в условиях, когда наступила эпоха разгильдяйства и вседозволенности?

В девяносто первом в Крестах уже изымали пейджеры и сотовые телефоны! Поступь прогресса неостановима!

…Зверев получил маляву от Лысого. На маленьком, меньше спичечного коробка, листке крохотными печатными буквами было написано:

«Держись, братуха. Все отрицай. Скоро встретимся лично, все перетрем. В тебя верю. Л…»

Зверев прочитал маляву и отправил ее в унитаз. Хранить корреспонденцию на память в тюрьме не принято. Потом он залез на верхнюю шконку и закурил возле приоткрытой решки. Скоро встретимся лично… Что ж, хорошо. Действительно, есть о чем потолковать.

Из решки тянуло морозным воздухом, дым сигареты щекотал ноздри. На левом берегу Невы горели огни. Свобода была совсем рядом — в каких-то тридцати метрах… она была бесконечно далека… Сашка аккуратно затушил сигарету и вдохнул воздух полной грудью. «Стоп!» — сказал он себе. — «Не зацикливаться и не психовать. Обдумай-ка предстоящий разговор с Лысым. Навряд ли у нас будет много времени для общения…»

Сверху заорали:

— Эй, два-девять-три, принимай коня!

— Давай, — крикнул Зверев почти весело.

На следующий день утром, когда тюрьма еще спит, Зверева вызвал контролер. На улице было еще совсем темно, но с Арсенальной уже доносился шум автомобилей. Город просыпался… Хмурый контролер вел Зверева по галереям и лестницам, мимо бесконечных дверей, мимо человеческой беды… «Куда идем?» — думал Сашка. — «Для допросов еще рано…» Из-за дверей доносился храп, иногда — голоса, выкрики. Спецконтингент спит и видит сны. Только во сне подследственный может ощутить себя на свободе… Но проснется он все равно в камере.

Куда идем? Усталый контролер за спиной командует: прямо, направо…

Ясно, понял Зверев, в прогулочный дворик. Странно, что в прогулочный дворик… Но все равно — молодец Лысый, оперативно он все организовал.

Лязгнула еще одна дверь, и Сашка шагнул в квадрат двора. В дальнем углу стоял человек, вспыхивал огонек сигареты. По снегу тянулась цепочка следов. Было холодно, от дыхания валил пар, но Зверев не замечал холода. Он двинулся наискось через дворик к человеку, стоящему в затененном углу. Поскрипывал под ногами снег, искрился в луче прожектора. Идти по чистому снегу было приятно.

— Ну, здравствуй, Саша, — сказал человек. Отброшенная сигарета ударилась о стену и брызнула красными искрами. Зверев остановился.

— Что, Саша, не ожидал? — спросил полковник Тихорецкий.

— Здравствуй, Пал Сергеич, — ответил Зверев спокойно. На самом деле в нем мгновенно вспыхнуло чувство тревоги. — Признаться, не ожидал.

— Да я и сам не ожидал, что доведется ТАК встретиться.

Зверев подошел. Вблизи лицо Тихорецкого показалось ему сильно постаревшим. Полковник протянул руку. С небольшой — меньше секунды — задержкой бывший опер протянул свою… Рукопожатие. Неискреннее рукопожатие… оно продолжалось чуть дольше, чем продолжается дежурная формальность. Два мужика, два опера, два соперника жали друг другу руки и пристально смотрели в глаза. Искрился чистый снег в освещенном углу прогулочного дворика.

— Как же так, Саша? — сказал полковник. — Я ведь на тебя сильно надеялся…

— Я тоже сильно на себя надеялся.

— Закуришь? — из кармана щегольской дубленки показалась пачка БТ. Дома полковник курил «Мальборо». На людях скромничал.

— Спасибо, — ответил подследственный и достал «Родопи». Первый замначальника ГУВД щелкнул зажигалкой, дал прикурить. В этом жесте было нечто неестественное, показушное. Зверев усмехнулся, прикурил. Тихорецкий сделал вид, что не заметил этой усмешки.

— Жаль, Саша, жаль…

Зверев промолчал. Он уже начал ощущать, как мороз запускает пальцы под одежду.

— А деньги, Саша, придется вернуть.

— Какие деньги, Пал Сергеич?

— Брось, Саша, не дури… Деньги нужно вернуть.

Тихорецкий говорил уверенно, твердо, вокруг глаз собрались морщинки. Зверев молчал. Пауза затягивалась, на набережной шумели машины.

— Ты, видимо, не до конца понял, в чей карман ты залез, — сказал полковник. Зубы в тени блеснули узкой белой полоской.

— В чей же? — равнодушно сказал Зверев. Тихорецкий демонстративно поморщился.

— Как только деньги вернутся, ты выйдешь отсюда. Я гарантирую… ты меня знаешь, я слово держу.

— Ничем не могу помочь, Пал Сергеич. Рад бы… да не могу.

Скрипнул снег под ногами полковника МВД. Полковник пришел в следственный изолятор вернуть добытые преступным путем сто пятьдесят тысяч баксов.

— Саша, не дури, — сказал Тихорецкий внешне спокойно, даже дружелюбно, но Зверев все же уловил в голосе скрытую угрозу.

— У меня нет денег, — ответил Зверев и улыбнулся.

— Выбирай: либо свобода, либо…

— Что? Что — либо?

— Дурак, ты же не представляешь моих возможностей. Сядешь так, что твои деньги тебе уже не понадобятся. Сгниешь в зоне.

— Что же ты пугаешь, полковник? Тихорецкий плюнул на снег и сказал:

— Да не пугаю я тебя, Саня. Ты же толковый мужик… ну, упорол косяка. Бывает. Но теперь-то сделай выводы! Никакие бабки не стоят свободы… Верни, и все вопросы я закрою.

Зверев аккуратно затоптал сигарету и посмотрел Тихорецкому в глаза.

— Ты, Пал Сергевч, Салтыкова-Щедрина, как культурный человек, разумеется, читал?

— При чем здесь Салтыков-Щедрин? — изумленно спросил Тихорецкий.

— Да так… Фраза одна вспомнилась: Баланец подвели, фитанец выдали, в лоро и ностро записали, а денежки-то тю-тю… Плакали-с!

— Щенок! — сказал Тихорецкий и сощурил глаза. — Сгниешь в тюрьме.

Он резко повернулся и пошел по искрящемуся снегу к выходу. На Арсенальной набережной пронзительно закричал автомобильный клаксон.

В камеру Зверев вернулся в отличном расположении духа: именно в напряженной ситуации он умел мобилизоваться наиболее полно. Тюрьма потихоньку просыпалась, серый рассвет скучно плыл над Питером. Сокамерники посмотрели на Сашку с интересом: куда, мол, таскали в такую рань? Но никто ничего не спросил. Здесь не принято соваться в чужие дела. Более того — это бывает опасно.

Днем Зверев играл в шашки с Игорем и проиграл четыре партии подряд. Майор был доволен — обычно получалось наоборот, Сашка выигрывал.

В обед баландер передал новую маляву от Лысого. Встреча намечалась на сегодняшний вечер. Ну, хорошо, подумал Зверев, потолкуем. Вышло, однако, по-другому. За час до назначенного времени в камере два-девять-три произошло убийство… Два сержанта сели играть в нарды. Оба сидели за грабеж. Один еще находился под следствием, а второй был за судом. В изоляторе он провел больше года. Срок, нужно сказать, немалый. Обычный для нашей неторопливой Фемиды… мучительно долгий для человека. Год в тюрьме никак не способствует укреплению нервной системы. Ничего мудреного в этом нет: соберите в одной комнате десяток даже очень уравновешенных мужиков… Через год они будут смотреть друг на друга волками.

…Ссора вспыхнула мгновенно. Из ничего, из-за какого-то пустякового замечания, которое потом никто уже и не вспомнил. Полетели на пол нарды, прогремела матерная фраза и… схватился за перерезанное горло сержант ППС из Московского района. Жертва и убийца еще стояли друг против друга, один зажимал страшную рану, второй держал в руке половинку бритвенного лезвия. Они были даже чем-то похожи, оба невысокие, крепко сбитые, белобрысые. Оба смотрели друг на друга с изумлением… Хлестала кровь, и в глазах одного жизнь уже затухала…

— Что ж ты, дурак, наделал? — закричал майор Игорь и бросился к убийце. Тот испуганно отпрянул, полоснул его своей бритвой. Тельняшка на груди Игоря мгновенно разошлась наискось, открывая волосатую грудь. Бритва вспорола кожу. Зверев прыгнул, ударил сержанта ногой в бок. Тот сразу согнулся, упал на хрипящего, окровавленного человека… Еще две минуты назад они мирно бросали кости. В принципе, они даже корешились.

Зверев обрушился на убийцу, завернул руку с бритвой за спину.

— Врача! — выкрикнул он. — Срочно врача!

Майор Игорь посмотрел на свой разрезанный тельник, на грудь с несколькими капельками крови и бросился к открытой кормушке.

— Врача! — разнеслось по галерее. — Быстрей, человек умирает!

Когда появились врач и два шныря с носилками, грабитель Смирнов уже не шевелился, а его убийца сидел на корточках в углу. Он плакал.

Сержанта Смирнова унесли. Шныри выглядели несколько возбужденными, а врач — нет.

В Крестах он работал не первый год и всякого насмотрелся. Убийство, самоубийство, увечья и членовредительство всех мыслимых и немыслимых форм — обычное дело в тюрьме.

Смирнова унесли, на его убийцу надели наручники и увели. На камеру два-девять-три обрушились оперативники. Провели шмон, допросили всех поодиночке, сопоставили показания… дело-то простое, обычное. Расстрельное.

А в камере освободилось два места. Ну да свято место пусто не бывает. Из-за шухера, связанного с убийством, встреча Зверева и Лысого состоялась только ночью.

Ночью тюрьма живет своей особенной жизнью. Может быть, даже более насыщенной, чем днем. Разошлось по домам начальство, разошлись опера. Остались контролеры. Да еще ДПНСИ…[21] Ночью возможно многое из того, что днем исключено. Какие-то странные перемещения начинаются между камерами. Тайное движение, тайные передачи и встречи.

Ночью в галереях и камерах Крестов можно уловить запах анаши. Конечно, эта роскошь не для всех… как и на воле, здесь все решают деньги. Вот только вольные цены нужно умножить как минимум втрое. Ночью в камеру (опять же не в любую) может заскочить на минутку женщина-контролер. Стоимость услуг обрюзгшей сорокалетней тетки ничуть не ниже, чем холеной, ухоженной валютной путаны. Да и работает она без огонька, наспех. Но оголодавшим мужикам и это продажное мясо кажется деликатесом… Измазанная с ног до головы спермой баба быстро запихивает в лифчик рубли-баксы и идет дальше — службу нести. Впрочем, довольно часто оплата услуг производится на воле, вне тюремных стен. Деньги платят друзья, подельники, родственники сидельца. Случается, что жены подследственных не знают, за что они платят. А бывает — знают… или догадываются.

Ночная жизнь мрачной питерской тюрьмы далека от блестящей феерии ночных кабаков и казино, но в целом повторяет ее. Здесь также царит атмосфера игорного дома, продажного секса обоих полов. Здесь в ходу наркотики и алкоголь.

…Идут по шумной галерее два бойца ОМОНа в пятнистой форме, разговаривают о чем-то негромко, несут рюкзачки камуфляжные за спиной. Что им здесь нужно?… А черт его знает, что им нужно. Идут омоновцы с рюкзачками, поглядывают на номера камер.

— Стой, — говорит один другому, — давай-ка перекурим.

Останавливается боец особого назначения, поворачивается спиной к открытой кормушке камеры. Прикуривают ребята и не замечают, как чьи-то руки наглые, жадные высовываются из кормушки, шарят в рюкзачке, звякают стеклом.

…Перекурили, пошли дальше, поглядывая на номера камер. Снова остановились покурить, и снова чьи-то руки шарят, звякают… А пустых бутылок в Крестах не бывает. Пустая тара заворачивается в тряпку, разбивается тихо, дробится в мелкое крошево и сливается в унитаз. С пьянкой, блин, строго!

…А чего омоновцы-то шлялись? — А черт его знает! Может, какое спецзадание у них секретное? — Очень даже может быть.

Ночью, почти под утро, когда камера два-девять-три уже угомонилась и уже почти не ощущался тошнотворный запах крови, контролер увел Зверева на встречу с Лысым. Навряд ли уход Сашки остался незамеченным, но никто и виду не подал.

Зверев и контролер быстро шли по пустым коридорам с тусклыми лампами. Сашке вспомнилось, как меньше суток назад он шел с другим контролером на другую встречу… Сгниешь в тюрьме!… Нет, Пал Сергеич, товарищ первый заместитель, не сгнию! И баланец уже подвели… и фитанец выписали… но мы еще посмотрим!

На одной из лестниц Зверев вдруг увидел Кирпича. Дядя Слава шел в длинном — до пят — шикарном пальто. В руке нес полиэтиленовый пакет. Сквозь полиэтилен явственно просвечивала литровая бутылка водки «Абсолют» и блок «Мальборо». Кирпич посмотрел на Зверева, зацепился взглядом… на грубом лице отразилось какое-то усилие мысли: очевидно, он пытался вспомнить, где же они встречались. Но ничего дядя Слава так и не вспомнил, а просто кивнул головой, как кивают знакомому… Разошлись. Зверев усмехнулся: однажды ему доводилось задерживать Кирпича. Теперь они оба оказались в тюрьме. Сашка обернулся и посмотрел вслед Кирпичу и сопровождающей его контролерше… Привет, дядя Слава…

…Лысый широко улыбнулся и подмигнул Звереву.

— Полчаса, — сказал контролер. — Полчаса, не больше.

— Лады, Вадик, — ответил Лысый. — Все будет путем. Когда я тебя подводил?

Контролер вышел, щелкнул замком двери. Лысый протянул руку.

За дверью кто-то прошел. Скорее всего, тот самый контролер, который организовал встречу.

— Кстати, — сказал Зверев, — есть одна идея.

— Какая?

— Ты верно сказал: освободиться надо. Но это, по моим прикидкам, произойдет не очень скоро. — Сашка посмотрел на Лысого, тот кивнул. — Не очень скоро… но можно попробовать изменить режим.

— Это как? — голос Виталия звучал удивленно.

— Ты в курсе, что есть тюрьма на улице Лебедева?

— Детская-то? В курсе, конечно. А что?

— Нужно переводиться туда. Там условия содержания значительно легче.

Несколько секунд Лысый молча смотрел на Зверева.

— Там ведь малолетки, Саша… мы-то каким боком?

— Видишь ли, какое дело… Есть внутренняя инструкция ГУИН, согласно которой в каждой камере с малолетками должен находиться один взрослый. Милые детки, если их оставить без присмотра, устраивают такой беспредел — только держись! Поэтому и подселяют к ним мужика с крепким характером. Такого, чтобы сумел круто поставить на место. Понял?

— Понял, — оживился Лысый. — А как это сделать?

— Сделать это можно, используя наши возможности суммарно. Слушай…

За дверью снова прозвучали шаги. Сашка посмотрел на часы и начал быстро излагать Виталию свой план. Виталий слушал внимательно, кивал бритой головой.

— О'кей, — сказал он. — Я все понял… Завтра-послезавтра адвокат свяжется с твоим человеком. Думаешь, получится?

— Должно получиться, Виталий, должно. Еще года три назад было бы нереально, а теперь, в нашем бардаке беспредельном… Я вон сейчас шел сюда — Кирпича встретил. Идет дядя Слава по коридорчику тюремному, не скрываясь бутылку «Абсолюта» несет. Вот так!

— Опять Кирпича заарканили? — сказал, улыбаясь, Лысый. — Нужно будет с дядей Славой пообщаться… под «Абсолют».

Время еще оставалось. Посидели, покурили. На душе у обоих стало немного полегче: определились конкретные направления действий. Какой результат они дадут — еще неясно, но тем не менее всяко лучше, чем сидеть сложив руки и ждать, пока чужой дядя равнодушно решает твою судьбу.

— А знаешь что, Саня, — сказал Лысый, — не нравится мне вся эта история вокруг твоей подруги. Что-то здесь не так.

— В ней все не так, начиная с поведения Джабраилова. Не должен был он заяву написать. Ну никак не должен… а написал! Что-то его к этому подтолкнуло. Но что?… Я предполагаю, что это мог быть большой мент. Вот только как он-то узнал? От кого?

— Либо от — извини — женушки своей, либо от Магомеда. Других, Саша, вариантов нет.

— От Насти? — спросил, выдыхая дым, Зверев. — Нет, это совершенно нереально. Нет, Виталий, нет. Скорее всего, Паша барыге не доверял и подвел к нему человечка, а тот и засек что-то неладное…

— Слеп ты, Саня, как все, — Лысый усмехнулся, — влюбленные. Дельце-то с душком, и все стрелки на тебя сводятся. И если бы я тебя не знал…

— Тогда — что?

— Сам понимаешь — разговор был бы другой. Стас предлагал с тобой поработать. А он — поверь мне — это умеет.

— Верю, — сказал Зверев с улыбкой. Он отлично представлял, какими методами действуют братаны, когда нужно разговорить человека.

В коридоре послышались шаги, время рандеву истекло.

А попить «Абсолюта» с дядей Славой Лысому не пришлось. Когда Кирпича привели в хату, случилась вот какая история. Глупая, почти неправдоподобная, но факт, как говорится, имел место[22].

— А ты что за конь? — спросил Кирпича покрытый татуировками тщедушный мозгляк с гнилыми зубами. Он сидел, свесив ноги со второй шконки, и чесал пятерней впалую грудь. Обращаться так к Кирпичу не следовало. Это была первая ошибка. Бродяги так себя, не ведут… Дядя Слава усмехнулся. И вот тут отмороженный увидел просвечивающую сквозь полиэтиленовый пакет бутылку! И совершил вторую ошибку.

— А это у тебя что в пакете? — спросил он.

— Водка, — ответил Кирпич.

— А ну давай сюда!

— Почему? — наивно спросил Кирпич.

— Ты, фраер локшовый, с вором разговариваешь! Место твое у параши. Давай сюда водяру, фраерок.

— А-а… ну если с вором, — сказал Кирпич. — Тогда конечно… бери.

Гнилозубый спрыгнул на пол, прошлепал босыми ногами, вырвал пакет. А дядя Слава отошел в угол, присел на корточки и просидел там до утра. Водку вылакали три придурка. Едва не подрались. Гнилозубый пытался спеть песню про то, как Маруся отравилась, но дальше первого куплета добраться не мог… Кирпич с закрытыми глазами сидел в углу.

На следующую ночь дверь камеры отворилась и вошли трое. Один из них — Виталий Мальцев по прозвищу Лысый. Имена других история не сохранила. Вошли, поздоровались с дядей Славой, принесли ему презент — бутылку водки. Вот только не «Абсолют», а «Сибирскую».

А потом… ну, ты, читатель, уже и сам догадался, что было потом. Били долго. Всех подряд, не разбираясь. Гнилозубого засунули головой в унитаз. И, сказать по правде, авторы не испытывают к нему никакого сочувствия.

За месяц, проведенный в тюрьме, Зверева трижды таскали на допросы. Проходили они формально и скучно. Следак задавал положенные вопросы, Сашка давал положенные ответы: не знаю. Не помню. Забыл. — А ведь все равно закроем, Саша, — говорил следак. — Одного человека легко обидеть, — с усмешкой отвечал Зверев. Следак тоже улыбался. У него был в запасе хороший козырь — показания Слона. Пока он придерживал его, понимая, что Слон в любой момент может от своих показаний отказаться… Следак выжидал, оттягивал время очняков. Очень скоро у него этого козыря не будет, Зверев уже подготовил нехитрую комбинацию, направленную на выявление роли Слона. Спустя неделю после разговора с Лысым тот прислал маляву: контакты в хате, где сидит Слон, налажены… Сегодня утром Зверев зарядил Слону маляву. Не сегодня-завтра будет известен результат. В общем-то в результате Зверев нисколько не сомневался, но хотел убедиться, что все его выкладки верны. Параллельно велась работа по переводу в детскую тюрьму на улице Лебедева. Строго говоря, СИЗО на Лебедева назвать детской было нельзя: малолетки занимали только два этажа из четырех. Еще два этажа единственного креста отводилось взрослым. Адвокат Лысого связался с Семеном Галкиным, передал Сашкину просьбу. Сделаем, — ответил Сема и пошел в тюрьму на улицу Лебедева. Вечером он с размахом угощал тюремных оперов в ресторане Финляндского вокзала, на следующий день угощал в другом ресторане начальника оперчасти. Спустя еще два дня начальник оперчасти написал рапорт начальнику тюрьмы… В нем кум убедительно доказывал, что без томящихся в Крестах подследственных Зверева А.А. и Мальцева В.С. никак невозможно навести должный порядок среди малолетних преступников. К рапорту были приложены копии характеристик Зверева и Мальцева. Хозяин прочитал характеристики, хмыкнул: — Да их обоих прямо к правительственным наградам нужно представлять! — Нормальные мужики, Иван Иваныч, — поддержал кум. — Чего ж они, нормальные-то, в вымогалово влетели? Вопрос был явно риторический… сотрудники пенитенциарной системы лучше других знают, в какие сложные орнаменты закручиваются судьбы. Кум промолчал, а начальник взял рапорт и наложил положительную резолюцию. Со Слоном подтвердилось… Из слоновьего вольера братаны передали, что, получив маляву, Слон сильно занервничал. Ну, этот-то факт ни о чем не говорит. А вот то, что малявку он не уничтожил, говорит о многом. Зверев снова встретился с Лысым, обговорили тему. Слону предложили искупить вину — взять все на себя. Иначе… Все понял, — ответил Слон. Виталий, тем не менее, расстроился: Слону он доверял. — Не бери в голову, Виталий, — сказал Зверев. — Всякое в жизни бывает. — Ладно, Саша, чего уж? Но обидно — я же его из говна вытащил. На следующем допросе Слон сделал чистосердечное заявление: Лысый, Кент и Зверев не имеют к наезду на Магомеда Джабраилова никакого отношения, а просто присутствовали по его просьбе при передаче Джабраиловым денег, которые он, Джабраилов, брал некогда у Слона в долг. Чушь, конечно, полная… и никто в это не поверит, но бумага написана и подшита в папку. Оэрбэшный следак был в ярости. Но Слон стоял на своем твердо. А чего ему оставалось? В криминальном мире за ошибки спрашивают строго. Но в случае со Слоном речь шла уже не об ошибке — о предательстве. За это спрашивают ОЧЕНЬ СТРОГО. И никакие ссылки на особые обстоятельства, коварство ментовское и прочее оправданием не являются. Знал ли про это Слон? Конечно, знал… Но допустил слабинку в момент задержания, а потом уже следак крепко держал его на крючке. Запугибал и обнадеживал, запутывал. Потом на допросе побывали Кент, Лысый и Зверев. Все дали согласованные показания, подтверждающие версию Слона. Нагло и уверенно. — Все равно закрою, — сказал следак Звереву. — Ты что думаешь, суд примет на веру эту баечку? Закрою, Саша, закрою… это — как два пальца. — Да понятно, что пару лет подвесят. Но ведь два года — не пять, — ответил Сашка. — Давай сворачивай скорее свою баланду, гражданин следователь. Я на обед опаздываю.

— На обед он опаздывает, видите ли, — проворчал следак. — А я целыми днями не жравши из-за вас бегаю… Обед у него, видишь ли.

— Тяжелая у вас, гражданин следователь, работа, — покачал годовой Сашка.

— Ладно, подписывай свои… показания. Зверев тщательно изучил протокол и поставил подпись. К обеду успел. Когда он, довольный, появился в камере, там уже присутствовал новенький. О нем мы еще расскажем. А пока — обед. Писать о питании заключенных можно долго. Бесконечно. Мы же ограничимся маленьким лирическим отступлением под названием…

…КРОВЬ МЕНТА!

— Кровь мента, — сказал баландер и налил в шлемку борщ.

О, борщ! Борщ — традиционное блюдо украинской кухни. Само слово борщ произошло от старославянского бърщъ — свекла, которая является неотъемлемым компонентом этого замечательного блюда. Борщей известно множество: борщ украинский с пампушками. Борщ киевский. Борщ зеленый. Московский. Флотский. Польский мясной. Литовский. Борщ с кукурузой вегетарианский. С грибами. С фрикадельками. Борщок из молодого свекольника… А как он варится? Как он варится?

О! Свеклу очистить, промыть, нарезать соломкой, сбрызнуть уксусом, перемешать, положить в сотейник с жиром и, помешивая, слегка обжарить. Затем добавить к ней немного бульона и тушить на слабом огне 1,5-2 часа.

Нарезать соломкой морковь, брюкву, петрушку, сельдерей, репчатый лук, свежую капусту. В кипящий бульон положить сначала капусту… слегка обжаренные овощи, коренья, лук, лавровый лист, душистый перец горошком и томат-пюре… Добавить туда же за пятнадцать минут до конца варки мучную пассеровку и вареные кукурузные зерна… При подаче на стол в тарелку с борщом положить мясо, сметану, мелко нарезанный зеленый лук и укроп… К борщу можно подать гречневую кашу, блины, ватрушки, пирожки, расстегаи, кулебяки, пампушки с чесноком… И, конечно, граммов сто холодненькой!

Ну, это рецепт старый, избитый, традиционный… Всем известный. Ничего интересного в нем нет. А вот другой рецептик. Фирменный. Из Крестов. Называется «Кровь мента»: гнилую немытую свеклу нарубить на крупные куски, бросить в воду, вскипятить. Готово. Жрите на здоровье! А не хотите — не жрите, никто не неволит… Еще в меню входит уха. Крестовское название — жуй-плюй. Или щи под названием хряпа. Рецептик дать? Ну, не надо, так не надо. А зря… в блокаду ели.

Вот, собственно, и все, что мы хотели сказать о кулинарных секретах СИЗО Кресты… Расстегаи, блин, с пампушками!

В камере два-девять-три пообедали. Пообедали, закурили и сказали новенькому:

— Ну, дед, рассказывай, за какие подвиги сюда попал?

Пожилой старшина милиции — тридцать пять лет выслуги! — рассказал свою историю. Простую, как «Наставление по стрелковому делу». 9-мм пистолет Макарова. И беспредельно глупую, как вся наша жизнь.

Отслужил Иван Палыч Сергеев в милиции тридцать пять лет. Да за одно это орден давать надо! Имел ранение, наградные часы от начальника ГУВД и язву желудка. Ловил хулиганов, воришек, задерживал пьяных. Будничная, незаметная ментовская работа, о которой часто говорят с пренебрежением: эка невидаль — пьяным-то руки крутить. Мусорная работа, тупая!… Мы спорить не станем. Заметим только, что без этой тупой мусорни совсем тебя, читатель, зашпыняли бы хулиганы и забулдыги. Без этой низовой, тяжелой, нерво-зобной и неблагодарной работы совсем не осталось бы никакого элементарного порядка.

Пахал старшина Сергеев, как тысячи других таких же старшин, сержантов, лейтенантов и капитанов. И все было нормально в его жизни до того момента, как три дня назад наткнулся он с напарником на труп. Лежал себе трупик бизнесмена в бордовом пальтеце на полу подъезда. Все как положено: голова разбита, кровища, карманы вывернуты. Картинка знакомая, без всякого сомнения — убийство с целью ограбления. Сообщили менты в отделение, сами остались покуривать у подъезда, место преступления охранять. Иван-то Палыч этого добра, жмуриков то есть, уже до тошноты насмотрелся. А напарник — молодой, интерес его разбирает. Стал он там по подъезду круги нарезать, как коккер-спаниель какой… Ну и нашел в темном углу сотовый телефон. Видать, у покойника выпал… У, бля, сотовый! Ну, крутизна, бля!

— Ложи, Витя, на место эту хреновину! — сказал ему старшина. — Чего ты ее схватил? Там, может, пальцы чьи остались…

А тот в ответ:

— Так, мол, и так, Иван Палыч, очень мне эта хреновина нравится. Не хочу ее на место ложить, а хочу себе взять, а?

— Да ты что, Витя, охренел вконец? Это ж — улика. Вещдок.

Но Витя уже завелся. Глазенки блестят. И давай ужом крутиться: Иван Палыч, да Иван Палыч! Какая, дескать, улика? Не заметил телефона убийца… Заметил бы — обязательно бы забрал. И, значит, не улика это вовсе, и пальцев там никаких нету. А, Иван Палыч? Уж очень она мне нравится. Да я и перед Веркой понтонусь с этой трубкой… А покойнику-то все равно теперь. Зачем ему теперь сотовый -~ с ангелами разговаривать? А, Иван Палыч? Ну, никто же и не узнает…

В общем, сбил молодой щенок матерого старшину с панталыку.

Махнул Иван Палыч рукой:

— Хрен с тобой, забирай свою игрушку. Да только языком не трепли…

— Ну, спасибо, Палыч. Ты — человек! После дежурства я бутылку поставлю.

Таким вот макаром и перекочевал телефончик фирмы «Эриксон» от покойного бизнесмена к полному жизни сержанту милиции. Вот повезло-то! После смены Иван Палыч с Витюшей раскатали бутылку на двоих, потом добавили по пивку и разошлись в отличном настроении.

А Витюша, блин немазаный, давай по сотовому всем своим друзьям-подругам названивать. И хвастаться: сотовый телефон купил. Фирмы «Эриксон». Я тебе, Вера, по сотовому звоню… У-у, круто!

А опера с убойного отдела сразу за телефончик ухватились. Поинтересовались последними звонками покойника. И выяснили, что телефончик-то трезвонит после смерти своего хозяина за милую душу. Оба-на! Не иначе, убийца звонит. Проверили номера абонентов, вычислили Витюшу и — ручки за спину, пожалуйте в ИВС. По подозрению в убийстве. А кто с тобой был? — Да напарник был, старшина Сергеев Иван Палыч.

Ну, и его в ИВС — сообщник! На пару, видать, бизнесмена грохнули.

Зверев слушал сбивчивый рассказ старшины и диву давался. Да что они — с ума сошли? Ну какой из этого Ивана Палыча убийца? На него достаточно посмотреть, и все ясно: мужик звезд с неба не хватает, но и на мокрое никогда в жизни не пойдет. Телефон менты присвоили? Эка новость! Зверев сам с такой ситуацией сталкивался… Был случай — пропали с места преступления часы золотые. Он вызвал ментов, которые первыми на происшествие приехали, стукнул кулаком по столу и сказал:

— Даю вам, орлы, два часа… Ежели через два часа часики не появятся, пеняйте на себя.

И через час хронометр в золотом корпусе лежал на столе у опера Зверева, а два жуликоватых милиционера извинялись:

— Вот, Александр Андреевич, получите… ошибочка вышла.

…Зверев слушал рассказ старшины, матерился в душе по адресу и оперов, и дурака-следователя. Он отлично понимал, что завтра-послезавтра Сергеева выпустят. Вернется Иван Палыч домой, к жене, выпьет водочки, чтобы снять нервное потрясение, и никогда в жизни больше не поддастся на уговоры взять то, что плохо лежит.

— А хулевые твои дела, дед, — сказал вдруг опер-бэх. Он, как и Зверев, ситуацию тоже просек, но решил поразвлечься. В тюрьме развлечений немного. Сашка понял, включился.

— Да, — сказал он серьезно, — хулевые… У тебя кто следак-то?

— А? Следак-то? Лебедев Дмитрий Владимирович.

— О-о! Это звездец! — покачал головой Сашка, нахмурился.

— Почему? — напряженно спросил Сергеев — Почему это звездец?

— Я Лебедева знаю, — ответил Сашка, — этот, пока человека не сожрет, не успокоится. Ему все равно: виновный-безвинный… одна дорога — в зону.

Никакого Лебедева Сашка не знал, врал напропалую. И вся камера понимала, что врет, а поддержали… Зла в этом не было. Было только желание поозорничать.