ДЕЛО О «КРАСНОМ ДОМЕ»

"Железняк Нонна Евгеньевна, выпускница журфака Ленинградского университета.

Внешне — девушка обычно мягкая и рассеянная, но способная в крайних случаях, на героические поступки: может быстро пробежать дистанцию в пять километров, зайти в горящий дом (кабинет), не ставя в известность начальство, отправиться на встречу с матерым уголовником. Гордится не столько личными успехами, сколько славным прошлым своих предков…"

Из служебной характеристики

— Тебе выпала честь спасти семью Спозаранника от позора, а его самого — от жуткого греха, — Света Завгородняя, спускаясь по лестнице, театрально вытянула левую руку вперед и вдруг с силой прижала ладонь к сердцу. — Спеши!

Действительно, перед Спозаранником, как провинившаяся школьница, стояла юная фотомодель.

Прежде чем обвинять Глеба в донжуанстве, удалось бы уличить его хотя бы в джентльменстве! Предложить даме стул наш сыщик мог только в целях конспирации. Обычно он со слабым полом не церемонился.

— Нонна! Железняк. Познакомься с Катей Полушкиной. Я вкратце рассказывал тебе вчера. В общем, разберись, — буркнул шеф.

Дело близилось к вечеру, у Глеба обострялся приступ творческой активности. Я усвоила, что приказания шефа заслуживают внимания, как прихоти любого тяжелобольного, и отнеслась к новому поручению философски. Блондинка так блондинка. Не черт с рогами.

В жестах и словах девушки была какая-то загадка. Исходившее от нее тихое журчание не вязалось с внешностью. По закону физиогномики она должна была блестеть, пленять и очаровывать, а не забиваться робко в угол. Но внешность бывает обманчивой, как и слова.

Поиски свободного кабинета, казалось, отняли у девушки последние силы. Она начала всхлипывать с первых слов:

— Я боюсь, скажите, что мне делать? Он преследует меня. Встречает в подъезде, ждет вечером у метро.

Он убьет, убьет меня, он сам это сказал!!! — Катины руки слабо задрожали, и она разрыдалась.

Я и не заметила, как девочка достала из сумочки платок. Платок был кстати, пудра размазалась, превратив чудесный ровный тон кожи в ультрафиолетовую палитру. Катя продолжила:

— С Олегом Алапаевым я познакомилась на даче у брата. Это было примерно год назад. Говорили, что он милиционер. Он и в самом деле работает оперативником в Выборгском РУВД. Сначала все было замечательно…

…Собственного дядю Катя с детства называла Витькой. Когда колотила его портфелем, когда бегала ему жаловаться на одноклассников, а потом мстительно шла за старшими в дворовые кусты, чтобы насладиться актом наказания обидчиков. Визги мальчишек с оттянутыми красными ушами ее не смущали.

Она всегда была права, потому что призывала в свидетели всемогущего дядю. Витька принимал условия игры и считал племянницу младшей сестрой: разница в семь лет с повзрослением стиралась, и к окончанию института Витька, выгодно женившись на стометровой квартире, вальяжно пригласил племянницу поступить в питерский институт и перебраться к нему.

Витька сидел на доходном месте.

Оклад патологоанатома золотых гор не сулил, но выпускник мединститута дураком не был и от своего счастья не бегал. Родственники покойных обещали не обидеть — совестно было им отказать. Хороший врач нарасхват идет, халтуру не разгрести. К копейке копейка ложится, к квартире — машина. В общем, дядя не бедствовал, мог позволить себе барские жесты и выписать племянницу из провинции.

Катюша к тому времени вытянулась под два метра, носила юбки длиной чуть ниже пояса и в остальном старалась следовать американскому стандарту: не курила и имела абонемент в бассейн. В общем, вместо невзрачной жены, протиравшей локти на службе, Витек стал таскать за собой видную Катю. И встреча с Олегом на даче у приятелей была одной из многих — за спиной Катюши стоял «братишка», закалившийся на нервной работе. Можно было кокетничать и позволять себе глупости.

— Если она останется в квартире, мне придется уйти, — поставила ультиматум жена, и Витя снял ей отдельную — однокомнатную, но уютную жилплощадь. Ну а надо ли девушке в девятнадцать лет постригаться в монахини? Ничего удивительного не было в том, что Олег пригласил Катю поужинать, потом позвал на день рождения к товарищу. И она согласилась.

На празднике Олег напился и стал жарко дышать неопытной простушке в лицо, хватать за коленки.

— Отстань, отпусти, — отбивалась Катя, а когда поняла, что сила не на ее стороне, растерялась и — завизжала.

В общем, оскандалилась из-за него в доме главврача Витиной больницы он-то и был товарищем Олега. Алапаев совсем разошелся: чуть не повалил стол, дрался. Невменяемый он, сумасшедший. Грозился расправиться с ней, как только выпадет случай.

Сладострастный поганый мент — я представила нагловато ухмыляющуюся рожу, плоский боксерский нос, белые бешеные глазки, кулаки с плоскими костяшками, натренированные на прессовке подследственных в застенке.

Нет, пора отвлечься. От долгого сидения в полутемном сыром кабинете перед открытой форточкой с далеким солнечным пятном на стене напротив, с сумасшедшим стрекотанием воробьев, в голову лезут ненужные бытовые мысли. Пятичасовые беседы с клиентами доводят до головокружения и маразма. Но разве можно испытывать злобу к человеку, которого в глаза не видела?

Конечно, большое счастье, что не надо выскакивать из постели и мчаться на опознание трупов, не надо вглядываться в кровавые пятна на асфальте.

— Это только за границей судьи белые парики надевают, — любил повторять Зудинцев. — А у нас каждый в прокуроры лезет, в обвинители, и без образования, не то что без парика, — в часы уныний только Георгий Михайлович умеет ободрить.

Но он сейчас в подполье. Отслеживает каналы торговли незаконным оружием.

Катя постепенно успокоилась, закинула ногу на ногу и шумно вздохнула:

— Тогда, на первом пикнике, он спрашивал, почему я выбрала экономический факультет. А я не понимала его: разве интересно смаковать описания разложившихся трупов, найденных на помойке, зубрить, как таблицу умножения, приметы уголовников? Он приглашал меня в кафе, обещал показать рабочий кабинет. Кто же знал, что он маньяк?

В дверь просунулась голова Горностаевой. Она усиленно мигала, давая мне за спиной собеседницы папуасские знаки, смысл которых сводился к простой констатации факта: Валентине опять лень идти в кафе одной, а в целом агентстве ей не сыскать более благодарного слушателя. Своей манерой беседовать о сокровенных тайнах сразу со всеми присутствующими, как если бы они были пациентами клиники для слабослышащих, Валя напоминала мне бабушку. Я обычно мужественно внимала звонкому шепоту Горностаевой, переходящему в сдавленный крик. Темы монологов не отличались оригинальностью: увольнения в Комитете финансов, обстрел машины алкогольного магната, последние похождения Скрипки. А душа Валентины на этом отдыхала.

Стоило мне выйти за дверь, как Горностаева торжествующе прокричала:

— Бросай эту кикимору. Обнорский зовет: еще одна старуха в Озерках пропала. Но не безродная. Сестра покойной согласилась написать заявление в милицию.

Я пообещала зайти к Обнорскому сразу, как только освобожусь, и вернулась к Кате.

Было заметно, что критика коллеги по перу долетела до Катиного слуха. Девушка, не обращая внимания на приближающиеся шаги, напряженно всматривалась в карманное зеркальце и поправляла прическу.

Впрочем, с Катей все уже было ясно. Сюжет вырисовывался банальный. Не получив от Кати взаимности, спятивший на сердечной почве молодой оперативник стал гоняться за ней по пятам, надеясь взять измором.

А когда осознал проигрыш, двинулся окончательно и решил ее уничтожить мощью своего статуса и силой знакомств: Катя рассказывала, что Олег Алапаев, следователь прокуратуры, по телефону грозился ее убить.

— Да, знаете, — уже на пороге вспомнила Катя, — как называют Олега друзья?… Убийцей! Откуда такой жуткое слово, как вы думаете?

Ответить было нечего.

Надо было постараться обезопасить девушку. Скорее выйти на этого больного следователя, вывести его на чистую воду. А вообще, пора и о выходных подумать. Вода, опять же: Ладога, залив — или на реку, под Лугу?

Плохо, что Обнорский заболел Выборгской прокуратурой, синдромом «тетки».

Весть о том, что моя тетка остаток сознательной трудовой биографии связала с Выборгской прокуратурой, принес Скрипка. Однажды утром, увидев меня вдалеке, он так заволновался, что бросил ключи в дверце машины и двинулся наперерез.

— Слушай, Нонна, еду из Смольного, встречался там, между прочим, с Иван Иванычем, — тоже, между прочим, в Выборгской прокуратуре работал, правда, недолго. О тебе хорошо отзывался, привет тетке передавал…

Конечно, в бессознательном возрасте мне приходилось пешком заходить под теткин рабочий стол, но встреча с Иван Иванычем там исключалась, и вообще никто нас друг другу не представлял. Я не помнила всех теткиных боевых товарищей.

Но, по мнению руководства, это не служило оправданием.

Смутные намеки в мой адрес раздавались все чаще. Шумевшие за дверью кабинета Скрипка и Зудинцев при моем появлении стали как-то чересчур вежливо замолкать.

Тягостную недосказанность месяц спустя бесцеремонно нарушил Спозаранник. В шесть утра он поднял меня с постели телефонным звонком:

— Не разбудил? Обязательно к утренней летучке разузнай все о вице-губернаторе, задержанном вчера в одиннадцать вечера в ресторане.

Он жил на Сикейроса. Позвони тетке, свяжись с родственниками…

Перспектива объясняться в шесть часов утра на тему взаимоотношений с именитыми родственниками не прельщала. Легче было сонно хмыкнуть в трубку: «Угу». Если некоторые мужчины мечтают жениться на сиротах, то я с этого момента предпочла бы вырасти беспризорницей. По крайней мере, при знакомстве не слышала бы участливых вопросов: «Не родственница ли тому самому» или «той самой». Спрашивали бы прямо:

— Не вы ли, гражданка Железняк Нонна Евгеньевна, 1969 года рождения, город Ленинград, в феврале 1918 года по личному распоряжению Владимира Ильича закрыли Учредительное Собрание первого созыва, явившись в зал Таврического дворца в матросском бушлате?

С каким облегчением я бы ответила:

— Не я! Это сделал мой прадедушка.

Я решила появиться в агентстве раньше всех, чтоб успеть поработать с архивом. Но уже на пороге услышала громкий разговор. В коридоре сцепились Скрипка и Зураб.

— Ты вообще-то смотришь, куда едешь? — ехидно спрашивал завхоз.

— Меня в армию брать не хотели, сказали — дальтоник. Аномальная трихромазия, слышал? — Гвичия в спорных случаях предпочитал не отвечать на вопросы прямо. — Едет грузин на машине, не справился с управлением, перевернулся в кювет.

Подъезжает гаишник.

ГАИШНИК: Предъявите права!

Ездить не умеете — не садитесь за руль!

ГРУЗИН: Слюшай, дарагой, мой машина, хачу еду, хачу переворачиваюсь.

— Ага, — ядовито оборвал Зураба Скрипка. — Только машина не твоя, а общая, принадлежит агентству.

Самые худшие предположения оправдывались. Старухи небольшого микрорайона, ограниченного проспектами Художников и Луначарского, совсем ослабли. Они скоропостижно умирали или вовсе исчезали.

Примерно полгода назад в агентство пришла интеллигентного вида дама средних лет и поведала загадочную историю смерти своей матери. Впрочем, начала она с извинений, сказала, что истории, которую нам предстоит услышать, скоро исполнится полгода, ее переживания давно похоронены, до правды докопаться она не надеется.

— Материально я не нуждаюсь, живу в хорошей квартире на зеленой улице, недалеко от центра, — предупредила наши вопросы дама. — Мне ничего от вас не нужно, только чем больше я думаю о гибели матери, тем более странными и необъяснимыми кажутся мне некоторые обстоятельства, которые могут вас, журналистов, заинтересовать, — дама определенно внушала доверие.

Дочь поссорилась с матерью несколько лет назад, когда старуха, забыв о внуках, все свободное время посвятила своему здоровью. Где хилая и больная (как ей казалось) старуха черпала силы для реализации нового метода оздоровления, неизвестно. Выбирая «диетические продукты», она доводила до дрожи закаленных в словесных баталиях продавщиц из углового продмага.

Она «моржевала» в проруби у Петропавловки с октября по апрель, а летом невская вода казалась ей слишком теплой, и бабка обливалась водой из крана со льдом из морозильника. В общем, готовила себя, как йог, к нирване. В свободное от физических моционов время занималась самокопанием и всякими оккультными упражнениями — вроде столоверчения и заклинания духов. Дочь махнула рукой на бабкины «поиски», за домашними делами забывала звонить.

Поэтому узнала о трагедии слишком поздно и не поверила: мать готовилась пережить собственных внуков. Соседи по лестничной клетке позвонили, чтоб упрекнуть: даже на 40 дней не явилась. Она прилетела, а в квартире уже прописаны молодожены, в прихожей разбросаны детские игрушки. Хотя выяснить, что случилось, не у кого. Соседи вспомнили, что ходила к покойной какая-то парочка: девушка очень красивая и парень видный. Приезжали на машине. Но заняли жилплощадь другие, а тех и след простыл.

Собираясь уходить, посетительница еще раз добавила, что никаких конкретных доказательств насильственной гибели матери у нее нет.

— Но только я убеждена, что у мамы было абсолютно здоровое, «бычье», сердце, которому завидовали все доктора, — задумчиво закончила посетительница. — А в документах сказано, что причиной смерти стал инфаркт, происшедший от слабости сердечных клапанов.

Следом прошел слух о похожей истории. И опять с «улицы». Правоохранительные органы судьбой безродных старух не интересовались.

Никто не писал заявлений, прокуратура не возбуждала дел, старушки исчезали тихо. К тому времени, когда пропажа обнаруживалась, все возможные улики бывали тщательным образом выметены.

Когда мы с Зудинцевым обсуждали второй случай, Аня Соболина сидела рядом и с интересом прислушивалась.

— Ну, что ты об этом думаешь? — обратился к ней Зудинцев.

— А старушки все падали и падали… — флегматично процитировала Хармса сердобольная Аня.

Значит, дело — глухое. Никому не нужное.

Но наутро рассвирепевший от неизвестности происходящего Обнорский при полном параде, в сверкающих штиблетах и белоснежной рубашке, явился к знакомой чиновнице и буквально вырвал у нее обещание сообщать о всех случаях регистрации смерти с участием дальних родственников и знакомых. Это было в апреле. А сейчас июнь. «Главный» ждет. Видимо, клюнуло.

Обнорский вынул из аккуратной папки фотографию:

— Ползункова Вера Игнатьевна. 1931 года рождения.

На фотографии у Вечного Огня на Марсовом Поле стояла среднего роста пожилая женщина.

— Вышла вечером из дома и не вернулась, — продолжал Обнорский. — Можешь познакомиться с ее сестрой.

Понятно, что старушка не подросток, убежавший на месяц-другой на волю от родительского гнета. По чердакам искать ее с клеем и наркотиками бесполезно. Скорее всего, Ползунковой уже нет в живых.

Я приняла и «старушечье» дело.

И помочь мне было некому, начинался сезон отпусков.

Встреча с сестрой Кирой Игнатьевной была назначена на десять утра. Но когда я без пятнадцати десять подходила к дверям кабинета отдела расследований, Спозаранник уже успел сварить кофе и любезно нес его на подносе. Старушка, сидевшая спиной к входу, благодарно закивала Глебу, пытаясь выхватить поднос, и обернулась…

Боже правый! Кто не верит в привидения, тот ошибается. Передо мной стояла та самая женщина, которую мне предстояло найти. Точнее, ее труп… в лучшем случае.

— А вы Нонна? — обрадовалась посетительница. — Очень приятно.

Кира Игнатьевна.

Выходит, это не галлюцинация.

Новая знакомая из плоти и крови, и даже кофе пьет. Не растворяется.

— Вам Андрей, наверное, Показывал фотографию Верочки? прочитала мои мысли и смущение несостоявшееся привидение. — Мы с ней близнецы, в детстве только родители нас различали. Даже над друзьями иногда шутили, переодевались. Может, поэтому и замуж удачно ни одна из нас не вышла.

Привыкли друг к другу, пугала мысль о расставании. А потом нечаянно разъехались — и виделись не чаще чем раз в год.

Кира Игнатьевна рассказала, что неделю назад приехала из Сланцев навестить сестру. Послала телеграмму, час прождала на вокзале, встревоженная, примчалась к сестре на такси. Звонила — никто не открывал. К счастью, захватила с собой ключ от квартиры… Прождала до вечера, убралась, испекла пирог, а сестра так и не вернулась.

На следующий день начала звонить соседям, справляться, не предупреждала ли сестра об отъезде. Но все только недоуменно разводили руками: сыщиков ищите в отделении. Пошла в милицию, и там отказали: посоветовали зайти через три дня.

— Срок пропажи слишком малый, домашние старухи просто так не пропадают, — объяснил дежурный в РУВД. — Может, под машину попала…

Кира Игнатьевна в ужасе обзвонила все больницы и травмапункты.

Безрезультатно. Потом вспомнила про агентство. Оказывается, все наши книги она читала, покупала их на скудную пенсию и прибавляла к домашней библиотеке.

— Верочка такая доверчивая, такая добрая, — переживала сестра. — О себе никогда не вспомнит, все другим старалась помочь.

Кира Игнатьевна задумалась на минуту:

— Да, соседи сказали, что последнее время к ней часто ездили какие-то молодые ребята. Парень и девушка на блестящей синей машине.

Назавтра планировалась зарплата, поэтому Скрипку ждали с плохо скрываемым нетерпением.

— Где этот главный по тарелочкам? — стуча кулаками по столу, сопел Володя Соболин.

Завхоз появился с тыла, из глубины коридора, ведущего на черный ход. Схватив меня за локоть, он загадочно поманил в темноту пустой курилки.

— Жильцы с первого этажа совсем озверели, — внушительно зарокотал Алексей. — Обещали гвоздей насыпать под колеса. И насыплют непременно. Машина по часу под их окнами греется. Ангельское терпение лопнет. Я и сам на их месте хлопушку придумал бы. А что делать? — и Скрипка выжидательно уставился на меня.

Солидность Скрипки во всех вопросах, касающихся починки водопровода, ремонта стульев, обескураживала и расслабляла. И на этот раз я, как лунатик, последовала за Алексеем в курилку, предчувствуя по меньшей мере грядущую смену кабинета в правительстве… Но, к счастью, проблема ставилась Скрипкой риторически, и завхоз, выдержав многозначительную паузу, продолжил:

— Хочу отгул взять за свой счет.

Будь другом, подмени, надо в двигателе разобраться…

Неловкое молчание прервал Спозаранник. Он возник на пороге курилки, как тень отца Гамлета, и ликующе произнес:

— Неслужебные отношения будете выяснять в другом месте, Нонна Евгеньевна! А сейчас потрудитесь рассказать о ваших успехах.

Говорят, Спозараннику всюду чудятся заговоры, но мне удалось убедиться в обратном: заговоры рождаются волей Спозаранника.

— Исключительный слух, — выдохнул Скрипка, как только величественная тень скрылась. — Ему бы оркестром балалаечников заведовать.

Или телефоны без аппаратуры прослушивать.

Но с мнением начальника трудно не считаться, так же как с желанием ребенка играть в синий, а не зеленый мячик. Я, не говоря ни слова, послушно последовала за Глебом, оставив в курилке надежду на личную жизнь, получку вне очереди и прочие блага.

Вопросы Спозаранника всегда были конкретны, как на допросе:

— Тебе удалось выяснить, что хочет эта девушка?

У прозорливого начальника отдела расследований была одна странная привычка: он регулярно подозревал своих сотрудников в полной или частичной невменяемости. Например., слушая отчет о беседе с вице-губернатором, не упускал случая посоветовать:

— Обязательно выясни его полное имя, фамилию и отчество.

Узнай, кем он работает и как долго.

Рассказывая о случае на ЛАЭС, непременно добавлял:

— ЛАЭС это Ленинградская атомная электростанция. Как известно, ЛАЭС входит в систему РАО ЕЭС.

РАО ЕЭС — это Российское Акционерное Общество Единая Энергетическая Система.

И так далее.

Понять, шутит он или говорит серьезно, с первого раза еще никому не удавалось. И на этот раз я выжидательно уставилась на Глеба.

Что хочет эта юная девушка Катя, было ясно сразу. Вывести безобразника-оперативника на чистую воду и наказать. И еще защититься от его надоедливых притязаний.

— А ты задавала ей этот вопрос?

Вопрос в такой форме действительно не звучал. Я вытащила из Кати самые далекие воспоминания о переезде в Петербург, о встрече с Олегом, об общих знакомых. Мне стало казаться, что всю эту историю я пережила за несколько часов сама.

Но чего именно добивается Катя… именно этот момент ускользнул от моего внимания. Шеф, как обычно, оказался прав. Надо было звонить Полушкиной.

— Алло, кто говорит? — я решила, что ошиблась номером. Но цифры на табло АО На были верные. А голос слишком развязный.

— Да, это я. Вы, Нонна? — нет, все верно, ручейковое журчание принадлежит Кате. — А я не видела статьи. Специально ходила в киоск, скупала все городские газеты… Как не было статьи? Вы же обещали!

А вот голос повышает девушка зря. Нам нахалов не надо — мы сами нахалы. Но Катя уже сменила тон:

— Разве вы не знаете? Олега увольняют. Может быть, уже арестовали, уголовное дело, во всяком случае, возбуждено. Спешите со статьей, будет поздно, все напишут.

— Кто все? И при чем здесь статья? Какая статья? — я искренне не могла понять, как газетная статья может помочь двум людям разобраться во взаимоотношениях, даже если один из них — белоглазый оперативник, а другой — очаровательная простушка. — И при чем здесь уголовное дело?

— Так вы не знаете? — ахнула Катя. — Об изнасиловании.

— Ко-го? — еле выдавила я из себя.

— Меня, конечно.

— Кем?

— Да Олегом, Алапаевым.

Ничего не понимаю. Следователь… изнасилование… Пришел Алапаев в прокуратуру, конечно, «с земли», поработав участковым где-нибудь в «сорок третьем истребительном» ОМ. Не сразу пришел, конечно, довелось поморщить узкий лобик на вступительных экзаменах в академию милиции.

Поучился заочно, вооружился знаниями, как хитрая обезьяна вооружается дубиной. Теперь не укулупнешь.