Некоторым образом драма

      Данила Васильевич. Больше всего мне нравится, как вы с ним рядком в троллейбусе сидели. Трусил, когда к нему подсаживался?
      Василий Васильевич. Нет. Я уже холодный был от ненависти.
      Данила Васильевич. Ну, а честно: из троллейбуса выпихнули или самому вся эта бодяга надоела?
      Василий Васильевич. Все-то ты про меня знаешь и понимаешь! И приврать невозможно! Нет, не выпихнули. Сам вышел. «Кроликом» точку поставил и вышел – что ж мне с ним – весь день кататься? Да и про то помнил, что ты здесь меня ждешь и подпрыгиваешь.
      Данила Васильевич. Да почему ты думаешь, что я тебя ждал?! И какое все это твое приключение имеет ко мне отношение? И вообще дурацкое, скажу тебе, приключение. Трудно представить какого-нибудь серьезного человека в твоем амплуа. Это, знаешь, как представить Эйнштейна, который преследует Уиттекера за его дрязги с приоритетом… Во всяком случае, запомни, что со мной бесполезны твои истерические выходки и твое вечное делание из любой мухи слона. А это единственное, что ты умеешь делать с удовольствием, талантливо и хорошо.
      Василий Васильевич. Не отвертишься, братец, от жизни. На этот раз не выйдет! Именно тебе нынче никакие интриги не помогут, а вот ты-то единственно что и умеешь, так это их делать с удовольствием, талантливо и хорошо.
       Братцы становятся друг перед другом в боксерскую стойку.
       Просыпается Ираида Родионовна.
      Ираида Родионовна. Что за шум, а драки нету?
      Василий Васильевич (глотает какую-то таблетку).Прости меня, брат, прости!
      Данила Васильевич. Вечно ты делаешь из мухи слона!
      Ираида Родионовна. Старший-то брат моложаве младшего глядит… Значит, ты Василий будешь?
      Василий Васильевич. Где я вас, бабуля, встречал? Глядел, пока вы дремали, и думал, да не вспомнить никак. Красненькое что-то, с зеленым.
      Ираида Родионовна. Возле Смоленской церкви, ежели к Надежде Константиновне ездишь. А вот загадку вам загадать? Кто первый отгадает! Что такое: тыща братьев одним поясом подпоясаны, на мать поставлены?
       Данила Васильевич и Василий Васильевич задумываются. Маня вносит портрет.
      Ираида Родионовна. Скажи-ка нам, светик, что такое: тыща братьев одним поясом подпоясаны, на мать поставлены?
      Маня. Раз плюнуть. Сноп! Куда ставить картину? Рама тяжеленная.
       Братья принимают у нее картину и ставят к стенке. Надежда Константиновна Зайцева-Неждан изображена в профиль. Она в бальном платье, сидит у арфы. Пауза. Все смотрят на картину.
      Василий Васильевич. Позировала она хорошо. И совсем стала ручной на время сеанса, хотя немного дичилась на проницательность моего глядения… Ах, как написано, как написано! И куда все делось? Никогда, никогда я уже не смогу так… Ты, Данила, виноват!
      Данила Васильевич. Опять начинаешь?
      Маня. При чем тут Данила Васильевич, папа, всё в этой… как ее… Галине Викторовне: она же Джоконде рожу на сторону свернула!.. Не буду, не буду! Пошла наводнение смотреть! (Уходит.)
      Василий Васильевич. Право, это не твое дело. Давай-ка лучше мать повспоминаем… Какая удивительная сила – эти гены! Сейчас сравнил невольно маму с Маней – даже походка, даже некоторые словечки от нее, а ведь и не видела бабушки! Помнишь, как мать рассказывала, что в детстве сирень курила?
      Василий Васильевич. Маня мороженое сосет, потому что курить хочет, но при взрослых стесняется дымить… Мне с ней не справиться.
      Данила Васильевич. Да, матушка-то умела не мытьем, так катаньем заставлять нас делать все по-своему.
      Василий Васильевич. Но ей так и не удалось приучить меня мыть шею по утрам.
      Данила Васильевич. Да, в этом вопросе коса ее воли нашла на нить твоего безволия… И как она замечательно умела заставлять нас вечно за нее волноваться! Видишь, и из могилы покоя не дает. Терпеть тайн не могу. (Крутит глобус Венеры.)
       Из приемника: «Вода в Неве и каналах продолжает прибывать…» Василий Васильевич нервно ходит по кабинету взад-вперед.
      Данила Васильевич. Пожалуйста, перестань ходить.
      Василий Васильевич. А ты не крути шарик!
      Данила Васильевич (продолжая крутить Венеру).Художники слишком насовывают чувственность в эстетическое. Это нехорошо. Гармонии мира нет дела до человеческой чувственности. Млечный Путь чихать хотел на вторичные половые признаки.
      Василий Васильевич (продолжая ходить).Мне кажется, тебе грозят какие-то неприятности. Этот Аркадий весьма подозрительный тип. Надо в КГБ позвонить! Да, все к тому, что мы с тобой от разных отцов, но это не значит… Пусть докажут! Документально! Ну, мама! Помнишь ее последние слова?…
       Из приемника: «Нынешнее наводнение будет последним в истории города…»
      Данила Васильевич. Да. Она сказала: «Если у тебя будет сын, назови Сергеем!» И Оботу-ров – Сергей… Пожалуй, нам следует привыкать к мысли, что папеньки у нас разные. Однако все это никакой роли не играет, ибо из мухи не сделаешь слона.
      Василий Васильевич. Это так. Разные у нас отцы или нет, но мы были и есть братья. И никого у нас ближе не было и не будет. Потому скажу прямо: завязывай с Галиной! Хватит этой грязи. Тебе нужна жена и дети, а не…
      Данила Васильевич. Не лезь в мои дела! Чего ты понимаешь? Независимость и одиночество – главное богатство современного ученого. И она ни разу не просила у меня денег. И детей я терпеть не могу. Еще Пушкин обмолвился, что злы только дураки да дети.
      Василий Васильевич. Сам ты дурак!
      Данила Васильевич. Умник!
       Из приемника: «В данный момент наибольшие трудности выпали на долю героических строителей защитных сооружений…»
      Василий Васильевич. Я написал три письма в газеты с протестом… Под угрозой не только корюшка, но и святые камни Кронштадта… Я в ООН напишу!
      Данила Васильевич. Ты ничего не понимаешь в технической стороне вопроса, ты вообще чудовищно необразованный человек.
      Василий Васильевич. Когда человек протестует против варварства и уродства не из выгоды, а по нравственной необходимости, то какую роль здесь играет образование? (Вдруг хватает телефонную трубку.)Барышня, пожалуйста, номер дежурного КГБ по Октябрьскому району.
      Телефон. Такие справки по телефону не даем. И мы, гражданин, давно не барышни!
      Василий Васильевич. Один момент, девушка, а если в квартире завелся подозрительный тип? Я имею в виду шпиона!
      Телефон. Все советы по неполадкам быта через Бюро услуг.
      Василий Васильевич. Вы меня не хотите понять! Черт побери, если мы Штирлица поймаем, то куда его девать?!
       Короткие гудки.
      Данила Васильевич. Вася, успокойся и не делай из мухи слона. У тебя обыкновенная мания преследования.
      Василий Васильевич. Вот, пожалуйста! Даже в КГБ не могу позвонить! Я уж не говорю о правительстве! Черт знает что!
      Данила Васильевич. Между прочим, когда всяким художникам дают право звонить в КГБ и поносить правительство, то они быстро начинают скучать от таких бессмысленных занятий. И затевают, как какой-нибудь Набоков, попытки исследования сожительства старого мужика с двенадцатилетней девчушкой. Что, промежду прочим, правительству и требуется.
       Василий Васильевич набирает «ноль два».
      Телефон (женский ленивый голос).Милиция слушает.
      Василий Васильевич. У нас в квартире подозрительный неизвестный…
      Телефон. Дверь взломана?
      Василий Васильевич. Нет-нет, он вошел под видом могильщика.
      Телефон. Чем вооружен?
      Василий Васильевич. Наглостью, безумной наглостью!
      Телефон. Какие вещи уже пропали? Приблизительная сумма?
      Василий Васильевич. Его не вещи интересуют! Он гоняется за информацией сугубо личного свойства! Угроза личности, понимаете?
      Телефон. Слушайте, гражданин, неужели не понимаете: наводнение, все сотрудники в разгоне! Немедленно повесьте трубку! Тем более что у нас бензин кончился.
      Данила Васильевич (отбирает у брата трубку).Вася, слушай внимательно. Этот Аркадий – сам кегебешник! И старайся не болтать лишнего!
      Василий Васильевич. Так у кого, Даня, обыкновенная мания преследования?
      Данила Васильевич. Не будем ссориться, брат! Не будем делать из мухи слона.

§ 6

       В холл входят Варвара Ивановна и Берта Абрамовна. Варвара Ивановна в черных очках. Берта Абрамовна слегка хромает.
      Варвара Ивановна. От машины мы отказались, хотя молодой человек очень любезен! Я не очень громко говорю, Берточка? Боже, как люди перестали любить жизнь! Да, ветер, конечно, сильный, и наводнение может принести беды, и все это тревожно и жутко, но – прекрасно! Катаклизмы сближают людей! Никогда не было так мало одиночества в городе, как в войну, да-да-да! И само качество одиночества было иным, нежели сегодня! И здесь нет ничего странного…
      Данила Васильевич. Ты всегда была философом, Варвара. (Идет к ней навстречу, обнимает, целует.)Очень рад вас видеть!
      Варвара Ивановна. Знакомься, Даня, это Берта Абрамовна. Берта, они оба здесь, мои мальчики?
      Берта Абрамовна. Да, Варвара Ивановна. (Усаживает ее на диван.)
      Варвара Ивановна (с той деспотичностью, которая вырабатывается иногда у слепых к поводырям).Зачем вы меня на мягкое? Я же не люблю на мягком! Простите, мальчики, я очень волнуюсь: от людей отвыкла. Берточка, вы, пожалуйста, если начну заусеницы теребить или пальцами хрустеть, меня одергивайте. Мальчики, мы одни здесь?
      Василий Васильевич. Да, Варя.
      Данила Васильевич. Да, Варвара.
      Варвара Ивановна. Как у вас голоса похожи, мои мальчики. О, Надя, конечно, знала, что рано или поздно все выплывет. Берта, достаньте пакет. Вот здесь тридцать два письма Сергея Павловича к ней. Когда прочитаете, поймете всю глубину их чувств. Многие я знаю наизусть: я много раз их перечитывала, когда еще видела. Тут с ятями, мальчики…
      Данила Васильевич (рассматривает письма).Варвара, ты все-таки пойми, что мы, черт возьми, не мальчики! Мы старые уже, я вот третьи очки меняю, а ты – мальчики да мальчики! У Василия верхняя челюсть вставная, а ты…
      Варвара Ивановна. Не перебивай меня! (Хрустит пальцами.)Сядь рядом, я должна тебя за руку взять. Вот, теперь слушай! Твой настоящий отец – Серж Оботуров, а не Василий Зайцев!
      Данила Васильевич. Ну и что? Великое дело, право! Зачем руку брать и вообще мелодраму разводить?
      Василий Васильевич. Погоди-ка, погоди… Ну, то, что ты был ее любимым сыном, – это я на своей шкуре испытал. Тебя она никогда не драла крапивой…
      Данила Васильевич. Перестань врать! Она всегда одинаково нас драла!
      Василий Васильевич. Это ты врешь! Тебя она за ухо дернет – и все! А меня – крапивой!
      Варвара Ивановна. Остановитесь! Все вы выдумываете! Никого из вас она не драла! О, она так радостно воспринимала жизнь: солнце… жука… цветы… зиму… Помню, в конце нэпа, мы голодные были, мороз ужасный, я совсем девчушка еще, и мы ходили по рынку и облизывались: денег не было, продавали бронзовую статуэтку Наполеона, а ее никто не покупал. И вот один мужик, рыночный, красно-синий с морозу, говорит ей простое совсем: «Замерзла, красавица?!» Подмигнул этак и угостил леденцами, и Надежда так и засияла! И до вечера сияла, хотя Бонапарта мы не продали, он бронзовый был – кому нужен?… О, Надя иногда празднично жила! И Василий Михайлович Зайцев слишком нуждался в легкости ее духа, чтобы от нее уйти. И он все знал – и ничего не знал: слишком не хотел знать, чтобы знать. И он записался рядовым в ополчение в сорок первом, хотя мог сидеть под тремя академическими бронями… Такова жизнь, мои мальчики!
      Берта Абрамовна. Варвара Ивановна, вы просили напоминать, если будете хрустеть пальцами.
      Варвара Ивановна. Нет-нет, я ни чуточки не волнуюсь, я не буду, не буду хрустеть пальцами… Серж ушел добровольцем на ту войну, а Вася – на эту. Они в одном классе учились в гимназии, и у обоих Надя была первой замечательной любовью, гимназической любовью. Он там дальше пишет с фронта: «Коленопреклоненная просьба к вам, светлая невеста моя, пишите хоть коротко, но чаще, марок не ставьте и непременно обозначайте чин…» Это не то, это неважно, а вот: «Ах, светлая любимая моя, моя маленькая вакханочка, сколько новых неизведанных чувств, мыслей, сколько ужасов, сколько горя и сколько чего-то высоко прекрасного в войне…» Видите, какой он еще был наивный и восторженный, он не в состоянии был понять, что ведет войну антинародную, империалистическую…
      Данила Васильевич. А кем он там был-то, этот милитарист?
      Варвара Ивановна. Сережа Оботуров имел чин есаула, командовал конным соединением у Брусилова.
      Данила Васильевич. Что такое есаул?
      Василий Васильевич. Все есаулы потом к белым убежали.
      Данила Васильевич. Имея ультраквасное мировоззрение, мой тятенька тоже, скорее всего, оказался в Крыму вместе с Деникиным и удрал в Турцию?
      Варвара Ивановна. Нет. Он был ранен, попал в госпиталь и вместе с госпиталем в плен. Последняя открытка от первого апреля шестнадцатого года. Она и лежит последней в пачке. Найдите ее, мальчики. А на родину Сергей Павлович больше не вернулся, здесь ты прав, Даня.
      Данила Васильевич. Найди открытку, Вася. Ну, а к чему все-таки нас это обязывает и чем, собственно говоря, грозит? Ни к чему не обязывает и ничем не грозит. И потому не будем делать из мухи слона.
       Возвращаются с огромными авоськами ананасов Галина Викторовна и Аркадий.
      Аркадий. Галина Викторовна утверждает, что и Василий Темный и Иван Калита обожали ананасы в шампанском.
      Василий Васильевич. Оставим Василия Темного пока в покое. Вы мне объясните, как мама могла от Оботурова понести, ежели он всю дорогу в эмиграции, а она тут? Что он, как Рейли или же Борис Савинков, мог взад-вперед через границу шастать?
      Аркадий. Объясняю. Ваш брат был зачат в бело-панской Варшаве, куда, прорвав капиталистическую блокаду, отправился на гастроли первый советский театр «Кривое зеркало». Они повезли туда образцовую во всех отношениях комическую оперу «Вампука, невеста африканская».
      Варвара Ивановна. Да, это был театр игровой, тонкой иронии. Надя красилась черной краской и танцевала в интеркомедиях негритянку.
      Данила Васильевич. А что такое «Вампука»?
      Варвара Ивановна. Я же говорю: Вампука – это негритянская невеста. А подробности я не знаю: маленькая была.
      Василий Васильевич. Хорошо – Вампука, так Вампука! Дальше что?
      Аркадий. Оботуров примчался в Варшаву из Лондона и…
      Варвара Ивановна. Мальчики, вы должны понять, что Надя с самого того момента, как он был ранен, а она вышла за Васю Зайцева, чувствовала себя в долгу… Я опять кусаю заусеницы?
      Берта Абрамовна. Нет-нет!
      Варвара Ивановна. Но и не в долгу было дело! Они любили друг друга так, как это было возможно только в стародавние времена!
      Данила Васильевич. Да! И ты, Варвара, и матушка умели держать язычки за зубами! Шляпу перед вами снимаю! И иду статью заканчивать. Галина Викторовна, Вася, вы тут распоряжайтесь и по мелочам меня больше не дергайте…
      Василий Васильевич. Не смей уходить! Как что – он в кусты! А корреспонденцию твоего предка смотреть? (Рассматривает старинную открытку.)Так… В пользу общины Святой Евгении… Девочка-голубка головкой на плечике мальчика, крестьянские детки, на столе перед ними горшки и булка… Так. «Что к чему покорно: щи – к пирогу, хлеб – к молоку, баба – к мужику!» С намеком открыточка, с намеком! Ну, а почерк Сержа мне не разобрать.
      Варвара Ивановна. Потом разберете. А твой отец, Василий, глупо погиб, бессмысленно!
      Василий Васильевич. Вот те раз!
      Берта Абрамовна. Варя, как вы можете так говорить. Не было бессмысленных смертей на этой войне!
      Варвара Ивановна. Оставьте, Берта. Я отдала родине все. Даже самое драгоценное – зрение, белый свет. И теперь я имею в жизни одно удовольствие: говорить то, что думаю! Это единственное утешение, которое мне осталось… Да курево еще. Прикурите мне папиросу, пожалуйста, но только сами не затягивайтесь: раз бросили – значит, бросили!
       Берта Абрамовна прикуривает ей «беломорину» и закуривает сама.
      Аркадий. Тургенев все романы и повести с родословных своих героев начинал. И мне позвольте.
      Данила Васильевич. Я путаюсь на уровне дядь и теть, не говоря о золовках.
      Аркадий. Постарайтесь усвоить, что ваша гостья Мэри Стонер, в девичестве Оботурова, а значит и вы сами, ибо вы ее единокровный брат, приходитесь она – внучкой, а вы – внуком Ольге Павловне Четаевой, в замужестве Неждан. Но Ольга Павловна Четаева была Четаевой лишь в фиктивном браке, урожденной же она была Голяшкиной. Теперь все ясно?
      Данила Васильевич. Даже если бы мне что и было ясно, то какое мне до всего этого дело?
      Аркадий. Итак, еще раз начну с начала. Происходите вы, уважаемый Данила Васильевич, из древнейшего дворянского рода-племени. Родоначальник по женской линии выехал в княжение Василия Темного из Пруссии и был пожалован двумястами четвертями земли в Бежецком Верху.
      Данила Васильевич. Это много или мало?
      Аркадий. Богаче и замечательнее всех был ваш прямой прапрадед, Андрей, человек жестокий, дерзкий, умный и лукавый, но вы на него не похожи.
      Данила Васильевич. Вот незадача, право!
      Аркадий. Мертвые, мертвые живым глаза открывают. Прапрабабушка ваша Агафоклея Кузьминишна около двухсот лет тому назад, нет, пардон, в одна тысяча восемьсот тридцать первом году, слушала в Париже великого Паганини и так потрясена была великим артистом, что сделала вдруг выкидыш!
      Василий Васильевич (слушает все с большим интересом).Н-да, Даня, тут твоя прабабушка явно сделала из мухи слона.
      Данила Васильевич (хладнокровно).Да, чувствительная была дама. Но я с детства историю не люблю.
      Аркадий. Прадед ваш воспитывался у тетки, княжны Кубенской, она назначила его своим наследником, наняла гувернера-француза, бывшего аббата, ученика Жан Жака Руссо, ловкого и тонкого проныру. Княжна, или ее тетка, кончила тем, что вышла за него замуж, это в семьдесят лет! За этого финьфлёра… А «фин флёр» – самый цвет французской эмиграции в России. Она перевела на его имя все состояние и вскоре потом, разрумяненная, раздушенная амброй на манер Ришелье, окруженная попугаями и арапчонками, умерла на шелковом диванчике – кривой был диванчик, времен Людовика Пятнадцатого; умерла с эмалевой табакеркой работы Петито в руках, оставленная мужем. После чего господин Кутен, наставник, предпочел удалиться в Париж с ее деньгами. Отсюда и началось падение вашего материального благосостояния, которое нынче прекратилось, как мне кажется, если у вас в прихожей кабанья морда висит.
      Данила Васильевич. Все? Выдохлись, голубчик?
      Аркадий. Вы правильно, вообще-то говоря, делаете, что к родственникам относитесь с некоторым предубеждением. Насмотрелся я, когда в морге работал. Какая-нибудь безутешная вдова рыдает-рыдает над безвременно ушедшим, а потом отзывает в сторонку и – шепотом: «Молодой человек, вы не могли бы посодействовать: у мужа на левом клыке коронка золотая… вы ее щипчиками, а я вам десять рублей дам».
      Василий Васильевич. Где-то я про финьфлёра и табакерку Петито читал иль слышал…
      Аркадий. Вполне возможно – у Тургенева или Бунина. Но теперь, еще раз отмечу, новые вовсе ощущения родственности. Как вы на этот вопрос смотрите, Галина Викторовна?
      Галина Викторовна. Да-да! К примеру. Вот раньше в деревенской Руси довольно распространены были случаи знахарства. А нынче встречаю еще молодых бабушек, которые, мне кажется, только и ловят момент, как бы пошалить с молодым мужичком. И вот их, бабушек, тискает по углам зять, а они: «Иди к жене! Хватит меня лапать!» И вот внучка, глазастая, ушастая, кричит бабушке уже при наличии вернувшейся в дом с работы мамули: «Ты меня не лапай!», когда баба ее, тютеньку, несет в ванную мыться.
      Аркадий. Да-да! Вот у Пушкина в кавказских дневниках тысяча восемьсот двадцать девятого года есть такая запись разговора с казаком: «– Каких лет у вас женят? – спросил я. – Да лет четырнадцати, – отвечал урядник. – Слишком рано, муж не сладит с женой. – Свекор, если добр, так поможет – вот у нас старик Суслов женил сына да и сделал себе внука». Нынче функции свекра, похоже, чаще берут на себя бабушки. Правда, они тем удобнее в семье, что не способны или не хотят рожать себе добавочных внуков.

§ 7

       Галина Викторовна подходит к портрету Надежды Константиновны Зайцевой-Неждан (они остаются тет-а-тет), вытаскивает письма есаула Оботурова, садится в кресло, насмешливо копируя позу Надежды Константиновны, просматривает письма.
      Галина Викторовна (читает).«…Ах, слишком нежно, глубоко, всеобъемлюще и еще, еще… берите полено!.. я люблю Вас. Вы знаете, что в моем чувстве к Вам нет греха, поэтому я беру на себя смелость написать опять „люблю“. Да, люблю, люблю, дорогая моя радость и смысл жизни, и счастлив, что могу любить Вас и никого более…» (Отбрасывает письма и вдруг горько плачет.)А меня ни он, ни Эд не любят, да, да, никто меня не любит, как любил ее этот есаул… А что она такое? (Обращается к портрету Надежды Константиновны.)Ах, какая ты святая женщина! Ах, как ты молчать умела! Может, ты кое в чем и святая, но святые бабы и есть самые ведьмы! Ишь, к любовнику белоэмигрантскому в Польшу смоталась – святая!.. Сидишь вот, довольная жизнью, как слон помытый… Простите, Надежда Константиновна! Чего это я, право? Нам-то делить нечего! Я вам, Надежда Константиновна, внука родила, и он теперь прямым путем, как говорится, из грязи в князи! (Подмигивает портрету, вытирает слезы и поправляет косметику.)Да, женщины, где-то недавно читала, как гора Фудзи в Японии – с какой стороны ни посмотри – все разные.
 
       От автора:У Веры Павловны были сны. У Галины – чаще монологи. Да, болтливая женщина… на первый взгляд. А болтливая – значит, феерическая дура, – так Аркадий решил. Бог ему судья. Многоречивая женщина – это еще далеко не дура! Многоречие от глупости так же далеко отстоит, как лукавство и хитрость – от мудрости.
 
      Галина Викторовна. Да, я из элиты женщина. И Моне Лизе могу морду на сторону свернуть при помощи ЭВМ! А откуда я, знаете? Ростовская окраина, заселенная недавними выходцами из деревни. Отцы в семьях – охранники, шоферы, носильщики, такелажники, грузчики. Матери – уборщицы, продавщицы, спекулянтки, торговки. Обычный, средний – вашего калибра – интеллигент в такой среде – инопланетянин. Это среда, в которой не стыдятся, придя провожать покойника, посмотреть, задрав покров, в каких туфлях его положили, в старых или в новых… И сразу скажу: никакого осуждения этой среде вынести не могу! Это народ, тот самый! Однако и возвращаться туда – наше вам с кисточкой! Я теперь от своего такого народа отдохнуть хочу! А больше всего женщиной хочу быть! Да, ребеночку рубашечку крестиком вышивать – вот мой идеал, ну, а если любимый захочет в кровати про Венеру поговорить – пожалуйста: всегда готова! Даже про… как ее? Сикстинскую? Нет, Милосскую! А нужда придет – такой матюг на орбиту запущу…
       Галина Викторовна иВасилий Васильевич, который случайно, конечно, подслушал ее последние откровения.
      Василий Васильевич. Ну, а супруг ваш что из себя представляет?
      Галина Викторовна. Безропотная покорность товарного вагона… Да еще в Данилу Васильевича влюблен – светило Данила Васильевич. Ну, а кроме того, от белого шара Зайцева его членкорство зависит. Вы извините, позвонить надо ему, спасибо, что напомнили. (Набирает номер телефона.)Эд? Да, я. Да, я у Данилы Васильевича, а ты откуда знаешь? Просто зашла… Здесь рядом арбузы продавали, и я ему тоже купила и занесла… Прогуляй собаку и немедленно приезжай. У него возникли безумные сложности!.. Нет, я не могу по телефону… Возьми грибочки, банку, которая на балконе стоит… Ах, эти няньки! Вечно они исчезают в нужный момент! Возьми и Гульку! Тебе и ему только полезно пройтись по набережной… А в низ колясочки поставь банку с грибами – все иностранцы безумно любят наши грибочки… Тут, тут все узнаешь! Если ты ему настоящий друг, то кати немедленно! Целую, родной! Я безумно по вас с Гулькой соскучилась… Только обязательно прогуляй Ромула! (Опускает трубку, сама себе.)Иногда мне кажется, что благоверный о чем-то догадывается, но… но почему он тогда привез Даниле Васильевичу с последнего симпозиума в Африке канареечного цвета унитаз? Сколько сложностей на таможне получилось, а он все преодолел!
      Василий Васильевич. В отношениях мужчина – женщина иногда наступает период, когда благородное поведение одной из сторон приносит только вред более любящему, обреченному рано-поздно лишиться менее любящего. И вот тогда перед менее любящим встает задача разочаровать в себе более любящего, то есть вести себя гадко, чтобы… ну, ясно для чего. И вот если он по натуре благороден и порядочен, то он все не может подвигнуть себя на гадости. И все ведет и ведет самого себя по порядочной дороге и тем более привязывает к себе обреченного. И в результате сам первый погибает в порочном этом круге.
      Галина Викторовна (смеется).Это я погибну в порочном круге?
      Василий Васильевич. Более другого на свете меня бесит, что женщины от Евы и до сих пор никак и нисколько не изменились. Их стабильность доводит меня до судорог. Пушкин задумывал роман на такую тему. Ошметки романа вошли в «Пиковую даму». Мало чего я так боялся в детстве, как этой старухи в белом, шлепающей ночными туфлями, да и сейчас не хотел бы с ней встретиться…
      Галина Викторовна. Встретитесь, встретитесь! А то привыкли к красотам типа (декламирует):«Женский голос, как ветер, несется, черным кажется, влажным, ночным…»

§ 8

       В кабинете Данила Васильевич и все другие на данный момент задействованные лица. Робкий звонок.
      Данила Васильевич (орет).Да входите! Входите! Открыто там! Вали, кто хочет!
       От звонка и крика Данилы Васильевича просыпается Ираида Родионовна, оглядывает общество. Входит сержант милиции Павел Гопников.
      Аркадий. Давай, сержант, давай, смелее!
      Ираида Родионовна. Я, эт, вообще-то, мильтонов не люблю, но этого, Данила, не бойся, энтот выродок – отродыш какой-то: всего сам боисся…
      Данила Васильевич. Хорошо, бабушка, учту.
      Павел. Ботинки снимать? Не наслежу?… Позвольте представиться. Тут так. У Сергея Павловича Оботу-рова была двоюродная сестра Анна Саввишна, она вышла за Гопникова Ивана Филипповича, а у него сын Терентий Иванович, а я Павел Терентьевич, то есть вы мне… Аркаша, кто тут мой холодный троюродный дед, тот или этот?
      Аркадий (показывает на Данилу Васильевича).Этот. Его Данила Васильевич звать.
      Павел. Очень приятно. Значит, я вам, так сказать, холодный внук. Ну, настоящий мой дед у Буденного служил, ежели брать по матери…
      Данила Васильевич. Очень приятно. Вы пока проходите, садитесь. Тут сразу не разобраться. Значит, холодный внук? А что, Аркадий, горячие тоже будут?
      Аркадий. Обязательно. Но сейчас меня другое интересует: кого он с собой привел? Он, знаете ли, не такой серый, как кажется: на юридическом заочно учится и по семейному праву специализируется.
      Павел. Пару слов конфециально разрешите?
       Данила Васильевич отключается от странной действительности и крутит космический глобус Венеры.
      Варвара Ивановна. Не «конфециально», а «конфиденциально»!
      Павел. Извините! Пару слов конфи… конфед… циально?
      Василий Васильевич. Пожалуйста, пожалуйста, тут, как получается, все свои.
      Павел. Я не совсем один… Тут деталь. У первой жены Ивана Филипповича была младшая сестра Зинаида, а ее родной сын Фаддей Фаддеевич Голяшкин на лестничной площадке ждет. Нет-нет, особенно не беспокойтесь! Он и сам сознает, что нам с вами как бы десятая вода на киселе, но… Одинокий он и, увы, горький пьяница… Я его сейчас из одного богоугодного заведения высвободил – опять пришлось служебное положение в личных целях использовать. Он у меня проживает и вообще-то, если конфециально, старик замечательный…
      Василий Васильевич. О чем разговор? Пригласите его, пожалуйста.
      Павел (облегченно и доверительно).Томится дядя Фаддей с похмелья. А пива-то мы по дороге нигде не встретили. У вас найдется чего?
      Галина Викторовна. Есть датское пиво, мартини…
       Появляется Фаддей Фаддеевич. Выглядит он прилично, если не считать фингала под глазом.
      Фаддей Фаддеевич. Душа горит, соплеменники! Потому не токмо пивка, но, некоторым образом, чего крепленого глоток!
      Ираида Родионовна. Безугольник ты, Фаддеич, да абазурик! От усохшего он дерева корень, Данила Сергеич!
      Данила Васильевич. Васильевич я! Черт вас всех подери!
      Ираида Родионовна. Ты его, Сергеич, из кухни не выпускай!
      Фаддей Фаддеевич (подделывается под ее говор).Гасподь простить меня, грешного, потому жисть провандалил честна… Где кухня?
      Данила Васильевич. Н-да, ситуация… Педрю монокль, как говорят французы, или рьен нуар, как, помнится мне, говаривала матушка.
      Галина Викторовна. Маня, проводи, пожалуйста, гм, дядюлю своего на кухню. Лед в холодильнике. Аркадий, а вы что-нибудь хотите выпить?
      Аркадий. Нет, спасибо. Я ведь тоже мормон. Мы не употребляем даже чай и кофе. В здоровом теле здоровый дух!
 
       Суперсовременная кухня. Маня и Фаддей Фаддеевич. Фаддей Фаддеевич снимает плащ. На пиджаке между лопаток нарисован мелом № 13 и скрипичный ключ.
      Фаддей Фаддеевич (выпивает рюмку, веселеет).Манечка, прелесть моя, а ты когда-нибудь думала, что… Видишь ли, некоторым образом, возможно, что всемирная, некоторым образом, красота и цивилизация во вселенной создаются для вас – женщин – или во имя женщин, благодаря женщинам, – но это, милая моя красавица, никак не доказывает, что вы – люди!
      Маня. Почему у вас на спине «тринадцать» написано?
      Фаддей Фаддеевич. Мое любимое число. Я его всюду и всегда изображаю. Плюнь, однако, голубка, на ладошку да и сотри это числительное к чертовой бабушке: здесь, некоторым образом, иностранцы будут – не поймут еще…