Первый анализ — грамматический — был предложен Л. В. Щербой. Второй, семантический, заимствован нами из книги Ю. Д. Апресяна «Идеи и методы современной структурной лингвистики». Можно даже усилить аргументы и попытаться более точно определить бокра и его детеныша. По всей вероятности, этот бокр должен быть диким, а не домашним животным. Вспомните, что потомство животных, издавна прирученных человеком, в русском языке (и не только русском, но и во многих других языках мира) называется словами, отличными от тех, которыми именуется взрослая особь. У собаки рождаются щенята, а не собачата, у овцы — ягненок, а не овченок, у коровы — теленок, а не коровенок, а у свиньи — поросенок, а не свиненок. Зато у тигрицы — тигренок, у львицы — львенок, у орла—орленок. Так что бокр, имеющий бокренка, животное, по всей видимости, дикое, а не домашнее.
      А теперь зададимся иным вопросом. Интуитивно всем нам, носителям языка, благодаря грамматике и привычным смысловым связям, рисуется примерно одинаковая картина того, что произошло с глокой куздрой академика Щербы. Но обязательно ли именно такое толкование?
      Начнем с первого слова глокая.Мы определили его как прилагательное к слову куздра.Но ведь его можно трактовать и как наречие, и как деепричастие. Судите сами: куздра может быть свирепой, сильной, хищной и т. д. Однако может быть и некой, эдакой, и т. п. Как известно, мы не во всех случаях деепричастие в начале предложения выделяем запятой. Поэтому слово глокаяможно трактовать и как деепричастие, типа прыгая, рыская, падая, воя, рыдая.
      Мы интуитивно относим существительное куздране просто к разряду живых существ, но именно к животным, а не людям. Однако в русском языке есть целый ряд слов, относящихся не к литературному, а обиходному пласту лексики, которым созвучна наша куздра. Вспомните такие слова, как мымра, грымза, карга, дура и т. п. Все они относятся к женщинам, а не животным. Более того, интенсивное и целенаправленное действие может осуществлять не само животное, а какой-либо его орган, например йога или лапа… Да и неодушевленный предмет также может производить такое действие, если он находится в руках человека: почему бы глокой куздре не быть эквивалентом железной кочерги или мокрой тряпки?
      Слово штекои Щерба, и Апресян, и все мы интуитивно считаем наречием. Казалось бы, в этом нет сомнения. Однако припомним названия экзотических животных, вроде дикой собаки динго или кенгуру. Может быть, не куздра, а штеко является тем самым одушевленным существом, которое так свирепо будлануло бокра и кудрячит бокренка?
      Преподаватель В. А. Шорохов провел интересный эксперимент со своими учениками, студентами Института иностранных языков имени Мориса Тореза. Он подобрал восемь русских фраз, построенных по типу глокой куздры (где и куздра, и штеко, и бокр с бокренком получали различное смысловое и грамматическое оформление), и предложил студентам определить, какая из этих фраз по смыслу соответствует щербовской. Вот эти фразы: «Закусочная турка нагло обманула казака и дурачит казачонка»; «Ушлая экономка только обманула повара и морочит поваренка»; «Дикая собака динго трепанула волка и увечит волчонка»; «Описывая мальчика бегло черканула сестра и строчит сестренка»; «Слушая брата сильно психанула сестра и молчит сестренка»; «Выискивая зерна проворно гребанула ворона и кормит вороненка», «Завидевшая обидчика высоко маханула обезьяна и манит обезьяненка»; «Наглая телка крепко долбанула пастуха и увечит пастушонка».
      Помимо того, изъяв все корни и оставив лишь одни грамматические окончания, Шорохов составил абстрактную модель щербовской фразы: «А-ая Б-а В-о Г-анула Д-а и Е-ит Д-енка», после чего предложил студентам ее интерпретировать. И тут будущие лингвисты, профессиональные переводчики стали в тупик. Насколько однозначно и легко они трактовали глокую куздру, настолько тяжело им было дать смысловую интерпретацию модели, хотя, казалось бы, сделать это еще легче, чем с самою глокой куздрой: ведь каркас есть — наполняй его чем угодно.
      В чем тут дело? А видимо, в том, что условный глагол будланутьвызывает у нас ассоциации с реальным глаголом бодануть.Мы воспринимаем щербовское слово, имея уже подсознательную трактовку этого глагола как действия, осуществленного живым существом по отношению к другому живому существу. Иными словами, мы заранее запрограммированы на это. И когда начинаем вроде бы сугубо академический, формальный, грамматический анализ фразы, на самом деле уже имеем в голове ее смысловую трактовку. Мы дешифровали фразу, поняли ее, а потом уже разобрали по косточкам с помощью грамматики. Но ведь как раз эта самая грамматика показывает, что глокую куздру можно понимать совсем иначе. Значить, все дело не в грамматике, а в семантике. Не абстрактная геометрия грамматики, а конкретное значение, носителем которого является мозг человека, определяет трактовку придуманной глокой куздры!
      …Да простит читатель автора за столь долгий разбор бессмысленной, казалось бы, фразы. Но он был нужен для того, чтобы всякий человек, владеющий русским языком, хотя и не постигший премудростей структурной семантики, смог понять и прочувствовать всю сложность и неоднозначность вопросов, на которые отвечать — и со всей строгостью науки! — предстоит той же самой структурной семантике.
      Ибо, как превосходно сказал один из основоположников этой науки, польский ученый Альфред Тарский, «в обычной речи не существует фразы, имеющей точно определенный смысл. Едва ли можно было бы найти двух человек, которые употребляли бы слово в одинаковом значении, и даже в речи одного человека значение одного и того же слова меняется в различные периоды жизни. Сверх того, значение слов повседневного языка обычно очень сложно; оно зависит не только от внешней формы слова, но также и от обстоятельств, при которых оно высказано, а иногда и от субъективно-психологических факторов».
      Фраза, придуманная академиком Щербой, считается образцом, классикой формального анализа, то есть анализа, построенного лишь на законах грамматики. Но мы с вами убедились, что решающая роль здесь принадлежит ассоциациям, связанным у любого человека, владеющего русским языком, с глаголами типа бодануть.

      Об ассоциациях, связях, запечатленных в нашем мозгу, писал еще Аристотель. В конце прошлого — начале нашего века были проведены первые эксперименты по установлению словесных ассоциаций. Схема экспериментов такая: человеку предлагают слово и требуют, чтобы он тотчас же назвал «первое пришедшее в голову» другое слово.
      Казалось бы, мало ли что может прийти человеку в голову? Ведь ответ его зависит от образования, воспитания, культуры, возраста, пола, характера, настроения, наконец каких-либо текущих впечатлений, например, прочитанной недавно книги или увиденного спектакля. И все-таки, как показали исследования, наиболее употребительные слова рождают и определенные стандартные ассоциации. Причем если смысл слов в разных языках может быть один и тот же, то ассоциации, этим словом вызываемые, бывают порой различны.
      Возьмем слово орел.Более половины участвовавших в эксперименте американцев на это слово-стимул отвечало птица.
      А вот у казахов ассоциации совсем иные. Лишь четырнадцать процентов опрошенных дали ответ птица,Зато почти шестьдесят процентов казахов отвечали на орелсловами беркут, лисицаили заяц.Почему? Да потому, что орел-беркут, испокон веков использовался казахами для охоты на лисицу, зайца и других животных.
      В 1910 году вышел в свет первый специальный словарь ассоциаций, составленный Грейс Кент и А. Розановым. В него вошли ответы тысячи испытуемых, данные на сто употребительных слов английского языка. Вслед за этим словарем появились словари ассоциаций французского, немецкого и других языков.
      Совсем недавно мы получили «Словарь ассоциативных норм русского языка», включающий в себя полтысячи слов и многочисленные слова-ассоциации, которые порождало то или иное слово у нескольких сотен испытуемых. В словаре приводится и статистика этих ассоциаций, начиная с самых частых ответов и кончая единичными. Понятно, что эти числовые данные говорят о том, насколько прочна и стандартна связь того или иного слова русского языка с другим.
      Возьмем, например, слово дядя.Более трети всех испытуемых ответили тетя.Это, так сказать, самая обычная ассоциация на дядю.Весьма частыми оказались ответы: мой, Ваня, родной, Степа, добрый, чужой, родственник, самых честных правил, хороший.Они порождены различными причинами: сочетаемостью слов, стандартными оборотами, литературными откликами («Дядя Ваня» — пьеса Чехова; популярная строка из «Евгения Онегина» «Мой дядя самых честных правил»; «Дядя Степа» — персонаж Михалкова). А вот единичные ответы вроде низкого роста, нудный, сантехник, Олег, футбол, батя, безумный, ирония, Гоша, река, редко вижу, прислать, полицейскийи т. п. вызваны причинами чисто субъективными. У кого-то дядя низкого роста, у кого-то дядю зовут Олегом или Гошей, у кого-то дядя работает сантехником, у кого-то дядя — нудный человек и т. п.
      Еще в начале пятидесятых годов нашего века была предложена методика «вычисления осмысленности» слова на основании числа ассоциаций, которые оно вызывает. Наиболее интересные результаты она дает в том случае, если мы сознательно ограничим свою задачу. Например, будем требовать не ассоциации вообще (они, как вы сами убедились на примере слова дядя,могут быть самыми неожиданными), а определенного типа ответы. Например, называя слово, мы просим привести уже не «первое пришедшее в голову» слово, а противоположное названному по смыслу.
      В нашей стране был проведен интересный эксперимент на более чем пятистах испытуемых. Им предлагалось слово, испытуемые называли в ответ противопоставление. Затем эти ответы обрабатывались статистически, и мы получали возможность выразить в числах степень связи значений слов.
      В ответ на слово слепойсто процентов испытуемых дали ответ зрячий(смысловой индекс противопоставления, таким образом, будет равен единице). У слова темныйэтот индекс оказался равен 0,94 (почти все испытуемые ответили светлый),у слова пустой— индекс 0,82 (ответом было полный)и т. д.
      Но это, так сказать, один полюс противопоставления. На другом полюсе находятся слова, для которых нет столь однозначных ответов. Слово сердитыйполучило четыре примерно равных ответа: веселый, добрый, радостный, добродушный(а вдобавок к ним более редкие: беззлобный, ласковый, приветливый, доверчивый).Между этими двумя полюсами оказались слова, имеющие большой набор индексов, но при этом один из них доминировал. Например, слово защитаимело частый ответ нападение(индекс 0,72), но помимо него, назывались слова атака, беззащитность, предательство, бессилие, доступ, брешь, удар, незащищенность, бегство, вторжение, прорыв, захват, угроза.Причем у всех этих слов индексы были очень малы, от шести сотых до одной сотой, то есть называла их ничтожная часть испытуемых.
      Предлагались и другие методики измерения значений на основе ассоциаций. Например, вычисление степени близости слов-стимулов. Стандартная ассоциация на английское слово girl (девушка, девочка) — слово boy (мальчик), ее дает более семидесяти процентов испытуемых. Кроме того, были ответы со значением женщина, друг, молодая, платье, хорошенькая, милаяи т. д. Стандартная ассоциация на слово boy — слово girl . Смысловая близость слов boy и girl вычисляется по формуле и равна 0,749; не следует думать, однако, что ассоциации двух слов взаимны; в ответ на слово table восемьдесят пять процентов ответило chair, а на chair ответ table не дала и половина всех испытуемых.
      Советская исследовательница А. П. Клименко предложила не косвенный, а прямой метод измерения смысловых связей двух слов. Испытуемым предлагается оценить, исходя из шкалы в десять баллов, близость смысла двух слов. Данные, полученные в результате опроса многих людей, обрабатываются, и получается некая средняя величина. Вот какие числа были получены в экспериментах. Смысловая близость слов столи год, столи времяравна почти нулю (индексы 0,4 и 0,6). Между времяи погодаона равна четырем баллам, между годи месяц— 7,4, между снеги погода— 7,1. Смысловая же близость между словами времяи часприближается к максимальной, она равна 9,1 балла.
      Любопытно сравнить эти данные с результатами, полученными по словарю ассоциаций. Наиболее частый ответ на слово час— слово время(более двадцати процентов всех ответов). Наиболее частый ответ на слово время — час(примерно десять процентов всех ответов). А самым частым ответом на слово годслово месяц,его дает приблизительно пятнадцать процентов всех носителей русского языка. Значит, как бы ни различалась методика измерения значений, она приводит к сходным результатам. И это говорит о том, что в своих поисках значения исследователи стоят на верном пути.

      «Измерение значений» — так называлась монография американских лингвистов Осгуда, Танненбаума и Сучи. Она вызвала широкие отклики во всем мире. В ней рассказывалось об огромной работе, проведенной Осгудом и его сотрудниками по определению смысловых связей слов или, как говорит само название монографии, по измерению значений.
      В любом языке мира есть полярные, противоположные по смыслу термины и слова: север — юг, холод — жара, большое — маленькое, красивое — уродливое, старое — новоеи т. д.
      Быть может, смысл слова удастся определить как некоторую точку, что находится на этих полярных словах-шкалах? Нельзя ли взять в качестве измерений, неких координат ряд подобного рода полярных, противоположных по смыслу слов? А все остальные слова расположить по этим координатам?
      Возьмем, к примеру, пару хороший — плохой.Предмет или явление может быть или плохим, или хорошим. Однако в языке есть более тонкое деление: мы говорим — и оцениваем — явление или предмет как очень хорошее, очень плохое, не плохое и не хорошее (то, что называется ни рыба, ни мясо). Есть и, так сказать, средние оценки, те, что выражаются словами вроде неплохой, ничего себе и т. п.
      Понятие «не плохой и не хороший» нейтрально, безразлично, и Осгуд предложил обозначить его через нуль. Понятие «немного хороший» будет тогда оценено в плюс единицу, а «немного плохой» — в минус единицу. «Вполне хороший» оценивается в плюс два, «вполне плохой» — в минус два. Наконец, крайние точки шкалы — «очень плохой» и «очень хороший» — обозначены Осгудом как плюс три и минус три. Таким образом, шкала значений хороший — плохойполучила семь делений, семь возможных числовых оценок, от минус трех до плюс трех.
      Точно так же на семь различных градаций разделено было расстояние и между другими парами противоположных по смыслу прилагательных: счастливый — печальный, быстрый — медленный, ласковый — жестокий, гладкий — шероховатый, сложный — простой, длинный— короткий…Записать эти пары прилагательных можно в виде таблицы. Разграфлена она будет на семь частей, семь оценок, которые может иметь то или иное слово, попадающее в смысловое пространство. А пространство это будет задаваться нашими прилагательными, всеми парами типа хороший — плохой, длинный — короткий.
      Изобразим это наглядно. Вот перед нами таблица смыслового пространства, которое задается четырьмя прилагательными:
хороший + 3 +2 + 1 0 – 1 —2 – 3 плохой счастливый + 3 +2 + 1 0 – 1 —2 – 3 печальный твердый + 3 +2 + 1 0 – 1 —2 – 3 мягкий медленный + 3 +2 + 1 0 – 1 —2 – 3 быстрый       Вы уже догадались, видимо: в таблице вместо чисел (как с плюсом, так и с минусом) проставляются слова, указывающие на убывание какого-то качества по направлению к нулю и на возрастание противоположного качества от нуля.
      Вот по такой методике и оцениваются слова, обращаясь при этом к носителям значений, то есть к людям, говорящим на данном языке. Например, в какую клетку поместим мы значение слова змея?Вероятнее всего, на шкале хороший — плохойона получит оценку в минус три, ибо для многих слово змеяассоциируется с чем-то плохим, коварным, неприятным. А слово отецможет получить оценку плюс три (очень хороший). Правда, любители змеиного племени могут оценить значение слова змея и в плюс три, а обиженные дети оценят отцав минус три как очень плохого.
      Чтобы добиться объективных результатов, чтобы выявить, каково же значение того или иного слова в сознании носителей языка, надо опросить как можно больше людей, самых разных возрастов и профессий, также как поступают при составлении словарей ассоциаций. Только тогда, сопоставив сотни ответов, можно вывести среднюю величину значения интересующего нас слова.
      Например, один испытуемый оценил значение слова отецкак вполне хорошее (то есть дал ему оценку плюс два), немного счастливое (плюс один), вполне твердое (плюс два) и немного быстрое (минус единица). Другой дал оценки соответственно плюс три, плюс три, нуль, плюс один. Третий — новый вариант оценок. Чтобы данные были объективными, Осгуд и его сотрудники привлекли к участию в опытах по измерению значений сто человек. По результатам их опроса и выводилась средняя величина оценки того или иного слова.
      Но почему, собственно говоря, взято только четыре пары прилагательных, а не сорок четыре или сто четыре? И почему взяты пары хороший — плохой,а не, скажем, честный — бесчестный?Сколько надо взять пар, что задают координаты значения слова? Все прилагательные, противоположные по смыслу друг другу? Или же многие пары дадут одинаковые результаты и их можно объединить (например, справедливый — несправедливыйи честный — бесчестный)?
      Каждую пару прилагательных можно сравнить с измерением. Тогда вопрос сформулируется так: «Сколько измерений нужно для значения слов, сколько измерений имеет смысловое пространство?»
      На первом этапе Осгуд выделил все пары прилагательных английского языка, имеющие противоположный смысл. Таких пар оказалось очень много, около трех сотен. Вряд ли смысловое пространство имеет столько измерений. Да и человек, определяя значение слова на трехстах шкалах, естественно, устанет и будет давать неточные и неверные ответы. Вот почему для первого эксперимента выделено было пятьдесят пар. И сто испытуемых размещали значение того или иного слова уже не по четырем парам, как в нашем примере, а по пятидесяти. И не одно слово отец,а два десятка разных слов.
      Сто испытуемых, двадцать слов, пятьдесят пар… Итого сто тысяч суждений. Этот своеобразный «куб данных» был подвергнут анализу с помощью электронной вычислительной машины: не находятся ли в прямой связи многие эти пары, нельзя ли свести полсотни пар всего лишь к нескольким?
      Уже первые опыты показали, что шкалы хороший — плохой, справедливый — несправедливый, ласковый — жестокий, честный — бесчестныйи т. п. связаны между собой и дают примерно одни и те же оценки. Зато они совершенно не зависят от таких шкал, как длинный — короткий, мокрый — сухой, медленный — быстрыйи т. д.
      Так сколько же подлинных измерений имеет смысловое пространство?
      Математический анализ, проделанный ЭВМ, показал, что оно состоит всего-навсего из четырех измерений.
      Первое — оценочное.Сюда входят такие пары, как хороший — плохой, ласковый — жестокий, красивый — безобразный, чистый — грязныйи тому подобные оценочные пары прилагательных.
      Второе измерение смыслового пространства — сила.Его образуют пары прилагательных большой — маленький, — тяжелый — легкий, сильный — слабый, толстый — тонкийи т. п. Правда, иногда это измерение бывает связано с оценочным. Например, в таких парах, как храбрый — трусливый, твердый — мягкий, громкий — тихий.
      Третье измерение можно назвать ориентированной активностью.Его образуют пары прилагательных быстрый — медленный, жаркий — холодный, активный — пассивныйи другие, им подобные. В редких случаях это измерение также может переплетаться с оценочным, например, в парах молодой — старый, бешеный — спокойный, напряженный — расслабленный.
      Наконец около двух процентов результатов не подходили ни под измерение силы, ни под измерение оценки, ни под измерение активности. Они как бы выпадали из трехмерного пространства измерения значений, образуя четвертое измерение.
      Может быть, если анализу подвергнуть не полсотни, а больше пар прилагательных, число этих измерений возрастет? Осгуд и его сотрудники увеличили число пар, доведя его до семидесяти шести. Однако это не увеличило число измерений смыслового пространства. А так как четвертое измерение малосущественно, то Осгуд решил оперировать с трехмерным пространством смысла, состоящим из оценки, силы и активности.
      Правильность этого решения подтвердила заключительная серия экспериментов. Здесь методика была несколько иной. Сорока испытуемым предъявлялась сначала «основная» пара. Затем они были должны отметить в словах другой пары прилагательных то слово, которое кажется им более близким к этой «основной». Например, за основу бралась пара тупой — острый.К какому из слов ближе пара расслабленный — напряженный?В большинстве случаев к слову острыйназывалось слово напряженный,а к слову тупой — расслабленный.Такое же согласие было достигнуто и в парах прямой — кривойи благородный — скотскийи т. п. Таким образом выявлялась зависимость пар друг от друга, они находились в одном и том же измерении смыслового пространства.
      Зато при сопоставлении таких пар, как свежий — засохшийи длинный — короткийодинаково часто к слову свежийназывались и слово длинный,и слово короткий.По всей видимости, эти пары находились в разных измерениях смыслового пространства.
      Перебрав множество десятков пар, Осгуд пришел к выводу, что смысловое пространство состоит из трех измерений. Оценка, сила, активность— вот три кита, на которых стоит смысл слов.

      Итак, смысл любого слова может быть выражен точкой в смысловом пространстве. Значение слова будет выражаться в виде набора чисел, обозначающих ту или иную величину оценки, силы и активности этого слова. По этим трем шкалам и стали распределяться значения слов в экспериментах Осгуда. Система же оценок осталась прежняя, от плюс трех до минус трех баллов. И каковы бы ни были личные вкусы и субъективные оценки опрашиваемых, но если их достаточно много, то можно получить координаты смысла того или иного слова с достаточной точностью (так же как мы получаем достоверный набор ассоциаций, связанных со словом, опросив достаточно большое число лиц).
      Осгуд измерял значение имен существительных. Работы его последователей показали, что таким же образом могут быть измерены значения глаголов, наречий и даже предлогов. Все эти части речи охватываются тремя измерениями смыслового пространства! Так, например, почти все испытуемые определяли глагол естькак нечто доброе, своевременное, вкусное, округлое, сильное, обычное, красивое.
      Результаты измерения значений можно выразить в геометрической форме. Значение слова будет точкой, координаты которой заданы тремя смысловыми измерениями: силой, оценкой, активностью. В этом трехмерном пространстве можно будет разместить значения всех измеренных слов. А затем, используя элементарную формулу, подсчитывать расстояние между тем или иным словом, вернее, между смыслами слов.
      Так, Осгуд определил, что расстояние между значением выражений бутоны белых рози зыбучий песокравно 8,5; между словами геройи мужественность— 1,4, а между героеми бутонами белых роз— 8,5. Вполне понятно, что чем дальше значения слов, тем больше между ними будет расстояние в системе координат смысла. Значения слов геройи мужественностьблизки, в то время как бутоны белых розодинаково далеко отстоят от значений слов геройи зыбучий песок.
      Вычислив расстояние между всеми парами значений, можно построить некую карту смысла, небольшой кусочек, отражающий смысловую географию нашего языка, структуры значений его слов. В Соединенных Штатах был выпущен специальный «Атлас смысловых профилей» для значений трехсот шестидесяти различных слов. На его страницах приводились значения этих слов в виде своеобразных карт. Значение каждого слова на карте определялось точкой, координаты которой заданы двумя измерениями: оценкой (хороший — плохой) и силой (слабый — сильный).
      Вполне понятно, что на страницах «Атласа» отражена была «география смысла» одного лишь английского языка. Ведь Осгуд работал с людьми, для которых этот язык был родным, и все его данные касались значений слов именно английского языка. Насколько близка «география смысла» в других языках мира? Отличается ли она от английской? Или же координаты смысла всеобщи, подобно нашему трехмерному пространству? И как на «карте смысла» располагаются значения слов различных языков мира — не так ли, как любая точка земной поверхности, имеющая свою определенную долготу и широту?
      Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо решить другой, принципиальный. Достаточно ли в этом случае трех измерений смысла, то есть оценки, силы и активности? Да, для ряда языков мира, как показали опыты, хватает трех измерений смысла, чтобы дать координаты значений слов. Но далеко не для всех языков. Например, в греческом языке нет измерений силы и активности. Зато есть измерение, которого нет в английском.
      Еще больше отличался от английского своими измерениями смысла язык одного из индейских племен Северной Америки — навахо. Правда, и в нем было одно из «английских» измерений — оценочное. И, как показали дальнейшие исследования, именно это оценочное измерение является всеобщим для всех языков, подвергшихся анализу: английского, финского, греческого, японского, навахо и многих других. Вполне вероятно, что оно есть во всех языках мира.
      Но стоит только перейти к размещениям значений внутри этого всеобщего оценочного измерения, как картина меняется от языка к языку. Мы уже признали, что для европейца змея — это нечто опасное, отвратительное, враждебное. Естественно, что он оценит ее баллом минус три, как «очень плохое». Для аборигенов Австралии змея — это пища, дичь, мясо, и они скорее всего оценят значение этого слова баллом плюс три. Для европейцев собака — друг человека. Значение этого слова мы оценим положительным баллом. А вот на арабском Востоке собака считается нечистым и грязным животным. Наверняка значение этого слова получит отрицательный балл, и учебники арабского языка рекомендуют, говоря — собака, предварительно извиниться перед собеседником, как будто вы произносите нецензурное слово.
      Даже в языках, где есть одинаковое число смысловых измерений и эти измерения совпадают, координаты смыслов отдельных слов различны. Например, расстояние между значениями слов гневи сочувствиев норвежском языке меньше, чем в английском. С другой стороны, значения слов гореи винав английском языке близки, но в норвежском не связаны друг с другом. А вот какие любопытные результаты показало сравнение значений слов, связанных с культурой и обществом.
      «Прогресс есть нечто хорошее — сильное — активное для всех народов, кроме финнов, для которых это нечто пассивное; подобным же образом будущее есть нечто хорошее — сильное — активное для всех народов, кроме финнов, для которых оно хорошее, но слабое и пассивное; труд есть нечто хорошее — сильное — активное для всех народов, кроме фламандцев, для которых это нечто плохое — сильное — пассивное», — пишет Осгуд. И приводит еще несколько характерных примеров.
       Други мужчинадля американцев и японцев есть нечто хорошее — сильное — активное, однако пассивное для фламандцев и слабое для финнов.