Глава 1

— Я подала на развод, — говорит Евгения и смотрит, как на глазах меняется лицо мужа: от обиженного — что можно ждать от тебя хорошего? — до недоумевающего: уходить от меня?!

— Могу я узнать причину? — холодно спрашивает он, вздергивая подбородок.

Что? Причину? От возмущения у нее перехватывает дыхание, и Евгения боится, что открой она сейчас рот — оттуда вылетит лишь задавленный писк. Она идет на кухню, мелкими глотками выпивает полстакана воды — рука у нее дрожит. И почти бегом возвращается в комнату.

— Причина в том, — выпаливает она, — что ты заставил меня чувствовать себя шлюхой!

— Чувствовать или быть? — спокойно уточняет он и подчеркнуто внимательно смотрит на балконную дверь, будто ожидает, что из нее выйдет высший судия и испепелит неверную жену.

Евгения садится в кресло и опускает глаза, чтобы «любимый муж Аркадий» не увидел плещущей в них ненависти: да, она ненавидит его! Он, как всегда, не понимает ее молчания. Решил, что она уже раскаялась, и потому охотно менторствует:

— Ты насмотрелась дешевой американской порнухи и думаешь, будто жизнь — сплошной секс, а сексуально озабоченная женщина не может быть ни хорошей женой, ни матерью! Где Никита? Опять у бабули? Чтобы развязать руки мамуле?!

Что он говорит? Во всем обвиняет ее? И то, что она не спит по ночам, а тело ее напрасно томится, значит лишь, что она просто похотливая сучка?! А то, что у нее в организме все разладилось и она стала раздражительной — при ее прежде веселом и легком характере?

Аркадию сорок шесть лет. Он на десять лет ее старше. Интимные отношения между ними бывают не чаще одного раза в месяц. А когда у Аркадия как-то были неприятности на работе, они не жили как муж и жена больше полугода…

Неужели в тридцать шесть лет ее жизнь уже кончилась? Неужели как женщина она больше не может вызывать желание? Почему-то все ее естество протестовало против этого!

Евгения всегда за собой следила: это у них в роду. Наверное, умирать будет, попросит, чтобы ей в гробу подкрасили губы… Так вот, тогда она превзошла саму себя — на какие только ухищрения не пускалась! И туалетную воду подбирала особую. Может, думала, на запах среагирует? И спать ложилась голой! И будить его пыталась — он ведь засыпал, ее не дожидаясь. Все напрасно!

Она ехала в автобусе домой, вспоминала эти свои бесплодные попытки и жарко краснела при мысли, что она так унижалась ради… Собственно, ради чего? Ради удовольствия?

Ее тело. Вот что двигало ею. Это тело не хотело — почти стих! — не хотело подчиняться мысли, что как женщина она уже кончилась. Оно чего-то там хотело, это странное тело! Хотело дарить себя. Отдавать! Радость обладания! Какие красивые слова. А у нее не было радости. Просто она неинтересна как женщина!

Вот в эту самую минуту кто-то и сказал ей в ухо:

— Девушка!

Она вздрогнула от неожиданности — обычно так ее называли в основном в очереди — и обернулась: какой-то мужчина, невидный, рыжий, одного с ней роста, положил руку рядом на поручень и улыбался ей так, будто они давние знакомые.

— Мы ходили в один детсад? — неприязненно спросила она; Евгения не имела привычки знакомиться в транспорте, и мужчины, почувствовав ее нежелание, оставляли свои попытки. Другие, но не этот. Этот лишь спокойно сказал:

— Нет, мы живем в соседних домах. Я всегда молча любуюсь вашим лицом, но сегодня вы так ожесточенно воюете сама с собой, что я решил вас окликнуть, дабы не допустить кровопролития.

«Ишь как складно чешет!» — недовольно отметила она про себя, но на прежних мыслях сосредоточиться уже не смогла и вынуждена была слушать этого… соседа!

— Какая вы, однако, пристрастная!

— Что? — Она не поверила своим ушам.

— Вы меня совсем не знаете, а уже не любите!

— А я должна вас любить?

— По крайней мере могли бы заинтересоваться: во мне уйма достоинств!

Автобус остановился. «Из-за этого приставалы я чуть не пропустила свою остановку!» Она выскочила, но он уже стоял и протягивал ей руку. Чтобы не выглядеть законченной стервозой, Евгения оперлась на нее, но тут же быстрым шагом направилась в сторону дома.

— У вас дома дети? — спросил он, приноравливаясь к ее бегу.

— Нет! — Она резко остановилась. Аркадий прав: и в тот день Никита был у бабушки. — Привычка — всегда мчаться домой.

— Наверное, вы на бегу и не заметили, что наступила весна? — спросил он и протянул ей букетик ландышей. — Может быть, немного погуляем?

Евгения мысленно пробежала, как по клавишам: в холодильнике — борщ, плов, компот, муж придет не раньше восьми. И правда, куда она так мчится? К телевизору? Что будет плохого, если она немного прогуляется? На самом-то деле, весна!

— Ландыши! — Она несколько растерянно понюхала букет. — Разве уже расцвели ландыши?

— Конечно, — удивился он, — конец апреля!

— Вы эти ландыши купили для кого-то другого, а пришлось отдать мне! — проговорила она и осеклась: какое ей дело до того, кому он их купил? Забыла, когда ей дарили цветы… Или взаправду поверила в свою женскую непривлекательность?

Но он поддержал ее игру.

— Я купил их для вас!

И не отвел взгляда, хотя глаза его смеялись.

— Но вы же не могли знать, что мы сегодня поедем одним автобусом! — Кажется, она тоже втянулась в это игривое настроение.

— Весной, знаете ли, у меня бывают приступы ясновидения! А если бы интуиция подвела, я просто поставил бы ландыши в вазу. Не только женщины любят цветы. Просто мужчины стесняются признаваться в этом.

— Но вы же не стесняетесь.

— Я — другое дело.

— Вы — инопланетянин?

— Нет, но когда-то я раз и навсегда решил: раз я не могу привлекать женщин красотой, буду привлекать оригинальностью.

Они сидели на огромном — в два обхвата — бревне, неизвестно откуда появившемся посреди их нового микрорайона, все деревца в котором были пока чуть потолще прутика. Евгения не могла понять: что это с ней? Никогда прежде она не шла на подобные знакомства.

— Англичанка, блин! — ругался один ее коллега. — Обязательно ее надо представить! Как же ты в юности с парнями знакомилась?!

Юность! Да были ли у нее тогда эти самые парни? Нельзя сказать, что на нее совсем уж никто не обращал внимания. В восьмом классе, например, ей прислал записку мальчик: «Женя, давай дружить. Дай ответ — да или нет?» Почему-то это чистосердечное предложение тогда ее жутко рассмешило. Теперь она понимает, что поступила жестоко. Написала ему что-то вроде: «Мой ответ — нет и нет!»

Тот, разозлившись, в долгу не остался. Прислал ей предлинное стихотворение. И где откопал такое! Помнятся последние строчки: «…пуд зла, коварства десять килограммов и страсти тридцать три ведра!» Это, значит, в ней, в Женьке Кондратьевой. Правда, она не поняла — плохо это или хорошо, такое количество страсти?

Почему у нее до восемнадцати лет не было парня? Мальчишек знакомых полно, а вот своего, такого, чтобы с ним можно было гулять по вечерам или ходить в кино на последний ряд? Чаще всего она гуляла с двумя друзьями, которые и приходили к ней только вдвоем. А однажды, когда она забыла дома перчатки — дело было зимой, — они грели ее руки в своих карманах. Один грел левую, другой — правую, и каждый потихоньку пожимал ее пальцы…

На втором курсе института, на дне рождения ее подруги, она и познакомилась с Аркадием — двоюродным братом именинницы. Он как раз приехал в отпуск. Их геологическая партия нашла месторождение, кажется, полевого шпата. Аркадий после трехмесячного отсутствия целыми днями валялся на диване и маялся от безделья. Вот его и пригласили Женьке на голову! Этой дурочке показалось, что перед ней необычный романтический герой, немногословный и мужественный — ведь о геологах пели: «Ты — ветра и солнца брат!»

В довершение ко всему Аркадий пригласил трех девушек, включая Евгению, в ресторан, где расплачивался такими крупными купюрами, которые Кондратьева видела прежде лишь у мамы в кошельке. Стипендию такими деньгами им не давали.

Конечно, теперь-то она понимает, что все делалось в расчете на ее наивность: и подчеркнутая скупость фраз, и — не жалобы, упаси Бог! — шутливые сетования на нелегкую профессию, которая не позволяет даже нормально встречаться с девушкой. Только познакомишься, и вот уж труба зовет! Словом, Евгения, не сводя с геолога сияющих глаз, через неделю пошла с ним в загс.

Никаких других парней не было. До Аркадия она даже ни с кем не целовалась. Вопреки анекдотам и всяческим россказням о том, что девушек в их городе не найти днем с огнем, замуж она выходила невинной. Аркадий — ее единственный мужчина, так что упрекать Евгению в какой-то гиперсексуальности глупо. И вряд ли она такой уродилась…

Вот какие мысли промелькнули в ее голове, когда она сидела с Виктором на этом огромном бревне.

Почему-то никаких угрызений совести она не испытывала. Вроде незнакомый мужчина, и она уже не девушка, замужняя женщина, — свекровь все время напоминала ей об этом, да, видно, напрасно тратила слова!

Они как-то сразу перешли на ты и говорили, говорили, словно были знакомы сто лет.

— Я думал, ты будешь кокетничать, тянуть слова, притворяться холодной и недоступной…

— Почему это я должна притворяться?

— Потому что красивые женщины обычно стараются набить себе цену.

Евгения не знала, обижаться ей или нет: с одной стороны, ничего хорошего нет в том, что она производит впечатление кокетки, но замечание, что она — красивая женщина, ей польстило.

— Возможно, — продолжал он между тем задумчиво, — что твоя игра потоньше: попытаться превратить мужчину в задушевного друга, сыграть на доверии, он расслабится, размякнет и — пожалуйста, бери его голыми руками! Теперь он ничего этакого себе позволить не может, чтобы твоего доверия не обмануть. Не жди, со мной такой номер не пройдет!

— Да не собираюсь я играть на твоем доверии! — возмутилась Евгения. — Просто сидим рядом, разговариваем. Это к чему-нибудь обязывает?

— Тогда давай пойдем ко мне, — предложил он. — Все же вечера еще холодные.

Какой странный мужчина. Он и не пытался маскировать свои намерения.

— Рано! — хмыкнула она, подделываясь под его тон.

— Главное, чтобы не поздно. Раз уж мы так откровенны, хочу успокоить: я не насилую женщин… против их воли.

— А можно насиловать по их воле?

Он внимательно посмотрел на нее и покачал головой:

— Все ясно. Тяжелый случай налицо: примитивные представления о жизни, отягощенные бытовым ханжеством… Конечно, можно, Женя. И даже приходится.

Напросилась! Теперь ее обвинили в ханжестве. Вот что значит нездоровое любопытство. Незаметно они сползли на скользкую тему. Здесь у них явно разные весовые категории. Наверняка Виктор даже не представляет себе, насколько неграмотна она в подобных вопросах. То есть литературу она читала, кино смотрела, но в жизни ее все выглядело намного проще. И неинтереснее.

— Небось любишь все расставлять по местам, чтобы было правильно, как положено? — продолжал почему-то злиться он.

— Не пойму, кто ты?

— По специальности? Или по призванию? Не волнуйся, не сексуальный маньяк.

— Все так говорят! — пошутила она фразой из какого-то кинофильма и поймала себя на мысли, что вовсе не боится его. От жизни устала, что ли?

— Скорее, я исследователь, — задумчиво проговорил он.

— Исследователь женщин?

— А разве это чудо природы всесторонне исследовано? И не осталось никаких тайн?

— И у тебя есть лаборатория?

— К сожалению, однокомнатная. Но с ванной.

— Это удобно, — согласилась Евгения. — Тогда ты наверняка холостяк?

— Женя, ты неоригинальна. Этот вопрос задают обычно девяносто процентов женщин.

— Женщины, переведенные на проценты… Фраза, достойная исследователя. Можно подумать, речь идет по крайней мере о гареме царя Соломона.

— Гарем бы я не потянул. Не в смысле мужской силы, а в материальном отношении — их же всех пришлось бы содержать!

Разговор между ними стал выглядеть какой-то балансировкой на грани пошлости и пустого трепа, поэтому Евгения решила: пора и честь знать! Она поднялась с бревна и проговорила светским тоном:

— Благодарю за доставленное удовольствие видеть вас!

— Ну ты даешь! — присвистнул он, не трогаясь с места. — А говорила, что не кокетка. Чего это вдруг ты спохватилась? Вспомнила о супружеском долге? Забыла сварить борщ?

Она фыркнула.

— Я тебе неприятен?

— Отнюдь!

Вот черт, опять кого-то копирует! Неужели действительно она не умеет общаться по-человечески?

— Тогда пойдем.

И она пошла. Не думая о том, что кто-то из знакомых может ее увидеть. Об Аркадии она почему-то не вспомнила.

Квартира ее нежданного знакомого вовсе не была похожа на вертеп, чего она в глубине души боялась. И похоже, не было в ней постоянной женщины. И шторы на окнах были, и тахта покрыта хорошим покрывалом, и картина на стене намекала на некий уют… Но огромный музыкальный центр на полкомнаты, инструменты в ящике, у батареи, стопки кассет повсюду…

— Да разведен я, разведен! — сказал он раздраженно — что-то такое уловил в том интересе, с которым она оглядывала его квартиру. — Никто посторонний сюда не войдет, никто не постучит! Это моя квартира!

— Пожалуйста, — пожала плечами Евгения. — Я на нее вовсе не претендую.

— Прости! — Он поцеловал ее руку. — Не обиделась? Я быстро. Поскучай немного.

Он не стал включать верхний свет, зажег торшер с темно-бордовым абажуром и поставил какую-то музыку. Знакомое, подумалось Евгении. Хампердинк, что ли? Но вслух она своих догадок высказывать не стала, чтобы не попасть пальцем в небо. Наверняка он меломан, знаток… Музыка как-то незаметно захватила ее. Она будто лилась потоком со всех стен и мягко окутывала, завораживая. Что там говорил по этому поводу Остап Бендер? «Типичный охмуреж под звуки мандолины». Кажется, она произнесла это вслух, потому что вернувшийся из кухни с подносом Виктор кивнул:

— А то нет!

Из маленькой навесной полки — книжной, приспособленной под мини-сервант — он достал бокалы. На журнальном столике уже стояла бутылка какого-то вина.

— «Киндзмараули», — похвастался Виктор. — Из Тбилиси друг привез.

Может, еще не поздно встать и уйти? Но Евгения продолжала сидеть, понимая, что она уже заступила за черту. В детстве, играя в «классики», в таких случаях они кричали друг другу:

— Стратила!

То есть на время выбыла из игры. Вот и она выбыла. Из своей привычной жизни.

Тот день, когда она познакомилась с Виктором и провела у него ночь, вернувшись домой под утро, перевернул ее жизнь. Прежде подруги рассказывали Евгении, что сексом можно заниматься долго, но, сколько она себя помнила в семейной жизни, лишь первую неделю медового месяца они… совокуплялись — какое мерзкое слово! — дважды в день, утром и вечером, потом только вечером, перед сном, потом раз в неделю, потом… Но чтобы всю ночь! Она считала, что женщины, рассказывая о таком, просто преувеличивают.

Вначале она еще повторяла себе: нужно идти домой, но время вдруг стало существовать отдельно от нее. Шло себе и шло, где-то в другом измерении, пока не стало светло за окном.

Сонный Виктор только пробормотал:

— Я тебя провожу.

— Не нужно. Уже утро, а я живу в соседнем доме, — сказала она, целуя его в губы, и смутилась: на нижней губе Виктора темнел синяк. «Евгения, ты страшная женщина!» — подумала она.

— Я буду ждать тебя завтра. В семь, — сказал он. Евгения лишь усмехнулась про себя: ее любовник! У нее никогда прежде не было любовника. А теперь она шла домой, как… А как она шла? Боялась?

Евгения будто видела себя со стороны — гулящую жену. Как встретит ее муж? Конечно, изобьет! Когда-то он вроде занимался боксом. Врежет слева! Врежет справа! Как говорили в детстве у них во дворе: и кровянкой умоешься! Но думала она об этом как-то лениво и почти без волнения.

Она открыла своим ключом дверь и переступила через порог.

Аркадий спал. Она решила это в запале, глянув на его спокойное, расслабленное лицо. Неужели любящий муж будет спокойно спать, не зная, где всю ночь была его жена? Она вгляделась в его лицо — слишком спокойное. Обычно, лежа на спине, он храпит. И приоткрывает рот…

Непонятно, почему ей лезли в голову эти идиотские подробности?

— Аркадий! — тихонько позвала Евгения.

Муж не отозвался, хотя ресницы его дрогнули, и перевернулся на другой бок.

Не спит! Он же не спит!

Нарисованный ею образ взбешенного супруга оказался явно из другой книжки. А этот, настоящий, на ее измену реагировать не хотел.

«Встань, пожалуйста! — мысленно заклинала она. — Ударь! Крикни! Разбей что-нибудь! Неужели тебе все равно?!»

Он не шевелился. Неизвестно, сколько бы еще она так стояла, если бы не услышала знакомое похрапывание. Теперь он действительно заснул! Успокоился — его жена домой вернулась…

Выходит, для осуждения поступка Евгении у него не нашлось даже слов?

А ведь так было всегда, вдруг поняла она, всю предыдущую жизнь. Просто на фоне всевозможных незначительных событий его равнодушие не так бросалось в глаза. Жили рядом два бесчувственных существа. Сосуществовали. Как две протоплазмы. Две амебы. Две медузы… Она содрогнулась.

«Ты во всем виновата! — сурово сказал ее внутренний голос. — Ты не хотела этого видеть! Ты выдумала своего мужа от начала до конца. Приписывала ему мысли, которых он не имел! Придавала его словам смысл, который он в них не вкладывал! Даже подругам хвасталась, какой Аркадий необыкновенный и как ты его любишь!»

Она стыдилась признаться самой себе, что ее замужество „ было ошибкой. А поскольку в муже не было пороков, из-за которых распадались все известные ей браки — он не пил, не изменял, зарплату всю отдавал, — получалось, не к чему придраться.

Семнадцать лет! Господи, целая жизнь, прожитая без любви. Жизнь-иллюзия, жизнь-сон, жизнь-самовнушение…

Она разделась и легла на край кровати, стараясь не дотрагиваться до Аркадия. И провалилась в тяжелый, глубокий сон.

Проснулась Евгения, когда солнце ушло уже на другую сторону квартиры — задернутые шторы создавали в комнате !:

полумрак, но она почувствовала время — за полдень. Аркадий гремел на кухне чайником — может, ей приснилась эта ночь вне дома?

Она встала и поплелась в ванную. Все равно придется проходить мимо кухни и что-то там говорить.

— Доброе утро!

— Доб-рое, — с расстановкой сказал муж.

Она задержалась в надежде услышать что-нибудь еще, но он с удвоенной против обычного энергией резал хлеб.

Пока она чистила зубы, принимала душ, Аркадий накрыл на стол. Евгения мимоходом глянула на себя в зеркало — выглядела она как-то по-особому свежо, но это не радовало: в голове пульсировала мысль — что же теперь будет? Ведь по-прежнему жить нельзя!..

— Тебе кофе или чай? — спросил он, будто ничего не произошло.

— Кофе. С молоком.

— Я знаю… Если не возражаешь, я съезжу к сестре, что-то у них опять случилось, просила приехать.

Его сестра постоянно ссорится с мужем, и Аркадий ездит их мирить.

Все как обычно. Привычные жесты. Привычные слова. Вот только в глаза он ей не смотрел. Будто это не она, а он не ночевал дома.

«Это неправильно! Нечестно! — метался в поисках выхода ее взбудораженный ум. — Он должен возмутиться! Что-то сказать. Обозвать, наконец!»

— С мая мне обещали зарплату добавить. — Теперь он смотрел не на Евгению, а как бы сквозь нее, будто она прозрачная, а как раз на стене, за ней, появилось что-то интересное. — Мы сможем купить тебе кожаное пальто с мехом, как ты хотела.

«За что же мне пальто? — мысленно рассвирепела Евгения. — Заткнуть им рот? Или другое место?! Как он все повернул! Вот, мол, какой я снисходительный, добрый! И какая ты дрянь по сравнению со мной!»

— Может, мне придется у них заночевать. — Его бесстрастный голос прорывался сквозь бушующий в ней огонь. — Ты не возражаешь? Хочешь, мы поедем вместе?

— Мне нужно убрать квартиру. Поезжай один. Вот так они в тот день поговорили.

А в семь часов Евгения пошла к Виктору. Этот исследователь-любитель вытянул из нее все в первый же час.

— Как? — оторопел он. — Ты столько лет живешь с мужиком, который тебя не трахает?! Сгораешь от желания! Болеешь и молчишь? Евгения, ты — дура!.. Посмотри на себя. — Он подвел ее к зеркалу. — Ты красива. У тебя отличная фигура. Шикарный бюст! — Он зачем-то расстегнул кофточку, будто собирался кому-то демонстрировать ее прелести.

Евгения попыталась вырваться, но он, хоть и был невысокий, худощавый, оказался сильнее ее.

— Куда? Стоять! Не любишь правду? Трижды дура! Он помолчал, скрипнув зубами.

— Да ты, если захочешь, любого мужика будешь иметь! Поняла? Любого! Ты почему из себя жертву изображаешь? Ненавижу вас. Рабыни!

— Кого — нас? — Евгения села в кресло и застегнула кофточку; она даже не обиделась, когда он в запале оттолкнул ее от себя.

— Вас — тихих и покорных! Не знающих себе цену! Гнущихся перед каждым ничтожеством! Живущих без любви. И это при том, что любая из вас вполне может себя содержать. А многие вообще кормят семью…

— Что же делать? — вздохнула она обреченно.

— Застрелиться! — заорал он.

И стал целовать ее так, что она чуть не потеряла сознание — так заколотилось сердце. Потом она еле отыскала свои трусики в этой груде смятых, сорванных, брошенных на пол вещей.

На этот раз заснули они часа в четыре. И то потому, что Виктору с утра предстояло идти на дежурство. Когда зазвонил будильник, им обоим показалось, что они только что закрыли глаза.

— Ты спи, — сказал ей Виктор. — Воскресенье все-таки. А захочешь уйти, закроешь квартиру и бросишь ключ в почтовый ящик.

— Нет, я выйду с тобой, — запротестовала она.

Он закрывал дверь, а из квартиры напротив вышла женщина с молочным бидоном в руке. Оглядев Евгению, она буркнула:

— Опять другая, Господи, прости!

— Не обращай внимания! — отмахнулся он, целуя ее. — Вечером жду!

«Ничего себе! — думала она, идя по тропинке к своему дому. — С чего это он решил, что я буду каждую ночь проводить у него? Хватит, погуляла!»

В половине восьмого вечера раздался звонок. Хорошо, Аркадий как раз пошел выносить мусор.

— Ты почему не пришла? — возмутилась трубка голосом Виктора.

— Откуда ты узнал номер моего телефона? — в свою очередь, вознегодовала она.

— Из телефонного справочника, милочка! Но тут зашел Аркадий, и она сказала:

— Девушка, вы ошиблись номером!

И положила трубку, выдернув телефонный штекер из розетки. Но сделала это так, чтобы со стороны не было заметно: штекер гнезда лишь касался, но телефон не был включен.

Правда, надолго ее все равно не хватило. Она представила себе, как Виктор ходит по своей однокомнатной квартире и злится. Она ведь сразу не сказала «нет», потому выходит, что обманула.

— Я уйду ненадолго, — сказала она мужу. Хорошо, через два дома живет ее сотрудница, к которой она изредка ходит!

Евгения вытащила из портфеля законченный отчет и подчеркнуто медленно завернула его в газету. Пусть видит, что причина ухода уважительная.

— В двадцать один сорок — фильм, последняя серия. Ты успеешь?

— Успею, — небрежно ответила она.

Она позвонила в квартиру Виктора, и он тут же открыл, будто ждал ее звонка.

— Явилась — не запылилась!

— Ты зачем звонил?

— А ты не знаешь!

— Я тебе говорила, что я замужем?

— Вспомнила!.. А я тебе рассказывал, почему я развелся с женой? Нет? Потому, что понял: мне со своими потребностями супружески верным не продержаться. Чего жену зря травмировать? Подал на развод.

Он пошел на кухню и принес ей чашку кофе.

— Так и будешь стоять? Садись, выпей кофе — на тебе лица нет!

Он снял с Евгении плащ и усадил в кресло, Подошел к полке с кассетами и нервно их перемешал.

— Знаешь, сколько у меня было женщин? Больше трехсот!

— Я тащусь, — прореагировала она словами сына Никиты. Он не обратил внимания на ее реплику.

— Когда мне скучно, я сажусь в общественный транспорт и еду куда глаза глядят. А по пути рассматриваю женщин. Я всегда знаю, какая из них пойдет со мной…

— На фига мне твоя кухня! — не выдержала Евгения. — Ты напоминаешь девицу из анекдота, которую изнасиловали семеро. «Не волнуйтесь, — говорят ей в милиции, — мы их всех найдем!» А она: «Не надо всех — мне нужны второй, пятый и седьмой…» Или для тебя все мы — на одно лицо?

— А на тебе бы я женился, — сказал он невпопад. — Только мы по комплекции друг другу не подходим. Ты рядом со мной крупнее кажешься…

— Вик! — Она подошла и ткнулась губами ему в щеку.

— Знаешь, Евгения, не тебе меня жалеть!.. Иди, я тебя не держу!

— И мы на прощание даже не поцелуемся?

— Знаю я, как ты целуешься! По-моему, я лет двадцать не ходил с синяком на губе.

— Тогда я пошла.

— Стоять! — Он вдруг судорожно прижал ее к себе и прошептал на ухо: — А может, полежим? Недолго.

— Я обещала вернуться, — беспомощно пробормотала она. Он отодвинул ее от себя и, держа за плечи, вгляделся в глаза.

— И соврать не можешь!

Вернулась она домой как раз к началу фильма. Они чинно сидели рядом с Аркадием на диване. Он с интересом следил за объяснением в любви главных героев, а Евгения подумала: «В понедельник я подам на развод!»

Глава 2

— Женщины из-за этого не разводятся, — говорит ее мудрая подруга Люба. — Он — отец твоего ребенка…

— Ага, родил его в муках! Тоже мне, заслуга: пожертвовать семенем!

Люба недоуменно смотрит на нее.

— Ты чего, мать, вызверяешься? При чем здесь семя? Никита уже не ребенок, но ему тоже нужен отец…

— А мне? Мне ничего не нужно? Или я рыба, которая отметала икру и может умирать? Почему я, не успев родиться, сразу попала в должники? Должна быть послушной дочерью. Должна хорошо учиться. Должна выйти замуж. Должна быть верной мужу. А мне никто ничего не должен? Или моя жизнь не представляет никакой ценности для общества?!

— Да пойми ты, глупая, семья нужна не только Никите, но и тебе самой. Ты не знаешь, что такое жить одной!

— А ты знаешь?

— Я читаю объявления в газетах. Это очень поучительно. Бабы воют без мужей. Пишут, согласны на любого, только без ВП. Чего ты на меня уставилась, темная! Без вредных привычек! Одна даже написала, что согласна на жизнь без секса.

— И правда рабыни! — бурчит Евгения.

— Это что-то новое, — проницательно посмотрела на нее Люба. — А может, ты, мать, просто заелась? У тебя муж — другим на зависть! Не пьет! По бабам не ходит! Всю зарплату отдает! Наверняка даже заначки не имеет.

— А зачем? — пожимает плечами Евгения. — По карманам я не шарю. Карманные деньги считаю само собой разумеющимся.

— Тогда скажи, чего тебе надо?

— Любви!!!

— Думаешь, разведешься и просто не будешь знать, куда от нее деваться? Косяками пойдут мужики, предлагая Лопухиной свое пылающее сердце?

— Знаешь, сытый голодного не разумеет! — взрывается Евгения. — Забыла, как твой Сашенька в командировку на месяц уезжал?

— Помню! — Голос Любы лишается воинственности, а глаза затуманиваются. — Тогда мы сутки пролежали в постели обнявшись. Все не могли оторваться друг от друга.

— А почему ты считаешь, что я хуже тебя?

— Что ты, дурочка, что ты! — пугается Люба. — У меня и в мыслях не было тебя обидеть! Но ты ведь никогда прежде не собиралась взять и пустить свою семью под откос…

Она опять впадает в прежний покровительственный тон. Воистину «чужую беду — руками разведу»…

— А ты все средства перепробовала? — спрашивает Надя, другая ее подруга.

Надо отдать им должное: обе стараются удержать ее от опрометчивого шага. Люба — потому, что у нее есть семья и она хочет того же для Евгении. Надя — потому, что у нее нет семьи и она не хочет, чтобы Евгения шла по ее стопам.

Но никто из них не знает о Викторе. Почему-то Евгения вдруг перестала делиться с ними, знающими всю ее подноготную чуть ли не с материнской утробы. И сейчас они отговаривают ее не по причине своей душевной черствости или невнимательности, а потому, что просто не знают! Даже не представляют себе, как Евгения изменилась!

Пойти на суд Аркадий никак не соглашался. Она его еле уговорила. Пригрозила — со слов юриста, конечно! — что если он не придет два раза, на третий ее все равно разведут, но уже без его участия.

Конечно, судья стал допытываться, в чем причина их развода. Трудно поверить в то, что они не сошлись характерами… после семнадцати лет совместной жизни!

— Не знаю, что с ней случилось! — горестно сказал Аркадий и при всех заплакал.

Судья закашлялся, а женщины-заседатели суровыми взглядами окинули Евгению.

— Спросите мою жену, в чем она может меня обвинить? — продолжал публично горевать Аркадий. — Разве все эти годы я жил не для семьи?

— А вы что на это скажете? — обратился к Евгении судья. Что она скажет? Да уж не правду! Она представила, как округлятся глаза у дам-заседательниц, если она произнесет:

«Мой муж меня не удовлетворяет!» Или: «Хочу развестись, потому что мы не живем как муж и жена».

Она вспомнила, как горько плакала на днях в женском туалете ее сотрудница:

— Эта тварь — любимый муж — во всеуслышание объявил, что я шлюха. Представляешь? Только за то, что я робко… понимаешь, робко намекнула: мол, Коля, мы с тобой совсем перестали заниматься любовью! Фразу эту дурацкую у сверстников дочери подцепила, чтобы не называть вещи своими именами. Зато он не стал стесняться. А ведь я и забыла, когда в последний раз…

Подруга Надя, как человек, с мужем разведенный и в житейских делах опытный, сразу предположила:

— Может, у твоего Аркадия есть женщина? Он с ней накувыркается, а на тебя уже сил не остается?

— А когда?

— Что — когда?

— Когда он с ней кувыркается? С работы приходит минута в минуту, вечера и выходные дни — дома.

— Ну, такие истории рассказывают даже в анекдотах. О том, что у мужа есть любовница, узнают порой лишь на его похоронах. А на вопрос, как им удавалось это скрывать, слышат объяснение: «А нам хватало обеденного перерыва и его премии…»